Маяковский Владимир Владимирович - П. И. Лавут. Маяковский едет по Союзу

  

  

   П. И. Лавут. Маяковский едет по союзу.

   Воспоминания. Издание второе, дополненное.

   Изд-во "Советская России", Москва, 1969

   OCR Ловецкая Т. Ю.

  

  

   Начало

   Первый блин комом

   "Разговор-путешествие"

   "Поп или мастер?"

   "Маяковский во весь рост"

   Волга - зимой

   Два поэта

   На белорусской земле

   Пятый том

   Воспитательница детского сада

   "Хорошо!"

   В Ленинграде

   В родные края

   На Урал

   "Знаете ли вы украинскую ночь?"

   Отдыхать некогда!

   Программные вечера

   Выставка

   Непоправимое

  

  

   Автору книги довелось путешествовать с Владимиром Маяковским по стране с 1926 по 1930 гг. в качестве организатора многочисленных выступлений поэта. Книга написана в форме путевого дневника. Встречи поэта в поездах, на вокзалах, в гостиницах, выступления перед различной аудиторией, ответы на записки (многие из которых приводятся в книге), работа Маяковского над стихами, созданными им во время поездок на конкретном материале, - все это составляет содержание книги. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздавать облик Маяковского - поэта, человека, гражданина.

  

Мне необходимо ездить.    Обращение с живыми вещами    почти заменяет мне чтение книг. В. Маяковский

  

   В декабре 1921 года я служил в Харькове - был драматическим актером. Подвизался изредка в качестве чтеца. В моем более чем скромном репертуаре было и несколько стихотворений Маяковского: "Наш марш", "Левый марш"... Признаюсь: я читал их тогда с эстрады не потому, что очень любил: попросту нужен был современный репертуар. Стихи звучали эффектно, имели успех.

   Однажды у здания Героического театра (именно так назывался обыкновенный драматический театр) я увидел большой рукописный плакат с броским, красочным заголовком: "ДЮВЛАМ". Расшифровывался он так: "Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского".

   Вечер этот состоялся 15 декабря. Заметного следа в моей душе и памяти он не оставил. Но у меня был друг - яростный поклонник Маяковского. Он и увлек меня за кулисы, чтобы познакомиться с поэтом. И вот мы робко жмем Маяковскому руку, благодарим...

   Там, за кулисами, и состоялась моя первая встреча с Владимиром Владимировичем.

   Долгое время я почти не вспоминал об этом эпизоде. Я говорю "почти", потому что впоследствии я как-то мельком напомнил о нем Маяковскому. Ответной реакции не было: в тот день приходило много народу, и поэт не обратил внимания ни на моего пылкого друга, ни тем более на меня.

   Четыре года спустя я, работая уже в Москве, попал в Политехнический на вечер Маяковского "Мое открытие Америки" (тоже в декабре). Впечатление - потрясающее. Трудно ответить на вопрос, что именно меня больше всего поразило,- доклад, стихи или сам оратор и чтец. Все вместе, пожалуй. Маяковский открылся мне таким, каким я его, конечно, до сих пор не знал.

   Через полгода произошло мое третье с ним знакомство. Оно было более основательным.

   Поезд вез Маяковского к морю. По счастливому совпадению я ехал из Москвы в Одессу тем же составом, только в другом вагоне. Я наблюдал, как он почти на всех стоянках шагал по перрону, осматривая вокзалы и газетные киоски, но не подошел к нему.

   Я находился тогда на распутье: из одного театра ушел, в другой не пришел. Из Одессы собирался к родным, в Крым.

   Первый вечер Маяковского в Одессе - в летнем театре сада имени Луначарского. Поэт рассказывал о поездке в Америку, читал стихи. Я был на этом вечере. И опять - впечатление огромное. Решил во что бы то ни стало встретиться с Маяковским, ближе познакомиться. Заодно возникла мысль, предложить свою помощь в организации его выступлений. Тем паче до меня дошел слух, что он тоже едет в Крым. Я был уверен: его вечера можно организовать лучше.

   Маяковский выступал во Дворце моряка.

   ...Народ собирался туго. Высокий, широкоплечий человек с внушительный палкой в руках шагал по пустой сцене. Он нервничал. В углу рта - папироса. Не докурив одну, он прикуривал от старой новую, не найдя урны, бросал окурки в угол и тушил ногой.

   Он был один. Я воспользовался этим:

   - Здесь, в Одессе, ходят слухи, что вы едете в Крым?

   - И представьте себе: слухи - правильные.

   - Вы не собираетесь выступать там?

   - Кому охота со мной возиться, когда даже в Одессе я не собрал публики?

   Я был убежден, что неполный зал - следствие прежде всего нечеткой организации. Об этом я и сказал Владимиру Владимировичу:

   - Уверен, что на курортах интерес к вашим выступлениям будет большой. Я бы попробовал, если вы не возражаете, взяться за это дело, тем более, что еду сейчас в Севастополь.

   - Попробуем! Приходите ко мне завтра ровно в час в Лондонскую. Не опаздывайте.

   В несколько минут мы обо всем договорились. Маяковский стал сочинять афишу. Заглавие "Мое открытие Америки" он заменил другим: "Испания. Атлантический океан. Гавана. Нью-Йорк. Америка. Чикаго и многое проч."

   Думаю, неудачу в Одессе он в какой-то мере связывал с тем, что содержание его вечеров не сразу раскрывалось в афише: там повторялось название недавно вышедшей книги.

   Существо доклада, или, как говорил Маяковский, "разговора-путешествия", он не изменил. Но к стихам и поэмам "о разных странах" добавил несколько новых, в том числе "Сергею Есенину":

   - Его надо выделить крупно! Сильная вещь! И само название должно привлечь!

   Я предложил ему закрепить наши деловые отношения документом, который может пригодиться в поездках.

   - Не советую,- ответил он.- В дальнейшем знайте: если я подпишу договор, могу и не выполнить. А устно никогда не подведу.

   Прощаясь, он добавил:

   - Если работа наладится, мы развернем ее вовсю. Дел непочатый край.

   Я всецело отдался далеко не легкому, но увлекательному долу организатора, окончательно забросив театр. С этого момента возникли те отношения, которые накрепко связали меня с Маяковским. Они продолжались до последнего дня его жизни...

   За эти годы поэт посетил более 50 городов и провел в них 200 с лишним выступлений. В некоторых он бывал не раз - в Харькове, Ленинграде, Одессе, Киеве, Ростове, Минске, в Крыму... Поездки эти находили отражение в его творчестве. Он работал всюду: в поезде, на вокзале, в автомобиле, на улице, работал, находясь в движении:

  

   Подымает площадь шум,

   экипажи движутся,

   я хожу,

          стишки пишу

   в записную книжицу (*).

  

   (* Произведения Маяковского цитируются по Полному собранию сочинений в тринадцати томах (М., Гослитиздат, 1955-1961).)

   В словах этих нет поэтического вымысла. Все правда. В поездках он находил темы и сюжеты, образы, рифмы.

   Владимир Владимирович рассказывал мне, как однажды на шумном перекрестке Парижа его чуть не сбила машина; пострадали только брюки, которые он потом долго очищал. Вот откуда строки:

  

   Мчат

       авто

            по улице,

   а не свалят наземь.

   Понимают

            умницы:

   Человек -

             в экстазе.

  

   У Маяковского много заграничных стихов. Но куда больше стихов, рожденных его поездками по Советскому Союзу. Порой казалось, что в своей московской квартире он только гость: остановился здесь на время, чтобы двинуться дальше в путь. Недаром он писал в автобиографии:

   "Вторая работа - продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю".

   И об этом же стихами:

  

   На сотни эстрад бросает меня,

   на тысячу глаз молодежи.

   Как разны земли моей племена,

   и разен язык

             и одежи!

  

   1927 год можно назвать "болдинским" годом Маяковского. Поэт провел вне Москвы 181 день - то есть полгода (из них пять недель за границей), посетил 40 городов и свыше 100 раз выступал (не считая диспутов и литературных вечеров в Москве). Частенько приходилось выступать по два-три раза в день. Каждое выступление требовало огромного напряжения: оно длилось в среднем около трех часов. В том же году он написал 70 стихотворений (из них 4 для детей), 20 статей и очерков, 3 киносценария и, наконец, поэму "Хорошо!".

   Как же так? - спросит читатель.- Полгода разъезжал и успел так много написать?

   Ответ прост.

   Как я уже сказал, он писал в движении, в пути. Подчас в дороге он работал интенсивнее, чем в Москве.

   Маяковский мечтал о большой читательской аудитории.

   - Один мой слушатель,- говорил он,- это десять моих читателей в дальнейшем.

   Поездки питали его творчество. Они же прокладывали путь к сердцам читателей.

   О путешествиях поэта по нашей стране я и хочу рассказать.

   Надеюсь, мой рассказ приблизит образ великого поэта к читателям, поможет им понять время, в которое он жил, его героический труд, понять и еще больше полюбить его творчество.

  

  

   Крымские выступления должны были начаться в Севастополе, в клубе моряков имени лейтенанта Шмидта.

   Материальные расходы взял на себя местный комитет МОПРа {МОПР - Международная организация помощи борцам революции.}. (Сбор от вечера поступал в пользу МОПРа.) Его работник, подписавший договор, безответственно отнесся к делу, плохо подготовил вечер. Пришло мало народу. Тогда он решил сорвать выступление Маяковского, оклеветал его, обвинив в рвачестве и других грехах. Он соответственно настроил начальство, и у местных руководителей МОПРа создалось ложное представление о Маяковском.

   Владимир Владимирович, узнав об этом, отказался от гонорара и готов был сам возместить все убытки. Он сказал: "Пусть вернут публике деньги за билеты, я выступлю бесплатно". Но слух, дискредитирующий Маяковского, уже дошел и до публики. И скандал не удалось предотвратить.

   В зале собралось человек сто - сто двадцать. Когда Маяковский вышел на сцену, ему не дали говорить: свистели и топали. Публика демонстративно хлынула в фойе.

   Оскорбленный и возмущенный, Маяковский взобрался на стол в фойе и, нервно размахивая палкой, пытался перекричать.

   Владимир Владимирович провел очень тяжелую ночь. А утром написал письмо и адресовал его в две газеты: "Маяк коммуны" и "Красный черноморец". После этого он отправился в райком партии и настаивал на том, чтобы наказали виновных. В райкоме его поддержали.

   8 июля было опубликовано письмо Маяковского: "Приношу большое извинение всем собравшимся 6 июля на мою несостоявшуюся лекцию, причина срыва лекции - неумелость организаторов и их нежелание не только выполнять заключенный договор, но даже входить в какое-нибудь обсуждение по этому поводу".

   Редакции сопроводили это коротенькое письмо примечанием, в котором осудили людей, сорвавших вечер Маяковского {До того как написать письмо в газеты, Маяковский попросил меня и члена райкома МОПРа Шабера В. Н. изложить факты, которым мы были свидетелями. Недавно я обнаружил эти наши объяснения в записной книжке Маяковского, Там отмечено, что организаторы вечера Медяник и Кулаков не согласились с предложением Маяковского выступить бесплатно. Начальник клуба запретил бесплатные выступления и велел публике расходиться, "невзирая на то, что... Маяковский предлагал немедленно начать лекцию, с тем, чтобы перенести обсуждение этого вопроса в соответствующие инстанции на следующий день". Через несколько дней Маяковский выступил в Севастополе в зале горсовета.}.

   Через два дня он писал Л. Ю. Брик в Москву:

   "...В Севастополе не только отказались платить по договору (организаторы, утверждающие, что они мопровцы), а еще сорвали лекцию, отменили и крыли меня публично разными, по-моему, нехорошими словами. Пришлось целый день тратить на эту бузу, собирать заседание секретариата райкома, и секретарь райкома отчитывал в лоск зарвавшегося держиморду. Моральное удовлетворение полное, а карман пустой. Да еще вместо стихов приходится писать одни письма в редакцию..."

  

  

   Покидая Севастополь, Маяковский облегченно вздохнул:

   - Все же доказал, что это не мое личное дело, а факт общественного значения.

   Настроение заметно улучшилось, и мы едем в столицу Крыма. К нам присоединились два человека, мечтавших послушать поэта: ленинградка (Маяковский называл ее почему-то "архитекторшей") и мой младший брат, ярый поклонник поэта, сбежавший с работы ради такой счастливой возможности. Брата Владимир Владимирович уже знал - они встречались в Севастополе недавно во время двухчасовой стоянки парохода "Ястреб" по пути из Одессы в Ялту. Они обошли тогда книжные магазины, где гость приобрел несколько книг, в том числе и "Цемент" Гладкова. Попутно брат знакомил Маяковского с историческими памятниками. Потом Владимир Владимирович вспоминал добрым словом своего экскурсовода.

   Итак, в Симферополе с вокзала на линейке мы направлялись к центру. Пустынны улицы в эти дневные, жаркие часы. Недалеко от Пушкинской у афиши стояла девушка. Маяковский остановил линейку и мгновенно очутился на тротуаре. Указывая на афишу, он стал уговаривать девушку непременно прийти сегодня на вечер:

   - Будет очень интересно. Обязательно воспользуйтесь случаем. Я тоже приду. Пока! До свиданья, до вечера!

   И, откланявшись, вернулся к линейке.

   Озорство? Да, оно было иногда ему свойственно, особенно в минуты повышенного настроения. Возможно, он думал, что здесь, как и в Севастополе, посреди лета зал не заполнится, и каждый "завербованный" слушатель будет очень кстати.

   - Как дела? - обратился Маяковский к кассирше Дома просвещения, где должен состояться вечер. - Разрешите помочь?

   Та сперва не поверила, что перед ней сам Маяковский, а убедившись, уступила свое место у крохотного окошечка.

   Маяковский стал продавать билеты "сам на себя". Он вступал в разговоры с подходившими к кассе, давал пояснения, шутил:

   - Кому дорого рубль - пятьдесят процентов плачу сам.

   Зал полон. Контрамарочники и "зайцы" заняли все проходы. Настроение у Владимира Владимировича праздничное.

   - Так сказать, подарок ко дню рождения, хотя и по старому стилю. Сегодня мне 33 {Маяковский родился 7 июля 1893 года (по старому стилю); любопытно, что его отец, Владимир Константинович, родился 7 июля 1857 г.}. Надо будет отметить первую удачу в Крыму.

   Он вышел на сцену. Аудитория, в которой преобладала молодежь, встретила его восторженно.

   Маяковский положил на небольшой столик книжку (но так и не воспользовался ею), поставил бутылку нарзана, которую принес с собой. (Пил он из собственного плоского стакана.) Когда ему стало жарко, он снял пиджак и повесил на спинку стула.

   Во время доклада он шагал вдоль рампы, а иногда отступал вглубь и возвращался затем к самому краю, задерживался, чтобы быть поближе к аудитории.

   Зазвучал густой бас:

   - Товарищи, я хочу рассказать о своем прошлогоднем путешествии в Америку.

   Удивительно, что поэт почти дословно повторял книгу "Мое открытие Америки",- а ведь он не учил наизусть,- запоминал все в процессе работы над прозой (так же, как над стихами). Естественно, отступления от книги бывали, но это - специальные, необходимые отступления. Точнее, сокращения и введение разговорной речи, обогащающей такого рода выступления.

   Рассказ чередовался с чтением стихов из "американского цикла".

   - До Кенигсберга я добирался на самолете. А затем поездом через Берлин в Париж. Здесь пришлось задержаться для оформления документов. Из Парижа в Сен-Назер и через Испанию в Мексику на пароходе "Эопань".

   Ярко, образно передавал свои впечатления от восемнадцатидневного морского путешествия:

   - Будни пароходной жизни давали ощущение общества, нас окружавшего. Классы - самые настоящие. Четко разграниченные. В первом: купцы, фабриканты шляп и воротничков, крупные представители различных областей искусства и даже монашенки. Этим чудовищным монашенкам у меня посвящено стихотворение. Если сам не увидишь - не поверишь, что такие существуют в природе. Стихотворение называется "Шесть монахинь". Здесь встречается не всем понятное слово "квота". "Квота" - это норма, по которой американцы впускают к себе эмигрантов...

   Вообще люди в первом классе попадаются странные. Например, турки по национальности, говорят только по-английски, живут всегда в Мексике, представители французских фирм - с парагвайскими и аргентинскими паспортами. Разбери, кто может.

   Во втором классе - мелкие коммивояжеры, начинающие искусство и стукающая по ремингтонам интеллигенция.

   Третий класс - начинка трюмов. Боксеры, сыщики, негры, ищущие работы.

   Первый класс играет в покер и маджонг, второй - в шашки и на гитаре, третий - заворачивает руку за спину, закрывает глаза, сзади хлопают изо всех сил по ладони: надо угадать, кто хлопнул из всей гурьбы, и указанный заменяет избиваемого. Советую вузовцам попробовать эту испанскую игру.

   Зал ответил громким смехом.

   - Риск небольшой. Уверен, что будете меня благодарить,- добавил Маяковский.

   И продолжал:

   - Телеграфист орет о встречных пароходах. Библиотекарь, ввиду малого спроса на книги, занят другими делами: разносит бумажку с десятью цифрами. Внеси десять франков и запиши фамилию. Если цифра пройденных миль окончится на твою - получай сто франков из этого морского тотализатора...

   Утром, жареные, печеные и вареные, мы подошли к белой - и стройками и скалами - Гаване. О Гаване у меня есть стихотворение "Блэк энд уайт" {Стихотворение написано 5 июля 1925 года, в день приезда в Гавану.}. (Читая "Блэк энд уайт", Владимир Владимирович переводил все английские слова, как он это делал и при чтении других стихотворений "заграничного цикла".)

   В центре богатств - американский клуб, десятиэтажный Форд, Клей и Бок {Владельцы крупных фирм.} - первые ощутимые признаки владычества Соединенных Штатов над всеми тремя - над Северной, Южной и Центральной Америкой.

   Кубой также фактически завладели американские империалисты.

   Говоря о рабском положении негров, он резюмировал:

   - Американский "демократизм" привел людей всех цветных рас к рабству. На каждом шагу эксплуататоры показывают рабам свой увесистый кулак.

   Может статься, что Соединенные Штаты станут последними вооруженными защитниками безнадежного буржуазного дела. - И добавил: - поэтому не выпускайте из рук винтовки!

   Он прервал рассказ о путешествии по океану:

   - Я вам прочту сейчас стихотворение, которое называется... - И подчеркнуто громко объявил:- "Атлантический океан".

   Начало он читал медленно и немного растянуто. Затем, говоря "за океан":

  

   "Мне бы, братцы,

   к Сахаре подобраться... -

  

   покряхтывая, покачиваясь, создавал впечатление неуклюжей громады. К концу же снова замедлял и чеканил все громче и громче:

  

   По шири,

         по делу,

              по крови,

                   по духу -

   моей революции -

  

   и, резко оборвав последнюю строку, поднял вверх руку:

  

   Читая песенку из стихотворения "Домой", которая приведена и в "Моем открытии Америки":

  

   "Маркита,

            Маркита,

   Маркита моя,

   зачем ты,

            Маркита,

   не любишь меня..." -"

  

   он намечал мелодию.

   Стихотворение, которое на афише значилось "Как собаке - здрасите", Маяковский объявил: "Испания" (по книге). Он не хотел, вероятно, чтобы эта веселая последняя строчка стала известна аудитории до того, как он ее произнесет. Удивительно в нем было развито чутье "доходчивости", неожиданности воздействия на слушателей. Он любил короткие, броские, интригующие названия. Афиши позволяли ему менять названия, разнообразить их, что не всегда можно было сделать при переиздании книг.

   - Я должен сказать вам несколько слов по поводу этой самой Испании. Ко мне часто обращаются, особенно девушки: "Ах, какой вы счастливый, вы были в Испании, какая очаровательная страна! Там тореадоры, быки, испанки и вообще много страсти". Я тоже был готов к тому, чтобы увидеть что-нибудь в этом роде. Но ничего подобного. Пароход подплыл к испанскому берегу, и первое, что мне бросилось в глаза, это довольно прозаическая вывеска грязного склада "Леопольдо Пардо". Правда, веера у испанок есть - жарко, вполне понятно. А так ровно ничего примечательного, если не считать, что по-русски - телефон, а по-испански - телефонос. Вообще, особенно останавливаться на Испании не стоит. Они нас не признают {В то время (как и сейчас) у Советского Союза не было дипломатических отношений с Испанией.}, и нам на них плевать!

  

   Ты - я думал -

                  райский сад.

   Ложь

        подпивших бардов.

   Нет -

          живьем я вижу

                     склад

   "Л_Е_О_П_О_Л_Ь_Д_О_ _П_А_Р_Д_О".

   Стал

        простецкий

                 "телефон",

   гордым

            "телефонос".

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   А на что мне это все?

   Как собаке - здрасите!

  

   "Здрасите" звучало, как написано здесь, так печаталось в прижизненных изданиях и в последнем собрании сочинений. В некоторых же изданиях было исправлено на "здрасьте".

   Своеобразно читал Маяковский стихотворение "Американские русские". Вначале он разъяснял:

   - Все языки в Америке перемешались. Например, английский понимают все, кроме англичан. Русские называют трамвай - стриткарой, угол - корнером, квартал - блоком, квартиранта - бордером, билет - тикетом... Еврей прибавляет к английскому и русскому еще некоторые слова. Иногда получаются такие переводы: "Беру билет с менянием пересядки..."

   Слова Каплана из стихотворения "Американские русские" Маяковский произносил с легким акцентом, очень мягко утрируя интонации и подчеркивая их жестами. Особенно смешно выходило слово "тудой": он на несколько секунд растягивал конечное "ой", произносил его даже с легким завыванием. Маяковский читал "сюдою". А конец - открыто и широко, в своей обычной манере:

  

   Горланит

           по этой Америке самой

   стоязыкий

            народ-оголтец.

  

   И затем, сразу переходя на разговорную речь, в стиле самого Каплана:

  

   Уж если

           Одесса - Одесса-мама,

   то Нью-Йорк -

                 Одесса-отец,-

  

   резко обрывая, как бы бросая последние слова в публику. (Любопытно, что это стихотворение всюду вызывало смех и только в самой Одессе не имело успеха.)

   Во второй части вечера стихи чередовались с ответами на записки. Они, по мере накопления, занимали все больше времени и являлись как бы продолжением самого доклада, оживляя и развивая его. Маяковский умел строить вечер как нечто целое. Сразу устанавливался контакт с публикой. Доклад он проводил как беседу, вслед за стихами снова начинал разговор и ответами на записки закреплял связь со слушателями.

   Одаренный несравненным талантом красноречия, Владимир Владимирович обладал и редким даром - умением разговаривать с массой. Когда он оглашал записки и отвечал на них - разгорались страсти.

   "Почему вы ездите в первом классе?" (Имелась в виду поездка Маяковского в Америку. )

   - Чтобы такие, как вы, завидовали, - осадил он задиру.

   "Товарищ Маяковский, поучитесь у Пушкина".

   - Услуга за услугу. Вы будете учиться у меня, а я - у него.

   "Вы на пе, а я - на эм"... Ишь какой самоуверенный".

   - Надо думать, когда пишешь. Ведь речь идет о книжной полке. Там, помимо меня, есть и другие поэты.

   "Почему рабочие вас не понимают?"

   - Напрасно вы такого мнения о рабочих.

   "Вот я лично вас не понимаю".

   - Это ваша вина и беда.

   "Почему вы так хвалите себя?"

   - Я говорю о себе, как о производстве. Я рекламирую и продвигаю свою продукцию, как это должен делать хороший директор завода.

   "Красный Крым" так отозвался о вечере:

   "...Первая часть - это легкая, без претензий на глубокомыслие, без экскурсий в географию и этнографию, беседа... Беседа пересыпана смелыми сравнениями, столь напоминающими образы из стихов автора, остроумными отступлениями и шутливыми "разговорчиками" с публикой. Занятно, легко, но и поверхностно - таково впечатление от первой части вечера. Во второй и третьей частях Маяковский читал свои стихи.

   ...Авторское чтение таково, что многие в публике, не считающие себя горячими поклонниками его поэзии, были захвачены стихами "Юбилейное", "Есенину" и др.".

   Оценка была относительно положительная, однако рецензент ни слова не сказал о "заграничных" стихах, составлявших основу вечера.

   Евпатория, клуб "Первое мая". Открытая площадка заполнена целиком. Обладателям входных билетов некуда втиснуться. Курортники настроены шумно и весело. Маяковский в ударе.

   - Евпатория - это вещь!

   На следующий день он выступал в санатории "Таласса", для костнотуберкулезных.

   Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Лежачих вынесли на кроватях. Других вывели под руки и уложили на шезлонгах. Собрался весь медицинский персонал. Всего - человек 300.

   Прохожие на набережной через решетчатый забор могли наблюдать это необыкновенное зрелище и слушать Маяковского издали.

   Владимир Владимирович, выйдя на импровизированную эстраду, несколько растерялся. Долгая пауза. Потом - нарочито громко:

   - Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу в двух словах о моем путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.

   Когда он произнес "самых лучших", слушатели засмеялись, раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Напряжения как не бывало.

  

  

  

  

  

  

   К "самым лучшим" он относил "Сергею Есенину". После слов:

  

   Надо

       жизнь

             сначала переделать,

   переделав -

                можно воспевать,-

  

   он остановился. Этого почти никто не заметил. Но он понял, что следующие четыре строки:

  

   Это время -

               трудновато для пера,

   но скажите,

              вы,

                  калеки и калекши,

   где,

       когда,

             какой великий выбирал

   путь,

       чтобы протоптанней

                         и легше?-

  

   могли бы напомнить больным об их несчастии, обидеть. И Маяковский опустил всю строфу.

   А я-то волновался во время его чтения: что будет, когда он дойдет до этих строчек! Но со стороны, как известно, виднее, а каково выступающему, в эмоциональном порыве.

   Встреча длилась часа полтора. Прощаясь, благодарили поэта и проводили, как близкого человека.

   Перед отъездом из города администрация гостиницы обратилась "с покорнейшей просьбой" написать что-нибудь в книгу отзывов. Маяковский отказывался, но те не отступали:

   - Нам все пишут. Посмотрите, какие здесь знаменитости. Иностранцев много. Послы. Даже американцы. Кто только ни приезжал к нам, все писали. Никто не возражал.

   Раскрыли фолиант. Маяковский удивился:

   "- Смотрите, все довольны! Нет, просто странно! Все довольны. Как пишут! Что пишут! Сплошной восторг!

   И он тоже написал несколько слов, но... критических: предложил вывести москитов, которые не давали ему всю ночь спать, и указал на другие недочеты. В книге появился справедливый отзыв, деловое предложение.

  

   Как-то вечером Владимир Владимирович срочно понадобился мне, и я долго искал его по Ялте. Наконец нашел. Маяковский сидел в полутьме на барьере гостиничной террасы.

   - Не мешайте! Я занят! - раздраженно сказал он мне и быстро зашагал к морю. Как потом я узнал, он бродил по длинному молу до глубокой ночи. В тот день, 15 июля, он закончил стихотворение "Товарищу Нетте - пароходу и человеку" (оно датировано этим числом), которое задумал, вероятно, в день отплытия из Одессы, 28 июня.

  

   Я несколько раз пытался уговорить его зайти в курзал - рядом с гостиницей. Он не соглашался. И вдруг встречаю его на концерте.

   - Просто от скуки зашел. Не особенно люблю концерты.

   В тот день среди других выступал С. Я. Лемешев, тогда еще молодой певец. И хотя Маяковский "не особенно любил концерты",- послушав Лемешева, он сравнил тембр его голоса с собиновским, предсказал певцу большую будущность - и не ошибся.

   После вечера Маяковского окружили артисты "Синей блузы" {"Синяя блуза" - эстрадные группы - вид агитационного эстрадно-драматического представления в советском театре 20-х годов.}. Маяковский пригласил их на поплавок. "Сине-блузники" жаловались: нет репертуара - мало пишут, не интересуются "малыми формами".

   - Почему вы "малая форма"? - сказал Маяковский. - По-моему, вы большая форма. Ведь эстрада - самое доходчивое из искусств, не считая кино. А Большой театр, вы думаете, от одного названия - уже большая форма? Я считаю это неправильным. Вы - самая большая форма!..

   Разговоров хватило надолго, не заметили, как наступила полночь.

   Когда подали счет, Маяковский - тоном, не допускающим возражений:

   - Довольно, товарищи, довольно, я плачу. А теперь я провожу вас домой, и на этом "дикий кутеж" будем считать законченным!

   "Синеблузники" жили далеко, дороги хватило на добрый час - в гору, почти до Ливадии. Когда вернулись, уже брезжил рассвет.

   Вскоре Маяковский написал для эстрады гротеск "Радио-Октябрь". Возможно, эта встреча ускорила осуществление его замысла. Премьеру приурочили к 9-й годовщине Октября.

  

   Умер Дзержинский.

   Эта весть потрясла Маяковского. Он не находил себе места, отказался выступать в ближайшие дни...

   Наконец, отложенный вечер состоялся, но прошел он серьезнее, строже, чем всегда. И без того подавленное состояние в день траурного известия усугубилось благодаря такой тяжелой сцене: знакомый Маяковского, бывший чекист, больной острой формой туберкулеза, узнав о смерти Феликса Эдмундовича, упал в обморок на мраморной лестнице гостиницы, разбив при этом в кровь голову. Все это произошло на глазах Владимира Владимировича.

   Через год в поэме "Хорошо!" появились строки:

  

   Юноше,

          обдумывающему

                        житье,

   решающему -

               сделать бы жизнь с кого,

   скажу

         не задумываясь -

                         "Делай ее

   с товарища

         &