Главная » Книги

Лажечников Иван Иванович - Благой Д. Д. Первый исторический роман Лажечникова

Лажечников Иван Иванович - Благой Д. Д. Первый исторический роман Лажечникова


1 2 3 4 5

!- No index start 1 ->
  
  
  
  
  
  

Благой Д. Д. Первый исторический роман

  
  Лажечникова
  
  
Источник: Лажечников И. И. Последний Новик. - М.: Правда,
  
  1983. - 576 с.
Сканирование и распознавание Studio KF,
  
  сайт
  
  
  
  
  

1

  
  

В декабре 1831 года Пушкину передали письмо из Твери и

  
  приложенную к нему только что появившуюся книжную новинку. Весьма
  
  характерное и по содержанию и по тону письмо это гласило следующее:
  
  

  
  

"Милостивый государь, Александр Сергеевич! Волею, или неволею,

  
  займу несколько строк в истории Вашей жизни. Вспомните малоросца
  
  Денисевича с блестящими, жирными эполетами и с душою трубочиста,
  
  вызвавшего вас в театре на честное слово и дело за
  
  неуважение к его высокоблагородию; вспомните утро в доме графа
  
  Остермана, в Галерной, с Вами двух молодцов гвардейцев, ростом и
  
  духом исполинов, бедную фигуру малоросца, который на вопрос Ваш:
  
  приехали ли вы вовремя? отвечал, нахохлившись, как
  
  индейский петух, что он звал Вас к себе не для благородной разделки
  
  рыцарской, а сделать Вам поучение, како подобает сидети в театре, и
  
  что маиору неприлично меряться с фрачным; вспомните
  
  крохотку-адъютанта, от души смеявшегося этой сцене и советовавшего
  
  Вам не тратить благородного пороха на такой гад и шпор иронии на
  
  ослиной коже. Малютка-адъютант был Ваш покорнейший слуга - и вот
  
  почему, говорю я, займу волею, или неволею, строчки две в Вашей
  
  истории. Тогда видел я в Вас русского дворянина, достойно
  
  поддерживающего свое благородное звание; но когда узнал, что Вы
  
  Пушкин, творец Руслана и Людмилы и столь многих прекраснейших пиес,
  
  которые лучшая публика России твердила с восторгом на память - тогда
  
  я с трепетом благоговения смотрел на Вас, и в числе тысячей
  
  поклонников (Ваших) приносил к треножнику Вашему безмолвную дань.
  
  Загнанный безвестностью в последние ряды писателей, смел ли я
  
  сблизиться с Вами? Ныне, когда голос избранных литераторов и
  
  собственное внимание Ваше к трудам моим выдвигает меня из рядовых
  
  словесников, беру смелость представить Вам моего Новика: счастливый,
  
  если первый Поэт Русский прочтет его, не скучая. 3-ю часть получить
  
  изволите в первых числах февраля"
  
  
  

  
  

Автором этого письма был директор училищ Тверской губернии и

  
  писатель Иван Иванович Лажечников.

  
  

Читая письмо, Пушкин должен был живо вспомнить один из эпизодов

  
  его бурной и мятежной юности, о котором Лажечников впоследствии
  
  подробно рассказал в воспоминаниях.

  
  

Как-то зимой 1819 года, незадолго перед постигнувшей Пушкина, уже

  
  широко известного вольными стихами и только что законченным первым
  
  большим произведением - поэмой "Руслан и Людмила", правительственной
  
  карой - ссылкой на юг, поэт находился в театре, который был в то
  
  время ареной ожесточенных столкновений не только различных
  
  литературных вкусов, но и таящихся за ними различных общественных
  
  позиций. В этот вечер давали какую-то пустую, ничтожную пьеску. Юный
  
  Пушкин - почитатель драматургии "друга свободы", "смелого властелина
  
  сатиры" Фонвизина, пламенный поклонник игры замечательной
  
  трагической актрисы "младой Семеновой" - шумно выражал негодование.
  
  Его сосед, майор, преисполненный самоуважения, недалекий и спесивый,
  
  бывший явно сродни майору Ковалеву, - тип, гениально схваченный
  
  позднее Гоголем в повести "Нос", - важно предложил ему вести себя
  
  тише. Пушкин, искоса взглянув на него и, видимо, сразу разгадав, с
  
  кем имеет дело, не обратил на это никакого внимания. Майор угрожающе
  
  заявил, что попросит полицию вывести его из театра. Пушкин
  
  хладнокровно ответил: "Посмотрим" - и продолжал вести себя
  
  по-прежнему. После конца спектакля майор остановил Пушкина в
  
  коридоре.

  
  

- Молодой человек! - сказал он, обращаясь к Пушкину, и вместе с

  
  этим поднял указательный палец. - Вы мешали мне слушать пиесу... это
  
  неприлично, это невежливо.

  
  

- Да, я не старик, - отвечал Пушкин, - но, господин штаб-офицер,

  
  еще невежливее здесь и с таким жестом говорить мне это. Где вы
  
  живете?

  
  

Майор дал свой адрес и назначил приехать к нему на следующий

  
  день, в восемь часов утра. По понятиям того времени это означало
  
  вызов на дуэль. Так и воспринял это крайне щепетильный в делах чести
  
  Пушкин, который явился к назначенному времени с двумя секундантами.
  
  Никак не ожидавший этого, напыщенный майор, который был уверен, что
  
  он достаточно припугнул "молодого человека", сам явно струсил, и
  
  соседу по комнате майора, Лажечникову, без особого труда удалось
  
  убедить его извиниться перед Пушкиным.

  
  

Вмешательство Лажечникова было очень кстати. Если бы дуэль

  
  произошла, она, даже при благоприятном для поэта исходе, могла бы
  
  еще более усложнить его тогдашнее положение. Да и само это
  
  столкновение было не только следствием огненного темперамента
  
  Пушкина, но и одним из проявлений того общественного конфликта между
  
  передовой дворянской молодежью типа Чацкого и патриархальными
  
  кругами дворянско-крепостнического общества, который Грибоедов так
  
  верно отразил в гениальной комедии "Горе от ума". А то, что
  
  Лажечников безоговорочно стал в этом конфликте на сторону автора
  
  "Вольности" и "Деревни", бросает, как и письмо его к Пушкину
  
  (поэтому мы и привели его полностью), яркий свет на облик и на
  
  общественную позицию автора "Последнего Новика", первые две части
  
  которого, только что вышедшие из печати, и были им приложены к этому
  
  письму.

  
  

В письме к Пушкину Лажечников по праву выражал надежду, что

  
  займет несколько строк в биографии поэта. Достойное место
  
  принадлежит ему и в биографии Белинского - Пушкина русской критики
  
  id=I02>
  
  
  

  
  

В 1823 году по должности директора училищ Пензенской губернии

  
  Лажечников ревизовал училище в Чембаре. Во время экзамена он обратил
  
  внимание на мальчика лет двенадцати, который выделялся из остальных
  
  учеников необычайной серьезностью, смелостью и самостоятельностью
  
  суждений.

  
  

"На все делаемые ему вопросы, - вспоминал впоследствии

  
  Лажечников, - он отвечал так скоро, легко, с такой уверенностью,
  
  будто налетал на них, как ястреб на свою добычу (отчего я тут же
  
  прозвал его ястребком)".

  
  

Этот мальчик, которого Лажечников сразу же так проницательно

  
  выделил и отметил, был не кто иной, как будущий великий русский
  
  критик Белинский. Лажечников и в дальнейшем поддерживал тесную связь
  
  с "ястребком": помогал ему поступить в Московский университет,
  
  дружески общался с ним в его студенческие годы, пытался облегчить
  
  его крайне тяжелые материальные условия.
  
  

2

  
  

  
  

Писательские наклонности проявились в Лажечникове с самых ранних

  
  лет. Первые его литературные опыты были на французском языке -
  
  явление для того времени весьма обычное. Вспомним, что так же
  
  начинал и Пушкин.

  
  

В возрасте четырнадцати лет Лажечников на французском языке

  
  описал Мячнов курган, находившийся по дороге из Коломны в Москву. В
  
  следующем, 1807 году, в "Вестнике Европы" появилась его статейка
  
  "Мои мысли", написанная в подражание французскому писателю классику
  
  XVII века Лабрюйеру. В 1808 году в журнале Сергея Глинки "Русский
  
  Вестник" (издатель которого резко восставал против французомании,
  
  процветавшей в кругах дворянства, стараясь пробудить у русских
  
  национально-патриотическое чувство) напечатано стихотворение
  
  Лажечникова "Военная песнь с подзаголовком "Славяно-россиянка
  
  отпускает на войну единственного своего сына". Стихотворение это не
  
  только показывает патриотическую настроенность юного Лажечникова,
  
  оно любопытно тем, что как бы предвещает ту реальную ситуацию,
  
  которая возникла года четыре спустя для самого его автора, тайком
  
  бежавшего из родительского дома, чтобы стать в ряды защитников
  
  родины.

  
  

Опубликование этого стихотворения, под которым впервые появилась

  
  в печати полная подпись Лажечникова, сделало писателя, по его
  
  собственным словам, "на несколько дней счастливым" и воодушевило на
  
  новые литературные опыты. В 1808-1812 годах он усиленно печатает
  
  стихи, рассуждения и даже повесть "Спасская лужайка" в журнале
  
  "Аглая" пресловутого князя Шаликова, который довел сентиментализм
  
  Карамзина, имевший в свое время прогрессивное значение, до крайних
  
  степеней приторности и жеманства и стал, наряду с
  
  "классиком"-графоманом графом Хвостовым, излюбленной мишенью для
  
  эпиграмм представителей новых литературных течений от Батюшкова до
  
  Пушкина и поэтов его круга.

  
  

Лажечников и сам в это время стоит на эстетических и литературных

  
  позициях Карамзина. В заметке "О воображении", опубликованной в
  
  "Аглае" (1812), он совсем в духе Карамзина предлагает одеть нагую
  
  истину "прозрачным покрывалом воображения", раскинуть "цветы
  
  приятного по сухому полю философии", быть "чувствительным" - и
  
  тогда, заключает он, "слезы друзей-читателей почтят память вашу
  
  искреннею похвалою". Вслед "любезному Карамзину" он и идет в
  
  творениях этих лет. Так повесть "Спасская лужайка" с ее темой любви
  
  друг к другу двух молодых людей, которая, по "мнениям людским",
  
  беззаконна, но оправдана "святыми правами", дарованными природой,
  
  прямо восходит к прославленной сентиментально-романтической повести
  
  Карамзина "Остров Борнгольм".

  
  

В 1817 году Лажечников выпустил сборничек "Первые опыты в прозе и

  
  стихах". Однако оставаться эпигоном Карамзина в пору, когда
  
  блистательно развернулось творчество Жуковского и Батюшкова, значило
  
  явно отстать от современного писателю уровня развития литературы.
  
  Это понял сразу же по выходе книжки и сам автор. В это время он, как
  
  и многие его современники, уже восторженно увлекался первыми опытами
  
  новой восходящей звезды - Александра Пушкина, в частности его
  
  политическими стихами, которые, по его словам,

  
  

"...наскоро, на лоскутках бумаги, карандашом переписанные,

  
  разлетались в несколько часов огненными струями во все концы
  
  Петербурга и в несколько дней Петербургом вытверживались наизусть"
  
  id=I03>
  
  
  

  
  

Лажечников - и это делает честь его самокритичности и

  
  художественному чутью - "устыдился" своих писаний и поспешил
  
  уничтожить все экземпляры книжки, ставшей большой библиографической
  
  редкостью. Тем не менее это было тяжкой травмой для автора.

  
  

В 1820 году он напечатал отдельным изданием "Походные записки

  
  русского офицера", которые начал писать во время заграничных походов
  
  русской армии.

  
  

"Записки" были сочувственно встречены критикой. Автора их избрали

  
  членом Московского и Петербургского обществ любителей словесности.
  
  Однако Лажечников был не удовлетворен "Записками", замечая
  
  впоследствии, что в них слишком много искусственной приподнятости -
  
  "реторики". Можно думать, что именно разочарование в своих
  
  литературных силах и способностях явилось одной из причин принятого
  
  им решения посвятить себя педагогической работе. Во всяком случае, в
  
  последующие десять лет, кроме двух статей на археологические и
  
  этнографические темы, ничего под его именем в печати не появилось. С
  
  этим, видимо, связаны и его горькие слова в письме к Пушкину о том,
  
  что он был загнан безвестностью в последние ряды писателей.

  
  

Однако писательское призвание в Лажечникове только замерло на

  
  время, но отнюдь не погасло.

  
  

К середине двадцатых годов в творческом сознании Лажечникова

  
  возникает замысел историческою романа из эпохи Петра I.

  
  

Уже сам по себе этот замысел показывал, что Лажечников преодолел

  
  былое литературное отставание, что в постановке и разработке
  
  назревших литературно-общественных задач он стал на уровне со своей
  
  современностью - "с веком наравне".
  
  

3

  
  

  
  

Конец XVIII - первые десятилетия XIX века были эпохой больших

  
  исторических событий - социальных сдвигов, кровопролитных войн,
  
  политических потрясений. Великая Французская буржуазная революция,
  
  блистательное возвышение и драматический финал Наполеона,
  
  национально-освободительные революции - на Западе, Отечественная
  
  война 1812 года и восстание декабристов - в России...

  
  

Сгущая в несколько кованых, чеканных строк все то большое,

  
  сложное и трагическое, что происходило на глазах его поколения,
  
  Пушкин к одной из своих лицейских годовщин писал:
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари.
  
  

  
  

Все это порождало в сознании людей той поры обостренное чувство

  
  истории, в котором наиболее чуткие современники видели новую
  
  отличительную особенность столетия, способствовало формированию
  
  особого "исторического направления" мысли, внимания, интересов.

  
  

С большой силой, и даже прежде всего, это сказалось в

  
  художественной литературе. Складывается новый жанр исторического
  
  романа, возникновение и пышный расцвет которого связаны с именем
  
  великого английского писателя Вальтера Скотта (1771-1832). Романы
  
  Вальтера Скотта и сейчас читаются с большим интересом, но для людей
  
  того времени они были в высшей степени новаторским явлением,
  
  важнейшим художественным открытием. Колоссальный успех и
  
  популярность романов "шотландского чародея", как называл его Пушкин,
  
  почти равнялись популярности поэзии Байрона. А молодой Белинский
  
  восторженно называл его "главою великой школы, которая теперь
  
  становится всеобщею и всемирною", "вторым Шекспиром". Значение
  
  романов Вальтера Скотта было так велико, что они оказали влияние
  
  даже на историческую науку: способствовали возникновению во Франции
  
  новой и для своего времени весьма прогрессивной школы буржуазных
  
  историков-социологов (Гизо, Минье, Тьерри).

  
  

Под пером Вальтера Скотта сложился и самый тип исторического

  
  романа, органически сочетающего художественный вымысел с реальной
  
  исторической действительностью. Формулу такого романа именно на
  
  основе опыта Вальтера Скотта и его многочисленных последователей во
  
  всех главных европейских литературах дал Пушкин:

  
  

"В наше время под словом роман разумеем историческую

  
  эпоху, развитую на вымышленном повествовании"
  
  
  

  
  

Действительно, в центре повествования в романах Вальтера Скотта -

  
  вымышленные герои, вовлекаемые в водоворот истории и вступающие в
  
  непосредственную связь с подлинно историческими лицами, которые
  
  занимают периферийное место, но играют определяющую роль в жизни и
  
  судьбе вымышленных героев.

  
  

Огромным успехом пользовались романы Вальтера Скотта и у русских

  
  читателей двадцатых - тридцатых годов XIX века.

  
  

Вместе с тем национально-патриотический подъем, порожденный

  
  Отечественной войной 1812 года и последующим освобождением русскими
  
  войсками Европы от диктатуры Наполеона, вызвал повышенный интерес к
  
  русскому историческому прошлому. Отсюда - исключительный успех
  
  появившихся в 1818 году первых восьми томов "Истории Государства
  
  Российского" Карамзина. Появление их, по словам Пушкина,
  
  прочитавшего их все "с жадностию и со вниманием",

  
  

"...наделало много шуму и произвело сильное впечатление. Три

  
  тысячи экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и
  
  сам Карамзин) - пример единственный в нашей земле. Все, даже
  
  светские женщины, бросились читать Историю своего Отечества, дотоле
  
  им неизвестную... Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как
  
  Америка - Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили"
  
  id=I05>
  
  
  

  
  

В художественной литературе все чаще появляются произведения на

  
  историческую тему. Еще раньше тот же Карамзин написал две повести из
  
  русского прошлого: "Наталья - боярская дочь" (1792) и "Марфа
  
  Посадница" (1803), имевшие в свое время (особенно первая) громадный
  
  успех. Однако, написанные в обычной "чувствительной" манере
  
  Карамзина, они заключали в себе очень мало подлинно исторического.
  
  Мало историчны были и стихотворные "Думы" Рылеева, в которых дана
  
  целая галерея героев русского исторического прошлого. Основанные на
  
  материале, заимствованном в большинстве из "Истории Государства
  
  Российского", они носили, как и лучшее произведение Рылеева -
  
  историческая поэма "Войнаровский", - агитационно-декабристский
  
  характер. В этом же роде были и исторические повести ближайшего
  
  соратника Рылеева декабриста Александра Бестужева. Столь же далека
  
  от подлинной истории и сентиментально-романтическая русская
  
  историческая драматургия того времени. Единственное исключение -
  
  "Борис Годунов". Пушкин также заимствовал фактический материал в
  
  основном из "Истории" Карамзина, сумел полностью преодолеть
  
  консервативно-монархические тенденции последнего и создал в 1825
  
  году первое в нашей литературе подлинно историческое произведение -
  
  реалистическую народную драму. Но "Борис Годунов" до 1831 года не
  
  разрешался Николаем I к печати.

  
  

Потребность русской читающей публики в произведении, которое,

  
  подобно произведениям Вальтера Скотта, в увлекательном романическом
  
  - "вымышленном" - повествовании развертывало бы широкую картину
  
  русского исторического прошлого, все настойчивее давала себя знать.
  
  Эту потребность чутко уловил Пушкин, до того писавший в стихах, но в
  
  середине 1827 года принявшийся за исторический роман в прозе "Арап
  
  Петра Великого".

  
  

Тем замечательнее инициатива Лажечникова, который, примерно в то

  
  же время и даже несколько ранее, задумал и начал работу над
  
  историческим романом "Последний Новик".

  
  

Не менее знаменательно, что, как и в "Арапе" Пушкина, действие

  
  романа Лажечникова отнесено к русским историческим событиям начала
  
  XVII века и непосредственно связано с личностью и деятельностью
  
  Петра I.

  
  

Глубоко своеобразная личность Петра, царя-просветителя,

  
  осуществившего важнейшие, исторически назревшие и необходимые
  
  государственные преобразования, создавшие могучую российскую
  
  державу, издавна привлекала внимание почти всех деятелей новой
  
  русской литературы, начиная с Кантемира и Ломоносова. В первые два
  
  десятилетия XIX века эта тема стала преимущественным достоянием
  
  реакционных писателей, эпигонов устаревшего классицизма XVIII века.
  
  Но после поражения декабристов она снова приобретает большое и
  
  прогрессивное не только литературное, но и общественное значение.
  
  

  
  

Крушение восстания узкого круга дворянских революционеров,

  
  далеких от народа и потому им не поддержанных, наглядно показало,
  
  что, говоря словами Радищева, "не приспе еще година", еще не
  
  сложилась в русских исторических условиях возможность успешного
  
  революционного переворота.

  
  

В то же время новый царь Николай I, стремясь после жестокой

  
  расправы над декабристами привлечь на свою сторону общественное
  
  мнение, затеял на первых порах ту традиционную "игру" в либерализм,
  
  которую вели в начале их царствований и его бабка Екатерина II и его
  
  покойный брат Александр I, Николай отстранил наиболее ненавистных
  
  деятелей александровского царствования - Аракчеева и Магницкого.
  
  Вернув из ссылки Пушкина, он заверил его, как до того заверял во
  
  время следствия многих декабристов, что намерен сам провести
  
  намечавшиеся ими реформы. Был образован негласный комитет для
  
  решения так называемого "крестьянского вопроса".

  
  

Эти посулы вызвали живое сочувствие как самого Пушкина, так и

  
  некоторых прогрессивно настроенных современников, которые
  
  единственный выход из создавшегося общественно-исторического тупика
  
  видели в осуществлении назревших преобразований "манием царя" -
  
  просвещенного монарха, действующего так же решительно и энергично,
  
  как действовал в свое время Петр I.

  
  

Именно в этом смысл знаменитого стихотворения Пушкина 182(i года

  
  "Стансы", в котором поэт "в надежде славы и добра" напоминал Николаю
  
  I деятельность его пращура Петра I и призывал его быть "во всем
  
  подобным" ему. Поэтому же, обращаясь к Николаю, называл ею вторым
  
  Петром декабрист А. Бестужев. Отсюда - и не ослабевающий в Пушкине
  
  до самого конца его жизни особый и настойчивый интерес к Петру и его
  
  времени. С этим же связано и обращение Лажечникова к эпохе Петра в
  
  своем первом историческом романе.

  
  

То, что Лажечников не случайно остановился именно на этой эпохе,

  
  лучше всего видно из следующего. Участник победоносной войны с
  
  Наполеоном, он и в русском прошлом искал событий, в которых с
  
  наибольшей яркостью и силой проявились бы героические черты русского
  
  национального характера, патриотический дух народа. Одним из таких
  
  событий была в начале XVII века борьба русского народа против
  
  польских интервентов, возглавленная Мининым и Пожарским. Сам
  

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 623 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа