Шулятиков Владимир Михайлович - Из теории и практики классовой борьбы, Страница 2 - Книги

осит с собою крупные удобства жизни (et utiles, et magna commoda vitae afferentes), это я признаю"¹. "При богатстве для умеренности, щедрости, уменья быть осмотрительным. размерять свои шаги, выказывать себя с блестящей стороны - широкое поприще".²

¹ Senecae: "De vita beata". cap. XXIV, 5.

² Ibid, cap. XXII, I.

Даже мудрец (philosophus) не должен отказывается от богатства: "Никто не осудил мудрость на бедность". Разумеется, богатство должно быть приобретено честным путем.

"Будут у мудреца громадные средства, но не награбленные, не покрытые ничьей кровью, приобретенные не несправедливостью, не грязным ремеслом... Сколько хочешь, поноси их, - честное богатство! И мудрец не отвергнет благословление судьбы... О великий муж, о славный богач!.. Почему же он откажет богатству в хорошем пристанище? Пусть оно придет, пусть будет гостем. Он не выгонит богатства из дому. На каком основании? Скажет "ты бесполезно", или "я не умею пользоваться богатством"... "Он будет раздавать его".

Но мудрец считает себя обязанным тут же предостеречь некоторых наивных слушателей. "Что вы насторожили уши? что раскрыли карманы? Он будет раздавать его людям хорошим или тем, кого он надеется сделать хорошими людьми. Он будет дарить с величайшей осмотрительностью, выбирая достойнейших. Его карман часто открывается, но дыр в этом кармане нет: много сокровищ выходит, но не выпадает оттуда".¹ Правда, мудрец заявляет, что его щедрот лишены лишь люди порочные (turpes), которым все равно помочь нельзя, но мы знаем ценность подобных заявлений, исходящих от носителей "организаторского" миросозерцания. Кто принадлежит к числу достойнейших и кто к числу порочных? Достойнейший - тот, кто умеет достойнейшим образом удерживать в своих руках орудия и средства производства; порочный тот, кто делать этого не умеет или же не имеет счастья принадлежать к "благословенным судьбою" собственникам. Впрочем, можно иногда наградить или облагодетельствовать человека "подлого звания": "природа велит помогать людям: рабы ли, или свободные, свободно рожденные или вольноотпущенники, не все ли равно".² Но известно, кого из рабочих награждают и благодетельствуют, напр., современные "отцы" промышленности: выражающих готовность в той или иной форме поддерживать устои эксплуататорского произвола, напр., штрейкбрехеров, т. е. как раз тех, кто в глазах сознательных пролетариев является turpis, является предателем своего класса. Или кого из рабов "благодетельствовали" древние патриции: опять таки выше всего ставивших "господские интересы".

Мы цитировали автора трактата "О блаженной жизни". Так оправдывает он - один из самых крупных софистов командующих классов - ссылаясь и на "благословляющую" судьбу и на "повелевающую" природу, - усвоенную организаторами позицию. От времени первых завоевательных шагов организаторов до времени, в которое жил Сенека, - длинный путь технического прогресса.

На развалинах коммунистического строя выросло громадное рабовладельческое государство, концентрировавшее в своих руках нити торговли и производства всего античного мира. Одним словом, opганизаторы ушли далеко вперед по избранному нами пути. Сенека формулирует вопрос о соотношении коммунистического и организаторского идеалов в его сравнительно поздней, усложненной редакции.

Требуется особенная софистическая ловкость, чтобы доказать тезис: богатство не только не препятствует, а, напротив, содействует развитию и проявлению различных "добродетелей", - в частности, щедрости. Для нас данная постановка вопроса интересна вот чем: она очень ярко свидетельствует о решительном торжестве "захватного" начала над старым укладом жизни. Обладание богатством объявляется условием, определяющим возможность нравственного совершенства. To, что является отголоском старокоммунистической системы производства (щедрость), ставится в причинную зависимость от позднейшей системы социально-экономических отношений (от богатства, основанного на обладании средствами производства). Историческую хронологию начинают вести с обратного конца - от "сотворения" частной собственности.

Конечно, приводя пример Сенеки, мы отнюдь не хотим сказать, что именно ко времени римского стоика следует приурочить возникновение теории, согласно которой так называемая добродетель составляет привилегию, монополию собственников средств производства. Мы воспользовались трактатом Сенеки лишь как яркой формулировкой взглядов, развившихся в разных общинах и получивших в разное время, под влиянием разных условий технического прогресса, то эмбриональное, то более определенное выражение. Без сомнения, идеология римских "организаторов" эпохи Нерона полнее, яснее и решительнее подчеркивает основные тенденции идеологии господствующих классов, чем идеология организаторов общин и государств, менее успевших до того времени развиться в техническом отношении. Но, повторяем, римские организаторы эпохи Нерона вовсе не изобрели означенных тенденций: эти тенденции являлись повсеместно необходимым сопутствующим элементом роста организаторско-владельческой группы.

Итак, только "благородным" и богатым предоставлено право на нравственную высоту и совершенство. Людям физического труда, работникам, наемникам рабам "путь добродетели закрыт". Не могут они, например, быть щедрыми, не могут быть также "умеренными", сохранять душевное и моральное равновесие. Только благородный знает меру всех вещей: здесь опять мы сталкиваемся с переживаниями глубокой старины - с памятью о первобытном организаторе-распределителе продуктов производства и самых работ. Один организатор может, как следует, все рассчитать и взвесить, он один имеет правильное представление о "целом" экономическом организме и его частях, об отношении последних между собою и к целому.¹ Естественно, владея тайнами гармонии целого - общества, он должен владеть тайнами гармонии и отдельной личности. Самое понятие о личности, об отдельной особи было выработано именно развитием организаторской группы. Это понятие о самом организаторе, об его "я", выделившемся из рядовой массы общинников и противостоящем последней, как нечто совершенно отличное. И, естественно, организаторы отказывали простым смертным в знании личности, ее потребностей и способностей. Одни представители социальных верхов могут знать секрет управления ею, одни они могут наставлять ее во всех обстоятельствах, на надлежащий путь. Рядовые общинники лишены возможности регулировать свои действия. He будучи направляемы организаторами, они роковым образом осуждены блуждать в темноте, поминутно терять равновесие, нарушать "меру". До сих пор широко распространено предубеждение против уменья представителей низших слоев народа владеть собою: "мужик", в сознании традиционно мыслящей публики, синоним чего-то невоздержанного, неумеренного, хватающего через край, лишенного твердых "нравственных" устоев. Патент на последние, повторяем, берут себе командующие классы. Никто же благ, токмо они!

И это далеко не единственный, далеко не самый важный для них патент. Реальная сила его не велика, сравнительно с тем, что дают им привилегии вершить суд.

В ранний период истории первобытного общества, при совершении преступления, в дело мог вмешиваться каждый член общины. Это значило, что преступление касается всей данной социальной группы (рода, клана, племени). И на каждом члене общины лежали юридические обязанности - каждый член общины должен был, при случае, брать на себя роль заступника общих интересов, в той или иной форме поправлять вред, причиненный общине преступлением. Под самым преступлением понимали нечто совершенно иное, чем теперь. Элемент ответственности не входил в содержание означенного понятия. Оно не было затемнено позднейшими наслоениями, а схватывало именно то, чем преступление является по существу. Выражаясь древнеиндийским термином, преступление - это aparadha - непорядок, т. е. нарушение установленного порядка производственного процесса и обусловленных этим процессом "организующих" норм (имущественных, семейных, религиозных, даже эстетических). Например, нарушение ритма хоральной песни или пляски являлось aparadha (и, прибавим, в некоторых общинах каралось смертью). Хотя за свой проступок виновный нравственно не отвечал, тем не менее, он платился за него. - Опять таки это не было наказание в современном смысле юридического термина, просто удаление элемента, вносящего в ход общественно-экономической жизни беспорядок. Удаление - простейший, естественный способ самозащиты первобытной группы.

Так было до авантюристического выступления организаторов. Затем начинается радикальная перестройка всего здания юридических отношений. Похитители средств производства похищают у общинников права на вершение суда и расправы. Правда, еще раньше община возложила на них юридические функции. Но это вещь иная: никакой монополии не было места, участие общинников в "расправе" отнюдь не исключалось, речь шла не об "абсолютных" правах, юридической власти не существовало. Теперь, помимо всего прочего, наряду с созданием юридической власти, возникает институт власти законодательной. Затем реформируется понятие преступления и наказания. Если раньше преступление почиталось чем-то стихийным, своего рода болезнью,¹ которая обусловливается не внутренними, а внешними причинами, за которую преступник не несет "ответственности", теперь постепенно вводится понятие о внутреннем источнике преступления, о злой воле. Преступления начинают квалифицироваться, как преднамеренные и непреднамеренные, вольные и невольные. Преступник признается несущим ответственность. Сначала он отвечает перед целым родом, или целой общиной (отголосок воспоминаний о коммунальной собственности на средства производства). Затем устанавливается мал помалу новый принцип: совершивший преступление совершил его против организаторов, "согрешил" перед ними. Дальнейший этап развития юридических основоположений: ответственного перед ними преступника организаторы могут миловать или не миловать по своему усмотрению. В прежние времена судьи не имели права освободить нарушителя "порядка" от кары; кара - дело общины, определяется интересами последней. Теперь - на первом плане интересы частных собственников средств производства: кара зависит от частных интересов. Право на наказание индивидyaлизиpуeтcя.

Мы должны остановиться на крупном моменте охарактеризованной эволюции - на новоявленном понятии о злой воле. Необходимо выяснить его социально-экономическую родословную. Прежде всего - "воля": откуда взялось это понятие, само по себе, без отношения к сопутствующему ему определению "злая"? Оно принадлежит к категории таких понятий, как душа, первопричина, двигающая сила, сложившихся в атмосфере "авторитарного мышления"¹. Как все эти родственные между собой понятия, "воля" указывает на личность организатора, суммирует отношения организующих с организуемым. Воля - это направляющая, регулирующая, распоряжающаяся психика представителя командующего центра. Обладать волей, - в сущности, составляет привилегию организаторов. Но обладать злой волей, т. е. волей, вносящей беспорядок и расстройство в область данной системы производства, было бы для организаторов крайне невыгодной привилегией. Правда, на первых порах возникновения организаторской группы, тогда, когда организаторские посты были выборными и организаторы не являлись существами "высшего типа", - действительно, неудача того или иного предприятия ставилась в зависимость от умелости и распорядительности вожака. Вожака "удаляли". С постепенным ростом общественного значения организаторов, роль последних, в данном отношении, начинает становится довольно щекотливой. Воле старейшины и главы рода или клана приписывают все нежелательные явления, происходящие в недрах организуемой ими социальной ячейки. Кто принимает на себя организаторские полномочия, тот тем самым берет на себя задачу не допускать никаких аномалий в жизни первобытного общества: в этом и заключается сущность его деятельности. Постепенно общество раскалывается на две части: инертную, неспособную самостоятельно действовать, - по господствующему представлению - рядовую массу и носителей творческого начала, двигающей силы - организаторов собственников. Все, что происходит в жизни общества, происходит по воле последних. Они всемогущи. Все "добро, слава, дела", характеризующие степень преуспеяния и благоденствия данной общины, - результат их направляющей воли, принадлежит им. Но палка оказывается о двух концах. Всемогущие, они обязаны естественно, принять на себя и все "темные деяния" и все несчастия, имеющие место в подведомственной им общине. Виновники "добра" должны быть и виновниками "зла". Общинники терпят на войне жестокое поражение: побежденные обвиняют в неудаче своих вождей. Заразная болезнь, мор свирепствует среди общинников: согласно всеобщему мнению, это боги послали наказание за "грехи" организаторов. Страдает община от недостатка пищевых продуктов, малоуспешно идет общинное производство - опять замешана "воля" тех, кто стоит на верху социальной лестницы. Совершит кто-либо из членов общины тяжкое нарушение установленных норм общежития и тут дело не обходится без нареканий на организующую "волю".

Всюду эта "воля"! Она - источник всего происходящего; прежнее представление о стихийном преступлении, стихийном грехе, приходящем извне, отныне устарело. Отныне причина, корень "зла" лежит в личности человека, отныне отдельная особь несет ответственность за совершаемое ею. Но организаторы, естественно, недовольны подобным расширением "прав" своей личности. Они согласны удовлетвориться частью привилегии, приобретенной или вместе с приобретением средств производства, - привилегии на всемогущество, а кое-что переуступить рядовой массе. Олигархи, они выступают в данном случае защитниками реформы в демократическом духе.

Ормузд отделяется от Аримана, Бог от дьявола. Слагается дуалистическая теория: добро и зло признаются началами совершенно разного порядка. Это значит, что в организаторской воле они не совмещаются. Царство зла, греха, преступления - вне организаторской группы. Организатор ответственности за совершаемое в его общине зло не несет. Он должен лишь очищать общину от последствий зла (творя суд, принося искупительные жертвы или просто посылая моление своим богам): это в его власти и должно составлять его привилегию. Этим ограничиваются его отношения к проявлениям "aparadha". Что же касается ответственности за различные нарушения порядка и гармонии социально-экономических норм, усвоенных общиной, то подобная ответственность предоставляется теперь каждому члену рядовой массы. "Демократизация" преступления, конечно, осуществилась не сразу, а проходила последовательные этапы развития. До сих пор господствующим классам не суждено видеть окончательного торжества выдвинутого ими идеала: часть рядовой массы, лишенная гражданских прав, до сих пор считается лишенной, одновременно, и "права на преступление" (напр., несовершеннолетние в известных случаях). Но, как бы то ни было, означенное "право" было переуступлено древними организаторами-собственниками общинникам. За рядовым общинником, который считался инертным существом, не обладающим способностью действовать по своей инициативе, без внушения свыше, теперь признается, в известных случаях, личность: он, оказывается, может проявлять свое "я", свою волю. Только эта воля непременно должна быть злая. Творцами бора простые смертные по-прежнему быть не могут. Все доброе устрояется по-прежнему попечением и помышлением организаторских верхов.

Конечно, если бы организаторы занимали ту позицию, которая им принадлежала в начале, если бы они чувствовали себя представителями общинной массы, подобная теория не могла бы сложиться: они не тяготились бы возложенною на них "ответственностью", не пытались бы снять ее с себя. Что являлось бы злом для общины, являлось бы злом и для них. Но интересы общины давно перестали быть интересами организатора. Организатор давно идет своей дорогой, осознает себя чуждым тех общих стремлений и забот, которые волнуют рядовую массу. Собственность на средства производства диктует ему иные, диаметрально противоположные задачи. Зачем же, на самом деле, ему брать на себя "ответственность" за то, что так чуждо его интересам? После того как он овладел средствами производства, отношения между членами общины начали осложняться, количество "зла" начало увеличиваться с возрастающей прогрессией. Некогда призванный регулировать ход производственного прогресса, направлять его так, чтобы соблюдалась наибольшая экономия и продуктивность работы, теперь он, со своими "правами" собственности играет роль камня, лежащего на пути этого процесса. Он тянет назад, к старым формам техники, которые в свое время оправдывали его существование. Ему трудно приспособиться к новым техническим методам, в десятки раз труднее, чем любому рядовому общиннику. Он, в сущности, уже не организатор, а дезорганизатор. Прогрессивное техническое развитие и с ним прогрессивное развитие общественной жизни в ее различных проявлениях ("надстройках") обходит его. Регулировать производство он уже не может. Повторяем, он лишь старается приспособить новую технику к старым формам, а подобное урегулирование означает не что иное, как внесение беспорядка в хозяйственную деятельность рядовой массы. Один из актов подобного урегулирования - это охрана захваченной у общины собственности. ²²риходится отстаивать собственность от всякого рода посягательств со стороны, приходиться бороться против остатков коммунистических обычаев, против действий общинников, которые в отдельных случаях никак не могли усвоить принципа неприкосновенности перешедших в частное владение орудий и продуктов. Вот эта борьба и является решающим моментом в процессе разграничения "доброй" и "злой" воли: именно она побудила организаторов категорически отречься от части "прав на всемогущество".

На самом деле, брать на себя ответственность за все нарушения социально-экономических норм, значило, помимо всего прочего обвинить себя в преднамеренном противодействии собственным интересам, квалифицировать себя, как врагов самим себе. Посягательств на собственность, присвоенную организаторами, последние никак не могли приписать своей "воле". Эти посягательства, в глазах организаторов, несомненное "зло", "aparadha", согласно установившемуся уже тогда воззрению, предполагает действие активной двигающей силы - чьей-нибудь воли. А раз так, приходится усмотреть в представителях рядовой массы носителей означенной силы. При этом заключение о наличной воле у представителей рядовой массы сделано на основании фактов одного порядка: "рядовики" выступают самостоятельно, вне зависимости от воли организаторов, - так последние рисуют себе картину социальных отношений - только тогда, когда противоречат интересам захваченной собственности; в остальных случаях организаторы видят прежнюю инертную, лишенную инициативы массу. Отсюда вывод: простые смертные обладают односторонне развитой волей; воля эта направлена против организаторов; следовательно она злая и только злая.

Переступая, таким образом, "злую" волю, оставляя за собой монополию на волю добрую, организаторы объявляют себя единственными охранителями и единственными созидателями правовых норм. Рядовику, которому отказано в праве считаться "полным" человеком", полною личностью, отказывают в способности различать справедливое и несправедливое. Он не может знать закона, а если, паче чаяния, вздумает изучать последний, то подобное занятие, - выражаясь языком древнеиндийских законодателей, - "плода ему не принесет". Знанием закона может обладать только "хорошо рожденный", только он может быть "ведающим справедливое" dhаrmа?id.

Этого мало. Вообще "знание" составляет привилегию командующих групп.

Судре, члену низшей из индийских каст, запрещено раскрывать священные книги вед; нарушающий подобное запрещение совершает великий грех¹. Суть, конечно, не в религиозном характере запрещения. Веды - сокровищница мудрости, накопленной господствующими кастами, плод их организаторского опыта. Правда, это мудрость сравнительно позднейшей редакции, плоды опыта, суммированного весьма односторонне: многого из тех знаний, которые усвоены были организаторами при выполнении ими их прежних полномочий и которые в свое время оправдывали их существование, являлись необходимым элементом экономической системы первобытного общества, ведийские гимны не сохранили. Тем не менее, открыть судрам доступ к сокровищнице ведийской мудрости, "благородные" не могли: это значило отдать побежденным и покоренным часть выкованного против них оружия.

Первобытные организаторы - первые представители умственного труда, с их выступлением начинается история интеллигенции. Распорядитель производства должен был обладать значительной суммой различных знаний: он совмещал в своем лице одновременно функции и военачальника, и судьи, и жреца, и инженера, и медика, и поэта... Постепенно совместительство столь разнообразных профессий становилось затруднительным, обязанности начали распределять между отдельными лицами. Совершается процесс демократизации знания, но процесс этот далеко не заходит. Образуется иерархическая лестница организаторских постов. Старейшина (патриарх) поручает нести часть лежащих на нем обязанностей главам родственных семейств; те, в свою очередь, уполномачивают своих родственников и т. д. Наклонная плоскость, по которой звание интеллигента катилось с вершины социальной пирамиды, не опускалась до рядовой массы. Завладевшие средствами производства не выпускают из своих рук организующей силы, - знания, - которой они обязаны своим первоначальным выступлением.

Эта сила грозит ускользнуть от них. Технический прогресс, хотя и задерживаемый в своем развитии, создает новое знание, требует большей дифференцировки интеллектуального производства, более широких кадров интеллигентных работников, ставит перед последним усложненные задачи. Организаторские верхи не в состоянии удовлетворить подобным требованиям, ответить подобным задачам: они как нами отмечалось выше, слишком для этого консервативны, их психика слишком трудно поддается ломке. И им приходится защищать старое знание и вести упорную борьбу с "новыми словами" в области интеллектуального труда. Таковы предпосылки их обскурантизма.

Но, обскуранты, они энергично отстаивают свои права на знание и идею его всемогущества. "3нающий веды является властителем всей земли.¹ Действительно, в продолжение весьма продолжительного периода, обладать знанием значит принадлежать к господствующим группам, понятие интеллектуального труда, покрывается понятием социально-политической власти. И впоследствии, когда произошло разграничение этих понятий, когда собственники средств производства признали соответствующей своим интересам переуступку некоторой части прав на знание выходцам из рядовой массы, когда на исторической сцене появились интеллигенты, собственностью на "материальные" средства производства не располагающие и отдающие свой труд за плату, - призрак былого величия все-таки продолжал витать долго перед различными слоями интеллигенции. To и дело воскрешалось учение о благородном умственном труде, об избранниках интеллигентах, аристократах духа, перед авторитетом которых должны преклоняться и трепетать представители низших каст, люди физического труда, "тупой, бессмысленный, непросвещенный народ" - учение, переданное в наследство от первобытных времен. Мы сталкиваемся с ним и в античной древности, и в средневековье, и в эпоху Ренессанса, и в новой истории.

Приведем несколько примеров, назовем несколько систем, содержащих апофеоз власти, утерянной интеллигенцией. Таково, например, пифагорийское учение. Как известно, знаменитая пифагорийская община должна была, но идее своего создателя, осуществить идею самодержавия интеллигенции. "Аристократы духа" составляли союз, которому слепо должно было повиноваться все остальное население греческих городов. Основанием подчинения являлось безусловное поклонение умственному авторитету. Утопист Платон на верху социальной пирамиды своего идеального государства поставил замкнутую касту начальников (aрхонтов) - мудрецов. В своих видениях идеального царства Франциск Бэкон рисовал великолепный дворец - дом Соломона, населенный всемогущими носителями интеллектуальной "силы": этот дворец - центр жизни всей фантастической общины. Монах Томазо Кампанелла, вдохновленный ясно выраженными демократическими симпатиями, не устоял против искушения и в свою очередь заплатил дань учению об автократии интеллигенции. Правда, часть организаторов-интеллигентов, в его утопическом Солнечном государстве, выбирается народным голосованием, но истинные главы государства, верховный первосвященник Гог и три верховные организатора, носящие имена Мудрости, Силы, Любви, являются представителями невыбираемой и несменяемой власти. Из новейших более ярких апологетов власти духовной аристократии упомянем Эрнеста Ренана, мечтавшего о царстве мандаринов, и Фридриха Ницше с его идеалом великого мудреца, царственного "белокурого зверя" - сверхчеловека, долженствующего явиться в итоге круговорота всемирной истории и воплотить в своем лице всю "мощь" человечества.¹

(Курсив везде наш. В. Ш.). Поблагодарим сторонника "умственного авторитета" за его откровенность, но напомним, что его речь, как вообще исповедь всяких новейших "избранников духа" звучит подобно загробному голосу из другого мира - из мира давно исчезнувшей жизни, из мира исторических мумий.

VII

Ha известной стадии развития - именно тогда, когда средства производства провели резко разграничительную грань между приказывающими и исполняющими, - понятие об организующей воле перерождается в понятие о духовном начале.¹

Вождь - организатор оказывается наделенным чудодейственною силою: он, пo представлению первобытного общества, властен распоряжаться не только действиями членов подведомственного ему рода или клана, но и окружающей природой. За каждым явлением природы стоит личность организатора, незримо дирижирующая. Ветер, вода, огонь - все это "theria empsyca" - одушевленные существа. Таковыми признают их верования первобытной общины, таковыми признает их мифология народов, вступивших на путь дальнейшего культурного развития, таковыми признает их зарождающееся философское мышление.¹ "Все полно богов (духов)". Даже таким веществам, как например, магниту, еще на памяти истории натурфилософии, приписывалась наличность организаторской воли, "души"²): столь последовательно проводился взгляд, согласно которому всякое действие, всякое движение совершается по плану, по приказанию, по слову "распорядителей".

To же самое и относительно человеческого тела: и оно отнюдь не взято из подчинения общему закону. Те части и органы тела, которые считаются источниками рабочей энергии,направляемой на производство общественно полезных продуктов, объявляются скрывающими в себе нематериальные субстанции. Тело оказывается населенным целым рядом духов: существуют "души" рук, головы, ног и т. д. До понятия об общем духовном центре человеческого тела, на первых порах, мышление не доходило.¹

Равным образом и во внешней природе сознание видело арену воздействия множества отдельных нематериальных субстанций. Так, например, каждая река имеет своего специального духа, каждое дерево своего; один бог олицетворяет собою движущую силу северного ветра, другой - южного, третий - восточного; одна порода животных представлена одним богом, другая - другим.

Подобный факт объясняется сравнительно слабой степенью организованности общественного производства. Каждый рядовой член первобытной общины выполняет попеременно различные трудовые процессы. Несовершенство его орудий ведет к тому, что каждая малейшая разновидность добываемых им продуктов требует от него различного применения его рабочей силы, специальных приёмов и специальной ловкости: одно дело для него сбор плодов одного дерева, другое дело - сбор плодов другого дерева; одно дело охота за одним животным, другое дело охота за другим животным. Соответственно этому, его сознание располагает крайне скудным запасом общих ("родовых") понятий. Выполняемые им трудовые процессы выступают в его сознании как разрозненные, независимые друг от друга акты. Жизнь для него ряд отдельных моментов, природа - ряд отдельных феноменов.

Итак, организаторская воля реализуется в хаотической массе разнородных явлений, имеющих место в жизни организуемого общества и эксплуатируемой природы: вот основная формула первобытного "полидемонизма". Отмеченные особенности "полидемонизма" (веры в существование "многих демонов-духов") дают ключ к пониманию той "путаницы понятий", которая так часто приводила в отчаяние историографов первобытной культуры и признавалась ими неподдающейся строгому научному учету - той "путаницы понятий", при которой "люди, звери, растения, камни, звезды - все считаются стоящими на одном уровне, все кажутся в одинаковой мере и индивидуальными и одушевленными".¹

На самом деле, эта "путаница" говорит о своебразной систематизации приобретенного жизненного опыта; на самом деле, первобытный дикарь таким путем, как никак, старался внести некоторое единство в картину мира, какая рисовалась его сознанию. Представители всех царств природы оказывались тесным образом, связанными друг с другом, поставленными, так сказать, на одну дорогу. Связывающий, уравнивающий элемент - воля организатора. Пусть мир материальных явлений хаотичен, пусть, параллельно ему, существует многообразие индивидуальных духовных субстанций: но все эти субстанции однородны, все они, в конечном счете, не что иное, как проявление одного, порядка. Если понятие организующей воли, в известной степени абстрагировалось, если понятие духа такого-то дерева, такой-то реки, такого-то животного уже не совпадает с понятием о личности данного организатора, мыслится, как нечто ему не имманентное, - это обстоятельство отнюдь не говорит, что генетическая связь между означенным духом и означенным организатором, в сознании первобытных дикарей, потеряна. Организатор является единственным посредником между духом и людьми, может оказывать то или иное воздействие на духа, например, заговорить его, запретить ему совершать те или иные акты, или, напротив, побудить его к известным актам: он, по представлению дикарей, властвует над духами и состоит с ними в ближайшем родстве. После своей смерти он, обычно, превращается в какого-нибудь духа. А при жизни он творит великие чудеса.

"В Австралии, в Новой Каледонии, в Новой Зеландии, в Северной Америке, у зулусов, у эскимосов и, вообще, во всех странах света им (т. е. вождям и шаманам-колдунам)¹ приписывается власть вызывать духов или спускаться в их местопребывание. Люди, пользующиеся этим преимуществом, могут также сами обращаться и превращать других в животных. Они даже повелевают атмосферическими явлениями. На них смотрят, говорит старый французский миссионер, "как на настоящих Юпитеров, держащих гром и молнию во своих руках". От них зависит хорошая или дурная погода, они надзирают за громадными животными, которые у древних персов и арийцов Индии также, как у зулусов и ирокезов, посылают или задерживают дождь и производят гром, двигая огромными своими крыльями в облачном пространстве.² "Вождь племени может превратить ее во льва, убить таким образом, кого хочет и вновь принять свой обычный вид.³

Все "материальное", все "телесное" играет роль орудия в руках организатора. Одухотворяя все своей волей - непосредственно воплощая (интроецируя) ее в те или другие объекты, те или другие тела или же пользуясь опосредствованными формами "интроекции"; абстрактными понятиями, оставленными ему в наследство от предыдущих поколений организаторов, - наш организатор разрушает, в представлении первобытного общества, качественные различия между разнородными феноменами "материального" мира. Через понятие о всюду могущей проявляться организаторской воле первобытный дикарь приходит к убеждению, что тела и предметы могут менять свой внешний вид, переходить из одного состояния в другое, подвергаться метаморфозам. Человек может преображаться и в животное, и в растение, и даже в камень, - и наоборот. Отсюда ведут свое начало всевозможные мифы, легенды, сказки о превращениях.

На той же почве возникает учение о так называемом переселении душ метампсихозисе. Но это учение в своей окончательной форме - форме, в которой оно сложилось у египетских жрецов, у орфиков, пифагорейцев и Платона - есть продукт дальнейшей фазы социально-экономического развития. Последователи этого учения оперируют с понятием о духовной субстанции, уже достигшем сравнительно высокой степени отвлечения.

Абстрагирование названного понятия совершилось, как известно, следующим путем: "прогресс состоит в подчинении духа каждого дерева - богу леса, различных речных духов - богу рек и т. д. На более высокой ступени ум полагает одного бога для воды, другого для огня, третьего для земли и т. д."¹ Равным образом - дополним цитату - постепенно объединяются духи отдельных частей тела, постепенно подчиняются одному духу, духу всего тела.

Не трудно установить, чем определяется охарактеризованный процесс. В основе примитивного анимизма лежала слабая организованность производства первобытного общества, а эта слабая организованность, в свою очередь, обусловливалась малым совершенством техники, точнее малым совершенством средств производства. Но техника прогрессирует. Усовершенствование орудий постепенно делает ненужным расход рабочей энергии на массу специальных операций, нивелирует процессы труда, считавшиеся до того времени различными (напр., сбор плодов различных деревьев или охоту за различными животными). В соответствии с этим, представлявшийся сознанию первобытного дикаря, хаос "материального" мира несколько упорядочивается, достигается большая систематизация явлений, устанавливается связь между элементами, которые казались несоизмеримыми. Уменьшается число индивидуальных понятий, возрастает число "родовых".

Открываются новые области производства; одна форма техники сменяет другую, одно орудие производства торжествует победу над другим. Общественное производство усложняется и дифференцируется. Ближайшее следствие этого усложнения и дифференцирования, - как мы отмечали неоднократно, - усиление позиции организаторов. А как следствие этого следствия - переработка идеологических концепций,на которые опираются "господа" исторической сцены - и в том числе концепции об организаторской воле.

Расстояние между организующими и организуемыми увеличивается в возрастающей прогрессии: в соответствии с этим противоположение "духовного" и "телесного начала подчеркиваться все резче и резче. Если раньше дух и тело признавалось совершенно разнородными субстанциями, то все же как никак, они стояли сравнительно недалеко друг от друга: согласно верованиям примитивного "полидемонизма", духи входили в непосредственную, повсеместную, повседневную связь с миром "материи", их проявления были, так сказать, "будничными" актами. Далее они оказывались не чуждыми некоторых "земных" мотивов: им свойственны разные страсти и корыстолюбивые возжелания; они, как известно, не стеснялись вступать по тем или иным поводам в состязание и борьбу со слабыми смертными, рельефно оттеняя этим невысокий уровень своего превосходства над последними. Самое понятие о духе характеризовалось довольно неопределенными признаками: дух не что иное, как какая-то "тень", как какое-то "отображение" (выражаясь термином греческой мифологии - eidolon) человека. Теперь "пафос расстояния" устраняет компрометирующую духа близость к "земному праху".

Организаторы-собственники, в представлении реформированного общества, стоят отныне вне всякой зависимости от организуемой массы. Их воля абсолютно автономна. В переводе на спиритуалистический язык, она имеет сверхземное происхождение; духовные субстанции могут быть лишь невольными, временными гостьями, пленницами и узницами материального мира. Существует где-то далеко за гранью этого мира особое царство - о котором примитивный полидемонизм не имел сколько-нибудь ясного представления - царство духов, царство "бытия", царство ноуменов, вещей в себе, вечных и неизменных (материальный мир - это мир переходящих явлений, феноменов, мир "становления"). - Когда же приходится духу с небесной высоты "падать" на землю и облекаться в одеяние плоти, он все-таки продолжает довлеть себе". Его связь с телом чисто внешняя, искусственная: в проявлениях воли и мышления он вполне независим от тела.

Власть духов над материей безгранична. Материя мертва без них; они - первопричина всего всего, происходящего в мире феноменов. Но только они не действуют уже так примитивно, непосредственно, как действовали духи эпохи полидемонизма. Объектом реализации организаторской воли служит уже не прежний хаос материальных явлений. Организаторы-собственники сконцентрировали, под эгидой своей собственности, административную власть над общественным производством, вступившем в период более высокого развития - большей соразмерности и согласованности трудовых процессов. Организаторской воле приходится проявляться уже не в бесконечной массе отдельных "индивидуализированных" актов. Теперь у ней значительно меньше точек ближайшего соприкосновения с материальным миром. Организаторам-собственникам принадлежит верховное руководительство в сферах производительности деятельности общества. Их воля, "дух" дает лишь толчок "материи". Существуют некоторые общие законы, которые имманентны миру явлений. Правда, в свое время эти законы были установлены актом потусторонней воли, но затем они сохраняют свою силу навсегда и не требуют для своего проявления каждый раз особого вмешательства со стороны "потусторонних" субстанций.

Старая формула полидемонизма оказывается уже непригодной: она не отвечает тем изменениям, которые наметились в социально-экономической среде. Происходит то, что буржуазные мыслители называют вскрытием внутренних логических противоречий. Ставится знаменитый в истории философии вопрос об отношении бытия и становления: как возможно, чтобы из неизменной нематериальной субстанции происходило многообразие конечных вещей, преходящих явлений материального мира? Старое мышление, суммировавшее социально экономический опыт первобытных дикарей, признавало непосредственную тесную причинную связь и взаимодействие между означенной субстанцией и означенными явлениями. В том признании и стали усматривать теперь "противоречие". Мир феноменов не может быть непосредственно выведен из мира ноуменов: это величины абсолютно несоизмеримые.

Идеологам командующих групп приходится теперь ломать голову над теорией промежуточных, связующих звеньев.

VIII

Вот одна из попыток решения поставленного на очередь вопроса.

По учению греческого философа Эмпедокла, духи - "демоны" (daimonia), которые "падают" из царства богов в материальный мир и которых все элементы материального мира "ненавидят", оживляют материю при одном непременном условии: чтобы восприять в себя духовное начало, последняя должна быть известным образом уже организована: должна уже обладать способностью ощущения, восприятия мышления.¹ Только высокоразвитые, разумные существа получают привилегию стоять близко к "потусторонним" силам, считаться местопребыванием организаторской воли; только через них названная воля реализует себя в царстве преходящих явлений.

Философия Эмпедокла - плод общественной эволюции, шагнувшей сравнительно далеко вперед по пути дифференциации отдельных групп, по пути обострения их взаимоотношений. Она сложилась, как отзвук известного момента борьбы античной аристократии с античной демократией. Симпатии Эмпедокла на стороне последней: именно, как идеолог реалистически настроенной демократии, он, в своей философской системе, с особенной силой подчеркивал роль материального начала (его учение об "элементах") и приписывал телу часть функций, которая аристократическая традиция относила к "душе" (его утверждение: мышление есть не что иное, как "кровь сердца"). Несколько ниже мы остановимся на выяснении различия "аристократической" и "демократической" точек зрения на дух и тело, материю и источники движущей ее энергии. Здесь же мы ограничимся простым указанием на наличность известной классовой "подпочвы".

Система агригентского мыслителя выбрана нами, как пример, вводящий, так сказать in medias res, позволяющий рельефно оттенить сущность вопроса o "промежуточных звеньях". Выставляя необходимым условием реализации организаторской воли известную степень предварительной организованности материи, Эмпедокл тем самым констатирует существование двух разных организаторских центров. Промежуточные звенья - это не что ино ,и как особые opганизаторские ячейки, находящиеся относительно главных организаторских центров, главных ячеек, в положении известной зависимости.

До сих пор мы рассматривали организаторскую группу, взятую в целом, рассматривали ее, как некоторую однородную массу, - т. е. имели в виду исключительно общие интересы, отмечающие людей известного типа, роднящие их и, вместе с тем, противополагающие их другим социально-экономическим агрегатам. Теперь мы должны обратить внимание на особенности внутреннего строения названной группы. В ранние эпохи первобытной культуры - с которыми преимущественно нам приходилось иметь дело, организаторская группа представляла из себя социальное тело со слабыми признаками внутреннего расслоения. Если и намечалась некоторая иерархия организаторских функции, если главы отдельных родов присвоили себе некоторые привилегии, все же расстояние между "верхами" и "низами" групп было слишком незначительно. Даже тогда, когда отдельная община разрасталась в целое племя, начальник последнего не обладал никакими чрезвычайными правами, сравнительно с прочими старейшинами. Последовательно картина меняется. Как всякий общественный класс, как и всякая группа, группа организаторов выделяет, внутри себя, ряд ячеек и подъячеек, осуществляющих общегрупповые тенденции не одинаковыми путями и не в одинаковой степени. Прежде всеми коммерческими, индустриальными, земледельческими операциями общины заведовали одни и те же лица. Процесс развития производства, на который мы указывали в предыдущей главе, усиливая позицию организаторов, разграничивая все более и более организаторов и организуемых, в тоже время обусловливал собою дифференциацию функций господствующей группы. В рамках последней, между "верхами" и "низами" нарастает постепенно удлиняющаяся лестница нисходящих ступеней. Между организуемой массой и главными организаторами, ведающими общее руководительство социально-экономической жизнью данного клана или племени, стоят, в иерархическом порядке, те, кто распоряжается отдельными областями производственной деятельности и кто стоит во главе хозяйственных ячеек, фиксировавшихся вокруг определенных видов собственности на средства производства (во главе родов и семей).

Это обстоятельство, будучи преломлено сквозь призму сознания идеологов командующих групп, служит фундаментом для решения вопроса о "звеньях". Естественно, решения предлагаются разные, смотря по тому, к какой "ячейке" принадлежит тот или другой идеолог. Чем "ниже" ячейка, чем ближе она к "материальному" миру - в организуемой массе, тем большая роль самодеятельности признается за "материей", тем яснее автократичным обрисовывается духовное начало. Наоборот, идеолог ячейки, занимающей одну из высших ступеней иерархической лестницы, в своем высокомерном отношении к презренной материи и даже к организаторским "низам", обязательно построит свою систему на апофеозе верховных потусторонних субстанций, которые, через посредство послушных им духов, полновластно распоряжаются миром феноменов, как ареной для осуществления своих предопределений.