Елисеев Александр Васильевич - На берегу Красного моря

  

  

   Болѣе двухъ недѣль я былъ уже въ странѣ пирамидъ и успѣлъ достаточно ознакомиться съ Нижнимъ Египтомъ. Страна древнѣйшей въ м³рѣ цивилизац³и въ настоящее время представляетъ изумительную смѣсь, въ которой очень странно соединяется культура востока съ ея оригинальными особенностями и культура м³ровая - европейская, и надъ обѣими гордо высятся до сихъ поръ дивные памятники исчезнувшаго съ лица народа. Путешественникъ, впервые посѣщающ³й Египетъ, сначала пораженъ контрастами, но наконецъ привыкаетъ видѣть и полудикаго араба, слушающаго военную музыку чалмоносцевъ, исполняющихъ творен³я великихъ артистовъ въ скверѣ Магомета Али въ Александр³и, и телеграфные и телефонные столбы рядомъ съ полуобнаженнымъ феллахомъ, поливающимъ свое рисовое поле по способамъ древнихъ египтянъ, вѣчныя пирамиды почти рядомъ со станц³ею желѣзной дороги, и пароходы англ³йской конструкц³и, везущ³е по священному Нилу мум³и знаменитыхъ царей древняго Египта. Александр³я - городъ европейск³й въ полномъ смыслѣ этого слова; Каиръ имѣетъ европейскую часть города, не переставая быть столицею Востока, красоваться 400 дивными мечетями и быть въ глазахъ правовѣрнаго истинно-великимъ царственнымъ городомъ - Эль Масръ, какъ его называютъ арабы. Но дальше постепенно передъ глазами путешественника встаетъ Египетъ мусульманск³й, Египетъ арабовъ, феллаховъ, "Египетъ для Египта", какъ любятъ выражаться египетск³е патр³оты. Еще пароходы, бороздящ³е священный Нилъ на цѣлыя полторы тысячи верстъ вверхъ, напоминаютъ о европейской цивилизац³и, но на берегахъ - развалины Мемфиса, Ѳивъ и свободныя жилища феллаховъ переносятъ насъ въ другой невѣдомый м³ръ.

   Я посѣтилъ Каиръ, развалины Мемфиса и Гел³ополиса, знаменитые сады Шубра и Булака, взлѣзалъ на верхушки пирамидъ Гизеха, на одной изъ которыхъ, извѣстной всему м³ру, въ мое время былъ сервированъ обѣдъ для нѣсколькихъ англичанъ; но все это не удовлетворяло меня - ко всему еще прикасалась рука европейца. Не были дѣвственны даже памятники древняго Египта; катакомбы Александр³и на своихъ стѣнахъ украшены именами посѣщавшихъ европейцевъ; эти надписи, профанирующ³я древность, красуются и на верхушкахъ пирамидъ и внутри ихъ, у гробницъ царей и царицъ древняго Кеми и на обелискѣ Гел³ополиса, и на колоннѣ Помпея, и на носу у таинственнаго сфинкса, и на развалинахъ Ѳивъ и Мемфиса, словомъ вездѣ, куда ни проникала святотатственная нога туриста. Поле мум³й и мѣсто древняго Мемфиса теперь распахивается французомъ-колонистомъ, г³ероглифическ³е камни идутъ на фундаменты жалкихъ хижинъ феллаховъ, изъ остатковъ египетскихъ храмовъ ставятъ тумбы; былъ проектъ даже огородитъ памятники Египта и брать плату за входъ въ эту ограду. Но довольно объ этой профанац³и древности; теперь путешественникъ едва ли найдетъ что-нибудь нетронутое въ Египтѣ изъ остатковъ древности; даже кости изъ пещеръ Синайскаго полуострова, заключающ³я драгоцѣнные останки для антрополог³и каменистой Арав³и, вывозятся на мыльныя фабрики Нижняго Египта.

   Путешественникъ, неудовлетворенный Египтомъ, стремится пробраться въ мѣста болѣе привольныя, мѣста, куда не проникла еще промышленная цивилизац³я и гдѣ природа является во всемъ своемъ дикомъ велич³и, храня въ дебряхъ своихъ горъ и пустыни драгоцѣнные архаическ³е памятники исчезнувшей древней цивилизац³и. Отъ Египта недалеко такая страна; она лежитъ какъ разъ на порогѣ, гдѣ кончается его показная цивилизац³я. Отъ Каира до Суэца идетъ желѣзная дорога; черезъ Суэцъ, стоящ³й у воротъ канала, идутъ корабли всего м³ра; здѣсь европейская цивилизац³я, заявившая себя колоссальнымъ подвигомъ - разрушен³емъ моста между Африкою и Европою, остановилась на время, а на востокъ отъ Суэцскаго канала тянутся огромныя пустыни и горныя дебри каменистой Арав³и и Суэцскаго перешейка. Эти нынѣ пустынныя страны были знамениты въ древности; черезъ перешеекъ шла вся тогдашняя м³ровая торговля, тутъ пролегалъ и сухопутный трактъ изъ Мемфиса въ Инд³ю; въ гаваняхъ каменистой Арав³и шло оживленное движен³е финик³йскаго торга съ Египтомъ, Африкою и Арав³ею, черезъ перешеекъ двигались завоеватели и цѣлые народы, тутъ разыгрывались колоссальныя драмы истор³и древняго Египта и Сир³и. Тутъ совершались и тѣ событ³я, съ которыми знакомъ всяк³й изъ библейской истор³и. Изучен³е этой страны интересно и поучительно во всѣхъ отношен³яхъ... Жатва великая, но дѣлателей мало...

   Географъ, геологъ, этнографъ, археологъ и антропологъ найдетъ въ пустыняхъ Синайскаго полуострова столько интереснаго матер³ала, что его достанетъ на нѣсколько поколѣн³й изслѣдователей; развалины древнихъ городовъ каменистой Арав³и, торговавшихъ съ Египтомъ, Сир³ею, Арав³ею и Инд³ею, важны не для одного археолога, а странная смѣсь горъ всевозможнаго строен³я, пустынь и райскихъ оазисовъ на небольшомъ пространствѣ, можетъ объяснить многое въ этнограф³и страны, географ³я и геолог³я которой представляютъ такъ много для рѣшен³я самыхъ важныхъ антропологическихъ вопросовъ о первобытныхъ переселен³яхъ изъ Аз³и въ Африку и наоборотъ.

   Такой разнообразный интересъ изучен³я этой страны привлекъ и наше вниман³е; мы рѣшились ознакомиться съ ней, насколько было возможно, и для того рѣшили проѣхать черезъ всю каменистую Арав³ю, придерживаясь мѣстъ, наименѣе посѣщаемыхъ путешественниками. Здѣсь не мѣсто излагать результаты нашего изучен³я, это цѣль другого, болѣе спец³альнаго очерка; - мы передадимъ здѣсь только путевыя впечатлѣн³я и встрѣчи и то не всей дороги, а самой интересной въ этомъ отношен³и части нашего путешеств³я.

   Путь нашъ черезъ кменистую Арав³ю лежалъ черезъ Суэцъ, Синай и Акабу, откуда мы думали пройти черезъ Хевронъ въ ²ерусалимъ. Приблизительно мы намѣтили себѣ тотъ путь, которымъ пробирались нѣкогда и евреи изъ Египта въ землю обетованную, съ той только разницею, что мы должны были пройти всю дорогу въ нѣсколько недѣль, тогда какъ израильтяне дошли едва въ 40 лѣтъ.

   Благодаря нѣкоторымъ бумагамъ, которыя всегда хорошо имѣть съ собою въ дорогѣ, особенно русскому, мы получили при посредствѣ русскаго генеральнаго консула въ Египтѣ рекомендательныя письма къ консульскимъ агентамъ въ Суэцъ и Раифу, а также и къ нѣкоторымъ турецкимъ властямъ. Подобныя бумаги на Востокѣ, какъ и у насъ въ Росс³и, имѣютъ огромное значен³е; забѣгая нѣсколько впередъ, мы скажемъ, что въ Эль-Аришѣ, напримѣръ, насъ пропустили даже черезъ холерный карантинъ только потому, что мы показали бумажку отъ какого-то вл³ятельнаго паши. Пр³ѣхавши въ Суэцъ, мы при помощи усерднаго консульскаго агента наняли верблюдовъ прямо въ ²ерусалимъ и трехъ вооруженныхъ проводниковъ: Юзу - хозяина четырехъ верблюдовъ нашего каравана, Ахмеда - проводника, спец³ально для восточной части Синайскаго полуострова, обѣщавшаго вести насъ по такимъ тропинкамъ, которыя одному ему извѣстны, и Рашида - извѣстнаго храбреца, клявшагося своею головою, что онъ доставитъ насъ невредимыми въ ²ерусалимъ.

   Портреты нашихъ спутниковъ описывать много нечего; все это были коренастые ребята изъ различныхъ арабскихъ племенъ, способные на всякую штуку и вооруженные съ головы до ногъ. До Синая эта предосторожность можетъ быть излишнею, но до того, кто думаетъ пробираться далѣе на Акабу или Газу, не мѣшаетъ захватить побольше револьверовъ, которыхъ арабы боятся пуще огня. Насъ, по крайней мѣрѣ, револьверы выручили изъ большой бѣды, о чемъ скажемъ впослѣдств³и.

   Снарядившись совсѣмъ, мы накупили провиз³и, наполнили свои мѣшки водою и вышли изъ Суэца 22 мая подъ вечеръ. Переправившись черезъ бухту суэцкаго залива, тамъ гдѣ, предполагается, была и переправа евреевъ черезъ Красное море, мы были уже въ пустынѣ...

   Синайск³й полуостровъ представляетъ собою треугольное пространство, примыкающее къ пустынямъ Суэцскаго перешейка и омываемое съ двухъ сторонъ двумя заливами Чермнаго моря - Акабинскимъ и Суэцскимъ, обхватывающими его какъ руками. Весь полуостровъ наполненъ массою безпорядочно разбросанныхъ горныхъ цѣпей различной формац³и и отдѣльныхъ пиковъ, между которыми проходятъ узк³я долины, называемыя арабами "уади"; нѣкоторыя изъ этихъ уади представляются оазисами; большинство же ихъ мертво какъ и окружающая ихъ пустыня. Со всѣхъ трехъ сторонъ полуостровъ замыкается горами. На сѣверѣ его отдѣляетъ отъ пустыни перешейка кряжъ Этъ-Тиха, тянущ³йся черезъ весь полуостровъ; на западѣ въ нѣкоторомъ отдален³и отъ моря проходитъ кряжъ Эль-Раха, а по восточному берегу полуострова идетъ прибрежная Акабинская цѣпь. Главный узелъ всѣхъ цѣпей и горъ каменистой Арав³и составляютъ гори Синайск³я, изъ которыхъ отдѣльными громадами высятся: Джебель Муса, Хоривъ, пикъ св. Екатерины, Сербаль и Фурейа. Съ вершинъ этихъ горъ можно обозрѣвать всю панораму полуострова... У подножья Джебель-Мусы показалась гробница шейха Салиха, святого, наиболѣе уважаемаго арабами Синайскаго полуострова. Съ обѣихъ сторонъ нашего пути стояли огромныя скалы болѣе тысячи футовъ вышиною; казалось, мы ѣхали между темными каменными стѣнами, такъ какъ мног³я скалы имѣли крутые отвѣсы; глазъ терялся въ этой массѣ дикаго мраморнаго камня, не оживленнаго ни одною зеленою травинкою, ни однимъ пернатымъ существомъ; только огромныя ящерицы и трехфутовыя змѣи прятались въ каменныя норы при видѣ нашего каравана, бодро шедшаго по извилистымъ тропамъ змѣящейся уади, усѣяннымъ множествомъ камней. Около полудня мы достигли подножья огромной Фурейа, около которой мы и сдѣлали первый привалъ и ночлегъ, надѣясь осмотрѣть хорошенько до вечера его многочисленныя пещеры. Отдохнувши и оставивъ верблюдовъ на попечен³е Юзи, мы съ Ахмедомъ и Рашидомъ отправились на поиски.

   Мы цѣплялись на кручи Фурейа, осматривали русла ея зимнихъ потоковъ, поднимали камни, высматривали пещеры, и судьба наградила насъ нѣсколькими находками каменныхъ оруд³й. Поотставъ немного отъ товарищей, я забрался въ дикое ущелье, которое со всѣхъ сторонъ замыкалось гранитными скалами. Въ одномъ мѣстѣ его вела какъ бы тропинка на вершину Фурейа; я попытался въ полчаса сдѣлать этотъ подъемъ, но, увидавъ, что вершины не достигнуть до наступлен³я темноты, я остановился и съ трепетан³емъ сердца взглянулъ внизъ и на все окружающее. Я стоялъ одинъ среди великановъ синайскихъ горъ, направо и на лѣво поднимались кручи Фурейа, впереди и сзади открывалась панорама на весь Синайск³й полуостровъ, выше меня было одно безоблачное небо, да горный орелъ каменистой пустыни; ниже голыя верхушки громадъ, окружающихъ синайск³й горный узелъ. Это собран³е огромныхъ скалъ, пиковъ, горнихъ вершинъ во всѣ стороны опускалось отлого и переходило незамѣтно отъ темнаго цвѣта камня къ желтоватымъ пескамъ пустыни, которая въ сѣверу замыкалась зубчатою стѣною Этъ-Тиха, а къ югу, востоку и западу сливалась съ поверхностями двухъ прекраснѣйшихъ заливовъ, за которыми высились неровныя цѣпи верхняго Египта и собственной Арав³и.

   Глазъ не хотѣлъ оторваться отъ этого зрѣлища; ширина, даль и глубина видимаго пространства очаровывали его; какъ-то невольно глазъ перебѣгалъ съ одного края горизонта на другой, перспектива забывалась: море какъ будто плескалось у самыхъ ногъ, пустыня охватывала своимъ просторомъ и замыкала въ своихъ зыбкихъ пескахъ каменные громады, съ пр³ютившимся на нихъ путникомъ, надъ которымъ было одно небо и котораго не видѣлъ ни одинъ глазъ человѣческ³й...

   Я приготовился уже сойти внизъ по той же тропѣ, которою и поднялся, какъ передъ глазами моими промелькнули рѣзк³я очертан³я синайскихъ надписей, высѣченныя на стѣнѣ, запиравшей обратный путъ. Невольно, мой взглядъ остановился на этихъ таинственныхъ письменахъ, для которыхъ еще не нашлось Шампольона. Кто не слыхалъ объ этихъ надписяхъ, тотъ не можетъ себѣ и представить, какое ощущен³е объемлетъ человѣка, стоящаго лицомъ къ лицу съ непонятными ³ероглифами, выражающими мысли и слова давно исчезнувшихъ людей. Синайск³я надписи я встрѣчалъ уже не въ первый разъ; ихъ видѣлъ я много въ своемъ путешеств³и къ Синаю; всѣ дороги къ монастырю, особенно западныя, на своихъ скалахъ носятъ изсѣченные таинственные знаки, буквы и ³ероглифы, въ значен³е которыхъ напрасно пытались проникнуть Линанъ, Нибуръ, Робинзонъ и др. Особенно много ихъ въ долинѣ Феране и Моккатеба; послѣдняя уади даже носитъ назван³е исписанной, по множеству ³ероглифовъ, покрывающихъ ея стѣны. На Фурейа я встрѣтилъ эти надписи уже въ послѣдн³й разъ и все-таки не могъ удержаться отъ того, чтобы не увлечься ими въ десятый разъ и не простоять съ полчаса, ломая голову надъ разборомъ этихъ таинственныхъ начертан³й. Эти разнообразные, подчасъ причудливые знаки, изображающ³е то животныхъ, то людей, то предметы, то представляющ³е подоб³е съ ³ероглифами Египта, то съ литтерами финик³янъ и евреевъ, то съ греческими буквами заманили не одного путешественника заняться разборомъ ихъ, но не давая ключа къ ихъ разъяснен³ю. Напрасно нѣкоторые приписывали ихъ происхожден³е древнѣйшимъ обитателямъ каменистой Арав³и, даже евреямъ, напрасно друг³е видѣли въ нихъ письма финик³янъ, напрасно третьи придумывали еще болѣе мудреное ихъ происхожден³е - всѣ эти догадки не помогали дѣлу. Намъ кажетея, что и тѣ, кто приписываетъ начертан³е надписей паломникамъ различныхъ нац³й, далеко не достигли истины,- ключа къ нимъ пока еще не найдено.

   Болѣе полчаса простоялъ я передъ скалою, испещренною таинственными начертан³ями, потомъ, бросивъ на нихъ послѣдн³й вопросительный взглядъ, началъ спускаться. Трудно было подниматься, но спускъ былъ еще труднѣе; камни валились подъ ногами, нога не держалась на камнѣ, мѣстами какъ бы отполированномъ, рукамъ не за что было ухватиться. Не надѣясь спуститься собственными силами, я сдѣлалъ призывной выстрѣлъ, требующ³й помощи, и на мой призывъ отозвалась двухстволка Ахмеда, спѣшившаго мнѣ на помощь.

   Въ ожидан³и Ахмеда я присѣлъ и сталъ любоваться видомъ, разстилавшимся у меня подъ ногами и принимавшимъ особенно дик³й колоритъ при быстро наступающемъ сумракѣ вечера; я уже не видѣлъ ничего ни сзади, ни съ боковъ, потому что съ трехъ сторонъ меня окружали черныя стѣны, только впереди и книзу разстилалось огромное пространство, загроможденное какъ бы умышленно разбросанными безъ порядка каменными громадами; мнѣ казалось, что я сидѣлъ на краю пропасти, потому что внизу дѣйствительно ничего уже не было видно. Вдали передо мною кругомъ на горизонтѣ рисовались силуэты горъ, зубчатыя вершины которыхъ поднимали, какъ миѳическ³е исполины, свои побѣдныя головы, украшенныя вмѣсто вѣнцовъ группами камней, вѣнчающихъ тени каменныхъ громадъ. Кругомъ не шелохнется; ни звука, ни шума въ мертвой каменной пустынѣ... Только слышится порою внизу шорохъ да грохоть скатывающагося камня,- то Ахмедъ пробирается по крутому свату горы, испуская по временамъ призывные звуки... Между тѣмъ уже совершенно стемнѣло и темно-голубая синева неба заискрилась тысячами золотыхъ звѣздъ. Чистота воздуха въ пустынѣ изумительна; даже въ темнотѣ виднѣются далек³я очертан³я горъ, замыкающихъ горизонтъ, а на небесномъ сводѣ звѣзды горятъ ярко, но не мерцаютъ какъ на туманномъ небѣ сѣвера. Здѣсь въ пустынѣ, лишенной всякаго признака растительности, не имѣющей ни одной рѣченки, ни одной лужицы при безконечной сухости и чистотѣ воздуха - это слабое мерцан³е звѣздъ какъ бы подтверждаетъ предположен³е Монтиньи, что мерцан³е звѣздъ обусловливается извѣстною степенью влажности атмосферы при извѣстной температурѣ. Въ пустыняхъ Синайской и ²удейской, какъ мнѣ не разъ приходилось замѣчать, его мерцан³е слабо; надъ моремъ оно дѣлалось сильнѣе; въ Черномъ морѣ звѣзды мерцаютъ сильнѣе, чѣмъ въ Средиземномъ; надъ сонною поверхностью Мертваго моря, такъ же какъ и въ окружающей пустынѣ, мерцан³е гораздо слабѣе. Человѣкъ, которому приходятся недѣлями проводить ночи подъ открытымъ небомъ, привыкаетъ смотрѣть на небо; ему многое дѣлается замѣтнымъ даже безъ помощи инструментовъ.

   - Эффенди!- произнесъ Ахмедъ, показываясь у моихъ ногъ съ неизмѣнною двухстволкою на плечѣ и широкимъ ятаганомъ за поясомъ,- пойдемъ внизъ, Юза приготовилъ уже давно ужинъ; корабли пустыни спятъ подъ защитою тѣни шейха Салиха. - Машинально я побрелъ за Ахмедомъ, который бойко началъ снова спускаться, извиваясь какъ змѣя, когда ему приходилось пробираться между камнями; двухстволка его служила для меня значкомъ, по которому я правилъ путь.

   - Здѣсь, эффенди,- говорилъ мой спутникъ,- черный джинъ (злой духъ), Аллахъ да проклянетъ его, строилъ себѣ дворецъ; довелъ его уже до вершины, поставилъ к³оски по угламъ и украсилъ человѣческими головами тѣхъ путниковъ, что погибли въ пустынѣ отъ зноя и песчанаго дождя; но Аллахъ разбилъ молн³ею строен³е горнаго джина и раскидалъ громомъ камни дворца и мертвыя головы - его украшен³я.

   Много чего еще разсказывалъ Ахмедъ не дорогѣ, пока мы не пришли къ своему становищу. Тамъ наскоро закусивъ, мы закрылись съ головами и уснули на неровной каменистой поверхности Уади Шейхъ, служившей для насъ постелью.

   Весь слѣдующ³й день мы блуждали по Рамлейской пустынѣ, покинувъ каменистую Уади, не будучи въ состоян³и найти дорогу къ Красному морю. Ахмедъ ошибся въ разсчетахъ на свою память и мы изъяли направлен³е болѣе сѣверное, вмѣсто восточнаго. И вообще не весело странств³е въ пустынѣ, но блуждать по ней, отыскивая дорогу, еще скучнѣе. Послѣ хорошаго отдыха въ Синайскомъ монастырѣ мы были еще бодры, провиз³и было пока достаточно; на сѣверныхъ склонахъ горъ, замыкающихъ песчаную степь, я находилъ кое-что интереснаго для себя и потому не замѣчалъ ни страшнаго жара, ни головной боли, вода была еще не испорчена и жажда утолялась ею порядочно; а утолен³емъ жажды поддерживалась и бодрость духа. Послѣ полудня, однако, бодрость начала покидать насъ, особенно послѣ того какъ мы замѣтили, что въ возлѣ нашихъ бурдюковъ показались как³е-то клочья, и что вода сильно уменьшилась въ количествѣ отъ испарен³я и употреблен³я. Дорога по пустынѣ стала утомлять; сильное утомлен³е глазъ отъ блеска отражаемыхъ лучей, чувство сухости въ горлѣ и непр³ятная перспектива заночевать, не найдя дороги, привели насъ въ нехорошее расположен³е духа. Всѣ мы бранили Ахмеда, взявшагося вести по новой дорогѣ и забывшаго ее направлен³е. Ахмедъ былъ мраченъ и молча шелъ впереди своего верблюда. Караванъ нашъ былъ къ вечеру похожъ на погребальное шеств³е. Но вдругъ глаза у Ахмеда заблистали отъ радости, онъ махнулъ рукой направо и поворотилъ своего верблюда. Всѣ мы послѣдовали его примѣру. Черезъ полчаса мы вошли въ узкую тѣснину, скалы которой оставляли едва проходимую для верблюда тропинку; она стала мало-по-малу расширяться, стѣны отходить въ сторону и мы къ 8 часамъ вечера вошли въ уади Цугерахъ, ведущую прямо къ морю черезъ Акабинскую береговую цѣпь. Всѣ мы ожили духомъ...

   Я приказалъ каравану остановиться у круга камней съ плитою посерединѣ, на которой думалъ устроиться на ночь и готовить ужинъ; самъ же съ Ахмедомъ пошелъ бродить по каменистой уади и разминать свои члены, утомленные шаткою ѣздою на верблюдѣ, лазавшемъ по горнымъ кручамъ уади... Хорошею тихою ночью гулялось хорошо и мы, только порядочно утомившись, воротились къ своему огоньку, гдѣ всѣ члены нашей экспедиц³и уже мирно отдыхали.

   Наше становище мнѣ показалось очень уютнымъ; четыре верблюда стояли на каменной оградой какъ внутри сарая, а плита, на которой постлано было мое походное пальто, казалась хорошею постелью; у изголовья ея искрился маленьк³й костерокъ изъ навозу и нѣсколькихъ сучковъ, которые мы уже везли съ собою болѣе 100 верстъ съ самой уади Феранъ. На огонькѣ Юза старался превратить отвратительную воду изъ козьяго бурдюка при помощи вина въ нѣк³й возможный для употреблен³я напитокъ, а также размочить въ горячей водѣ окаменѣвш³е синайск³е хлѣбцы, чтобы ихъ можно было раскусить и съѣсть съ солеными оливками. Я занялъ свое предсѣдательское мѣсто на разостланномъ пальто среди своихъ спутниковъ и началъ ужинъ. Все было скверно, отвратительно: и эти хлѣбцы, размоченные въ протухшей теплой водѣ, и красноватая бурда, которую Юза величалъ "джай московь" по воспоминан³ю о чаѣ, распитомъ нами въ Суэцѣ, Раифѣ и Синаѣ, и эти прѣлыя оливки; но голодъ приправилъ ихъ вкусъ и мы съѣли свои порц³и, закусивъ вмѣсто десерта сладкими финиками. Послѣ ужина мы потушили костеръ, собравъ остатки драгоцѣннаго топлива въ корзину, и, завернувшись въ свои бурнусы, улеглись спать. Не прошло и десяти минутъ какъ Юза и Ахмедъ уснули; не спалъ только я да Рашидъ, мой тѣлохранитель и оруженосецъ. Становилось довольно свѣжо; по направлен³ю съ моря тянулъ легеньк³й береговой вѣтерокъ; я не спускалъ глазъ съ голубого неба, какъ бы стараясь постигнуть тайны его безчисленныхъ м³ровъ. Мое сладкое поэтическое раздумье перебилъ Рашидъ очень непр³ятнымъ для меня вопросомъ.- Не слышитъ ли чего-нибудь эффенди, отъ моря? - спрашивалъ мой кавасъ.- Ничего пока,- отвѣчалъ я, хотя мнѣ и показалось, что какъ будто камень и почва передаютъ звуки отъ вдали топочущихъ коней или бѣгущихъ рысью верблюдовъ. - Пусть спитъ эффенди, Рашидъ будетъ караулить всю ночь,- добавилъ мой тѣлохранитель и привсталъ, завертываясь плотнѣе въ бурнусъ. Темный силуэтъ караулящаго Рашида всталъ передъ моими глазами и затемнилъ яркое созвѣзд³е Плеядъ, на которое я только что любовался. Прошло еще съ часъ; Рашидъ сидѣлъ, какъ каменная статуя, верблюды слегка фыркали во снѣ, гдѣ-то не вдалекѣ слышался пронзительный вой г³ены, которой уже я не слыхалъ съ того времени, какъ покинулъ берега священнаго Нила. Я началъ уже засыпать, какъ сквозь сонъ послышалъ, что кто-то идетъ мимо меня... Я открылъ глаза; Рашида не было на мѣстѣ; осторожно поднявшись, я увидѣлъ, что онъ ползетъ между камнями по склону горы вверхъ, постоянно прислушиваясь. Что-нибудь да почуялъ Рашидъ, уже не арабовъ ли пустыни? я при этой мысли морозъ пробѣжалъ по моей кожѣ, потому что я по опыту уже зналъ, что съ сынами пустыни нельзя обращаться какъ съ арабами Нижняго Египта. Съ трепетомъ въ сердцѣ я сѣлъ на прежнее мѣсто и сталъ обдумывать свое положен³е. Я припомнилъ тогда совѣты консула, синайскихъ старцевъ и другихъ опытныхъ людей не пускаться черезъ пустыню, потому что арабы не совсѣмъ-то спокойны. Что теперь будетъ съ нами, если на нашъ крошечный караванъ нападетъ цѣлое племя арабовъ пустыни? Что могли сдѣлать четыре, хотя и вооруженные съ головы до ногъ человѣка противъ многихъ десятковъ? Мы могли, правда, сопротивляться, продать дорого свою жизнь, если мои спутники согласятся умереть за меня, но все это будетъ безполезно... Такой исходъ не утѣшалъ меня, только-что пустившагося въ первое серьезное путешеств³е, и я искалъ другихъ выходовъ, но ихъ не представлялось. Ни одарить, ни заплатить арабамъ за пропускъ я не былъ въ состоян³и, а это было единственнымъ, лучшимъ исходомъ... Между тѣмъ Рашидъ вернулся; на его лицѣ нельзя было прочитать ни тѣни безпокойства.- Куда ты ходилъ, Рашидъ?- спросилъ я его.- Ходилъ по слѣдамъ газели, эффенди,- отвѣчалъ онъ спокойно. Этотъ отвѣтъ успокоилъ меня, и я скоро, закутавшись въ бурнусъ, заснулъ богатырскимъ сномъ; мнѣ мерещилось сквозь сонъ, что Рашидъ еще разъ вставалъ и ходилъ куда-то, но усталость взяла свое и мнѣ сладко спалось подъ фырканье верблюдовъ и вой полосатой г³евы.

  

  

   Когда я открылъ глаза, солнце стояло уже довольно высоко; часы показывали шесть, Реомюръ , а успѣвш³е уже нагрѣться скалы уади Цугерахъ отражали такую лучистую теплоту, что оставаться долѣе въ этой раскаленной каменной печи было невозможно, тѣмъ болѣе, что и плита, вокругъ которой мы расположились, была совершенно горяча. Наскоро мы закусили, напились бурды - "джая москова", отъ которой меня на тощакъ едва не стошнило, и начали нагрузку верблюдовъ, чѣмъ занимался преимущественно Юза - хозяинъ животныхъ и проводникъ, а Ахмедъ и Рашидъ, собственно мои тѣлохранители, только помогали ему. Послушныя животныя по одному зову хозяина подошли и стали на колѣни; по другому, нагруженные кладью и нашими особами, поднялись, и небольшей караванъ нашъ тронулся далѣе на востокъ по уади Цугерахъ. Вскорѣ передъ нами выросла цѣпь береговыхъ горъ въ двѣ или въ двѣ съ половиной тысячи футовъ высотою, за которыми скрывался Акабинск³й заливъ. Не доходя до нея, по словамъ Ахмеда, находилась пещера Судебъ, наполненная костями, и источникъ сладкой воды. Туда мы и направлялись, потому что въ бурдюкахъ нашихъ воды оставалось немного, да и та была сомнительнаго достоинства. Скучна и утомительна ѣзда на верблюдѣ въ пустынѣ, сидишь, какъ привязанный, и покачиваешься; напрасно мног³е хвалятъ ощущен³е, получаемое отъ легкой тряски, происходящей на каждомъ шагѣ огромнаго животнаго. Быть можетъ, оно и пр³ятно въ первое время ѣзды на верблюдѣ, но я не испыталъ его даже въ первые дни своего путешеств³я по пустынѣ; когда же приходится проводить на верблюдѣ по 12 и по 15 часовъ въ день, и такъ идти цѣлыми недѣлями, то эта ѣзда становится настоящею пыткою, особенно при тѣхъ услов³яхъ, при какихъ обыкновенно европейск³е путешественники пользуются верблюдомъ, то-есть при переходѣ черезъ пустыню. Сидишь съ боку горба или на самомъ горбѣ въ массѣ упряжи и багажа, всегда болѣе или менѣе прикрѣпленный, чтобы не упасть при тряской ѣздѣ, да считаешь шаги животнаго, потому что для глаза нѣтъ ничего утѣшительнаго, въ головѣ нѣтъ ни одной мысли, въ членахъ нѣтъ даже желан³я двигаться... такъ и кажется, то составляешь одно цѣлое съ кораблемъ пустыни, потому что слѣдуешь за каждымъ движен³емъ его огромнаго тѣла безъ сопротивлен³я, даже безъ желан³я удержаться... А сверху и съ боковъ въ это время палитъ невыносимо; человѣкъ на верблюдѣ представляетъ высшую точку въ пустынѣ; кругомъ его, если только на горизонтѣ не вырисовываются безжизненныя каменныя громады, идетъ одна безконечная поверхность сыпучаго песку; глазъ тонетъ въ этомъ песчаномъ морѣ; бѣловатый и желтовато-красный цвѣтъ, отражаемый песками пустыни, производить до того утомляющее ощущен³е на сѣтчатую оболочку глаза, что онъ закрывается непроизвольно. Нѣтъ и для уха ни одного звука, кромѣ легкаго шлепанья мозолистыхъ ногъ верблюда о почву; кругомъ все безмолвно, мертво, все гармонируетъ съ пустынею - этою мертвою частью природы. Даже непр³ятно дѣйствуетъ въ пустынѣ среди мертвой тишины какой-нибудь посторонн³й звукъ; ухо привыкаетъ до того къ однообразной, мертвой тишинѣ, что даже звуки собственнаго голоса, а тѣмъ болѣе разговоръ спутниковъ начинаютъ казаться какой-то дисгармон³ей, чѣмъ-то не свойственнымъ пустынѣ; мало-по-малу достигаешь совершенно самоощущен³я арабовъ, которые могутъ ѣхать цѣлыми сутками на верблюдахъ, храня гробовое молчан³е, погрузясь въ полное самоуглублен³е. Чувствуешь, что тѣло твое требуетъ абсолютнаго покоя, что ни одна мышечная фибра не способна двигаться, что ни одна мысль не способна народиться въ головѣ, распаляемой жгучими лучами солнца, такъ и кажется, что самый мозгъ принимаетъ болѣе жидкую консистенц³ю, размягчаясь отъ ужасающаго жара пустыни. Сверху и съ боковъ налитъ арав³йское солнце, снизу обдаетъ жаромъ, отражающимся отъ горячаго песку, какъ изъ раскаленной печи; внутри палитъ внутренн³й жаръ, изсушающ³й все тѣло, томитъ смертельная жажда, а въ перспективѣ ни сегодня, ни завтра ни малѣйшей тѣни, ни глотка свѣжей воды. Въ этомъ ужасномъ положен³и ничего не чувствуешь, ничего не думаешь, ни къ чему не стремишься; это своего рода будд³йская нирвана, пожалуй своего рода блаженство, но за которымъ слѣдуетъ смерть.

   Въ такомъ почти состоян³и пришелъ я, по крайней мѣрѣ, къ поднож³ю приморскихъ пальмъ Акабинскаго залива. Начали мы идти легкимъ склономъ, потомъ пробираться по крутизнамъ, едва доступнымъ для осла или мула, но никакъ не для верблюда, пробираться по узкимъ тропамъ надъ обрывами, гдѣ одинъ невѣрный шагъ можетъ стоить жизни; до всего этого мнѣ было мало дѣла, потому что я погрузился въ нирвану. Не выводили меня изъ этого полусоннаго состоян³я ни крики моихъ спутниковъ, подбадривавшихъ верблюдовъ, ни фырканье животныхъ, неохотно ступавшихъ по непривычной горной дорогѣ, ни грохотъ катившихся подъ нашими ногами камней. Юза, обыкновенно ѣхавш³й впереди, когда вступили на горную дорогу, отдалъ свое мѣсто Ахмеду, который шелъ пѣшкомъ, отыскивая дорогу между нагроможденными безпорядочно камнями. Рашидъ также скоро слѣзъ съ верблюда и шелъ, постоянно прислушиваясь; эта предосторожность сегодня не пугала меня, какъ въ ночь, а доставляла своего рода наслажден³е; было, по крайней мѣрѣ, и что смотрѣть... такъ мы шли до полудня, когда жара достигла высшаго предѣла... Ѣхать между каменными стѣнами было совершенно невозможно, потому что ощущен³е, испытываемое нами, рѣшительно можно было сравнить съ ощущен³емъ отъ раскаленной печи. Да и видъ этихъ каменныхъ громадъ, потемнѣвшихъ и черныхъ мѣстами, такъ и напоминалъ закоптелыя и обожженныя стѣны печи. Вдругъ Рашидъ остановился и махнулъ рукою, давая знакъ Юзѣ остановиться. Передн³й верблюдъ остановился подъ могучею рукою Юзы; друг³е послѣдовали примѣру передового. Внезапная остановка вывела и меня имъ полусоннаго состоян³я.- Эффенди,- произнесъ Рашидъ таинственно, подходя ко мнѣ,- я слышу арабовъ пустыни; у нихъ много верблюдовъ; надо быть храбрымъ и приготовить наши ятаганы. Не хочетъ ли эффенди прислушаться? - Я сталъ напрягать свой уснувш³й слухъ, и дѣйствительно не вдалекѣ отъ насъ слышался топотъ идущаго каравана; я взглянулъ вопросительно на моихъ людей, какъ бы спрашивая у нихъ совѣта, что предпринять, потому что мой умъ не могъ работать вовсе. Рашидъ съ Ахмедомъ хладнокровно осматривали взводы ружей и револьверовъ, тогда какъ Юза, казалось, не обращалъ и вниман³я на открыт³е Рашида. Всѣ были безмолвны; кругомъ царило также мертвое безмолв³е, слышался только шумъ оправляемаго оруж³я, да порою доносивш³йся гулъ отъ приближающагося врага. Тутъ только мало-по-малу подъ подавляющимъ впечатлѣн³емъ я вышелъ изъ состоян³я нирваны, и предъ моими умственными очами открылся весь ужасъ нашего положен³я. По примѣру моихъ кавасовъ, я осмотрѣлъ курки своей берданки и двухъ Вессоновскихъ револьверовъ и клинокъ турецкаго ятагана, хотя все это сдѣлалъ машинально безъ всякой въ тому нужды, просто потому, что ничего другого придумать не могъ. Не зная врага, трудно было и взвѣшивать шансы предстоящей встрѣчи, а быть можетъ, и борьбы; но Рашидъ съ Ахмедомъ, и особенно Юза были такъ хладнокровны, что нельзя было и думать, что мы идемъ на врага, обыкновенно безпощаднаго.- Не страшись ничего, эффенди,- началъ наконецъ Рашидъ послѣ долгаго молчн³я,- Рашидъ знаетъ арабовъ пустыни, они трусливѣе степного волка и прожорливой г³ены, Рашидъ поручился головою москову-консулу, что онъ доставитъ цѣлымъ въ Эль-Кудсъ (²ерусалимъ) благороднаго эффенди, и сдержитъ свое слово. Скорѣе умретъ Рашидъ, чѣмъ отдастъ арабамъ-разбойникамъ своего господина... Отдаленный выстрѣлъ прервалъ изл³ян³я Рашида и, заставилъ меня вздрогнуть. Дѣло скоро начнется, подумалъ и нельзя отстать и мнѣ отъ людей, которые рѣшаются умереть, защищая меня. Соннаго состоян³я какъ не бывало; напротивъ, какая-то, мнѣ невѣдомая нервная сила проходила по моему тѣлу и заставляла его, не смотря на страшную жажду и физическое утомлен³е подъ подавляющимъ вл³ян³емъ полуденнаго зноя пустыни, кипѣть избыткомъ нервной энерг³и. Но замолкъ отдаленный выстрѣлъ, отозвалось нѣсколько разъ гулкое эхо въ каменныхъ ущельяхъ Акабинскихъ альпъ и все опять замерло какъ и прежде; даже Рашидъ не слышалъ шума отъ приближающагося каравана. По знаку Ахмеда мы осторожно двинулись снова; удалой Ахмедъ пѣшкомъ шелъ впереди каравана, мы ѣхали гуськомъ, отмѣривая узкую тропу полутора аршинными шагами верблюда. На одномъ поворотѣ нависшая скала образовывала небольшую тѣнь; мы расположились подъ нею обѣдать. Не весела была наша полуденная стоянка всегда, а сегодня подъ подавляющимъ впечатлѣн³емъ возможной встрѣчи съ врагами, которыхъ присутств³е мы уже чуяли невдалекѣ, она была просто невыносимой, и я торопилъ своихъ спутниковъ садиться на верблюдовъ. Наскоро мы поѣли синайскихъ хлѣбцовъ съ оливами и съ козьимъ сыромъ, ѣсть который заставляла только безъисходная нужда, закусили финиками и запили отвратительною теплою водою, и готовы были продолжать свой путь. Но недологъ былъ нашъ послѣобѣденный путь; мы и не думали, что прямо отъ стоянки мы торопимся идти на новую стоянку. По крайней мѣрѣ, не успѣли мы еще сдѣлать часу пути, какъ вошли въ узк³й дефилей, который выходилъ въ порядочную котловину, со всѣхъ сторонъ запертую горами. Едва мы вступили въ дефилей, какъ Ахмедъ, шедш³й впереди всѣхъ, приложилъ руку ко лбу и, обращаясь во мнѣ, хладнокровно заявилъ: - Эффенди можетъ увидѣть арабовъ пустыни; они отдыхаютъ тутъ недалеко; нашъ путь идетъ мимо нихъ. Эффенди не боится арабовъ, какъ левъ не боится волковъ.- Не смотря на такое утѣшен³е, дѣлавшее мнѣ большую честь, я невольно вздрогнулъ, когда бросилъ взглядъ на выходъ изъ дефилея. На противуположной сторонѣ его сидѣли вокругъ старшины, бѣлаго какъ снѣгъ араба, около шести или семи десятковъ полуобнаженныхъ сыновъ пустыни.- Не успѣлъ я еще осмотрѣться, какъ верблюды наши, завидя своихъ собрат³й и предчувствуя долг³й отдыхъ, прибавили шагу, и черезъ нѣсколько минутъ мы были недалеко отъ каравана дикихъ арабовъ. Къ удивлен³ю своему при видѣ нѣсколькихъ десятковъ арабовъ, мирно сидѣвшему вокругъ своего шейха, сердце мое, сильно бившееся при первомъ взглядѣ на эту картину, начало успокоиваться и я скорѣе съ любопытствомъ, чѣмъ со страхомъ, разсматривалъ эту живописную группу полуобнаженныхъ людей. Ахмедъ, по прежнему шедш³й впереди нашего каравана, приложилъ руку ко лбу и къ груди и первымъ привѣтствовалъ старшинъ. Старый шейхъ отвѣчалъ тѣмъ же, не приподнимаясь съ мѣста. Нѣсколько молодыхъ арабовъ встали, взяли свои кремневыя ружья и подошли къ намъ произнося привѣтств³я. Мои люди усердно прикладывали руки во лбу и груди и бормотали восточныя привѣтств³я на своемъ тарабарскомъ языкѣ съ изысканною вѣжливостью. Старый шейхъ привсталъ, поддерживаемый двумя старшинами, и направился прямо ко мнѣ. Его сѣдая длинная борода, бѣлыя какъ снѣгъ брови, умное лицо съ выразительными глазами и ярко-бѣлый бурнусъ и чалма дѣлали его похожимъ на библейскихъ патр³арховъ; почтен³е, окружавшее его, еще болѣе, увеличивало сходство.- Шейхъ арабовъ пустыни обращается къ тебѣ, господинъ инглезъ,- такъ началъ свою рѣчь старецъ (Юза быстро переводилъ ее на ломанный французск³й или, вѣрнѣе сказать, на смѣсь французскаго съ итальянскимъ),- желаетъ чтобы милосердый Аллахъ хранилъ твои дни и направилъ счастливо твой путь по пустынѣ. Пусть и верблюды твои будутъ здравы и донесутъ тебя до Акаби, Эль-Халиля (Хевронъ) или Эль-Кудса (²ерусалимъ), куда ведетъ путь твой. Арабы пустыни просятъ тебя раздѣлить съ ними бѣдный ужинъ и провести ночь вокругъ братскаго костра.

   Юза перевелъ ему мой отвѣтъ и соглас³е остаться у братскаго востра на ночь въ самихъ изысканныхъ выражен³яхъ, и караванъ нашъ остановился. Нѣсколько арабовъ помогали моимъ спутникамъ разгружать верблюдовъ, а меня шеяхъ движен³емъ руки пригласилъ занять мѣсто около него. Юза въ качествѣ переводчика помѣстился около меня. Не смотря на то, что мнѣ очень не хотѣлось проводить ночь среди арабовъ, которымъ намѣрен³я относительно насъ были неизвѣстны, темъ не менѣе вѣжливость, арабск³й обычай и, наконецъ, любопытство взяло верхъ, и я тотчасъ же согласился на предложен³е шейха, обмѣнявшись предварительно взглядами со своими спутниками, изъявлявшими также полное соглас³е. Старый шейхъ предложилъ мнѣ наргиле и микроскопическую чашку кофе и началъ меня разспрашивать, кто я и куда, и зачѣмъ ѣду. Когда Юза сказалъ шейху, что я не инглезъ, а "паша московъ", тогда арабы только переглянулись между собой въ недоумѣн³и, а шейхъ приложа снова руку ко лбу и груди, произнесъ съ знаками всевозможнаго почтен³я:

   - Сыны мои не знаютъ "москововъ", они и не слыхали о нихъ, но старый Сулейманъ былъ въ Стамбулѣ, Искандер³и (Александр³я) и видѣлъ москововъ; проклятый турокъ боится ихъ, потому что воины-московы были въ Стамбулѣ, а ихъ султанъ-падишахъ велик³й одною рукою своею разогналъ воиновъ турецкихъ какъ трусливыхъ шакаловъ. Много хаджи (поклонникъ) москововъ идутъ черезъ пустыню къ Деиръ-ель-Муса (Синайск³й монастырь), но ни одинъ московъ не былъ въ уади Цугерахъ; паша благородный съ сердцемъ львинымъ прошелъ первымъ пустыню Рамле и Джебель Эгъ-Тихъ; мои сыны два дня видѣли уже караванъ эффенди, но Аллахъ привелъ его къ нашему гостепр³имству только сегодня. Старый шейхъ съумѣетъ принять его, хотя арабы пустыни и бѣдны, какъ безплодныя скалы Джебель Эгъ-Тиха.

   Такъ говорилъ почтенный старецъ, а арабы слушали со вниман³емъ рѣчь своего шейха. Я поспѣшилъ черезъ Юзу благодарить и шейха, и все племя его за то радуш³е, съ которымъ онъ принимаетъ нашъ караванъ, измученный блуждан³емъ по пустынѣ Рамле, и просить въ эту ночь гостепр³имства. Въ самихъ изысканныхъ и вѣжливыхъ выражен³яхъ старый шейхъ обѣщалъ вамъ сдѣлать все, что въ его слабыхъ силахъ. По приглашен³ю шейха всѣ мои люди расположились около меня; всѣмъ имъ было предложено также по чашкѣ кофе и наргиле. Послѣ этого предварительнаго угощен³я, къ продолжен³е котораго шейхъ и еще одинъ старшина успѣли у насъ выспросить все, что касается до нашего путешеств³я, намъ былъ предложенъ ужинъ не роскошный, но довольно обильный. Хлѣбъ, оливы, зелень, финики и кофе составляли его. Мы ѣли не съ большимъ аппетитомъ, не смотря на то, что обѣдали плохо. Съ нами ѣли только шейхъ и другой старшина; проч³е арабы ужинали въ нѣкоторомъ отдален³и. Послѣ ужина намъ предложили въ глиняномъ кувшинѣ прекрасную свѣжую воду, и это послѣднее угощен³е было для насъ пр³ятнѣе всего, потому что мы уже болѣя трехъ сутокъ не видѣли хорошей воды. Замѣтивъ, что вода намъ понравилась, шейхъ приказалъ подать еще, прибавивъ, чтобы мы пили ее не жалѣя, потому что источникъ не далеко. Ахмедь, узнавши о существован³и источника, котораго онъ даже онъ зналъ, удивлялся и выспрашивалъ у шейха мѣсто его нахожден³я, на что послѣдн³й отвѣчалъ только молчан³емъ. Не раздѣляя любопытства Ахмеда, я тѣмъ не менѣе просилъ доставить мнѣ лишн³й кувшинъ воды, намѣреваясь угостить себя и арабовъ русскимъ чаемъ. Не прошло и часу, какъ двое посланныхъ вернулись изъ горъ и принесли по кувшину прекрасной кристальной веды. Я просилъ развести огонекъ, просьба моя была живо исполнена; черезъ полчаса у насъ курился довольно порядочный костерокъ изъ навозу и сучьевъ, Богъ знаетъ откуда появившихся, и сухой травы. Юза, не впервые исполнявш³й обязанность повара, быстро сварилъ на огонькѣ кипятокъ въ походномъ чайникѣ, заварилъ чай и разлилъ въ кофейныя чашки. Я же предложилъ ихъ двумъ старшинамъ и арабамъ, ходившимъ за водой. Послѣ обычныхъ благодарен³й сыны пустыни испробовали по глотку русскаго калашниковскаго чаю и въ одинъ голосъ отвѣтили, что "джай московъ" очень хорошъ. Медленно, смакуя каждый глотокъ, такъ сказать выполаскивая ротъ, оба шейха съ превеликимъ достоинствомъ выпили по первой чашкѣ чаю. Когда я имъ предложилъ по второй, то они потеряли даже свое достоинство, обрадовавшись такому лестному предложен³ю со стороны "паши московъ" (sic). Церемон³я чаепит³я сыновъ пустыни, причемъ успѣли сходить еще два раза за водою, въ дикомъ ущельѣ Акабинскихъ альпъ на берегу Краснаго моря, происходила, такимъ образомъ, гораздо долѣе, чѣмъ въ любомъ московскомъ трактирѣ. Было уже совершенно темно, когда поголовное чаепят³е арабовъ окончилось,- потому что я велѣлъ дать каждому арабу хотя по маленькой чашкѣ "московскаго джая". По окончан³и всей церемон³и мы были уже друзьями; шейхи, забывъ о своемъ достоинствѣ, болтали съ нами, какъ бабы, особенно послѣ двухъ чашекъ вина, которыми я обязательно угостилъ обоихъ старшинъ; о другихъ арабахъ и говорить было нечего. Даже Рашидъ, доселѣ какъ-то подозрительно все время посматривавш³й на арабовъ, какъ бы опасаясь какого-нибудь коварства съ ихъ стороны, теперь пересталъ смотрѣть хмурою ночью и разболтался съ молодымъ рослымъ арабомъ, дружески предлагая другъ другу наргилэ, обходивш³й всю компан³ю по распоряжен³ю шейха.

   - Теперь, эффенди,- сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ,- эти арабы намъ друзья, мы можемъ спокойно гостить у нихъ; пусть эффенди спитъ спокойно, Рашидъ все-таки будетъ не спать надъ эффенди.- Я давно уже потерялъ предубѣжден³е противъ арабовъ пустыни и смѣялся надъ тѣми предосторожностями, которыя мы предпринимали ранѣе, но спать не могъ, уже потому, что компан³я сидящихъ около костра была черезъ-чуръ весела. Было уже около десяти часовъ вечера; голубое небо заблистало тысячью звѣздъ. Горизонтъ со всѣхъ сторонъ замыкался темною зубчатою лин³ею горъ, ближайш³я изъ которыхъ казались врѣзывающимися черною массою въ прозрачную синеву неба. Надъ нашими горами, какъ и на далекомъ сѣверѣ, стояла большая медвѣдица. Невольно я устремилъ глаза съ темной земли въ синеву блистающаго неба и впивался взглядомъ въ его чарующую красоту. Старый шейхъ, какъ истый сынъ пустыни, любивш³й небо до обожан³я, тотчасъ же замѣтилъ это и началъ поучать арабской астроном³и, которую я слушалъ съ большимъ усерд³емъ, стараясь узнать хотя арабск³я назван³я большихъ созвѣзд³й.- Вотъ въ тѣхъ семи звѣздахъ,- говорилъ онъ, указывая на большую медвѣдицу,- живетъ ген³й неба; Аллахъ отвелъ ему тамъ жилище, чтобы онъ наблюдалъ за землею. Съ земли жилище ген³я похоже на фигуру корабля пустыни, и сыны ея называютъ тѣ семь звѣздъ верблюдомъ. Гляди, благородный эффенди, какъ вытянулъ впередъ свою шею небесный верблюдъ; не легко ему нести небеснаго ген³я... А вотъ тамъ горитъ яркою звѣздою глазъ небесной газели,- продолжалъ старикъ, направляя свой перстъ въ сторону Регула:- у той газели четыре дѣтеныша, смотри ихъ глазки глядятъ на мать. Рядомъ съ газелью свѣтится хищный глазъ шакала (Денебола); онъ стремится схватить своими зубами небеснаго козленка, но Аллахъ помѣстилъ на небо охотника араба, который не даетъ шакалу похититъ у матери дѣтеныша. (Небесный арабъ стараго шейха - наше созвѣзд³е Дѣвы).- Вотъ тутъ, эффенди,- продолжалъ старикъ, указывая на Лиру,- блестятъ глаза небесной красавицы (Вега и Денебъ), волоса которой усыпаны перлами (Геркулесъ). Выше красавицы Аллахъ помѣстилъ могучаго льва (Касс³опея), а ближе къ концу неба (горизонту) другого небеснаго верблюда, который служилъ пророку... Аллахъ да благословитъ его...- Подъ именемъ верблюда Магометова старый шейхъ подразумѣвалъ четыреугольникъ Пегаса и вмѣстѣ β и γ Андромеды и α Персея.- По всему небу раскинулъ Аллахъ поясъ пророка, украшенный жемчужинами,- добавилъ старикъ, проводя рукой по направлен³ю млечнаго пути и блестящихъ звѣздъ, свѣтящихся на немъ и возлѣ него (Персей, Альдебаранъ, звѣзды Ор³она и др.).- По обѣимъ сторонамъ святого пояса пророка Аллахъ поставилъ двухъ стражей, которые оберегаютъ его,- закончилъ шейхъ, указывая на блестящихъ, какъ алмазы, Прок³она и Сир³уса. Долго еще хотѣлъ трактовать старикъ о томъ, что видятъ арабы пустыни на небесномъ сводѣ, какъ поэтическое чувство ихъ помѣщаетъ на небо чадъ земли и тѣмъ примиряетъ область таинственную, полную чудесъ, съ областью м³ра земного, населяя ихъ одинаковыми существами; но другой шейхъ прервалъ его изл³ян³я.- Сулейман³е,- говорилъ омъ,- эффенди мудръ, какъ старцы земли его; онъ знаетъ, къ чему Аллахъ устроилъ и м³ръ, и звѣзды, и какъ называютъ ихъ арабы пустыни... Пусть лучше молодежь увеселитъ сердце нашего гостя музыкой и пляскою... Не правь ли я, отецъ мой?- Сулейман³е только кивнулъ головою въ знакъ своего соглас³я и затянулся душистымъ наргилэ. Не успѣли еще лопнуть пузырьки въ кальянѣ Сулейман³е, какъ нѣсколько молодыхъ арабовъ встало; въ рукахъ у нихъ виднѣлись как³е-то инструменты, нѣчто среднее между флейтою и рожкомъ. Они обошли вокругъ костра трижды и заиграли всѣ вмѣстѣ дикую мелод³ю. Оригинальные звуки съ какими-то невѣдомыми тонами, то страстно чарующ³е, то заставляющ³е вздраивать, то вѣжно пѣвуч³е, то поражающ³е своей дикой гармон³ей, быстро слѣдовали одни за другими, не давая опомниться, не давая времени дать отчета ихъ невольному слушателю и цѣнителю. Съ четверть часа продолжалась эта музыка; краткое эхо отдавало по нѣсколько разъ звуки этой арабской мелод³и въ ущельяхъ Акабинскихъ альпъ и замирало по ту сторону ихъ отъ берега Краснаго моря. Окончилась музыка, и около двухъ десятковъ молодыхъ голосовъ затянуло арабскую пѣсню, аккомпанируя ее мѣрно съ мотивами оригинальныхъ инструментовъ. Трудно сказать, что производитъ большее впечатлѣн³е - дикая ли мелод³я этой музыки, или, поражающ³е ухо европейца мотивы арабскихъ пѣсенъ, которыхъ гармоничность нерѣдко переходитъ въ дисгармон³ю. Оригинальные исполнители этого концерта въ пустынѣ, въ длинныхъ бурнусахъ съ навьюченными на голов