Тэн Ипполит Адольф - Томас Бабингтон Маколей

   Маколей. Полное собран³е сочинен³й.

   Томъ I. Критическ³е и историческ³е опыты. 2-е исправленое издан³е.

   Подъ общею редакц³ею Н. Тиблена и Г. Думшина

   С.-Петеребургъ. Издан³е Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1865

   OCR Бычков М. Н.

  

   "Критическ³е и историческ³е опыты" Маколея составляютъ сборникъ разныхъ статей. Я, признаюсь, люблю подобнаго рода сочинен³я. Во-первыхъ, вы можете бросить книгу на двадцатой страницѣ, начать ее читать съ конца или съ середины; вы здѣсь не рабъ, а господинъ; вы можете относиться къ ней какъ къ журналу, и дѣйствительно это журналъ умнаго человѣка. Во-вторыхъ, у Маколея эти статьи весьма разнообразны: перелистывая страницу за страницей, вы переноситесь отъ эпохи возрожден³я къ XIX столѣт³ю, изъ Инд³и въ Англ³ю; это разнообраз³е увлекаетъ и нравится. Наконецъ, авторъ невольно становится тутъ откровененъ: онъ намъ высказывается, ничего не утаивая. Подобная книга имѣетъ вполнѣ характеръ разговора, а такъ какъ онъ ведется величайшимъ англ³йскимъ историкомъ, то ничто не можетъ съ нимъ сравниться. Вы совершенно довольны, что можете наблюдать источники этого плодовитаго, сильнаго ума; можете видѣть, какими качествами былъ одаренъ его талантъ, как³я изслѣдован³я образовали его знан³я, как³я мнѣн³я составилъ онъ себѣ о философ³и, религ³и, государствѣ, литературѣ, однимъ словомъ, вы видите, чѣмъ онъ былъ, какъ развился и сложился, чего желаетъ и что думаетъ.

   Сидя въ креслѣ у камина и перевертывая листъ за листомъ, вы замѣчаете мало-по-малу, что въ вашемъ воображен³и обрисовываться оживленная и мыслящая физ³оном³я и становится выразительнѣе и рельефнѣе: одна черта этого лица дополняетъ и объясняетъ другую. Авторъ стоитъ предъ нами какъ живой; мы понимаемъ, отчего его мысли должны были сложиться именно такъ; предугадываемъ, что онъ хочетъ сказать; пр³емы его разговора намъ столь же знакомы, какъ пр³емы человѣка, котораго мы видимъ ежедневно; его мнѣн³я исправляютъ или колеблютъ наши; мы даемъ ему мѣсто въ нашей мысли и въ нашей жизни; онъ живетъ за двѣсти льё отъ насъ, а книга его запечатлѣваетъ въ насъ его образъ, подобно тому, какъ лучи свѣта, отразившись отъ какого-нибудь предмета, рисуютъ его на горизонтѣ. Таково очарован³е, возбуждаемое книгами, которыя обнимаютъ всѣ отрасли знан³я, знакомятъ насъ съ мнѣн³ями писателя о всевозможныхъ предметахъ, заставляютъ насъ проникать во всѣ изгибы его мысли и даютъ, такъ сказать, возможность сдѣлать общ³й обзоръ его ума.

   Маколей смотритъ на философ³ю какъ англичанинъ, съ практической точки зрѣн³я. Онъ ученикъ Бэкона и ставитъ его выше всѣхъ философовъ; онъ говоритъ, что настоящая наука ведетъ отъ него свое начало, что всѣ умозрѣн³я древнихъ мыслителей ни что иное, какъ игра ума; что въ течен³е двухъ тысячъ лѣтъ человѣческ³й умъ шелъ ложнымъ путемъ, что только со времени Бэкона онъ узналъ цѣль, къ которой долженъ стремиться, и способъ ея достижен³я. Эта цѣль - польза. Цѣль науки не теор³я, а ея примѣнен³я. Задача математики состоитъ не въ удовлетворен³и пустаго любопытства, а въ изобрѣтен³и машинъ, которыя облегчаютъ работу человѣка, увеличиваютъ его могущество, преодолѣваютъ природу, дѣлаютъ жизнь безопаснѣе, удобнѣе и счастливѣе. Цѣль астроном³и не въ томъ, чтобы приводить къ огромнымъ вычислен³ямъ и поэтическимъ космогон³ямъ, а въ томъ, чтобы, служить вспомогательнымъ средствомъ географ³и и искусству мореплаван³я. Цѣль анатом³и и зоолог³и не въ томъ, чтобы краснорѣчиво излагать свойства организац³и живыхъ существъ или располагать ихъ по замысловатой классификац³и, а въ томъ, чтобы правильно вести руку хирурга и научать доктора. Цѣль каждаго открыт³я и каждаго знан³я - уменьшить бѣдств³я, увеличить благосостоян³е, улучшить положен³е человѣка; теоретическ³е законы важны только по своимъ практическимъ примѣнен³ямъ; значен³е и цѣнность труда въ лаборатор³и и кабинетахъ зависитъ только отъ ихъ примѣнен³я къ работамъ въ мастерскихъ и заводахъ; надо цѣнить древо знан³я только по его плодамъ. Если хотятъ обсудить философскую систему, то надо узнать ея слѣдств³я; о значен³и же ея надо судить не по книгамъ, а по произведенному ею вл³ян³ю. философ³я древнихъ выражена въ прекрасныхъ сочинен³яхъ, въ возвышенныхъ фразахъ; она породила нескончаемые споры, пустыя мечты, системы, которыя низвергались системами,- и оставила м³ръ столь же невѣжественнымъ, жалкимъ и порочнымъ, какъ застала его. Но философ³я Бэкона вызвала рядъ наблюден³й, опытовъ, машинъ; она создала искусства и мануфактуры. "Она продлила жизнь человѣческую, уменьшила горе, уничтожила нѣкоторыя болѣзни, увеличила плодород³е почвы, ослабила силу грозы, освѣтила насъ всѣмъ блескомъ дня, расширила человѣческое зрѣн³е, ускорила движен³е, уничтожила разстоян³я. Она дала человѣку возможность проникать въ глубину океана, подниматься въ воздушное пространство и проѣзжать по землѣ въ экипажахъ, движущихся безъ помощи лошадей, а по морямъ на корабляхъ, дѣлающихъ по 10 узловъ въ часъ противъ вѣтра. Одна истощилась въ попыткахъ разобраль непостижимыя загадки, создать типъ идеальнаго мудреца, въ переходахъ отъ одной гипотезы къ другой, отъ нелѣпостей къ нелѣпостямъ; она презирала все практическое; она обѣщала невозможное и, не зная границъ человѣческаго ума, не знала и его могущества. Другая, измѣривъ наши силы и нашу слабость, отклонила насъ отъ тѣхъ путей, которые для насъ закрыты, чтобы указать намъ новые; она познала факты и управляющ³е ими законы, потому что рѣшилась не пытаться проникнуть въ ихъ сущность; она сдѣлала человѣка счастливѣе, потому что не бралась сдѣлать его совершеннымъ; она открыла велик³я истины и дала важные результаты, потому что имѣла терпѣн³е и благоразум³е начать съ изучен³я мелкихъ предметовъ и долго останавливаться на простыхъ вещахъ; она пр³обрѣла славу и могущество, потому что старалась быть смиренной и полезной. Прежде наука ставила себѣ тщеславныя требован³я и приходила къ химерическимъ заключен³ямъ; она держалась поодаль отъ практической жизни и считала себя властительницею человѣка. Нынѣ наука обладаетъ пр³обрѣтенными истинами, въ ней есть задатки къ болѣе важнымъ открыт³ямъ; власть ея постоянно увеличивается, потому что она вошла въ практическую жизнь и объявила себя слугой человѣка. Если она замкнулась въ своихъ новыхъ обязанностяхъ, если она не старается проникнуть въ область невидимаго, если она отказывается отъ того, что ей должно оставаться неизвѣстнымъ, то это потому, что она сама по себѣ не составляетъ цѣли - она только средство. Не человѣкъ для нея - она для человѣка; она сама походитъ на термометры и баттареи, которые человѣкъ создаетъ для своихъ опытовъ; вся ея слава, вся ея заслуга, все ея назначен³е состоятъ въ томъ, чтобы служить оруд³емъ.

   Не буду разсматривать этихъ мнѣн³й; читатель можетъ оцѣнить ихъ, если хочетъ; мое дѣло состоитъ не въ томъ, чтобы критиковать различныя учен³я, а въ томъ, чтобы описать человѣка; это полное пренебрежен³е къ умозрѣн³ю, эта абсолютная привязанность ко всему практическому, безъ сомнѣн³я, чрезвычайно поразительны. Такое настроен³е ума совершенно согласно съ духомъ нац³и; въ Англ³и барометръ называютъ еще и теперь философскимъ инструментомъ; съ философ³ей въ собственномъ смыслѣ тамъ никто незнакомъ. Тамъ есть моралисты, психолог³и, но нѣтъ метафизиковъ; а если мы и встрѣчаемъ такого, каковъ напр. м-ръ Гамильтонъ, то онъ всегда оказывается скептикомъ въ метафизикѣ; онъ прочелъ нѣмецкихъ философовъ для того, чтобы ихъ опровергнуть; онъ считаетъ умозрительную философ³ю нелѣпостью, созданною пустоголовыми людьми; онъ долженъ извиниться предъ читателями за странность предмета, о которомъ говоритъ, когда старается объяснить нѣкоторыя умозаключен³я Гегеля. Англичане люди положительные и практическ³е: ихъ дѣло - политика, администрац³я, война и биржа, но они столь же мало, какъ древн³е римляне, способны къ отвлеченностямъ утонченной д³алектики и гранд³озныхъ системъ. Нѣкогда и Цицеронъ извинялся, приступая къ изложен³ю глубокихъ и смѣлыхъ выводовъ стоиковъ, въ аудитор³и, наполневной сенаторами и общественными дѣятелями.

   Одна только часть философ³и нравится людямъ такого характера - это нравственность; подобно имъ, она вся дышитъ практичностью и занимается только изслѣдован³емъ поступковъ. Ее одну изучали въ Римѣ, и всяк³й понимаетъ значен³е, которое она имѣла въ англ³йской философ³и; Гютчесонъ, Прайсъ, Фергюсонъ, Волдастонъ, Адамъ Смитъ, Бентамъ, Рейдъ и мног³е друг³е написали въ прошломъ столѣт³и множество трактатовъ о законахъ, опредѣляющихъ наши обязанности, и о способности, ихъ открывающей. "Опыты" Маколея представляютъ новый примѣръ этой преобладающей нац³ональной склонности; его б³ограф³и составляютъ скорѣе оцѣнку, чѣмъ портреты. Для него главный вопросъ въ томъ, чтобы вѣрно опредѣлить степень честности или безчестности описываемаго лица; все въ разсказѣ подчиняется этому; если онъ останавливается на комъ-нибудь, то только для того, чтобы оправдать, извинить, обвинить или осудить. Говоритъ ли онъ о лордѣ Клайвѣ, Ворренъ Гастингсѣ, Вилл³амѣ Темплѣ, Аддисонѣ, Мильтонѣ или о комъ другомъ, онъ прежде всего старается точно опредѣлить число и степень ихъ пороковъ или добродѣтелей; онъ прерывается на срединѣ разсказа, чтобы обсудить, правиленъ или неправиленъ описываемый имъ поступокъ; онъ разсматриваетъ его то какъ юрисгъ, то какъ моралистъ, то съ точки зрѣн³я положительнаго права, то съ точки зрѣн³я естественнаго; онъ обращаетъ вниман³е на состоян³е общественнаго мнѣн³я, на среду, которая окружала изображаемую личность, на принципы, которыхъ она держалась, на воспитан³е, которое она получила. Онъ подтверждаетъ свое мнѣн³е аналог³ями, взятыми изъ обыденной жизни, изъ истор³и всѣхъ народовъ, изъ законодательства всѣхъ странъ; онъ приводитъ столько доказательствъ, столько достовѣрныхъ фактовъ, столько логичныхъ разсужден³й, что лучш³й адвокатъ могъ бы взять его за образецъ, и когда онъ наконецъ произноситъ приговоръ, то кажется, что вы слышите рѣшен³е президента суда присяжныхъ. Если онъ разбираетъ, напр., литературу временъ Реставрац³и, онъ устраиваетъ надъ ней родъ суда, какъ бы читаетъ обвинительный актъ; затѣмъ приводитъ защитительмую рѣчь ея адвокатовъ, которые стараются извинить ея легкомысл³е и непристойность; наконецъ начинаетъ говорить въ свою очередь и доказывать, что приведенныя разсужден³я непримѣнимы къ случаю, о которомъ идетъ рѣчь; онъ говоритъ, что обвиненные писатели преднамѣренно старались развратить нравы; что они нетолько употребляли непристойныя слова, но съ намѣрен³емъ и обдуманно изображали непристойныя вещи, что они старались изгладить отвратительную сторону порока, сдѣлать добродѣтель смѣшной; они считали прелюбодѣян³е обязательнымъ поступкомъ для человѣка съ изящнымъ вкусомъ; онъ говоритъ, что все это тѣмъ достовѣрнѣе, что оно было въ духѣ времени, что они льстили пороку своего вѣка. Еслибы я осмѣлился употребять, подобно Маколею, религ³озныя сравнен³я, то сказалъ бы, что его критика похожа на страшный судъ, гдѣ разнообраз³е талантовъ, характеровъ, положен³й и должностей исчезнетъ при оцѣнкѣ добродѣтели и порока, гдѣ не будетъ художниковъ, а будутъ только праведники и грѣшники.

   Во Франц³и характеръ критики болѣе свободный; она менѣе подчинена нравственности и болѣе приближается къ искусству. Когда мы хотимъ описать жизнь или изобразить характеръ человѣка, то охотно смотримъ на него просто какъ на предметъ живописи или научнаго изслѣдован³я: мы стараемся только описать его чувства, показать связь его мыслей и необходимость его поступковъ; мы его не судимъ, а стараемся только изобразить и сдѣлать понятнымъ. Мы поступаемъ какъ любопытные, не больше. Намъ мало дѣла до того, что Петръ или Павелъ плуты - объ этомъ должны были заботиться ихъ современники; они страдали отъ ихъ пороковъ и должны были презирать и осуждать ихъ. Теперь они не вредятъ уже намъ, и вмѣстѣ съ опасностью исчезла и ненависть. На этомъ разстоян³и и въ исторической перспективѣ я вижу въ отжившемъ только машину, одаренную умомъ, снабженную извѣстными пружинами, брошенную по извѣстному направлен³ю и сталкивающуюся съ различными обстоятельствами: я вычисляю дѣйств³е двигателей; чувствую вмѣстѣ съ этой личностью удары, которые ей наносятъ различныя препятств³я; заранѣе вижу отклонен³е ея пути; не чувствую къ ней ни презрѣн³я, ни отвращен³я; я отказался отъ этихъ чувствъ, приступая къ изучен³ю истор³и, и теперь испытываю глубокое и чистое наслажден³е, наблюдая какъ духъ человѣка дѣйствуетъ по опредѣленному закону въ опредѣленной средѣ, со всѣмъ разнообраз³емъ человѣческой природы и со всею послѣдовательностью, какую внутреннее устройство человѣка налагаетъ на внѣшнее развит³е его страстей.

   Въ странѣ, гдѣ такъ много занимаются нравственностью, а такъ мало философ³ей, много религ³озности. По недостатку естественной теолог³и всѣ придерживаются теолог³и положительной и ищутъ въ библ³и метафизики, которой не создалъ разумъ. {Т. IV. 93.} Маколей протестантъ и, несмотря на то, что умъ его ясенъ и либераленъ, въ немъ есть однако англ³йск³е предразсудки противъ католической вѣры. {См. ниже, стр. 23, и т. IV, 110.} Въ Англ³и папизмъ все еще принимается за нечестивое идолопоклонство и унизительное рабство. Со времени двухъ революц³й, протестантизмъ, союзникъ свободы, явился религ³ей свободы, а католицизмъ, союзникъ деспотизма, явился религ³ей деспотизма; оба учен³я приняли назван³е того дѣла, которое они поддерживали. На протестантизмъ перенесли всю любовь и уважен³е, которое имѣли къ правамъ, имъ защищаемымъ; на католицизмъ излили презрѣн³е и ненависть, чувствовавш³яся къ рабству, которое онъ хотѣлъ ввести; политическ³я страсти разожгли религ³озныя вѣрован³я; протестантизмъ слился съ мыслью о побѣдоносномъ отечествѣ, католицизмъ - съ мыслью о побѣжденномъ непр³ятелѣ; предразсудокъ остался, когда борьба уже кончи.лась, и даже донынѣ англ³йск³е протестанты вовсе не питаютъ къ учен³ю католиковъ той благосклонности, съ какой французск³е католики относятся къ протестантизму. Но эти англ³йск³я мнѣн³я умѣряются у Маколея горячею любовью къ справедливости. Онъ либераленъ въ самомъ широкомъ, въ самомъ прекрасномъ смыслѣ этого слова. Онъ требуетъ, чтобы всѣ граждане были равны предъ закономъ, чтобы люди всѣхъ сектъ были признаны правоспособными ко всѣмъ общественнымъ должностямъ, чтобы католики и евреи могли, какъ лютеране, англикане и кальвинисты, засѣдать въ парламентѣ. Онъ опровергаетъ м-ра Гладстона и приверженцевъ государственныхъ религ³й съ неподражаемымъ жаромъ краснорѣч³я, обил³емъ доказательствъ и силою разсужден³я; онъ доказываетъ до очевидности ясно, что государство не болѣе какъ свѣтская ассоц³ац³я, что цѣль его чисто м³рская; что единственный предметъ его заботы - охранен³е жизни, свободы и собственности гражданъ; что, возлагая на нее защиту духовныхъ интересовъ, ниспровергаютъ порядокъ вещей, и что придавать ей религ³озное вѣрован³е значитъ походить на человѣка, который, не удовлетворяясь тѣмъ, что ходитъ ногами, поручилъ бы ногамъ заботу и ощущать и видѣть. Этотъ вопросъ много разъ разбирался во Франц³и; о немъ толкуютъ еще и теперь; но никто не внесъ въ него больше здраваго смысла, больше практическихъ основан³й, болѣе осязательныхъ доводовъ. Маколей вывелъ спорѣ изъ области метафизики; онъ сводитъ его на землю; онъ дѣлаетъ его доступнымъ для всѣхъ; онъ почерпаетъ свои доказательства и свои примѣры изъ самыхъ извѣстныхъ фактовъ обыденной жизни; онъ обращается къ купцу, къ мѣщанину, къ артисту, къ ученому, ко всѣмъ; онъ связываетъ истину, которую доказываетъ, съ тѣми простыми и задушевными истинами, въ принят³и которыхъ никто не можетъ задуматься и въ которыя вѣрятъ со всей силой опыта и привычки; онъ овладѣваетъ и господствуетъ надъ вѣрован³емъ въ силу такихъ прочныхъ основан³й, что даже его противники будутъ благодарны ему за то, что онъ убѣдилъ ихъ; и еслибъ какъ-нибудь нѣкоторымъ особамъ, у насъ, понадобилось взять урокъ терпимости, то они должны были бы искать его въ этомъ "Опытѣ". Любовь къ справедливости становится страстью, когда дѣло идетъ о политической свободѣ; это - чувствительная струнка, и, дотрогиваясь до нея, мы хватаемъ писателя за сердце. Маколей любитъ политическую свободу изъ интереса, потому что она единственная гарант³я имуществъ, счастья и жизни частныхъ лицъ; онъ любитъ ее изъ гордости, потому что она составляетъ честь человѣка; онъ любитъ ее изъ патр³отизма, потому что она - наслѣдство, завѣщанное предъидущими поколѣн³ями; потому что, въ продолжен³е двухъ сотъ лѣтъ, цѣлый рядъ честныхъ и великихъ людей защищалъ ее отъ нападен³й и спасалъ отъ всякихъ опасностей; потому что она составляетъ силу и славу Англ³и; потому что, научая гражданъ имѣть свою собственную волю и свое сужден³е, она увеличиваетъ ихъ достоинства и ихъ развит³е; потому что, упрочивая внутренн³й м³ръ и непрерывный прогрессъ, она предохраняетъ страну отъ кровавыхъ революц³й и медленнаго упадка. Всѣ эти блага находятся постоянно предъ его глазами, и всяк³й нападающ³й на свободу, которая создаетъ ихъ, становится тотчасъ же его врагомъ. Онъ не можетъ спокойно видѣть угнетен³я человѣка; всякое посягательство на человѣческую свободу оскорбляетъ его, какъ личная обида. На каждомъ шагу у него вырываются горьк³я слова и плоская лесть царедворцевъ вызываетъ въ немъ насмѣшку, тѣмъ болѣе язвительную, чѣмъ болѣе она заслужена. Питтъ, говоритъ онъ, написалъ въ школѣ латинск³е стихи на смерть Георга I-го. Въ этомъ произведен³и онъ приглашаетъ музъ пр³йти плакать надъ урной Цесаря; Цесарь, говоритъ поэтъ, любилъ музъ, Цесарь, который не былъ въ состоян³и прочесть ни одного стиха Попа и который не любилъ ничего кромѣ пунша и жирныхъ женщинъ." - Въ другомъ мѣстѣ, въ б³ограф³и Миссъ Борни, онъ разсказываетъ, какъ эта бѣдная молодая дѣвушка, прославившаяся своими двумя первыми романами, получила въ награду и въ знакъ особенной благосклонности мѣсто горничной у королевы Шарлоты; какъ изнуренная бдѣн³ями, больная, почти умирающая, она просила, какъ милости, позволен³я оставить свое мѣсто; какъ "кроткая королева" вознегодовала на такую дерзость, не будучи въ состоян³и понять, чтобы можно было отказываться умереть на службѣ ей или чтобъ писательница могла предпочесть здоровье, жизнь и славу чести складывать платья ея величества. Но только дойдя до истор³и Революц³и, Маколей вполнѣ предаетъ правосуд³ю и мщен³ю тѣхъ, кто нарушалъ общественныя права, кто ненавидѣлъ или предалъ народное дѣло, кто посягалъ на свободу. Онъ говоритъ не въ качествѣ историка, а какъ современникъ; кажется, что его собственная жизнь и честь замѣшаны въ дѣло, что онъ защищаетъ самого себя, что онъ членъ Долгаго Парламента, что онъ слышитъ за дверью стукъ мушкетовъ и сабель солдатъ, посланныхъ арестовать Пима и Гампдена. Гизо разсказываетъ ту же истор³ю, но въ его книгѣ вы видите спокойное сужден³е философа и безучастное волнен³е артиста. Онъ не осуждаетъ поступковъ Страффорда или Карла, онъ ихъ объясняетъ; онъ указываетъ въ Страффордѣ на природную надменность, на властолюбивую натуру, которая чувствуетъ себя рожденною чтобы повелѣвать и разбивать сопротивлен³я, которую непреодолимая склонность возмущаетъ противъ стѣсняющаго ее закона и права, которая утнетаетъ въ силу какой-то внутренней необходимости и которая создана, чтобы управлять, какъ шпага создана чтобы разить.

   Онъ указываетъ въ Карлѣ врожденное уважен³е къ королевской власти, вѣру въ божественное право, вкоренившееся убѣжден³е, что всякое возражен³е или требован³е есть оскорблен³е короны, посягательство на ея собственность, нечестивое и преступное возмущен³е: съ этой минуты, вы видите въ борьбѣ короля и парламента только борьбу двухъ учен³й; вы перестаете принимать интересъ въ томъ или въ другомъ, чтобы интересоваться обоими; вы становитесь зрителями драмы, вы перестаете быть судьями процесса. Маколей ведетъ предъ вами процессъ; онъ принимаетъ въ немъ извѣстную сторону; его разсказъ представляетъ собой обвинительный актъ, самый увлекательный, самый жестк³й, самый обдуманный изъ всѣхъ когда-либо писанныхъ. Онъ одобряетъ осужден³е Страффорда; онъ чтитъ Кромвеля и изумляется ему; онъ превозноситъ характеръ пуританъ; онъ хвалитъ Гампдена до того, что равняетъ его съ Вашингтономъ; онъ не находитъ достаточно презрительныхъ, обидныхъ словъ для Лода, и самое ужасное во всемъ этомъ заключается въ томъ, что каждое его сужден³е подтверждается такимъ множествомъ цитатъ, авторитетовъ, историческихъ данныхъ, умозаключен³й, очевидныхъ доказательствъ, какое могла бы обнять только громадная ученость Галлама или спокойная д³алектика сэра Макинтоша. Мѣстами статьи его напоминаютъ, по массѣ библейскихъ метафоръ, рѣчи Мильтона и пуританскихъ пророковъ; но тѣмъ неменѣе статьи эти всегда показываютъ, къ какому выходу ведутъ различныя стремлен³я этого великаго ума, по какому пути идетъ онъ, какимъ образомъ его практическ³й смыслъ, его научное образован³е и историческ³й талантъ, непрестанное присутств³е моральныхъ и религ³озныхъ идей, любовь къ отечеству и къ справедливости группировались въ немъ, чтобы сдѣлать изъ него историка свободы.

   Въ Маколеѣ прежде всего поражаетъ чрезвычайная основательность его ума. Все, что онъ говоритъ, онъ доказываетъ съ удивительной силой и убѣдительностью. Слѣдуя за нимъ, можно быть почти увѣреннымъ, что не впадешь въ заблужден³е. Если онъ приводитъ чьи-нибудь свидѣтельства, то прежде всего измѣряетъ степень достовѣрности и развитости приводимыхъ имъ авторовъ и исправляетъ тѣ ошибки, которыя они могли сдѣлать по небрежности или пристраст³ю. Если онъ произноситъ какое-либо сужден³е, то опирается на самые достовѣрные факты, на самыя ясныя начала, на самые простые и послѣдовательные выводы. Развивая какую-нибудь мысль, онъ никогда не теряется въ отступлен³яхъ; цѣль у него всегда предъ глазами; онъ идетъ къ ней самой вѣрной и самой прямой дорогой. Если онъ восходитъ къ общимъ выводамъ, то поднимается шагъ за шагомъ чрезъ всѣ ступени обобщен³я, не пропуская ни одной; онъ ощупываетъ почву на каждомъ шагу; онъ ничего не пропускаетъ и ничего не прибавляетъ къ фактамъ; онъ хочетъ достигнуть истины цѣною всевозможныхъ предосторожностей и изыскан³й. Онъ знаетъ безчисленное множество всевозможныхъ подробностей; онъ обладаетъ множетвомъ разнообразныхъ философскихъ идей; но его ученость такой же хорошей пробы, какъ и его философ³я; и та и другая составляютъ монету, достойную быть въ обращен³и между всѣми мыслящими людьми. Чувствуешь, что онъ ничему не вѣритъ безъ основан³я; чувствуешь, что еслибы кто усомнился въ одномъ изъ приводимыхъ имъ фактовъ или въ одномъ изъ предлагаемыхъ имъ воззрѣн³й, тотчасъ же появилось бы множество подлинныхъ документовъ и цѣлый тѣсный строй убѣдительныхъ доводовъ. Мы, во Франц³и и въ Герман³и, слишкомъ привыкли принимать гипотезы за историческ³е законы и сомнительные анекдоты за засвидѣтельствованныя событ³я. Мы слишкомъ часто видимъ, какъ цѣлыя системы строятся со дня на день, по капризу какого-нибудь писателя, подобно фантастическимъ замкамъ, которые, по своему правильному расположен³ю, походятъ на дѣйствительныя здан³я, но которыя исчезаютъ отъ одного дуновен³я, какъ только хотятъ дотронуться до нихъ. Мы всѣ строили теор³и, въ спорахъ нашихъ, когда за неимѣн³емъ основательнаго доказательства, намъ необходимо было какое-нибудь подложное; мы походили тутъ на китайскихъ генераловъ, которые, чтобы напугать непр³ятеля, ставятъ среди своихъ полковъ уродовъ изъ размалеваннаго картона. Мы судили людей наобумъ, по минутному впечатлѣн³ю, по отрывочнымъ поступкамъ, по отдѣльнымъ даннымъ и опутывали ихъ пороками или добродѣтелями, глупостью или ген³емъ, не провѣряя ни логикой, ни критикой тѣхъ случайныхъ рѣшен³й, къ которымъ насъ приводила поспѣшность. Оттого-то и чувствуется глубокое удовлетворен³е, когда оставляются всѣ эти учен³я, появляющ³яся со дня на день въ нашихъ книгахъ или обозрѣн³яхъ для того, чтобы слѣдовать за путеводителемъ столь дальновиднымъ, столь обдуманнымъ, столь образованнымъ и столь способнымъ хорошо вести насъ. Понятно, почему англичане обвиняютъ французовъ въ легкомысл³и и нѣмцевъ въ склонности къ химерамъ. Маколей вноситъ въ нравственныя науки тотъ духъ осмотрительности, ту потребность точности, тотъ инстинктъ правды, которые составляютъ врактическ³й умъ и въ которыхъ, со времени Бэкона, заключаются заслуги и могущество нац³и въ научномъ отношен³и. Если искусство и красота теряютъ отъ этого, то истина и достовѣрность выигрываютъ.

   Доказательность Маколея усиливается талантомъ развивать предметъ. Маколей вноситъ столько же свѣта въ умы невнимательные, сколько убѣжден³я въ умы упорные; онъ такъ же заставляетъ видѣть, какъ заставляетъ вѣрить, и даетъ столько же наглядности въ вопросахъ темныхъ, сколько достовѣрности въ пупнктахъ сомнительныхъ. Не понять его невозможно; онъ беретъ свой предметъ во всѣхъ видахъ и обозрѣваетъ его со всѣхъ сторонъ; онъ, повидимому, заботится о всѣхъ зрителяхъ и старается быть понятнымъ для каждаго въ отдѣльности; онъ взвѣшиваетъ степень развит³я каждаго и старается пр³искать для него подходящую форму изложен³я; онъ всѣхъ беретъ за руку и ведетъ поочереди къ той цѣли, которую опредѣлилъ. Онъ отправляется отъ самыхъ простыхъ данныхъ, онъ спускается до нашего уровня, онъ становится на одинаковую степень съ нашимъ умомъ; онъ избавляетъ насъ отъ малѣйшаго усил³я и потомъ ведетъ насъ; во время дороги онъ уравниваетъ намъ путь; мы поднимаемся мало-по-малу, не замѣчая покатости, и наконецъ достигаемъ вершины, пройдя такъ же удобно, какъ еслибы мы шли по равнинѣ. Если предметъ теменъ, онъ не довольствуется однимъ объяснен³емъ, онъ даетъ другое и потомъ третье; онъ въ изобил³и бросаетъ на него свѣтъ, который вноситъ со всѣхъ сторонъ и отыскиваетъ во всѣхъ частяхъ истор³и; и удивительно при этомъ, что его рѣчь никогда не растянута. Читая его, чувствуешь себя непринужденнымъ, чувствуешь, что созданъ, чтобы понимать; досадуешь на себя за то, что такъ долго принималъ сумерки за день; радуешься, видя эту бьющую волною обильную ясность, точность стиля, антитезы мысли, симметричность построен³я, искусное сопоставлен³е пунктовъ, энергическ³е выводы, правильное течен³е мыслей, частыя сравнен³я, прекрасное расположен³е цѣлаго; нѣтъ ни одной мысли, ни одной фразы въ его сочинен³яхъ, въ которой бы не проявлялись въ полномъ блескѣ талантъ и потребность объяснен³я, составляющ³я свойство оратора. Маколей былъ членомъ парламента и такъ хорошо говорилъ, что его слушали изъ-за одного удовольств³я слушать его. Быть можетъ, причина этой несравненной ясности лежитъ въ привычкѣ говорить съ трибуны. Чтобы убѣдить большое собран³е, надо обращаться ко всѣмъ его членамъ; чтобы сохранять вниман³е людей, разсѣянныхъ и утомленныхъ, надо избавлять ихъ отъ всякой усталости; надо, чтобы они поняли слишкомъ много, для того, чтобы понять достаточно. Говорить публично значитъ дѣлать идеи общедоступными, значитъ низводить истину съ тѣхъ высотъ, на которыхъ она обитаетъ съ нѣсколькими мыслителями, для распространен³я ея среди толпы; значитъ свести ее до уровня обыкновенныхъ умовъ, которые безъ такого вмѣшательства взирали бы на нее издалека, какъ на что-то парящее гораздо выше ихъ. Оттого-то велик³е ораторы, когда они рѣшаются писать, являются могущественнѣйшими писателями; у нкхъ философ³я становится популярною; они заставляютъ подниматься всѣ умы на цѣлую ступень знан³я и, повидимому, расширяютъ умственное развит³е человѣческаго рода. Догматы стоиковъ и д³алектика академиковъ въ рукахъ Цицерона теряютъ свою неприступность. Замысловатыя умствован³я грековъ становятся простыми и удобопонятными; трудныя задачи о провидѣн³и, о безсмерт³и, о высшемъ добрѣ становятся общимъ достоян³емъ. Сенаторы, дѣловые люди, законовѣды, поклонники формулъ и процедуръ, тяжелые и узк³е умы публикановъ понимаютъ выводы Хризиппа; а книга "Объ обязанностяхъ" сдѣлала общедоступными нравственныя начала Панец³я. Въ настоящее время г-нъ Тьеръ, въ своихъ двухъ большихъ историческихъ сочинен³яхъ, сдѣлалъ общедоступными самые запутанные стратегическ³е и финансовые вопросы; еслибъ онъ захотѣлъ составить курсъ политической эконом³и для простыхъ разсыльныхъ, я увѣренъ, что они поняли бы его; школьники вторыхъ классовъ могли читать "Истор³ю Цивилизац³и" Гизо.

   Когда къ умѣнью доказывать и объяснять присоединяется еще сильное желан³е сдѣлать это, человѣкъ доходитъ до паѳоса. Эти многочисленныя и сжатыя разсужден³я, которыя всѣ направляются къ одной цѣли, эти повторяющ³еся удары логики, которые ежеминутно слѣдуютъ одинъ за другимъ и потрясаютъ противника, сообщаютъ слогу теплоту и страстность. Рѣдко краснорѣч³е было такъ увлекательно, какъ у Маколея. Онъ одаренъ ораторскимъ вдохновен³емъ; въ каждой его фразѣ новая сила; чувствуешь, что онъ хочетъ управлять умами, что онъ раздражается сопротивлен³емъ, что онъ сражается съ противниками въ своихъ рѣчахъ. Въ его сочинен³яхъ споръ охватываетъ и увлекаетъ читателя; этотъ споръ идетъ впередъ ровнымъ движен³емъ, съ возрастающей силой, по прямой лин³и, подобно рѣкамъ Африки, столь же бурнымъ, какъ и потоки, и столь же широкимъ, какъ море. Это обил³е мысли и слога, эта бездна объяснен³й, идей и фактовъ, это огромное скоплен³е историческихъ знан³й катится впередъ, движимое внутренней страстью, увлекая на своемъ пути всѣ возражен³я и прибавляя къ порыву краснорѣч³я непреодолимую силу своего объема и вѣса. Можно сказать, что истор³я ²акова II - двутомная рѣчь, произнесенная сразу и безъ малѣйшаго ослаблен³я голоса. Видишь, какъ притѣснен³я и недовольство начинаются, растутъ и распространяются; какъ приверженцы ²акова оставляютъ его одинъ за другимъ, какъ мыслъ о революц³и раждается во всѣхъ сердцахъ, укрѣпляется и опредѣляется; видишь, какъ совершаются приготовлен³я, какъ событ³е приближается, дѣлается неизбѣжнымъ и наконецъ разражается надъ слѣпымъ и несправедливымъ монархомъ, низвергаетъ его тронъ и его родъ со всей силой предвидѣнной и роковой бури. Истинное краснорѣч³е именно то, которое вслѣдъ за разсужден³емъ вызываетъ душевное волнен³е, которое посредствомъ единства страсти проявляетъ единство событ³й, которое движен³емъ и сцѣплен³емъ мыслей воспроизводитъ движен³е и сцѣплен³е фактовъ. Оно является истиннымъ подражан³емъ природѣ; оно полнѣе чѣмъ чистый анализъ; оно оживотворяетъ историческ³я существа; его порывъ и сила его увлечен³я составляютъ часть науки и истины. Каковъ бы ни былъ вопросъ, разбираемый Маколеемъ,- политическая ли эконом³я, нравственность, философ³я, литература или истор³я - онъ страстно отдается своему предмету.

   Потокъ, уносящ³й обстоятельства, возбуждаетъ въ Маколеѣ - какъ только онъ его замѣтитъ - потокъ, уносящ³й его мысль. Онъ не излагаетъ своего мнѣн³я, онъ защищаетъ его. Онъ говоритъ тѣмъ энергическимѣ, выдержаннымъ и звучнымъ голосомъ, который заставляетъ противниковъ преклоняться и пр³обрѣтаетъ вѣрующихъ. Мысль его является дѣйствующей силой; она внушительна для слушателя, она одолѣваетъ его такъ наступательно, она является ему окруженною такимъ множествомъ доказательствъ, съ такою явною и законною властью, съ такимъ могучимъ увлечен³емъ, что и не думаешь сопротивляться ей; она охватываетъ наше сердце своею пылкостью въ то самое время, какъ своею очевидностью овладѣваетъ нашимъ разумомъ.

   Друг³я свойства его таланта - чисто-англ³йск³я. Рука Маколея тяжела; нанося ударъ, онъ убиваетъ. У насъ, говорилъ Беранже,

  

   Chez nous point

   Point de ces coups de poing

   Qui sont l'honneur de l'Angleterre.

  

   Французск³й читатель удивился бы, услышавъ, какъ велик³й историкъ отзывается о великомъ поэтѣ Соути и объ арх³епископѣ Лодѣ, министрѣ Карла I-го. - Когда Maколей шутитъ, онъ остается серьёзнымъ, какъ почти всѣ писатели его страны. Англ³йс³с³й humour заключается въ томъ, чтобы говорить торжественнымъ голосомъ самыя смѣшныя вещи, и сохранять возвышенность слога и законченность фразы даже и тогда, когда заставляешь смѣяться всѣхъ своихъ слушателей. Таково, напримѣръ, начало статьи о Борлеѣ. Англ³йск³й humour употребляетъ противъ людей положительные факты, коммерческ³е доводы, странныя противорѣч³я, извлеченныя изъ обыденной жизни. Онъ удивляетъ и сбиваетъ внезапно читателя; неожиданно наталкиваетъ его на обычную и забавную подробность. Толчекъ такъ силенъ, что разражаешься смѣхомъ, но безъ особенной веселости, и такъ внезапенъ, такъ жостокъ, что кажется настоящимъ ударомъ. Ирон³я, сарказмъ, самыя ѣдк³я шутки привычны англичанамъ; царапая, они рвутъ. Кто захочетъ убѣдиться въ этомъ, можетъ сравнить злослов³е французское, какимъ оно представляется у Мольера въ "Мизантропѣ", съ злослов³емъ англ³йскимъ, какимъ оно представляется у Шеридана въ подражан³яхъ его Мольеру и "Мизантропу".

   До сихъ поръ мы видѣли въ Маколеѣ только филоcoфа, ученаго и оратора; но онъ еще не поэтъ; и если даже не считать его "Пѣсни древняго Рима", то, чтобы угадать въ немъ поэта, стоитъ только прочесть нѣкоторыя его фразы, гдѣ воображен³е, долго сдержанное строгостью доказательствъ, вдругъ вырывается наружу въ великолѣпныхъ метафорахъ и разсыпается въ блестящихъ сравнен³яхъ, достойныхъ эпопеи.

   Оканчивая этотъ анализъ, я, быть можетъ, долженъ былъ бы указать на несовершенства, которыя вытекаютъ изъ этихъ великихъ качествъ; какъ этому мужественному краснорѣч³ю, этому основательному разсудку, этой горячей д³алектикѣ недостаетъ легкости, грац³и, разнообраз³я, простоты и игривости; почему искусство писать и классическая чистота не всегда встрѣчаются въ сочинен³яхъ этого человѣка парт³и, этого бойца трибуны; однимъ словомъ, отчего англичанинъ не французъ и не аѳинянинъ. Но я лучше хочу указать на одно мѣсто, торжественность и великолѣп³е котораго дадутъ нѣкоторое понят³е о серьёзныхъ и богатыхъ украшен³яхъ, которыми онъ усыпаетъ свой разсказъ, похож³й на могучее растен³е, на ярко-пурпуровые цвѣты, которыми усѣяна каждая страница "Потеряннаго Рая" и "Чайльдъ-Гаролъда". Я говорю о судѣ надъ Гастингсомъ. Обращен³е къ истор³и, къ славѣ и къ конституц³и своей страны составляетъ тутъ картину, единственную въ своемъ родѣ. Патр³отизмъ и поэз³я, проявляющ³яся въ ней, составляютъ сущность таланта Маколея, и этотъ талантъ, какъ и картина, вполнѣ англ³йск³й.

  

   Съ такой подготовкой приступилъ Маколей къ "Истор³и Англ³и", онъ выбралъ въ ней ту эпоху, которая больше всего подходила къ его политическимъ мнѣн³ямъ, къ его стилю, къ его страсти, къ его научному образован³ю, ко вкусу его нац³и и къ симпат³ямъ Европы. Онъ описываетъ утвержден³е англ³йской конституц³и группируетъ всю остальную истор³ю вокругъ этого событ³я, "самаго прекраснаго изъ всего существующаго на свѣтѣ" для англичанина и политика. Онъ внесъ въ это произведен³е новый методъ, отличающ³йся чрезвычайной красотой и силой: успѣхъ былъ необычайный. Когда вышелъ второй томъ, заранѣе поступило требован³е на 30 тысячъ экземпляровъ. Попробуемъ описать эту истор³ю, связать ее съ этимъ методомъ, а методъ - съ направлен³емъ ума автора.

   Эта истор³я всем³рная и нисколько не отрывочная. Она обнимаетъ самыя разнообразныя событ³я и ведетъ ихъ рядомъ. Одни разсказывали истор³ю племенъ, друг³е истор³ю классовъ, иные истор³ю правительствъ, иные истор³ю чувствъ, мысли и нравовъ; Маколей разсказываетъ обо всемъ этомъ вмѣстѣ. Онъ ничего не упускаетъ изъ виду. Портреты мѣшаются у него съ разсказомъ. Описывая сесс³ю парламента, онъ рисуетъ портреты Данби, Ноттингама, Шрусбёри и Гоу. Мелк³е любопытные анекдоты, подробности внутренней жизни, описан³е мебели встрѣчаются среди описан³я войны, не прерывая его. Оставляя разсказъ о важныхъ дѣлахъ, охотно смотришь на голландск³я привычки короля Вильгельма, на китайск³й музей, на гроты, лабиринты, птичники, пруды, геометрически-правильные цвѣтники, которыми король обезображиваетъ Гамптонъ-Куртъ. Разсужден³е о политикѣ предшествуетъ или слѣдуетъ за описан³емъ сражен³я; въ другомъ мѣстѣ авторъ является туристомъ или психологомъ, прежде чѣмъ сдѣлаться политикомъ или тактикомъ. Онъ описываетъ горную Шотланд³ю, полукатолическую, полуязыческую, духовидцевъ, одѣтыхъ въ бычачью шкуру и ожидающихъ минуты вдохновен³я, крещеныхъ людей, творящихъ возл³ян³е молока или пива мѣстнымъ злымъ духамъ; беременныхъ женщинъ и дѣвушекъ осьмнадцати лѣтъ, обработывающихъ жалкое овсяное поле въ то время, какъ ихъ мужья или отцы, люди атлетическаго сложен³я, грѣются на солнцѣ; онъ разсказываетъ, какъ разбои и жестокости считались тамъ прекрасными поступками; какъ людей убивали ударомъ кинжала сзади, или жгли живыхъ; описываетъ отвратительныя кушанья, лошадиный овесъ и пироги съ кровью живой коровы, которые предлагались гостямъ въ знакъ милости и вѣжливости; вонюч³я хижины, гдѣ спали на грязи и просыпались полузадохшимися, полуслѣпыми, полупаршивыми. Минуту спустя, онъ останавливается, чтобы отмѣтить измѣнен³е въ общественномъ вкусѣ: чтобы представить отвращен³е, которое чувствовали прежде къ этимъ притонамъ разбойниковъ, къ этой странѣ дикихъ скалъ и голыхъ степей, и восхищен³е, которое чувствуютъ нынѣ къ этому отечеству героевъ, къ этой странѣ величественныхъ горъ, кипящихъ каскадовъ, живописныхъ ущел³й. Причины этого нравственнаго переворота онъ ищетъ въ успѣхахъ физическаго благосостоян³я и говоритъ, что если мы хвалимъ горы и дикую жизнь, то это потому, что мы пресытились безопасностью. Онъ по очереди становится то экономистомъ, то литераторомъ, то публицистомъ, то артистомъ, то историкомъ, то б³ографомъ, то разскащикомъ, то философомъ; этимъ разнообраз³емъ роли онъ подражаетъ разнообраз³ю жизни человѣческой и представляетъ глазамъ, сердцу, уму, всѣмъ способностямъ читателя полную истор³ю цивилизац³и его страны.

   Друг³е, какъ напримѣръ Юмъ, старались или стараются достигнуть того же. Они въ одномъ мѣстѣ описываютъ дѣла религ³озныя, нѣсколько дальше - дѣла политическ³я, еще дальше - литературныя подробности и наконецъ - общ³е выводы объ измѣнен³яхъ общества и правительства, полагая, что собран³е разсказовъ составляетъ истор³ю и что члены, связанные кое-какъ, образуютъ тѣло. Маколей думалъ вовсе не такъ, и хорошо сдѣлалъ. Хотя онъ и англичанинъ, но обладаетъ свойствомъ объединен³я. Множество собранныхъ имъ событ³й образуютъ не общую сумму, а одно цѣлое. Въ его книгѣ вы найдете объяснен³я, разсказы, разсужден³я, анекдоты, картины, сближен³я, намеки на современныя обстоятельства. Все это находится въ умѣ его. Онъ чрезвычайно живо чувствуетъ причины, а онѣ-то и связываютъ факты. Онѣ связываютъ ихъ, потому что онѣ же ихъ производятъ, и историкъ, который отыскиваетъ эти причины, не можетъ не замѣтить или не почувствовать единства, которое они создаютъ. Прочтите, напримѣръ, путешеств³е короля ²акова по Ирланд³и: нѣтъ картины болѣе любопытной; но одно ли любопытство возбуждаетъ эта картина? Пр³ѣхавъ въ Йоркъ, ²аковъ не находитъ лошадей, чтобы ѣхать далѣе. Страна представляетъ пустыню. Въ ней нѣтъ болѣе ни промышленности, ни земледѣл³я, ни образованности, съ тѣхъ поръ какъ англ³йск³е и протестантск³е колонисты были изгнаны, ограблены и перебиты. Его принимаютъ два ряда полунагихъ раэбойниковъ, вооруженныхъ ножами и палками; подъ ноги его лошади разстилаютъ, вмѣсто ковра, плащи изъ грубаго холста, так³е, как³е носятъ разбойники и пастухи. Вмѣсто лавровыхъ вѣнковъ, ему подносятъ гирлянды изъ капустныхъ стеблей. Въ одномъ большомъ округѣ нашлись всего только двѣ телѣги. Дворецъ лорда-намѣстника такъ худо выстроенъ, что дождь мочитъ всѣ комнаты. Отправляются въ Ольстеръ; дорогой французск³е офицеры думаютъ, что они путешествуютъ въ степяхъ Арав³и. Графъ Аво пишетъ къ своему двору, что для того, чтобъ достать охабку сѣна, надо бѣжать за пять или за шесть миль. Въ Чарльмонѣ, въ знакъ особенной благосклонности къ французскому посольству, достали съ большимъ трудомъ мѣшокъ крупы. Офицеры высшихъ чиновъ спятъ въ такихъ лачугахъ, которыя въ Англ³и они сочли бы слишкомъ грязными для своихъ собакъ. Ирландск³е солдаты являются полудикими грабителями, которые умѣютъ только кричать, душить и разбѣгаться. Дурно накормленные картофелемъ и кислымъ молокомъ, они бросаются, какъ голодные волки, на больш³я стада протестантовъ. Они рвутъ зубами мясо быковъ и барановъ и глотаютъ его полукровяное и полусгнившее. Не имѣя кастрюль, они варятъ его въ кожахъ. Когда наступаетъ постъ, они перестаютъ ѣсть мясо, но не перестаютъ убивать животныхъ. Крестьянинъ убиваетъ корову, чтобы сдѣлать себѣ пару башмаковъ. Иногда какая-нибудь шайка убиваетъ сразу пятьдесятъ или шестьдесятъ животныхъ, уноситъ съ собою шкуру и оставляетъ трупы заражать воздухъ. Французск³й посланникъ считаетъ, что въ шесть недѣль было убито пятьдесятъ тысячъ рогатаго скота, которые сгнили на поверхности земли. Считали, что число убитыхъ барановъ и овецъ равнялось тремъ или четыремъ стамъ тысячъ.- Развѣ не видно заранѣе исхода возмущен³я? Чего ожидать отъ этихъ прожорливыхъ, глупыхъ и дикихъ рабовъ? Что можно извлечь изъ страны, опустошенной и заселенной опустошителями? Какой дисциплинѣ захотятъ подчинить этихъ мясниковъ и грабителей? Какъ они будутъ сопротивляться при Боинѣ, когда увидятъ старые полки Вильгельма, разъяренные эскадроны французскихъ выходцевъ, озлобленныхъ и оскорбленныхъ протестантовъ изъ Лондондерри и Эннискиллена, которые бросятся въ рѣку и устремятся съ обнаженной саблей навстрѣчу ихъ мушкетамъ? Они обратятся въ бѣгство съ королемъ своимъ во главѣ. Истор³я нравовъ оказывается тутъ связанною съ истор³ею происшеств³й. Одно порождаетъ другое, и описан³е поясняетъ разсказъ.

   Недостаточно еще видѣть нѣкоторыя причины, надо видѣть много причинъ. Во всякомъ происшеств³и ихъ бездна. Для того, чтобы понять поступокъ Марльборо или ²акова, достаточно ли припомнить одну изъ склонностей или свойствъ этихъ людей? Нѣтъ; такъ какъ причина этого поступка лежитъ въ цѣломъ характерѣ, то нужно, чтобы читателъ усмотрѣлъ заразъ и въ краткихъ чертахъ весь характеръ и все положен³е, которые его вызвали. Ген³й сосредоточиваетъ. Онъ измѣряется количествомъ воспоминан³й и мыслей, которыя собираетъ въ одно цѣлое. То, что соединяетъ въ этомъ отношен³и Маколей, громадно. Я не знаю историка, у котораго память была бы вѣрнѣе, богаче матер³аломъ и лучше управлялась. Разсказывая дѣйств³я человѣка или парт³и онъ въ ту же минуту обозрѣваетъ всѣ происшеств³я его жизни и всѣ принципы его поведен³я; у него ежеминутно предъ глазами всѣ подробности. Онъ ничего изъ нихъ не забываетъ; всѣ припоминаетъ такъ же легко, такъ же полно, такъ же вѣрно, какъ въ тотъ день, когда записалъ или пересчиталъ ихъ. Никто не училъ такъ хорошо и не зналъ такъ хорошо истор³и. Вигъ или ярый тори, опытный, извѣданный въ дѣлахъ, который поднимался и волновалъ палату, не имѣлъ доказательствъ болѣе многочисленныхъ, лучше расположенныхъ и болѣе точныхъ. Онъ не лучше зналъ сильную и слабую стороны своего дѣла; онъ былъ не болѣе знакомъ съ интригами, съ характеромъ парт³й, съ интересами частныхъ лицъ и обществъ. Велик³е романисты входятъ въ душу выводимыхъ ими личностей, усвоиваютъ ихъ чувства, мысли, языкъ; намъ кажется, что Бальзакъ былъ и прикащикомъ, и дворникомъ, и распутной женщиной, и старой дѣвой, и поэтомъ, и что вся его жизнь прошла въ томъ, что онъ былъ то тѣмъ, то другимъ изъ описываемыхъ имъ лицъ: его существо многообразно, и имя ему лег³онъ. Съ инымъ талантомъ Маколей имѣетъ ту же силу: адвокатъ, несравненный, онъ защищаетъ безконечное число дѣлъ, и каждое изъ нихъ онъ знаетъ такъ же хорошо, какъ его кл³енты. У него есть отвѣты на всѣ возражен³я, пояснен³я для всѣхъ темныхъ мѣстъ, основан³я для всѣхъ судилищъ. Онъ всегда готовъ и можетъ защищать каждую часть своего дѣла. Онъ, повидимому, былъ и вигомъ, и тори, и пуританиномъ, и членомъ тайнаго совѣта, и посланникомъ. Онъ вовсе не поэтъ, какъ Мишле; онъ вовсе не философъ, какъ Гизо; но онъ такъ обладаетъ всѣми способностями оратора, онъ собираетъ и распредѣляетъ такъ много фактовъ, онъ держитъ ихъ въ такой связи, управляетъ ими съ такою ловкостью и силой, что ему удается возсоздать всю послѣдовательную цѣлостность истор³и, не пропуская и не выдѣляя изъ нея ни одной нити. Поэтъ воодушевляетъ мертвыхъ; философъ формулируетъ творческ³е законы; ораторъ знаетъ, излагаетъ и защищаетъ дѣла. Поэтъ воскрешаетъ души, философъ строитъ систему, ораторъ представляетъ цѣлую цѣпь причинъ; но всѣ трое идутъ различными путями къ одной и той же цѣли.

   Второе качество этой истор³и составляетъ ея ясность. Она общепонятна; никто не объясняетъ такъ хорошо и такъ много, какъ Маколей. Онъ точно держитѣ пари со своимъ читателемъ и говоритъ ему: "будьте сколько вамъ угодно разсѣяны, глупы, невѣжественны. Какъ бы вы ни были разсѣяны, вы все-таки будете меня слушать; какъ бы вы ни были глупы, вы поймете; какъ бы вы ни были невѣжественны, вы научитесь. Я повторю ту же самую мысль, въ столькихъ формахъ, я ее поясню такими простыми и точными примѣрами, я заявлю о ней такъ ясно въ началѣ, я резюмирую ее такъ тщательно въ концѣ, я такъ хорошо означу ея отдѣлы,