Телешов Николай Дмитриевич - Самоучка

   В восьмидесятых годах жил в Москве Алексей Иванович Слюзов, очень тихий и простой человек лет двадцати семи, среднего роста, с темной бородкой и ясными, добрыми глазами. Носил он обычно длинный сюртук и синюю косоворотку, а в карманах у него всегда лежали стихи - в рукописях, в гранках, в брошюрах. Особенностью его было не то, что он сочинял стихи, но то, что не писать стихов он не мог. В стихах была вся его радость, все его горе, в них была вся его жизнь. Это был крест его жизни, которым, однако, он нес до гробовой доски с необыкновенной любовью и верил, что несет его он не зря.

   Слюзов не только автор многочисленных стихотворений, но и издатель многих сборников, преимущественно мелких брошюр в тридцать-пятьдесят страничек. И не только писал и издавал он их, но и торговал ими вразнос, появляясь то на Волге, то на Дону, то в Москве. Издавал он и компанейские сборники стихотворений начинающих авторов, "самоучек" и неудачников. Появляясь в каком-либо городе, он прежде всего старался узнать, нет ли где людей, пишущих стихи, и нельзя ли этих людей перезнакомить между собой, чтобы общими силами и на общие средства издать брошюрку.

   О своем происхождении и о первых шагах Слюзов сам рассказывает довольно откровенно в предисловии к одному из таких сборников. Родился он в Казани, в 1858 году, в семье приказчика. Вскоре отец его, оставив службу, открыл бакалейную торговлю, к которой стал приучать девятилетнего сына, успевшего пройти только один класс приходского училища. Молодой Слюзов сидел в лавке, ездил с отцом по ярмаркам, почитывал украдкой книжки и, будучи уже юношей, начал тайно от родителей писать в свободное время стихи, которые затем издал в 1882 году.

   "Матушка дала мне денег на издание, но выдумку мою не одобрила,- пишет Слюзов.- В том же году я издал еще вторую брошюрку на займы у товарищей, через год издал третью: "Рассказы и сцены", и сделал публикацию о предложении издать сборник начинающих поэтов на общие средства. По публикации нашлось 10 авторов, и мы издали сборник в 43 страницы".

   Насколько его интересовала бакалейная торговля и как сладка была жизнь, можно судить по следующему стихотворению:

  

   Так же дут дни за днями

   Жизни скучной нашей,

   Так же мы едим, как ели,

   Те же щи да кашу;

   Те же мелкие расчеты

   Убыли, наживы

   Нас и радуют и мучат,

   Пока все мы живы.

   И века еще продлятся,

   Нас уже не будет,

   И житье мещан все то же,

   То же, то же будет.

   И из этой скучной жизни

   Рвусь я поневоле

   На простор искать куда-то

   Лучшей в жизни доли.

   Пусть в борьбе нужда подкосит

   Молодые силы,

   Но сменить я жизнь пустую

   Рад и на могилу.

  

   Вскоре Слюзов лишился матери, о которой всю жизнь вспоминал с благодарностью и благоговением. Отец женился вторично, но пасынок с мачехой не ужился и был отпущен отцом с радостью "на все четыре стороны", как говорит сам Слюзов.

   С этого времени и начинается для него тяжелая жизнь. Казанские, самарские, ростовские и другие провинциальные издания охотно печатали его стихи, но денег за них не платили, а если иногда и платили, то такие гроши, на которые нельзя было жить даже впроголодь. Приходилось задумываться о "месте", то есть опять надевать ненавистное ярмо. Но без всякой рекомендации Слюзову приходилось встречать лишь подозрения, крайне обидные. Искание места не охладило, однако, Слюзова к издательству, и он издал вновь четыре брошюры стихов и один сборник на общие средства, в котором участвовало уже пятнадцать авторов. Заканчивается автобиография тем, что, простившись с родным углом, Слюзов уехал в Москву искать работы.

  

   Снилась мне разлука с садиком моим...

   Я прощался с каждым деревцем родным.

   Маленькими, помню, я их насадил.

   С ними я, прощаясь, грустно говорил:

   "Садик мой зеленый, навсегда прости,

   Будь благополучен - расцветай, расти...

   Уж твоих плодов мне больше не срывать

   И в тени-прохладе больше не лежать..."

  

   Явившись в Москву, он прежде всего публикует в газетах о желании издать сборник и призывает начинающих авторов к совместной работе по изданию, затем печатает свои новые стихотворения отдельной маленькой книжкой, быть может, уже десятой по счету.

   Я познакомился со Слюзовым в 1885 или 1886 году, когда он приехал в Москву, полный надежд, и когда нужда и горе еще не успели подорвать его силы.

   Вот одно из писем Слюзова, как образец его переговоров с начинающими поэтами, откликнувшимися на его публикацию об издании товарищеского сборника, по его выражению, "на общие средства, с общей пользой".

   "Условия по изданию сборника будут состоять: 1) из неограниченного числа стихотворений от одного лица; 2) каждый автор платит за то место в сборнике, какое он занимает, то есть по количеству, и получает столько книг сборника по выходе из печати, сколько падает на его деньги (без пользы издателю); платеж денег можно сделать прямо в типографию или же избранному лицу из среды участвующих.

   Выбор стихотворений будет зависеть от всех участвующих в сборнике, для чего и будут назначены где-то сходки. Все мы, по моему мнению, должны ознакомиться лично - это поведет к пользе всеобщего развития в спорах, и вообще приятно иметь в числе друзей коллег.

   В трудах издания мы должны помогать друг другу (если кто-нибудь будет иметь для этого возможность); я, например, первый зачинщик, не могу быть редактором сборника, потому что полуграмотен - самоучка, но тоже пишущий стихотворения и уже издавший в провинции девять брошюр, в том числе два сборника - один в Казани, а другой в Самаре - на таких же условиях, как предполагается издать в Москве. Не могу быть корректором, но беру на себя труд переписчика в общую тетрадь стихотворений для цензуры; беру на себя хлопоты по цензуре и по издательским делам, которые мне знакомы как нельзя быть лучше. Если общество участвующих забракует мои стихи, которые бы мне хотелось поместить в сборнике, то и тогда я не прочь предложить свои безвозмездные услуги за идею объединения литературных начинающих сил.

   Итак: страница сборника приблизительно обойдется в 80 коп. На ней вместится от 20 до 24 строк; если вы займете 10 страниц, вам будет стоить это 8 рублей; если пять - 4 рубля. Сборник будет издан в 1200 экземплярах, и вот на 4 рубля вы получите несколько экземпляров сборника, сдадите их на комиссию, и, кроме пользы, ничего быть не может.

   Мне желательно с вами познакомиться лично, я вам подарю изданный сборник в Самаре, где вы увидите и мою стряпню; в нем участвовало 15 авторов. Напишите, когда я вас могу застать (если это возможно, то есть личное знакомство). К себе не прошу - редко бываю дома и живу далеко. Простите, что навязываюсь,- нельзя иначе. Ваш покорнейший слуга Алексей Слюзов. 7 марта 86 г.".

   Жил он бедно, но без нужды, имея на черный день триста рублей, скопленных за пятнадцать лет торговых занятий, но и эти деньги у него были вскоре отобраны благодаря его доверчивости и простодушию. Однажды он явился ко мне сияющий и счастливый; директор одного из правлений пожелал помочь Слюзову и принял его на службу в общество с жалованьем по рублю в день, но с непременным залогом в триста рублей. Как рад и счастлив был тогда Слюзов! Но радость его была не долга: залог взяли, места не дали, и триста рублей пропали за директором, который обездолил Слюзова на всю жизнь, чтобы отсрочить свой крах на несколько дней или часов.

   - Последние деньги у меня стащили,- говорил мне впоследствии Слюзов.- Теперь уж не могу жить привольно. Нужно опять становиться за прилавок.

   И на последние десятки рублей открыл возле Курского вокзала торговлю: продавал извозчикам булки, селедки, подсолнухи и горячую колбасу, которую тут же поджаривал в маленькой железной печке, но месяца через два уже жаловался:

   - Что-то плохо торгую. Место надо переменить.

   И переехал на Цветной бульвар, где сначала была у него в лавке жареная колбаса, а через полгода остался лишь тесовый ящик с рукописями, газетами и сборниками, никому не нужными.

   - Пролетел! - грустно смеялся над собою Слюзов.

   На судьбу он часто жаловался, но о людях я никогда не слыхал от него дурного слова. Ненавидел он только свою мачеху. Зато уже ненавидел до бешенства, до несправедливости; даже есть стихотворение, начинающееся так: "Мачеха, мачеха, чтоб тебя черти забрали в ад поскорей". Вообще о ней Слюзов никогда не мог говорить без крайнего раздражения. Но про того же директора, который его разорил, он говорил очень снисходительно:

   - Не пошла ему на пользу моя беда: все равно кредиторы у него все отняли.

   В связи со своим разорением и, как он выражался, "пролетевшей торговлей" и дававшей уже себя чувствовать нищетой и полной безработицей Слюзову пришлось пережить личную тяжелую драму.

  

   Ой, девица бестолковая,

   Не люби ты парня бедного.

   Ты послушай бабу старую,

   А скажу я правду-истину:

   "Вот как есть-то будет нечего,

   Одежонка истаскается

   Да по детям-малолеточкам

   Все сердечко исстрадается,

   Так раскаешься, вздыхаючи,

   Свою долю проклинаючи.

   Ой, послушай, бестолковая:

   Не люби парня бездомного".

   Так старуха красну девицу

   Научала уму-разуму,

   А девица молча фартуком

   Утирала слезы горькие.

   Она плакала да думала:

   "Хорошо учить-советовать,

   А вели-ка быстрой реченьке

   Воротить назад течение".

  

   Нищета с каждым днем становилась ощутительней. В борьбе с нею Слюзов нанялся было в работники, но через месяц отказался:

   - Заставляют шестипудовые ящики на спине носить, а я так измучен, что и трех пудов поднять не могу.

   Наступили опять безработица и нужда, и "старая баба" из стихотворения восторжествовала: не допустила девичьей любви к бездомному человеку. Слюзов уехал внезапно из Москвы в Ростов-на-Дону, откуда лишь через год я получил от него известие, что живет он не дурно: торгует вразнос галантерейным товаром и своими двумя новыми книжками, которые издала какая-то типография, разумеется, без всякого гонорара, и верит автору в кредит не более десятка экземпляров.

  

   Как весна настанет -

   Я цыган в душе:

   В степи меня манит,

   К жизни в шалаше.

   Там бы на свободе

   Песенки я пел,

   Там бы на коне я

   Вихрем полетел,

   Там бы полюбил я

   Милую нежней,

   Там бы не стыдился

   Бедности своей.

  

   "Написал бы вам и раньше, да вышла заминка в делах: товара имею на 1 руб. 30 коп., а наличных от выручки не хватило на марку: все уходило на хлеб да ночлег".

   К письму было приложено несколько стихотворений на обычные его темы - о лишениях и утратах:

  

   Всю могилу понакрыла

   Молодая ива,

   А вокруг растет могилы

   Жгучая крапива.

   Не пускает та крапива

   Казака босого -

   Словно мать от дочки гонит

   Бедняка-милого.

   "Ой, ты, жги, крапива ноги,

   Жги больней, больнее.

   Меня люди не жалеют,

   Жги, ты, не жалея!"

   Так казак сказал, а ветер

   Речь понес и вскоре

   Разболтал травинке каждой

   О казачьем горе.

   На траве кобзарь в ту пору

   Отдыхал, и кашка

   Кобзарю то разболтала,

   Как казак-бедняжка

   Плакал долго на могиле,

   Причитая только:

   "Гой, ты, Катря, моя Катря,

   Зорька моя, зорька!"

  

   С тех пор я не видел более Слюзова, хотя переписывался с ним лет около двенадцати. То получал я письма из Ростова, то из Самары, то откуда-нибудь из провинции, и всегда из этих писем узнавал, что Слюзов издал новую брошюрку или новый сборник и что хорошо торгует им вразнос, но наличность "кассы" редко позволяет ему истратить семь копеек на марку.

  

   Матушка, милая,-

   Вести печальные

   С родины я получил:

   Будто могилка твоя обвалилася,

   Крест повалился, подгнил;

   Вся заросла она травушкой сорною,

   Некому травку сполоть.

   Вновь возвратиться на родину милую

   Ты помоги мне, господь.

   Я бы песочком усыпал могилушку,

   Я бы слезами ее окропил,

   Знала бы ты, что, далекий от родины,

   Сын твой тебя не забыл.

  

   Так писал Слюзов, намереваясь посетить, наконец, свою родину - Казань, где в сырой земле лежала его мать, о которой он всегда вспоминал в радостные и тяжелые минуты жизни.

  

   На могиле скорбя,

   Одинокий стою,

   Вспоминаю тебя

   Я, родную мою.

   Много лет не бывал

   У тебя я в гостях,

   Много бед испытал

   У нужды я в когтях;

   И в Москве голодал,

   И в Самаре я жил,

   В те года и страдал,

   И безумно любил,

   И, как вихорь, злой рок

   На меня налетал.

   Но везде твой сынок

   За себя постоял.

   Честь и гордость пока

   Не сломились нуждой,

   Ради хлеба куска

   Не кривил я душой,

   И не сгиб под грозой,

   Устоял я в бою

   И в гостях у родной,

   Не краснея, стою.

  

   Но неприветливо отнеслась к нему родина. После долгого промежутка я получил от Слюзова осенью 1898 года письмо из Казани. Называя себя "безродным на родине", он сообщает, что лежит уже около месяца в Александровской больнице.

   "Долго, кажется, пролежу, и, быть может, в часовню стащат. До сих пор я был торговцем вразнос, за что здесь никакой платы не берут, и колотился кое-как, да вот занемог и больше месяца не шел в больницу, да, наконец, из сил выбился и вынужден был лечь в больницу. И не хотелось мне, ой, как не хотелось. Больница для казанских мещан бесплатная, и я лежу бесплатно. Недели две чая не пил и не курил. Это казенное не полагается, а больные не дают: сами все казанские сироты - нищие, и я такой же оказался, дошел "донельзя", так что у меня осталось на 28 копеек всего товара да на письмо к вам 4 копейки. Но, несмотря на все неудачи в жизни, я доволен жизнью, как никогда не был доволен. Радует меня все: небо, и травка, и моя разноска, но год был тяжелый у нас, и хлеб дорогой. Скучно в больнице. К больным ходят родственники, знакомые, а ко мне никто. Сирота на родине..."

   В письме этом сказывалась не одна бедность, не одна беспомощность, но отчаянная и кровная обида. "Безродный на родине", "сирота на родине" - это был вопль оскорбленного умирающего человека.

   Скончался Слюзов весной 1900 года в Казани. Вот последняя весть о нем:

   "Исполняя вашу просьбу, уведомляю вас, что поступивший в 1900 г. на излечение в Александровскую больницу Алексей Иванович Слюзов помер в больнице 4 марта того же года и был похоронен на местном городском кладбище. Смотритель Александровской больницы С. Е. Боголюбов. Казань".

   Пересматривая теперь целую связку брошюр в синих, желтых и серых обложках, изданных в Самаре, Казани, Ростове, Москве, я невольно чувствую удивление перед энергией этого несчастного человека, не искавшего ни карьеры, ни славы, но бескорыстно работавшего всю жизнь над любимым делом и редко встречавшего что-либо, кроме насмешек.

   Прав он был или нет, но он твердо верил в культурное значение русских самоучек, стихов, товарищеских сборников и дешевых изданий, надеясь, что этим путем, по его же словам:

  

   Вековечный застой разбивается:

   Будет грамотен русский народ.

   А где в небе заря занимается,

   Там и красное солнце взойдет!

  

   Источник текста: Н. Телешов. Записки писателя. Рассказы. Москва. Издательство "Правда". 1987

   OCR и вычитка Ю.Н.Ш. yu_shard@newmail.ru. Октябрь 2005 г.