Маколей Томас Бабингтон - Мильтон

етъ простаго классическаго ученаго отъ политическаго философа. Сверхъ того, нельзя сомнѣваться, что трактатъ съ именемъ такого знаменитаго критика, нападавш³й на основныя начала всѣхъ свободныхъ правлен³й, непремѣнно произвелъ бы, еслибъ остался безъ опровержен³я, самое пагубное дѣйств³е на общественное мнѣн³е.

   Намъ хочется прибавить еще нѣсколько словъ касательно другаго предмета, на которомъ враги Мильтона любятъ останавливаться, касательно его поведен³я во время управлен³я протектора. Съ перваго взгляда, безъ сомнѣн³я, кажется необыкновеннымъ, что восторженный поборникъ свободы принялъ должность у военнаго узурпатора. Но всѣ обстоятельства, въ которытъ тогда находилась страна, были необыкновенны. Честолюб³е Оливера было не простаго чекана. Онъ, повидимому, никогда не домогался деспотической власти. Онъ вначалѣ искренно и мужественно боролся за парламентъ и не измѣнялъ ему, пока тотъ не измѣнилъ своему долгу. Разогнавъ парламентъ силою, онъ поступилъ такъ только тогда, когда убѣдился, что изъ членовъ, большею частью скончавшихся, выбывшихъ и исключенныхъ, немног³е оставш³еся налицо были проникнуты желан³емъ совершенно присвоить себѣ ту власть, которою они пользовались лишь по довѣренности, и надѣлить Англ³ю зломъ, подобнымъ венец³янской олигарх³и. Но, даже поставленный такимъ образомъ насильственно во главѣ правлен³я, онъ никогда не присвоивалъ себѣ безграничной власти. Онъ далъ странѣ конституц³ю, далеко превосходившую всѣ извѣстные въ то время роды государственнаго устройства. Онъ преобразовалъ представительную систему такъ, что преобразован³е вынудило одобрен³е даже у лорда Кларендона. Для себя онъ требовалъ, правда, перваго мѣста въ республикѣ, но съ властью едва-ли не меньшею, чѣмъ власть голландскаго штатгальтера или американскаго президента. Онъ далъ парламенту право голоса въ назначен³и министровъ, предоставилъ ему всю законодательную власть, не удержавши за собою даже права отвергать парламентск³я узаконен³я, и не требовалъ, чтобы верховная власть была наслѣдственною въ его семействѣ. Доселѣ, полагаемъ мы, если безпристрастно обсудить тогдашн³я обстоятельства и представлявш³еся ему случаи возвыситься, онъ ничего не потеряетъ отъ сравнен³я съ Вашинттономъ или Боливаромъ. Еслибъ его умѣренность была встрѣчена такою же точно умѣренностью, нѣтъ никакого основан³я думать, что онъ переступилъ бы за предѣлъ, имъ самимъ для себя начертанный. Но когда онъ увидѣлъ, что его парламенты заподозривали законность авторитета, подъ сѣнью котораго они собирались, и что ему грозила опасность лишиться той ограниченной власти, которая была безусловно необходима для личной его безопасности, тогда, нужно сознаться, онъ усвоилъ себѣ болѣе деспотическую политику.

   Впрочемъ, хотя мы полагаемъ, что намѣрен³я Кромвеля были сначала честны, хотя мы полагаемъ, что онъ былъ совращенъ съ начертаннаго имъ для себя благороднаго пути почти неотразимою силою обстоятельствъ, хотя мы, обще со всѣми людьми всѣхъ парт³й, удивляемся искусству и энерг³и его блестящаго управлен³я, тѣмъ неменѣе мы не защищаемъ деспотической и беззаконной власти даже и въ его рукахъ. Мы знаемъ, что хорошая конституц³я безконечно лучше самаго лучшаго деспота. Но мы подозрѣваемъ, что въ то время, о которомъ говоримъ, взаимное ожесточен³е религ³озныхъ и политическихъ парт³й дѣлало прочное и счастливое устройство почти невозможнымъ. Выборъ предстоялъ не между Кромвелемъ и свободой, а между Кромвелемъ и Стюартами. Что Мильтонъ избралъ благую часть, въ этомъ никто не усумнится, если безпристрастно сравнитъ событ³я протектората съ явлен³ями слѣдовавшихъ тридцати лѣтъ, самыхъ мрачныхъ и позорныхъ въ лѣтописяхъ Англ³и. Кромвель въоч³ю воздвигалъ, хотя и неправильнымъ образомъ, основан³е превосходной системы. Никогда дотолѣ не пользовались англичане религ³озною свободой и свободою прен³й въ такихъ широкихъ размѣрахъ. Никогда нац³ональная честь не поддерживалась съ такимъ достоинствомъ извнѣ, и никогда судебная власть не проявлялась такъ благородно внутри государства. Рѣдко случалось, чтобы какая-нибудь оппозиц³я, мало чѣмъ отличавшаяся отъ явнаго возмущен³я, вызывала злопамятство либеральнаго и великодушнаго узурпатора. Его установлен³я въ томъ видѣ, какъ они начертаны въ "Правительственномъ Актѣ" и въ "Почтительномъ Прошен³и и Совѣтѣ", были превосходны. На практикѣ, правда, онъ часто отступалъ отъ теор³и этихъ установлен³й. Но еслибъ онъ прожилъ еще нѣсколько лѣтъ, его установлен³я, по всей вѣроятности, пережили бы его, а деспотическая его практика скончалась бы вмѣстѣ съ нимъ. Власть его не была освящена древними предразсудками. Она поддерживалась только личными его качествами. Поэтому нечего было опасаться втораго протектера, если только онъ не оказался бы вторымъ Оливеромъ Кромвелемъ. Событ³я, послѣдовавш³я за его кончиною, служатъ полнѣйшимъ оправдан³емъ тѣхъ, которые старались поддерживать его авторитетъ. Смерть его разрушила весь строй общественный. Арм³я возстала противъ парламента, различные отдѣлы арм³и поднялись другъ противъ друга. Секта свирѣпствовала противъ секты. Парт³я строила ковы противъ парт³и. Пресвитер³ане, желая отмстить индепендентамъ, пожертвовали собственною свободой и отступили отъ всѣхъ своихъ старинныхъ принциповъ. Не бросивъ ни единаго взгляда на прошедшее, не потребовавъ ни единой уступки въ будущемъ, они повергли свою свободу къ стопамъ самаго суетнаго и бездушнаго изъ тирановъ.

   Тогда наступили дни, о которыхъ нельзя вспомнить не краснѣя, дни холопства безъ преданности, чувственности безъ любви, дни крошечныхъ талантовъ и гигантскихъ пороковъ, рай холодныхъ сердецъ и узкихъ умовъ, золотой вѣкъ трусовъ, ханжей и рабовъ. Король пресмыкался предъ своимъ соперникомъ, чтобы имѣть возможность давить свой народъ, унижался до стпени французскаго вице-роя и съ угодливымъ безстыдствомъ принималъ унизительныя оскорблен³я и еще болѣе унизительное золото Франц³и. Ласки распутницъ и шутки скомороховъ заправляли политикою государства. Умѣнья у правительства доставало лишь на то, чтобъ обманывать, и религ³и - лишь на то, чтобъ преслѣдовать. Принципы свободы поднимались на смѣхъ каждымъ придворнымъ зубоскаломъ и предавались анаѳемѣ каждымъ священствовавшимъ льстецомъ. Каждый высок³й сановникъ оказывалъ Карлу и ²акову, Вел³алу и Молоху, божеск³я почести, и Англ³я умилостивляла этихъ развратныхъ и жестокихъ идоловъ кровью лучшихъ и храбрѣйшихъ сыновъ своихъ...

   Большая часть сдѣланныхъ нами до сихъ, поръ замѣчан³й о публичномъ характерѣ Мильтона относится къ нему только какъ къ одному изъ членовъ обширнаго класса. Перейдемъ къ указан³ю нѣкоторыхъ особенностей, отличавшихъ его отъ его современниковъ. Для этого необходимо вкратцѣ обозрѣть тѣ парт³и, на которыя дѣлился въ то время политическ³й м³ръ. Мы должны предупредить, что наши замѣчан³я будутъ относиться только къ искреннимъ приверженцамъ той или другой стороны. Во дни общественнаго сотрясен³я, каждая парт³я, подобно восточному войску, сопровождается толпою прихвостней, безполезною и бездушною сволочью, которая рыщетъ по пути слѣдован³я арм³и въ надеждѣ поживиться чѣмъ-нибудь подъ ея защитой, но разбѣгается въ день боя и часто стекается добивать ее послѣ поражен³я. Англ³я въ то время, о которомъ у насъ идетъ рѣчь, изобиловала шаткими и себялюбивыми политиканами, которые переходили на сторону всякаго правительства по мѣрѣ того, какъ оно возвышалось, цаловали руку короля въ 1640 и плевали ему въ лицо въ 1649 году, одинаково радостно ликовали при провозглашен³и Кромвеля протекторомъ въ Вестминстеръ-Голѣ и при вырыт³и его трупа для висѣлицы въ Тиборнѣ, обѣдали телячьими головками или украшали себя дубовыми вѣтками, {Отличительные знаки пуританъ и кавалеровъ.} смотря потому, какъ измѣнялись обстоятельства,- и все это дѣлали безъ малѣйшаго стыда или отвращен³я. Этихъ мы не беремъ въ разсчетъ. Мы дѣлаемъ оцѣнку парт³й по тѣмъ лицамъ, которыя дѣйствительно заслуживаютъ назван³я членовъ парт³и.

   Мы намѣрены поговорить сначала о пуританахъ, едва-ли не замѣчательнѣйшей сектѣ, как³я когда-либо существовали на свѣтѣ. Ненавистныя и смѣшныя стороны ихъ характера очевидны сами собою. Даже бѣглый взглядъ можетъ ихъ замѣтить. Впрочемъ не было недостатка и во внимательно-злобныхъ наблюдателяхъ, указывавшихъ на нихъ другимъ. Въ течен³е многихъ лѣтъ послѣ Реставрац³и, пуритане служили темою неумѣренной брани и насмѣшекъ. Они были отданы въ жертву крайней необузданности печати и сцены въ то время, когда печать и сцена были въ высшей степени необузданны. Они были чужды литературѣ; какъ парт³я, они были нелюбы народу; сами они не могли защищаться, а публика не хотѣла принять ихъ подъ свое покровительство. Поэтому они были безусловно отданы на произволъ сатириковъ и драматурговъ. Изысканная простота ихъ одежды, кислая мина, гнусливое произношен³е, чопорная осанка, длинныя застольныя молитвы, еврейск³я имена, библейск³е тексты, употреблявш³еся ими при всякомъ случаѣ, презрѣн³е къ человѣческой учености, отвращен³е къ изящнымъ удовольств³ямъ,- все это, дѣйствительно, было прекрасною добычею для насмѣшниковъ. Но изучать философ³ю истор³и надлежитъ не по однимъ лишь насмѣшникамъ, и тотъ, кто приступаетъ къ этому предмету, долженъ тщательно остерегаться вл³ян³я могущественной насмѣшки, уже сбившей съ толку многихъ отличныхъ писателей.

  

   "Ессо il fonte del riso, ed ecco il rio

   Che mortali perigli in же contiene;

   Hor qui tener а fren nostro desio,

   Ed esser cauti molto а поi conviene." (*)

   (*) "Вотъ источникъ смѣха, вотъ ручей, который содержитъ въ себѣ смертельныя опасности. Здѣсь надо обуздать наше желан³е и бьпъ очень осторожну." "Освобожденный ²ерусалимъ", XV, 57.

  

   Люди, возбудивш³е народъ къ сопротивлен³ю, проводивш³е свои мѣры въ течен³е длиннаго ряда полныхъ событ³ями лѣтъ, образовавш³е изъ самыхъ ненадежныхъ матер³аловъ лучшую въ Европѣ арм³ю, сдѣлавш³е, въ коротк³е промежутки внутренняго мятежа и бунта, имя Англ³и грознымъ для всѣхъ народовъ земнаго шара, были не дюжинные фанатики. Нелѣпости ихъ большею частью были простыми внѣшними знаками, подобно знакамъ франкмасоновъ... Намъ жаль, что эти знаки не были привлекательнѣе. Намъ жаль, что у людей, мужеству и талантамъ которыхъ человѣчество одолжено безцѣнными услугами, не было ни высокаго изящества, какимъ отличались нѣкоторые приверженцы Карла I, ни утонченной вѣжливости, какою славился дворъ Карла II. Но если нужно сдѣлать выборъ, мы, какъ Бассан³о въ комед³и Шекспира, {"Вениц³анск³й Купецъ", дѣйст. III, явл. 2.} отвернемся отъ блестящихъ ларчиковъ, заключающихъ въ себѣ мертвую голову и голову шута, и остановимся на простомъ свинцовомъ ящикѣ, скрывающемъ сокровище.

   Пуритане были люди, умы которыхъ получили особенный складъ отъ ежедневнаго помышлен³я о высшихъ существахъ и вѣчныхъ интересахъ. Не довольствуясь признан³емъ, въ общихъ выражен³яхъ, Верховнаго Промысла, они обыкновенно приписывали каждое событ³е волѣ Высшаго Существа, для всемогущества котораго ничто не было слишкомъ велико, для всевидѣн³я котораго ничто не было слишкомъ крошечно. Познавать его, служить ему, умиляться имъ, было для нихъ великою цѣлью быт³я. Они съ презрѣн³емъ отвергали обрядное богослужен³е, которымъ друг³я секты замѣняли чистую религ³ю духа. Вмѣсто случайнаго лицезрѣн³я Божества сквозь таинственную завѣсу, они жаждали полнаго созерцан³я его, во всемъ его невыносимомъ блескѣ, и общен³я съ нимъ лицомъ къ лицу. Отсюда получило начало ихъ презрѣн³е къ земнымъ отлич³ямъ. Разница между великими и малыми м³ра сего исчезала для нихъ въ сравнен³и съ безпредѣльнымъ разстоян³емъ, отдѣлявшимъ весь родъ людской отъ Того, на Кого постоянно были устремлены ихъ взоры. Они не признавали другаго основан³я превосходства, кромѣ Его благоволен³я, и, увѣренные въ этомъ благоволен³и, презирали всѣ совершенства и достоинства м³рск³я. Они были незнакомы съ произведен³ями философовъ и поэтовъ; зато были глубокими знатоками откровен³я Господня. Имена ихъ не встрѣчались въ геральдическихъ спискахъ; зато были записаны въ Книгѣ Жизни. Шеств³е ихъ не сопровождалось блестящею свитою служителей; зато надъ ними бодрствовали лег³оны служебныхъ ангеловъ. Чертогами ихъ были нерукотворенныя здан³я, д³адемами - нетлѣнные вѣнцы славы. На богатыхъ и краснорѣчивыхъ, на аристократовъ они смотрѣли съ презрѣн³емъ, потому что считали себя богатыми болѣе драгоцѣннымъ сокровищемъ и краснорѣчивыми болѣе возвышеннымъ словомъ, аристократами по праву древнѣйшаго происхожден³я и священнослужителями по рукоположен³ю могущественнѣйшей десницы. Самый ничтожный изъ нихъ былъ существомъ, съ судьбою котораго соединялось таинственное и страшное значен³е, существомъ, за малѣйшимъ дѣйств³емъ котораго духи свѣта и тьмы слѣдили съ тревожнымъ вниман³емъ, существомъ, которому, еще до сотворен³я неба и земли, предназначено было наслаждаться блаженствомъ, долженствовашимъ продолжаться и тогда, когда ни неба, ни земли не будетъ. Событ³я, которыя близорук³е политики приписывали земнымъ причинамъ, были опредѣлены для него. Для него возникали, процвѣтали и падали царства. Для него Всемогущ³й возвѣстилъ свою волю перомъ евангелиста и арфою пророка. Онъ былъ исторгнутъ не обыкновеннымъ спасителемъ изъ рукъ не обыкновеннаго врага. Онъ былъ искупленъ потомъ не простой агон³и, кровью не земной жертвы. Для него помрачилось солнце, треснули скалы, мертвые возстали и вся природа содрогнулась при мукахъ умирающаго Бога.

   Такимъ образомъ пуританинъ былъ составленъ изъ двухъ различныхъ людей: одинъ изъ нихъ былъ весь самоунижен³е, покаян³е, благодарность, страсть; другой былъ гордъ, спокоенъ, непоколебимъ, проницателенъ. Онъ падалъ ницъ передъ своимъ Творцомъ, но не признавалъ своего короля. Въ своемъ благоговѣйномъ уединен³и онъ молился судорожно, со стонами и слезами. Онъ былъ полупомѣшанъ отъ иллюз³й, иногда прекрасныхъ, а иногда страшныхъ. Онъ слышалъ то лиры антеловъ, то искусительный шопотъ демоновъ. Порою онъ зрѣлъ предъ собой свѣтъ блаженаго видѣн³я, порою съ крикомъ пробуждался отъ призраковъ неугасимаго огня. Подобно Вену, онъ считалъ себя скипетроносцемъ тысячелѣтняго царства. Подобно Флитвуду, онъ восклицалъ въ припадкѣ душевной горечи, что Богъ отвратилъ отъ него ликъ свой. Но когда онъ занималъ мѣсто въ совѣтѣ или опоясывался мечемъ на войну, эти бурныя движен³я души не оставляли ни малѣйшаго слѣда послѣ себя. Люди, видѣвш³е только странныя лица и слышавш³е только стенан³я да плаксивые гимны "благочестивыхъ", могли подсмѣиваться надъ ними. Но не имѣли основан³я смѣяться тѣ, которые встрѣчались съ ними въ залѣ прен³й или на полѣ битвы. Эти фанатики вносили въ гражданск³я и военныя дѣла холодность разсудка и непреклонность воли, качества, по мнѣн³ю нѣкоторыхъ писателей, несовмѣстныя съ ихъ религ³озною ревност³ю, но въ сущности составлявш³я необходимыя ея послѣдств³я. Сосредоточенность ихъ чувствъ на одномъ предметѣ дѣлала ихъ равнодушными ко всѣмъ прочимъ. Одно преобладающее чувство подчиняло себѣ сострадан³е и ненависть, честолюб³е и страхъ. Смерть утратила свои ужасы, наслажден³е - свои прелести. У нихъ были свои улыбки и слезы, свои восторги и печали, но не для предметовъ м³ра сего. Восторженность сдѣлала ихъ стоиками, очистила ихъ души отъ всѣхъ низкихъ страстей и предразсудковъ и вознесла ихъ превыше вл³ян³я опасности и соблазна. Она иногда могла побудить ихъ къ преслѣдован³ю неразумныхъ цѣлей, но никогда не могла заставить ихъ избрать неразумныя средства. Они проходили земное поприще, подобно тому, какъ шелъ желѣзный человѣтъ сэра Артегаля, Талусъ, съ цѣпомъ въ рукахъ, сокрушавш³й и попиравш³й притѣснителей, смѣшивавш³йся съ человѣческими существами, но не дѣливш³й человѣческихъ немощей, не вѣдавш³й ни усталости, ни удовольств³я, ни печали, не уязвимый никакимъ оруж³емъ, не удержимый никакою преградою. {Arthgal - герой V пѣсни аллегорической поэмы Спенсера "The Fairy Queen". Онъ олицетворялъ собою правосуд³е; при немъ находился Talus, который, вооруженный желѣзнымъ цѣпомъ, исполнялъ его приказан³я.}

   Таковъ, по нашему мнѣн³ю, былъ характеръ пуританъ. Мы понимаемъ нелѣпость ихъ обычаевъ. Мы не жалуемъ пасмурности ихъ домашнихъ привычекъ. Мы признаемъ, что строй ихъ умовъ часто искажался, потому что они стремились достичь цѣлей, недостижимыхъ для смертнаго. Мы знаемъ, что они, не смотря на ненависть къ папизму, очень часто впадали въ наихудш³е пороки этой дурной системы, въ нетерпимость и безумную строгость, что у нихъ были свои пустынники и крестовые походы, свои Дунстаны и Де-Монфоры, свои Домнники и Эскобары. Тѣмъ не менѣе, принимая въ соображен³е всѣ обстоятельства, мы не колеблемся признать ихъ храброю, умною, честною и полезною парт³ею.

   Пуритане стояли за дѣло гражданской свободы преимущественно потому, что оно было дѣломъ религ³и. Заодно съ ними, хотя по совершенно инымъ побужден³ямъ, дѣйствовала другая парт³я, далеко не многочисленная, но отличавшаяся знан³ями и талантами. Мы говоримъ о тѣхъ, которытъ Кромвель обыкновенно называлъ язычниками, о людяхъ, которые,- выражаясь языкомъ того времени,- были Ѳомами невѣрными или безпечными Галл³онами въ дѣлѣ религ³и, но которые, съ другой стороны, являлись страстными поклонниками свободы. {Галл³онъ, проконсулъ Ахн³и,- типъ религ³ознаго индифферентизма. См. "Дѣян³я Апостольск³я", гл. XVIII, ст. 12-17.} Воспламененные изучен³емъ древней литературы, они сдѣлали родную страну своимъ кумиромъ и въ образецъ себѣ взяли героевъ Плутарха. Они, кажется, нѣсколько походили на бриссотинцевъ французской революц³и. {Такъ назывались послѣдователи J. P. Brissot, одного изъ коноводовъ жирондистовъ.} Но не совсѣмъ легко провести черту различ³я между ними и набожными ихъ союзниками, подъ тонъ и манеру которыхъ они иногда находили нужнымъ поддѣлываться, и тонъ и манеру которыхъ они иногда, по всей вѣроятности, непримѣтно усвоивали себѣ.

   Переходимъ теперь къ роялистамъ. Мы постараемся говорить о нихъ, какъ говорили объ ихъ противникахъ, совершенно чистосердечно. Мы не будемъ обвинять цѣлую парт³ю въ распутствѣ и низости конюховъ, шулеровъ и уб³йцъ, жаждавшихъ вольничанья и грабежа, стекавшихся съ этою цѣлью изъ всѣхъ берлогъ Вайт-Фраярза подъ знамена Карла и безчестившихъ своихъ союзниковъ безчинствами, которыя никогда не были терпимы строгою дисциплиною парламентскихъ арм³й. Мы возьмемъ типъ болѣе привлекательный. Убѣжденные въ томъ, что дѣло короля было дѣломъ ханжества и тиран³и, мы однако не можемъ не любоваться характеромъ честныхъ старыхъ кавалеровъ. Мы чувствуемъ нац³ональную гордость при видѣ, что наши роялисты не были бездушными, рабодѣпными людьми, сгибающимися на каждомъ шагу и глупо улыбающимися при каждомъ словѣ. Они не были простыми оруд³ями разрушен³я, защищающими безъ любви, уничтожающями безъ ненависти. Было нѣчто свободное въ ихъ подчиненности, нѣчто благородное въ самомъ ихъ унижен³и. Чувство личной независимости было въ нихъ сильно развито. Правда, они шли дожнымъ путемъ, но отнюдь не изъ низкихъ или эгоистическихъ побужден³й. Сострадан³е и романическая честь, предразсудки дѣтства и почтенныя историческ³я имена, дѣйствовали на нихъ обаятельно, подобно могучимъ чарамъ Дуэссы. Подобно рыцарю Краснаго Креста, они воображали, что сражаются за оскорбленную красавицу, тогда какъ въ сущности защищали лживую и гнусную колдунью. {Рыцарь Краскаго Креста представляетъ собою въ "Fairy Queen" олицетворен³е воинствующаго христ³анина. Его любитъ Ува, истинная церковь; но онъ прельщается Дуэссой, церковью римско-католической.} Дѣйствительно, они почти вовсе не вникали въ сущность политическаго вопроса. Не за вѣроломнаго короля и не за церковь, проникнутую духомъ нетерпимости, дрались они, но за старое знамя, развѣвавшееся въ столькихъ битвахъ надъ головами ихъ отцовъ, и за алтари, предъ которыми они получали руки своихъ невѣстъ. Хотя ничто не могло быть ошибочнѣе ихъ политическихъ мнѣн³й, однако они обладали, гораздо въ большей степени, чѣмъ ихъ противники, тѣми качествами, которыя составляютъ прелесть частной жизни. Со многими пороками рыцарей Круглаго Стола въ нихъ соединялись и мног³я ихъ добродѣтели: вѣжливость, великодуш³е, правдивость, нѣжность и уважен³е къ женщинамъ. У нихъ было гораздо больше глубокаго и блестящаго образован³я, нежели у пуританъ. Ихъ манеры были привлекательнѣе, нравы любезнѣе, вкусы изящнѣе, домашн³й бытъ веселѣе.

   Мильтонъ, въ строгомъ смыслѣ, не принадлежалъ ни къ одному изъ описанныхъ нами классовъ. Онъ не былъ ни пуританинъ, ни вольнодумецъ, ни роялистъ. Въ его характерѣ благороднѣйш³я качества всѣхъ парт³й сливались въ гармоническое единство. Изъ парламента и двора, изъ протестантской сходки и готическаго монастыря, изъ похоронно-мрачныхъ собран³й круглоголовыхъ и рождественской пирушки гостепр³имнаго кавалера, его натура извлекала и усвоивала все великое и доброе, отвергая въ то же время всѣ дурныя и вредныя примѣси, которыми были осквернены хорош³е элементы. Подобно пурятанамъ, онъ жилъ какъ бы находясь постоянно на глазахъ у Господа Бога. Подобно имъ, онъ непрестанно помышлялъ о Всемогущемъ Судьѣ и вѣчной мздѣ. Вотъ почему пр³обрѣлъ онъ ихъ презрѣн³е къ внѣшнимъ обстоятельствамъ, ихъ твердость, ихъ спокойств³е, ихъ непоколебимую рѣшимость. Но никто, ни самый холодный скептикъ, ни самый нечестивый насмѣшникъ не былъ такъ, какъ онъ, совершенно чистъ отъ заразы ихъ сумасбродныхъ заблужден³й, ихъ дикихъ обычаевъ, ихъ смѣшнаго языка, ихъ презрѣн³я къ наукамъ и отвращен³я къ удовольств³ямъ. Ненавидя тиранн³ю полною ненавистью, онъ тѣмъ неменѣе обладалъ всѣми драгоцѣнными и украшающими человѣка качествами, составлявшими почти исключительную монопол³ю парт³и тирана. Никто не превосходилъ его здравымъ пониман³емъ значен³я литературы, тонкимъ умѣньемъ цѣнить всякое изящное удовольств³е, рыцарскою деликатностью въ дѣлахъ чести и любви. Хотя его мнѣн³я были демократическ³я, но вкусы и наклонности его гармонировали болѣе съ монарх³ей и аристократ³ей. Онъ находился подъ вл³ян³емъ всѣхъ чувствъ, которыми увлекались доблестные кавалеры; но онъ былъ господиномъ, а не рабомъ этихъ чувствъ. Подобно герою Гомера, онъ наслаждался всѣми прелестями очарован³я, но самъ не былъ очарованъ. Онъ внималъ пѣнью сиренъ, но проходилъ мимо, не приставая къ ихъ роковому берегу. Онъ вкушалъ изъ чаши Цирцеи, но имѣлъ при себѣ вѣрное противояд³е, разрушавшее чары волшебнаго напитка. Иллюз³и, плѣнявш³я его воображен³е, никогда не ослабляли силъ его разума. Государственный человѣкъ не поддавался блеску, торжественности и романтизму, очаровывавшимъ поэта. Наша мысль будетъ понятна всякому, кто сравнитъ мнѣн³я, выраженныя въ трактатахъ Мильтона о прелатствѣ, съ превосходными стихами его о церковной архитектурѣ и музыкѣ въ "Penseroso", изданномъ около того же времени. Непослѣдовательность между тѣми и другими болѣе всего возвышаетъ въ нашихъ глазахъ его личность, ибо она показываетъ, какимъ множествомъ личныхъ вкусовъ и симпат³й жертвовалъ онъ, чтобы сдѣлать то, что онъ считалъ своимъ долгомъ предъ человѣчествомъ. Это - точь-въ-точь борьба, происходящая въ благородномъ Отелло. Его сердце смягчается, но рука его тверда. Онъ не дѣлаетъ ничего изъ ненависти, но дѣлаетъ все изъ чести. Онъ цалуетъ прекрасную обманщицу, прежде чѣмъ убиваетъ ее.

   Остается еще упомянуть о томъ, что придаетъ публичному характеру Мильтона велик³й и особенный блескъ. Стремясь низвергнуть клятвопреступнаго короля и притѣснительную ³ерарх³ю, Мильтонъ стремился къ этой цѣли сообща съ другими. Но вся слава борьбы, которую онъ велъ за наиболѣе драгоцѣнный и наименѣе въ то время оцѣненный видъ свободы, за свободу человѣческаго духа, принадлежитъ ему одному. Тысячи и десятки тысячъ его современниковъ возвышали голосъ противъ корабельной подати и Звѣздной палаты; но немног³е изъ нихъ сознавали болѣе страшное зло нравственнаго и умственнаго рабства и благо, какое послѣдовало бы отъ нескованнаго выражен³я частныхъ сужден³й. Эти предметы Мильтонъ справедливо считалъ самыми важными. Онъ желалъ, чтобы народъ могъ не только самъ себя облагать податями, но и думать самъ за себя; онъ желалъ, чтобы народъ освободился не только отъ владычества Карла, но и отъ владычества предразсудковъ. Онъ зналъ, что тѣ, которые съ самыми благими намѣрен³ями упускали изъ виду эти задачи реформы и довольствовались низложен³емъ короля съ заключен³емъ въ тюрьму недоброжелателей, дѣйствовали подобно неосторожнымъ братьямъ въ его поэмѣ, которые, спѣша разсѣять шайку колдуна, пренебрегли средствами освободить плѣнницу. Они думали только о побѣдѣ, тогда какъ имъ слѣдовало думать о расколдован³я.

  

   "Oh, ye mistook! Ye should have snatched his wand

   And bound him fast. Without the rod reversed,

   And backward mutters of dissevering power,

   We cannot free the ladу that sits here

   Bound in strong fetters fixed and motionless." (*)

   (*) "О, вы ошиблись! Вамъ бы слѣдовало захватить его жезлъ и самого его крѣпко связать. Безъ перевернутаго жезла и безъ разрѣшающей силы навыворотъ произнесеннаго заклинан³я, мы не можемъ освободить даму, которая неподвижно сидитъ здѣсь, закованная въ крѣпк³я цѣпи."

  

   Перевернуть магическ³й жезлъ, произнести заклинан³е навыворотъ, разрушить узы, приковывавш³я оцѣпенѣлый народъ къ заколдованному мѣсту - такова была благородная цѣль Мильтона. Къ ней устремлялась вся его общественная дѣятельность. Ради нея примкнулъ онъ къ пресвитер³анамъ, ради нея же покинулъ ихъ. Онъ участвовалъ въ ихъ опасной борьбѣ, но отвернулся съ презрѣн³емъ отъ наглаго ихъ торжества. Онъ видѣлъ, что они, подобно побѣжденнымъ ими, были враждебны свободѣ мысли. Поэтому онъ приминулъ къ индепендентамъ и потребовалъ, чтобы Кромвель разбилъ вѣковую цѣпь и спасъ свободную совѣсть изъ лапъ пресвитер³анскаго волка... Его нападки были вообще направлены не столько противъ частныхъ злоупотреблен³й, сколько противъ тѣхъ глубоко укоревившихся заблужден³й, на которытъ основаны почти всѣ злоупотреблен³я: противъ рабскаго повиновен³я авторитетамъ и неразумной боязни нововведен³й.

   Чтобы сильнѣе потрясти основан³я этихъ унизительныхъ чувствъ, онъ всегда избиралъ для себя самыя опасныя литературныя обязанности. Онъ никогда не участвовалъ въ арр³ергардѣ войска, уже овладѣвшаго наружными укрѣплен³ями и ворвавшагося въ брешь. Онъ стремился впередъ охотникомъ. Въ началѣ переворота онъ съ неподражаемой энерг³ей и краснорѣч³емъ писалъ противъ епископовъ. Но когда оказалось, что его мнѣн³е, по всей вѣроятности, одержитъ верхъ, онъ перешелъ къ другимъ предметамъ и предоставилъ прелатство толпѣ писателей, спѣшившихъ теперь оскорблять падающую парт³ю. Нѣтъ предпр³ят³я опаснѣе внесен³я свѣточа истины въ тѣ мрачныя и зараженныя трущобы, гдѣ никогда не с³ялъ срѣтъ. Но Мильтовъ любилъ проникать въ среду вредныхъ испарен³й и не боялся страшнаго взрыва. Самый отьявленный хулитель его убѣжден³й долженъ почтить въ немъ отвагу, съ какою онъ отстаивалъ ихъ. Онъ вообще предоставлялъ другимъ честь объяснить и защищать популярныя стороны его религ³озныхъ и политическихъ вѣрован³й. Самъ же онъ останавливался на тѣхъ сторонахъ, которыя большинствомъ его соотечественниковъ отвергались какъ преступныя, или осмѣивались какъ парадоксальныя. Онъ стоялъ за разводъ. Онъ нападалъ на господствовавш³я системы воспитан³я. Его лучезарное и благотворное шеств³е походило на шеств³е бога свѣта и Плодород³я.

  

   "Nitor in adversum; nec me, qui caetera, vincit

   Impetus, et rapido contrarias evebor orbi." (*)

   (*) "Противъ течен³я плыву, силѣ противясь, что все побѣждаетъ. Ей вопреки, не увлекаюсь быстрымъ вращеньемъ земли."

  

   Слѣдуетъ пожалѣть, что прозаическ³я сочинен³я Мильтона въ наше время такъ мало читаются. По исполнен³ю, они заслуживаютъ вниман³я всякаго, кто желаетъ ознакомиться съ полною мощью англ³йскаго языка. Они изобилуютъ мѣстами, въ сравнен³и съ которыми превосходвѣйш³я рѣчи Борка оказываются ничтожными. Они точь-въ-точь похожи на золотую парчу, жосткую отъ пышнаго шитья. Даже въ первыхъ книгахъ "Потеряннаго Рая" велик³й поэтъ ни разу не достигалъ такой высоты, какъ въ тѣхъ мѣстахъ полемическихъ своихъ сочинен³й, въ которыхъ чувства его, возбужденныя борьбою, прорывались наружу взрывами благоговѣйнаго и лирическаго восторга. Это - выражаясь его собственнымъ величественнымъ языкомъ - "семеричный хоръ аллилуй и арфныхъ симфон³й."

   Мы намѣревались подробнѣе разсмотрѣть эти сочинен³я, разобрать особенности слога, обстоятельно поговорить о возвышенной мудрости "Ареопагитики" и мощномъ краснорѣч³и "Иконоборца" и указать на нѣкоторыя великолѣпныя мѣста, встрѣчающ³яся въ "Разсужден³и о Реформац³и" и въ "Возражен³емъ Ремонстранту". Но объемъ, какого уже и безъ того достигли наши замѣчан³я, дѣлетъ это невозможнымъ.

   Пора кончать. А между тѣмъ мы почти не можемъ оторваться отъ предмета. Дни, непосредственно слѣдующ³е за издан³емъ этого трактата Мильтона, кажутся какъ бы особо отмѣченными и посвященными его памяти. И насъ едва-ли осудятъ, если окажется, что на этой тризнѣ мы замѣшкались у его гробницы, какъ бы ничтожна мы была жертва, которую мы ей приносимъ. Пока эта книга лежитъ на нашемъ столѣ, намъ представляется, что мы современники ея автора. Мы переносимся за полтораста лѣтъ назадъ. Намъ почти грезится, что мы посѣщаемъ его въ его маленькомъ жилищѣ, видимъ его сидящимъ предъ стариннымъ органомъ подъ полинявшими зелеными занавѣсями, подмѣчаемъ быстрое миганье его глазъ, тщетно ищущихъ дневнаго свѣта, читаемъ въ чертахъ его благороднаго лица гордую и печальную истор³ю его славы и скорби. Мы воображаемъ себѣ бездыханное молчан³е, съ какимъ мы внимали бы иалѣйшему его слову, то страстное благоговѣн³е, съ какимъ мы преклонились бы цаловать его руку и плакать надъ нею, то усерд³е, съ какимъ мы пытались бы утѣшить его,- если только подобный духъ могъ нуждаться въ утѣшен³и,- утѣшить въ пренебрежен³и къ нему вѣка, недостойнаго его талантовъ и доблестей, то рвен³е, съ какимъ мы оспаривали бы у его дочерей, или у друга его, квакера Эльвуда, право читать ему Гомера, или записывать безсмертные звуки, истекавш³е изъ его устъ.

   Это, быть можетъ, безумныя чувства. Все-таки намъ нечего стыдиться ихъ, и мы не огорчимся, если написанное нами въ какой бы то ни было степени возбудитъ ихъ въ другихъ сердцахъ. Мы не привыкли творить себѣ кумировъ ни изъ живыхъ, ни изъ мертвыхъ и полагаемъ, что нѣтъ болѣе вѣрнаго признака слабаго и дурно направленнаго ума, какъ та наклонность, которую, за недостаткомъ лучшаго назван³я, рѣшаемся окрестить босвелизмомъ. Но есть немног³е характеры, выдержавш³е самое тщательное испытан³е и самыя строг³я пробы, испытанные въ горнилѣ и оказавш³еся чистыми, взвѣшенные на вѣсахъ и оказавш³еся полновѣсными,- характеры, общимъ голосомъ человѣчества признанные цѣльными и видимо отмѣченные печатью Всевышняго. Такихъ великихъ людей, надѣемся, мы умѣемъ цѣнить, а Мильтонъ былъ именно изъ такихъ. Видъ его книгъ, звукъ его имени, пр³ятны для насъ. Мысли его похожи на тѣ небесные плоды и цвѣты, которые Дѣва-Мученица Массинджера ниспосылала изъ райскихъ садовъ на землю и которые отличались отъ произведен³й другихъ почвъ не только превосходнѣйшимъ цвѣтомъ и сладостью, но и чудесною способностью укрѣплять и исцѣлять страждущихъ {Philip Massinger - одинъ изъ лучшихъ англ³йскихъ драматическихъ писателей, современникъ Шекспира.}. Онѣ обладаютъ могучимъ свойствомъ не только услаждать, но и возвышать и очищать духъ нашъ. И мы не завидуемъ тому, кто можетъ изучать жизнь или сочинен³я великаго поэта и патр³ота безъ желан³я соревновать ему, не въ создан³и, конечно, возвыщенныхъ произведен³й, которыми ген³й его обогатилъ нашу литературу, но въ ревности, съ какою онъ трудился для общественнаго блага, въ твердости, съ какою онъ переносилъ всякое личное бѣдств³е, въ гордомъ пренебрежен³и, съ какимъ онъ глядѣлъ на искушен³я и опасности, въ смертельной ненависти, какую онъ питалъ къ ханжамъ и тиранамъ, и въ вѣрѣ, какую онъ такъ строго хранилъ, въ свое отечество и въ свою славу.