отречения царь сказал только: "Мне стыдно будет увидеть
иностранных агентов в Ставке, и им неловко будет видеть меня".
"Слабый, безвольный, но хороший и чистым человек, замечает Дубенский,
он погиб из-за императрицы, ее безумного увлечения Григорием,-Россия
не могла простить этого".
Придворные долго разговаривали, и Воейков, по настоянию
Дубенского, пошел убеждать царя, что он не имеет права отказываться от
престола таким "кустарным образом", только по желанию временного
правительства и командующих фронтами. Он, замечает Дубенский, отрекся
от престола, "как сдал эскадрон".
В 9 часов вечера в Псков приехали Гучков и Шульгин, уполномоченные
Временным Комитетом Государственной Думы, в котором еще колебались
между добровольным сохранением монархии с Другим лицом, на новых
началах, и свержением царя и избранием новых политических форм.
Предполагалось рекомендовать царю назначить только председателя Совета
Министров и отречься в пользу сына, с регентством Михаила
Александровича.
В эту ночь, по возвращении с объезда вокзалов, Гучков участвовал в
совещаниях Временного Комитета Государственной Думы и Исполнительного
Комитета Совета Солдатских и Рабочих Депутатов.
По приезде в Псков, Гучков хотел видеть Рузского, чтобы
ознакомиться с настроениями; но встречавший на вокзале полковник сразу
пригласил их в вагон царя, где Гучков и Шульгин встретили Фре-дерикса
и Нарышкина; потом пришел и Рузский.
Вошедший через несколько минут царь сел за маленький столик и
сделал жест, приглашающий сесть рядом. Остальные сели вдоль стен. Царь
не обнаружил никаких признаков своего давнего неблаговоления к
Гучкову, но также и никакой теплоты. Он говорил спокойным, корректным
и деловым тоном. Нарышкин вынул записную книжку и стал записывать.
Гучков сказал, что он приехал от имени Временного Комитета
Государственной Думы, чтобы дать нужные советы, как вывести страну из
тяжелого положения; Петербург уже всецело в руках движения, попытки
фронта не приведут ни к чему, и всякая воинская часть перейдет на
сторону движения, как только подышет Петербургским воздухом.
Рузский поддержал, сказав, что совершенно согласен с А. И. и
никаких запасных частей послать в Петроград не мог бы.
"Поэтому, продолжал Гучков, всякая борьба для вас бесполезна. Совет
наш заключается в том, что вы должны отречься от престола".
Рассказав, как представители царскосельских воинских частей пришли
в Думу и всецело присоединились к новой власти, Гучков продолжал: "Я
знаю, ваше величество, что я вам предлагаю решение громадной важности,
и я не жду, чтобы вы приняли его тотчас. Если вы хотите несколько
обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона и подождать, пока вы примете
решение, но, во всяком случае, все это должно совершиться сегодня
вечером.
Царь, выслушав все очень спокойно, ответил: "Я этот вопрос уже
обдумал и решил отречься".
Гучков сказал, что царю, конечно, придется расстаться с сыном,
потому что "никто не решится доверить судьбу и воспитание будущего
государя тем, кто довел страну до настоящего положения".
На это царь сказал, что он не может расстаться с сыном и передает
престол своему брату Михаилу Александровичу.
Гучков, предупредив, что он остается в Пскове час или полтора,
просил сейчас же составить акт об отречении, так как завтра он должен
быть в Петербурге с актом в руках. Текст был накануне набросан
Шульгиным, некоторые поправки внесены Гучковым. Этот текст, не
навязывая его дословно, в качестве матерьяла, передали царю: царь взял
его и вышел.
Гучков, которому все предшествовавшие события не были известны,
поразился тем, что отречение далось так легко. Сцена произвела на него
тяжелое впечатление своей обыденностью, и ему пришло в голову, что он
имеет дело с человеком ненормальным, с пониженной сознательностью и
чувствительностью. Царь, по впечатлению Гучкова, был совершенно лишен
трагического понимания события: при самом железном самообладании можно
было не выдержать, но голос у царя как будто дрогнул только когда он
говорил о разлуке с сыном.
В вагоне ждали час или полтора. Рузский, как и начальник его штаба
генерал Данилов, были, повидимому, сторонниками отречения; с
Нарышкиным разговоров не было, больной Фредерикс едва ли отдавал себе
отчет в происходящем и был взволнован известием, что его дом сожжен,
беспокоясь о больной жене; к собеседникам присоединился Воейков,
который также беспокоился о семье и о своей жене (дочери Фредерикса).
Царь вернулся и передал Гучкову переписанный на машинке акт с
подписью "Николай". Гучков прочел его присутствующим вслух. Шульгин
внес две- три незначительных поправки. В одном месте царь сказал: "Не
лучше ли так выразить?" и вставил какое-то слово. Все поправки были
тотчас внесены и оговорены.
Гучков сказал, что, ввиду могущих произойти в дороге случайностей,
следует составить второй акт-не копию, а дубликат-и оставить его в
штабе главнокомандующего. Царь нашел это правильным и сказал, что так
и будет сделано.
Царь сказал, что он назначает верховным главнокомандующим великого
князя Николая Николаевича; Гучков ничего не возражал, а может быть и
подтвердил. Была составлена телеграмма Николаю Николаевичу.
Гучков сказал, что Думский Комитет ставит во главе правительства
князя Львова. Царь сказал, что он знает его и согласен, сел и написал
указ Сенату о назначении князя Львова председателем Совета Министров.
Царь согласился со словами Гучкова о том, что остальных министров
председатель приглашает по своему усмотрению.
Таким образом царь назначил верховного главнокомандующего и
председателя Совета Министров уже после того, как скрепил акт; но на
следующее утро, когда Гучков и Шульгин вернулись в Петербург, на
улицах уже были плакаты с перечислением членов правительства.
Царь спросил о судьбе императрицы и детей, от которых два дня не
имел известий. Гучков ответил, что все благополучно, больным детям
оказывается помощь. Царь заговорил о своих планах, ехать ли ему в
Царское или в Ставку; Гучков не знал, что посоветовать. Они
простились.
Гучков и Шульгин пришли в вагон Рузского, где ждали, когда будет
готов акт отречения. Присутствовал главный начальник снабжения Савич,
Данилова не было, он зашифровывал акт.
В тот же вечер, Гучков и Шульгин выехали в Петербург, а бывший
император-в Могилев; со станции Сиротино он послал следующую
телеграмму:
"Его императорскому величеству Михаилу. Петроград. События
последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний
шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить.
Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и
оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо
молю Бога помочь тебе и твоей родине. Ника".
В пятницу, 3 марта, утром, генерал Иванов получил телеграммы от
Родзянко и Гучкова. Родзянко телеграфировал: " 185. Генерал-адъютант
Алексеев телеграммой от сего числа 1892 уведомляет назначении
главнокомандующим войсками петроградского округа генерал-лейтенанта
Корнилова. Просит передать вашему высокопревосходительству приказание
о возвращении вашем в Могилев".
Гучков телеграфировал: "Тороплюсь Петроград, очень сожалею, не могу
заехать. Свидание окончилось благополучно".
Проверив переданное Родзянкой распоряжение Алексеева по телеграфу;
Иванов решил вернуться в Ставку. Долго не могли достать второго
паровоза и ожидали, что по дороге "устроят бенефис". Наконец, выехали
и благополучно доехали до станции Дно, где Иванов, в полночь с 3 на 4
марта, узнал от коменданта станции, что Шульгин объявил 3-го манифест,
что царь отрекся в пользу наследника, и регентом будет великий князь
Михаил Александрович.
4 марта Иванов подтвердил телеграммой коменданту станции Дно свое
приказание отправить вслед за ним в Могилев задержанную в Дне искровую
станцию. 5-го в 9 часов утра, по приезде в Псков, Иванов получил
известия от 3 марта о действиях Исполнительного Комитета
Государственной Думы. Между Новосокольниками и Витебском Иванов
встретился с Корниловым. В Орше, из приложения к Витебской газете,
Иванов узнал об отказе Михаила Александровича. Часа в 3-4 дня 5 марта
Иванов приехал в Ставку, где получил печатный приказ об отречении царя
и Михаила Александровича и узнал, что "царь назначил князя Львова".
Иванов, который во все время путешествия ни разу не сообщал батальону
никаких сведении о положении, что возбуждало неудовольствие среди
солдат, "наставлял солдат служить верно и честно новому Правительству,
благодарил их за службу и, прощаясь, обнял и поцеловал в каждой роте
одного солдата за всю роту".
Бывший император 4 марта виделся в Могилеве со своею матерью. В
этот день, после разговора с Алексеевым, он удалил от себя Воейкова, а
на следующим день просил уехать и Фредерикса.
6 марта в 14 ч. 31 мин. пополудни в Царское Село была передана
следующая телеграмма командира одного из конных корпусов со служебной
отметкой: "для разрешения дальнейшей передачи предъявить начальнику
конторы".
8 марта, бывший император выехал из Ставки и был заключен в
Царскосельском Александровском дворце.
"Царское Село Его Императорскому Величеству Государю Императору
Николаю Александровичу".
"С чувством удовлетворения узнали мы, что вашему величеству
благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать
России ответственное министерство, чем сняли с себя тяжелый
непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью
узнали мы о возвращении к нам по приказу вашего императорского
величества нашего старого Верховного Главнокомандующего Великого Князя
Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали
чины конного корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от
Всероссийского престола и с негодованием и презрением отнеслись все
чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед
Царем, забывшим присягу, данную Богу, и присоединившимся к
бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества
конный корпус, бывший всегда сначала войны в первой линии и
сражавшийся впродолжении двух с половиною лет с полным
самоотвержением, будет вновь также стоять за родину и будет впредь
также биться с внешним врагом до последней капли своей крови и до
полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы
прибегаем с горячей мольбой к нашему Богом данному нам Царю, не
покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного
наследника престола русского. Только с Вами во главе возможно то
единение русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в
манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть
велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья".
ПРИЛОЖЕНИЯ.
I. Письмо вел. князя Александра Михайловича к царю 25 XII 1916-4 II
1917 г.
II. Записка, составленная в кружке Римского-Корсакова.
III. Объяснительная записка к пункту II предыдущей записки.
IV. Письменное показание Н. Маклакова 23 августа 1917 года.
V. Совещание членов прогрессивного блока с Протопоповым у М. В.
Родзянко 19 октября 1916 года.
VI. Всеподданнейший доклад М. В. Родзянко 10 Февраля 1917 года.
Приложение 1.
Письмо в. кн. Александра Михайловича к Николаю II, от 25 декабря
1916-4 февраля 1917 годов.
Дорогой Ники, Тебе угодно было, 22-го декабря, дать мне высказать
мое мнение по известному вопросу, и попутно пришлось затронуть почти
все вопросы, которые волнуют нас; я просил разрешения говорить как на
духу, и Ты дал мне его.
Я считаю, что, после всего мною сказанного, я обязан говорить
дальше:-Ты невольно мог подумать, слушая меня: ему легко говорить, а
каково мне, который должен разбираться в существующем хаосе и
принимать те или другие меры и решения, подсказываемые мне с разных
сторон.-Ты должен понимать, что я, как и все болящие душой за все
происходящее, часто задавал себе вопрос: что бы я сделал на Твоем
месте; и вот я хочу Тебе передать то, что мне подсказывает душа,
которая, я убежден, говорит верно.
Мы переживаем самый опасный момент в истории России: вопрос стоит,
быть ли России великим государством, свободным и способным
самостоятельно развиваться и рости, или подчиниться германскому
безбожному кулаку,-все это чувствуют: кто разумом, кто сердцем, кто
душою, и вот причина, почему все, за исключением трусов и врагов своей
родины, отдают свои жизни и все достояние для достижения этой цели.-И
вот, в это святое время, когда мы все, так сказать, держим испытание
на звание человека, в его высшем понимании, как христианина, какие то
силы внутри России ведут Тебя и, следовательно, Россию к неминуемой
гибели.-Я говорю: Тебя и Россию, вполне сознательно, так как Россия
без царя существовать не может, но нужно помнить, что царь один
править таким государством, как Россия, не может: это надо раз
навсегда себе усвоить и, следовательно, существование министерства с
одной головой и палат совершенно необходимо; я говорю: палат, потому
что существующие механизмы далеко несовершенны и не ответственны, а
они должны быть таковыми и нести перед народом всю тяжесть
ответственности; немыслимо существующее положение, когда вся
ответственность лежит на Тебе и на Тебе одном. Чего хочет народ и
общество? Очень немногого-власть (я не говорю избитые, ничего
незначащие слова: твердую или крепкую власть, потому что слабая власть
это не власть) разумную, идущую на встречу нуждам народным, и
возможность жить свободно и давать жить свободно другим. Разумная
власть должна состоять из лиц первым делом чистых, либеральных и
преданных монархическому принципу, отнюдь не правых или, что еще хуже,
крайне правых, так как для этой категории лиц, понятие о власти
заключается: "править при помощи полиции, не давать свободного
развития общественным силам и давать волю нашему никуда негодному, в
большинстве случаев, духовенству".
Председателем совета министров должно быть лицо, которому Ты вполне
доверяешь; он выбирает себе и ответствен за всех других министров, все
они вместе должны составлять одну голову, один разум и одну волю, и
каждый по своей специальности проводит общую политику, а не свою, как
это мы видим теперь; ни один министр не имеет права высказывать Тебе
свои взгляды на общую политику,-он является докладчиком по своей узкой
специальности; если же Ты хочешь услышать их мнение по общим вопросам,
то таковое они могут высказывать только в совете министров, под Твоим
личным председательством; при министерстве объединенном трудно
ожидать, чтобы Ты услышал противоречия в их мнениях, но оттенки, в
связи с делом порученным каждому из них, конечно, могут быть, и
необходимо, чтобы Ты их слышал. Я принципиально против, так
называемого, ответственного министерства, т. е. ответственного перед
думой; этого допускать не следует, надо помнить, что парламентская
жизнь у нас в самом зародыше,-при самых лучших намерениях тщеславие,
желание власти и почета, будут играть не последнюю роль, и, главное,
при непонимании парламентского строя, личной зависти и проч.
человеческих недостатках министры будут меняться даже чаще чем теперь,
хотя это и трудно. Как председатель, так и все министры должны быть
выбраны из числа лиц, пользующихся доверием страны и деятельность
которых общеизвестна (конечно не исключаются и члены думы). Такое
министерство встретит общее сочувствие всех благомыслящих кругов; оно
должно представить Тебе подробную программу тех мер, которые должны
проводиться в связи с главной задачей момента, т. е. победы над
германцами, и включить те реформы, которые могут проводиться попутно,
без вреда для главной цели, и которых ждет страна. Программа эта,
после одобрения Тобой, должна быть представлена думе и
государственному совету, которые, вне сомнения, ее одобрят и дадут
полную свою поддержку, без которой работа правительства невозможна;
затем, опираясь на одобрение палат и став твердой ногой, и чувствуя за
собой поддержку страны, всякие попытки со стороны левых элементов
должны быть подавляемы, с чем, я не сомневаюсь, справится сама дума;
если же нет, то дума должна быть распущена, и такой роспуск думы будет
страной приветствоваться.
Главное условие, чтобы раз установленная программа ни в коем случае
не менялась, и правительство должно быть уверено, что никакие побочные
влияния на Тебя повлиять не могут, и что Ты всей своей неограниченной
властью будешь свое же правительство поддерживать. Теперь замечается
как раз обратное:-ни один министр не может отвечать за следующий день,
все разрознены; министрами назначаются люди со стороны, которые
никаким доверием не пользуются и, вероятно, сами удивляются, что
попадают в министры, но так как людей честных вообще мало, то у них не
хватает смелости сознаться перед Тобой, что они не способны занимать
посты, на которые назначаются, и что их назначение для общего дела
приносит только вред, их поступки граничат с преступлением. 1 Января
1917 г. - Первую часть письма писал в вагоне по пути в Киев, - до
сегодняшнего дня был так занят, что не было свободной минуты.
Состоявшиеся с тех пор назначения, показывают, что Ты окончательно
решил вести внутреннюю политику, идущую в полный разрез с желаниями
всех Твоих верноподданных; эта политика только на руку левым
элементам, для которых положение "чем хуже, тем лучше", составляет
главную задачу; так как недовольство растет, начинает пошатываться
даже монархический принцип, и отстаивающие идею, что Россия без царя
существовать не может, не имеют почвы под ногами, так как факты
развала и произвола налицо; продолжаться так долго такое положение не
может; опять повторяю: нельзя править страной не прислушиваясь к
голосу народному, не идя навстречу его нуждам, не считая его способным
иметь собственное мнение, не желая признавать, что народ свои нужды
сам понимает. Сколько ни думал, не могу понять с чем Ты и Твои
советники борются, чего добиваются. Я имел два продолжительных
разговора с Протопоповым: он все время говорил о крепкой власти, о
недопустимости уступок общественному мнению, о том, что земский и
городской союзы, а также военнопромышленные комитеты суть организации
революционные; если бы его слова отвечали истине, то спасения нет, но,
к счастью, это не так, и конечно, нельзя отрицать, что в этих
организациях существуют левые, но ведь масса не революционна,-и вот
мерами запрещений, разных стеснений и подозрений искусственно толкают
нетвердых в своих убеждениях людей в лагерь левых.
Можно подумать, что какая то невидимая рука направляет всю политику
так, чтобы победа стала немыслима. Тот же Протопопов мне говорил, что
можно опереться на промышленные круги, на капитал; какая ошибка! Во
первых он забывает, что капитал находится в руках иностранцев и
евреев, для которых крушение монархии желательно, - тогда не будет
препятствии для их хищнических аппетитов, а затем наше купечество ведь
не то, что было прежде; достаточно вспомнить 1905 год.
Когда подумаешь, что Ты несколькими словами и росчерком пера мог бы
все успокоить, дать стране то, чего она жаждет, т. е. правительство
доверия и широкую свободу общественным силам, при строгом контроле,
конечно, что Дума как один человек пошла бы за таким правительством,
что произошел бы громадный подъем всех сил народных, а, следовательно,
и несомненная победа, то становится невыносимо больно, что нет людей,
которым бы Ты доверял, но людям, понимающим положение, а не таким,
которые только подлаживаются под что то непонятное.-25 января: Как
видишь прошел месяц, а письмо мое я еще не послал, все надеялся, что
Ты пойдешь по пути, который Тебе указывают люди верные Тебе и любящие
Россию не за страх, а за совесть. Но события показывают, что Твои
советники продолжают вести Россию и Тебя к верной гибели; при таких
условиях молчать является преступным перед Богом, Тобой и Россией.
Недовольство ростет с большой быстротой и чем дальше, тем шире
становится пропасть между Тобой и Твоим народом.-Когда я говорю:
народом, я понимаю в смысле тех, которые понимают нужды народные, а не
тех, которые представляют из себя стадо, которое пойдет за человеком с
умеющим увлечь толпу. Между тем народ Тебя любит и глубоко верит в
достижимость полной победы и внутреннего устроения без всяких
потрясений, но при условии существования правительства, состоящего из
лиц чистых и пользующихся доверием страны; без этого нет надежды на
спасение Престола и, следовательно, Родины.
Посмотри, что делается в союзных нам странах: править
государствами призваны самые способные люди, без различия их
убеждений; ведь все сознают, что в минуту, когда решается судьба мира,
когда от победоносного окончания войны той или другой стороны, зависит
самое свободное существование целых государств, что в такую минуту нет
места ни личным симпатиям, ни интересам тех или других партий, есть
одно,-призыв всех наиболее способных людей к делу спасения родины,
именно: к спасению родины; вопрос ведь в самом бытии России, как
великой могущественной державы. Ведь никогда в истории Российского
государства не было более благоприятных политических условий: с нами
наш бывший исконный враг Англия, недавний - Япония и все другие
государства, которые видят и чувствуют всю силу нашу и в то же время
присутствуют при совершенно необъяснимом явлении, нашем полном
внутреннем нестроении, которое с каждым днем ухудшается, и видят, что
не лучшие, а худшие силы правят Россией в такой момент, когда ошибки
сделанные сегодня, отразятся на всей истории нашей, и они невольно
начинают в нас сомневаться: они видят, что Россия собственных своих
интересов и задач не сознает, т. е. скорее не Россия, а те, которые ею
правят.
Такое положение продолжаться не может. Ты, вероятно, читал
обращение к Тебе новгородского дворянства; ведь так можно говорить
только тогда, когда глубоко сознаешь ту пропасть, на краю которой мы
стоим, и уверяю Тебя, что все Тебе истинно верные люди именно так и
думают. Приходишь в полное отчаяние, что Ты не хочешь внять голосам
тех, которые знают, в каком положении находится Россия, и советуют
принять меры, которые должны вывести нас из хаоса, в котором мы все
сегодня находимся.
Ты, вероятно, думаешь, что те меры, которые принимает
правительство, выведут Россию на светлый путь, на путь победы и
полного возрождения, и считаешь, что мы все, которые держимся
обратного мнения, заблуждаемся, но ведь для проверки оглянись назад и
сравни положение России в начале войны и сегодня,-неужели это
сравнение не может убедить Тебя, на чьей стороне правда? В заключение
скажу, что как это ни странно, но правительство есть сегодня тот
орган, который подготовляет революцию; народ ее не хочет, но
правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно
больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при
небывалом зрелище революции сверху, а не снизу.
Твой верный (подпись).
Приложение. II.
Записка, составленная в кружке Римского-Корсакова и переданная
Николаю II кн. Голицыным в ноябре 1916 года.
Так как в настоящее время уже не представляется сомнений в том, что
Государственная Дума при поддержке, так называемых, общественных
организаций вступает на явно революционный путь, ближайшим
последствием чего, по возобновлении ее сессии, явится искание ею
содействия мятежно настроенных масс, а затем ряд активных выступлений
в сторону государственного, а, весьма вероятно, и династического
переворота, надлежит теперь уже подготовить, а в нужный момент
незамедлительно осуществить ряд совершенно определенных и решительных
мероприятий, клонящихся к подавлению мятежа, а именно:
I. Назначить на высшие государственные посты министров,
главноуправляющих и на высшие командные тыловые должности по военному
ведомству (начальников округов военных генерал - губернаторов) лиц, не
только известных своей издавна засвидетельствованной и ничем
непоколебленной и незаподозренной преданностью Единой Царской
Самодержавной власти, но и способных решительно и без колебаний на
борьбу с наступающим мятежом и анархией; в сем отношении они должны
быть единомышленны и твердо убеждены в том, что никакая иная
примирительная политика невозможна. Они должны, кроме того, клятвенно
засвидетельствовать перед лицом Монарха свою готовность пасть в
предстоящей борьбе, заранее на сей случай указать своих заместителей,
а от Монарха получить всю полноту власти.
II. Государственная Дума должна быть немедленно Манифестом Государя
Императора распущена без указания срока нового ее созыва, но с
определенным упоминанием о предстоящем коренном изменении некоторых
статей (86, 87, 111 и 112) Основных Законов и Положений о выборах в
Государственный Совет и Думу.
III. В обеих столицах, а равно в больших городах, где возможно
ожидать особенно острых выступлений революционной толпы, должно быть
тотчас же фактически введено военное положение (а если нужно то и
осадное) со всеми его последствиями до полевых судов включительно.
IV. Имеющаяся в Петрограде военная сила в виде запасных баталионов,
гвардейских, пехотных полков представляется вполне достаточной для
подавления мятежа; однако, баталионы эти должны быть заблаговременно
снабжены пулеметами и соответствующей артиллерией. В Москву должны
быть отправлены некоторые из этих же баталионов, а в столицы и в
крупные центры, кроме того, поставлены те из имеющихся запасных
каваллерийских частей, кои являются наиболее способными.
Все находящиеся в отпусках или командировках, либо числящиеся
эвакуированными офицеры гвардии должны вступить в ряды своих
баталионов.
V. Тотчас же должны быть закрыты все органы левой и революционной
печати и приняты все меры к усилению правых газет и к немедленному
привлечению на сторону правительства хотя бы одного из крупных
умеренных газетных предприятий.
VI. Все заводы, мастерские и предприятия, работающие на оборону,
должны быть милитаризированы с перечислением всех рабочих,
пользующихся, так называемой, отсрочкой в разряд призванных под
знамена и с подчинением их всем законам военного времени.
VII. Во все главные и местные комитеты союзов земств и городов, во
все их отделы, а равно во все военнопромышленные комитеты и во все
содержимые сими учреждениями заведения, мастерские, лазареты, поезда и
проч. должны быть назначены в тылу правительственные комиссары, а на
фронт коменданты из эвакуированных офицеров для наблюдения за
расходованием отпускаемых казною сумм и для совершенного пресечения
революционной пропаганды среди нижних чинов со стороны личного
состава, который должен быть подчинен указанным агентам правительства.
VIII. Всем генерал-губернаторам, губернаторам и представителям
высшей администрации в провинции должно быть предоставлено право
немедленного собственной властью удаления от должности тех чинов всех
рангов и ведомств, кои оказались бы участниками антиправительственных
выступлений, либо проявили в сем отношении слабость или растерянность.
IX. Государственный Совет остается впредь до общего пересмотра
основных и выборных законов и окончания войны, но все исходящие из
него законопроекты впредь представляются на Высочайшее благоусмотрение
с мнением большинства и меньшинства. Самый состав его должен быть
обновлен таким образом, чтобы в числе назначенных по Высочайшему
повелению лиц не было ни одного из участников, так называемого,
прогрессивного блока. 1)
1) Записка без подписи. С. Белецкий объясняет, что она составлена в
кружке Римского-Корсакова во времена Штюрмера, который не подал ее
царю, боясь, что она не отвечает либеральному настроению его
декларации. Записка была вторично отпечатана и передана Голи-цыну,
который, в последние дни Штюрмеровского премьерства, передал ее царю
от себя.
Приложение III.
Объяснительная записка к пункту II предъидущей записки,
составленной в кружке Римского-Корсакова.
Будет ли собрана Государственная Дума в январе, будет ли она вновь
распущена, будут ли продлены ее полномочия или назначены новые выборы,
положение останется столь же нетерпимым и столь же опасным, как и в
настоящее время, как и в течение всех последних десяти лет. Оно,
несомненно, будет даже ухудшаться с каждым днем, и перед Монархом и
правительством будет стоять все та же трудно разрешимая задача:
остановить ли решительными мерами поступательное движение России в
сторону демократической республики, либо положиться на Волю Божию и
спокойно ожидать государственной катастрофы. В обществе и даже в среде
самого правительства последних лет в этом отношении существует
довольно прочно установившееся убеждение, что стоит Монарху даровать
действительные, настоящие конституционные права и гарантии, пойти
навстречу заявленным требованиям об ответственном министерстве,
принести за Себя или за Своего Наследника присягу на верность
конституции, и тотчас же настанут для России светлые дни, все сразу
успокоится, а умеренные партии законодательных учреждений, только к
этому одному и стремящиеся, выведут государство из этого тупика, в
который оно поставлено нерешительной и непоследовательной политикой
правительства. Такого рода мнение совершенно ошибочно, и вовсе не по
тому одному, как думают некоторые из представителей противоположного
течения мыслей, что цели этих умеренно-либеральных партий, кадетов и
октябристов, идут гораздо дальше фактического захвата ими власти. Эти
партии, быть может, и действительно вполне искренно примирились бы с
правительством, ими поставленным, и удовлетворились бы достигнутым
результатом своей многолетней борьбы.
Но дело в том, что сами эти элементы столь слабы, столь разрознены
и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их было бы столь
кратк