Лесков Николай Семенович - Еврей в России

чем нужды обоих этих людей были таковы, что путешествующий еврей был в состоянии помочь только одному из них, а не обоим.

  "Кого бы из них он выбрал?" - спрашивает юдофобский орган и тут же утвердительно решает, что еврей непременно предпочел бы помочь еврею же. Это с восторгом подхвачено известными русскими органами и повторено на множестве ладов как сильный аргумент против еврейского характера. Странно слушать и самый этот пример, напоминающий детскую игру о перевозе в одной лодке волка, козы и капусты но еще страннее внимать тем рацеям, которые разведены по этому поводу.

  27

  Во-первых, есть еврей и еврей, и в данном придуманном, частном случае справедливый ум не решился бы утвердительно высказать обобщающее заключение, как непременно поступит каждый еврей. Возможен, конечно, такой оборот, какой придумала фантазия немецкого публициста, - но еще более возможен и иной. Например, еврейский путешественник мог уделить свое пособие просто более достойному участия. Но если бы оба требующие помощи и в этом отношении были выравнены до безразличия, что возможно только в сказках, то еврейский путешественник (олицетворяющий в себе в данном случае все еврейское племя) не поступил бы предосудительно, если бы он отдал предпочтение именно еврею. По крайней мере, так и заставляет нас думать христианский авторитет апостола, указывавшего прежде заботиться "о присных по вере".

  Так же надо судить с точки зрения русских патриотов, которые чем крайнее в своих воззрениях на народность, тем настойчивее требуют всяких предпочтений для одних русских. Да, они именно требуют не равноправия, а предпочтений. Такие претензии выражались и столь умными людьми, как покойный Ю.О. Самарин, и многими другими, не идущими с Самариным ни в какие сравнения. Все эти русские писатели требуют "предпочтений" русским за одно их русское происхождение, и никто их за это не осуждает. Но еврею предосудительно любить и жалеть еврея. Почему?.. Или христианский апостол не дело говорил, внушая людям заботиться о "своих" прежде, чем о чужеверных?

  Говоря об этом, чувствуешь, как будто ведешь речь с людьми, не ведающими ни писания, ни силы Божией, объединяющей людей единством веры, крови и языка.

  Гневаться на это - все равно, что гневаться на Бога, перстом которого начертаны симпатии в сердцах человеческих. Но отметим еще нечто иное.

  28

  Личному эгоизму одного человека противопоставляется альтруизм. Высшее и совершеннейшее представление альтруизма основательно указывают в учении христианском, повелевающем "любить ближнего, как самого себя".. Высота, едва достигаемая, но иногда даже превосходящая меру положенной грани: "умереть за людей", как умер Христос, по-видимому, значит перейти эту грань,- значит любить тех, за кого умираешь, больше, чем самого себя. Однако ученые изъяснители христианства ставили точное обозначение, при котором любовь к ближнему не должна совсем забывать о себе: так, например, никто из любви к ближнему не должен принести в жертву своего человеческого достоинства. Никто не вправе унизить себя усвоением чужих пороков. Евреи это давно знали и кое-что делали, чтобы остерегать своих от многого, что, по их понятиям, нехорошо у иноплеменников. Евреи, например, трудолюбивы, бережливы, чужды мотовства, празднолюбия, лености и пьянства, между тем всеми признано, что эти пороки очень сильно распространены среди многих народов иного племени. Евреи почти повсеместно стараются устранять свои семейства от этого рода соблазнов. Пьянице приятнее, чтобы с ним пили, игроку - чтобы с ним играли, блуднику - чтобы с ним шли к блуднице; но тешить таких людей податливостью не следует. Однако, к удивлению, такая-то именно осторожность вменяется евреям не в похвалу, а в порицание. Это самое и выставляют как стимул обособленности и замкнутости еврейства. Из любви к народам, среди которых евреи живут, они должны усвоить все намеченные слабости их культурных привычек; но такое соревнование не оправдали бы ни христианская мораль, ни экономические выгоды самых народов, требующих такой к себе любви.

  К такому альтруизму еврейство не стремится, как не стремилось ни к чему подобному христианство первых трех веков.

  29

  Но еврейство поставляет немало личностей, склонных к высокому альтруизму, для осуществления идей которого известные лица еврейского происхождения жертвовали собою так же, как и христиане. Люди эти стремились и стремятся к своим целям различными путями, иногда законными, а иногда незаконными, что в последнее время стало очень часто и повсеместно. В первом роде нам известны евреи философы и гуманисты, прославившиеся как благородством своих идей, так и благочестием своей жизни, полной труда и лишений. Во втором, составляющем путь трагических, иногда даже бешеных порывов, ряды альтруистов еще не перечислены. Путь их чаще всего - путь ошибок, но ошибок, вытекающих не из эгоистических побуждений, а из стремлений горячего ума "доставить возможно большее счастье возможно большему числу людей". Мы говорим теперь о евреях-социалистах. Деятельность их не оправдима с точки зрения разума, умудренного опытом, и преступна перед законами, но она истекает все-таки из побуждений альтруистических, а не эгоистических и мы ее только в этом смысле и ставим на вид. Кто так поступает - тот не большой эгоист.

  При этом еще надо добавить, что евреи сего последнего закала обрекают себя на верную погибель не ради своего еврейского племени, к которому они принадлежат по крови, а, как им думается, ради всего человечества, то есть в числе прочих и за людей тех стран, где не признавали и не хотят признать за евреями равных человеческих прав...

  Больше этой жертвы трудно выдумать.

  Николай Семенович Лесков

  ЕВРЕЙ В РОССИИ

  Несколько замечаний по еврейскому вопросу

  Редактор Э.Б.Кузьмина Технический редактор Е.Н.Волкова

  ИБ2244

  Сдано в набор 20.10.90. Подписано в печать 5. II. 90. Ф-т 84 к 108/32. Бум. офсет. Гарнитура Сенчури. Печать офсетная. Усл.-печ.л. 1,68. Усл.кр.-oiT. 1,89. Уч.изд.л. 1,3. Тираж 100 000 экз. Изд. No5176. Заказ 669 .Цена 1 руб.

  Издательство "Книга" 125047, Москва, ул. Горького, 50. Отпечатано в московской типографии No 8. 101898, Москва, Центр. Хохловскии пер., д.7.

  Николай Лесков.

  Л50 Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу.- М.: Книга. 1990. -32 с.

  Эта работа одного из крупнейших русских классиков практически неизвестна современному читателю. Она была написана по заказу царского правительства для особой комиссии, созданной после волны погромов 1881-1882 гг. Напечатана в количестве 50 экземпляров только для комиссии, не для продажи. Затем издана лишь однажды, в 1919 г мизерным тиражом. Позже не удавалось ее включить, ни в одно издание сочинений Лескова. Между тем мнение классика, его анализ сложной проблемы особенно актуальны сегодня, в дни обострения межнациональных отношении.

  ББК 84Р1-4

  Л 4702010104-135 002(01)-90 Без объявл.

x x x

--------------------------------

  По брощюре Гессена, 1918

  Origin: http://www.ir.spb.ru --------------------------------

Аннинский. Вступление

  Если классик прав и еврейское участие в российских делах всегда усиливается с оживлением всяческого общественного обмена: товарами, услугами, идеями, концепциями, инициативами, ибо "слухменые евреи не упускают о том прослышать, а как прослышат, так сейчас же и сообразят, что в этом есть для них благоприятного", - раз так, то нет ничего более естественного, чем напор еврейских мотивов, непрерывно усиливающихся в нашей печати по мере допущения и расширения гласности. Вот несколько характерных примеров из моего опыта в связи с Лесковым. Летом 1986 года, то есть при начале Перестройки (называвшейся тогда Ускорением), работая над составлением однотомника публицистики Лескова, я вознамерился включить туда малоизвестную работу "Еврей в России". Не полностью, конечно: текст для сборника был бы великоват и несколько преизобилен в этнографической части (к чему Лесков вообще имел вкус). Я выбрал из работы несколько кусков, на мой взгляд, общеинтересных и актуальных, скомпоновал их, откомментировал и включил, заложив во вступительную статью соответствующий абзац об отношении Лескова к "инородцам". Почему-то именно этот хитроумный абзац казался мне шедевром предусмотрительности словно из-за него издатели не решатся тронуть лесковский текст.

  Решились. Тронули. Рубанули, не глядя. "Еврей..." вылетел из однотомника до всякого чтения, уже при просмотре оглавления: том вышел без "Еврея...", а мой предусмотрительный абзац, проскочив в свет, остался там на память об иллюзиях. Кое-что мне все-таки удалось: после выхода однотомника я накляузничал на редакторов и тиснул кляузу в журнале "Литературное обозрение", придравшись к какой-то анкете. Прежде такое было бы невозможно. Прежде и мои "обидчики" отреагировали бы на укол в печати, а теперь все прошло без отклика, впрочем, конфиденциально мне рассказали, что редакторы все как один "хотели", и "ничего не вышло". Когда "все хотят" - это уже новые времена.

  Между тем, слухи о "еврейском трактате" Лескова разнеслись в кругах общественности, и меня стали спрашивать: что же там такое, сионизм или антисемитизм. На такой чисто российский вопрос я ответить не умел, однако давал читать мою выборку всем, кто спрашивал. Волею судеб выборка попала к Гасану Гусейнову и Денису Драгунскому. Они как раз составляли тогда сборник материалов, посвященный национальному вопросу, - взяли они туда моего Лескова, на чем я и успокоился. Далее, однако, события приняли, как это бывает на Руси, характер неожиданный и даже непомерный. Пока издательство "Прогресс" набирало, верстало, корректировало и печатало сборник, журналы принялись просить у меня фрагменты "Еврея в России" с решимостью немедленно их напечатать, и только физическое отсутствие копий удерживало меня от соблазна. Издательство "Книга", впрочем, обошлось без моего технического участия: там раздобыли текст, мгновенно его набрали, сброшюровали и распродали с лотков. В этот момент наша стремительная реальность догнала Лескова.

  И тотчас перегнала. В том смысле, как, садясь на коня, через коня перелетают. Набранный в "Прогрессе" оттиск все же удалось переправить в "Литературную газету" - в ответ на их просьбу, естественно. Ответ пригвоздил меня к месту: лесковский текст был признан неудобным для печати как... обидный для евреев. Пусть читатель решит, в какой мере это так. В известном смысле - да: обиден. Доказывать, что евреи не хуже других народов, что они, оказывается, тоже люди, - значит, демонстрировать и подтверждать какой-то изначальный вывих сознания. И то, что мы сегодня у Лескова этот "неудобный" оттенок чувствуем, свидетельствует о нашем духовном здравомыслии. Это здравомыслие - факт, что бы ни говорили сторонники "Памяти" и их прямые противники. Мы все-таки кое-что поняли со времен дела Бейлиса. Но Лесков-то писал - за тридцать лет до дела Бейлиса. Писал в пору, когда погромы в России только-только разворачивались и эпопея новейшего российского антисемитизма была впереди.

  Лесков следующим образом вышел на эту тему. После того, как а 1881-1882 годах на юге России случились погромы, царское правительство вознамерилось понять, что это такое. И учредило для рассмотрения причин происшедшего особую комиссию. Возглавил ее граф Константин Иванович Пален. Вопрос был сформулирован так: правда ли, что погромы являются ответом "толпы" на эксплуатацию, которой евреи якобы подвергают окружающее население, и, соответственно, не надо ли для устранения причин погромов пресечь экономическую деятельность евреев и отгородить их от прочего населения; если же эксплуатации нет, то тогда не следует ли решать еврейскую проблему на путях общего развития народной жизни, вовлекая евреев в общегражданский процесс ? Проблема была далеко не тривиальна; единого мнения на то, следует ли евреям выходить за черту оседлости, не было не только в русском обществе, но и среди самих евреев, ибо "ассимиляторы" вызывали жесткое противодействие "традиционалистов", понимавших, что, став россиянами, евреи рискуют перестать быть евреями, а оставшись евреями, рискуют не стать россиянами, и что страшнее - неясно.

  Таков был контекст, в котором еврейская община Петербурга решила действовать и, стремясь повлиять на решения комиссии Палена в духе ассимиляции, заказала нескольким писателям, евреям и неевреям, тематические разработки о положении еврейства в России. Лесков был избран в качестве эксперта по теме "быт и нравы евреев".

  Выбор неслучайный, хотя и не лишенный пикантности: автор "Владычного суда" считался в этом деле знатоком, однако не избежал подозрений в антисемитизме, довольно, впрочем, смутных как по причине их абсурдности, так и потому, что подобные подозрения бывает унизительно опровергать.

  В начале 1883 года к Лескову явился с соответствующим предложением юрист П. Л. Розенберг. Лесков на его предложение согласился. Он засел за работу и к декабрю того же года закончил очерк "Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу" объемом около пяти листов. Отцензурованный 21 декабря текст был отпечатан в количестве 50 экземпляров, предназначенных не для продажи, а исключительно для сведения в комиссии. Автор указан не был, но подразумевался в лице представителя еврейской общины.

  Это обстоятельство опять-таки взывает к комментарию. Предвижу вопрос ревнителей национального чувства: а почему мы должны относиться к этому тексту как к лесковскому?. Может быть, он и не хотел, чтобы эта работа осталась в памяти людей, как авторская ? Мало ли, что приходится литератору писать "на заказ", от нужды! - Лесков действительно нуждался, и работа его действительно была оплачена. Так, может быть, то, что мы читаем, - не более чем технологическая разработка, и, вводя "Еврея в России" в круг авторских работ Лескова, мы как бы несколько нарушаем его волю ?

  Нет. Во-первых, авторская позиция и индивидуальный лесковский стиль в "анонимном тексте" чувствуются. А во-вторых, -и это главное-текст и в лесковской самооценке отнюдь не анонимен. Словно предвидя наши сомнения, Лесков, связанный обещанием затушевать авторство, на своем личном оттиске сделал недвусмысленную надпись: "Эту книгу, напечатанную с разрешения министра внутренних дел графа Дм. А. Толстого, написал я, Николай Лесков, а представил ее к печати некто Петр Львович Розенберг, который отмечен ее фиктивным автором". Экземпляр с этой надписью, сохраненный сыном писателя Андреем Николаевичем и переданный им в архив, впоследствии пропал, но факт и текст надписи удостоверены.

  Утрачены были практически и все 50 книжек тиража. Однако и тут не бесследно. Сведения о брошюре проникли в печать: обсуждались и цитировались фрагменты из нее в отчетах о работе комиссии. Узкий круг знал секрет авторства: сохранилось письмо к Лескову от Владимира Соловьева, что тот прочел "Еврея в России" и что "по живости, полноте и силе аргументации" считает его лучшим по этому предмету трактатом, какой знает. Однако сколько-нибудь широкому кругу читателей работа Лескова осталась неизвестной: она не вошла не только ни в одно из прижизненных изданий его сочинений, но и в библиографические указатели. Русский писатель, выступивший в защиту евреев, остался при своей темной и смутной в этом отношении репутации. В России такое бывает.

  К вопросу о репутации. Года два назад я прочел в книге израильского публициста Аба Мише "Черновой вариант" цитату из "Еврея в России", откомментированную следующей фразой: "Был антисемит и - очнулся". У нас ведь так: или антисемит, или сионист. Посему приходится объяснять - не был. Никогда не был Лесков антисемитом. И не "очнулся" в 1883 году. В его отношении к евреям: от детской жалости к беженцам до осознанной защиты еврейских прав в зрелости - есть постоянство и последовательность. Такие рассказы, как "Ракушанский меламед" или "Жидовская кувырколлегия", не доказывают ровно ничего, кроме того, что Лесков выводил свои типы, совершенно не стесняясь национальностью: ни еврейской, ни английской, ни русской (так ведь и из "Левши" можно вывести англофобию). Симпатии и антипатии? Да, были. Любил чехов, а поляков недолюбливал. К немцам и французам - с большими оговорками. Жестче же всех был - к русским. Но ведь это же совершенно другая сфера: симпатии и антипатии; тут человек волен. Главное - позиция ! И тут никакого антисемитизма Лескову не пришьешь. Равно как и "покаяния" в брошюре о евреях. Он ведь не потому защищает в ней евреев, что это евреи, а потому, что - гонимые.

  Новая подборка фрагментов дает читателю возможность убедиться в этом. Чтобы закончить историю текста, вернусь опять в прошлое, а именно - в 1916 год. Лесков уже четверть века в могиле, комиссия Палена уже треть века как в прошлом, вряд ли кто-то ее и помнит, и вообще подступают такие гекатомбы, что погромы 1882 года скоро покажутся жалкой прелюдией. На дворе двадцатый век, но люди еще не понимают, что это такое. Люди читают старые книги. Юлий Гессен ходит по развалам, ищет интересное. Натыкается на старые листочки. Что-тo "про евреев". Другой пробежал бы, не заметив, но то был Гессен, автор "Истории евреев в России", инициатор "Еврейской энциклопедии". Он - вчитался. И вспомнил: что-то подобное было в отчетах комиссии Палена... Остальное техника: сличить почерк, убедиться, что эти листочки - не что иное, как авторский оригинал лесковского очерка.

  Три года спустя Гессен издал очерк в Петроградском государственном издательстве тиражом в 60 тысяч экземпляров, с именем Н. С. Лескова на обложке и его портретом. Заголовок очерка в издании Гессена немного исказился: "Евреи в России", вступительная статья Гессена была дополнена справкой "от издательства", удостоверявшей, что предлагаемая брошюра Н. С. Лескова печатается полностью, без всяких сокращений, несмотря на ее устарелость (написана 35 лет назад). Теперь этому тексту - сто десять. Устарел ли он? Судите сами.

  Л.Аннинский

Николай Лесков. Еврей в России

  Аз не отвергу рода Израилева от всех, глаголет Господь. Иеремия 31, 35.

  Люди высокого ума находили, что вопрос о еврее стоит в прямом соотношении с идеею о библейском Боге. Евреи, "племя Авраамово", - "избранный народ Божий", любимый сын Еговы, получивший самые счастливые обетования и имеющий самую удивительную историю. Это, впрочем, не только говорили люди, но, употребляя славянское выражение, "так глаголет Господь".

  Ни от кого не зависимый в своем фернейском уединении, свободомысленный энциклопедист Вальтер на предложение вычеркнуть из человеческого словаря имя "личного Бога", отвечал, что он "не может решиться это сделать, доколе есть на свете еврей". Решимости Вольтера на этот счет мешало не католическое учение и даже не Библия, мешала одна "небольшая, загадочная фигурка", которая была еврей. Вольтер глубоко презирал и зло преследовал еврея своими остроумнейшими насмешками, но когда дело доходило до судьбы еврейского народа - фернейский вольнодумец никогда не считал ее за что-то столь малое и ничтожное, с чем можно покончить солдатским или секретарским приемом. Вольтер видел на еврее перст Того, кого человечество называет Богом.

  Из духовных книг евреев, которые чтит и христианство, мы знаем, что по библейскому представлению судьбою евреев занимался сам Егова. Евреи Его огорчали, изменяли Ему, "прелагалися богам чуждым - Астарте и Молоху", и Егова наказывал за это то домашними несчастьями, то пленом и рассеянием, но, однако, Он никогда не отнял от них надежды Отчего прощения.

  Евреи живут ожиданием исполнения этого обетования . Тонкие следы того же ожидания можно читать на каждом выразительном еврейском лице, если только горькие заботы жизни и тяжкое унижение не стерли на нем след высшей мысли. Евреи доказали, что знак перста Божия, который видел Вольтер, положен на них недаром: они в исходе ХVIII века умели защитить библейское учение о едином Боге от самого же Вольтера и защитили его так же успешно, как отцы их защищали от иных нападчиков в древности.

  Вполне враждебное, но серьезное отношение Вольтера к еврейству дало, как известно, еврейским раввинам повод написать в ответ на его антибиблейскую критику образцовые по тону и по глубине религиозного содержания "Еврейские письма".

  Участие иностранных евреев в этой ученой отповеди было самое слабое, и все главное здесь принадлежит евреям русским, оставшимся и после этого, прославленного в свое время, труда на своей родине не более как теми же "презренными жидами", которым считает себя вправе оказать пренебрежение всякий безграмотный мужик, полуграмотный дьячок и самый легкомысленный газетный скорописец.

  Когда произошли это случайное событие, оно заставило религиозных и справедливых людей вспомнить о еврействе, среди коего, при его угнетенном положении, сохранилось столько умного богопочтения и такая сила знаний, что только одни евреи могли дать Вольтеру отпор, который он серьезно почувствовал и с которым с одним не справилось его блестящее остроумие. Император Александр I считал эти "Еврейские письма" лучшим апологетическим сочинением за Библию.

  С той поры в Европе пробежала струи, оживившая внимание к евреям, и в судьбе их разновременно произошли многие благоприятные перемены - не совсем одинаковые, впрочем, у нас и на Западе. На Западе, в странах католических и протестантских, философствующая мысль более одолела средневековые предрассудки и добыла евреям принадлежащее им человеческое право быть во всех отношениях тем, чем может быть всякий иной гражданин данного государства.

  Философская мысль в России работает слабо, робко и несамостоятельно. Здесь если и занимались судьбою евреев, то почти не заботились об улучшении их участи, а только выискивали средства от них оберегаться. Это чувствуется во всем духе русского законодательства о евреях, и это же повело к тому, что положение евреев в России почти не улучшалось. Так, они и до сих пор остаются неполноправными и неравноправными не только по сравнению с людьми русского происхождения или с инославными христианами, но даже и по сравнению их с магометанами и даже язычниками.

  Неравноправие евреев считается если не справедливым, то необходимо нужным потому, что евреи представляются людьми опасными. Прежде думали, что евреи могут вредить христианской вере, оспаривая ее догмы или порицая ее мораль. Религиозное опасение вреда от евреев утратило свою остроту при Петре Великом, который не любил призрачных страхов и имел в числе своих сподвижников государственного человека еврейского происхождения - барона Шафирова.

  Несмотря на сильную подозрительность наших предков к опасности от евреев вере православной, евреи сравнительно скоро и без усилий успели опровергнуть это подозрение. Они доказали, что вере христианской вредить не намерены.

  Нет никакого спора, что евреям, как и всем сильно верующим людям, в общей со всеми мере свойствен прозелитизм, и между благочестивыми и начитанными евреями, каковых немало в России, можно встречать любителей и мастеров вести религиозные рассуждения. Несомненно и то, что в своем богомыслии евреи, конечно, не стоят на чуждых их вере основаниях; но тем не менее случаи, где евреи являлись совратителями,- совершенно ничтожны. Римские католики в среде русский знати, лютеране в южнорусском простонародье и даже магометане в восточной полосе империи имели в этом отношении без сравнения большие успехи.

  В религиозном отношении все внимание евреев устремлено на то, чтобы уберечь своих в культе Еговы, но не вести опасной и безвыгодной для их племени ветхозаветной пропаганды между людьми иноплеменными. Опасаться евреев как разрушителей христианской веры есть самая очевидная и самая несомненная неосновательность. И правительство русское, по-видимому, свободно уже от этого страха. По крайней мере, следы законоположений, предусматривавших этого рода опасность, видим только по отношению к слугам из христиан, которых запрещается иметь евреям.

  Другие законоположения о евреях имеют целью защитить или оградить христианское население от так называемой экономической "эксплуатации" евреев. Но действительно ли евреи такие страшные и опасные обманщики или "эксплуататоры", какими их представляют? О евреях все в один голос говорят, что это "племя умное и способное", притом еврей по преимуществу реалист, он быстро схватывает во всяком вопросе самое существенное и любит деньги, как средство, которым надеется купить и наичаще покупает все, что нужно для его безопасности.

  Составитель этой записки имел немало поводов убедиться в том, сколь небезопасно полагаться на выводы статистики, особенно статистики, составленной теми способами, какими ведется это дело в России. Но и статистика дает показания не в пользу тех, кто думает, что где живет и действует еврей, там местное христианское простонародье беднее.

  По совести говоря, не надо быть особенно зорким и особенно сильным в обобщениях и сравнениях, чтобы не видеть, что малороссийский крестьянин среднего достатка живет лучше, достаточнее и приятнее соответственного положения крестьянина в большинстве мест великой России. Если сравним наихудшие места Белоруссии, Литвы и Жмуди с тощими пажитями неурожайных мест России или с ее полесьями, то снова и тут получим такой же самый вывод, что в России не лучше. А где действительность показала нам нечто лучшее, то это как раз там, где живет жид. Вреден он или не вреден, но он не помешал этому лучшему.

  Но если еврей совершенно безопасен в отношении религиозном (как совратитель) и, быть может, не более других опасен в отношении экономическом (как эксплуататор), то нет ли достаточных причин оберегать от него великорусское население в отношении нравственном? Не опасен ли он великороссам как растлитель добрых нравов, на коих зиждется самое высшее благосостояние страны?

  Говорят: "евреи распаивают народ". Обратимся к статистике и получаем факт, который представляет дело так, что опять рождается сомнение: распаивает ли жид малороссов?

  Оказывается, что в великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства. Они в великороссийских губерниях чаще, чем за Днепром, Вилиею и Вислой. И так стало это не теперь, а точно так исстари было.

  Возьмем те времена, когда еще не было публицистов, а были только проповедники, и не было повода нарекать на жидов за растление русского народа пьянством. Развертываем дошедшие до нас творения св. Кирилла Туровского в XII веке и что же слышим: святой муж говорит уже увещевательные слова против великого на Руси пьянства; обращаемся к другому русскому святому - опять тоже Кириллу (Белозерскому) и этот со слезами проповедует русским уняться от "превеликого пьянства", и , к сожалению, слово высокого старца не имеет успеха. Святость его не одолевает хмельного загула, и Кирилл делает краткую, но ужасную отметку:

  "Люди ся пропивают, и души гибнут".

  Ужасно, но жид в том нимало не повинен. Перенесение обвинения в народном распойстве на евреев принадлежит самому новейшему времени, когда русские, как бы в каком-то отчаянии, стали искать возможности возложить на кого-нибудь вину своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на них уже возложено много обвинений; почему бы не возложить еще одного, нового? Это и сделали.

  Почин в сочинении такого обвинении на евреев принадлежит русским кабатчикам - "целовальникам", а продолжение - тенденциозным газетчикам, которые ныне часто находятся в смешном и жалком противоречии сами с собою. Они путаются в своих усилиях сказать чтонибудь оригинальное и то представляют русское простонародье отменно умным и чистым и внушают, что оно-то именно будто и в силах дать наилучший тон русской жизни, то вдруг забывают свою роль апологетов и признают это же самое учительное простонародье бессильным противостоять жидовскому приглашению пропить у него в шинке за стойкою весь свой светлый ум и последние животы.

  Блажен, кто может находить в этом смысл и логику, но справедливый и беспристрастный человек здесь видит только одно суетливое мечтание и пустое раэглагольствие, которое дало один видный исторический результат: разграбление евреев. Результат этот, вовсе не желанный правительству, был, однако, приятен некоторым тенденциозным писателям, приявшим на свою часть если не поддерживать погромы, то по крайней мере извинять их с точки зрения какой-то народной Немезиды.

  "Страсть к питве" на Руси была словно прирожденная: пьют крепко уже при Святославе и Ольге: при ней "седоша древляне пити". Св. князь Владимир публично сознал, что "Руси есть веселие пити". При Тохтамыше "русские упивахуся до великого пьяна".

  Иван Грозный, взяв Казань, где был "ханский кабак", пожелал эксплуатировать русскую охоту к вину в целях государственного фиска, и в Московской Руси является "царев кабак", а "вольных винщиков" начинают преследовать и "казнить". Новою государственною операциею наряжены были править особые "кабацкие головы", а к самой торговле "во царевом кабаке" приставлены были особые продавцы "крестные целовальнички", т. е. люди клятвою и крестным целованием обязанные не только "верно и мерно продавать вино во царевом кабаке", но и "продавать его довольно", т. к. они обязаны были выпродавать вина как можно больше. Нередко целовальник рассказывал, что, "радея про государево добро, он тех плохих питухов на питье подвеселял и подохочивал, а кои упорны явились, тех, не щадя и боем неволил". И вот тогда, как отмечает Сильвестр в своем Домострое, "множество холопов" стали "пьянствовать с горя", и мужики, женки и девки, "у неволи плакав" (заплакав), начали "красти и лгати, и блясти, и в корчме пити, и всякое зло чинити" .

  Евреи во всей этой печальнейшей истории деморализации в нашем отечестве не имели никакой роли, и распойство русского народа совершалось без малейшего еврейского участия, при одной нравственной неразборчивости и неумелости государственных лиц, которые не нашли в государстве лучших статей дохода, как заимствованный у татар кабак.

  Кто продолжал и довершил начатое целовальниками дело народного распойства и разорения, это тоже известно. Довершали разорительное дело кабака торговый "кулак" и сельский "мироед"; но оба они тоже прирожденные русские деятели, а не иноплеменники. Даже более того: и кулак, и мироед везде азартнее всех других идут против евреев. Еврей им неудобен, потому что он не так прост, чтобы даться в руки мироеду, и не так ленив, чтобы дать развиться при себе кулачничеству. Как человек подвижный и смышленый, еврей знает, как найти управу на мироеда, а как труженик, предпочитающий частый оборот высоте процента, - он мешает кулаку взять все в одни его руки. Может ли быть страшен великорусскому крестьянству пришелец-еврей при таком сильном, цепком и бесцеремонном домашнем эксплуататоре, каковы кулак и мироед? Еврей может быть страшен только этим кулакам и мироедам и то в таком только разе, если этот пришелец в состоянии обмануть этих местных людей, бессовестных, крепких тонкой сметкой и способных не остановиться ни перед чем на свете. Но в этом можно сомневаться.

  Остается все-таки тот факт, что евреи шинкуют. Это верно. Но пусть никто не подумает, что весьма распространенное в еврействе занятие есть тоже и излюбленное занятие. Совсем нет! Еврей и пьянство между собою не ладят. Известно всем, что между евреями нет пьяниц, как между штундистами, молоканами и некоторыми другими из русских сектантов евангелического дука. Пьяный еврей несравненно реже даже, чем пьяный магометанин. Человеку трезвому противен самый вид пьяного, а докучная, бестолковая и часто безнравственная беседа пьяницы - омерзительна. Сносить целые дни на своих глазах такое безобразие за грошовую пользу может заставить только самая тяжелая нужда. Притом хмельной человек дерзок и буен, и от слов он легко переходит к драке, для которой поводом может служить ничтожное обстоятельство. Среди нескольких таких вкупе собравшихся пьяниц еврей нередко остается один... Положение его постоянно рискованно, а еврей жизнелюбив, очень нежный отец, - он очень любит и жалеет своих бахеров. Почему же он все-таки сидит в кабаке?

  Евреи - люди торговые, а не филантропы, и коммерческий склад их ума всегда стремится изыскать всевозможные средства к тому, чтобы получить заработок посредством удовлетворения существующему или возникающему спросу. Где спрашивают только водку, там еврей тем и озабочен, чтобы подать водку. Ему нельзя здесь производить иные предметы, которых у него никто не потребует. Вот отчего еврей и шинкует - не без отвращения к этому делу.

  Это, разумеется, не рыцарственно, но и не так возмутительно низко, как то стараются представить враги еврейства, которые забывают или не хотят знать, что услуги евреев в распродаже питей в черте еврейской оседлости признаются нужными и самим правительством.

  Среди штундистов еврей часто начинает с того, что подвозит контрабандным путем для новых христиан русские Библии лондонской или венской печати (без апокрифов); или он открывает чайную, или, наконец, строит стодол с поместительною залою для собраний нововеров, любящих читать вместе слово Божие. Вообще еврей сейчас применяется и делает что-нибудь такое, что подходит к изменившимся условиям жизни окружающей его среды.

  И да не очернит ложь уста христиан - еврей сам уже таковую перемену похваляет и сам ей радуется, ибо, повторяем, он по натуре своей как не любит крови, так не любит и пьяных, с которыми ему в шинке беспокойно и небезопасно. Словом, при первой возможности оставить это ремесло без потери выгод еврей сейчас же спешит этим воспользоваться и является перед соседом-христианином с таким новым предложением, какого тот спросит.

  Все нехорошее, что сделает еврей, обыкновенно приписывается его злой натуре или его плохой вере, причем, к великому греху христиан, из них и об одном и о другом редко кто имеет настоящие понятия. Доказательства налицо: большая газета, как "Новое Время", посвятивши еврейскому "врожденному мошенничеству" многие столбцы, наконец в июне месяце 1883 года узнала на всемирной выставке в Амстердаме, что все алмазы и брильянты на 33-х амстердамских промышленных фабриках гранят евреи и что они не только искуснейшие в этом деле люди, но что между ними нет также ни одного вора.

  Еврей - и не крадет ни алмаза, ни брильянта, которые так легко спрятать и которые могут выпасть!

  Но это в Голландии. Наш русский жид, быть может, иной природы, или инакова природа людей, окружающих жида в Голландии, где ему верят, и в России, где ему беспрестанно мечут в глаза, что он плут и бездельник... Последнее, кажется, едва ли не вернее.

  К чести века и к удовольствию добрых просвещенных христиан в Англии идея человеколюбия и справедливости восторжествовала над традиционными страхами, и худого не вышло. "Еврейская изолированность" исчезла, и жида в Англии теперь даже трудно стало распознать от англичанина, произошла гражданская ассимиляция.

  Есть приметы, что тогдашнее русское общество было на стороне уничтожения "изолированности" и, что всего важнее, на этой же стороне был сам император Николай Павлович. Благосклонность к евреям мы видим в том, что в городках, смежных с чертою еврейской оседлости, местные обыватели постоянно привечали и укрывали евреевремесленников, ибо находили их очень для себя полезными. Местные власти тоже везде им мирволили, ибо и для них, как и для прочих обывателей, евреи представляли значительные удобства.

  Когда в сороковых годах по указу императора Николая были отобраны крестьяне у однодворцев, поместные дворяне увидели, что и их крепостному праву пришел последний час и что их рабовладельчество теперь тоже есть только уж вопрос времени. Увидав это, они перестали заводить у себя на дворе своих портных, своих сапожников, шорников и т. п. Крепостные ремесленники стали в подборе, и в мастеровых скоро ощутился большой недостаток. Единственным ученым мастеровым в селах стал только грубый кузнец, который едва умел сварить сломанный лемех у мужичьей сохи или наклепать порхницу на мельничный жернов!

  Во всем остальном, начиная от потерянного ключа и остановившихся часов до необходимости починить обувь и носильное платье, за всем надо было относиться в губернский город, отстоящий иногда на сотни верст от деревни, где жил помещик. Все это стало делать жизнь дворян, особенно не великопоместных, крайне неудобною, и слухменые евреи не упустили об этом прослышать, а как прослышали, так сейчас же и сообразили, что в этом есть для них благоприятного. Они немедленно появились в великорусских помещичьих деревнях с предложением своих услуг. Шло это таким образом: еврей-галантерейщик, торговавший "в развоз" с двух или трех повозок, узнав, что в России сельским господам нужны мастера, повел с собою в качестве приказчиков евреев портных, часовщиков и слесарей. Один торговал, другие "работали починки". Круглый год они совершали правильное течение "по знакомым господам" в губерниях Воронежской, Курской, Орловской, Тульской и Калужской, а "знакомые господа" их не только укрывали, но они им были рады и часто их нетерпеливо к себе ждали. Всякая поломка и починка откладывалась в небогатом помещичьем доме до прихода знакомого Берки или Шмульки, который аккуратно являлся в свое время, раскидывал где-нибудь в указанном ему уголке или чулане свою портативную мастерскую и начинал мастерить. Брался он решительно за все, что хоть как-нибудь подходило под его занятия. Он чинил и тяжелый замок у амбара, с невероятною силою неуклюжего ключника, поправлял и легкий дамский веер, он выводил каким-то своим, особенно секретным мылом пятна из жилетов и сюртуков жирно обедавшего барина и артистически штопал тонкую ткань протершейся наследственной французской или турецкой шали. Словом, приход евреев к великорусскому помещику средней руки был весьма желанным домашним событием, после которого все порасстроившееся в домашнем хозяйстве и туалете приводилось руками мастерового-еврея в порядок. Еврея отсюда не только не гнали, а удерживали, и он едва успевал окончить работу в одном месте, как его уже нетерпеливо тащили в другое и потом в третье, где он тоже был нужен. Притом все хвалились, что цены задельной платы у евреев были гораздо ниже цен русских мастеров, живших далеко в губернских городах.

  Это, разумеется, располагало великорусских помещиков к перехожим евреям, а те со своей стороны ценили русский привет и хлебосольство...

  Живой и общительный характер великорусских людей, не питавших тогда в здешних местах тупой казацкой презрительности к жидовину, породил между ними отношения только приятные.

  Эти факты важные как доказательство, что еврей пришел в Россию в новейшее время не перед погромами, а гораздо раньше, и что он вначале искал возможности жить здесь без шинкарства, и никому не был в тягость.

  Если бы тогда, в тех сороковых и пятидесятых годах, великорусское дворянство, купечество и мещанство было вопрошено: желают ли они оставить у себя на оседлости тех прихожих евреев, которых они передерживали у себя, нарушая законные постановления, то невозможно сомневаться, что самый искренний ответ был бы в пользу евреев. От всех этих великороссов получился бы такой же ответ, каковой дали в "Московских ведомостях" московские . купцы.

  Это, смеем думать, было бы мнение общества, т. е. лучшей его части; но теперь вместо того стараются ставить на вид другое мнение - мнение кулаков, не составляющих хорошей среды общества.

  Как только при императоре Александре II было дозволено евреям получать не одно медицинское образование в высших школах, а поступать и на другие факультеты университетов и в высшие специальные заведения, - все евреи среднего достатка повели детей в русские гимназии.

  Евреи проходили факультеты юридический, математический и историко-филологический, и везде они оказали успехи, иногда весьма выдающиеся. Казалось бы, все это стоило доброго внимания со стороны русских, но вместо того евреи в образованных профессиях снова показались столь же или еще более опасными, как и в шинке! Еврей учился прилежно, знал, что касалось его предмета, жил не сибаритски и, вникая во всякое дело, обнаруживал способность взять его в руки и "эксплуатировать", т. е. получить с него возможно большую долю нравственной или денежной пользы, которую всякое дело должно принести деятелю и без которой, собственно, ничто не должно делаться в большом хозяйстве государства.

  Эта способность "эксплуатировать" в мертве лежащие или уходящие из рук статьи подействовала самым неприятным образом на все, что неблагосклонно относится к конкуренции, и исторгла крик негодовании из завистливой гортани. Выходило, что никакой "ассимиляции" не надо, и пусть жид будет по-прежнему как можно более "изолирован", пусть он дохнет в определенной черте и даже, получив высшее образование, бьется в обидных ограничениях, которых чем более, тем лучше. Лучше - это, конечно, для одних людей, желающих как можно менее трудиться и жить барственно, не боясь, что за дело может взяться другой "эксплуататор".

  Упованием евреев действительно опять остается один Егова, - один Он, обещавший через Иеремию "не отвергнуть рода Израилева от всех".

  Евреи не зовут отмщения Немезиды, они заодно с христианами верят, что "Бог поруган не бывает" (Гал. 6, 7), а в том, что делалось в последние годы над еврейством, есть прямое поругание самых священных чувств, возженных в сердце человека, "эллина же яко иудея". Во время разграбления евреев в Нежине и Балте было указано, что евреи в некоторых случаях "могли бы дать отпор, но не дали его", - русская газета заметила: "Еще бы !", т. е. "еще бы" евреи посмели защищаться! - хотя, однако, защищать себя от нападающего насильника дозволяется и не вменяется в преступление.

  Но, может быть, если нельзя защищать себя от побоев, а свое имущество от разграбления, то можно защищать мать, жену или дочь, если их насилуют на глазах их отцов и мужей ? Но оказывается, что - тоже нет! И в этом еврей не должен сметь воспротивиться силою произволу христиан, бесчестящих еврейскую женщину...

  К стыду русской печати, был случай, что одна распространенная газета, воспроизводя доказанное известие об изнасиловании буянами вместе с полицейскими солдатами двух еврейских женщин и одной девушки, нашла даже цинические шутки для смягчения события и одобрила, что евреи выдержали и это...

  Указываемый нами возмутительный цинизм не оставался без отражения в народной массе: буйная чернь производила последние свои бесчинства над евреями в Ростове в те самые дни, когда коленопреклоненная Москва перед лицом представителей всех европейских держав молилась Всевидящему о благополучии всех людей, над коими помазан царствовать наш нынешний император!.. И были ли это последние дни бесчинства? Конец ли на этом?

  Для христиан и евреев есть одна строго и гениально начертанная линия, равно обязательная для тех и других. Все, что равняется по этой линии, есть безгрешно, безвинно и неосудительно. Это называют рядовою или урядовою нравственностью. Все, что держится ниже этой линии, находится в падении. Тут по глубине падения унижают в человеке "образ и подобие Божие" более или менее. На самой наибольшей глубине этой бездны образ Божий совсем изменяется и темнеет. В этом положении вера христиан и евреев видит "противника Божия" - сатану. Он "исконный клеветник", который "во истине не стоит".

  Первая заповедь, или, как евреи говор