это несоразмерное
преобладание материи нимало не тяготило его; вообще он был на службе легок,
как пух, и когда исполнение служебных обязанностей требовало с его стороны
уже слишком усиленной деятельности, то вся его досада проявлялась в том
только, что он пыхтел и ругался пуще обыкновенного. Впрочем, он был, в
сущности, малый добродушный, и когда принимал благодарность, то всегда
говорил спасибо, и этим весьма льстил самолюбию доброхотных дателей.
- Милости просим побеседовать в комнату, ваше высокоблагородие! -
сказал он, встретив меня в прихожей, - у меня нынче праздник, детки вот
развозились...
- А мне надо бы скорее ехать, - отвечал я не совсем впопад, все еще
находясь под влиянием лохматого чудовища.
- Что же так-с? часом раньше, часом позже - дело не волк, в лес не
уйдет-с. Заодно уж у нас покушаете, а после обеда и в путь-с. Мне ведь тоже
с вами надо будет отправляться, так если сейчас же и ехать, не будет ли уж
очень это обидно? Ведь праздник-с...
Я остался и отчасти был даже доволен этой задержкой, потому что очень
устал с дороги. В комнате, в которую ввел меня Бондырев, было все его
семейство и сверх того еще несколько посторонних лиц, с которыми он, однако
ж, не заблагорассудил меня познакомить. Он только указал мне рукой на
детей, сказав: "А вот и потроха мои!" - и затем насильственно усадил меня
на диван. Из семейных были тут: жена Ермолая Петровича, бабочка лет
двадцати пяти, которая была бы недурна собой, если бы не так усердно
мазалась свинцовыми белилами и не носила столь туго накрахмаленных юбок;
мать ее, худенькая, повязанная платком старуха с фиолетовым носом, которую
Бондырев, неизвестно почему, величал "вашим превосходительством", и четверо
детей, которые основательностью своего телосложения напоминали Ермолая
Петровича и чуть ли даже, подобно ему, не похрипывали.
- Не угодно ли чаю с дороги? - спросила меня жена.
- Что чай! вот мы его высокоблагородие водочкой попросим, - отозвался
Бондырев, - я, ваше высокоблагородие, этой китайской травы в рот не беру -
оттого и здоров-с.
- Вы из "губернии" изволите ехать? - обратилась ко мне старуха теща.
- Да, я недавно оттуда.
- Так-с. А как, я думаю, там теперича хорошо должно быть!
Председательствующие, по случаю праздника, в соборе в мундирах стоят... сам
генерал, чай, насупившись...
- Ну, пошла, ваше превосходительство, огород городить! - заметил
Бондырев,-ну, скажите на милость, зачем генералу насупившись стоять! чай,
для праздника-то Христова и им бровки свои пораздвинуть можно!
- Ах, батюшка мой! насупившись стоит по той причине, что озабочен
очень!.. обуза ведь не маленькая!
- А по мне, так всего лучше певчие... это восхитительно! - вступилась
жена, - при слабости нерв, даже слушать почти невозможно!
- Нет, вот на моей памяти бывали в соборе певчие - так это именно, что
всех в слезы приводили! - перебила теща,- уж на что был в ту пору
губернатор суровый человек, а и тот воздержаться никак не в силах был!
Особливо был тут один черноватенький: запоет, бывало, сначала
тихонько-тихонько, а потом и переливается, и переливается... даже словно
журчит весь! Авдотья Степановна, второго диакона жена, сказывала, что ему
по два дня есть ничего не давывали, чтоб голос чище был!
- Вот распроклятая-то жизнь! - молвил Ермолай Петрович, подмигнув мне
глазом, и потом, обращаясь к теще, прибавил. - А как посмотрю я на ваше
превосходительство, так все-то у вас одни глупости да малодушества на уме.
Но ее превосходительство, должно быть, уж привыкла к подобным
апострофам, потому что, нимало не конфузясь, продолжала:
- Уж я, бывало, так и не дышу, словно туман у меня в глазах, как они
это выводить-то зачнут! Да, такой уж у меня характер: коли перед глазами у
меня что-нибудь божественное, так я, можно сказать, сама себя не помню...
так это все там и колышется!
Мадам Болдырева глубоко и сосредоточенно вздохнула.
- Да, в деревне ничего этого не увидишь! - сказала она.
- Где увидать! - одни выходы у его превосходительства чего стоят! Все
чиновники, бывало, в мундирах стоят, и каждому его превосходительство свой
реприманд сделает! И пойдут это потом каждый день закуски да обеды - одних
свиней для колбас сколько в батальоне, при солдатской кухне, откармливали!
- Ну, это-то заведенье и доднесь, пожалуй, осталось - скорбеть об этом
нечего! - флегматически объяснил Ермолай Петрович. - А что, ваше
высокоблагородие, не угодно ли будет повторить от скуки? Водка у нас,
осмелюсь вам доложить, отличная: сразу, что называется, ожжет, а потом и
пойдет ползком по суставчикам... каждый изноет-с!
- Вот у моего покойника, - снова обратилась ко мне теща, - хорошу
водку на стол подавали. Он только и говорит, бывало: "Лучше ничем меня
откупщик не почти, а водкой почти!"
- Ну, это опять неосновательно, - заметил Бондырев, - пословица
гласит: пей, да ума не пропей, - стало быть, зачем же я из-за водки другие
статьи буду неглижировать?
- Да ведь и он, сударь, не неглижировал, а так только к слову это
говаривал. Он водку-то через куб, для крепости, переганивал...
- Ну, а ваши как дела? - спросил я Бондырева.
- Слава богу, ваше высокоблагородие, слава богу! дай бог здоровья
добрым начальникам, милостями не оставляют... ныне вот под суд отдали!
- Как так?
- Да просто-с. Чтой-то уж, ваше высокоблагородие, будто и не знаете?
чай, и вы тут ручку приложили!
- В первый раз слышу.
- Что ж-с, и тут мудреного нет! известно, не читать же вашим
высокоблагородиям всего, что подписывать изволите!
- Скажите, по крайней мере, за что вы отданы под суд?
- А неизвестно-с. Оно конечно, довольно тут на справку вывели, и
жизнь-то, кажется, наизнанку всю выворотили... одних неисполнительностей
штук до полсотни подыскали - даже подивился я, откуда весь этот сор
выгребли. Да-с; тяжеленька-таки наша служба; губернское-то правление не то
чтоб, как мать, по-родительски тебе спустило, а пуще считает тебя, как бы
сказать, за подкидыша: ты, дескать, такой-сякой, все зараз сделать должен!
- По пословице, Ермолай Петрович, по пословице! - "Свекровь снохе
говорила: сношенька, будет молоть; отдохни - потолки!"
Последние слова произнес неизвестный мне старик, стоявший до сих пор в
углу и не принимавший никакого участия в разговоре. По всему было видно,
что этот новый собеседник принадлежал к числу тех жалких жертв
провинциального бюрократизма, которые, преждевременно созрев под сению
крючкотворства, столь же преждевременно утрачивают душевные свои силы,
вследствие неумеренного употребления водки, и затем на всю жизнь делаются
неспособными ни к какому делу или занятию, требующему умственных
соображений. Он был одет в вицмундир старинного покроя с узенькими
фалдочками и до такой степени порыжелый, что даже самый опытный глаз не мог
бы угадать здесь признаков первобытного зеленого цвета. Но всего
замечательнее в этом человеке был необыкновенный грибовидный его нос, на
котором, как на палитре сочетались всевозможные цвета, начиная от
чисто-телесного и кончая самым темным яхонтовым. Нос этот, как после
оказалось, был источником горьких несчастий и глубоких разочарований для
своего обладателя.
- Это жаль, однако ж, - сказал я Бондыреву, ощущая невольное угрызение
совести при виде человека, которого погибели я сам некоторым образом
содействовал.
- Ничего, ваше высокоблагородие! мы в уголовной-то словно в баньке
выпаримся... еще бодрей после того будем!
- Это истинно так! - пояснил обладатель носа.
- А что, видно, и тебе горловину-то прочистить хочется? - обратился к
нему Бондырев. - Ваше высокоблагородие! позвольте представить! Егор Павлов
Абессаломов, служит у меня в вольнонаемных; проку-то от него, признаться,
мало, так больше вот для забавы, для домашних-с держу... Театров у нас нет,
так по крайности хоть он развлечет.
- Ну уж, нашли какую замену! - презрительно процедила жена.
- А что ж! по деревне, лучше и быть не надо! - продолжал Ермолай
Петрович, - об ину пору он нас, ваше высокоблагородие, до слез мимикой
своей смешит!
- Если его высокоблагородию не гнусно, так я и теперь свое
представление сделать могу! - отрекомендовался Абессаломов, выпрямляясь как
бы пред наитием вдохновения.
- Прикажите, ваше высокоблагородие! Не чем так-то сидеть, так хоть на
диковинки наши посмотрите... катай, Абессаломов!
- "Июля пятого числа"... - начал Абессаломов.
- Нет, стой! Не так рассказываешь! - прервал его Ермолай Петрович, - а
ты коли охотишься рассказывать, так рассказывай делом: и в позицию стань, и
начало сделай! Развозов! марш сюда и ты!
Последние слова относились к молодому человеку, служившему
письмоводителем у Бондырева. Как оказалось впоследствии, он должен был в
некоторых местах подавать Абессаломову реплику, через что представлению
сообщалась особенная живость и вместе с тем усугублялся комизм. Очевидно,
что кто-то (чуть ли даже не сам Бондырев) с любовью работал над этой
потехой, чтоб возвести ее от простого рассказа до степени драматической
пьесы.
Абессаломов стал в позицию, то есть выдвинул вперед одну ногу, правую
руку отставил наотмашь и, выпрямившись всем корпусом, голову закинул
несколько назад. Все присутствующие улыбались, а некоторые даже откровенно
фыркали, заранее предвкушая предстоящее им наслаждение. Абессаломов начал:
НЕВЫГОДНЫЙ НОС
(Интермедия в лицах)
Милостивые господа и госпожи! имею доложить вам о происшествии,
которого удивительность равняется лишь его необыкновенности!
Смех в аудитории
Источником как сего происшествия, так и других многих от него зол
текущих, есть сей самый нос (теребит себя за нос), который зде предстоит
пред вами! А в чем сие происшествие, тому следуют пункты.
"Ишь ты! по пунктам!" - раздается в аудитории. Смех усиливается.
Июля пятого числа 18** года, в девять часов утра, следовал я, по
издревле принятому еще предками нашими обычаю, на службу. Необходимо,
однако, предварительно доложить вашим благородиям, что с самого с Петра и
Павла, неизвестно от каких причин, подвергнулся я необыкновенной тоске. То
есть тоска не тоска, а тянет вот, тянет тебя целый день, да и вся недолга.
Даже жена удивлялась. "Чтой-то, говорит, душечка (она у меня в пансионе
французскому языку обучалась, так нежное-то обращение знает)! Чтой-то,
говорит, душечка! на тебя даже смотреть словно тошно - ты бы хоть водочки
выпил!" - "Худо, - говорю я, - худо это, Прасковья Петровна! это большое
несчастье обозначает!.." Однако ж выпил в ту пору маленько водочки - оно и
поотлегло!
Вот только наступило это пятое число. Не успел я выйти на улицу, как
идет мне встречу некоторый озорник, идет и очи на меня пучит. "Вот,
говорит, нос! для двух рос, а одному достался!"
Взрыв хохота в аудитории.
Однако я ничего, пошел своей дорогой и даже подумал про себя: "Погоди,
брат! не больно прытко! может, у тебя и рыло-то все наизнанку выворотит".
Не успел я это, государи мои, подумать, как встречается со мной другой
озорник. "А позвольте, говорит, милостливый государь! известно ли вам, что
у вас на лице состоит феномен?" И все это, знаете, с усмешкой, и рожа-то у
него поганым манером от смеху перекосилась... "Милостливый государь!" -
сказал я, начиная обижаться. "Да нет, говорит, вы и сами не понимаете,
каким обладаете сокровищем... да господа англичане миллион рублей вам
дадут, ежели вы позволите им отрезать... ваш нос!"
Развозов. А что ж, это ведь правда: нос-то у тебя именно феномен!
Абессаломов. Отстань ты... дай говорить!.. Ну-с, отвязался он от меня
коё-как, и пришлось мне после того мимо резиденции их превосходительства
идти. А их превосходительство, как на грех, на ту пору чай на балконе
кушали... Ну, занятиев у них никаких тогда не случилось, смотрели, значит,
больше по сторонам, да смотревши и узрели меня, многогрешного. Вскипели.
"Что это, говорят, за чиновник? Какой у него противный нос!" Не спорю я...
не прекословлю! Точно, что нос мой в присутственном месте терпим быть не
может! Однако терпели же меня двадцать пять лет, да и их
превосходительство, может, от праздности только заметили... а вышло совсем
наоборот-с. Пересказали, должно быть, эти слова мои завистники; только сижу
я в этот самый день в присутствии, приходит наш председательствующий, и
часа через два, что бы вы думали, я слышу? (С расстановкой). Что о моем,
государи мои, увольнении уж и постановление состоялось!
Развозов. Однако живо же они тебя обработали.
Абессаломов. Спешным журналом-с. Даже законом предписанных форм не
соблюли, потому что в законах именно строжайше повелено никаких штрафов не
налагать, а кольми паче насильственному умертвию не предавать, не
истребовав предварительно объяснения!
Развозов. В чем же, однако, объяснения от тебя требовать?
Абессаломов. Все же-с! а если не в чем мне объясняться, так тем
паче-с! Ведь это обидно... я не один... тут все потомство мое, можно
сказать, из-за носа страждет! В законах именно сказано, чтоб на лицо не
взирать!
Развозов. Ты это оставь. Это не наша инстанция. Так даже скажу: если и
напредки тебе на этот счет языком побаловать захочется, так ты вспомни
пословицу: язык мой - враг мой, и, вспомнивши, плюнь. Я тридцать пять лет
служу (Развозову было всего лет двадцать пять), и то все кругом да около
хожу, а в центру ни в жизнь еще не попадал!
Абессаломов. Вот-с, прихожу я после того домой. Человек я детный; жена
у меня золотушная, так каждый год все либо дочку, либо сынка подарит...
Развозов. И все, чай, с такими же носами?
Абессаломов. Как можно - сохрани бог! старшенькая у меня дочь,
Наташенька, совсем даже схожего со мной ничего не имеет... красавица! Так
прихожу я это домой! "Ну, говорю, жена! Бог милости прислал!" - "А что
так?" - "Да так, говорю, ездил в пир Кирило, да подарен там в рыло...
уволен, брат, вчистую!"
Общий хохот; Абессаломов, в волнении, не может некоторое время
продолжать.
И вот-с, стали мы после того жить да поживать, да добра наживать;
живем, нече сказать, богато, со двора покато, за что ни хватись, за всем в
люди покатись; запасов всяких многое множество, а пуще всего всякого нета
запасено с самого с лета. Жена скоро покойницей стала, бо для нас время
гладно настало, а дочек-красоток люди приютили, бо родители им
продовольствие прекратили, а затем остаюсь, без дальнейших слов, покорный
ваш слуга Егор Павлов Абессаломов.
Общие рукоплескания; жена станового презрительно усмехается.
Окончив представление, Абессаломов немедленно подошел к подносу с
закуской и сряду выпил три рюмки водки; после того он удалился в угол и,
сев на стул, почти мгновенно заснул.
- А что, ваше высокоблагородие! - обратился ко мне Бондырев, - вот вы
и в столицах изволили быть, а этакого в своем роде дарования и там, чай, со
свечкой поищешь!
Но я не отвечал ни слова на этот вопрос, потому что впечатление,
произведенное на меня этим странным существом и его рассказом, было из
самых тяжелых. Несмотря на грубо комический колорит рассказа, видно было,
что весь тон его фальшивый, и что за ним слышится нечто до того похожее на
страдание, что невозможно и непозволительно было увлечься этою мнимою
веселостью. Вообще, если Ермолай Петрович рассчитывал на то, чтоб
позабавить меня, то далеко не достиг своей цели, и день мой был
окончательно испорчен этим представлением. Я ехал сюда измученный моим
одиночеством; все существо мое было настроено к принятию тех благодатных,
светлых впечатлений, которые, бог весть почему, в известные дни и эпохи
неотразимо и неизменно носятся над душой, но странное "представление" мигом
разрушило это светлое, гармоническое настроение. Так иногда случается, что
в правильное и совершенно плавное течение жизни вдруг врезывается
обстоятельство в полном смысле слова ей постороннее, и врезывается с такой
силой, что не только заставляет принять себя, но и деспотически подчиняет
себе весь строй этой жизни.
III
Начинало уже смеркаться, когда мы приехали на станцию. По селу и там и
сям бродили группы подгулявших крестьян, а перед станционным домом стояла
даже целая толпа народу.
- Верно, что-нибудь случилось! - еще издали заметил мне Бондырев,
указывая на толпу.
И действительно, толпа, казалось, тревожно выжидала нашего приезда.
Едва успели мы выйти из саней, как все это вдруг заговорило и беспорядочно
замахало руками. Из избы долетали до нас звуки того унылого голошенья,
услышав которое даже самый опытный наблюдатель не в состоянии бывает
определить, что скрывается за этими взвизгиваньями и завываньями: искреннее
ли чувство или простой формализм.
- Что случилось? - спросил Бондырев.
- Петруха... Петруха... - раздалось в толпе.
Сердце мое болезненно дрогнуло.
- Племянник у нас бежал, ваше благородие! - отвечал, выступая вперед,
один из сыновей дедушки.
- Рекрут, что ли?
- Рекрут, ваше благородие.
- Ах, шельмы вы этакие! - и снисхождения-то вам сделать нельзя!
- Имают его, ваше благородие! сам отец пошел, - робко проговорил дядя
Петруни.
- Да, изымают, держи карман! А не было ли у него на селе любезной? -
спросил Бондырев, чутьем угадывая истину.
- Маврушка Савельева, чай, знает! - молвил кто-то в толпе.
- Что ты! перекрестись! - почти завопил, протискиваясь сквозь толпу,
седой старик, должно быть, отец Мавруши, - ничем моя Маврушка тутотка не
причастна, ваше благородие.
- Ишь ты какое дело случилось! - снова начал дядя Петруни, - ничем мы,
кажется, его не изобидели, а он вот что с нами сделал!
- А вот мы это после разберем! - отвечал Бондырев и, обращаясь к
толпе, промолвил: - Чтоб был у меня рекрут найден! все марш в лес искать!
И, сказав это, величественным шагом потек в избу порасправить в тепле
свое белое тело.