Пругавин Александр Степанович - Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости

ладимира неотлучно на-

  

  

   ходиться при арестанте в полном вооружении, не позволяя ему ни с кем разговаривать.

   "2. Вы должны иметь осторожность, чтоб арестант не нанес себе вреда и не бросился бы на имеющееся у вас оружие.

   "3. Квартир нигде не нанимать, а требовать от местных начальников и останавливаться для отдыха в тех только местах, где есть воинские команды, от коих просить, по прилагаемому при сем открытому листу, караул, который оставлять во все время пребывания вашего на месте.

   "4. По прибытии в город Владимир, тотчас явиться к тамошнему губернатору, представить прилагаемый конверт за N и просить его распоряжения о принятии от вас арестанта и выдаче квитанции.

   "5. В случае значительной болезни арестанта вы должны доехать до ближайшего города, отдать его в ведение тамошнего начальства для излечения и доставления, по выздоровлении, за надлежащим присмотром в г. Владимир к тамошнему начальнику губернии, взяв в сдаче квитанцию.

   "6. В заключение сего предваряю вас, что неустройство во время пути, а тем более упуск арестанта подвергнут вас строжайшей ответственности по законам". Подписал пермский военный губернатор Лошкарев.

   1-го июля Геннадий был доставлен во Владимир и сдан губернатору, который тотчас же сделал распоряжение об отправке его в суздальский монастырь. Штабс-капитан Латухин, получив квитанцию в принятии от него Геннадия, вернулся в Пермь и представил квитанцию губернатору. А в тюремных келлиях суздальского монастыря в это

  

  

   самое время прибавилось одним новым "секретным" арестантом... Но о пребывании Геннадия в монастырской тюрьме мы расскажем в следующей главе. Теперь же нам остается сказать несколько слов о судьбе лиц, которые были привлечены к делу о лжеепископе Геннадии. Один из этих лиц, лжесвященник Ксенофонт Вяхирев, умер во время заключения в екатеринбургском тюремном замке, не дождавшись решения своей участи.

   Другой из заключенных по этому делу, "лжеиподиакон" Василий Кульков, сидя в тюрьме, заболел. Отец его, отставной мастеровой Миасского казенного завода Иван Кульков, обратился в министерство внутренних дел с прошением об освобождении из тюрьмы больного сына его, Василия, и об отдаче его ему на попечение для поправление здоровья". Министерство переслало это прошение пермскому губернатору для направления дела по подсудности.

   После того, как Геннадий был отправлен в монастырь, губернатор Лошкарев совершенно не знал, что ему предпринять относительно других лиц, замешанных в этом деле; он решил было кончить дело административным порядком, при чем предполагал: "Кулькова, как уроженца Миасского завода, Оренбургской губернии, водворить в его местожительство, сообщив местному епархиальному начальству о сделании ему увещания"; колыванского же купца Чувакова, допустившего в своем доме торжественное богослужение при большом стечении народа, поручить надзору местной полиции, которой вменить в обязанность строго наблюдать за тем, чтобы "впредь никаких подобных сборищ в доме Чувакова отнюдь не проис-

  

  

   ходило". Не решаясь, однако, привести эти меры в исполнение, г. Лошкарев обратился в Петербург с вопросом: как ему поступить с Кульковым и Чуваковым?

   Министр юстиции отвечал на это, что "действие крестьянина Кулькова и купца Чувакова, на основании 585 ст. 2 кн. XV т. и ¿ 13 Высочайше одобренного наставления, должны подлежать рассмотрению в судебном порядке, и потому дело о них следует передать в подлежащее судебное место, с тем, чтоб оно постановило определение на законном основании талько об ответственности двух этих лиц, не касаясь оговоренных лжеепископом Геннадием 23 раскольнических священников, так как сие последнее обстоятальство, на основании особого Высочайшего повеления, не подлежит рассмотрению судебных мест".

  

  

  

   Доставленный из Владимира в монастырь в сопровождении "двух благонадежных жандармов", Геннадий был помещен "в одну из комнат арестантского отделения крепости". В Высочайшем повелении, при котором он был прислан, настоятелю монастыря ставилось в обязанность делать ему "кроткие увещания". На содержание Геннадия в монастырской тюрьме назначено было казной 46 руб. 80 коп. в год.

   Вероятно, суздальская тюрьма и условие пребывания в ней произвели на Геннадия сильное и в то же время тяжелое впечатление, так как почти тотчас же по прибытии в монастырь он подает прошение на Высочайшее имя о помиловании. После обычной, неизбежной в таких случаях переписки прошение Геннадия "оставляется без последствий". Таким образом, приходилось по необходимости подчиниться неизбежной судьбе.

   В 1864 году архимандрит Иларион, донося владимирскому архиерею о результате "кротких увещаний" по отношению к Геннадию, сообщал, что последний "по закоренелости своей в расколе всегда ставит раскольнические свои заблуждение выше обрядов православной Церквй и носимый им неза-

  

  

   конно епископский сан считает законным". Впрочем, прибавляет архимандрит, "с некоторого времени Геннадий стал посещать наше богослужение и читать православные книги; нрава он кроткого, покорного".

   Приблизительно в том же духе аттестовался Геннадий и в следующие годы; так, в 1866 году о. архимандрит писал: "В продолжение истекшего полугода надежды к оставлению раскольнических заблуждений несколько подавал; делаемым ему мною внушениям кротко внимал; читал охотно книги догматического и вообще духовного содержания и посещал богослужение".

   В 1869 году Геннадий снова подает прошение об освобождении его из заключения, но и на этот раз ходатайство его не имело успеха. Министр внутренних дел сообщил владимирскому архиерею, что Геннадий, по Высочайшему повелению, заключен "за принятие на себя не принадлежащего ему высшего сана и за побег из арестантской роты" и что в виду этого "всеподданнейшее прошение его удовлетворено быть не может".

   Затем, в конце того же 1869 года, Геннадий неожиданно подает заявление о желании его присоединиться к единоверию. Заявление это производит, конечно, большую сенсацию. Настоятель московского единоверческого монастыря иеромонах Павел "с радостию" выражает полную готовность принять Геннадия в свой монастырь. Но тут возникает очень щекотливый в церковном отношении вопрос о том, каким именно чином следует принять епископа Геннадия в единоверческий монастырь. По этому поводу возникает большая конфиденциальная переписка, закончившаяся только

  

  

   к осени следующего 1870. года. З-го августа этого года состоялось Высочайшее повеление относительно "освобождения раскольнического лжеепископа Геннадия из арестантского отделения Спасо-Евфимиева монастыря для присоединения его к единоверию в московском единоверческом монастыре, с оставлением в оном на жительство, в иноческом образе".

   Следует думать, что такое решение не удовлетворило Геннадия: он мечтал и надеялся, что путем присоединения к единоверию ему удастся добиться признания со стороны православной Церкви епископского сана в старообрядческой белокриницкой иерархии. Но раз это ему не удалось, то, попав в московский единоверческий монастырь, он тотчас же начинает будировать против православия и единоверия. Разумеется, это не проходит для него безнаказанно. Развязка всей этой истории подробно иэлагается в бумаге тогдашнего обер-прокурора Святейшего Синода графа Д. А. Толстого от 26-го октября 1870 года на имя настоятеля суздальского монастыря Досифея.

   "Высокопреосвященный митрополит московский (писал граф Толстой), на основании донесение настоятеля тамошнего Николаевского единоверческого монастыря игумена Павла, уведомляет меня, что помещенный в том монастыре для присоединения к единоверию раскольнический лжеепископ Геннадий, освобожденный для этой цели, с Высочайшего разрешения, из суздальского Спасо-Евфимиева монастыря, в последнее время снова обнаружил признаки упорной расположенности к раскольническим заблуждениям, так что игумен Павел выражает опасение, чтобы Геннадий не убежал из единоверческого монастыря,

  

  

   "Вследствие сего, сделав сношение с митрополитом Иннокентием о немедленной отсылке упомянутого лжеепископа обратно в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, долгом поставляю сообщить о том вашему высокопреподобию и покорнейше просить о распоряжении, чтобы Геннадий, по доставлении его во вверенный вам монастырь, опять был заключен в арестантское отделение оного, в котором сей лжеепископ содержался прежде".

   Распоряжение, конечно, было сделано, и Геннадий снова очутился в тюремной келлии Спасо-Евфимиева монастыря.

   Несмотря на глубокую тайну, которая окружала заключение в монастырской тюрьме старообрядческих епископов, слух о этом факте все-таки распространился в среде русского общества и народа, особенно же среди последователей белокриницкой иерархии. Последние начинают предпринимать целый ряд попыток завязать сношение и вступить в переписку с своими иерархами, подвергшимися тяжелой и суровой каре. Следует, однако, думать, что очень многие из этих попыток окончились полной неудачей, так как письма обыкновенно перехватывались настоятелем монастыря, который, без дальних околичностей, преспокойно подшивал их "к делу".

   В "делах" о старообрядческих епископах, хранящихся в монастырском архиве, можно встретить немало таких писем, адресованных на имя Аркадия, Конона и Геннадия. Тут есть письма из г. Боровска, Калужской губернии, из Екатеринбурга, Пермской губ., из Галица, из Москвы, из Коревского (?) девичьего монастыря и других мест. Безграмотные письма полны приветствий "добрым

  

  

   страдальцам", которых авторы писем величают епископами и которых они просят помолиться за них. Другие, "припадая к стопам", просят "заочного пастырского благословения". Третьи посылают "гостинцы - черную икру", которую просят епископов "употребить на пищу и скушать во славу Божию".

   Неизвестна судьба подобных "гостинцев"; так как письма, при которых они посылались, не передавались заключенным, то есть основание думать, что такую же судьбу терпели и "гостинцы", посылавшиеся "добрым страдальцам".

   В тех случаях, когда на имя заключенных епископов получались такие письма, которые отцу архимандриту казались почему-нибудь подозрительными и даже противозаконными, - он немедленно же доносил об этом владимирскому епархиальному начальству, при чем представлял и самые письма, возбудившие его подозрения.

   Так, в июне месяце 1868 года на имя лжеепископа Геннадия получается письмо из Екатеринбурга. Досифей, на просмотр которого оно "по учрежденному порядку" было доставлено, "усомнился": ему почудилось в этом письме что-то загадочное и подозрительное. И вот он спешит "совершенно секретно" представить это письмо владимирскому архиерею. Особенно подозрительным показалось архимандриту Досифею начало письма, где стояли следующие буквы: Г. И. X. С. Б. П. Н.

   "Находя содержание сего письма, - пишет он архиерею, - отчасти загадочным и в то же время обнаруживающим скопище особой раскольнической секты, я счел долгом, прежде вручения письма по адресу, представить его в подлиннике вашему вы-

  

  

   сокопреосвященству на обозрение; и затем буду иметь честь ожидать архипастырского по сему предмету приказания".

   Получив этот секретный "рапорт", владимирская духовная консистория требует от Геннадия объяснений по поводу загадочного письма, полученного на его имя: от кого это письмо, и что именно означают "недописанные слова", так сильно напугавшие архимандрита Досифея: "Г. И. X. С. Б. П. Н.". Геннадий немедленно же отвечает, что письмо это писано к нему его двоюродной сестрой, и что "недописанные слова", которыми начинается это письмо: Г. И. X. С. Б. П. Н., означают: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!.. Таким образом, ларчик открылся очень легко и очень просто. Однако, постановление, которое состоялось в духовной консистории по этому поводу, невольно вызывает недоумение.

   "Как из объяснений лжеепископа Геннадия, - значится в этом постановлении, - так и по смыслу письма видно, что недописанные слова ничего не заключают в себе противозаконного, а он, Геннадий, обязался внушить всем, чтобы подобных сокращений в письмах к нему пищущие не дозволяли себе, то письмо родственницы Геннадия оставив при деле, вам, отцу архимандриту Досифею, предписать, чтобы и на будущее время следили за перепиской Геннадия и в случае сомнения доносили его высокопреосвященству". Казалось бы, что раз в письме не оказалось решительно ничего противозаконного и сомнительного, то отчего бы не выдать этого письма тому лицу, которому оно предназначалось?...

  

  

  

   Прошло 25 лет со времени заключение в монастырь Аркадия и Алимпия. В апреле месяце 1879 года директор канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода Ив. Ненарокомов обратился к архимандриту Досифею с секретным письмом, в котором писал: "Согласно приказанию его сиятельства ¹) г. обер-прокурора, имею честь обратиться к вашему высокопреподобию с покорнейшей просьбой сообщить мне в непродолжительном по возможности времени сведения о поведении и образе жизни содержащихся в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре лжеепископе Аркадии, лжеархиепископе Геннадии ²) и лжеепископе Кононе".

   На этот запрос архимандрит Досифей отвечал, что "по ведомости, представленной им в декабре месяце за прошлый 1878 год, лица сии аттестованы так:

   "1) Лжеархиепископ Аркадий, 70 лет, увещаний не слушает, будучи уверен в ложных своих убеждениях; но по поведению ведет себя строго и благопокорлив.

   "2) Лжеепископ Конон, 81 года, от некоторых ложных убеждений по преклонности лет не в

  

   ¹) Графа Д. А. Толстого.

   ²) Директор канцелярии, очевидно, перемешал: архиепископом был Аркадий, а Геннадий - епископом.

  

  

   силах откаэаться; по поведению совершенно безукоризнен.

   "3) Лжеепископ Геннадий, 53 лет, держится упорно своих ложных убеждений, ревниво защищает принятый им незаконно епископский сан; по поведению вспыльчив, не всегда мирен и покорен".

   Эту характеристику старообрядческих архиерев о. архимандрит заканчивает так: "При этом осмеливаюсь присовокупить, что означенные лица и по настояшее время при прежнем поведении, ведут одинаковый образ жизни, как и прежде".

   Чем собственно был вызван запрос директора канцелярии обер-прокурора Синода - из дел не видно. Быть может, поводом для этого запроса послужила известная статья "Голоса", появившаяся как раз около того времени, - статья, в которой довольно подробно рассказывалась печальная судьба старообрядческих епископов, томившихся в суздальской монастырской тюрьме, и в то же время выражалась надежда на скорое освобождение несчастных узников. Статья эта, вызвавшая приостановку "Голоса", произвела тогда сильное впечатление на русское общество, которое впервые уэнало из нее о том, что в монастырских казематах целые десятки лет сидят старообрядческие епископы... С тех пор прошло еще два года.

   Утром 8-го сентября 1881 года в суздальской почтово-телеграфной конторе получились две очень важные телеграммы на имя настоятеля Спасо-Евфимиева монастыря архимандрита Досифея. Одна из телеграмм была из Петербурга, другая - из Владимира. По получении телеграмм начальник конторы, не теряя ни одной минуты времени, отправил телеграфиста в монастырь.

  

  

   Когда келейник, состоящий при архимандрите Досифее, доложил ему, что принесли две телеграммы на его имя, о. настоятель заволновался. Распечатав дрожащими руками одну из телеграмм, он с волнением взглянул на подпись. Там стояли слова: "министр внутренних дел Игнатьев". Досифей впился в телеграмму, состоявшую из следующих строк:

   "Государь император, по всеподданнейшему докладу моему, всемилостивейше соизволил на освобождение старообрядцев Аркадия, Конона и Геннадия из монастырского заключения, с недопущением местожительства их в столицах и раскольнических центрах и с тем, чтобы Геннадий предварительно освобождения его был подвергнут освидетельствованию способностей, о чем мною сообщается обер-прокурору Святейшего Синода и губернатору".

   Архимандрит Досифей спешит распечатать другую телеграмму, также адресованную на его имя. В телеграмме стояло: "Сегодня к вечеру приеду в Суздаль. Если не стесню, переночую у вас. Губернатор Судиенко".

   Это произошло 8-го сентября 1881 года. В виду особенной важности полученных телеграмм настоятель монастыря счел нужным пометить не только месяц и число их получения, но даже час и минуты. На обеих телеграммах сверху рукою Досифея написано: "Получено 8-го сентября 1881 года, в 11 часов 45 минут".

   К вечеру, действительно, приехал губернатор М. И. Судиенко и остановился в монастыре, в квартире архимандрита, где на случай приезда важных и чиновных гостей имеются особые комнаты.

   На другой день, 9-го сентября, находившимся в монастырской тюрьме старообрядческим архиереям

  

  

   Аркадию, Конону и Геннадию было объявлено об освобождении их государем императором от заключения на условиях, указанных в телеграмме министра внутренних дел, графа Н. П. Игнатьева. Затем в присутствии губернатора и "градских депутатов" консилиум врачей свидетельствовал умственные способности епископа Геннадия. Следует думать, что результат этого освидетельствования был благоприятный для Геннадия, так как он вместе с другими был тогда же выпущен на свободу.

   Освобожденные епископы не замедлили, разумеется, покинуть монастырь, с его тюрьмой, в которой им пришлось так долго томиться, так много выстрадать. 10-го сентября все они "выбыли из монастыря в ведение гражданского начальства, в места жительства, ими себе избранные". Так, в последний раз, доносил о них архимандрит Досифей министру внутренних дел, графу Игнатьеву.

   Одновременно с этим он донес владимирскому епископу Феогносту ¹), что "во исполнение Высочайшей воли его величества государя императора, сообщенной ему его сиятельством г. министром внутренних дел, старообрядцы, находившиеся в монастырском заключении, Аркадий, Конон и Геннадий, 9-го сентября освобождены из оного при непосредственном распоряжении г. губернатора. Вместе с этим архимандрит Досифей счел необходимым сообщить епископу Феогносту, что "Аркадий и Конон отправились из Суздаля в г. Владимир, а Геннадий - в Казань".

   Впрочем, в Казани Геннадий пробыл не долго, так как вскоре переехал в Харьков, где он

  

   *) Впоследствии - киевскому митрополиту, недавно умершему.

  

  

   и обосновался на постоянное житье. Здесь свою деятельностью в качестве старообрядческого епископа он вооружил против себя духовные власти, со стороны которых последовал целый ряд доносов на Геннадия.

   В самом начале 1884 года над Геннадием снова стряслась беда. Харьковское епархиальное начальство, находя пребывание Геннадия в Харькове вредным и небезопасным, возбудило ходатайство о высылке его из этого города. Ходатайство это было поддержано, вследствие чего 26-го января 1884 года состоялось Высочайшее повеление, в силу которого "проживавший в Харькове под надзором полиции крестьянин Пермской губернии Григорий Беляев, - он же лжеепископ Геннадий, - был назначен к высылке из Харькова в г. Виндаву, Курляндской губернии".

   Об этом распоряжении было тогда же объявлено Геннадию. "Между тем, из полученйых министерством внутренних дел от курляндского губернатора и частным путем сведений оказалось, что названный раскольник, вопреки упомянутому Высочайшему повелению, отправился не в г. Виндаву, а в г. Хвалынск, Саратовской губ., а оттуда в Уфимскую губернию, на Златоустовский завод.

   Вследствие этого министр внутренних дел обратился к г. синодальному обер-прокурору с вопросом, "не признает ли он необходимым, для прекращения дальнейших противозаконных действий крестьянина Беляева, вновь подвергнуть его заключению в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь". Обер-прокурор Святейшего Синода выразил свое согласие на эту меру. Вскоре после этого управляющий министерством внутренних дел вошел с всеподданнейшим докладом об

  

  

   этом к государю императору, и его императорское величество в 7-й день июня 1884 года Высочайше повелеть соизволил: крестьянина Григория Беляева (лжеепископа Геннадия) за противозаконные его действия подвергнуть вновь заключению в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре.

   Святейший Правительствующий Синод, заслушав предложение по этому поводу синодального обер-прокурора от 21-го июня того же 1884 года за N 2952, в котором был подробно изложен весь ход дела, приказал: "о содержании настоящего предложения дать знать владимирскому преосвященному, предписав ему сделать распоряжение об учреждении за лжеепископом Геннадием со стороны монастырского начальства строгого надзора".

   Получив этот указ Святейшего Синода, владимирский епископ Феогност усомнился: где и как следует содержать Геннадия, т. е. в числе братии монастыря, на воле, или же в арестантском отделении. О разрешении своего недоумения он запросил Святейший Синод, который ответил, что Геннадия следует содержать в арестантском отделении. Мера эта, однако, не была приведена в исполнение, так как Геннадий, зная по горькому опыту, что такое монастырское заточение, предпочел оставить Россию и бежал в Австрию, к тамошним старообрядцам... Там он и умер.

   Давно умерли также и Аркадий и Конон. О последнем в год его смерти нами был напечатан довольно подробный некролог в "Русских Ведомостях", 1884 г., в N 24. Так как некролог этот сообщает несколько новых сведений относительно условий жизни Конона и Аркадия в суздальском монастыре, то мы и позволим себе привести его здесь лишь с небольшими сокращениями

  

  

   "Телеграф принес известие о смерти одного из старейших старообрядческих епископов - Конона, умершего 21-го января в городе Владимире-на-Клязьме, где он жил последние годы на покое. Печальная судьба этого "древле-церковного святителя", его замечательная нравственная стойкость, обнаруженная им в деле отстаивания своих заветных убеждений, - всё это дает ему несомненное право на общественное внимание, а потому, мы полагаем, будет нелишне почтить его память несколькими словами.

   "Конон, в мире Козьма Трофимович Смирнов, сын донского казака Есауловской станицы, родился 12-го октября 1798 года. Как казак, он сначала служил в военной службе, но, пробыв установленные тогдашними правилами 25 лет, вышел в отставку и, спустя некоторое время, принял монашество. Вскоре добродетельная жизнь обратила на него внимание старообрядцев, и вследствие приговора общества в 1853 году он был посвящен в сан епископа зыбковского (слободы Черниговской губернии). Самое рукоположение Конона в епископы совершено было в Австрии, белокриницким митрополитом Кириллом. Возвратившись в Россию, Конон около пяти лет исправлял обязанности старообрядческого епископа, но в 1858 г., во время пребывания его в Киевской губернии, он был арестован за носимое им звание и затем заточен в суздальскую крепость, находящуюся при Спасо-Евфимиевском монастыре.

   "Здесь, в суровом заточении монастырского каземата, епископ Конон провел почти целую четверть века, а именно - двадцать три года. Особенно тяжело было его положение в течение первых восьми лет, которые ему пришлось высидеть в

  

  

   сырой, холодной тюремной камере, помещавшейся в глубоком подвале. Заключение было строго одиночное; у дверей камеры и день и ночь стояли часовые с ружьями. Тяжелые условия заключения расстроили когда-то крепкое здоровье Конона; сидевший в той же тюрьме, при одинаковых условиях другой старообрядческий епископ Аркадий славский почти совсем лишился ног.

   "Впоследствии положение Конона несколько улучшилось: он был переведен в более сносное помещение, ему начали давать книги для чтения; затем изредка ему разрешались свидание с приезжавшими навестить его старообрядцами. Свидание эти всегда происходили в присутствии архимандрита, настоятеля монастыря, в его квартире.

   "Конону во время его заключение постоянно делались увещания и предложения оставить старообрядчество и присоединиться к православию или единоверию, за что обещалось немедленное освобождение, а также многие льготы и милости. В 1870 году, по распоряжению высшей духовной власти, Конон был привезен в Москву и поселен при Никольском единоверческом монастыре; здесь его постоянно навещали миссионеры православной Церкви, убеждая его "оставить раскол". Однако, все эти увещание не имели никакого успеха, и потому Конон был снова отослан в Суздаль, в тюрьму.

   "Во время своего пребывания в единоверческом монастыре Конон написал толкование на 3-ю книгу Ездры; в настоящее время сочинение это находится за границей, в руках известного отца Пафнутия. Московское старообрядческое общество много раз предпринимало ходатайство об освобождении своих епископов, но все эти ходатайства оставлялись всегда "без последствий".