Замакойс Эдуардо - Висенте Бласко Ибаньес - Книги

Знаменитый романистъ живетъ по правую сторону бульвара Castellana, очень близко отъ Гиподрома, въ живописномъ низенькомъ домикѣ, неправильный фасадъ котораго угломъ упирается въ маленьк³й садъ. Тамъ и здѣсь вдоль старыхъ стѣнъ и на корѣ деревьевъ трава и мохъ рисуютъ пятна сочнаго, темнаго бархатистаго зеленаго цвѣта. Въ радостной утренней тишинѣ подъ великолѣпнымъ голубымъ небомъ, залитымъ солнечнымъ свѣтомъ, черная земля, только что убранная прилежными руками, дышетъ влажными испарен³ями. Кругомъ безмолв³е.

Я застаю Висенте Бласко Ибаньеса за большимъ письменнымъ столомъ, покрытымъ бумагами, мясистыя щеки порозовѣли отъ лихорадочнаго умственнаго напряжен³я, энергическая голова окутана облакомъ дыма отъ гаванской сигары. При видѣ меня онъ встаетъ. Воинственное выражен³е его сжатыхъ рукъ, эластическая легкость, съ которой его крѣпкое тѣло покоится на сильныхъ ногахъ, наводятъ на мысль о большой волѣ и физической силѣ.

Ему исполнилось 43 года. Онъ высокъ, широкоплечъ и плотенъ, смуглое, обрамленное бородой, лицо похоже на лицо араба. Надъ высокимъ лбомъ, хранящимъ печать безпокойства и честолюб³я, волосы, когда то пышные и вьющ³еся, замѣтно порѣдѣли. Между бровями легла отъ думъ властная вертикальная складка. Больш³е глаза смотрятъ прямо и спокойно. Подъ орлинымъ носомъ усы осѣняютъ тайну его эпикурейскаго, улыбающагося рта, и толстыя губы трепещутъ отъ ненасытной жажды.

На немъ туфли изъ сѣраго сукна, одѣтъ онъ въ грубой теплый халатъ, застегнутый у короткой геркулесовской шеи, изобилующей жизненной силой. Рукопожат³е, которымъ онъ меня привѣтствуетъ, привѣтливо и любезно, но грубовато, какъ то, которымъ обмѣниваются передъ борьбой атлеты въ циркѣ. Голосъ его громк³й, какъ у моряка, говоритъ онъ многословно, рѣзко, обильно уснащая рѣчь восклицан³ями. Похожъ на артиста... но и на завоевателя, на одного изъ тѣхъ легендарныхъ авантюристовъ, которые были вынуждены пользоваться поочереди то копьемъ, то щитомъ и потому умѣли управлять конемъ одними колѣнями и которые несмотря на свою малочисленность сумѣли "похитить все золото Америки". Такъ какъ онъ родился въ нашъ вѣкъ, то современные болѣе мягк³е нравы обезоружили его руки, которымъ инстинктивно хочется наносить удары или защищать добычу. Родись онъ въ концѣ XV вѣка, онъ надѣлъ бы броню и послѣдовалъ бы за кровавой звѣздой Писарро или Кортеса.

"Я родился въ Валенс³и - разсказываетъ онъ - въ купеческой семьѣ. Однако мои предки принадлежатъ къ той храброй и мятежной расѣ, вышедшей изъ Нижняго Арагона, которая неизмѣнно, поколѣн³е за поколѣн³емъ, словно повинуясь какой то традиц³и, спускалась съ своихъ безплодныхъ горъ и шла завоевывать гостепр³имные города восточнаго берега, гдѣ жизнь легка, потому что изобил³е воды и щедрое солнце неустанно поддерживаютъ священное плодород³е земли..."

Если законъ наслѣдственности имѣетъ какое нибудь основан³е, то отъ этихъ предковъ кельтибер³йскаго происхождей³я, упрямыхъ и отважныхъ, унаслѣдовалъ велик³й романистъ, по всѣмъ вѣроят³ямъ, свой воинственный задоръ и свою удивительно мужес³венную волю. Только такимъ образомъ можно объяснить необычную сложность его характера, страстнаго и измѣнчиваго, то обличающаго въ немъ "чистаго" художника, не интересующагося никакими практическими задачами, то вдругъ возвращающагося къ дѣйствительности, умѣющаго подчинять себѣ судьбу и властвовать надъ людьми.

Среди болѣе видныхъ предковъ Бласко Ибаньеса встрѣчается одинъ аррагонск³й священникъ, по имени Мосенъ Франсиско, братъ его бабушки съ материнской стороны. Этотъ коренастый и страстный человѣкъ, сражавш³йся во время первой гражданской войны подъ начальствомъ Кабреры, оставилъ глубок³й слѣдъ въ впечатлительной душѣ будущаго писателя. Бласко, тогда еще ребенокъ, живо помнитъ до сихъ порѣ воинственное поведен³е этого гиганта, то священника, то воина, краснаго, какъ сафьяновая кожа, у котораго лапы были, какъ у медвѣдя, а поступь, какъ у солдата.

Въ его произведен³яхъ нѣсколько разъ всплываетъ воспоминан³е объ этомъ Мосенъ Франсиско, хотя и въ различныхѣ видоизмѣнен³яхъ. Его отдаленное вл³ян³е чудится мнѣ въ образѣ отца Микелы, въ кожаной шляпѣ и съ карабиномѣ въ рукѣ, который въ романѣ "Дѣтоуб³йцы" (Тростники и илъ) господствуетъ надъ своей паствой ударами приклада; въ грозномъ донъ Себаст³анѣ, честолюбивомъ и высокомѣрномъ, живущемъ съ своей дочерью спокойно въ арх³епископскомъ дворцѣ въ Толедо; можетъ быть немного и въ донъ Факундо, добродушномъ священникѣ и наѣздникѣ въ романѣ "Вторжен³е", а также и въ мальт³йскомъ рыцарѣ Пр³амо Фебреръ наполовину воинѣ, наполовину священникѣ, тѣнь котораго проходитъ, воинственно гремя шпорами, черезъ страницы романа "Мертвые повелѣваютъ". Безъ сомнѣн³я, писатель, этотъ пламенный паладинъ свободы, вспоминалъ съ симпат³ей о фанатикѣ Мосенъ Франсиско! Почему? Можетъ быть потому что смѣлость этого человѣка, такъ часто жертвовавшаго своимъ спокойств³емъ, подвергавшаго свою жизнь опасности ради идеала, таила въ себѣ столько красоты, что романистъ оцѣнилъ въ немъ воина и протянулъ ему руку.

Дѣтство Бласко Ибаньеса, какъ и дѣтство Октава Мирбо, было бурное. Онъ былъ умнымъ ребенкомъ, но чувствовалъ больше влеченья къ играмъ, въ которыхъ обнаруживается ловкость и сила, чѣмъ къ книгамъ; какъ бунтовщикъ, онъ возставалъ противъ всякой методичности и дисциплины; въ его натурѣ таился такой избытокъ силы, такая масса безпокойной активности, что онъ былъ вынужденъ жить въ состоян³и безпрерывнаго мятежа.

Бабушка очень баловала его. Однажды Висенте отказался ѣсть. У него не было аппетита, завтракъ ему не нравился. Матери надоѣло его слушать и она, отличавшаяся сообразительнымъ умомъ и тяжелой рукой, подбѣжала къ нему и схвативъ его за воротникъ, дала ему образцовую встрепку. Физическая боль не только не пришибла мальчика, совсѣмъ напротивъ, онъ развеселился, вновь обрѣлъ утерянный аппетитъ и съ удовольств³емъ поѣлъ. Я вижу въ этомъ простомъ анекдотѣ дѣтскихъ лѣтъ всю психолог³ю будущаго художника: безстрашную волю, для которой грубая сила и превратности борьбы впослѣдств³и послужатъ источниками радости жизни.

Семнадцати лѣтъ Висенте Бласко Ибаньесъ покинулъ родной домъ и въ скромномъ третьеклассномъ экипажѣ отправился въ Мадридъ. Объ этихъ дняхъ красоты и нищеты онъ говоритъ съ юношескимъ энтуз³азмомъ въ сверкающихъ глазахъ. Онъ поступилъ секретаремъ къ Мануэлю Фернандесу Гонсалесу (Fernandezy Gonzalez), престарѣлому, бѣдному, почти ослѣпшему писателю, доживавшему свои послѣдн³е дни. Знаменитый авторъ "Повара его величества" былъ несчастенъ, истощенъ и едва могъ диктовать. Бывало, ночью онъ засыпаетъ въ креслѣ, кончивъ страницу. Побуждаемый интересомъ сюжета, Бласко безсознательно продолжа³ъ писать, и когда Фернандесъ просыпался, прочитывалъ написанное. Несмотря на свое вошедшее въ поговорку высокомѣр³е, старый маэстро удостоивалъ его похвалы: "недурно", мальчикъ "подаетъ надежды", у него были "данныя" для писателя. Такимъ образомъ они вдвоемъ создали нѣсколько книгь, между прочимъ El mocito de la Fuentecilla (Молодецъ изъ Фуэнтесилья), романъ изъ жизни торреровъ, удачный бытовой очеркъ, написанный теплыми красками, какъ картина Гойи.

Жилъ Бласко Ибаньесъ въ это время въ квартиркѣ на улицѣ Сегов³я около В³адукта. Настроен³е его было превосходное. Онъ зарабатывалъ столько, что могь плохо питаться. Но въ его годы такъ мало нужно для жизни. Знакомился съ главарями литературы, показывался въ редакц³яхъ, посѣщалъ музеи и раекъ королевскаго театра, накоплялъ знан³я. А ночью, когда онъ возвращался къ себѣ домой, бѣдныя жеещины, торгующ³я своей красотой на улицѣ, привлеченныя его молодостью и вьющимися волосами, задерживали его, улыбаясь много обѣщающей улыбкой, полной безкорыст³я.

Однажды ночью онъ произнесъ страстную рѣчь на митингѣ передъ возбужденной шумной толпой, походившей на разъяренное море, передъ толпой плотниковъ, сапожниковъ и каменьщиковъ. Рѣчь его произвела впечатлѣн³е, и сотни мозолистыхъ рукъ бурно апплодировали ему. Послѣ окончан³я сходки онъ пошелъ домой, окруженный плотнымъ кольцомъ поклонниковъ. Онъ шелъ, убаюканный побѣдой, полный честолюб³я, точно на голову ему надѣли классическую корону изъ дубовыхъ и лавровыхъ листьевъ, которую дѣвствениицы назначали побѣдителямъ въ олимп³йскихъ играхъ. Когда онъ подошелъ къ дому, два полицейскихъ агента преградили ему дорогу:

Толпа запротестовала. Наиболѣе наэлектризованные сжимали кулаки, готовые ударами отстоять свободу своего героя. Бласко остановилъ ихъ. Пусть никто не двигается! Онъ былъ очарованъ. Онъ уже видѣлъ себя по дорогѣ въ тюрьму. Безъ сомнѣн³я, онъ былъ опасный конспираторъ, разъ власть обезпокоена тѣмъ, чтобы его задержать. He страхъ сжалъ тогда его сердце, нѣтъ, честолюб³е, радость, спокойное сознан³е, что онъ становится виднымъ дѣятелемъ, о которомъ завтра заговоритъ вся печать. И мысль о тюрьмѣ, какъ раньше встрепка, данная ему матерью, наполнила его невыразимымъ успокаивающимъ пр³ятнымъ чувствомъ. Поистинѣ, его политическая карьера не могла начаться лучше. Полный этихъ иллюз³й, онъ отдалъ себя въ руки власти и встрѣтился лицомъ къ лицу съ - матерью! Горькое разочарован³е! He опаснаго революц³онера, а только непокорнаго мальчика, бѣжавшаго изъ родительскаго дома, хотѣла полиц³я задержать. Пришлось сдаться! Ничего не подѣлаешь! Онъ былъ несовершеннолѣтенъ. Это былъ, можетъ быть, единственный случай въ юности романиста, о которомъ ему приходилось вспоминать со стыдомъ.

Бласко Ибаньесъ разсказываетъ о своихъ первыхъ политическихъ походахъ просто, безъ всякихъ иллюз³й: за свои нападки на существующ³я учрежден³я, за свою врожденную склонность бравировать опасностью, онъ нѣсколько разъ былъ изгнанъ, между прочимъ въ 1890 г. еще при жизни Руиса Зориллья: два года онъ провелъ восхитительнѣйшимъ образомъ въ Парижѣ въ средѣ эмигрантовъ-офицеровъ, въ самой гущѣ Латинскаго квартала. Другой разъ онъ былъ приговоренъ къ заключен³ю въ крѣпости. Около 30 разъ сидѣлъ въ тюрьмѣ за воинственныя газетныя статьи; восемь разъ подъ рядъ населен³е Валенс³и выбирало его депутатомъ. Однако, его истиннымъ идеаломъ была литература.

- Тогда я работалъ въ уб³йственныхъ услов³яхъ! - разсказываетъ онъ. - Въ Валенс³и, въ редакц³и основанной мною газеты "Народъ" я писалъ передовицу, просматривалъ весь номеръ, принималъ представителей республиканскихъ комитетовъ, навѣщавшихъ меня, и уже только послѣ всего этого садился за романъ. Это случалось не раньше двухъ часовъ утра. Такъ создалъ я свои первыя вещи: "Жить на показъ" ("Arroz y tartana"), "Майск³й цвѣтокъ", "Проклятый хуторъ"... Теперь я работаю въ болѣе комфортабельныхъ услов³яхъ. Каждый день я встаю въ восемь и завтракаю. Завтракъ обильный. Если я не поѣмъ, какъ слѣдуетъ, я не могу работать. Болѣе того: люди мало ѣдящ³е, кажутся мнѣ существами слабыми. Я ихъ не люблю...

Первыя произведен³я Бласко Ибаньеса почти не имѣли успѣха. "Жить на показъ" ("Arroz y tartana"), (1894 г.), и "Майск³й цвѣтокъ" едва разошлись въ 500 экземплярахъ. "Проклятый хуторъ" также прошелъ безслѣдно. Лишь много лѣтъ спустя знаменитый знатокъ и любитель Испан³и Ж. Эрелль случайно купилъ романъ въ Санъ-Себаст³анъ, въ день боя быковъ, и увлеченный имъ, перевелъ его на французск³й языкъ. Тогда только и наша публика и печать поняла значен³е этого мастерского романа. Однако писатель любилъ свое дѣло и слѣпо вѣрилъ въ себя, какъ всѣ, кто "умѣетъ пробиться". Онъ продолжалъ писать.

Убѣжденный, что только въ "жизни", въ "живомъ" скрываются истинныя чары и высшая красота, что только то, что раньше потрясло художника, будь онъ романистъ, живописецъ или композиторъ, можетъ послужить свѣтлымъ источникомъ или прочнымъ фундаментомъ художественнаго произведен³я, онъ добросовѣстно изучалъ всѣ тѣ мѣста, которыя должны были ему служить сюжетомъ для его книгъ. Такъ, чтобы написать "Майск³й цвѣтокъ", онъ поѣхалъ въ Танжеръ и вернулся въ одной изъ тѣхъ барокъ, называемыхъ laude, которыя служатъ для контрабанднаго провоза табака. Такъ точно, чтобы "пережить" одну изъ наиболѣе интересныхъ главъ "Дикой орды", онъ, рискуя быть растрѣляннымъ, перелѣзъ въ компан³и браконьеровъ и дрессированныхъ собакъ (не лающихъ во время охоты) стѣны, окружающ³я лѣса королевскаго имѣн³я El Pardo. A чтобы написать романъ "Мертвые повелѣваютъ" онъ объѣзжалъ въ лодкѣ берега Ибисы и, захваченный грозой, долженъ былъ искать убѣжища на маленькомъ островкѣ, гдѣ пробылъ 14 часовъ, безъ пищи, промокш³й до мозга костей.

Эти приключен³я романиста въ связи съ смѣлыми выходками стараго революц³онера и съ безмѣрной любовью къ путешеств³ямъ (Бласко Ибаньесъ объѣхалъ значительную часть Южной Америки, Франц³и, Англ³и, Голланд³и, Центральной Европы, былъ въ Константинополѣ и во всѣхъ чудесныхъ городахъ Грец³и и Итал³и) внесли въ его творчество удивительное богатство красокъ и крайне безпокойный духъ. Его многообразное творчество, вдохновленное самыми разнообразными точками зрѣн³я, прекрасно отражаетъ его собственную жизнь, пеструю и бродячую, какъ химера фельетониста.

Висенте Бласко Ибаньесъ творитъ съ удивительной быстротой. Чтобы собрать материалъ для знаменитаго романа "Кровавая арена", ему было достаточно поѣхать въ Севилью въ компан³и матадора Антоньо Фуэнтесъ {Имя котораго упоминается неоднократно въ романѣ.}. Матер³алъ для "Вторжен³я" онъ собралъ въ Бильбао въ одну недѣлю. Большинство своихъ произведен³й онъ написалъ въ два мѣсяца. Надъ нѣкоторыми онъ работалъ даже только 45 дней. Охваченный нетерпѣн³емъ, онъ отправляетъ свои рукописи въ типограф³ю, не перечитывая ихъ и, какъ Бальзакъ, поправляетъ ихъ только въ гранкахъ.

- Очены - отвѣчаетъ онъ. - Я импресс³онистъ и иитуитивистъ. Тяжелая борьба между образомъ и формой, на которую столько жалуются друг³е писатели, для меня почти не существуетъ. Это вопросъ темперамента. Я думаю, художественное произведен³е рождается или сразу или никогда. Въ первомъ случаѣ сюжетъ захватываетъ меня съ такою силою, такъ поглощаетъ меня, такъ владѣетъ мною, что я вынужденъ сразу записать его, чтобы освободиться отъ его навязчивой власти. Нервный подъемъ, вызываемый во мнѣ работой, особенно надъ послѣдними главами, становится у меня настоящей болѣзнью: руки и грудь ноютъ, болятъ глаза и желудокъ, и одиако я не могу бросить писать. Развязка сюжета увлекаетъ меня, порабощаетъ, сдавливаетъ затылокъ, дѣлаетъ меня безумнымъ. Я похожъ на лунатика. Co мной говорятъ, я не слушаю. Хочу совершить прогулку и не осмѣливаюсь. Столъ притягиваетъ меня, и я продолжаю работать. Часто я писалъ такимъ образомъ 16 или 18 часовъ подъ рядъ. Однажды я работалъ безъ остановки 30 часовъ, отрываясь только, чтобы выпить чашку супа или кофе...

Какъ всѣ велик³е: романисты Юга, Бласко Ибаньесъ обладаетъ удивительной памятью на пейзажи, особенно если онъ давно уже не видѣлъ ихъ. На далекомъ разстоян³и прежн³е образы получаютъ неимовѣрную точность, сливаясь въ общую картину. Это точно потокъ временно забытыхъ гармон³й, запаховъ и красокъ, воскресающихъ со всей своей прежней трепещущей теплотой. Вл³ян³е этихъ пластическихъ образовъ дѣйствительности на его душу такъ велико, что часто они становятся у него рядомъ съ ощущен³ями другого порядка, а именно слуховыми. Бласко Ибаньесъ - меломанъ. Музыка глубоко волнуетъ его. Бетховенъ и Вагнеръ - его кумиры. Мног³я страницы своихъ произведеи³й онъ писалъ, напѣвая ихъ мелод³и. И однако бываютъ моменты, когда таинственные знаки пентаграммы представляются его воображен³ю какъ нѣчто протяженное, осязаемое, подверженное законамъ красокъ и лин³й.

"Рябь пугливыхъ водъ каналовъ, пронзенныхъ лучами свѣта - говоритъ онъ въ романѣ "Жить на показъ" (Arroz y tartana) - были похожи на сладк³е и робк³е звуки меланхолическихъ скрипокъ; мягкая зелень луговъ звучала для мечтательнаго юноши, какъ нѣжные вздохи кларнетовъ, "этихъ любимыхъ женщинъ", какъ ихъ называлъ Берл³озъ. Безпокойный шорохъ желтоватыхъ тростниковъ и зелень свѣжихъ огородовъ, блестящихъ и свѣтлыхъ, какъ озеро жидкаго изумруда, царили надъ всѣмъ, какъ страстныя любовныя жалобы альтовъ или романтическ³е звуки в³олончели. А въ глубинѣ безконечное море съ своими лазоревыми тонами казалось протяжными звуками духовыхъ инструментовъ, издававшихъ заглушенное безконечное рыдан³е".

"Нѣкоторые музыкальные отрывки - утверждаетъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ въ романѣ "Толедск³й Соборъ" - вызываютъ предо мною безконечное лазоревое море съ серебристыми волнами (хотя я никогда не видалъ моря), друг³е рисуютъ передо мною рощи, замки, группы пасгуховъ и стада бѣлыхъ овецъ. Когда я слушаю Шуберта, я всегда вижу двухъ влюбленныхъ, вздыхагощихъ подъ липой, а нѣкоторые фраецузск³е композиторы позволяютъ мнѣ видѣть, какъ проходятъ мимо прекрасныя сеньоры, гуляющ³я среди розовыхъ клумбъ, одѣтыхъ въ ф³олетовыя платья, всегда ф³олетовыя".

Знаменитый романистъ инстинктивно стремится упрощать свои ощущен³я, сводя ихъ всѣ къ зрительнымъ, и въ этомъ тайна его искусства, блещущаго пластичностью и красочностью. Этой особенностью обусловлена удивительная увѣренность и пышное изобил³е его описан³й, точность его манеры подбирать прилагательныя, необычная сила, трезвая и увѣренная, которою отличается рисунокъ его фигуръ, чисто бальзаковское умѣн³е правдоподобно создавать характеры и та мощная правдивость, похожая на могучее дуновен³е самой жизни, которой дышатъ его картины.

Авторъ "Проклятаго хутора" не подготовляетъ матер³алъ для своихъ произведен³й съ той на пряженной и терпѣливой кропотливостью, о которой говорятъ французск³е романисты въ своихъ автоб³ограф³яхъ. Этому мѣшаетъ его темпераментъ, бурный и страстный рабъ впечатлѣн³й. Бласко Ибаньесъ не поклонникъ методическаго творчества. Онъ никогда не записываетъ "фразъ" и "мыслей", которыя у него могутъ родиться, когда онъ идетъ по улицѣ. "Замѣтки", изъ которыхъ долженъ вырасти романъ, онъ сохраняетъ въ памяти, какъ потаенный багажъ, наполовину забытый. Но какъ только онъ садится писать, всѣ эти воспоминан³я пробуждаются и, точно повинуясь магическому заклинан³ю, быстро воскресаютъ передъ нимъ во всемъ ихъ многообраз³и. Процессъ зарожден³я и развит³я произведен³я отличается у него большой простотой. Первоначально онъ имѣетъ въ головѣ только главный сюжетъ, самый "блокъ", и трехъ или четырехъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ. Эпизоды, второстепенные персонажи, дѣлен³е на главы и т. д. все это появляется лишь потомъ, во время лихорадочно быстрой работы. Онъ пишетъ съ поразительной быстротой, занося все, что ему приходитъ въ голову. Когда романъ оконченъ, онъ похожъ на богатую густую чащу лѣса. Затѣмъ онъ пускаетъ въ ходъ "ножницы". He знающ³й мѣры романистъ уступаетъ мѣсто суровому критику, который сокращаетъ, вычеркиваетъ и уничтожаетъ безъ жалости. Сатурнъ пожираетъ собственныхъ дѣтей. "Это лишнее и то лишнее". "Эти двѣ главы могутъ быть соединены въ одну и т. д." Стиль его легк³й, прозрачный, безъ вычурныхъ мыслей и фразъ.

- Чѣмъ проще авторъ - говоритъ Бласко Ибаньесъ - тѣмъ легче его читать. Я стараюсь писать безъ риторическихъ вычурностей, ясно и просто, съ единственной цѣтою, чтобы читатель "забылъ", что передъ нимъ книга, а по окончан³и послѣдней страницы думалъ, что онъ словно просыпается отъ сна или что передъ его глазами прошло видѣн³е кинематографа.

Театра онъ не любитъ, онъ дѣйствуетъ на нero непр³ятно. Его натура моряка, влюбленнаго въ широк³е горизонты, въ благодатную безграничность пейзажей, презираетъ тѣсную жизнь сцены. Какъ ни хороша драма, въ ней всегда много искусственнаго. По его мнѣн³ю, ничего красиваго и интереснаго не можетъ произойти на подмосткахъ, ограниченныхъ картонными деревьями и бумажными стѣнами. Наиболѣе захватывающ³я драмы возбуждаютъ въ немъ обыкновенно веселость. Онъ разсказываетъ, что когда ребенкомъ онъ видѣлъ въ театрѣ "На лонѣ смерти", онъ ушелъ раныые, чѣмъ опустился занавѣсъ, потому что грозилъ лопнуть отъ смѣха.

- Женщина - восклицаетъ онъ - не есть вся жизнь, даже не есть половина жизни - хотя она и лучшее, что есть въ ней. Я не презираю ее, какъ жители востока, но я никогда и не чувствовалъ на себя ея тираннической власти. Я мужчина, искатель наслажден³й, а не сантименталистъ. Я считаю женщину однимъ изъ многихъ предметовъ на землѣ, способныхъ вызвать желан³е и достойныхъ завоевыван³я. -

- Слава, какъ деньги, какъ любовь - только "украшен³я" жизни, и больше ничего, блестящ³я побрекушки, которыя ее дѣлаютъ болѣе красивой и показываютъ намъ ее подъ нарядной маской. Истинной же цѣлью жизни является просто сама "жизнь". Мы должны жить не для богатства, не для славы, не для обоготворен³я женщины, что-бы тамъ ни говорили ложные поэты. Жизнь имѣетъ свою собственную сущность и сама себя оправдываетъ...

Къ первому пер³оду литературной дѣятельности Бласко Ибаньеса принадлежать шесть романовъ. Я называю ихъ "мѣстными", потому что дѣйств³е ихъ происходитъ въ окрестностяхъ Валенс³и; типы, пейзажъ, даже самый языкъ заимствованы изъ дико-красивой равнины, "уэрты". Я вовсе не считаю ихъ менѣе интересными и захватывающими, менѣе выдающимися чѣмъ позднѣйш³е романы, гдѣ авторъ заставляетъ дѣйств³е развертываться на болѣе широкой сценѣ. Художественое впечатлѣн³е не зависитъ ни отъ широты декоративной "рамки", ни отъ благородства фигуръ, какъ учатъ смѣхотворные вульгарные учебники по теор³и словесности, а отъ той силы и яркости, съ которыми изображены живые люди, и которыя передаютъ книгѣ, мрамору или полотну священный трепетъ самой жизни.

Ни одинъ запахъ, ни одинъ звукъ, ни одна краска, ни одна деталь не укрываются отъ его вѣчно бодрствующаго проницательнаго ума. Въ этихъ романахъ чувствуется безпрерывный бой страстей, въ нихъ не переставая текуть жизненные соки, они проникнуты своего рода паническимъ трепетомъ, отъ котораго всходятъ сѣмена, брошенныя на ниву, рѣки выступаютъ изъ своихъ береговъ и воспламеняются души. Съ гибкостью и легкостью, никогда не носящими слѣдовъ утомлен³я, углубляется Бласко Ибаньесъ въ свои характеры, тонко анализируя и расчленяя ихъ, какъ и во внѣшн³й м³ръ, воспроизводя его различными путями, то со степенной терпѣливостью мин³атюриста, то широкими штрихами, властными мазками, какъ будто его коснулось безпредѣльное простое велич³е распростертаго надъ моремъ неба.

По всему своему душевному складу онъ любитъ природу съ чрезвычайной проникновенностью. Хотя онъ всегда пишетъ прозой, но онъ настоящ³й и велик³й поэтъ жизни, страстно влюбленный въ землю. Онъ похожъ на одного изъ жрецовъ древнихъ культовъ, привѣтствовавшихъ на колѣняхъ восходъ солнца. Онъ владѣетъ богатѣйшей палитрой и всѣ цвѣта радуги служатъ ему съ рабской покорностью. Его блестящ³й стилъ, горящ³й какъ филипинск³й плащъ, окутываетъ его словно сотканная изъ золота и шелка, пестрая мант³я восточнаго царя. По мановен³ю руки начинаютъ двигаться и пробуждаться уголки валенс³анской "уэрты", представая нашимъ глазамъ во всемъ своемъ ослѣпительномъ южномъ блескѣ.

Послѣдуемъ за нашимъ писателемъ отъ чудеснаго озера Альбуферы къ позлащеннымъ апельсинами рощамъ Альсиры, отъ священныхъ развалинъ геройскаго Сагунта къ смѣющимся, солнечнымъ берегамъ Кабаньяля и мы почувствуемъ, какъ то мужественная, то томная поэз³я этой богатой, какъ восточная султанша, земли проникаетъ намъ въ душу и властно подчиняѳтъ ее себѣ. Всюду - горящее золото солнца, яркая лазурь неба, изумрудная зелень обработанной безпредѣльной плодородной равнины.

Тамъ и здѣсь, оживляя сѣрую монотонность этого великолѣпнаго аккорда, - арабская красота священныхъ пальмъ, похожихъ на молящихся жрецовъ, слабо распростирающихъ свои вѣтви съ выражен³емъ безутѣшнаго горя, и бѣлые хутора съ своими остроконечными кровлями, осѣненными крестомъ. И наконецъ эти прозрачныя валенс³анск³я ночи, когда увѣнчанныя пѣной волны таинственно улыбаются своей серебристой улыбкой, подъ лучами луны, а небо залитое ея голубоватымъ с³ян³емъ кажется такимъ высокимъ!

Мануэла и Мельчоръ Пенья обвѣнчались и донъ Евген³й передалъ прежнему приказчику свой скромный, но прочно поставленный магазинъ "Три розы". Онъ былъ уже старъ, много боролся и ему не мѣшало отдохнуть. Вскорѣ послѣ этого умеръ Фора, оставивъ каждому изъ дѣтей по 70000 дуро. Хуанъ, недовѣрчивый и предусмотрительный, продолжалъ работать, не покидая унаслѣдованнаго дома. Напротивъ, Мануэла, не думая о томъ, что полученное наслѣдство не позволяегь ей жить роскошно, пожелала блистать, подняться выше своей сферы, унизить своихъ подругъ. Стыдясь своего низкаго происхожден³я, она не успокоилась, пока не заставила мужа бросить торговлю. Бѣдный Мельчоръ! Вынужденный въ виду новаго образа жизни, навязаннаго ему женой, каждый вечеръ надѣвать фракъ, "онъ потерялъ вмѣстѣ съ цвѣтомъ лица и прежнее хорошее расположен³е духа, обрюзгъ, пожелтѣлъ и годъ послѣ того, какъ бросилъ дѣло, умеръ, причемъ врачи такъ и не поняли его болѣзни". Отъ этого перваго брака у доньи Мануэлы остался сынъ, Хуанъ, котораго она не любила, такъ какъ у него были так³я же больш³я руки и такое же вульгарное лицо, какъ у отца.

Годъ спустя донья Мануэла вышла замужъ за своего кузена Рафаэля Пахаресъ, безпутнаго и расточительнаго врача, оть котораго имѣла трехъ дѣтей. Бракъ этотъ продолжался не долго. Подточенный и разъѣденный пороками, Пахаресъ скоро умеръ, значительно расшатавъ состоян³е жены. Но та не унималась. Неодолимая "ман³я велич³я" охватила ее, въ своемъ безграничномъ честолюб³и она мечтала выдать своихъ дочерей замужъ за принцевъ и милл³онеровъ, ожидая отъ судьбы все новыхъ привѣтливыхъ улыбокъ. Укрѣпившись въ своемъ рѣшен³и, она закладывала и перезакладывала свои имѣи³я, занимала деньги подъ проценты, нагромождала долги и дошла до полнаго разорен³я.

Въ отчаян³и, безъ любви, какъ грязная падшая женщина, отдалась она прежнему приказчику Антон³о Куадросъ, сдѣлавшемуся хозяиномъ "Трехъ розъ". И вдругъ катастрофа, сгущавшаяся надъ всѣми несчастными героями этой драмы, обыденной и все таки сильной, обрушивается на нихъ съ грохотомъ и трескомъ, какъ апокалиптическая гроза. Въ тотъ самый вечеръ, когда Хуанъ узнаетъ о грязной любви матери, знаменитый банкиръ донъ Рамонъ Морте, нѣчто въ родѣ бога пенатовъ въ сюртукѣ и цилиндрѣ, казадось, оберегавш³й интересы множества семействъ, совершаетъ преступнре банкротство и бѣжитъ изъ города, по предположен³ю однихъ въ Америку, по мнѣн³ю другихъ во Франц³ю... Благодаря этому краху Хуанъ теряетъ всѣ свои сбережен³я, а Антон³о Куадросъ, который послѣ бѣгства Морте остается нищимъ, также исчеэаетъ. Хуанъ умираетъ съ горя, а донья Мануэла и ея дочери теряютъ подъ собою почву. Что будетъ съ ними? У нихъ даже нѣтъ силъ плакать. Отнынѣ надъ ними повисло слово "разорен³е", о которомъ онѣ никогда не думали, распространяя кругомъ мракъ безконечной ночи.

Романъ не имѣлъ бы достойнаго конца, если бы авторъ не сказалъ нѣсколько словъ о донъ Евген³и, "ветеранѣ Меркадо". Что дѣлалъ среди столькаго горя основатель "Трехъ розъ"? Видя себя одинокимъ, несчастнымъ, безъ магазина, которому отдалъ всѣ силы юности, что оставалось ему дѣлать, какъ не умереть? Такъ и случилось: онъ умеръ, гдѣ жилъ, на площади, лицомъ къ лицу съ св. Хуаномъ. "Согнулись его колѣни, онъ упалъ на то мѣсто, гдѣ отецъ его бросилъ 70 лѣтъ тому назадъ, и грохнулся навзничь на мостовую".

Этотъ романъ, въ которомъ встрѣчается до 14 или 16 ясно очерченныхъ фигуръ, а сюжетъ отличается такимъ захватывающимъ интересомъ, что позволяетъ читателю, не утомляясь, переходить отъ одного эпизода къ другому, предвѣщалъ въ молодомъ еще авторѣ романиста съ большими данными и широкимъ кругозоромъ. Критика нашла, что безвѣстный провинц³алъ, творецъ "Arroz у tartana" "подаетъ надежды". Они не обманулись. Бласко Ибаньесъ оказался на высотѣ, опубликовавъ въ слѣдующемъ году (1895 г.) прекрасный романъ "Майск³й цвѣтокъ".

Какое сильное, неизгладимое впечатлѣн³е оставляетъ эта книга! Она проникнута пессимизмомъ, она глубоко трагична, особенно послѣдн³я ея страницы горьки, какъ морская вода! По своему строен³ю она всецѣло напоминаетъ манеру меланхолическаго и суроваго "отца" новѣйшаго романа, Эмиля Золя, и все таки как³е потоки свѣта льются въ ней, какой радостной силой, какими бурными порывами простой, грубой поэз³и вѣетъ отъ нея!

Сначала мног³е помогали ей, кто деньгами, кто горстью рыбы или кускомъ хлѣба. Но это продолжалось недолго, потому что сострадан³е та изъ добродѣтелей, которая раныне всѣхъ истощается и утомляется. Тона поняла это. Жеещина сильная, она умѣла глядѣть жизни прямо въ лицо. Инстинктъ самосохранен³я восторжествовалъ и побѣдилъ ея скорбь.

"Одинъ бокъ барки былъ распиленъ до самой земли. Образовалась дверь съ маленькой стойкой. Въ глубинѣ барки размѣстилось нѣсколько небольшихъ боченковъ съ водкой, можжевеловкой и винами. Палуба была замѣнена нѣсколькими просмоленными досками, благодаря чему темное помѣщен³е оказалось болѣе просторнымъ. У кормы и носа изъ лишнихъ досокъ сдѣлали двѣ каморки, на подоб³е каютъ, одну для вдовы, другую для мальчиковъ, а надъ дверью возвышалась надстройка, въ которой виднѣлись съ нѣкоторой пышностью два хромыхъ столика и полдюжины дроковыхъ табуретокъ".

Въ такой обстановкѣ выростали Паскуаль и Тонетъ. Они не казались братьями. Паскуаль, прозванный "Ректоромъ", былъ какъ и отецъ крѣпкаго сложен³я, хорош³й работникъ, бережливый, послушный и молчаливый, прямая противоположность Тонета, бродяги и франта, любителя вина и дѣвицъ. "Ректоръ" женился на Долоресъ, Тонетъ на Росар³о. Долоресъ и Тонетъ, бывш³е когда-то женихомъ и невѣстой, снова сблизились и на этотъ разъ интимнѣе и серьезнѣе... Событ³я развертываются быстро, съ драматическимъ подъемомъ, все болѣе возрастающимъ, по мѣрѣ приближен³я развязки. Когда старш³й братъ открываетъ измѣну жены и убѣждается, что Паскуалетъ, котораго онъ считаетъ своимъ ребенкомъ, на самомъ дѣлѣ сынъ брата, то его обуреваетъ ревность и по его сильнымъ рукамъ рыбака пробѣгаетъ трепетъ уб³йства. Онъ хочетъ броситься на Тонета, схватить его за горло, вырвать гнусный языкъ, обманувш³й и соблазнивш³й его Долоресъ. Потомъ подумавъ, онъ приходитъ къ заключен³ю, что этого мало. Тонетъ долженъ умереть... а онъ? Сможетъ ли онъ быть счастливымъ между женой, измѣнившей ему, и сыномъ, который не его сынъ? Въ первый разъ его героическая душа, до сихъ поръ боровшаяся безъ утомлен³я, чувствуетъ тяжесть жизни и безплодную печаль существован³я. Да, лучше кончить! И однажды раннимъ утромъ, не внимая предостережен³ямъ другихъ рыбаковъ, не понимавшихъ его упрямства, Паскуаль, приготовилъ свою барку и поѣхалъ въ сопровожден³и брата и сына навстрѣчу бурѣ, гремѣвшей на горизонтѣ. Никто изъ нихъ не вернулся.

Въ этомъ романѣ встрѣчается рядъ превосходно очерченныхъ типовъ, какъ тетки Пикоресъ, нѣчто въ родѣ львицы рыбацкаго поселка, дерзкая и бранчливая, способная драться съ мужчинами, дядя Паелья, отецъ Долоресъ, "синьоръ Мартинесъ", андалузск³й карабинеръ, лѣнивый и чувствительный, проходящ³й по тавернѣ Тоны какъ дуновен³е поэз³и, и его дочь Росета, златокудрая дѣвушка съ большими голубыми, мечтательными глазами, "все знающая". Заслуживаютъ также упоминан³я двѣ-три сцены, написанныя съ большимъ мастерствомъ, напр. картины кораблекрушен³я и освѣщен³я барки, или вечеръ, когда Паскуаль и Тонетъ рѣшаютъ поѣхать въ Алжиръ за грузомъ табака. Особенно въ этой послѣдней сценѣ Бласко Ибаньесъ превосходитъ самаго себя: бѣлый песчаный берегъ, сверкающ³й на солнцѣ, спокойств³е расположенныхъ вдоль берега барокъ, точно сознающихъ, что онѣ отдыхаютъ, ясная зелень моря, лѣниво застывшаго отъ жары, безконечное молчан³е, наполняющее лазурный небосводъ и порой на дальнемъ свѣтломъ горизонтѣ бѣлый парусъ, словно чайка, бороздящая просторъ - все это вмѣстѣ похоже на великолѣпную картину, созданную кистью Хоакина Сорольи.

Превратности политической борьбы на время удалили Бласко Ибаньеса отъ литературы. Въ эту эпоху парт³йная борьба достигла крайняго напряжен³я. Валенс³я кипѣла. Каждую недѣлю происходили возстан³я и кровь либераловъ окрашивала улицы. На газету "Народъ" посыпались доносы. Бласко Ибаньесъ просидѣлъ восемь мѣсяцевъ въ тюрьмѣ Санъ-Григор³о и въ концѣ концовъ долженъ былъ считать себя счастливымъ, что тюремное заключен³е было ему замѣнено изгнан³емъ. Онъ эмигрировалъ въ Итал³ю, гдѣ написалъ книгу "Въ странѣ искусства", вышедшую въ свѣтъ въ 1896.

И однако публика, большая равнодушная публика Испан³и, не знала этого мятежнаго писателя, наполовину артиста, наполовину политика, боровшагося въ большомъ провинц³альномъ городѣ. При его имени критика, столь услужливая и рабская передъ "знаменитостями" и столь пренебрежительная съ "новичками", молчаливо и презрительно пожимала плечами.

Что за удивительная книга! Авторъ "увидѣлъ" ее сразу и написалъ неподражаемо страстнымъ и прозрачнымъ стилемъ. Въ ней бьется арабская, мужественная и терпѣливая "душа" сыновей "уэрты", въ ней отражается борьба людей съ землей, любовь крестьянина къ лошади, съ которой онъ работаетъ на нивѣ, и къ собакѣ, которая сторожитъ ночью его усадьбу, традиц³онное уважен³е къ "хозяину", который однако давитъ своихъ арендаторовъ, какъ могущественный феодалъ. Въ романѣ живетъ и "душа" пейзажа, съ его темно-голубымъ небомъ, и торжественными вѣчно грустными пальмами, съ его сѣтью маленькихъ каналовъ, по которымъ вода, подобно греческому богу, протекаетъ къ зеленымъ грядкамъ, распространяя по нимъ вмѣстѣ съ своимъ шопотомъ и свѣжестью радость быт³я. Въ "Проклятомъ хуторѣ" нѣтъ никакихъ пробѣловъ и ничего лишняго. Въ истор³и новѣйшаго испанскаго романа эта книга навсегда останется образцомъ нашей "мѣстной" беллетристики.

Дядя Барретъ, какъ и всѣ его предки, много лѣтъ трудился на землѣ ростовщика донъ Сальвадора. Она поглотила лучш³я силы его молодости... Какъ тяжко трудился несчастный и съ какимъ ничтожнымъ успѣхомъ! Нѣсколько плохихъ годовъ прошло надъ нимъ, урожай былъ невеликъ и вырученныхъ продажей овощей денегъ едва хватило на содержан³е семьи. Какъ заплатить дону Сальвадору неуплаченную арендную плату? Прогнанный съ своего участка дядюшка Барретъ пытался смягчить суровое сердце хозяина. "Онъ, который никогда не плакалъ, зарыдалъ, какъ ребенокъ; вся его гордость, вся его мавританская степенность сразу исчезла и онъ бросился на колѣни передъ старикомъ, умоляя его не бросать его на произволъ судьбы". Хо-зяинъ былъ неумолимъ. У него то же свои обязательства и ему нужны деньги - "его деньги".

Дядюшка Барретъ, униженный, жестоко уязвленный въ своемъ человѣческомъ достоинствѣ, ушелъ въ бѣшенствѣ, клянясь хотя бы оруж³емъ защитить свое право на жизнь. Прошло нѣсколько дней. Однажды вечеромъ дядюшка Барретъ ушелъ съ своего хутора, взявъ съ собой лучшее, что въ немъ было: "серпъ дѣда, сокровище, которое онъ не промѣнялъ бы на 50 анегадасъ земли". Роковой случай столкнулъ его съ дономъ Сальвадоромъ: они обмѣнялись рѣзкими словами и растовщикъ упалъ съ перерѣзаннымъ горломъ. Уб³йца былъ осужденъ на вѣчную каторгу и покончилъ свое печальное существован³е въ Сеутѣ. Его жена, никому не нужная и старая, умерла въ больницѣ, а его четыре дочери разсѣялись во всѣ стороны, проходя по разнымъ путямъ безмѣрнаго человѣческаго горя. Одна пошла въ служанки, другая въ проститутки: такъ завершилось великая, закономъ охраняемая, несправедливость.

Прощло много времени. Наслѣдники дона Сальвадора пытались сдать въ аренду хуторъ дядюшки Баррета и принадлежащую къ нему землю, но ничего не добились. Никто не хотѣлъ ее взять. Можно было подумать, что мстительная тѣнь прежняго владѣльца защищала ее, - не хотѣла ее никому отдавать. Поле, гдѣ въ изобил³и произрастала пышная сорная трава, казалось проклятымъ.

Неожиданно по уэртѣ разнеслась вѣсть, что въ проклятомъ хуторѣ поселилась семья, пришедшая неизвѣстно откуда. Фактъ не подлежалъ сомнѣн³ю. Батисте, искатель счастья, утомивш³йся исполнять разныя ремесла и бороться съ нуждой, устроился тамъ вмѣстѣ съ женой Тересой и дѣтьми Росетой, Батистетомъ и Паскуалетомъ, котораго родители за его розовенькое доброе личико прозвали "эпископомъ". Что за скандалъ! Вѣсть "передавалась въ смущенныхъ восклицан³яхъ изъ поля въ поле, трепетъ изумлен³я, тревоги и негодован³я пробѣжали по равнинѣ, какъ сотни лѣтъ назадъ, когда распространялась вѣсть, что у берега появилась алжирская галера, пр³ѣхавшая за грузомъ бѣлаго мяса". Heмедленно, безъ предварительнаго объявлен³я войны, сосѣди организуютъ противъ непрошеннаго гостя своего рода крестовый походъ, во главѣ котораго, какъ предводитель, стоитъ драчунъ и хвастунъ Пименто.

Пришелецъ былъ удивленъ. Разъ онъ никому не наноситъ ущерба, разъ онъ думаетъ только о томъ, чтобы жить мирно и честно, чѣмъ вызвана такая ненависть? Однажды, вечеромъ, когда солнце садилось, старый, слѣпой пастухъ подошелъ къ проклятому хутору и посовѣтовалъ Батисте убраться отсюда, какъ можно скорѣй. Въ его бѣлыхъ тусклыхъ глазахъ, въ той медленности, съ которой онъ поднималъ къ небу свои одеревенѣлыя руки, было что-то отеческое и таинственное. Слова его звучали пророчествомъ въ тишинѣ вечера. Земля, орошенная кровью, будетъ непремѣнно роковой для того, кто ее обрабатываетъ.