nbsp; Убедившись, что ребенок умер в пламени, А-на прославила Бога, вышла из избы и занялась обычными делами по хозяйству. Тем временем сноха возвращается в избу и, ничего не подозревая, берет клюку, чтобы, по обыкновению, помешать в печке, как вдруг с ужасом замечает в страшном пламени обгорелый, почерневший и обезображенный труп ребенка... Вскоре вся семья узнала ужасную истину. Поднялся плач, рыдания. Отец ребенка упал на лавку, вместе с вынутым из печи трупом дитяти. В эту минуту А-на, окончив свои занятия, входит в избу.
При виде семьи, убитой горем, А-на вдруг почувствовала страх, опустила бывший в руке ее подойник, присела у самых дверей на лавку и задумалась. Но она вскоре опра-
148
вилась, подошла к семейным и, отталкивая постепенно каждого из них от трупа, говорила:
- Полноте-ко вы, полноте! Молитесь-ко вы лучше Богу, Пресвятой-то Богородице, да матушке-то аллилуие!... Аллилуия, аллилуия, слава Тебе Боже! Аллилуия, аллилуия, слава Тебе Боже!
М-ва была, конечно, арестована и отдана под суд. К сожалению, в печати, сколько нам известно, не было известий о результатах следствия и суда по этому делу. Лишь в Пермских Епархиальных Ведомостях находим некоторые сведения, хотя отчасти разъясняющие мотивы этого чудовищного преступления.
А-на М-ва имела около тридцати лет в момент совершения преступления. В детстве она была воспитана своими родителями "в строгих правилах единоверия". По свидетельству местного священника Иоанна Мизерова, она, до самой катастрофы, "никогда и ничем не обнаружила своего отпадения от св. церкви и хотя строго держалась правил единоверия, но была послушна православной церкви, ходила к богослужению и, как значится по исповедным росписям, бывала на исповеди и у Св. Таин причастия". Замуж она вышла за вдовца, крестьянина деревни Клюкиной, М-ва, и, по отзыву его, в продолжение 4-х лет жила с ним в мире и согласии, была весьма хорошая хозяйка и очень внимательная и попечительная мачеха к своим пасынкам.
Отец Мизеров не раз беседовал с А-ной М-вой в то время, как она содержалась под арестом за свое преступление. "На все мои вопросы, - писал по этому поводу о. Мизеров, - сверх всякого моего ожидания, арестованная отвечала мне с большою охотою и отвечала ясно, раздельно и довольно обдуманно. Никаких признаков умоисступления я в ней не заметил. В преступлении своем она созналась с первого раза и хотя не принесла еще чистосердечного раскаяния, но, кажется, весьма близка к этому... По всему видно, что А-на М-ва довольно простодушная и весьма доверчивая женщина, по крайней мере, такой представилась она мне с первого раза, и, по моему, это-то простодушие и излишняя доверчивость А-ны и была причиною ее несчастия".
Объясняя совершение М-вою преступления влиянием на нее расколоучителей, священник Мизеров приводит в своей статье
некоторые сведения о современном состоянии раскола в Шадринском уезде. По его словам, "в последние два-три года по всей северо-восточной части Шадринского уезда стало заметно какое-то особенное движение в расколе... Раскольники как-то особенно засуетились, стали ожидать себе чего-то необыкновенного и все ближе и ближе начали скучиваться около своих наставников".
Причиною такого движения было, как оказалось, появление нового и небывалого в тех местах учения об антихристе. По этому учению, несколько лет тому назад в каких-то восточных странах Перские (уж не Пермские ли?) земли от одной нечестивой жидовки родился отрок, который и есть антихрист. Отрок этот скрывается в настоящее время где-то в горах, из которых нежданно, негаданно и явится в мир, как только достигнет 30-ти летного возраста.
Этого нового учения об антихристе придерживалась и А-на М-ва. В беседах своих с священником она высказывала ему, что в скором времени антихрист будет царствовать в мире, но не духовно или мысленно, как думали до сих пор раскольники, а чувственно, и что антихрист этот уже родился от одной нечестивой девицы-жидовки. Учение это, появившись в начале в Ольховском единоверческом приходе (где жила А-на М-ва), вскоре распространилось по всей северо-восточной части Шадринского уезда. В это время из среды раскольников особенно выделился по своему влиянию один еще довольно молодой, грамотный крестьянин. Он приходился ближайшим родственником А-ны М-вой, которая не задолго до убийства дочери довольно долго гостила у этого расколоучителя.
Родственник А-ны толковал и объяснял священное писание всем, кто только приходил к нему. А ходили к нему очень многие крестьяне послушать его рассказы о каких-то "страстях Христовых". От него-то наслушалась А-на М-ва рассказов о какой-то мнимой рабе Божией "матушке аллилуие", которая будто бы, спасая от жидов Христа, подобно А-не, бросила в раскаленную печь своего грудного ребенка и взяла к себе на руки самого истинного Христа и тем спасла Его от преследования со стороны жидов. Вот этой-то "матушке аллилуие" и старалась подражать А-на М-ва *).
*) Пермские Епархиальные Ведомости 1870 г., N 24.
150
Здесь, очевидно речь идет об известной "Аллилуевой жене милосердой", стих о которой распевается на разные лады среди последователей глухой нетовщины. В этом стихе рассказывается, что Христос-младенец, преследуемый "жидами, книжниками, архиереями и злыми фарисеями", хотевшими предать его злой смерти, укрылся в келью к аллилуевой жене милосердой, которая в это время топила печку, держа на руках своего ребенка. Христос предложил аллилуевой жене бросить в печь ее ребенка и взять на руки его, Христа. Едва она успела выполнить это, как к ней в келью ворвались жиды и фарисеи и начали ее расспрашивать: куда она спрятала Христа? Аллилуева жена указала в печь; жиды и фарисеи, увидав в пламени аллилуева младенца, приняли его за Христа и возликовали от радости. Но вот запели петухи, и жиды-антихристы пропали. Тогда совесть начинает мучить аллилуеву жену милосердую, что она погубила своего ребенка, бросивши его в печь. Она слезно плачет, громко причитает:
Как возговорит ей Христос, Царь Небесный:
"Ох, ты гой еси, аллилуева жена милосерда,
Загляни-ка ты в печь во пламя".
Оказывается, что в печи, вместо огня появляется "вертоград прекрасный".
В вертограде травонька муравая,
Во травоньке ее чадо гуляет,
С ангелами песни воспевает,
Золотую книгу евангельску читает,
За отца, за мать Бога молит.
Аллилуева жена поражена, а Христос, обращаясь к ней, говорит:
"Ох ты гой еси, аллилуева жена милосерда,
Ты скажи мою волю всем моим людям,
Всем православным христианам,
Чтобы ради меня они в огонь кидались,
И кидали бы туда младенцев безгрешных,
Пострадали бы все за имя Христа-света,
Не давались бы в прелесть хищного волка,
Хищного волка, антихриста злого.
Что антихрист на земле взял силу большую,
Погубить во всем свете веру Христову,
Поставить свою злую церковь и т. д. *).
Несмотря, однако, на этот призыв, принесение детей в жертву чрез сожжение случается сравнительно довольно редко; гораздо чаще в таких случаях прибегают к помощи ножа. Но бывают и совершенно оригинальные способы и формы подобных жертвоприношений.
Так, в Суксунском заводе, Пермской губернии, один крестьянин, - это было в царствование Императора Николая Павловича, - принес в жертву Богу двух своих детей, которых он зарыл в лесу в муравейнике. Его судили за это и он был наказан на эшафоте в самом Суксуне. Местные жители до сих пор хорошо помнят это происшествие *).
Крестьянин Владимирской губернии, Никитин, сжег свой дом и в нем двух собственных малюток, которых перед тем он только что зарезал ножом на горе, за селением. На допросах он хладнокровно показывал, что поступил так, начитавшись библии, и совершил детоубийство, подражая Аврааму, принесшему в жертву Богу сына своего Исаака, что в то время, когда он колол детей ножом, жена его, мать малюток, говорила слова, молитвенно объяснявшие цель заклания. Никитин был, разумеется, наказан и сослан в Сибирь.
Действующими лицами в подобных случаях чаще всего являются последователи нетовщины или спасова согласия. Так, в той же Владимирской губернии, в деревне Слободищи, Вязниковского уезда ***), крестьянин Михаил Федоров Куртин (57 лет), принадлежавший к секте "спасово согласие", зарезал родного сына своего, семилетнего мальчика Григория, или, как он выражался на суде, "заклал сына своего в жертву Спасу".
Дело о Куртине производилось в 1867 году во владимирской уголовной палате. Куртин чистосердечно сознался в своем преступлении и подробно рассказал о мотивах, которые руководили его в этом деле.
*) Сборник русских духовных стихов Варенцова, Спб., 1860 г., стр. 175-76.
**) Записано со слов пермского старожила М. М. Сыропятова.
***) Удельная деревня Слободищи лежит при речках Кетиже и Вощиковке, в 19 верстах от уездного города, и состоит из 28 дворов.
152
- Я с издетства состою в спасовом согласии, - говорил Куртин на допросе, - эту веру исповедывали мой отец и мать; учение этой секты перешло к нам от деда. На исповеди и у св. причастия, по православному обряду, я никогда не бывал и жене своей не позволял, обратив ее в свою секту. Однажды, в праздник знамения Пресвятой Богородицы, я долго молился и плакал о том, что нет на земле людям спасения, и все должны погибнуть. Ночью печаль моя сделалась так велика, что я не мог уснуть ни на минуту, и несколько раз вставал с постели, затепливал свечи пред иконами и молился со слезами, на коленях, о своем спасении и спасении семейства своего от погибели вечной. Тут мне пришла на ум мысль спасти сына своего, и так как сын мой, Григорий, семилетний, был очень резв, весел и смышлен не по летам, то, опасаясь, что, после моей смерти, сын этот развратится в вере и погибнет на век в геенне вечной, я решился его зарезать, чтобы тем приготовить ему верный путь в Царствие Небесное. С мыслью зарезать сына, - продолжал Куртин, - я вышел на заре в задние ворота и стал молиться на восход, прося у Спаса знамения, что если после молитвы придет мне снова мысль эта в голову с правой стороны, то я принесу сына Богу в жертву, а если слева, то нет, так как, по мнению нашему (т. е. спасовцев), помысел с правой стороны есть мысль от ангела, а с левой - от диавола. По окончании молитвы помысел этот пришел ко мне с правой стороны, и я с веселием в душе возвратился в избу.
Здесь, на коннике (род широкой лавки) сын его, Григорий, мирно спал вместе с матерью своею, Аграфеной Михайловной, которая страстно любила его за смышленность и ум не по летам. Куртин, опасаясь препятствий со стороны жены, разбудил ее и послал за овчинами в деревню Перово, а сам, оставшись наедине с сыном, сказал ему: "Встань, Гришенька, надень белую рубашку; я на тебя полюбуюсь".
- У меня, тятя, нет такой рубахи, - отвечал Гриша. - Мама еще не сшила.
По показанию жены Куртина, муж ее за несколько дней до этого приставал к ней, чтоб она сшила белую рубаху сыну, но почему именно ему хотелось этого, она догадаться не могла.
- Надень хоть мою белую рубаху, - сказал Куртин сыну, - все равно.
- Хорошо! - отвечал мальчик и надел отцовскую белую рубаху.
Куртин объяснил суду, что, по учению спасова согласия, умирать в пестрядинной и вообще цветной рубахе - грех.
- Вот так! - сказал Куртин, когда надел на сына белую рубаху. - Теперь ляжь, умница, на лавочку, я на тебя полюбуюсь.
Сын лег на лавку в передний угол. Отец заботливо подложил ему в голову полушубок и присел к нему. Затем поднял подол рубашки и, вынув спрятанный заранее в рукаве нож, он нанес им сыну несколько ударов в живот. Мальчик затрепетал и начал биться, причем постоянно натыкался на нож отца, вследствие чего на животе его оказалось множество ран. Тогда отец, желая прекратить страдания сына, разом распорол ему живот сверху до низу... Мальчик потерял силу сопротивляться, но не умер в тот же момент.
Заря, занимавшаяся на востоке, светила убийце в окно при совершении им преступления, но когда сын был зарезан, в окнах вдруг появились первые лучи восходящего солнца и багровым светом упали на лицо невинной жертвы. Куртин, по его словам, при этой случайности встрепенулся, руки его дрогнули, нож выпал из рук, и он упал на колени перед образами с молитвою, прося Бога принять милостиво новую жертву.
Сын, облитый кровью, еще дышал, когда отец обратился к нему с следующими словами:
- Прости меня, Гришенька, Христа ради, за то, что я нанес тебе такую скорбь.
Умиравший, но не потерявший еще сознания сын отвечал:
- Прощай, тятенька.
Но отец не удовлетворился этим ответом: он поправил сына на лавке и затем велел ему сказать слова: "Бог тебя простит, батюшка".
Мальчик коснеющим языком повторил:
- Бог тебя простит, батюшка!
Тут я подумал, - объяснил Куртин на допросе, - что на том свете сын мой назовется отроком, а потому надобно
154
ему "уставить звезды"; для этого я затеплил тотчас свечу к образам и, молясь на исходе души сына, велел ему повторять за собою молитву: "Богородице дево, радуйся", что он и исполнил, прошептавши ее за мною слабым голосом. Последние слова он, однако, не выговорил и вдруг замолк... Когда я стоял на коленях пред образами и сын мой плавал в крови, то вошла вдруг в избу возвратившаяся жена моя, и, с первого взгляда узнав все случившееся, упала от страха на землю пред мертвым сыном.
Куртин, поднявшись с пола, сказал жене: "Иди и объявляй обо всем старосте. Я сделал праздник святым!
Сбежавшиеся в избу соседи нашли Куртина стоящим пред образами и молящимся Богу.
Разумеется, он немедленно был арестован и заключен в острог. Здесь, не дождавшись решения суда, он умер, уморив себя голодом *).
Убивать себя, убивать своих близких, кровных, дорогих людей, - все это так дико, так противно человеческой природе, что невольно является вопрос о психической нормальности субъектов, прибегающих к подобным изуверствам. Психиатры давно уже считают подобного рода людей душевно-больными, субъектами "с расстроенной психической сферой". Приводим случай, в котором патологический элемент проявился с особенной отчетливостью. Случай этот интересен еще в том отношении, что тут действующим лицом является не последователь какой-нибудь изуверской секты, а лицо протестантского вероисповедания, которое, как известно, считается рационалистическим.
21 июня 1883 года в Финляндии, в местечке Туусула, Нюландской губернии, молодая 18-ти летняя крестьянская девушка, Мария Бакман в припадке умопомешательства, под влиянием постоянных религиозных размышлений убила двух мальчиков, а потом и себя. Утром, в день убийства, она была на работе с родителями и ничем не обнаруживала душевного расстройства. После обеда, когда сестра Марии принялась мотать шерсть, а родители легли спать, она ушла в отдельную комнату. Войдя через несколько времени в общую избу с крайне
*) Голос 1867 г., N 253, корреспонденция из г. Владимира, и Новое Время 1868 г., N 137, статья Ф. Ливанова.
мрачным взглядом, она с силой отодвинула стол, схватила висевший на стене топор и, несмотря на сопротивление сестры, ударила им двух спавших в избе мальчиков. Проснувшиеся родители бросились к раненым и унесли их на двор, чтобы перевязать раны. Мария тем временем схватила бритву и нанесла себе глубокие раны в шею. Потом, шатаясь и истекая кровью, она подошла к своим жертвам, легла подле них и умерла.