| Главная » Книги |
Блок Александр Александрович - Последние дни императорской власти, Страница 3
Блок Александр Александрович - Последние дни императорской власти"justify"> упор,-этот, по крайней мере, не сумасшедший". - "Совершенно
естественно, ваше величество, потому что сходить не с чего". Царь
засмеялся:-"Ну, положим, это хорошо сказано".
"Ваше величество, нужно ли принять какие нибудь меры?" продолжал
Родзянко:-"Я указываю здесь целый ряд мер, это искренно написано. Что
же, вы хотите во время войны потрясти страну революцией?"
- "Я сделаю то, что мне Бог на душу положит".
- "Ваше величество, вам, во всяком случае, очень надо помолиться,
усердно попросить Господа Бога, чтобы Он показал правый путь, потому
что шаг, который вы теперь предпринимаете, может оказаться роковым".
Царь встал и сказал несколько двусмысленностей по адресу Родзянко.
"Ваше величество, сказал Родзянко, я ухожу в полном убеждении, что
это мой последний доклад вам".-"Почему?"-Я полтора часа вам
докладываю и по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь... Вы
хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель, и к вам больше не
приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет
трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы
уже не будете царствовать".
- "Откуда вы это берете?"
- "Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с
народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как
шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких
Распутиных. Вы, государь, пожнете, то что посеяли". "Ну, Бог даст".-
"Бог ничего не даст, вы и ваше правительство все испортили, революция
неминуема".
На следующий день, или через день, у царя был Н. Маклаков,
вызванный Протопоповым из деревни в начале февраля; Протопопов сказал
Маклакову, что царь поручает ему написать проект манифеста на случай,
если ему будет угодно остановиться не на перерыве, а на роспуске Думы.
Маклаков составил проект, основная мысль которого заключалась в
обвинении личного состава Думы: она не сделала первостепенного с точки
зрения царя, не увеличила содержания чиновничеству и духовенству; в то
время, когда всем надо быть воедино, идет борьба с властью. Поэтому
Государственная Дума распускается и новые выборы назначаются на 15
ноября 1917 года. Манифест кончается призывом царя ко всем верным-
соединиться с ним и вместе послужить России.
Этот проект Маклаков и свез царю лично, вместе со следующим письмом
помеченным 9 февраля:
"Ваше Императорское Величество, Министр Внутренних Дел вчера
вечером передал мне о повелении Вашего Величества написать проект
манифеста о роспуске Государственной Думы. Дозвольте принести мне Вам,
Государь, мою горячую верноподданнейшую благодарность за то, что Вам
угодно было вспомнить обо мне. Выть Вам полезным-всегда такая радость
для меня; быть Вам нужным именно в этом деле-поистине великое счастье.
Да поможет мне Господь найти надлежащие слова для выражения этого
благословляемого мною взмаха Царской воли, который, как удар соборного
колокола, заставит перекреститься всю верную Россию и собраться на
молитву службы Родины со страхом Божиим, с верою в нее и с
благоговением перед Царским призывом. Мы обсудим внимательно, со всех
сторон проект манифеста с Протопоповым, и тогда позвольте мне
испросить у Вашего Величества счастье лично представить его на Ваше
милостивое благовоззрение. Но я теперь же дерзаю высказать свое
глубокое убеждение в том, что надо, не теряя ни минуты, крепко
обдумать весь план дальнейших действий правительственной власти для
того, чтобы встретить все временные осложнения, на которые Дума и
союзы несомненно толкнут часть населения в связи с роспуском
Государственной Думы, подготовленным, уверенным в себе, спокойным и
неколеблющимся. Это должно быть делом всего Совета Министров, и
Министра Внутренних Дел нельзя оставить одного в одиночестве со всей
той Россией, которая сбита с толку. Власть более, чем когда-либо,
должна быть сосредоточена, убеждена, скована единой целью восстановить
государственный порядок, чего бы то ни стоило, и быть уверенной в
победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее и
ожесточеннее и наглее врага внешнего. "Смелым Бог владеет", Государь.
Да благословит Господь Вашу решимость и да направит Он Ваши шаги на
счастье России и Вашей славе. Вашего Императорского Величества
верноподданный Н. Маклаков". - Царь, торопившийся куда то, велел
Маклакову оставить письмо и сказал, что посмотрит.
Между тем, у Голицына, по обычаю, укоренившемуся с Горемыкинских
времен, были уже заранее заготовлены и подписаны царем указы Сенату,
как о перерыве, так и о роспуске Думы. Текст указа о роспуске был
следующий.
"На основании статьи 105 Основных Государственных Законов
повелеваем: Государственную Думу распустить с назначением времени
созыва вновь избранной Думы на (пропуск числа, месяца и года).
О времени производства новых выборов в Государственную Думу
последуют от нас особые указания.
Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего
надлежащее распоряжение.
Николай".
Этот указ был испрошен еще Штюрмером перед 1 ноября; потом он был в
руках у Трепова и, наконец, перешел к Голицыну, которому царь сказал:
"Держите у себя, а когда нужно будет, используйте". Голицын перед 14
февраля показывал бланк Ладыженскому, который, по его словам, убедил
Голицына, что это будет нарушением основных законов, с чем Голицын
согласился.
14 февраля открылись заседания Государственной Думы. Родзянко
указал накануне, в беседе с журналистами, на вред уличных выступлений
и на "патриотическое" настроение рабочих. В заседании, где
присутствовал Голицын, Риттих, Шаховской, Кригер-Войновский и союзные
послы, обширное разъяснение дал Риттих, рассмотрение его разъяснений
было отложено; большие речи по общей политике произнесли Чхеидзе,
Пуришкевич и Ефремов. Газеты констатировали, что первый день Думы
кажется бледным, сравнительно с общим настроением страны.
Открытие Государственного Совета ознаменовалось инцидентом:
Щегловитов не дал Д. Д. Гримму сделать внеочередное заявление, после
чего зал заседания покинула вся левая группа, часть группы центра и
некоторые беспартийные.
Обыватели несколько опасались с утра выходить на улицу, но в центре
города день прошел спокойно. По донесению охранного отделения,
бастовало 58 предприятий - с 89.576 рабочими, были отдельные выступления
(на Петергофском шоссе - с красными флагами), попытки собраться у
Таврического Дворца, подавленные полицией, и сходки в университете и
политехникуме.
15 февраля в заседании Государственной Думы произнесли по общей
политике речи Милюков и Керенский. "Кто-то из министров или служащих
канцелярии" доложил кн. Голицыну, что речь Керенского чуть ли не
призывала к цареубийству. Голицын попросил у Родзянки нецензурованную
стенограмму речи, в чем Родзянко ему отказал. Председатель Совета
Министров, по его словам, не настаивал, и "был очень рад", что
Керенский не произнес слова о цареубийстве, ибо "в противном случае он
счел бы своим долгом передать депутата судебной власти".
В этот день бастовало только 20 предприятии с 24.840 рабочими, на
Московском шоссе появлялся красный флаг, и в университет, где была
сходка, вводили полицию. В следующие дни забастовки пошли на убыль, и
до 23 февраля были только отдельные невыходы на работу и предъявление
требований со стороны рабочих.
III. Переворот. Последовательный ход событий с начала революции (23 Февраля) до
отречения Михаила Александровича (3 марта)- в Петербурге, Царском
Селе, Могилеве (Ставке), Москве, по пути следования императорского
поезда из Могилева в Псков и поезда с отрядом генерала Иванова из
Могилева в Царское Село и обратно, и в Пскове.
22 февраля в среду царь выехал из Царского Села в Ставку, в
Могилев. "Этот отъезд, пишет Дубенский, был неожиданный; многие
думали, что государь не оставит императрицу в эти тревожные дни. Вчера
прибывщий из Ялты генерал Спиридович говорил, что слухи идут о
намерении убить Вырубову и даже Александру Федоровну, что ничего не
делается, дабы изменить настроение в царской семье, и эти слова
верны".
Разговоры об ответственном министерстве уже были, Дубенский
предполагает, что произошло нечто, и царь вызвал Алексеева. Царь уехал
с тем, чтобы вернуться I марта.
В четверг, 23 февраля, в Петербурге начались волнения. В равных
частях города народ собирался с криками "хлеба". Появились красные
знамена с революционными надписями. Бастовало от 43 до 5о предприятий,
т.-е. от 78.500 до 87.500 рабочих. За порядком следила еще полиция, но
вызывались уже и воинские наряды.
Протопопов просил Хабалова выпустить воззвание к населению о том,
что хлеба хватит.
Хабалов пригласил пекарей и сказал им, что волнения вызваны не
столько недостатком хлеба; сколько провокацией, последний вывод он
сделал из донесения охранного отделения об аресте рабочей группы.
Запасы города и уполномоченного достигали 500.000 пудов ржаной и
пшеничной муки, чего, при желательном отпуске в 40.000 пудов, хватило
бы дней на 10-12. Хабалов потребовал от Вейса, чтобы он увеличил
отпуск муки. Вейс возражал, что надо быть осторожным, и доложил, что
лично видел достаточные запасы муки в пяти лавках на Сампсониевском
проспекте. Генерал для поручений Перцов, посланный Хабаловым, доложил,
что и в лавках на Гороховой мука есть.
В заседании Государственной Думы из членов правительства
присутствовали Риттих и Рейн. Впервые появился депутат Марков 2-й.
Происходили прения по продовольственному вопросу, председатель огласил
письмо Рейна о снятии им законопроекта об образовании ведомства
государственного здравоохранения. Социал-демократы и трудовики внесли
запрос о расчете рабочих на некоторых заводах.
День в Могилеве прошел спокойно.
В пятницу, 24 февраля, появилось объявление Хабалова: "За последние
дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производится
в том же количестве, как и прежде. Недостатка хлеба в продаже не
должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба, иным, не хватило, то
потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на
сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве.
Подвоз этой муки идет непрерывно".
По словам Балка, с 11 час. дня все распорядительные функции по
подавлению беспорядков перешли к Хабалову и начальникам районов,
которым подчинялась вся полиция.
К Хабалову явилась депутация от мелких пекарен с жалобами на то,
что из-за объявления, на них валят, будто они прячут муку; у них же
мало муки, и рабочие забраны на военную службу. Хабалов приказал
немедленно переслать их прошение о 1.500 рабочих в отдел главного
управления генерального штаба по отсрочкам.
После этого к Хабалову явилась депутация от общества фабрикантов;
они просили увеличить отпуск, муки для фабрик и дать муку от
интендантства. Окружной интендант на запрос Хабалова сказал, что у
него на довольствии 180.000 нижних чинов но уделил для фабрик до 3.000
п.
В городе бастовало уже от 158.500 до 197.000 рабочих. Толпы народа,
втечение всего дня, усиленно разгонялись полицией, пехотными и
кавалерийскими частями. На мостах стояли заставы, толпа с Выборгской
стороны шла по льду. Беляев посоветовал Хабалову стрелять по
переходящим Неву, но так, чтобы пули ложились впереди них. Хабалов не
отдал такого приказа, считая его бесцельным.
Однако, были отдельные случаи стрельбы. Между прочим, в 3 часа дня
на Знаменскую площадь прорвалась толпа, впереди которой ехало до
полусотни казаков рассыпным строем. 15 конных городовых были прогнаны
визгом, свистом, поленьями, камнями и осколками льда; начался митинг у
памятника Александру III. Среди криков "да здравствует республика",
"долой полицию", раздавалось "ура" по адресу присутствовавших казаков,
которые отвечали народу поклонами.
Родзянко объехал утром город вместе с Риттихом, посетил Голицына и
Беляева, которого просил организовать совещание для передачи
продовольствия городу.
В заседании Государственной Думы, где продолжались прения о
продовольствии, настроение было тревожное. В перерыве происходило
совещание совета старейшин.
Хабалов созвал у себя в квартире совещание, на котором
присутствовали городской голова Лелянов, его товарищ Демкин,
уполномоченный по Петербургу Вейс, градоначальник Балк, командующий
войсками полковник Павленков, начальник охранного отделения Глобачев и
жандармского отделения Клыков, а также, кажется, Протопопов и
Васильев. Обсуждали вопрос о мерах к прекращению беспорядков. Решили,
во-первых, следить за более правильным распределением муки по
пекарням, причем Хабалов предложил Лелянову возложить эту обязанность
на городские попечительства о бедных и на торговые и санитарные
попечительства; во-вторых, решили в ночь на 25-е произвести обыски и
арестовать уже намеченных охранным отделением революционеров, причем
Глобачев указал, что назначено собрание в бывшем помещении рабочей
группы; в-третьих, решили вызвать запасную кавалерийскую часть в
помощь казакам первого Донского полка, которые вяло разгоняли толпу; у
них не оказывалось нагаек; несмотря на то, что 23-го и 24-го было
избито уже 28 полицейских, Хабалов не хотел прибегать к стрельбе.
В 1 час дня Голицын выехал в заседание Совета Министров, как
обыкновенно, по Караванной, и ничего не заметил на улицах. Заседание
было деловое, о беспорядках никто не говорил. В 6 часов вечера
возвратиться на Моховую тем же путем было уже нельзя, и Голицын поехал
кругом.
В экстренном совещании в Мариинском Дворце, при участии
председателей Государственной Думы, Государственного Совета и Совета
Министров, решено передать продовольственное дело городскому
управлению.
Председатель военно-цензурной комиссии генерал Адабаш написал
доклад Беляеву о том, что, по приказанию Хабалова, им сделано
распоряжение не допускать в газеты речей Родичева, Чхеидзе и
Керенского, произнесенных в Государственной Думе 24 февраля. Беляев
положил на доклад резолюцию; "Печатать в газетах речи депутатов
Родичева, Чхеидзе и Керенского завтра нельзя. Но прошу не допускать
белых мест в газетах, а равно и каких-либо заметок по поводу этих
речей".
Дубенский записывал в Ставке: "Тихая жизнь началась здесь. Все
будет по-старому. От Него (от царя) ничего не будет. Могут быть только
случайные, внешние причины, кои заставят что-либо измениться... В
Петрограде были голодные беспорядки, рабочие Патронного завода вышли
на Литейный и двинулись к Невскому, но были разогнаны казаками".
Далее записано, что получены сведения о том, что Алексей, Ольга и
Татьяна болели корью, и что царя беспокоит доставка продовольствия на
фронт: "в некоторых местах продовольствия получено на три дня. К тому
же, подучились заносы у Казатина и продвинуть поезда сейчас
невозможно".
В Царском Селе заболели корью царские дети и Вырубова. Тем не
менее, императрица принимала во дворце послов и посланников.
В субботу, 25 февраля, Хабалов объявил, что, если со вторника, 28
февраля, рабочие не приступят к работам, то все новобранцы досрочных
призывов 1917, 1918 и 1919 годов, пользующиеся отсрочками, будут
призваны в войска; утренние газеты вышли не все, вечерние вовсе не
вышли.
Был убит пристав; ранены полицмейстер и несколько других
полицейских чинов. В жандармов бросали ручные гранаты, петарды и
бутылки. Войска проявляли пассивность, а иногда и нетерпимость в
отношении действий полиции. Бастовало до 240.000 рабочих. В высших
учебных заведениях были сходки и забастовки.
В девятом часу вечера у часовни Гостиного Двора стреляли из
револьвера в кавалерийский отряд, который спешился и открыл огонь по
толпе, при чем оказались убитые и раненые. В этот день военный министр
все еще рекомендовал Хабалову избегать, где можно, открытия огня,
говоря; "Ужасное впечатление произведет на наших союзников, когда
разойдется толпа, и на Невском будут трупы".
Хабалов и Павленков провели весь день в квартире градоначальника. В
4 часа 40 минут Хабалов послал- в Ставку Наштаверху секретную
шифрованную телеграмму ( 2813-486): "Доношу, что 23 и 24 февраля
вследствие недостатка хлеба на многих заводах возникла забастовка. 24
февраля бастовало около 200 тысяч рабочих, которые насильственно
снимали работавших. Движение трамвая рабочими было прекращено. В
середине дня 23 и 24 февраля часть рабочих прорвалась к Невскому,
откуда была разогнана. Насильственные действия выразились разбитием
стекол в нескольких лавках и трамваях. Оружие войсками не
употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения.
Сегодня 25 февраля попытки рабочих проникнуть на Невский успешно
парализуются, прорвавшаяся часть разгоняется казаками, утром
полицмейстеру выборгского района сломали руку и нанесли в голову рану
тупым орудием. Около трех часов дня на Знаменской площади убит при
рассеянии толпы пристав Крылов. Толпа рассеяна. В подавлении
беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять
эскадронов 9 запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня
лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска и вызвано в Петроград
пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка. Хабалов".
Протопопов со своей стороны телеграфировал Воейкову: "Внезапно
распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении
суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним
половинном размере, вызвали усиленную закупку публикой хлеба,
очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой
почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка,
сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90
тысяч рабочих,-второй-до 160 тысяч, сегодня около 200 тысяч. Уличные
беспорядки выражаются в демонстративных шествиях частью с красными
флагами, разгроме в некоторых пунктах лавок, частичным прекращением
забастовщиками трамвайного движения, столкновениях с полицией. 23
февраля ранены 2 помощника пристава, сегодня утром на Выборгской
стороне толпой снят с лошади и избит полицмейстер полковник Шалфеев, в
виду чего полицией произведено несколько выстрелов в направлении
толпы, откуда последовали ответные выстрелы. Сегодня днем более
серьезные беспорядки происходили около памятника Императору Александру
III, на Знаменской площади, где убит пристав Крылов. Движение носит
неорганизованный стихийный характер, наряду с эксцессами
противоправительственного свойства буйствующие местами приветствуют
войска. Прекращению дальнейших беспорядков принимаются энергичные меры
военным начальством. Москве спокойно М. В. Д. Протопопов".
Около 9 часов вечера Хабалов получил напечатанную на юзе и
переданную по прямому проводу в генеральный штаб телеграмму:
"Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в
тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай".
Часов в 10 собрались начальники участков, командиры запасных
частей, которым Хабалов прочел телеграмму и сказал, что должно быть
применено последнее средство: если толпа агрессивна, действовать по
уставу, т.-е., открывать огонь после троекратного сигнала; в остальных
случаях-продолжать действовать кавалерией.
Хабалова царская телеграмма "хватила обухом". Он так расстроился,
что когда вечером к нему позвонил Лелянов, он сказал ему: "Вы выдумали
какой-то незаконный проект, совершенно несогласный с городским
положением, я не могу на это согласиться". Дело в том, что заезжавший
днем Протопопов сообщил, что "город выдумал какой то революционный
проект с продовольствием".
Весь день происходили заседания думских фракций, комиссий, бюро
блока, центрального бюро военно-промышленного комитета.
Вечернее заседание Городской Думы, где рассматривался вопрос о
введении хлебных карточек, по докладу охранного отделения, "вскоре
приняло характер памятных по 1905 году революционных митингов". На
собрании говорили сенатор Иванов, члены Государственной Думы Шингарев
и Керенский, представители рабочих; ждали Родзянко, но он не мог
приехать, будучи занят в Государственной Думе, где разбирался
законопроект о расширении прав городских самоуправлений в области
продовольствия.
В ночь на 26 февраля "было арестовано около 100 членов
революционных организаций, в том числе 5 членов Петроградского
Комитета Российской Социал-демократической Партии". На собрании в
помещении Центрального Военно-Промышленного Комитета "были арестованы
два члена Рабочей Группы, избегнувшие задержания во время ликвидации в
минувшем январе месяце этой преступной группы".
Родзянко был у Голицына и просил его выйти в отставку. Голицын в
ответ указал папку на столе, в которой лежал указ о роспуске Думы, и
просил устроить совещание лидеров фракций, чтобы столковаться.
В 12 часов ночи началось совещание министров в квартире Голицына.
Речь шла о том, что в понедельник в Государственной Думе
предполагается ряд выступлений, которые могут заставить правительство
закрыть Думу. Риттих говорил о том, что Кабинет не может поладить с
Думой, потому что Дума не хочет ладить с ним. Покровский говорил, что
с Думой работать нужно, и ее требования должны быть приняты. Оба
министра, а также Кригер-Войновский, в разных выражениях говорили о
том, что Кабинету придется уйти. Все, кроме Протопопова,
Добровольского и Раева, были против роспуска Думы. Протопопов
рассказывал об уличных событиях и находил, что беспорядки следует
прекратить вооруженной силой. Приглашенный на совещание Хабалов
доложил о событиях дня, о принятых им мерах, о плане охраны города и о
полученной им от царя телеграмме. Беляев, Добровольский и Риттих
высказались, что беспорядкам должна быть противопоставлена сила. Тут
же, по телефону из Городской Думы, узнали, что отдано распоряжение об
аресте Рабочей Группы, причем все удивились, почему Протопопов в такую
минуту не справился с мнением Совета Министров. Вызванные Васильев и
Глобачев объяснили, что полиция застала публичное собрание человек в
50, задержала всех для выяснения личности и арестовала только двух,
уже привлеченных к следствию по 102 статье.
В этом совещании уже поднимался вопрос о введении осадного
положения. Хабалов протестовал на том основании, что, по последнему
положению командующий войсками округа пользовался правами командующего
армией, равными правам командира осажденной крепости. Некоторые из
министров настаивали на введении осадного положения потому что, с
объявлением его, прекращаются все собрания, в том числе и заседания
Государственной Думы, и даже ее комиссий. Покровский возражал, что
это-вопрос спорный.
Решено было просить председателя и членов Думы употребить свой
престиж для успокоения толпы, решено, что Родзянко поедет к Голицыну,
а Покровский и Риттих войдут в переговоры с некоторыми лидерами партий
(называли Милюкова и Савича).
Голицын указал, что в стремлениях на пути к соглашению не следует
забывать того, что некоторые министры должны будут собой пожертвовать;
он намекал на Протопопова. Хабалов произвел на Голицына впечатление
"очень не энергичного и мало сведущего тяжелодума", а доклад его
показался Голицыну "сумбуром". В этот вечер он просил у Хабалова
охраны и впоследствии жаловался на то, что не видел ее, хотя Хабалов
послал роту, которая "закупорила Моховую".
Министры разошлись в 4 часа ночи, решив опять сойтись в воскресенье
в 81/2 часов. Журналов совещаний в эти дни не велось, хотя на всех
совещаниях присутствовал Ладыженский.
Жизнь Ставки текла попрежнему однообразно: в 91/2 часов царь
выходил в штаб, до 121/2 проводил время с Алексеевым, после этого час
продолжался завтрак, потом была прогулка на моторах, в 5 часов пили
чай и приходила петербургская почта, которой царь занимался до обеда в
71/2 часов.
Вероятно, в этот день между 5 и 7 часами, в виду тревожных слухов
от приезжающих из Петербурга ("Астория занята", и т. д.) к царю
"прибегал" Алексеев, Кроме того, царь получил две телеграммы от
Александры Федоровны. В одной говорилось, что в "городе пока
спокойно", а в вечерней уже, что "совсем нехорошо в городе".
После обеда с 81/2 часов царь занимался у себя в кабинете, а в
111/2 пили вечерний чай, и царь с лицами ближайшей свиты уходил к
себе.
Дубенский записал в дневнике 25-го: "Из Петрограда-тревожные
сведения; голодные рабочие требуют хлеба, их разгоняют казаки;
забастовали фабрики и заводы; Государственная Дума заседает очень
шумно; социал-демократы Керенский и Скобелев взывают к ниспровержению
самодержавной власти, а власти нет. Вопрос о продовольствии стоит
очень плохо..., оттого и являются голодные бунты. Плохо очень с
топливом..., поэтому становятся заводы, даже те, которые работают на
оборону. Государь, как будто, встревожен, хотя сегодня по виду был
весел. Эти дни он ходит в казачьей кавказской форме, вечером был у
всенощной и шел туда и обратно без пальто".
В воскресенье, 26 февраля, войска, как обыкновенно, заняли все
посты, положенные по расписанию; Хабалов объявил, что для водворения
порядка войска прибегнут к оружию (все министры накануне согласились
на такое объявление).
В этот день войскам пришлось стрелять в народ в разных местах, и
холостыми, и боевыми патронами.
В донесениях за день отмечено; "промышленные предприятия сего
числа, по случаю праздничного дня, были закрыты". "Во время
беспорядков наблюдалось, как общее явление, крайне вызывающее
отношение буйствовавших скопищ к воинским нарядам, в которые толпа, в
ответ на предложение разойтись, бросала каменьями и комьями сколотого
с улиц льда. При предварительной стрельбе войсками вверх, толпа не
только не рассеивалась, но подобные залпы встречала смехом. Лишь по
применении стрельбы боевыми патронами в гущу толпы оказывалось
возможным рассеивать скопища, участники коих, однако, в большинстве
прятались во дворы ближайших домов и, по прекращении стрельбы, вновь
выходили на улицу".
Вечером, охранное отделение предполагало арестовать собрание,
которое должно было быть в доме Елисеева на Невском "с участием членов
Государственной Думы Керенского и присяжного поверенного Соколова, для
обсуждения вопроса о наилучшем использовании в революционных целях
возникших беспорядков и дальнейшем планомерном руководительстве
таковыми",
Родзянко утром поехал к Риттиху, вытащил его из кровати и повез к
Беляеву. Он видел, как рабочие шли лавой по льду через Неву, так как
на мосты их не пускали.
Родзянко обратился по телефону к Хабалову, который сидел в здании
градоначальства, уже не делая никаких распоряжений о раздаче хлеба;
Родзянко спрашивал его, "зачем кровь", и убеждал, что гранату на
Невском бросил городовой. Хабалов сказал, что войска не могут быть
мишенью и должны отвечать на нападение, но на высочайшую телеграмму не
сослался.
Родзянко звонил также к Беляеву, советуя ему рассредоточивать толпу
при помощи пожарных. Беляев снесся с Хабаловым, который ответил, что
существует распоряжение ни в каком случае не вызывать пожарные части
для прекращения беспорядков, и что обливание водой только возбуждает,
т.-е. приводит к обратному действию.
Родзянко телеграфировал царю: "Положение серьезное. В столице
анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и
топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное
недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск
стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу,
пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить
нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час
ответственность не пала на венценосца".
Копии этой телеграммы были разосланы командующим с просьбою
поддержать перед царем обращение председателя Думы. Ответили Брусилов:
"Вашу телеграмму получил. Свой долг перед родиной и царем исполнил"-и
Рузский: "Телеграмму получил. Поручение исполнено".
Царь, по рассказу Фредерикса, получив эту телеграмму, или следующую
за ней (от 27 февраля), сказал Фредериксу: "Опять этот толстяк
Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже
отвечать".
Хабалов телеграфировал Наштаверху в Ставку ( 2899-3713): "Доношу,
что втечение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшиеся на
Знаменской площади и у Казанского Собора, были неоднократно разгоняемы
полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного Двора
демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с
надписями долой войну, на предупреждение, что против них будет
применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов,
одним из коих был ранен в голову рядовой 9 запасного кавалерийского
полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито
трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18
часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен
один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля
бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление,
воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению,
что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия.
Сегодня 26 февраля с утра в городе спокойно. Хабалов".
Около 4-х часов дня Хабалову доложили, что четвертая рота запасного
батальона Павловского полка, расквартированная в зданиях конюшенного
ведомства, выбежала с криками на площадь, стреляя в воздух около храма
Воскресения, и при ней находятся только два офицера, рота требовала
увода в казармы остальных и прекращения стрельбы, а сама стреляла по
взводу конно-полицейской стражи.
Хабалов приказал командиру батальона и полковому священнику принять
меры к увещанию, устыдить роту, привести ее к присяге на верность и
водворить в казармы, отобрав оружие. После увещаний батальонного
командира, солдаты действительно помаленьку сдали винтовки, но 21
| |
| Просмотров: 262 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры