Тургенев Иван Сергеевич - П. В. Анненков. Молодость И.С. Тургенева 1840-1856

ами и Турцией и англо-французскими ее союзниками в виду Европы, приготовляющейся к коалиции... Война перешла уже на нашу почву, обложила Севастополь и стучалась в Кронштадт; готовились большие приготовления к отпору, предвиделись новые жертвы и новые напряженные усилия отвечать нуждам минуты без особой надежды на успех. Мы все жили, как бы притаившись, чувствуя инстинктивно, что времена серьезны в высшей степени, и не питая радужных надежд на перемену обстоятельств. Летом 1854 года Тургенев поселился на даче по петергофской дороге, недалеко от О. А. Тургеневой, которая с отцом и теткой жила в самом Петергофе. Общество этой чрезвычайно умной и доброй девушки сделалось для него необходимостью...

   Однажды и уже по зиме следующего, 1855 года, зашед к нему на квартиру, я узнал, к великому моему удовольствию, что в задней ее комнате спит приезжий из армии молодой артиллерийский офицер граф Лев Николаевич Толстой. Публике было уже известно это имя, а литераторы превозносили его в один голос. Лев Толстой выслал в "Современник" первый свой рассказ "Детство и отрочество", поразивший всех поэтическим реализмом своим и картиной провинциальной семьи, гордо живущей со своими недостатками и ограниченностью, как явление вполне самостоятельное и непререкаемое [354]. Он готовил еще и многое другое. Будучи соседом Толстого по деревне и движимый своим неугомонным демоном любопытства и участия, Тургенев пригласил его к себе. Но Л. Н. Толстой был очень оригинальный ум, с которым надо было осторожно обращаться. Он искал пояснения всех явлений жизни и всех вопросов совести в себе самом, не зная и не желая знать ни эстетических, ни философских их пояснений, не признавая никаких традиций, ни исторических, ни теоретических, и полагая, что они выдуманы нарочно людьми для самообольщения или для обольщения других. Как курьез воззрение это еще могло поддерживаться при громадном образовании и большой начитанности, но гр. Толстой не гонялся за курьезами. То был сектантский ум по преимуществу, очень логический, когда касалось выводов, но покорявшийся только вдохновенному слову, сказавшемуся, неизвестно как, в глубине его души. Поэтому столь же интересно было следить за его мнением, всегда новым и неожиданным, сколько и за происхождением этого мнения. Нередко встречались у него приговоры, поражавшие своим ультрарадикальным характером. Так, шекспировского короля Лира он считал нелепостью, за неправдоподобие сказки, лежащей в основании трагедии, и в то же время все симпатии его принадлежали пьяному артисту-немцу, которого встретил в публичном доме и сделал героем одной из повестей своих [355]. В Тургеневе он распознал многосторонний ум и наклонность к эффекту - последнее особенно раздражало его, так как искание жизненной правды и простоты и здравомысленности существования составляло и тогда идеал в его мыслях. Он находил подтверждение своего мнения о Тургеневе даже в физиологических его особенностях и утверждал, например, что он имеет фразистые ляжки. Вызывающий тон и холодное презрение, которые он выказывал перед Тургеневым даже и тогда, когда тот успел уже отделаться от многих увлечений своей молодости, заставляли ожидать разрыва и катастрофы, которые и явились. Уже в шестидесятых годах, находясь в гостях, в селе Спасском, Толстой сделал презрительное и едкое замечание об опытах воспитания, которым Тургенев подвергает свою дочь, увезенную им за границу, и окончательно вывел из себя терпеливого хозяина, отвечавшего ему грубостью. Последствием было назначение дуэли, не состоявшейся за отказом Толстого. За несколько лет до кончины Тургенева Толстой, вероятно очнувшийся от своих предубеждений против старого друга, ввиду общего уважения, которое тот приобрел, обратился к нему с трогательной просьбой забыть прошлое и восстановить их прежние дружеские отношения, на что Тургенев, пораженный этим. актом мужественного великодушия, отвечал не тoлькo^\ полной готовностью на сделку, но приехал сам к нему в деревню протянуть руку примирения, которое им обоим делало великую честь [356].

   И пора было. Не говоря уже о том, что странным казалось видеть корифеев русской литературы, так связанных всем своим прошлым, во вражде друг с другом; но Тургенев оставался еще жарким поклонником Толстого во все время ссоры. Он признавал в нем, кроме качеств примерного товарища и честнейшей души, еще человека инициативы, почина, способного выдержать до конца любое предприятие, которому посвятил себя, лишь бы только не пропадала у него вера в достоинство начатого дела. О литературных трудах Толстого и толковать нечего: Тургенев был одними из его панегиристов. Он говорил во всеуслышание, что из всех русских романистов, не исключая и его самого, первое место должно принадлежать графу Л. Н. Толстому за его способность проникать в сущность характеров, исторических событий и целых эпох, какой не обладает ни один из существующих ныне писателей.

   Приближалось, однако, время общественных, в прямом-смысле слова, романов и для Тургенева, превративших его в политического деятеля. Оно началось с появления повести "Рудин", в 1856 году. Это еще не был тот полный шедевр, каким оказались впоследствии "Дворянское гнездо", "Отцы и дети", "Новь", но роман уже заключал в себе данные, которые так блестяще развились с годами. Впечатление, произведенное им, мало уступало тому, какое сопровождало появление "Хоря и Калиныча"; роман может считаться крупным торжеством автора, хотя журналистика отнеслась к нему очень сдержанно. Впервые является тут почти историческое лицо, давно занимавшее как самого автора, так и русское общество, своим смело-отрицательным, пропагандирующим характером, и является как несостоятельная личность в делах общежития, в столкновениях рефлектирующей своей природы с реальным домашним событием. Роман был погребальным венком на гробе всех старых рассказов Тургенева о тех абстрактных русских натурах, устраняющихся и пассирующих перед явлениями, ими же и вызванными на свет,- с тех пор они уже более не производились им. И понятно почему - последний, прощальный венок сплетался из качеств человека, заведомо могущественного по уму и способностям; после этого нечего было прибавлять более. Некоторые органы журналистики, оскорбленные унижением героя, объясняли это унижение негодованием автора на человека, который брал деньги взаймы и не отдавал их, но это было объяснение неверное [357]. Публика поняла повесть иначе и правильнее. Она увидала в ней разоблачение одного из свойств у передовых людей той эпохи, которая не могла же, в долгом своем течении, не надорвать их силы и не сделать их тем, чем они явились, когда выступили, по своему произволу, на арену действия. Выразителем этого мнения сделался известный О. И. Сенковский. Он написал восторженное письмо к г. Старчевскому о "Рудине", которое тот и поспешил сообщить Тургеневу. В письме Сенковский замечал, что автор обнаружил признаки руководящего пера, указывающего новые дороги, о чем он, Сенковский, имеет право судить, потому что сам был таким руководящим пером, и без проклятого (выражение письма) цензора Пейкера, испортившего его карьеру, может статься, и выдержал бы свое призвание. В "Рудине" Сенковский находил множество вещей, не выговоренных романом, но видимых глазу читателя под прозрачными волнами, в которых он движется. Политическое и общественное значение повести открывается во всех ее частях и притом с такой ясностию и вместе с таким приличием, что не допускает ни упрека в утайке, ни обвинения в злостных нападках. Сенковский сулил большую будущность автору повести и был в этом случае не фальшивым пророком, как часто с ним случалось прежде.

   Между тем молодость Тургенева уже прошла. Ему предстояло еще около 30 лет обширной деятельности, но тем же ветхим человеком, каким его знали в эпоху появления "Параши", он оставаться не мог. Еще прежде "Рудина" он почувствовал сам роль, которая выпала ему на долю в отечестве,- служить зеркалом, в котором отражаются здоровые и болезненные черты родины; но для этого необходимо было держать зеркало в надлежащей чистоте. Всякое человеческое начинание имеет свой пункт отправления, который и указать можно; только одно действие времени не имеет такого пункта - оно мгновенно обнаруживает во всей полноте и цельности явление, которое готовилось в его недрах долго и невидимо для людского глаза. Нечто подобное такому действию времени случилось и с Тургеневым: только с эпохи появления "Рудина" обнаружилось, что он уже давно работает над собою. Порывы фантазии, жажда говора вокруг его имени, безграничная свобода языка и поступка - все приходило в нем или складывалось на наших глазах в равновесие. Ни одному из опасных элементов своей психической природы он уже не позволял, как бывало прежде, вырваться стремительно наружу и потопить на время в мутной волне своей лучшие качества его ума и сердца. Может быть, это было произведение годов, пережитых Тургеневым; может быть, приобретенный опыт и воля действовали при этом механически, безотчетно, в силу одного своего тяготения к добру и истине. Как бы то ни было, преобразование Тургенева свершилось без труда и само собой: ему не предстояло никакой работы для выбора новых материалов морали и постройки из них своего созерцания, никаких аскетических элементов для замены старых верований, ничего, что могло бы коверкать его природу и насиловать его способности. Оно произошло просто и натурально, благодаря одному наблюдению за собою и упразднению того потворства дурным инстинктам, которое вошло у него в привычку. Лучшие материалы для реформы лежали с детства в нем самом, лучшие верования жили с ним от рождения; стоило только их высвободить от помех и уз, наложенных невниманием к самому себе. Но зато с тех пор, как воссияла для Тургенева звезда самообразования и самовоспитания, он шел за ней неуклонно в течение 30 лет, поверяя себя каждодневно, и достиг того, что на могиле его сошлось целое поколение со словами умиления и благодарности как к писателю и человеку. Не вправе ли были мы сказать, что редкие из людей выказали более выдержки в характере, чем он?..

  

   Дрезден. Декабрь 1883.

  

  

  

   УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ

  

   Анненков и его друзья - "П. В. Анненков и его друзья", СПб. 1892.

   Белинский - В. Г. Белинский, Собрание сочинений в тринадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1953-1959.

   Воспоминания и критические очерки - "Воспоминания и критические очерки. Собрание статей и заметок П. В. Анненкова", отд. I-III, СПб. 1877-1881.

   Герцен - А. И. Герцен, Собрание сочинений в тридцати томах, изд. Академии наук СССР, тт. I-XX, 1954-1960.

   Гоголь - Н. В. Гоголь, Полное собрание сочинений в четырнадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1937-1952.

   Гоголь в воспоминаниях - "Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников", Гослитиздат, 1952.

   ЛН - "Литературное наследство".

   Стасюлевич - "М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке", т. Ill, СПб. 1912.

   Тургенев - И. С. Тургенев, Собрание сочинений в двенадцати томах, Гослитиздат, 1953-1958.

  

  

  

  

  

   МОЛОДОСТЬ И. С. ТУРГЕНЕВА

   1840-1856

  

   Настоящие воспоминания задуманы и создавались вскоре после смерти И. С. Тургенева, последовавшей 3 сентября 1883 г. Этим объясняется форма воспоминаний (вступление напоминает некролог) и особенно тон "умиротворения" на тех страницах, где идет речь об общественно-политическом значении творчества Тургенева. В данной работе Анненков почти совсем не касается той острой идейной борьбы в критике за и против произведений молодого Тургенева, которая была ему хорошо известна и о которой он вкратце писал в "Замечательном десятилетии".

   В последний раз Анненков виделся с Тургеневым в Париже в начале мая 1883 г. (см. Стасюлевич, стр. 415). Смерть писателя застала его в Киеве. По-видимому, в это время и возникла у Анненкова мысль написать воспоминание-очерк о Тургеневе за сорок лет, в течение которых он так близко знал писателя. Анненков разобрал имевшуюся в его распоряжении переписку Тургенева, которая должна была составить фактическую основу воспоминаний, но вскоре убедился, имея в виду себя, что "серьезной корреспонденции с русскими друзьями покойник предавался редко. Он гораздо более говорил с ними по душе, чем писал искренно" (Стасюлевич, стр. 419).

   Вскоре после похорон Тургенева, в октябре 1883 г., проездом в Берлин Анненков виделся в Петербурге с М. Стасюлевичем и договорился о печатании воспоминаний. Однако задача оказалась более трудной, чем предполагалось вначале. 24 октября 1883 г. Анненков уже писал Стасюлевичу: "Переписка Тургенева, разобранная мною еще на месте, напоминает некоторые обстоятельства его жизни - это ее единственная заслуга,- но света на его личность проливает мало... Придется шарить в собственных воспоминаниях и в них искать настоящего ключа к его образу мыслей" (Стасюлевич, стр. 419). И естественно, что воспоминания распались на части, а написание их растянулось на ряд лет.

   Уже с первых шагов работы над "Молодостью И. С. Тургенева" Анненков испытывал острый недостаток в фактических материалах. Кроме переписки и соответствующих глав из "Замечательного десятилетия", он использовал свои статьи о Тургеневе, в частности "О мысли в произведениях изящной словесности" (1855), привлек для работы библиографическую роспись сочинений Тургенева, появившуюся в ноябрьской книжке "Исторического вестника" за 1883 г., воспоминания Н. В. Берга и Е. М. Гаршина, напечатанные там же, воспоминания о семье И. С. Тургенева В. Н. Житовой, бывшие у него в рукописи (цитируются) - и все же не избежал множества фактических ошибок.

   Тревожил мемуариста и самый характер повествования. Посылая воспоминания в печать, Анненков выражал опасение, не будут ли они приняты за "диффамацию", так как он имел намерение написать о поведении Тургенева в молодости "совершенно откровенно" (Стасюлевич, стр. 423, 425).

   При жизни автора "Молодость И. С. Тургенева" напечатана однажды в "Вестнике Европы", 1884, No 2. В настоящем издании печатается по тексту "Вестника Европы" с устранением замеченных опечаток и с теми незначительными поправками, которые намеревался сделать сам Анненков. 12 апреля 1884 г. он писал М. Стасюлевичу, что Валерьян Майков "утонул не в Парголове", как у него было сказано, "а близ Ропши. Поправка небольшая, но не знаю, можно ли будет ее сделать. Также следовало бы поместить, как опечатку, франц. слово "point" - вместо "pointe", как следовало бы в том месте, где говорится об эпиграммах Тургенева" (Стасюлевич, стр. 429).

   [328] В только что изданной переписке Густава Флобера с Ж. Занд ("Nouvelle Revue", dec. 1883) очень часто упоминается имя Тургенева; еще в 1866 году Г. Флобер писал: Позавчера и вчера я обедал с Тургеневым. Этот человек обладает таким изобразительным даром, даже в разговоре, что он нарисовал портрет Ж. Занд, облокотившейся на балкон замка м-м Виардо в Розе. Под башней был ров, во рву лодка, и Тургенев, сидя на скамье этой лодки, глядел на вас снизу вверх. Заходящее солнце играло на ваших черных волосах (франц.). В другом месте он восклицает: Я говорил вам, что Тургенев нанес мне визит? Как бы вы полюбили его (франц.). (Прим. П. В. Анненкова.)

   [329] Анненков встретился с И. С. Тургеневым в конце 1840 г. в Берлине, о чем он писал в заключении гл. XII "Замечательного десятилетия". Но познакомились они значительно позднее, очевидно в 1843 г. в Петербурге, когда Тургенев, сблизившийся к этому времени с Белинским, стал часто бывать у критика, в обществе Некрасова, И. И. Панаева, Н. Н. Тютчева, на встречах по субботам у А. А. Комарова. В конце тридцатых - начале сороковых годов Анненков имел довольно смутное представление о людях, в кругу которых вращался молодой Тургенев за границей (о Н. В. Станкевиче, М. Бакунине, Т. Грановском и др.), и действительно передает здесь лишь "слухи", которые до него могли тогда доходить. В дальнейшем от Белинского и Грановского, от самого Тургенева и наконец из материалов, собранных для издания "Переписки" и составления биографии Н. В. Станкевича, он узнал много нового о жизни и духовных увлечениях Тургенева тех лет, о чем и упоминал в биографическом очерке "Н. В. Станкевич" (1857).

   [330] Белинский познакомился с Тургеневым в феврале 1843 г. (см. Белинский, т. XII, стр. 139), но слышал о нем и знал его произведения, подписываемые "Т. Л.", значительно раньше. См., например, его письмо к В. П. Боткину от начала июля 1842 г. (т а м же, стр. 111). Через Белинского Тургенев познакомился и с Герценом, но не в 1840 г., как пишет Анненков, а, по-видимому, в начале 1844 г., и не в Петербурге, а в Москве, когда жил там в феврале - апреле этого года. Отзыв Герцена э молодом Тургеневе, который Анненков передает здесь довольно точно, содержится в письме Герцена из Москвы к Кетчеру от 1/13 марта 1844 г. [А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, под ред. Лемке, т. III, :тр. 386).

   [331] Неточно: рецензия Тургенева на упомянутую книгу А. Н. Муравьева появилась в 1836 г. в августовской книжке "Журнала министерства народного просвещения", а "фантастическая драма з пятистопных ямбах" "Стено" была в 1836 г. у П. А. Плетнева лишь на рассмотрении. Напечатаны же были в 1838 г. в "Современнике" стихотворения "Вечер", "К Венере Медицейской".

   [332] В "Отечественных записках" первой половины сороковых годов за подписью "Т. Л." были напечатаны "Старый помещик", Нева", "Человек, каких много" и др. И. И. Панаев вспоминал впоследствии: "Тургенев начал свое литературное поприще элегиями и поэмами, которые всем нам тогда очень нравились, не исключая и Белинского" И. И. Панаев, Литературные воспоминания, М. 1950, стр. 250).

   [333] В первой книге "Современника" под редакцией Некрасова и Панаева (1847) Тургенев напечатал цикл стихов "Деревня"; в письме к Белинскому из Парижа от 26/14 ноября 1847 г. он уже сообщал, увлеченный прозой и драматургией: "Закаюсь писать стихи" (Тургенев, т. 12, стр. 45).

   [334] Поэма "Параша. Рассказ в стихах" живо заинтересовала Белинского, и он не раз говорил о ней и в печати и в письмах.

   [335] Белинский в статье "Русская литература в 1845 году" писал о поэме Тургенева "Разговор", что она "написана удивительными стихами... исполнена мысли; но вообще в ней слишком заметно влияние Лермонтова..." (Белинский, т. IX, стр. 390-391). Стихи и особенно поэмы Тургенева - "Параша", "Разговор", "Помещик" - вызвали "горячую оппозицию" не только московской, но и петербургской ретроградной журналистики. О поэмах Тургенева, в частности о "Разговоре", отрицательно отозвались П. А. Плетнев в "Современнике", К. С. Аксаков - во второй книжке "Москвитянина" за 1845 г., а затем в "Московском сборнике на 1847 год", Сенковский - в "Библиотеке для чтения", С. Шевырев - неоднократно в "Москвитянине" в 1846 и 1848 гг.

   [336] Нападки ретроградной критики на Тургенева, вопреки мнению Анненкова, не прекратились и с появлением рассказов из "Записок охотника" ( см. к примеру озлобленную статью С. Шевырева в первой книжке "Москвитянина" за 1848 г., в которой Тургенев, в ряду других писателей "натуральной школы", объявлялся "копиистом", не имеющим поэтического призвания).

   Рассказ "Хорь и Калиныч" появился в первой книжке обновленного "Современника" за 1847 г. в отделе "Смесь". Тургенев писал, П. В. Анненкову 4 декабря 1880 г.: "В начале моей карьеры успех "Хоря и Калиныча" породил "Записки охотника" (И. С. Тургенев, Собр. соч., изд-во "Правда", т. 11, стр. 357).

   [337] Тургенев определился на службу в середине 1843 г., а в начале 1845 г. берет отпуск, из которого уже не возвращается в министерство. О службе Тургенева см. статью Ю. Г. Оксмана "И. С. Тургенев на службе в министерстве внутренних дел" (Учен. зап. СГУ, т. LVI, стр. 172-183). Официальные документы см. в комментариях к "Сочинениям И. С. Тургенева", т. XII, 1933, стр. 692-697.

   [338] Рецензия Тургенева на драму С. А. Гедеонова появилась в No 8 "Отечественных записок" за 1846 г. и довольно объективно оценивала это выспренно-романтическое произведение.

   [339] О кружках того времени Тургенев писал не однажды. В "Гамлете Щигровского уезда" (1849) в уста героя - провинциального Гамлета - Тургенев, в соответствии с логикой этого характера, вложил осуждение кружковых отношений. В "Рудине" же он дал поэтические страницы о кружке Покорского.

   [340] Цитируются воспоминания В. Н. Житовой, напечатанные Стасюлевичем в "Вестнике Европы", 1884, No 11, по ходатайству Анненкова. Эти воспоминания подтверждают биографическую основу рассказа "Муму".

   [341] Имеется в виду так называемый "лишний человек", ставший, благодаря Тургеневу, нарицательным именем в пятидесятых - шестидесятых годах. Родовые черты этого типа - духовную раздвоенность, безволие, идейную бесхарактерность, свойственные дворянскому либерализму,- Тургенев обрисовал в "Дневнике лишнего человека", напечатанном в No 4 "Отечественных записок" за 1850 г. Сам писатель считал, что "Дневник" - "хорошая вещь" (Собр. соч., изд-во "Правда", т. 11, стр. 87), однако его друзья, критики-либералы - А. В.Дружинин, П. В. Анненков - отнеслись к "Дневнику" иначе. Дружинин, например, писал в No 5 "Современника" за 1850 г., что эта повесть принадлежит "к самым слабым произведениям автора "Записок охотника" (отд. VI, стр. 50). Анненков же в развернутом обзоре повестей Тургенева "О мысли в произведениях изящной словесности" (перепечатан в отд. II Воспоминаний и критических очерков под названием "И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой") вообще не упомянул это произведение.

   [342] Имеются в виду ходкие тогда эпиграммы Тургенева на Дружинина, Кетчера, Никитенко, Анненкова и др.

   [343] "Первая любовь" посвящена Анненкову, напечатана в "Библиотеке для чтения", 1860, No 3. Эта повесть особенно дорога была Тургеневу в силу ее автобиографической основы (см. "Воспоминания о Тургеневе" Н. А. Островской в "Тургеневском сборнике", 1915).

   [344] В сцене, которую описывает здесь Анненков, участвуют: Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) - поэт, литературный критик славянофильского направления; Случевский Константин Константинович (1837-1904) - поэт, сторонник "чистого" искусства, впоследствии редактор "Всемирной иллюстрации", а затем "Правительственного вестника". Информировал Тургенева об отношении русских студентов в Гейдельберге к "Отцам и детям". Этим и объясняется интересное письмо Тургенева к Случевскому от 14 апреля 1862 г" по поводу романа "Отцы и дети".

   [345] Речь идет о начинающем тогда литераторе Константине Николаевиче Леонтьеве (1831-1891), с которым Тургенев познакомился в 1851 г. в Москве, заинтересовался его романом "Булавинский завод" и пытался напечатать хотя бы его начало, но не смог по цензурным условиям (см. М. К. Клеман, Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева, М.- Л. 1934, стр. 60-62).

   [346] Цензурное разрешение на отдельное издание "Записок охотника" в двух частях (в этом издании впервые напечатан очерк "Два помещика") было получено 6/18 марта 1852 г уже после ареста Тургенева, книга подверглась обследованию в цензурном ведомстве, а затем в середине августа последовала резолюция Николая I об отстранении от должности цензора В. В. Львова, разрешившего это издание (см. об этой истории в книге Ю. Г. Оксмана "От "Капитанской дочки" А. С. Пушкина к "Запискам охотника" И. С. Тургенева", Саратов, 1959).

   [347] В письме к Аксаковым от 6/18 июня 1852 г. Тургенев сообщал о своих встречах с историком И. Е. Забелиным: "Я в Москве много говорил с Забелиным, который мне очень понравился; светлый русский ум и живая ясность взгляда. Он возил меня по кремлевским древностям" (Тургенев, т. 12, стр. 113).

   [348] Неточно: Тургенев ездил в Германию в 1842 г.; он был в Париже и путешествовал по Франции вместе с В. П. Боткиным и Н. М. Сатиным в 1845 г.; в 1847 г. он выехал за границу в середине января.

   [349] Тургенев продолжал участвовать в "Отечественных записках" Краевского и после перехода "Современника" к Некрасову и Панаеву; так, например, в первой книжке этого журнала за 1847 г. напечатаны его повесть "Бреттёр" и рецензия на очередное издание произведений Казака Луганского. На страницах "Отечественных записок" появлялись произведения Тургенева и в дальнейшем.

   [350] В изданиях "Молодости И. С. Тургенева" в 1909 и 1928 гг. 1846 год, проставленный Анненковым в журнальной публикации, переправлен на 1847. Едва ли это правильно. Из контекста ясно, что Анненков имеет здесь в виду не календарный, а, условно говоря, "литературный" год, то есть период идейно-литературного подъема, отмеченный разновременным появлением тех произведений, которые он называет. Как известно, период этот сменили тяжелые годы правительственной реакции, на что и намекает Анненков в конце абзаца,

   [351] Анненков имеет в виду зарисовки Тургеневым революционных событий 1848 г. во Франции - "Наши послали!" (впервые напечатано в 1874 г.), "Человек в серых очках" (впервые появилось в печати в 1880 г.). Анненков был в то время в Париже вместе с Тургеневым, Бакуниным и Герценом. Он хорошо знал о тесном общении Тургенева с русской и международной революционной эмиграцией, но посчитал "целесообразным" и в данном случае представить писателя вне "социального движения".

   [352] Неточно: Тургенев был уже в России, когда занемогла его мать. Известие о ее безнадежном состоянии он получил в Петербурге в день ее смерти (см. М. К. К л е м а н, Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева, М.-Л. 1934, стр. 57).

   [353] Здесь и в своей статье о Писемском Анненков несколько преувеличивает "терпимость" Тургенева, И в 1852 и в 1853 гг. в переписке Тургенева встречаются довольно резкие отзывы о произведениях А. Ф. Писемского (см., например, его письмо к Некрасову от 28 октября 1852 г., письмо к Панаеву и Некрасову от 6/18 февраля 1853 г.- Тургенев, т. 12, стр. 124, 147).

   [354] Л. Н. Толстой выслал "Детство" в "Современник" с письмом к редактору журнала 3 июля 1852 г. Произведение было напечатано в No 9 "Современника" за 1852 г. под названием "История моего детства". "Отрочество" же создавалось им с ноября 1852 г. по январь 1854 г. и появилось в No 10 "Современника" за 1854 г. Зимой 1855 г. Л. Н. Толстой приехал из Севастополя в Петербург и жил некоторое время у Тургенева (см. о его приезде "прямо с железной дороги к Тургеневу" в письме Некрасова к Боткину от 24 ноября 1855 г.-Н. А. Н е к р а с о в, Полн. собр. соч. и писем, т. X, М. 1952, стр. 259).

   [355] Речь идет о повести Л. Н. Толстого "Альберт", напечатанной в августовской книжке "Современника" за 1858 г. По свидетельству самого Толстого, в основу этой повести он положил "историю" Скрипача Георгия Кизеветтера (см. записи в его дневнике: Полн. собр. соч., т. 47, стр. 109, 117, 121 и др.). Анненков явно субъективен в оценке этой повести.

   [356] См. более подробно об этом эпизоде в настоящем издании, стр. 465-474. Письмо Л. Н. Толстого к Тургеневу с просьбой "забыть прошлое" написано из Тулы 6 апреля 1878 г.

   [357] Полемика в критике вокруг "Рудина" сложнее, чем ее представляет Анненков. Н. Г. Чернышевский в своем замечании по поводу "Рудина", содержащемся в его рецензии на книгу Готорна,-ее и подразумевает Анненков,- имел в первую очередь в виду "благоразумных советников" писателя, которые иногда сбивали его с пути правды при обрисовке революционного типа русской жизни (Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. VII, стр. 449). В роли такого "благоразумного советника" не раз выступал и П. В. Анненков.