| Главная » Книги |
Толстой Лев Николаевич - Материалы о толстовцах из сб. "Возвращение памяти"
Толстой Лев Николаевич - Материалы о толстовцах из сб. "Возвращение памяти" Date: 19 марта 2002
Изд: 1) Возвращение памяти. Историко-публицистический альманах. Вып. 1.
Новосибирск, Новосибирское книжное издательство, 1991;
2) Возвращение памяти. Историко-публицистический альманах. Вып. 2.
Новосибирск, "Сибирский хронограф", 1994
3) Возвращение памяти. Историко-публицистический альманах. Вып. 3.
Новосибирск, Издательство Сибирского отделения РАН, 1997
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@mail.ru)
--------------------------------------
В нашей сегодняшней бурной общественной жизни, когда идет стремительная политизация населения, одна за другой оформляются новые партии и общественные организации и, как снежный ком, нарастают все новые и новые социально-экономические проблемы, как-то затерялся голос Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества "Мемориал". Вначале, когда людям только открывалась правда о преступлениях сталинщины, идея Мемориала привлекла к себе широкие массы сочувствующих. Я помню вечер памяти жертв сталинизма, состоявшийся 1 декабря 1988 г. в большом зале Дома ученых Новосибирского академгородка. Зал на тысячу мест был полон, люди стояли в проходах. Необычайное единение охватило присутствующих, когда была объявлена скорбная минута молчания. Вспоминается и первая учредительная конференция Новосибирского общества "Мемориал" 15 апреля 1989 г., на которую собрались разные по настроению и мыслям люди - от бывших репрессированных до молодых людей из "Демократического союза". Но их всех объединила тогда идея Мемориала. Прошел ровно год, и на научно-публицистической конференции "Великий перелом в человеческом измерении" в малом зале Дома ученых 9 декабря 1989 г. собралось лишь несколько десятков человек, на вторую конференцию Новосибирского общества "Мемориал" 15 апреля 1990 г. - 53 человека. Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвел зал Дома ученых во время благотворительного концерта в фонд "Мемориала" 16 мая 1990 г. В нем было всего 50 человек... Что же произошло? Почему оказалось, что сегодня "Мемориал" нужен только репрессированным и их родственникам, да горстке энтузиастов. И такое положение характерно не только для Новосибирска. Оно типично в целом по стране. Каковы же место и роль "Мемориала" в нашем обществе? И готово ли общество к тому, чтобы воспринять идею Мемориала? Все эти вопросы далеко не праздные. Они прямо связаны с раздирающими сегодня общество проблемами. Попытаемся дать на них ответ. Но сначала немного истории. Идея Мемориала возникла в годы оттепели после известного доклада Хрущева на XX съезде КПСС. Вспомним, как тогда ставился вопрос - предлагалось "увековечить память видных деятелей партии и государства, которые стали жертвами необоснованных репрессий в период культа личности". Но тогда вопрос и в такой постановке не был решен. Лишь в 1987 г. почти одновременно с созданием Комиссии Политбюро ЦК, которая начала прерванную в середине 60-х гг. работу по изучению материалов, связанных с репрессиями, вновь возникла, вернее возродилась, идея Мемориала, теперь уже не только как памятника, но и как неформальной организации. По стране движение за создание "Мемориала" стало разворачиваться в 1988 г. На XIX Всесоюзной партийной конференции, спустя почти 27 лет, вновь была высказана мысль о памятнике, но теперь уже всем жертвам сталинских репрессий. В конце января 1989 г. прошла учредительная конференция "Мемориала" как всесоюзного общества, которое, к слову сказать, до сих пор официально не зарегистрировано. В 164 городах оформились местные общества "Мемориал". Одно из них существует в Новосибирске. Хотя каждое общество имеет свой устав, цели и задачи всех схожи. Общество "Мемориал", как записано, к примеру, в новосибирском уставе, объединяет граждан, "отвергающих политическое насилие и убежденных в недопустимости забвения страшных уроков репрессий и террора сталинизма, их мучеников и жертв и считающих необходимым воплотить свои убеждения и свою сопричастность этой народной трагедии путем создания особого места для поклонения жертвам и покаяния вольных или невольных виновников злодеяний сталинизма - Мемориала, включающего в
себя,
помимо
памятника
жертвам,
информационно-исследовательский и просветительский центр с общедоступным
архивом, музеем и библиотекой".
"Мемориал" не ограничивает свою деятельность по сбору и изучению
материалов, связанных с репрессиями, хронологическими рамками 30-40-50-х гг.
У многих в этом отношении сложилось неверное представление о целях и задачах
"Мемориала". Члены этого общества, что хотелось бы особо подчеркнуть,
выступают против всех политических репрессий, против политического насилия
вообще. Отрицание политического насилия является той чертой, от которой
начинается превращение "Мемориала" из организации в общественно-политическое
движение. Пока в нашей стране "Мемориал" существует только в виде
неформальной общественной организации. Надо признать, что и не все члены
общества
осознали
эти
глобальные
задачи
Мемориала как
общественно-политического движения. Многие, в том числе и бывшие
репрессированные, готовы вести работу по разоблачению сталинских репрессий
30-40-50-х гг., но не вмешиваться, как они говорят, в большую политику. Уже
сам факт свидетельствует о том, как далеко еще наше общество от решения
задач Мемориала - общественно-политического движения. Эти задачи намного
шире, чем задачи "Мемориала" - неформальной организации. Это не только
установление памятников в местах массовых расстрелов и захоронений, а также
на месте бывших лагерей. Это не только сбор материалов о преступлениях
сталинщины и помощь оставшимся в живых репрессированным и их родственникам.
Это не только воспитание граждан в духе осуждения сталинизма. Цель Мемориала
как общественно-политического движения - освобождение общества от
политического насилия.
В мире нет и не было движений, подобных нашему Мемориалу, потому что ни
одна страна не пережила за такой короткий срок столько насилия в своей
истории, как наша.
Насилие в российском обществе было всегда. Это чисто наше явление, которое
в особенно явном виде существует в России с XVI иска, с момента установления
власти самодержавия - государства-хозяина в своей собственной стране. Но с
1917 г. насилие в России приобрело новое качество. Оно стало основным
средством решения социальных проблем. Сначала это было насилие против
враждебных классов. Троцкий признался в 1927 г.: "Насилие может играть
огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено
правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над
меньшевиками, над эсерами дало - при определенных исторических условиях -
гигантские результаты". Но очень скоро это насилие над классовым противником
превратилось в насилие против оппозиционно настроенных членов самой
большевистской партии. И как бы страстно ни писал Троцкий в 20-е годы о
коренной ошибке руководящей фракции во главе со Сталиным, думающей, что при
помощи насилия можно достигнуть всего, насилие нарастало неотвратимо. В
конце концов оно стало универсальным, превратившись в насилие против
собственного народа. Где, в какой другой стране пролилось такое море крови,
где, в какой другой стране было заплачено миллионами человеческих жизней за
установление нового общественного порядка! Как никакая другая, наша страна
за короткий срок - немногим более семи десятилетий - пережила величайшие
потрясения - гражданскую войну, коллективизацию, голод 1921 г., 1932-1933
гг., 1947 г.. Великую Отечественную войну, массовую депортацию народов с
родных мест, архипелаг ГУЛАГ. И та критическая черта, у которой оказалась
страна сегодня, со всей очевидности? показала, что путем насилия невозможно
решить никакие социально-экономические проблемы, что этот путь ведет только
в исторический тупик, из которого мы до сих пор даже не знаем, как
выбраться. Самый трагичный результат всех этих преобразований - советский
человек, все наше люмпенизированное общество, зараженное ядом насилия. Здесь
речь идет не о росте преступности, а о том, что в нашей стране люди в
подавляющем большинстве не представляют себе иного способа решения
социальных проблем, как путем насилия.
Революция, ожесточенная гражданская война, последующее развитие советского
общества, через всю историю которого проходит перманентный поиск внутреннего
врага, виновного в бедах и неудачах страны, привели к тому, что слово
"расстрелять" люди произносят, не задумываясь, оно не повергает их в
отчаяние. Это слово произносится именно тогда, когда речь заходит о борьбе с
тем или иным, по их представлениям, негативным явлением. Причем произносят
это слово люди, находящиеся на разных ступенях социальной лестницы и на
разных уровнях образованности - от простой работницы до доктора наук.
Сегодня общество много узнало о преступлениях сталинщины, но этот
трагический опыт и наша настоящая жизнь находятся как бы в разных
плоскостях. Пройденный исторический путь пока ничему не научил общество.
Казалось бы, в этой стране, истерзанной, уставшей от насилия, нетерпимости,
должно было наступить насыщение, после которого новое насилие становится
невозможным. Но, к сожалению, все повторяется на новом уровне. Сегодня на
окраинах страны врагами оказались люди других национальностей, в самой
России часть общества видит врагов в евреях и масонах, возлагая на них всю
вину за происшедшее, другая часть - в партаппаратчиках и т. д. На митингах
со всей страстью произносятся речи, направленные против определенного врага.
Нынешние демократы при всем благородстве их целей и устремлений в своих
действиях в большинстве своем остаются ленинцами, плоть от плоти людьми,
воспитанными на насилии. Поэтому, яростно выступая против Ленина, они не
предлагают других методов решения наших сегодняшних проблем, чем те,
которыми руководствовались большевики, призывая к свержению существовавшего
правительства. Такие настроения далеко не изжиты и в самом обществе
"Мемориал". К примеру, сегодня, говоря о Колпашевской трагедии, случившейся
в 1979 г., когда размыло крутой берег реки и в результате обнаружились
остатки массового захоронения 30-х гг., многие члены общества возлагают вину
на конкретного человека - Е. К. Лигачева, бывшего в то время первым
секретарем Томского обкома КПСС. Никто не снимает с него ответственности за
происшедшее. Но хочется задать вопрос: "А где же были другие руководители?
Что думали непосредственные исполнители? Где в конце концов были люди -
свидетели творившегося надругательства над трупами людей, уже ставших
однажды жертвами репрессий? Почему все молчали?" Ведь это были не 30-с годы,
а конец 70-х, когда уже не существовало прямой угрозы быть
репрессированными.
И вот здесь я подхожу к самой сложной для нашего общества проблеме
всеобщего покаяния. Без этого общество не сможет перейти и к своему новому
состоянию, где не будет места насилию. Надо признать, что самый
перестроечный фильм "Покаяние" Т. Абуладзе оказался непонятым. Не понята его
основная идея - в том, что произошло в нашей стране, виноваты не какие-то
оккупанты, творившие беззакония на чужой для них земле. В том, что
произошло, виноваты мы сами. Эта вина разной степени тяжести: одна - вина
руководства страны, другая - вина активных исполнителей, а третья - это вина
народа, принявшего новый режим и участвовавшего в его действиях. Маркс,
которому тоже сегодня досталось за наши проблемы, в свое время писал:
"Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый
встречный авантюрист может совершить над ней насилие". Эти слова относятся и
к нам.
Простое решение вопроса - возложить вину за Октябрьскую революцию только
на Ленина и большевиков. Но историческая действительность гораздо сложнее
простых схем, и историки еще долго будут биться над одной из самых трудных
ее загадок - почему Россия в 1917 г. приняла ленинизм, который предполагал
насилие в качестве основного средства решения социальных проблем? Почему
Россия пошла за Лениным и большевиками, почему огромная масса населения
повернулась своею "азиатской рожею", т. е. оказалась способной на насилие?
Простое решение вопроса - возложить ответственность и за коллективизацию
только на Сталина и его окружение. А где же была партия, под руководством
которой вершилась коллективизация во всех уголках необъятной России? Вот
почему так трудно разграничить правых и виноватых, палачей и жертв в нашей
советской истории. Очень остро встал этот вопрос и на учредительной
конференции всесоюзного общества "Мемориал" в январе 1989 г. Тогда
конференция приняла мудрое решение признать массовые незаконные репрессии
преступлением против человечности и провести общественный суд над Сталиным и
его подручными в интересах гуманности и милосердия, отказавшись от
уголовного преследования живых.
Сегодня взгляд на нашу историю стал гораздо объемнее, чем в период
хрущевской оттепели, когда деятели партии и государства однозначно
рассматривались только как жертвы культа личности Сталина. Сегодня уже
достаточно ясно, что такой подход далек от реальной действительности, но от
этого не становится легче. Как, например, относиться к М. Н. Тухачевскому,
расстрелянному 12 июня 1937 г., и к Тухачевскому, жестоко подавившему
Тамбовское восстание крестьян в 1921 г.? К Р. И. Эйхе, расстрелянному 4
февраля 1940 г. после невероятных мучений, когда ему во время пыток сломали
позвоночник, и к Эйхе, инициативному исполнителю всех директив Сталина в
Сибири? И даже к М. Н. Рютину, который широко известен сегодня как человек,
решительно выступивший в 1932 г. против Сталина и возглавлявшегося им
режима. Можно ли однозначно говорить о нем как о герое, зная о том, как
активно он боролся в 20-е гг. с троцкистами, будучи секретарем
Краснопресненского райкома г. Москвы, и таким образом внес свой вклад в
победу сталинской фракционной группы в партии и становление сталинизма? Все
сплелось в нашей истории в жестокий кровавый клубок.
Ну, а при чем тут мы, - скажет современный читатель, - мы-то не жили во
времена сталинщины. Но и Сталин умер в 1953 г. и не несет прямой
ответственности за развал нашей экономики, социальной сферы, распад нашей
нравственности и культуры. Признание вины не только системы, а каждого из
нас за то состояние общества, к которому мы сегодня пришли, дается труднее
всего. Сейчас всем кажется, что они-то уж не виноваты, что они-то уж все
понимали и до 1985 года. Это тоже ложь. Вспомните себя, вспомните, какими вы
были несколько лет назад, и многие ли следовали завету А. И. Солженицына
"жить не по лжи", многие ли сохранили свое человеческое достоинство? Такое
признание и будет покаянием.
Трагедия нашего народа состоит в том, что террор и страх, стремительное
падение цены человеческой жизни, начавшееся с 1917 г., с одной стороны, а с
другой - каждодневный разрыв между словом и делом, безудержное славословие и
ложь изменили природу человека, сделали его безынициативным и, как очень
верно отметил историк М. Я. Гефтер, "лишенным ответственности за
происходящее в стране, лишенным права на эту ответственность и привыкшим
жить вне ее и даже сумевшим это худшее из современных лишений превратить в
своего рода комфорт". Все это сделало в итоге советского человека не только
жертвой, но и соучастником творившихся в стране преступлений.
Тех людей, которые действительно противостояли существующему режиму,
которые сохранили свое достоинство, было немного. Они и сегодня остаются
нашими нравственными ориентирами.
Это такие люди, как А. А. Ахматова, не согнувшаяся в годы сталинщины и
написавшая свой "Реквием" не в 60-е годы, а в 1935-40 гг., который впервые
был опубликован в нашей стране лишь в 1988 г., а до этого не пропускался
простыми советскими людьми, работавшими в издательствах, отделах культуры и
т. д. и т. п. Это А. И. Солженицын, в 60 - 70-е гг. писавший свой "Архипелаг
ГУЛАГ", А. Д. Сахаров, не побоявшийся один выступить против системы
государственной лжи, в частности, против войны в Афганистане. Это
диссиденты, получавшие в 70-е гг. обычные тогда 7 лет лагерей и 5 ссылки, в
то время, как большинство советских людей спокойно жило при этом режиме и
более того, многие клеймили и Сахарова, и Солженицына, не зная их взглядов и
не читая их произведений, осуждали диссидентов, не имея представления о их
деятельности. Вот это наше недавнее прошлое заставляет ощущать свою
собственную вину за происшедшее особенно остро. Только в таком признании
каждым своей вины и покаянии в своем соучастии во лжи я вижу спасение
общества и начало его пути к консолидации. Не надо строить на этот раз
никаких иллюзий. Это будет долгий и трудный путь. Но только на этом пути
возможно действительное созидание, возрождение того лучшего, что было в
российском обществе и лучших черт нашего народа.
А пока... страна не может вырваться из замкнутого круга проблем, в который
она попала в 1917 году. Снова раздаются голоса "расстрелять", "надо браться
за оружие", и не только голоса - во многих регионах страны уже пролилась
кровь. Сердце сжимается при взгляде на сегодняшний развал и нагнетание
нового насилия. Неужели у России такая судьба, и ей не вырваться из этого
круга иначе, как с помощью нового насилия, новой гражданской войны?!
Единственной основой, на которой только и может произойти консолидация
нашего общества на его трудном пути к своему будущему, в котором не будет
места политическому насилию, я считаю идею Мемориала. В этом смысле эта идея
представляется мне спасительной для общества, но, к сожалению, далеко еще не
осознанной в этом своем качестве.
Как никогда, сейчас велика роль интеллигенции. Наступил тот час, когда
советская интеллигенция должна показать, действительно ли она таковой
является, действительно ли понимает проблемы страны и болеет за ее судьбу.
Настоящая интеллигенция должна направить свои усилия в этот критический для
страны период не на выяснение групповых интересов и удовлетворение
собственных амбиций, не на поиски врагов, виновных в бедах страны, а на
сплочение людей на основе покаяния и ненасилия, на основе идеи Мемориала.
Как бы ни была трудна и неустойчива сегодняшняя жизнь, я верю в то, что
когда-нибудь
в
этой стране Мемориал станет действительно
общественно-политическим движением, движением всех за возрождение
российского общества на основе идей ненасилия.
Путь к гражданскому обществу в нашей стране лежит через нравственные
испытания историей своей страны. На этом пути потеряно уже более 30 лет и
потеряно безвозвратно. Если бы этот процесс развернулся тогда, после XX
съезда! Поэтому так важно, чтобы сегодня мы были последовательными и
стойкими в своих делах. Поэтому так важно сегодня сделать все возможное,
чтобы не погасла та свеча, опутанная колючей проволокой, что является
эмблемой "Мемориала". Не погасла от злобы, нетерпимости, нового насилия.
Мемориал, о котором говорится сегодня, нужен в первую очередь нам и нашим
детям, чтобы они стали не "каэрами", не "винтиками", не трудовыми ресурсами,
не населением, с чьим мнением не считается начальство, а свободными людьми,
знающими свое прошлое, ответственными за настоящее и будущее своей страны. И
не кусок холодного гранита нужен нам в качестве мемориала, а правда, вся без
изъятия, вся, которую добудем, не исказив и не утаив ничего.
отделения
Всесоюзного
добровольного
историко-просветительского общества "Мемориал".
И.Павлова
В судьбе толстовских коммун, как в капле воды, отразилась трагедия российского крестьянства в период коллективизации. Но судьба крестьян-толстовцев на фоне общей трагедии представляется еще более драматичной, а политика государства еще более жестокой и вероломной, потому что толстовцы как раз и стремились к тому, чтобы жить вместе и коллективно хозяйствовать на земле. В отличие от колхозов, насаждавшихся сверху, в которые крестьяне объединялись насильно и, работая в них, не были заинтересованы в результатах своего труда, толстовские коммуны являлись добровольными объединениями единомышленников, умевших трудиться на земле и любивших землю. К тому же крестьяне-толстовцы жили богатой духовной жизнью и стремились сохранить внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства. Такое противостояние наступавшему тоталитаризму не могло закончиться иначе, как гибелью толстовских объединений. Толстовское движение в России зародилось в начале XX века. Последователи Л. Н. Толстого объединялись в общества и кружки, издавали журналы и газеты, пропагандировали идеи великого писателя-гуманиста, основанные на любви ко всему живому и отрицании насилия. Но если до революции основную массу толстовцев составляла интеллигенция, то после нее рядовым толстовцем стал рабочий, крестьянин, бывший солдат. Для них, познавших всю жестокость мировой и гражданской войн, идеи Л. Н. Толстого стали источником жизни. В начале 20-х гг. возникло несколько толстовских сельскохозяйственных объединений, в том числе коммуна "Жизнь и труд" и община "Братский труд". В государственном архиве Новосибирской области сохранились документальные материалы, рассказывающие о жизни этих двух толстовских объединений в Сибири, переселившихся туда с началом коллективизации (*). (* Переписка о толстовских коммунах, - ф. 47, оп. 3а, д. 25. *) Коммуна "Жизнь и труд" начала свой не долгий, но трудный путь в конце 1921 года, когда группа молодых людей, приверженцев толстовского учения, решила вести коллективное хозяйство на земле. Заключив с Московским уездным земельным отделом договор на аренду небольшого помещичьего имения, коммунары поселились в Шестакове, недалеко от Москвы. Жили они дружно, трудились с большим подъемом, и хозяйство быстро крепло. С началом сплошной коллективизации ситуация резко изменилась: одно за другим толстовские объединения стали распускаться. Над коммуной нависла угроза ликвидации. Первую атаку коммунары смогли отбить. С трудом, через ВЦИК, но отстояли. Но они понимали, что "как ни невиновен ягненок, волк все равно съест его, потому что хочет есть". После долгих размышлений и споров пришли к единому мнению: всем толстовцам, желающим работать на земле, собраться и переселиться в одно место для "совместной коллективной жизни". Организационным ядром переселения стала коммуна "Жизнь и труд". По этим вопросам коммунарам неоднократно приходилось обращаться во ВЦИК, беседовать с М. И. Калининым, В. Д. Бонч-Бруевичем, П. Г. Смидовичем, и первое время они находили понимание своих просьб. А ведь в конце 20-х годов во многих местах уже началась настоящая травля последователей Л. Н. Толстого, их клеймили как "наиболее вредную секту". Сохранившиеся документы и воспоминания толстовцев не позволяют до конца выяснить вопрос о том, помогали ли работники ВЦИК переселенцам беспрепятственно выехать в Сибирь или просто не мешали их добровольному отъезду в "ссылку". 28 февраля 1930 г. ВЦИК принял постановление, которым разрешил "единомышленникам Толстого переселиться в одно место для устройства коллективной жизни, согласно их убеждениям. Район для переселения предлагался большой - вся Сибирь и Казахстан. Посланные толстовцами ходоки остановили свой выбор на участке земли на берегу Томи в районе Новокузнецка. Переселившись в Сибирь, толстовцы разделились на три группы: уральцы организовали сельскохозяйственную артель "Мирный пахарь", прибывшие из-под Сталинграда - общину "Всемирное братство", а подмосковная коммуна "Жизнь и труд" осталась коммуной. Нелегок был переезд в Сибирь. На старом месте люди оставляли свои дома, поля, распродавали скот, небогатый скарб, а в Сибири их ждала богатая, но необжитая земля. Трудности усугублялись и далеко не гладкими отношениями с местными органами власти, которые не сложились буквально с первых дней их пребывания в Сибири. События развивались стремительно. В апреле 1931 г. толстовцы начали прибывать на место нового поселения, а уже 30 марта того же года президиум Кузнецкого райисполкома предоставил часть отведенной для них земли артели "Путь бедняка", ссылаясь на то, что толстовские объединения не представили свои уставы для регистрации. Когда орггруппа по переселению обращалась во ВЦИК, вопрос об уставе оговаривался особо. Она настаивала на том, что "коллективная жизнь должна строиться на свободных, безнасильственных началах", без административного вмешательства в их жизнь. Кузнецкий райисполком имел на этот счет иное мнение: если коммуна регистрирует свой устав по всем правилам, то она остается в районе, если нет, то это - единоличники, и их надо выслать. Именно так и поступили с общиной "Всемирное братство" - за отказ от регистрации устава ее переселили в Кожевниковский район. Коммуна "Жизнь и труд" принципиально не противилась регистрации своего устава. Однако, по их мнению, он должен был отражать такой внутренний распорядок, который устраивал членов коммуны. По зарегистрированному 28 апреля 1931 г. уставу коммуна считалась самостоятельной хозяйственной организацией, руководство которой осуществлял Совет, подотчетный общему собранию. Такой устав не удовлетворял райисполком, но коммунары смогли его отстоять, включив по требованию местных властей пункт о том, что членами коммуны не могут быть кулаки и лица, лишенные избирательных прав. Однако на этом конфликты с представителями местной власти не закончились, а продолжали нарастать, осложняя и без того трудное положение коммуны. Первый год жизни в Сибири был особенно тяжелым для коммунаров. Переселившись в Кузнецкий район, коммуна "Жизнь и труд" фактически все должна была начинать заново. То немногое, что взяли в дорогу и без потерь привезли на новое место, не могло полностью обеспечить коммунаров. Местные власти не оказали толстовцам никакой помощи, более того, льготы, которые им полагались по закону как переселенцам, не были предоставлены. Переселенческие органы, выделявшие земельный участок для толстовских объединений, к этому времени были уже ликвидированы, и весь земельный фонд перешел в ведение райисполкома, а он, не считаясь с тем, что коммунары были переселенцами, включил их хозяйство в общий план налогов и поставок, как и хозяйства старожилов. Требования, предъявляемые коммуне, оказались для нее непосильными. Так, в разгар лета, когда надо было косить сено и строить дома, когда каждый человек на счету, сельсовет под угрозой уголовной ответственности требовал выделить в распоряжение Сибстройпути на различные работы 4 человека и 6 лошадей. В другом случае - не считаясь с хозяйственными возможностями коммуны, с тем, что у них всего 20 рабочих лошадей и недостаток семян, райисполком предъявил коммуне посевной план в 400 га. Но в этот год коммунары смогли засеять всего 14 га пшеницей, 11 га - овсом, 1 га - ячменем, 2 га - просом, 6 га - картофелем. Лето в тот год выдалось жаркое и сухое. Дождей почти не было. Урожай собрали плохой: погиб весь ячмень, просо, более половины пшеницы. То, что коммунары смогли собрать, оставили на сев 1932 года, продуктового хлеба вообще не было. Чтобы прокормиться зиму, а коммунаров было 400 душ, из них - 200 детей, пришлось уходить на заработки. Так и перебивались они впроголодь, покупая хлеб на рынке. Но власти это не интересовало. Перед ними стояли другие задачи - дать большой процент коллективизации, больше собрать зерна по плану поставок. Для этого все средства были хороши. Включив коммуну в план поставок, райисполком предъявил такое задание по сдаче сельхозпродуктов, которое значительно превышало то, что произвели толстовцы. Вот некоторые цифры: по заданию требовалось сдать 120 центнеров пшеницы, а собрали 50, требовали сдать 100 тонн сена, а коммунары заготовили всего 50, из них насильно 5 тонн увезли, из 13 дойных коров забрали 7. К тому же коммуну обязали внести обязательный взнос - на акции Тракторцентра, займы, культсбор и другие обложения - более 6 тысяч рублей. В результате Кузнецкий райисполком добился своего - распустил коммуну. В вину ей были поставлены факты приема в коммуну лиц, лишенных избирательных прав, "отказ общего собрания коммуны от роспуска кулацкого правления". Президиум ВЦИК сначала не одобрил этого решения. Постановлением от 2 марта 1932 г. он предложил Западно-Сибирскому крайисполкому: "Немедленно отменить решение Кузнецкого райисполкома от 23 ноября 1931 г. о роспуске коммуны "Жизнь и труд", рассмотреть хозяйственные вопросы, связанные с восстановлением и укреплением коммуны, и принять необходимые меры, предоставить коммуне на общих основаниях установленные законом льготы для переселенцев". В личном письме Ф. П. Грядинскому М. И. Калинин настаивал на срочном приостановлении "всяких взысканий как деньгами, так и натурою", отсрочке взносов до конца 1932 г., оказании коммуне необходимой семенной и продовольственной помощи. Запсибкрайисполком, выполнив первый пункт постановления, обратился во ВЦИК с просьбой о переселении толстовцев из Кузнецкого района. С этой целью было проведено обследование толстовских объединений комиссией, в состав которой входили представители ВЦИК, крайисполкома и Новокузнецкого горсовета. В составленной ими секретной докладной записке но фракцию ВКП(б) Президиума ВЦИК говорилось, что "экономическое состояние коммуны крепкое и может нести государственные обязательства наравне с другими колхозами, между тем от уплаты всех сборов и налогов и др. мероприятий отказывается... Заявления, подаваемые в вышестоящие организации, в значительной части являются необоснованными в том, что их притесняют и принуждают к выполнению государственных обязательств". Эта записка составлялась в начале мая, когда в коммуне хлеба оставалось на две-три недели, и в ход шли жмых и картофельные очистки. Комиссия была солидарна с позицией крайисполкома и Кузнецкого райисполкома в своих выводах по вопросу о дальнейшей судьбе толстовцев, настаивая на их переселении. Однако Президиум ВЦИК подтвердил свои предыдущие решения, освободив коммуну "Жизнь и труд" от обязательств до урожая 1933 г. Благодаря этому, в течение 1933-1935 гг. в коммуне удалось провести землеустроительные работы, на которые она затратила более 4 000 рублей из своих средств. К тому же приходилось отвлекать на эти работы людей и рабочий скот. В результате, несмотря на все препятствия со стороны местных властей и объективные трудности, к середине 30-х гг. хозяйство коммуны укрепилось. Уже с конца 1933 г. она стала полностью выполнять обязательства по государственным поставкам. Поскольку из-за своих убеждений коммунары не могли участвовать в убое скота, план по мясозаготовкам они заменили на выращивание племенного скота, передав совхозам и колхозам 57 голов молодняка. За пять лет жизни в Сибири коммуна наладила и свой быт. Были построены 35 жилых домов, хозяйственные помещения, столовая, школа, баня, проведен водопровод. Для детей летом устраивались детские ясли, площадки, зимой работала школа. В коммуне имелись своя библиотека, радио, музыкальный кружок... Дети, старики, инвалиды содержались полностью за счет коммуны. После принятия в феврале 1935 года на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников примерного Устава сельскохозяйственной артели по всей стране развернулась кампания по переводу коммун на новый Устав. Неоднократные беседы с коммунарами о переходе на этот Устав не давали результатов. Тогда 16 апреля 1936 г. Сталинский (бывший Кузнецкий) горсовет, заслушав результаты обследования коммуны "Жизнь и труд", постановил существующий в коллективе устав отменить, как не соответствующий основным положениям примерного Устава, и рекомендовал принять новый. Одновременно были проведены аресты. Из 10 арестованных четверо вскоре были освобождены, а остальные - И. Гуляев, Д. Моргачев, Б. Мазурин, Я. Драгуновский, Г. Тюрк и А. Барышева - осуждены по 58 статье. 1937 год стал для коммуны роковым. Многие ее члены, кто по суду, а кто я без суда, были репрессированы. В лагерях погибли 24 коммунара. После этого коммуна уже не в состоянии была бороться. Она доживала свои последние дни. С переводом ее 1 января 1939 года на Устав сельскохозяйственной артели, т. е. колхоза, коммуна "Жизнь и труд" прекратила свое существование. Сложная, полная трагизма судьба выпала и на долю толстовской общины "Братский труд". До переезда в Сибирь из-под Сталинграда община уже имела десятилетний опыт коллективного ведения хозяйства, в основе которого лежало учение Л. Н. Толстого. За ее приверженность толстовским идеалам местные власти притесняли общину, а когда началась открытая травля толстовцев, ее выгнали из района, отобрав все имущество. Поэтому идея переселения толстовцев на Алтай нашла поддержку в общине, и "сталинградцы" приняли активное участие в подготовке переезда. В Апреле 1931 г. они прибыли на новое место и поселились на землях к востоку от ручья Каменушка, составив основу общины "Всемирное братство". Здесь, на Алтае, они надеялись "осуществить свободную братскую общину - без принуждения, без подчинения, без денег, расчетов, чтобы каждый работал по способности, получал по потребности", т. е. то, что декларировалось Советской властью, они хотели проводить на деле. Однако и у этой общины трения с властями начались уже с первых дней пребывания в Сибири. Камнем преткновения стал также вопрос о регистрации устава. По их мнению, устав, ограничивая свободу, является насилием над личностью, а они хотели строить свою жизнь на свободных, безнасильственных началах. Своей целью члены общины "Братский труд" считали осуществление мирного безгосударственного коммунизма на основе сознательного коммунального труда. Придерживаясь учения о постепенном отмирании государства, они говорили: да, мы понимаем, что пока не все люди сознательные, государства нужны, но мы уже достаточно сознательны, поэтому для нас государство должно сделать исключение и не неволить, мы сами будем выполнять свои обязанности перед обществом. "Служение жизни" - основа их мировоззрения - это добровольное служение обществу. Жизнь человека, животных, птиц священна. Крестьяне-толстовцы осуждали войны и отказывались от несения воинской повинности. "Служитель жизни", по их мнению, не может служить смерти, а потому недопустимо убивать животных и есть их мясо. Эксплуатация животных также считалась противоестественным актом, поэтому наиболее последовательные толстовцы обрабатывали землю вручную. Но власти и не собирались вникать в смысл этих представлений. "Общее соглашение членов трудовой общины Всемирного братства им. Л. Н. Толстого", через которое "сталинградцы" пытались донести свое учение, президиум Кузнецкого райисполкома охарактеризовал как "наглую классовую вылазку партии капиталистической реставрации Советского Союза, как призыв к объединению и наступлению на диктатуру пролетариата ко всем капиталистическим элементам, призыв обнаглевшего классового врага, не брезгующего постыднейшим извращением учения Ленина". Проявляя "классовую бдительность", представители местной власти повели борьбу с "махровой контрреволюцией" до победного конца. Не прошло и месяца со времени переселения толстовцев в Сибирь, а Кузнецкий райисполком уже пишет в ЦИК РСФСР о необходимости переселения их в тайгу, на земли, предназначенные для выселения кулаков. Причины для этого выдвигались более чем серьезные. Во-первых, община наотрез отказалась регистрировать устав и, более того, считала возможным включение в состав общины кулаков и "лишенцев", т. к., по их представлениям, "служение жизни" являлось "достаточным основанием и единственным критерием пригодности человека для общины". А во-вторых, в районе шло "гигантское промышленное строительство", и потому оседание толстовских объединений, оказывавших "вредное влияние" на рабочих, становилось "совершенно нетерпимым". Президиум ВЦИК осудил попытки районных организаций решить все проблемы административным путем. Опровергая доводы местных работников, П. Смидович писал, что одной из причин поселения толстовцев в их районе "служило соображение о том, что следует их взять из глухих мест среди крестьянства, на которое они могут вредно влиять и поселить их в одном месте близ пролетарского центра в окружении организованного населения, на которое влияние их не распространяется". При этом он рекомендовал, чтобы местные органы власти, учитывая особенности толстовцев, "под руководством партии, постепенно, не делая резких шагов, советизировали их". Однако, несмотря на это, 13 октября 1931 года РИК принимает решение о переселении общины. На заседании президиума, где рассматривался этот вопрос, присутствовал представитель общины И. Добротолюбов. Он обратился к собравшимся с такими словами: "Предложения РИКа о новом нашем переселении в настоящее время для нас невозможны. У нас нет ни сил, ни средств на новое переселение. Мы существуем на средства, зарабатываемые вне общины. Предыдущее переселение отняло у нас много сил и времени, так что мы, не обеспечив себя продуктами, едва-едва успели приготовить землянки, чтобы хоть тесно укрыться от холода. Доводя об этом до сведения братьев-коммунистов, мы ожидаем от них разумного и справедливого отношения". Однако "братья-коммунисты" не вняли их мольбам и продолжали доказывать Центру необходимость их переселения. В конце концов постановлением от 3 октября 1932 года Президиум ВЦИК предложил Запсибкрайисполкому "определить место и сроки для переселения коммуны последователей Л. Н. Толстого, выходцев из Сталинграда, отказавшихся от регистрации". Осенью 1933 года к поселку сталинградцев подъехал большой обоз. Всем приказали собираться и грузить вещи, и, несмотря на сопротивление, их все же погрузили и повезли в тайгу на новое место. Переселяя людей - и старых, и малых - под зиму без средств, отобрав скот, оторвав их от жалких жилищ, власти заведомо обрекали их на вымирание. Туда же, в Кожевниковский район, были переселены и другие группы толстовцев: Барабинская, Иловлинская, Уральская, Бийская, Омская, объединившиеся в одну общину - "Братский труд". Зиму 1933-34 гг. толстовцы перебивались на временно отведенных сельсоветом квартирах в деревне Ново-Сергеевка. Картофель, овощи, которые были сданы в кооперацию Кузбасса под обещание, что им их сразу же выдадут на новом месте, задержали, и община вынуждена была жить впроголодь. С началом весны толстовцы приступили к освоению выделенной им земли. Это была нелегкая задача. Участок им выделили безводный, "без единого ручья или хотя бы лужи стоячей воды". Чтобы добывать воду, приходилось рыть ямы в сухой долине, но вода в них быстро пересыхала и оказалась очень недоброкачественной, "когда кипятишь ее в котле, все время является, сколько ни снимай, все новая, новая красная пена, как навар в супе". Обрабатывать землю приходилось почти голыми руками, не хватало ни орудий, ни лошадей. Работали мотыгами и тяпками, а порой приходилось самим впрягаться в плуги. К тому же лето 1934 года выдалось засушливое. Такую засуху не могли припомнить даже старожилы. А тот урожай, который уцелел от засухи, погубили неожиданные среди лета морозы. Однако, несмотря на большую нужду, толстовцы отказались от предложенного долгосрочного кредита в 1 000 рублей, так как им "еще дороже был тот принцип, чтобы в построении своей жизни ни в чем не опираться на государство". В конце зимы в счет оставленного в Кузнецком (в то время - уже Сталинском) районе имущества им удалось закупить около 3,5 тонн зерна. Благодаря этому смогли дотянуть до весны 1935 года. Весна и лето 1935 года были более благоприятными: засухи не было, морозов тоже. И толстовцы, приобретя несколько лошадей, смогли засеять больше земли. Часть урожая они собрались оставить на пропитание и сев, а оставшуюся сдать через кооперацию, "не входя в соприкосновение с государственными планами, налогами и обязательствами". В заявлении председателю крайисполкома ф. П. Грядинскому они писали: "Сущность... наших стремлений заключается в том, что с/х община-коммуна "Братский труд" по своим убеждениям сознательно и добровольно желает
передавать
результаты своего свободного
сельскохозяйственного труда, за исключением семфонда и удовлетворения своих
насущных потребностей, в общество на мирные, общеполезные нужды и притом не
через государство, а через кооперацию по свободному согласованию с нею...
Часть результатов труда считает необходимым передавать в общество через
кооперацию бесплатно на такие нужды, как содержание больных,
нетрудоспособных, устройство сельских дорог, случаи стихийных бедствий и т.
п.".
Однако принимать во внимание их принципы Кожевниковский райисполком (как
ранее Кузнецкий) не считал нужным. Представители местной власти уже хорошо
научились командовать колхозами: где, кому, чего и сколько засевать и какой
урожай собирать. Столкнувшись с сопротивлением толстовцев, не желающих
работать по приказу, райисполком применил к ним репрессии и меры
"принудительного погашения государственных обязательств".
За "контрреволюционный саботаж" сева в мае 1935 г. были осуждены И.
Добротолюбов, С. Черниченко и Ф. Агурьев. Осенью этого же года была
арестована еще одна группа толстовцев - Г. Бутылкин-Свободный, Ф. Савельев,
Э. Добротолюбов, Д. Литвиненко, П. Юраков. Их обвинили в организации среди
толстовских групп контрреволюционного саботажа хлебопоставок.
По той же причине, не считаясь с тем, что хлеб еще не был полностью убран
с полей, 9 сентября уполномоченным Комитета заготовок Совнаркома по
Кожевниковскому району на общину был наложен штраф - более 16 тысяч рублей.
Нанятая сельсоветом бригада рабочих собрала, обмолотила и сдала в Заготзерно
весь урожай толстовцев. Забрали 18 лошадей, 16 коров, 2 теленка, но и этого
не хватило, чтобы выплатить штраф.
Тогда сельсовет приступил к конфискации личного имущества. Забирали все -
от швейных машин до кальсон и старых пимов. Всего было описано и изъято 428
предметов личного пользования, но это далеко не полный список. В результате
проведенной проверки выяснилось, что оформление описей было "совершенно
небрежное, неправильное, позволяющее допускать хищения имущества". Были
случаи, когда изымались последние вещи. Например, у О. П.
Свободной-Булыгиной забрали единственные имеющиеся у нее тулуп и полотенце,
а у И. Пугачева - последние две пары пимов. Порою изъятые вещи даже не
вносились в опись, например, у той же О. П. Свободной-Булыгиной старый тулуп
забрали, а в опись не внесли. "Несмотря на то, что забирают весь хлеб, -
писали толстовцы, - забрали и барахло, некоторые, даже большинство, остались
в чем стояли, даже с людей стягивали, забирали белье и одежду, валенки и
обувь. Не знаем, как мы будем проводить зиму в Сибири, совершенно раздетые,
у многих нечем ночью прикрыться... Неужели мы обречены на погибель, да еще с
малыми детьми..."
Община обратилась во ВЦИК за помощью, и 25 сентября Запсибкрайисполком
получил телеграмму за подписью заместителя секретаря ВЦИК, а 27 сентября -
председателя Комиссии по культам, с требованием принять меры к возврату
незаконно изъятого имущества и привлечению виновных к ответственности. На
это Ф. П. Грядинский отвечал: "...Имущество изъято за саботаж хлебопоставок.
Возврат имущества находим невозможным, политически вредным". Тем не менее
крайисполкому пришлось признать этот шаг со стороны местных властей
ошибочным, и постановлением от 2 ноября он обязал райисполком исправить
допущенные "ошибки". Время шло, а местные власти не торопились возвращать
то, что награбили. Комиссия, рассматривавшая в апреле 1936 года выполнение
этого постановления, отмечала, что "большая часть имущества личного
пользования не возвращена под предлогом того, что оказалась распроданной".
Так, из 15 изъятых швейных машин было возвращено 9, из 11 женских пальто -
2, из 44 одеял - 6, кофточек изъято 20, возвращена 1, юбок изъято 20,
возвращена 1 и т. д. Не были возвращены коровы, в чем, по мнению комиссии,
виноваты сами члены общины, т. к. отказались брать чужих коров,
конфискованных для общины у единоличников, а требовали вернуть именно своих.
Отказались толстовцы и от предлагаемой им ссуды, ссылаясь на то, что "брать
ссуду при наличии своего семенного и продуктового хлеба (хотя и вывезенного
сельсоветом) община считает невозможным".
Зима 1935-36 гг. оказалась для толстовцев особенно трудной. Оставшись без
теплых вещей, общинники прожили ее почти на одном картофеле. Детям не
хватало молока, в результате к весне они сильно обессилели, часто болели и
умирали.
Весна 1936 года также не предвещала ничего xopoшего. Земля стояла
обработанная, а засевать ее было нечем. Семенной фонд общине так и не был
возвращен, и ей пришлось засевать поля всем, что у нее нашлось -
подсолнухом, маком, горохом, просом, гречихой. В недоумении писали они М. И.
Калинину: "Кому и какая теперь польза от того, что нас -
земледельцев-коммунаров - лишили весной семян пшеницы и через это лишили
возможности обсеменить пшеницей приготовленные поля?"
С каждым годом общине все труднее и труднее становилось вести свое
хозяйство. Неоднократные просьбы о выдаче им "взаимообразно" через
кооперацию семенной ссуды оставались "гласом вопиющего в пустыне". К
сожалению, в фондах архива нет документов, рассказывающих о последних годах
существования общины "Братский труд". Можно только предполагать, что ее
постигла та же участь, что и коммуну "Жизнь и труд".
А. Г. Даценко
СЕЛЬСКО-ХОЗЯЙСТВЕННАЯ В ЗапСибкрайисполком
КОММУНА
ЖИЗНЬ И ТРУД
| |
| Просмотров: 677 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры