ет вновь острой. Правильное уяснение воззрений Волгина на перспективы
общественного движения проливает дополнительный свет на несколько
загадочную фигуру Левицкого, революционера рахметовского типа, видимо,
потерпевшего неудачу в попытке возглавить стихийный % крестьянский бунт
(что доказывало дальновидность Волгина в их спорах). Взаимоотношения
Волгина с Левицким развиваются в направлении воплощения революционной
программы первого из них, предусматривающего единство политических и
социальных действий.
Скептицизм Волгина в отношении перспектив революционного движения в
России носит временный и локальный характер. Он восходит непосредственно
лишь к очередному, а не завершающему этапу политической борьбы по
крестьянскому вопросу. Дворянству, либералам пока удалось отодвинуть угрозу
крестьянской революции на какой-то срок, до тех пор, пока народ не убедится
,в том, что его обманывают. Следовательно, политическая борьба,
направленная на разоблачение грабительской сущности царской реформы,
приобретает первоочередное значение. Новое "разочарование общества" - один
из "шансов будущего" (XIII, 244).
При определении объективных исторических закономерностей нового
революционного подъема в России Волгин, помимо учета политической
обстановки в русском обществе, имеет в виду ж революционные события в
Западной Европе. Укрепление революционных связей с Европой - второй "шанс
будущего". Эта программа взаимосвязи передовой России с западноевропейским
революционным движением, выдвинутая на рубеже 60-70-х гг., вносит
качественно новый момент в эволюцию образа революционера от Рахметова к
Волгину. Она исторически оправдывалась подъемом пролетарского движения в
Западной Европе (в частности, во Франции), деятельностью Первого
Интернационала и тем интересом ко всем этим событиям, который проявили
ученики Чернышевского из Русской секции Интернационала. Рассматривая ее с
учетом тех новых задач, которые встали перед "новыми людьми" на рубеже
60-70-х гг., мы увидим в этой эволюции не выражение кризиса
революционно-демократической идеологии Чернышевского, а, наоборот,
стремление автора "Пролога" поднять ее на новую ступень, наметить
перспективу общественного подъема в стране. Ориентировка Чернышевского на
усиление и расширение политических форм борьбы с царизмом, на укрепление
связей с революционным Западом как раз явилась творческим развитием
революционно-демократической идеологии шестидесятников на рубеже 60-70-х
гг.
Эволюция образа революционера от Рахметова к Волгину имеет
относительный характер. Она не означает отказа от идейно-художественных
завоеваний романа "Что делать?". В идеале революционер нового типа должен
сочетать рахметовское и волгин-ское начала. Однако в русском революционном
движении социальные и политические действия длительное время проводились в
отрыве друг от друга, и это не давало жизненных предпосылок для создания
такого синтетического образа. И все-таки тенденции художественного
воплощения героического, "исключительного" в "обыкновенном" (с разным
сочетанием "рахметовских" и "волгинских" типологических разновидностей) в
демократической литературе 70-80-х гг. были весьма заметными.
8
Поиски героя нового времени в период расцвета революционного
народничества шли в сложных общественно-литературных условиях. После
неудач, вызванных "хождением в народ" (1873-1875), передовой
демократической беллетристике пришлось преодолевать две тенденции, далекие
от художественных традиций Чернышевского: с одной стороны, идеализации
общинных деревенских порядков и возведения в ранг настоящих героев людей с
"золотыми сердцами", опростившихся мечтателей-романтиков; с другой стороны,
- возрождения тургеневского типа интеллигента с рудинским красноречием и
гамлетовской раздвоенностью. Писатели-демократы в своих произведениях
отразили крушение иллюзий, навеянных лавристами и бакунистами (П.
Засодимский, "Хроника села Смурина"; А. Осипович-Новодворский, "Эпизод из
жизни ни павы, ни вороны"; В. Берви-Флеровский, "На жизнь и смерть" -
третья часть книги). Диалектическое осмысление "исторических иллюзий"
позволило новым героям освободиться от растерянности и уныния, состояний,
характерных для людей типа "ни павы, ни вороны", искать действенные пути
борьбы. В этом процессе преодоления кризисного состояния, навеянного
неудачей "хождения в народ", спасительным оказался художественный метод
Чернышевского. Идеал человека рахметовского типа вдохновляет на борьбу и
лишения Веру Неладову (В. Л., "По разным дорогам", 1880) и "невесту"
революционера Женичку (А. Осипович-Новодворский, "Тетушка", 1880). В
революционное подполье идут герои А. Осиповича-Новодворского, Ив. Ивановича
(Сведенцова), С. Смирновой, О. Шапир, К. Станюковича, П. Засодимского.
Рахметов продолжал оставаться литературно-художественным ориентиром
для многих писателей-"семидесятников" периода второй революционной
ситуации. И это соответствовало революционной практике "землевольцев" и
"народовольцев", среди которых выделялись организаторы рахметовского склада
- Дмитрий Лизогуб, Александр Михайлов, Степан Халтурин, Софья Перовская,
Андрей Желябов, - художественно запечатленные С. Степняком-Кравчинским в
"Подпольной России" именно в рахметовском варианте.
"В романе, претендующем на современное значение, положительный герой
должен быть героичным, вернее - он непременно будет таким", [29] -
утверждает революционер Алексей Иванович у А. Осиповича-Новодворского.
Вместе с тем в воплощении героического характера демократическая
(народническая) беллетристика на рубеже 70-80-х гг. усилила "чувство
жертвенности, обреченности и одиночества". [30] Героическое соединялось с
трагическим, усилилось романтическое начало в передаче неравного поединка
героев-одиночек
с
самодержавием
("Андрей
Кожухов"
С.
Степняка-Кравчинского). Эстетическая переоценка понятий о героическом
социально и психологически обоснована революционной практикой
"народовольцев", оторванной от массового народного движения.
Писатель-"семидесятник" стремится снять условные границы между
"особенным человеком" и "обыкновенными людьми" и поднять рядового участника
движения до высоты главного героя своего времени. Возрождение рахметовских
и волгинских. традиций в их единстве заметно в некоторых очерках С.
Степняка-Кравчинского ("Дмитрий Клеменц", "Вера Засулич", "Тайная
типография", "Поездка в Петербург"), в его же романе "Андрей Кожухов", в
незаконченном произведении Ф. Юрковского "Булгаков", создаваемом на
карийской каторге (1881-1882) и в Шлиссельбурге (начало 90-х гг.).
Переход революционеров к политическим формам борьбы с царизмом нашел
отражение в новых сюжетных ситуациях, в изменении всей художественной
структуры романа о "новых людях". Раньше двигателем сюжета произведения
выступали стремления и поступки нового героя в области осуществления
социальных преобразований: устройство производственных ассоциаций,
сберегательных касс и других предприятий, направленных на воплощение
социалистического идеала (в демократической литературе на рубеже 60-70-х
гг.), или пропагандистская деятельность разночинца-интеллигента в народной
среде, нередко направленная и на возбуждение крестьянского бунта (в
литературе, отразившей события "хождения в народ"). С нарастанием же
революционной ситуации в стране новый герой вступает в открытое
политическое столкновение с властями. Это воплощалось в форме конфликта в
доме представителя власти - станового, тюремного смотрителя, прокурора, - в
зало судебного заседания между судьями и "государственным преступником",
или в теоретической полемике в области юриспруденции, происходящей и в
семье юноши, отказавшегося от юридической карьеры, и в университетской
аудитории, или в форме бескомпромиссного столкновения революционера с
либералами и ренегатами (Ив. Иванович, "Исправницкая дочь", "Сердце
велело", "Пришел, да не туда" (1882); А. Осипович-Новодворский, "Тетушка",
"Мечтатели" (1881); С. Смирнова, "У пристани" (1879); N. W. (Н. В.
Молчановский), "Горениус" (1881); С. Ковалевская, "Нигилистка" (1892), и
др.).
Влияние политических процессов 70-х гг. на литературу сказалось в
обращении писателей к изображению героического подвига русских женщин,
добровольно последовавших за своими "женихами"-революционерами в Сибирь (А.
Осипович-Новодворский, "Тетушка"; С. Ковалевская, "Нигилистка").
Примечательно, что ни Некрасов в 1872-1873 гг. ("Русские женщины"), ни
Берви-Флеровский в 1877 г. ("На жизнь и смерть") еще не связывали жизненную
судьбу своих героинь, нашедших истинный долг и счастье в сибирских
"пустынях", с женщинами-"семидесятницами", хотя влияние революционной эпохи
70-х гг. на них несомненно. И только после политических процессов 1877-1878
гг. современница и участница "хождения в народ" сменила в этом смысле в
литературе декабристок и "шестидесятниц". С. Ковалевская в своей повести
явно следует традициям Некрасова, А. Осипович верен творческой школе
Чернышевского. Понятие "невеста" в рассказе "Тетушка" незаметно приобретает
помимо его прямого значения символическое звучание, хорошо знакомое
читателям "снов" из романа "Что делать?", в которых главная роль
принадлежит "невесте" -революции.
Как известно, В. И. Ленин высоко ценил Л. Н. Толстого за "разоблачение
правительственных насилий, комедии суда и государственного управления".
[31] Великий художник слова в своей критике был не одинок. Его современники
- М. Салтыков-Щедрин и А. Островский, Ф. Достоевский и А. Чехов, В.
Короленко и П. Якубович (Мельшин) - разоблачали беззаконие царского суда,
мир каторги и ссылки. Беллетристика о "новых людях" органически вошла в
этот мощный поток русской классической литературы на правах передового
бойца.
9
Беллетристику о "новых людях" 60-70-х гг. XIX в. по праву можно
назвать литературной школой Чернышевского.
Произведения писателей этой школы, задуманные и созданные на крутых
поворотах
истории,
отвечали жизненным потребностям русского
революционно-освободительного
движения. Углубление и расширение
представлений о перспективах общественного движения, о многообразии форм и
методов революционной борьбы создавали историческую основу для дальнейшего
совершенствования "поэзии мысли", у истоков которой стояли Герцен и
Чернышевский, о расцвете которой мечтал еще Белинский. Появляются новые
жизненные источники для художественных замыслов, литература становится
многообразнее в жанровом отношении, обогащается творческий метод писателя.
Произведения писателей-демократов расширили жанровые границы русского
реализма. Вслед за социально-философским романом "Что делать?" публикуются
социальные повести Бажина, социально-политические произведения Кущевского и
Осиповича-Новодворского. Создание историко-политического романа "Пролог"
предвещало появление произведений, сочетающих специфику жанра политического
романа с его нравственно-психологической разновидностью ("Василиса",
"Булгаков", "Андрей Кожухов"). Мемуары, воссоздающие "революционные
профили" выдающихся деятелей освободительного движения ("Подпольная
Россия"), соседствовали с романами-биографиями ("Перед рассветом", "Шаг за
шагом") и публицистическим романом-трактатом ("На жизнь и смерть").
Несомненна историко-литературная заслуга писателей-демократов в
воссоздании и утверждении героического характера передового деятеля своего
времени. В их произведениях осуществилось известное предвидение
Чернышевского, предрекавшего перспективу возрождения нового типа
революционного деятеля "в более многочисленных людях, в лучших формах" (XI,
145).
Эволюция образа революционера шла в направлении диалектической
взаимосвязи "особенного" и "обыкновенного" в поведении и психологии
литературного героя, предусмотренной автором "Что делать?".
В частности, писатели-демократы нашли разные творческие решения,
изображая деятельность революционеров, не поддержанных народом, ввели новые
сюжетные ситуации, подсказанные потребностями политической борьбы с
царизмом и практикой пропагандистской деятельности "новых людей" среди
крестьянства и в первых рабочих кружках.
Творческие поиски только что нарождающихся в жизни социальных и
политических конфликтов, новых героев, художественных средств их
изображения у писателей-чернышевцев не были оторваны от реализма.
Беллетристика о "новых людях" еще более рельефно оттенила тягу больших
художников слова (Л. Толстой, Ф. Достоевский, И. Тургенев и др.) к жгучим
проблемам современности, к "романам идей", к интеллектуальным героям,
посвятившим аналитическую философскую мысль разгадке "тайн" общественного
прогресса и народного характера. Художественные открытия новой литературной
школы обогащали русский реализм в социологическом плане, внося
представления о реальных достижениях и неудачах, о сложностях и
противоречиях, присущих поступательному ходу освободительного движения.
Историческая заслуга Чернышевского-романиста не только в том, что он
был главой демократической школы писателей-разночинцев. Яркая творческая
индивидуальность Чернышевского оказалась сильным "раздражителем" для многих
крупных мастеров слова, его творческих оппонентов и союзников по острейшим
проблемам современности (И. Тургенев, И. Гончаров, Н. Лесков, Ф.
Достоевский, Л. Толстой и др.). Многостороннее воздействие Чернышевского на
развитие русской литературы несомненно. Его курс на расширение сферы
художественно-эстетического освоения действительности, на внесение в
произведение политики, философии, морали и социальной практики оказался
перспективным и плодотворным для поступательного движения русского
реализма. Это в свою очередь предопределило богатство жанрообразующих форм
и сюжетно-композиционных связей русского романа.
Общественно-нравственный облик нового героического человека, открытый
Чернышевским, оказался притягательным для многих зарубежных писателей: Золя
("Дамское счастье", "Жерминаль"), Доде ("Тартарен на Альпах"), Мопассана
("В пути"), Войнич ("Оливия Лэтам"), Уайльда ("Вера или нигилисты"), Д.
Томпсона ("Деспотизм, устрашенный динамитом"), Шпильгагена ("Один в поле не
воин"), М. Твена ("Американский претендент") и др.
Творческие завоевания Н. Г. Чернышевского и беллетристики о "новых
людях" найдут дальнейшее воплощение в художественных типах пролетарских
революционеров. У новых героев - героев социалистической литературы -
появятся в новом качестве организаторское и конспиративное мастерство
революционеров-подпольщиков Рахметова, Григория Северцова, Андрея Кожухова,
Александра Михайлова и Софьи Перовской, политическая мудрость Волгина,
Рязанова, Булгакова и Борисова, навыки пропагандистской деятельности среди
рабочих Лопухова, Светлова, Испоти, Мирзоева, Нежинского и Степана
Халтурина, беззаветная преданность народу, свойственная всем "новым людям",
героям демократической литературы
[1] Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т., т. 11. М., 1939,
С. 11. (Ниже ссылки в тексте даются по этому изданию).
[2] Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 10. М, 1956, с. 316.
[3] Там же, т. 6. М., 1955, с. 271.
[4] Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философские
произведения, т. 1. М., 1952, с. 416.
[5] Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 10, с. 318.
[6] Терминология самого Н. Г. Чернышевского из его письма Н. А.
Некрасову от 5 ноября 1856 г. (XIV, 322).
[7] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 28-29, 30.
[8] Там же, т. 25, с. 94.
[9] История СССР, 1963, 5, с. 226.
[10] Лотман Л. М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л.,
1974, с. 214.
[11] Литературное наследство, т. 62. М., 1955, с. 642.
[12] Щепкина Е. П. Из истории женской личности в России. Лекции
статьи. Пг., 1914, с. 301.
[13] Буланова-Трубникова О. К. Три поколения, М.-Л., 1928, с. 81.
[14] Там же, с. 82.
[15] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 6. М., 1968, с.
324.
[16] Луначарский А. В. Собр. соч. в 8-ми т., т. 1. М., 1963, с. 267.
[17] Коновалов В. Н. Особенности художественного метода романов о
"новых людях" (60-70-е гг. XIX в.). -В кн.: Романтизм в русской и советской
литературе, вып. 6. Казань, 1973, с. 108.
[18] ЦГАОР, ф. 112, од. 2, ед. хр. 2334, л. 64; Ковальский И. М. Что
такое светловщина? - Там же, ед. хр. 1086; Щеголев Л. М. Программа. - Там
же, ед. хр. 2548, л. 120; Ободовская А. Я. Неустрашимко - Там же, ед. хр.
2137.
[19] См.: Лотман Л. М. Динамика взаимодействия романа и повести. - В
кн.: Русская повесть XIX века. Л., 1973, с. 397.
[20] Лекция "землевольца" С. С. Рымаренко о романе "Отцы и дети".
Предисловие и публикация Р. А. Тубина. - Литературное наследство, т. 76.
М., 1967, с. 158.
[21] См.: Звенья, т. 2. М.-Л., 1933, с. 407.
[22] Дебагорий-Мокриевич Вл. Воспоминания. СПб., 1906, с. 39.
[23] Трощанский В. Ф. Идеалы наших общественных деятелей. - ЦГАОР, ф.
112, т. 2, ед. хр. 2334, л. 64.
[24] См.: В. И. Ленин о литературе и искусстве. Изд. 5-е. М., 1976, с.
25.
[25] Бажин Н. Ф. Из огня да в полымя. - Дело, 1867, 5, с. 19.
[26] Ковальский И. М. Что такое светловщина? - ЦГАОР, ф. 112, оп. 2,
ед. хр. 1086, л. 12 об.
[27] Мордовцев Д. Л. Знамения времени. М., 1957, с. 312.
[28] Дело, 1871, 3, с. 99, 100.
[29] Осипович А. (Новодворский А. О.). Собр. соч. СПб., 1897, с. 219
[30] .Пруцков Н. И. Народнический роман. - В кн.: История русского
романа в 2-х т., т. 2. М.-Л., 1964, с. 462.
[31] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с, 209.