Александр Степанович Пругавин
Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости
Date: 23 июня 2009
Изд: "Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости", М., Издание "Посредника", N 712, 1908.
Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости
С портретами епископов-узников
Издание "ПОСРЕДНИКА", N 712, вновь просмотренное
Типо-литография Товарищества И. Н. Кушнерев и Ко, 1908 г.
Материалом для настоящего очерка послужили официальные данные, извлеченные мною из "секретных дел" разных архивов, доступ в которые и до сих пор обставлен у нас всевозможными затруднедиями, о чем, конечно, нельзя не пожалеть, так как многие из этих архивов заключают в себе богатейшие материалы относительно религиозных, политических и аграрных движений русского народа.
Позволю себе сказать здесь несколько слов о том, как составилась эта брощюра и какими цензурными и полицейскими стеснениями сопровождалось в свое время появление тех статей, которые вошли теперь в нее.
Во время пребывание моего на Урале в 1882 году я получил возможность работать в тамошних архивах1), и благодаря этому мне удалось ознакомиться с секретными делами, касавшимися уральского сектантства и старообрядчества. Пользуясь этими сведениями, я тогда же написал несколько статей по вопросу об уральском старообрядчестве и сектантстве, в том числе статью под заглавием: "Старообрядческий епископ Геннадий", в которой приво-
1) Главным образом - в архиве пермского губернского правление и канцелярии пермского губернатора.
дились сведение о преследованиях этого епископа административными и полицейскими властями, об его аресте и заключении в суздальскую монастырскую тюрьму.
Статья эта была напечатана в декабрьской книжке "Русской Мысли" за 1882 год, но, по требованию цензуры, книжка была задержана и статья моя вырезана из журнала и уничтожена. Чтобы иметь возможность напечатать эту статью, я принужден был значительно переделать ее, т. е. по возможности "смягчить" и обесцветить. После этой операции статья была напечатана в N 11-м "Исторического Вестника" за 1883 год, под названием: "Один из суздальских узников".
Несмотря на вполне спокойный, сдержанный и объективный тон как этой статьи, так и других моих статей, появившихся тогда1) по вопросу об уральском сектантстве, тем не менее, однако, им суждено было вызвать немалый переполох в административных сферах. Министерские и синодские власти особенно были встревожены тем обстоятельством, что статьи мои целиком были построены на "официальны данных".
А так как вопрос о расколе и сектантстве издавна считался в бюрократических сферах особенно важным и особенно щекотливым, при чем вся переписка по этим вопросам всегда велась не иначе, как "совершенно секретно" и "конфиденциально", то поэтому власти были чрезвычайно обеспокоены вопросом: как и откуда я мог получить для своих статей официальные сведения, составлявшие административный секрет? И вот на Урал
1) В "Голосе", "Вестнике Европы", "Русской Старине" и т. д.
полетели грозные запросы на тему о том: кто разрешил? кто допустил? и т. д.
Оказалось, что виновным в разрешении был никто другой, как пермский губернатор г. Енакиев, который если избежал ответственности за "допущение исследователя сектантства к секретным делам, то только потому, что как раз в это время умер. В виду этого Министерство Внутренних Дел, сколько мне известно, ограничилось лишь изданием особого циркуляра, которым губернским властям еще раз строжайше подтверждалось об обязанности их хранить и оберегать административные секреты, в роде дел по сектантству и расколу, от рсякого постороннего глаза.
По отношению же лично меня тогдашний министр внутренних дел граф Д. А. Толстой еще осенью 1882 года счел необходимым учредить секретный полицейский надзор за всеми моими действиями по исследованию на местах русского сектантства. С этою целью министерством издан был "совершенно секретно" специальный циркуляр к губернаторам, которым предписывалось следить за всеми моими сношениями с сектантами. В свою очередь губернаторы, как водится, предписали о том же уездным исправникам... 1) Это, конечно, вынудило меня надолго прекратить свои исследование на местах.
Много лет спустя после этого, а именно в начале текущего десятилетия, мне посчастливилось проникнуть, хотя и не вполне легальным образом, в
1) Циркуляр саратовского губернатора г. Зубова по этому поводу напечатан в сентябрьской книжке журнала "Былое" за 1907 г. под названием "Характерный документ".
секретный архив Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Тут я нашел несколько сот дел, касающихся заключения в суздальской монастырской тюрьме различных представителей сектантства и старообрядчества, в том числе епископов: Геннадия, Алимпия и Конона, а также архиепископа Аркадия.
Пользуясь этими делами, я написал ряд статей в "Праве", а также очерк под названием: "Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости". Статьи в "Праве" проходили без особых затруднений со стороны цензуры; но когда общелитературные журналы пытались приводить на своих страницах извлечение из этих статей, - цензура тотчас же вмешивалась в это и накладывала свое veto. Так было, например, с журналом "Мир Божий", редактор которого вызывался к цензору за то, что допустил в журнале перепечатку из моих статей в "Праве" о монастырских тюрьмах. По требованию цензора перепечатка была исключена из журнала, и редактору было поставлено на вид, что не дело светского журнала вторгаться в область религии и мероприятий, принимаемых духовным ведомством.
Провинциальные газеты, чтобы избежать цензурных придирок и репрессий, делая перепечатки из моих статей в "Праве" о монастырских заточениях, обыкновенно озаглавливали эти извлечение так: "Из нашего прошлого" или "Из дальнего прошлого" и т. д., хотя в этих перепечатках шла речь о фактах вполне современных, имевших место в самое последнее время, а именно в первые годы текущего десятилетия.
Зная все это, я был уверен в том, что очерк мой "Старообрядческие архиереи в Суздальской кре-
пости", несмотря на всю его легальность и полную невинность в политическом отношении, не может появиться в литературном журнале, а потому и передал его в "Исторический Вестник". Но редакция этого журнала также не решилась печатать этот очерк, прежде чем духовная цензура рассмотрит его и разрешит к печатанию. Вследствие этого очерк был послан редакцией в духовную цензуру, с просьбой сообщить, не встретится ли с ее стороны препятствий к напечатанию этого очерка в одной из ближайших книжек "Исторического Вестника". Духовная цензура пощипала очерк, пустив в ход красный карандаш, но в конце концов все-таки соблаговолила разрешить печатание очерка в журнале.
В N 8-м "Исторического Вестника" за 1903 год очерк был напечатан, а затем издан отдельной брошюрой. Отпечатанная в ограниченном количестве экземпляров (1.500), брошюра эта разошлась в течение первых же двух-трех месяцев настолько, что по истечении этого срока я уже ни в одном магазине Петербурга не мог найти ни одного экземпляра.
Вслед затем обе названные статьи, в переработанном виде, вошли в мою книгу: "Старообрядчество во второй половине XIX века", вышедшую в начале 1904 года в издании товарищества И, Д. Сытина и Ко. Для настоящего издание статьи, вошедшие в этот очерк, вновь пересмотрены, дополнены и снабжены иллюстрациями.
Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости.
Очерк из истории раскола по "секретным делам"
"Мнимодуховные лица" или арестанты
21-го октября 1854 года в Спасо-Евфимиев монастырь, находящийся в городе Суздале, Владимирской губернии, два жандарма привезли из Москвы секретного арестанта вместе с письмом московского военного генерал-губернатора, графа А. А. Закревского, на имя настоятеля монастыря, архимандрита Иоакима.
В письме этом граф Закревский писал: "Государь император Высочайше повелеть соизволил: взятых в турецких владениях и содержимых теперь в Москве мнимодуховных раскольнических лиц - лжеархиепископа Аркадия и лжеепископа Алимпия заключить в монастырь под строжайший надзор, с прекращением средств сообщаться с раскольниками и вообще с посторонними людьми, а г. обер-прокурор Святейшого Синода, генерал-адъютант граф Протасов, сооб-
щил г. министру внутренних дел, что во исполнение Высочайшей воли Святейший Синод постановил заключить их в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, впредь до возможности поместить их в разные монастыри; при чем вменено преосвященному владимирскому в обязанность, чтобы означенные люди, по доставлении их гражданским начальством, были приняты в арестантское отделение помянутого монастыря и помещены каждый в отдельную келлию под строжайший надзор епархиального и монастырского начальств, с прекращением им возможности иметь какие-либо сношения как между собою, так и с посторонними лицами.
"Во исполнение таковой Высочайшей воли имею честь препроводить к вашему высокопреподобию, под конвоем двух жандармов, лжеархиепископа Аркадия, присовокупляя, что лжеепископ Алимпий будет отправлен вслед за сим чрез сутки.
"При сем прилагаются принадлежащие означенным раскольническим лицам 65 полуимпериалов, один рубль 95 копеек серебр. и червонцев: австрийских 50 и турецких 20, в получении коих не оставьте меня, ваше высокопреподобие, уведомить с выдачею жандарму квитанции в исправном доставлении арестанта".
Кроме того, к письму графа Закревского был приложен "список вещей, принадлежащих помянутому Аркадию".
По заведенному в монастыре порядку, архимандрит тотчас же по прибытии арестанта приказывает составить подробную опись вещам и деньгам, которые окажутся при нем, затем все найденные деньги и большую часть вещей оставляет
у себя, а арестанту выдает лишь необходимое количество белья и платья. Опись эту дают подписать владельцу-узнику, после чего он немедленно же отводится в арестантское отделение монастыря, илй крепость, и там запирается в одиночную камеру, или "келлию". Жандармам, которые привезли арестанта, выдается архимандритом особая квитанция в исправном получении от них арестанта.
Судя по описи, имущество архиепископа Аркадия состояло из нескольких узлов и "кожаного коробка" с платьем, бельем и разными вещами. Полагаем, что здесь будет небезынтересно перечислить его гардероб и другого рода имущество, оказавшееся у него при заключении его в монастырь, так как все это до известной степени характеризует, конечно, его потребности, привычки, а отчасти даже и степень его интеллектуального развития.
В узлах архиепископа Аркадия оказались следующие вещи: шерстяное синее одеяло, полукафтанье черного сукна на овчинном меху, полукафтанье синего сукна на вате и китайчатой синей подкладке, старая, синяя китайчатая рубаха, кожаная подушка, две плисовые с бараньим околышем шапки на вате, черное холстинное полотенце, мешок синего холста, деревянная чашка с крышкою, бутыль синего стекла.
В кожаном коробке находились: черное шерстяное полукафтанье на бумажной подкладке, черная шерстяная пелеринка, такая же атласная, китайчатая синяя рубаха, китайчатые синие шаровары, два бумажных клетчатых носовых платка, холстинная ночная занавеска, хрустальная кружка, костяной гребень, складной образок, кожаные четки, две
славянские книги, священническая камышевая трость и квитанция киевского комитета на имя архиепископа Аркадия в принятии от него 70 прлуимпериалов.
В конце описи значилось: "сверх сего, отобрано от того неизвестного 12 золотых российских полуимпериалов, один червонец в 3 рубля серебр., 1 рубль 20 копеек серебр., карманные золотые часы без цепочки, четки, ремень, подушечка, шейный простой платок, два кошелька". Кроме того, был еще один узел, состоявший из мешка, "запечатанного двумя казенными печатями, с неизвестными вещами".
На другой день, рано утром, или, вернее говоря, в ночь на 22-е октября, привезен был в монастырь епископ Алимпий при письме графа Закревского от 20-го октября. "В дополнение к отношению от 19-го октября, - писал генерал-губернатор, - препровождаю при сем к вашему высоко-преподобию под конвоем двух жандармов лжеепископа Алимпия, с принадлежащими ему поименованными в прилагаемой у сего описи вещами и деньгами". Далее он напоминал о порядке содержания в монастыре Алимпия и просил выдать жандарму, сопровождавшему лжеепископа, установленную квитанцию в исправном доставлении арестанта.
Разумеется, архимандрит не замедлил выдать требовавшуюся от него квитанцию, которую мы и воспроизводим здесь целиком, так как она не лишена известной характерности:
"При секретном отношении его сиятельства г. московского военного генерал-губернатора, графа Закревского, от 20-го октября сего 1854 года за N оо,
доставлен во вверенный управлению моему суздальский Спасо-Евфимиев монастырь к содержанию в крепостном арестантском отделении взятый в турецких владениях арестант, раскольник лжеепископ Алимпий, от сопровождавшого его московского жандармскога дивизиона унтер-офицера Савостина в три часа утра 22-го октября сего года мною принят, в чем ему, унтер-офицеру Савостину, за подписом моим, с приложением монастырской казенной печати, и дана сия квитанция. 22-го октября 1854 г. N 213".
Независимо от этой квитанции архимандрит, немедленно по прибытии арестанта в монастырь, доносит об этом генерал-губернатору, приславшему арестанта, а также своему непосредственному начальнику, владимирскому епархиальному архиерею, и, наконец, сообщает об этом, конечно "секретно", начальнику суздальской инвалидной команды, с просьбою "повелеть военному караулу иметь за арестантом особый, строжайший надзор".
Чтобы познакомить читателей, в чем состояло имущество старообрядческого епископа Алимпия, которое он привез с собою в монастырь, мы приведем здесь "опись вещам, принадлежащим арестанту под N 2-м". Вот она: "Три образа в медных окладах, крест кипарисный, на шнурке, с ладонкой, лестовок кожаных 2, псалтырь, книга "Апология", картуз суконный, шапка плисовая, теплая, с черным курпячетым околышем, ермолка плисовая, черная, в роде пелеринок, шерстяных, черных, с медной у каждой пуговицей - 2, платков клетчатых холстинковых - 2, ситцевых - 2, полотенец холщевых - 2, рубах синих китайчатых - 2, порты холщевые - и, исподниц белых бу-
мажных - 2, тулуп, крытый нанкой - и, кафтан суконный синий, на синей нанковой подкладке, с 5-ю медными пуговицами, кафтан суконный серый, халат синий китайчатый, очки в футляре белый костяной гребень, наперсток, замок, набалдашник белый костяной от трости, ковер, подушка, ремень кожаный, кошель, плетеный из лык".
Под этой описью находится собственноручная расписка Алимпия такого содержания: "Означенные вещи все исполна получил епископ Алимпий". Расписка эта написана очень крупным почерком, обличающим непривычку писавшего владеть пером.
Вслед за Алимпием был привезен в монастырь третий секретный арестант, старообрядческий священник Федор Семенов.
Спустя два-три дня после того, как сарообрядческие архиереи были привезены в монастырь, архимандрит Амвросий 1) получил от епископа владимирского, Иустина, подробную инструкцию относительно содержания в монастыре "мнимодуховных лиц". "По Высочайшему повелению, - писал епископ, - указом Святейшего Синода предписано мне взятых в турецких владениях лжеархиепископа Аркадия, лжеепископа Алимпия и лжесвященника Феодора Семенова заключить в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, почему на основании означенного указа предписываю вам:
"1. По доставлении вам через гражданское правительство означенных лиц, заключить их при арестантском отделении в особые для каждого комнаты и о времени доставления их к вам и заключения донести мне.
1) В отношении графа Закревского архимандрит, вероятно по ошибке, назван Иоакимом.
"2. Иметь за ними строжайший надзор, с прекращением им всякой возможности сношение между собою и с раскольниками и вообще с кем-либо из посторонних лиц, и с принятием со стороны вашей всех мер духовного вразумление к рассеянию их заблуждений и к склонению их к открытию всего им известного касательно заграничных лжекафедр и сношений с нашими раскольниками.
"3. О последствиях вашего вразумления и надзора доносить мне по прошествии каждого месяца или ранее, как скоро представится в том надобность.
"4. Имен их и мнимых званий никому не объявлять, а называть их и писать в бумагах просто арестантами под NN 1, 2 и 3, по порядку, в каком они написаны в указе Святейшего Синода, именно: Аркадия - под N 1, Алимпия под N 2 и Семенова - под N 3".
При этой инструкции епископ Иустин счел нужным приложить копию с указа Святейшего Синода от 13 октября 1854 года, относительно заключения в суздальскую монастырскую тюрьму Аркадия, Алимпия и Семенова. В виду того, что указ этот имеет несомненный исторический интерес и значение, мы приводим его здесь почти без всяких изменений. Вверху указа стоят подчеркнутые слова: "особенно секретно".
"Святейший Правительствующий Синод слушали два предложение г. обер-прокурора, графа Николая Алексеевича Протасова, из коих, при первом, он предлагает список с отношения г. министра внутренних дел следующего содержания: "По Высочайшему его императорского величества повелению доставлены в Москву взятые в турецких вла-
дениях мнимодуховцые лица: лжеархиепископ Аркадий, лжеепископ Алимпий и лжесвященник Федор Семенов. При снятии допросов они показали о себе:
"1) Аркадий, что он родом из села Куничного, Бессарабской области, в молодости ушел за границу, жил в разных раскольнических поселениях за Прутом и Дунаем; греческим митрополитом Амвросием в раскольническом Белокриницком монастыре рукоположен в епископа села Славы, что близ Бабигада.
"2) Алимпий, родом калужский мещанин, долго проживал в бывшем раскольническом Лаврентьевом монастыре, Могилевской губернии, потом ушел за границу, в Молдавию, и, наконец, за Дунай, где епископ Аркадий посвятил его прежде во священника, а после, вместе с прибывшим из Буковины епископом Онуфрием, во епископа города Тульчи.
"3) Федор Семенов - потомок перешедших в давнем времени в Молдавию раскольников, родился в селении Борщ, близ Браилова; в священника рукоположен Алимпием.
"Ныне Государь Император Высочайше повелеть соизволил: снестись с вашим сиятельством (с графом Протасовым) о заключении Аркадия, Алимпия и Федора Семенова в разные монастыри под строжайший надзор епархиального и монастырского начальства, с прекращением всяких средств к сношению их с раскольниками и с тем, чтобы преосвященные и начальники монастырей приняли все меры духовного вразумления к рассеянию их заблуждений и склоняли бы их к открытию всего им известного касательно заграничных лжекафедр
и сношений с нашими раскольниками. Сообщая о сем вашему сиятельству, обращаюсь с покорнейшею просьбою почтить меня уведомлением, в какие монастыри должны быть доставлены во исполнение вышеизложенной Высочайшей воли означенные люди".
"При втором же предложении препровождает он, г. обер-прокурор, секретную и конфиденциальную переписку его с господином министром внутренних дел, из которой видно, что г. министр, по изъясненным в оной причинам, не находит препятствия к помещению означенных лиц в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, впредь до возможности поместить их в разные монастыри. Приказали: во исполнение вышеизложенного Высочайшего его императорского величества повеление и в соответствие отзыву, полученному ныне от г. министра внутренних дел, взятых в турецких владениях мнимодуховных раскольнических идиц: лжеархиепископа Аркадия, лжеепископа Алимпия и лжесвященника Федора Семенова, заключить впредь до усмотрения в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, поручив вашему преосвященству (то есть владимирскому архиерею) сделать непосредственно от себя зависящее распоряжение, чтобы лица сии, по доставлении их гражданским начальством, были приняты в арестантское отделение упомянутого монастыря и помещены каждый в отдельную келью под строжайший надзор"... Далее излагались условие содержание арестантов вътюрьме, о воспрещении им всяких сношений как между собою, так и с посторонними лицами и проч.
Архиепископ Аркадий и епископ Алимпий.
Читал и перечитывал архимандрит отношение графа Закревского, при котором был прислан в монастырь лжеархиепископ Аркадий, но того, что его особенно сильно интересовало, он не находил. В вотношении" ничего не было сказано: как и на какие средства содержать "лжеархиепископа", чем его продовольствовать. Архимандрит входит с представлением по этому поводу к владимирскому губернатору, при чем сообщает о полученном им отношении графа Закревского, о присылке и заключении в крепость арестанта лжеархиепископа Аркадия, "но, - продолжает о. архимандрит, - на каком коште оного лжеархиепископа Аркадия содержать, в отношении его сиятельства ничего не упомянуто". В виду этого, "донося о сем", он просит губернатора войти в сношение с кем следует об ассигновании средств на содержание в монастырской тюрьме Аркадия. С тем же самым ходатайством обратился он и к владимирскому преосвященному, который, в свою очередь, отнесся по этому поводу в Синод.
Святейший Синод немедленно сделал сношение с министром внутренних дел относительно отпуска денег на содержание в монастырской тюрь-
ме "мнимодуховных лиц" Аркадия, Алимпия и Семенова по 44 рубля 50 коп. в год на каждого. Чем собственно, каким расчетом руководствовался Святейший Синод при определении размера содержания лиц старообрядческой иерархии, заключенных в монастыре, нам, к сожалению, неизвестно. Во всяком случае нельзя не признать назначенной на содержание епископов суммы слишком недостаточной.
Необходимо, впрочем, заметить, что потребности и привычки "мнимодуховных лиц", сидевших в суздальской тюрьме, были более чем скромные. В этом можно было убедиться уже из описей их имущества, которые мы приводили выше. Еще больше убеждают в этом те расходные тетради, в которые записывались все деньги, выдававшияся им на их нужды. Вот, например, расходная тетрадь архиепископа Аркадия. Она начинается с декабря месяца 1854 года. За этот месяц произведен был только один расход: "куплены в медной оправе очки для архиепископа Аркадия, заплачено 30 коп. серебром".
В течение следующего 1855 года Аркадием произведены следующие траты: куплено 2 аршина пестряди, шнурков, бронзовых пуговиц, ниток, иголок, льну, чайник, меду - всего на 1 рубль 40 коп. Затем было куплено: самовар, один пуд пшеничной второго сорта муки, наперсток, 10 фунтов меду, стеклянная банка и 18 аршин пестряди, всего на сумму 9 рублей. В течение 1856 года Аркадию от времени до времени выдается "на собственные его потребности" по 1 и по 2 руб., редко по 3 и по 4 рубля. То же самое видим мы и в после дующие годы.
Расходная тетрадь епископа Алимпия носит тот же самый характер, указывая на спартанские привычки и наклонности старообрядческого иерарха. Производимые им расходы обыкновенно не превышают рубля, двух, трех, очень редко встречаются расходы в 6 и 8 рублей, и только один раз за все время его заключение расход достиг 10 руб.
При тех скромных потребностях и невзыскательных привычках, какими, несомненно, отличались заключенные епископы, можно думать, что, сидя в монастырской тюрьме, они не испытывали особенных лишений по части питания и продовольствия, тем более, что недостатки арестантского стола они могли пополнять, расходуя на это имевшияся при них деньги. Но совершенно иначе обстояло дело по части помещения. И хотя в архивных делах, послуживших нам материалом для настоящего очерка, нет описаний тех "келлий", или казематов, в которые были помещены узники, тем не менее в наших руках имеется много данных, указывающих на то, что сидевшие в них узники сильно страдали и от холода и от сырости. Но, как большинство простых русских людей, они страдали молча, не протестуя и даже не высказывая своего недовольства.
Однообразно и печально потекли в монастырской тюрьме дни, недели, месяцы и годы заключенных. Особенно удручающим образом действовало на узников то полное одиночество, на которое они были обречены и которое применялось к ним с необыкновенною строгостью, особенно в первые годы заточения. Кроме монастырского служителя, состоявшего при "арестантском отделении" и обязанного подавать заключенным пищу и выносить из их
казематов "парашу", они не видели человеческого лица, не слышали человеческого голоса.
Единственным развлечением для них являлись посещение отца настоятеля, который на первых порах частенько приходил к ним, надеясь убедить их оставить свои заблуждения, покаяться в них и в то же время рассчитывая выведать от них все, что касалось их прежней жизни и деятельности, а также, что было известно им относительно организации старообрядчества вообще и в частности раскольнической иерархии.
О. настоятель действовал в этом случае, конечно, на основании данной ему инструкции, в которой, как мы видели, предписывалось ему "принять со своей стороны все меры духовного вразумления к рассеянию заблуждений" заключенных, а также "к склонению их к открытию всего им известного касательно заграничных лжекафедр и сношений с нашими раскольниками".
"Мнимодуховные лица", повидимому, не находили нужным скрывать все то, что касалось собственно их лично. На расспросы о. архимандрита они дали более или менее подробные показание относительно своей прошлой жизни и деятельности. Привожу здесь эти показание почти в том самом виде, как они записаны настоятелем монастыря. Начинаю с "показаний арестанта под N 1-м", то есть архиепископа Аркадия.
Уроженец из простых поселян селение Куничи, Белицкого уезда (или Сороки, Кишиневской губ.). Ныне ему 45 лет. Прежде именовался Андреем. На пятнадцатом году от рождения оставил он свое село и перешел в г. Яссы, где около 2¥ лет жил в качестве прислуги у ясских
купцов Ивана Ант-рова и Михаила Антонова. Отсюда отправился в скит Мануиловку, в Молдавию, где находился послушником в течение двух лет, а затем опять возвратился в Яссы. Пробыв здесь два месяца, он взял себе русский паспорт, с которым и прибыл в старообрядческий Лаврентьевский монастырь Могилевской губернии. Во время пребывания его в этом монастыре в 1829 году, он был пострижен в монашество. В следующем же 1830 году, будучи монахом, опять возвратился в Мануиловский скит, в котором пробыл четыре года, а затем перешел в турецкие владения, в Славский скит, что близ Бабидага. Из этого скита он предпринял путешествие в Царьград, в котором пробыл месяц, а затем отправился далее, к некрасовцам, в селение и скит Майнос, где пробывши две недели, возвратился обратно в Царьград, а из него немедленно пошел в Азиатскую Турцию. Дойдя до реки Захарна и до лимана оной, на котором лежит остров, имеющий Некрасовский раскольнический скит, именуемый Белый Камень, он прожил тут более полугода. "Из оного же скита вступил в Анатолию, в некрасовское гнездо расколов, в селение Мельча, отстоящее от г. Терме в 5 верстах", где пробыл около года, а затем возвратился в Славский скит.
Проживши в этом скиту два года, Аркадий "вторичное возымел странствование в Царьград, селение Майнос, через города Силистрию и Туртукай, в скит Каменный Мост, отстоящий от города Туртукая в 5 верстах". Проживши в этом скиту около двух лет, он снова возвратился в Славский скит "на всегдашнее жительство". Спустя
несколько лет после этого, в 1847 году он отправился в Белокриницкий скит, в Австрию, где беглым греческим митрополитом Амвросием был поставлен в лжеиеромонаха, а затем чрез 8 дней и в лжеепископа села Славы.
По прошествии двух лет, в 1849 году, в городе Тульче Аркадий был произведен в сан архиепископа двумя старообрядческими епископами Онуфрием и Алимпием.
Вот тот краткий "формуляр", который можно составить, основываясь на показаниях лжеархиепископа Аркадия, данных им отцу архимандриту. Вообще, знакомясь с этими показаниями, нельзя не заметить, что, насколько охотно и откровенно рассказывал он о себе, главным образом о своих путешествиях и кочевках, настолько же был сдержан в тех показаниях, которые касались других лиц, особенно же из числа живущих в России. Если он и рассказывал кое-что о. архимандриту о своих посвящениях в попы и монахи разных лиц, то обыкновенно эти рассказы носили такой общий, неопределенный характер, что едва ли из них мог чем-нибудь воспользоваться даже самый опытный сыщик.
Все старание о. архимандрита узнать от Аркадия фамилии лиц, которые поддерживают старообрядчество своими пожертвованиями, - не привели ни к чему. "При всеусиленном моем убеждении, - пишет настоятель монастыря архиерею, - об открытии им мне пожертвователей или ходатаев к пожертвованиям и сношений между таковыми лицами, живущими в России, он, N 1-й, упорно ответствовал одним словом: "не знаю", при чем относил все эти пожертвование к ходатайству умершего в Слав-
ском скиту московского купца Волкова, о смерти коего он жене покойного послал письмо в Москву".
Относительно своей собственной деятельности архиепископ Аркадий, на вопрос архимандрита, высказал, что он, Аркадий, "может произвести для заграничных лжекафедр столько епископов, сколько ему заблагорассудится".
Тот же самый характер носят показания арестанта N 2-й, то есть епископа Алимпия, который также охотно сообщил сведения, касавшиеся лично его, и совершенно уклонился от показаний относительно других лиц, причастных его деятельности по расколу. По его словам, он происходит из мещан г. Калуги, от роду имеет 60 лет; прежде в миру назывался Антонием. В 1814 году поступил в старообрядческий Лаврентьевский монастырь, находящийся в Белицком уезде, Могилевской губернии, где и был пострижен в монашество в 1817 году. Проживши в этом монастыре в качестве монаха до 1840 года, Алимпий перешел затем в турецкие владения и поселился в Славском скиту, в котором пробыл три года, после чего был поставлен нумером первым (то есть Аркадием) во лжеиеромонаха. По прошествии еще трех лет Алимпий был рукоположен 26 сентября 1847 года тем же нумером первым во лжеепископа для г. Тульчи.
Что касается показаний "арестанта N 3-й" т. е. лжесвященника Федора Семенова, то они не представляют интереса, а потому мы и не приводим их здесь.
По прошествии месяца со дня заключения в монастырь "мнимодуховных лиц", архимандрит, исполняя требование инструкции, спешит донести
епархиальному начальству о результатах как "духовного вразумления", так и своих расспросов относительно сведений, касающихся положение дел в старообрядчестве. "Присланные в арестантское отделение секретные арестанты под NN 1, 2 и 3 - пишет о. архимандрит, - были убеждаемы мною всеми мерами к рассеянию их заблуждений и к склонению их открыть все им известное относительно заграничных лжекафедр и сношений с нашими раскольниками, но совершенного успеха на все делаемые мною им надлежащие вопросы не получил, кроме сих ответов, которые при сем вашему преосвященству на архипастырское благорассмотрение покорнейше честь имею представить". Ответы эти состояли из тех именно показаний, которые мы только что привели.
Из трех узников только один "арестант под N 3", т. е. лжесвященник Федор Семенов, на убеждение о. архимандрита "оставить прежние свои заблуждение и обратиться к православной церкви" изъявил согласие на это и "выразил желание ходить в церковь, но он, архимандрит, без разрешения его преосвященства, не осмеливается дозволить ему ходить в церковь". Разумеется, разрешение последовало, и Семенов вскоре получил право посещать тюремную церковь.
В своих дальнейших донесениях о настроении заключенных о. архимандрит сообщил, что Семенов "вразумление о правости нашей святой церкви выслушивает и в церковь к божественным службам усердно ходит". После шести-семи лет заключения Семенов совсем отрекся от своих "заблуждений", которые привели его в монастырскую тюрьму, и, наконец, был присоединен к православию.
Однако, и после этого он оставался некоторое время в тюрьме "на испытании", так как начальство, очевидно, не доверяло искренности его раскаяния.
Совершенно иначе держались Аркадий и Алимпий: тяжелые условия многолетнего заключения, казалось, нимало не влияли на их волю, - они оставались непоколебимо верными тем религиозным взглядам и убеждениям, за которые им пришлось так жестоко поплатиться, - хотя монастырское заточение не могло, разумеется, не отразиться на состоянии их здоровья. Особенно тяжело отразилось это заточение на шестидесятилетнем старике Алимпии: он начал хворать, хиреть, здоровье его с каждым годом становилось все слабее и слабее и, наконец, 25-го августа 1859 года он "по продолжительной болезни волею Божиею помер". Таким образом, ему пришлось провести в одиночном заключении около пяти лет. Однако, несмотря на суровость заточения, несмотря на болезнь и физические страдания, он умер, нетолько не раскаявшись в своих "заблуждениях", но, наоборот, как нельзя более убежденный в полной справедливости и святости старообрядчества.
Умерших арестантов большею частью хоронят в монастырском саду, в той его части, которая непосредственно прилегает к крепостной стене. Но на этот раз почему-то монастырское начальство нашло нужным схоронить лжеепископа Алимпия вне монастыря. Отец архимандрит обратился, в суздальскую "градскую полицию" с таким отношением: "Содержащийся в крепостном арестантском отделении вверенного мне монастыря под надзором арестант, раскольник поповщинской секты, мнимодуховное лицо под N 2-м, Алимпий,
бывши две недели болен, 25 августа, в 9 часу утра, волею Божиею помер. О чем, суздальской градской полиции объявляя, покорнейше прошу оную для указания места на вырытие могилы и для нахождение при погребении умершего Алимпия командировать с своей стороны чиновника".
Полиция указала место для погребение Алимпия близ городского кладбища, а для присутствования при его похоронах назначила квартального надзирателя Розанова. Тотчас же после похорон о. архимандрит пишет донесение владимирскому губернатору и "рапорт" преосвященному о смерти секретного арестанта N 2-й и о "погребении его в присутствии квартального надзирателя Розанова. Вместе с этим доносится архиерею, что оставшияся у Алимпия деньги 47 руб. 20 коп. и одиннадцать турецких червонцев до разрешения вашего преосвященства хранятся в монастырской ризнице".
В то же время о смерти Алимпия сообщается в суздальское уездное казначейство, с возвращением денег, оставшихся неизрасходованными на его содержание. Вскоре после этого от архиерея Иустина получается приказание - передать деньги и червонцы, оставшиеся после смерти Алимпия, "в суздальскую градскую полицию с тем, чтобы она касательно оных сделала со своей стороны законное распоряжение, и по передаче донести мне". Приказание это было, разумеется, исполнено, деньги и червонцы Алимпия переданы в полицию, от которой вскоре и последовало уведомление о том, что деньги и червонцы получены и записаны на приход 1).
1) При посещении нами Суздаля летом 1902 года нам удалось разыскать могилу Алимпия; она находится на Златоустовском городском кладбище, в левом дальнем углу от входа, около
Смерть Алимпия не могла, разумеется, не отозваться болезненно в сердце его сотоварища по несчастию, Аркадия, тем не менее, однако, он попрежнему остается твердым и "непреклонным". В 1861 году о. архимандрит доносил архиерею, что содержащийся в крепостном отделении монастыря арестант N 1-й, лжеархиепископ Аркадий, "был им вразумляем к оставлению своих раскольнических заблужденийу но по выслушании увещаний, как и прежде, остался непреклонным и объявил, что величайшим грехом считает переменить обряды содержимой им веры и оставить принятый им сан". Что же касается открытия и сообщения сведений "касательно заграничных лжекафедр и сношений с русскими раскольниками, то как Аркадий, так и Семенов, сверх прежде данных ими ответов, и ныне ничего не показали".
Подобные донесение повторялись о. архимандритом ежемесячно, почти из слова в слова одно и то же в течение целых десяти лет. Наконец, в 1864 году Святейший Синод сделал распоряжение о том, чтобы об успехе увещаний лжеепископа Аркадия архиерей доносил "по истечении года".
самого рва, которым окопано кладбище. По словам старожилов, в этом месте в былое время хоронили умерших от холеры. На могиле - каменная высокая плита с надписью: "Под сим камнем погребено тело инока Алимпия, скончавшегося 25 августа 1860 года", По сторонам плиты также были сделаны надписи, но теперь из них можно равобрать только одну: "Егда мертвии услышат глас Сына Божие и, услышавши, оживут"; остальные же почти совсем стерлись от времени. Число и месяц смерти Алимпия на плите обозначены верно, но в годе вкралась ошибка: он умер не в 60-м, а в 59-м году. Что же касается того, что покойный назван здесь иноком, а не епископом, то, без сомнения, это следует объяснить соображениями цензурного характера.
Прошло около четырех лет с тех пор, как были "пойманы" в турецких владениях и заключены в монастырь "мнимодуховные лица": архиепископ Аркадий, епископ Алимпий и священник Федор Семенов. За этот небольшой, сравнительно, срок произошли на Руси большие и важные события, оказавшие огромное влияние на весь ход внутренней жизни России, на настроение русского общества и народа. Среди Крымского погрома, со сцены сошел император Николай Павлович, унося с собою строгий режим, убежденным сторонником которого он всегда являлся. От молодого, только что воцарившегося императора Александра II все ожидали совершенно иной политики, построенной на других началах и принципах и прежде всего на доверии к народу и культурному классу общества. Ожидались серьезные реформы, которые вскоре должны были последовать, и которые имели целью обновить государственный механизм.
Последовавшие вскоре реформы не коснулись целой области народно-общественной жизни - области веры и религиозных убеждений русских людей. Благодаря этому, те крайне тяжелые общественные условия, среди которых приходилось жить многим
<