Засодимский Павел Владимирович - Забытый мир

у, как бы для переговоров, и решительно заявил, что если С. будет убит или ранен, то я наперед вызываю его на дуэль как подстрекателя.

   - Будем стреляться в десяти шагах! Я убью тебя! - прошептал я, крепко сжимая его тонкую аристократическую руку.

   К-н, зная, что я стреляю недурно, побледнел и заволновался... Он ни в чем не виноват, он не подстрекал К-ва, он готов уговорить К-ва помириться, ему самому все это страшно неприятно и т. д. Уж я не знаю: считал ли он меня, действительно, способным в те минуты убить его, но, как бы то ни было, дело, благодаря ему, кончилось тем, что противники помирились, а у меня как гора спала с плеч.

   Но К-в не ушел от своей судьбы: д'Артаньяны и виконты де Бражелоны сделали свое дело. По окончании гимназического курса мы разошлись в разные стороны: я отправился в Петербургский университет, а К-в - в Московский. Я впоследствии (с 1867 г.) стал работать на литературном поле, а К-в поступил в военную службу и перебрался в Петербург. Здесь как-то за картами он поссорился с одним офицером, Б., вызвал его на дуэль и был убит... Его отец, старый генерал николаевских времен, и мать-старушка до конца дней своих, конечно, горевали о потере единственного сына. В некоторых петербургских кружках немало было толков в свое время об этой несчастной дуэли... К-н также, через немного лет по выходе из гимназии, рано и жалко кончил свое существование; он умер в чахотке.

   Вскоре после того, как я оставил гимназию, наш "благородный пансион" был закрыт. А именно 23 февраля 1863 г. вологодское дворянское собрание постановило, виду изменившихся обстоятельств (т. е. освобождения крестьян), вакансии в благородный пансион при гимназии не замещать и сбор на своих пансионеров прекратить, вследствие чего, в июне 1864 года, наш пансион и закрылся, просуществовав на свете около тридцати лет...

   Резюмируя свои воспоминания, я прихожу к тому заключению, что в нашей старой школе наряду с темными пятнами (как, например, кулачная расправа, розги) были и свои светлые стороны, и как на одну из них я указал на чувство товарищества, которое было сильно развито в пансионерской среде. Даже самый способ преподавания ("от сих до сих"), как я уже говорил, оказывал своего рода услугу нашей самодеятельности. В старой школе, несмотря на все ее непривлекательные стороны, вырабатывались люди с сильной волей, с энергией, с характером, люди настойчивые и решительные, и если впоследствии их энергия и сила воли иногда тратились не на добро, не на то, на что бы следовало, то в этом виновата уже не школа, но сама жизнь.