Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 2

идти с тобою". Андрей, говорит летописец, принял совет их, исполнился высокоумия, сильно рассердился, надеясь на плотскую силу, огородившись множеством войска, разжегся гневом, призвал мечника своего Михна и наказал ему: "Поезжай к Ростиславичам и скажи им: не ходите в моей воле, так ступай же ты, Рюрик, в Смоленск к брату, в свою отчину; Давыду скажи: ты ступай в Берлад, в Русской земле не велю тебе быть; а Мстиславу молви: ты всему зачинщик, не велю тебе быть в Русской земле". Мстислав, по словам летописца, смолоду привык не бояться никого, кроме одного бога: он велел Андрееву послу остричь перед собою голову и бороду и отослал его назад к Андрею с такими словами: "Ступай к своему князю и скажи от нас ему: мы до сих пор почитали тебя, как отца, по любви, но если ты прислал к нам с такими речами не как к князю, но как к подручнику и простому человеку, то делай, что замыслил, а бог нас рассудит". Роковое слово подручник, в противоположность князю, было произнесено, южные князья поняли перемену в обхождении с ними северного самовластца, поняли, что он хочет прежние родственные отношения старшего к младшим заменить новыми, подручническими, не хочет более довольствоваться только тем, чтоб младшие имели его, как отца, по любви, но хочет, чтоб они безусловно исполняли его приказания, как подданные. Андрей опал в лице, когда услышал от Михна ответ Мстиславов, и велел тотчас же собирать войско: собрались ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, новгородцы и рязанцы; Андрей счел их и нашел 50000, он послал с ними сына своего, Юрия, да воеводу Бориса Жидиславича с таким наказом: "Рюрика и Давыда выгоните из моей отчины, а Мстислава схватите и, не делая ему ничего, приведите ко мне". Умен был князь Андрей, говорит летописец, во всех делах и доблестен, но погубил смысл свой невоздержанием и, распалившись гневом, сказал такие дерзкие слова. Когда рать Андреева шла мимо Смоленска, то князь тамошний, Роман, принужден был отпустить с нею свои полки и сына на родных братьев, потому что был в руках Андреевых; князьям полоцким, туровским, пинским и городенским так же велено было идти всем; в земле Черниговской присоединились к Андреевой рати Ольговичи, потом подошли Юрьевичи, Михаил и Всеволод, племянники их Мстислав и Ярополк Ростиславичи, Владимир Глебович из Переяславля, берендеи, Поросье; всех князей было больше двадцати. Они перешли Днепр и въехали в Киев беспрепятственно, потому что Ростиславичи не затворились в этом городе, но разъехались каждый в свои прежние волости: Рюрик затворился в Белгороде, Мстислава с Давыдовым полком затворили в Вышгороде, а сам Давыд поехал в Галич просить помощи у князя Ярослава. Старшим летами и племенем между всеми союзными князьями был Святослав Всеволодович черниговский, почему и получил главное начальство над всею ратью; он отрядил сперва к Вышгороду Всеволода Юрьевича с Игорем Святославичем северским и другими младшими князьями. Когда они подошли к городу, то Мстислав Ростиславич выстроил свои полки и выехал против неприятеля; с обеих сторон сильно желали боя, и стрельцы уже начали свое дело; Андреева рать была расположена тремя отделами: с одной стороны, стояли новгородцы, с другой - ростовцы, а в середине их - Всеволод Юрьевич с своим полком; Мстислав, видя, что его стрельцы смешались уже с неприятельскими ратниками, погнал вслед за ними, закричал дружине: "Братья! Ударим с божиею помощию и святых мучеников Бориса и Глеба". Они смяли средний полк Всеволодов и смешались с неприятелем, который обхватывал со всех сторон малочисленную дружину; встало страшное смятение, говорит летописец, слышались стоны, крики, какие-то странные голоса, раздавался треск копий, звук мечей, в густой пыли нельзя было различить ни конного, ни пешего; наконец после сильной схватки войска разошлись, много было раненых, но мертвых немного. После этой битвы младших князей подступили к Вышгороду все остальные старшие со своими полками; каждый день делались приступы; Мстислав много терял своих добрых воинов убитыми и ранеными, но не думал о сдаче. Таким образом, девять недель стояли уже князья под Вышгородом, когда явился Ярослав Изяславич луцкий со всею Волынского землею; он пришел искать себе старшинства, но Ольговичи не хотели уступить ему Киева. Тогда он завел переговоры с Ростиславичами: те уступили ему Киев, и он отправился к Рюрику в Белгород. Страх напал на Андреевых союзников, они говорили, что Ростиславичи непременно соединятся с галичанами и черными клобуками и нападут на них; в войске наступило страшное смятение, и, не дождавшись света, все бросилось переправляться через Днепр, причем много людей перетонуло. Мстислав, увидевши всеобщее бегство, выехал с дружиною из Вышгорода и ударил на неприятельский стан, где взял много пленников. Так возвратилась вся сила Андрея, князя суздальского, говорит летописец; собрал он все земли и войску его не было числа; пришли они с высокомыслием и со смирением отошли в домы свои. Причина такого неожиданного успеха Ростиславичей ясна из рассказа летописца. Огромная рать пришла в надежде на верный успех и с первого же раза увидала, что успех этот должен быть куплен большим трудом - это уже одно обстоятельство должно было произвести упадок духа в войске осаждающих; известно из последующих событий, что северное народонаселение вовсе не отличалось воинским духом; смоленские полки бились поневоле; нельзя думать, чтоб и новгородцы сражались с большою охотою, равно как и князья полоцкие, туровские, пинские, городенские, которым решительно было все равно, кто победит - Андрей или Ростиславичи; Юрьевичи не могли усердно сражаться в угоду брату, с которым вовсе не были в дружеских отношениях, особенно когда видели, что двое князей - черниговский и волынский - спорят, кому должен достаться Киев; можно думать, что Андрей обещал Киев Святославу черниговскому, а если не обещал никому, то ни один из князей не знал, кто воспользуется победою суздальского князя над Ростиславичами, на кого из них северный самовластец бросит благосклонный взгляд, то ясно, как это незнание должно было ослаблять усердие князей; и вот когда увидали, что волынский князь перешел на сторону Ростиславичей, когда, следовательно, он с Рюриком мог ударить на осаждающих, с одной стороны, от Белгорода, Мстислав - из Вышгорода, Давыд мог явиться с галицкою помощью и черные клобуки перейти на сторону Ростиславичей, то неудивительно, что ужас напал на сборную Андрееву рать, и она бросилась бежать за Днепр.

    Ростиславичи после победы исполнили свое обещание, положили старшинство на Ярослава и дали ему Киев, но он недолго сидел здесь спокойно: Святослав Всеволодович черниговский прислал сказать ему: "Вспомни прежний наш уговор, на чем ты мне целовал крест; ты мне говорил: если я сяду в Киеве, то я тебя наделю, если же ты сядешь в Киеве, то ты меня надели; теперь ты сел - право ли, криво ли - надели же меня". Ярослав велел отвечать ему: "Зачем тебе наша отчина? Тебе эта сторона не надобна". Святослав прислал опять сказать ему на это: "Я не венгерец и не лях, мы все одного деда внуки, и сколько тебе до него, столько же и мне (т. е. я имею одинаковую с тобой степень старшинства на родовой лествице); если не хочешь исполнять старого договора, то твоя воля". В то время, когда Мстиславичи боролись с новыми стремлениями, явившимися на севере, отстаивали родовые отношения между старшим князем и младшими, в то самое время, с другой стороны, они должны были вести борьбу с князем, для которого они сами являлись нововводителями, нарушителями старого порядка вещей, с князем, который стоит не только за родовые отношения между старшим и младшими князьями, но напоминает об единстве всего потомства Ярославова, борется за общность владения всею Русскою землею, тогда как Мстиславичи хотят удержать Киев навсегда за собою. Черниговский князь. видя, что Ярослав не хочет вспоминать старинных уговоров, решился по примеру отца и дяди попытаться силою овладеть Киевом; время было благоприятное: Андрей утратил свое влияние на юг; Ростиславичи, силою обстоятельств вынужденные признать старшинство Ярослава, равнодушны к нему, Юрьевичи также; и вот Святослав, соединясь с братьею, явился нечаянно под Киевом; Ярослав, боясь затвориться в городе один, побежал в Луцк, а черниговский князь въехал в Киев, захватил все имение Ярославово, жену его, сына, всю дружину и отослал в Чернигов. Но он сам не мог долго оставаться в Киеве, потому что двоюродный брат его, Олег Святославич, напал на Черниговскую волость, желая, как видно, быть здесь преемником Святослава. Но последний, занявши Киев нечаянно (изъездом), не надеялся окончательно утвердиться здесь, боялся судьбы Изяслава Давыдовича и потому не хотел уступить прежней волости двоюродному брату: он пошел на Олега, пожег его волость, наделал по обычаю много зла, а между тем Ярослав, узнав. что Киев стоит без князя, приехал опять и в сердцах задумал взять на киевлянах то, что отнято было у него Святославом: "Вы подвели на меня Святослава, - сказал он им, - так промышляйте, чем выкупить княгиню и сына". Когда киевляне не знали, что ему на это отвечать, то он велел грабить весь Киев, игуменов, попов, монахов, монахинь, иностранцев, гостей, даже кельи затворников. Святослава было ему не чего бояться: тот, сбираясь идти на Олега, помирился с Ярославом, чтоб свободнее защищать свою верную волость В это время Ростиславичи вошли опять в сношения с Андреем: они, вероятно, знали или по крайней мере должны были догадываться, как неприятно смотрел он на то, что Киев достался опять враждебному племени Изяславичей, которое не думало признавать его старшинства, и потому решились послать к нему с просьбою, чтобы помог овладеть Киевом опять брату их Роману, против которого он не мог питать вражды: "Подождите немного, - велел отвечать им Андрей, - послал я к братье своей в Русь; как придет мне от них весть, тогда дам вам ответ". Из этих слов видно, что Андрей не хотел оставлять в покое юга, сносился с братьями. вероятно, замышляя там новые перемены, и Ростиславичи спешили хлопотать о том, чтоб эти перемены были к их выгоде. Но Андрей не дождался вестей от братьев.

    Мы видели, что Андрей выгнал из своей волости старых бояр отцовских и окружил себя новыми, видели также, каким повелительным тоном говорил Андрей даже и с князьями: можем заключить, что он был повелителен и строг с окружавшими его; так, он казнил смертью одного из ближайших родственников своих по жене, Кучковича; тогда брат казненного, Яким, вместе с зятем своим Петром и некоторыми другими слугами княжескими решился злодейством освободиться от строгого господина. Мы знаем также, что русские князья принимали к себе в службу пришельцев из разных стран и народов; Андрей подражал в этом отношении всем князьям, охотно принимал пришельцев из земель христианских и нехристианских, латинов и православных, любил показывать им свою великолепную церковь Богоматери во Владимире, чтоб иноверцы видели истинное христианство и крестились, и многие из них крестились действительно. В числе этих новокрещенных иноземцев находился один яс, именем Анбал: он пришел к Андрею в самом жалком виде, был принят в княжескую службу, получил место ключника и большую силу во всем доме; в числе приближенных к Андрею находился также какой-то Ефрем Моизич, которого отчество - Моизич, или Моисеевич, указывает на жидовское происхождение. Двое этих-то восточных рабов выставлены летописцем вместе с Кучковичем и зятем его, как зачинщики дела, всех же заговорщиков было двадцать человек; они говорили: "Нынче казнил он Кучковича, а завтра казнит и нас, так промыслим об этом князе!" Кроме злобы и опасения за свою участь, заговорщиков могла побуждать и зависть к любимцу Андрееву, какому-то Прокопию. 28 июня 1174 года, в пятницу, в обеднюю пору, в селе Боголюбове, где обыкновенно жил Андрей, собрались они в доме Кучкова зятя, Петра, и порешили убить князя на другой день, 29 числа, ночью. В условленный час заговорщики вооружились и пошли к Андреевой спальне, но ужас напал на них, они бросились бежать из сеней, зашли в погреб, напились вина и, ободрившись им, пошли опять на сени. Подошедши к дверям спальни, один из них начал звать князя: "Господин! Господин!", чтоб узнать, тут ли Андрей. Тот, услышавши голос, закричал: "Кто там?" Ему отвечали: "Прокопий". "Мальчик! - сказал тогда Андрей спавшему в его комнате слуге, - ведь это не Прокопий?" Между тем убийцы, услыхавши Андреев голос, начали стучать в двери и выломили их. Андрей вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем (он принадлежал св. Борису), но меча не было. Ключник Анбал украл его днем из спальни. В это время, когда Андрей искал меча, двое убийц вскочили в спальню и бросились на него, по Андрей был силён и уже успел одного повалить, как вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который лежал на земле, потом бросились на Андрея; тот долго отбивался, несмотря на то что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями: "Нечестивцы! - кричал он им, - зачем хотите сделать то же, что Горясер (убийца св. Глеба)? Какое я вам зло сделал? Если прольете кровь мою на земле, то бог отомстит вам за мой хлеб". Наконец, Андрей упал под ударами; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и пошли вон из спальни, дрожа всем телом, но, как скоро они вышли, Андрей поднялся на ноги и пошел под сени, громко стоная; убийцы услыхали стоны и возвратились назад, один из них говорил: "Я сам видел, как князь сошел с сеней". "Ну так пойдемте искать его", - отвечали другие; войдя в спальню и видя, что его тут нет, начали говорить: "Погибли мы теперь! Станем искать поскорее". Зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу: Андрей сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть продолжительна с ослабевшим от ран князем: Петр отсек ему руку, другие прикончали его.

    Порешивши с князем, заговорщики пошли - убили любимца его, Прокопия; потом пошли на сени, вынули золото, дорогие камни, жемчуг, ткани и всякое имение, навьючили на лошадей и до света отослали к себе по домам, а сами разобрали княжое оружие и стали набирать дружину, боясь, чтоб владимирцы не ударили на них; для отнятия у последних возможности к этому они придумали также завести смуту в городе, произвести рознь, вражду между гражданами, для чего послали сказать им: "Не сбираетесь ли вы на нас? Так мы готовы принять вас и покончить с вами; ведь не одною нашею думою убит князь, есть и между вами наши сообщники". Владимирцы отвечали: "Кто с вами в думе, тот пусть при вас и останется, а нам не надобен". Убийцы, впрочем, боялись напрасно. Владимирцы не двинулись на них: без князя в неизвестности о будущей судьбе, не привыкши действовать самостоятельно, они не могли ничего предпринять решительного, дожидались, что начнут старшие города, а между тем безначалие везде произвело волнения, грабежи; мы видели, что убийцы начали расхищение казны княжеской; вслед за ними явились на княжий двор жители Боголюбова и остальные дворяне, пограбили, что осталось от заговорщиков, потом бросились на церковных и палатных строителей, призванных Андреем в Боголюбов, пограбили их; грабежи и убийства происходили по всей волости; пограбили и побили посадников княжеских, тиунов, детских, мечников; надежда добычи подняла и сельских жителей: они приходили в города и помогали грабить. Грабежи начались и во Владимире, но прекратились, когда священники с образом богородицы стали ходить по городу. По словам летописца, народ грабил и бил посадников и тиунов, не зная, что, где закон, там и обид много; эти слова показывают, что при Боголюбском, точно, было много обид на севере.

    Во время этих смут тело убитого князя оставалось непогребенным; в первый же день после убийства преданный покойному слуга Кузьма Киевлянин пошел на княжий двор и, видя, что тела нет на том месте, где был убит Андрей, стал спрашивать: "где же господин?" Ему отвечали: "Вон лежит выволочен в огород, да ты не смей брать его: все хотят выбросить его собакам, а если кто за него примется, тот нам враг, убьем и его". Кузьма пошел к телу и начал плакать над ним: "Господин мой, господин мой! Как это ты не почуял скверных и нечестивых врагов, когда они шли на тебя? Как это ты не сумел победить их: ведь ты прежде умел побеждать полки поганых болгар?" Когда Кузьма плакался над телом, подошел к нему ключник Анбал. Кузьма, взглянувши на него, сказал: "Анбал, вражий сын! Дай хоть ковер или что-нибудь подослать и прикрыть господина нашего". "Ступай прочь, - отвечал Анбал, - мы хотим бросить его собакам". "Ах, ты, еретик, - сказал ему на это Кузьма, - собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в каком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит, "о прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь". Анбал усовестился и сбросил ковер и корзно; Кузьма обвертел тело и понес его в церковь. Но когда стал просить, чтоб отворили ему ее, то ему отвечали: "Брось тут в притворе, вот носится, нечего делать", - уже все были пьяны. Кузьма стал опять плакаться: "Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят; бывало, придет гость из Царя-города или из иной какой страны, из Руси ли, латынец, христианин или поганый, прикажешь: поведите его в церковь, в ризницу, пусть посмотрит на истинное христианство и крестится, что и бывало, крестилось много; болгары и жиды и всякая погань, видевши славу божию и украшение церковное, сильно плачут по тебе, а эти не пускают тебя и в церковь положить". Поплакавши, Кузьма положил тело в притворе, покрыв корзном, и здесь оно пролежало двое суток. На третий день пришел козмодемьянский игумен Арсений и сказал: "Долго ли нам смотреть на старших игуменов, и долго ли этому князю лежать? Отоприте церковь, отпою над ним и положим его в гроб; когда злоба эта перестанет, придут из Владимира и понесут его туда". Пришли клирошане боголюбские, внесли тело в церковь, положили в каменный гроб и отпели с Арсением. На шестой уже день, когда волнение утихло во Владимире, граждане сказали игумену Феодулу и Луке, демественнику Богородичной церкви: "Нарядите носильщиков, поедем, возьмем князя и господина нашего Андрея", а протопопу Микулице сказали: "Собери всех попов, облачитесь в ризы и выходите перед Серебряные ворота с святою богородицею, тут и дожидайтесь князя". Феодул исполнил их волю: с клирошанами Богородичной церкви и с некоторыми владимирцами поехал в Боголюбов и, взявши тело, привез во Владимир с честию и с плачем великим. Увидавши издали княжеский стяг, который несли перед гробом, владимирцы, оставшиеся ждать у Серебряных ворот, не могли удержаться от рыданий и начали приговаривать: "Уже не в Киев ли поехал ты, господин наш, в ту церковь у Золотых ворот, которую послал ты строить на великом дворе Ярославовом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как и ворота эти Золотые, да будет память всему отчеству моему". Андрея похоронили в построенной им церкви Богородичной (1174 г.).

    Как скоро весть о смерти Андреевой разнеслась по волости, то ростовцы, суздальцы, переяславцы и вся дружина от мала до велика съехались во Владимир и сказали: "Делать нечего, так уже случилось, князь наш убит, детей у него здесь нет, сынок его молодой - в Новгороде, братья - в Руси; за каким же князем нам послать? Соседи у нас князья муромские и рязанские, надобно бояться, чтоб они не пришли на нас внезапно ратью; пошлем-ка к рязанскому князю Глебу (Ростиславичу), скажем ему: "Князя нашего бог взял, так мы хотим Ростиславичей Мстислава и Ярополка, твоих шурьев" (сыновей старшего сына Юриева). Они забыли, говорит летописец, что целовали крест князю Юрию, посадить у себя меньших сыновей его, Михаила и Всеволода, нарушили клятву, посадили Андрея, а меньших его братьев выгнали, и теперь после Андрея не вспомнили о своей прежней клятве, но все слушали Дедильца да Бориса - рязанских послов. Как было решено, так и сделано: поцеловали образ богородицы и послали сказать Глебу: "Твои шурья будут нашими князьями, приставь к нашим послам своих и отправь всех вместе за ними в Русь". Глеб обрадовался такой чести, что выбрали его шурьев в князья, и отправил к ним послов в Чернигов, где они тогда жили. Послы от северной дружины сказали Ростиславичам: "Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не хотим". Эти другие были младшие Юрьевичи, Михаил и Всеволод, которые тогда находились также в Чернигове, как видно, все четверо, и дяди и племянники, прибежали вместе с Святославом из-под Вышгорода и не смели после того возвратиться в прежние свои волости на Поросьи. Ростиславичи отвечали послам: "Помоги бог дружине, что не забывает любви отца нашего", но, несмотря на то, что звали их одних, они не захотели ехать без дядей Юрьевичей и сказали: "Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все четверо: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое". Наперед поехали двое - Михаил Юрьевич и Ярополк Ростиславич; Михаилу дали старшинство, причем все целовали крест из рук черниговского епископа. Когда князья приехали в Москву, то ростовцы рассердились, узнавши, что вместе с Ростиславичем приехал и Юрьевич; они послали сказать Ярополку: "Ступай сюда", а Михаилу - "Подожди немного на Москве". Ярополк тайком от дяди поехал к Переяславлю, где стояла тогда вся дружина, выехавшая навстречу к князьям, а Михаил, узнав, что Ростиславич отправился по ростовской дороге, поехал во Владимир и затворился здесь с одними гражданами, потому что дружина владимирская в числе 1500 человек отправилась также в Переяславль по приказанию ростовцев. Здесь вся дружина поцеловала крест Ярополку и отправилась с ним ко Владимиру выгонять оттуда Михаила. Ко всем силам земли Ростовской присоединились полки муромские и рязанские, окрестности были пожжены, город обложен. Что же заставило владимирцев, не привыкших к самостоятельной деятельности, воспротивиться приговору старших городов, взять себе особого князя и отстаивать его против соединенных сил всей земли Ростовской и Рязанской? К этому принудила их явно высказавшаяся вражда старого города Ростова, который с ненавистью смотрел на свой пригород, населенный большею частию людьми простыми, ремесленными, жившими преимущественно от строительной деятельности князя Андрея, и, несмотря на то, похитивший у старого города честь иметь у себя стол княжеский. Ростовцы и суздальцы говорили: "Пожжем Владимир или пошлем туда посадника: то наши холопы каменщики". Нельзя не заметить также, что здесь, в этих словах, слышится преимущественно голос высшего разряда ростовских жителей - бояр, дружины вообще, которая, как видно, особенно не любила Андрея за нововведения. Как бы то ни было, важно было начало борьбы между старыми и новыми городами, борьбы, которая должна была решить вопрос: где утвердится стол княжеский - в старом ли Ростове или новом Владимире, от чего зависел ход истории на севере. Заодно с Владимиром, как следует ожидать, были и другие новые города. Переяславцы хотели также Юрьевичей и поневоле признали Ростиславичей. Семь недель владимирцы отбивались от осаждающих. Наконец, голод принудил их сказать Михаилу: "Мирись либо промышляй о себе". Михаил отвечал: "Вы правы: не погибать же вам для меня" и поехал из города назад в Русь; владимирцы проводили его с плачем великим, говорит летописец. По отъезде Михаила они заключили договор с Ростиславичами, те поклялись что не сделают никакого зла городу, после чего владимирцы отворили ворота и встретили князей со крестами; в Богородичной церкви заключен был окончательный договор: во Владимире оставался княжить младший Ростиславич, Ярополк, а в Ростове старший, Мстислав. Таким образом, благодаря мужеству владимирцев торжество ростовцев было неполное: правда, стол старшего брата поставлен был у них, но зато ненавистный пригород, Владимир, получил своего князя, а не посадника из Ростова. Но ростовцы и особенно бояре, принужденные уступить требованиям владимирцев, продолжали враждовать к последним и вызвали их к возобновлению борьбы, столь важной для судеб севера. Южные волости нередко испытывали неудобство от перемещения князей, когда новые князья приводили с собою свою дружину, своих слуг, которым раздавали разные должности, и те спешили обогащаться за счет граждан, зная, что недолго среди них останутся; теперь север в свою очередь испытал то же неудобство: Ростиславичи приехали в Ростовскую область с дружинниками, набранными на юге, и роздали им посаднические должности; эти русские (т. е. южнорусские) детские, как называет их летописец, скоро стали очень тяжки для народа судебными взысками и взятками, но владимирцы терпели не от одних русских детских; князья, говорит летописец, были молоды, слушались бояр, а бояре получали их как можно больше брать, и вот взяли они из церкви Владимирской богородицы золото и серебро, в первый же день отобрали ключи от ризницы, отняли город и все дани, которые назначил для этой церкви князь Андрей. Видно, что, кроме корыстолюбия, здесь действовала ненависть к памяти Андрея, ко всему им сделанному: хотели ограбить Владимирский собор - великолепный памятник, который оставил по себе Андрей. Грабеж церквей позволяли себе князья и дружины их только в завоеванных городах; легко после этого понять, как должны были смотреть владимирцы на ограбление своего собора, лучшего украшения, которым так гордился их город; они стали сбираться и толковать: "Мы приняли князей на всей нашей воле, они крест целовали, что не сделают никакого зла нашему городу, а теперь они точно не в своей волости княжат, точно не хотят долго сидеть у нас, грабят не только всю волость, но и церкви; так промышляйте, братья!" Из этих слов видно как будто, что владимирцы не только оскорблялись тем, что князья поступают с их волостью, как с завоеванною, но еще боялись, что Ярополк, ограбивши волость, уйдет от них и ростовцы пришлют к ним своего посадника: "Князь поступает так, как будто не хочет сидеть у нас", - говорили они. Но по старой привычке владимирцы прежде обратились к старшим городам - Ростову и Суздалю - с жалобою на свою обиду; ростовцы и суздальцы на словах были за них, а на деле нисколько не думали за них вступаться; бояре же крепко держались за Ростиславичей, прибавляет летописец и тем опять дает знать, что преимущественно боярам хотелось вести дела в противность тому, как шли они при Андрее. Тогда владимирцы, видя явное недоброжелательство старших городов и бояр, решились вместе с переяславцами действовать собственными силами и послали в Чернигов сказать Михаилу: "Ты старший между братьями: приходи к нам во Владимир; если ростовцы и суздальцы задумают что-нибудь на нас за тебя, то будем управляться с ними как бог даст и святая богородица". Михаил с братом Всеволодом и с Владимиром Святославичем, сыном черниговского князя, отправился на север, но едва успел он отъехать верст 11 от Чернигова, как сильно занемог и больной приехал в Москву, где дожидался его отряд владимирцев с молодым князем Юрием Андреевичем, сыном Боголюбского, который жил у них, будучи изгнан из Новгорода. Между тем Ростиславичи, узнав о приближении Михаила, советовались в Суздале с дружиною, что делать. Решено было, чтоб Ярополк шел с своим войском против Юрьевичей к Москве, биться с ними и не пускать ко Владимиру. Михаил сел обедать, когда пришла весть, что племянник Ярополк идет на него; Юрьевичи собрались и пошли по владимирской дороге навстречу неприятелю, но разошлись с Ярополком в лесах, тогда москвичи, услыхавши, что Ярополк, миновав их войско, продолжает идти к Москве, возвратились с дороги от Михаила для оберегания своих домов, а Ярополк, видя, что разошелся с Михаилом, пошел от Москвы вслед за ним, послав, между тем, сказать брату Мстиславу в Суздаль: "Михалко болен, несут его на носилках и дружины у него мало; я иду за ним, захватывая задние его отряды, а ты, брат, ступай поскорее к нему навстречу, чтоб он не вошел во Владимир". Мстислав объявил об этой вести дружине и на другой день рано выехал из Суздаля, помчался быстро, точно на зайцев, так что дружина едва успевала за ним следовать, и в пяти верстах от Владимира встретился с Юрьевичами; полк Мстиславов, готовый к битве, в бронях, с поднятым стягом вдруг выступил от села Загорья; Михаил начал поскорее выстраивать свое войско, а враги шли на него с страшным криком, точно хотели пожрать его дружину, по выражению летописца. Но эта отвага была непродолжительна: когда дошло до дела и стрельцы начали перестреливаться с обеих сторон, то Мстиславова дружина, не схватившись ни разу с неприятелем, бросила стяг и побежала; Юрьевичи взяли много пленных, взяли бы и больше, но многих спасло то, что победители не могли различать, кто свои и кто чужие; Мстислав убежал в Новгород; Ярополк, узнавши о его поражении, побежал в Рязань, но мать их и жены попались в руки владимирцам. С честию и славою вступил Михаил во Владимир; дружина и граждане, бывшие в сражении, вели пленников. Первым делом Юрьевича было возвращение городов, отнятых у Богородичной церкви Ярополком; и была, говорит летописец, радость большая во Владимире, когда он увидал опять у себя великого князя всей Ростовской земли. Подивимся, продолжает тог же летописец, чуду новому, великому и преславному божия матери, как заступила она свой город от великих бед и граждан своих укрепляет: не вложил им бог страха, не побоялись двоих князей и бояр их, не посмотрели на их угрозы, семь недель прожили без князя, положивши всю надежду на святую богородицу и на свою правду. Новгородцы, смольняне, киевляне и полочане и все власти как на думу на веча сходятся, и на чем старшие положат, на том и пригороды станут, а здесь город старый - Ростов и Суздаль, и все бояре захотели свою правду поставить, а не хотели исполнять правды божией, говорили: "Как нам любо, так и сделаем: Владимир - пригород наш". Воспротивились они богу и святой богородице и правде божией, послушались злых людей, ссорщиков, не хотевших нам добра по зависти. Не сумели ростовцы и суздальцы правды божией исправить, думали, что они старшие, так и могут делать все по своему, но люди новые, худые владимирские, уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться, сказали: "Либо Михаила князя себе добудем, либо головы свои сложим за святую богородицу и за Михаила князя". И вот утешил их бог и св. богородица: прославлены стали владимирцы по всей земле за их правду.

    Скоро явились во Владимир к Михаилу послы от суздальцев: "Мы, князь, - говорили они, - не воевали против тебя с Мстиславом, а были с ним одни наши бояре: так не сердись на нас и приезжай к нам". Михаил поехал в Суздаль, оттуда в Ростов, устроил весь наряд людям, утвердился с ними крестным целованием, взял много даров у ростовцев и, посадивши брата своего Всеволода в Переяславле, сам возвратился во Владимир. Таким образом последний пригород, населенный холопами-каменщиками, сделался опять стольным городом князя всей Ростовской земли; князь опять освобождал себя из-под влияния городов, которые привыкли решать дела на вече и приговоров этого веча должны были слушаться города младшие; мало того, младший брат Михаила, Всеволод, сел также в новом городе Переяславле Залесском, а не в Ростове: выказалось ли в этом явное предпочтение князей к новым городам пред старыми, хотели ли наградить усердие переяславцев, действовавших заодно с владимирцами, - во всяком случае явление было очень важное, свидетельствовавшее полную победу пригородов, полное низложение того начала, которое могло противодействовать новому порядку вещей. Если первым делом Михаила по вступлении во Владимир было возвращение соборной церкви городов, отнятых у нее Ростиславичами, то по утверждении своем в целой земле Ростовской он должен был прежде всего идти на рязанского князя Глеба, в руках которого также находилось много сокровищ, пограбленных из этой церкви, и, между прочим, самый образ богородицы, привезенный Андреем из Вышгорода, и книги. Михаил отправился с полками на Рязань, но встретил на дороге послов Глебовых, которым поручено было сказать ему: "Князь Глеб тебе кланяется и говорит: я во всем виноват и теперь возвращаю все, что взял у шурьев своих, Ростиславичей, все до последнего золотника". И, точно, возвратил все. Михаил, уладившись с ним, поехал назад во Владимир; здесь по некоторым, очень вероятным известиям казнил убийц Андреевых и потом отправился за чем-то в Городец-Волжский, занемог в нем и умер (1176 г.). Ростовцы, не дождавшись даже верного известия о смерти Михайловой, послали сказать в Новгород прежнему своему князю Мстиславу Ростиславичу: "Ступай, князь, к нам: Михалка бог взял на Волге в Городце, а мы хотим тебя, другого не хотим". Мстислав приехал на зов, собрал ростовцев, всю дружину и отправился с ними ко Владимиру. Но здесь был уже князь: тотчас по смерти Михайловой владимирцы вышли перед Золотые ворота и, помня старую присягу свою Юрию Долгорукому, целовали крест Всеволоду Юрьевичу и детям его - явление любопытное: владимирцы присягают не только Всеволоду, но и детям его; значит, не боятся, подобно киевлянам, переходить по наследству от отца к сыновьям, не думают о праве выбирать князя. Всеволод, узнавши о приезде Ростиславича в Ростов, собрал владимирцев, дружину свою, бояр, оставшихся при нем (большая часть бояр, как видно, перешла к ростовскому князю), и отправился с ними навстречу к сопернику, а за переяславцами послал племянника Ярослава Мстиславича. Но по своему характеру Всеволод не хотел отдать всей своей будущности на произвол военного счастия, не хотел судиться с племянником судом божиим, битвою, как любили судиться южные князья, и послал сперва сказать Ростиславичу: "Брат! Если тебя привела старшая дружина, то ступай в Ростов, там и помиримся; тебя ростовцы привели и бояре, а меня с братом бог привел да владимирцы с переяславцами, а суздальцы пусть выбирают из нас двоих, кого хотят". Но ростовцы и бояре не дали мириться своему князю: их злоба на владимирцев и Юрьевичей еще более усилилась от недавнего унижения; они сказали Ростиславичу: "если ты хочешь с ним мириться, то мы не хотим"; особенно подстрекали к войне бояре - Добрыня Долгий, Матеяш Бутович и другие. Всеволод, получив отказ, поехал к Юрьеву, здесь дождался переяславцев и объявил им, что ростовцы не хотят мира; переяславцы отвечали: "Ты Мстиславу добра хотел, а он головы твоей ловит, так ступай, князь, на него, а мы не пожалеем жизни за твою обиду, не дай нам бог никому возвратиться назад; если от бога не будет нам помощи, то пусть, переступив через наши трупы, возьмут жен и детей наших; брату твоему еще девяти дней нет как умер, а они уже хотят кровь проливать". На Юрьевском поле, за рекою Кзою, произошла битва: владимирцы с своим князем опять победили с ничтожною для себя потерею, тогда как со стороны неприятелей часть бояр была побита, другие взяты в плен; сам Мстислав бежал сперва в Ростов, а оттуда в Новгород; победители взяли боярские села, коней, скот; в другой и последний раз старый город был побежден новым, после чего уже не предъявлял больше своих притязаний.

    Но Юрьевская победа не прекратила борьбы Всеволода с племянниками: когда Мстислав Ростиславич прибежал в Новгород, то жители встретили его словами: "Как тебя позвали ростовцы, так ты ударил Новгород пятою, пошел на дядю своего Михаила; Михаил умер, а с братом его, Всеволодом, бог рассудил тебя; зачем же к нам идешь?" Не принятый новгородцами Мстислав поехал к зятю своему, Глебу рязанскому, и стал подстрекать его к войне со Всеволодом. Глеб тою же осенью пришел на Москву и пожег весь город; Всеволод поехал к нему навстречу, но, когда был за Переяславлем, явились новгородцы и сказали ему: "Князь! Не ходи без новгородцев, подожди их". Всегда осторожный, любивший действовать наверное, Всеволод согласился ждать новгородцев, чтоб с удвоенными силами ударить на врагов, и возвратился. Но он понапрасну дожидался новгородцев: те не приходили, вместо их явились на помощь двое княжичей черниговских - Олег и Владимир Святославичи, да князь Переяславля Южного или Русского - Владимир Глебович. Всеволод выступил с ними к Коломне, но здесь получил известие, что Глеб с половцами другою дорогою пошел к Владимиру, разграбил соборную церковь Андрееву, пожег другие церкви, села боярские, а жен, детей и всякое имение отдал на щит (в добычу) поганым. Всеволод немедленно пошел назад в свою волость и встретил Глеба на реке Колакше; целый месяц стояли неприятели без действия по обеим сторонам реки, наконец завязался бой, и Всеволод победил опять, опять Мстислав Ростиславич первый обратился в бегство, а за ним побежал и Глеб, но враги догнали их обоих, взяли также в плен сына Глебова, Романа, перевязали всю дружину рязанскую; между прочими попался в плен Борис Жидиславич - знаменитый воевода Боголюбского, который, как видно, отъехал в Рязань или прямо, или вместе с Ростиславичем, не желая служить Юрьевичам; попался в плен и Дедилец, который так сильно способствовал призванию Ростиславичей в Ростов по смерти Боголюбского. Была большая радость во Владимире, говорит летописец, но тут же он говорит: суд без милости тому, кто сам не знал милости. Эти слова показывают расположение духа владимирцев, которых ненависть к Глебу и Ростиславичам должна была дойти до высшей степени вследствие еще нового бедствия, претерпенного ими от последних. Два дня ждали они от Всеволода суда без милости над племянниками, на третий день поднялся сильный мятеж, встали бояре и купцы и сказали ему: "Князь! Мы тебе добра хотим и головы за тебя складываем, а ты держишь врагов своих на свободе; враги твои и наши - суздальцы и ростовцы: либо казни их, либо ослепи, либо отдай нам". Всеволод не хотел исполнить этого требования и для утишения мятежа велел только посадить пленников в тюрьму, после чего послал сказать рязанцам: "Выдайте мне нашего врага (Ярополка Ростиславича), или я приду к вам". Рязанцы решили исполнить это требование: "Князь наш и братья наши погибли из-за чужого князя", - говорили они; поехали на Воронеж, схватили там Ярополка и привезли во Владимир, где Всеволод велел посадить и его также в тюрьму. Между тем зять Глеба рязанского, знаменитый Мстислав Ростиславич смоленский, послал сказать Святославу черниговскому, чтоб он попросил Всеволода за Ростиславичей; и княгиня рязанская, жена Глебова, присылала с тем же, прося за мужа и сына; Святослав отправил во Владимир черниговского епископа Порфирия и Ефрема игумена вести переговоры по делу пленников; он предлагал, чтоб Глеб, получив свободу, отказался от Рязани и ехал на житье в Русь, но Глеб никак не соглашался на такие условия: "лучше умру в тюрьме, - говорил он, - а не пойду в Русь на изгнание". Дело затянулось на два года; Глеб между тем умер, а сын его Роман был отпущен в Рязань под условием полной покорности владимирскому князю. Иначе решена была судьба Ростиславичей: владимирцы, видя, что идут переговоры об освобождении пленников, никак не хотели отпустить Ростиславичей, не отмстивши им за свои обиды; они собрались опять большою толпою, пришли на княжий двор и стали говорить Всеволоду: "До чего их еще додержать? Хотим ослепить их". Всеволоду очень не нравилось это требование, но делать было нечего: Ростиславичей ослепили, или по крайней мере сделали вид, что ослепили, и отослали в Смоленск. Таким образом кончилась борьба на севере в пользу последнего из Юрьевичей, который стал так же силен, как и брат его Андрей, и немедленно пошел по следам братним: приведши рязанских князей в свою волю, он захотел также быть самовластием в Суздальской земле, единодержателем всего отцовского наследства и выгнал из своей волости племянника Юрия Андреевича, который принужден был искать счастия в Грузии; второй племянник, Ярослав Мстиславич, также не получил волости в земле Ростовской. Но если Всеволод вошел совершенно в положение Андрея на севере, то мы должны ожидать, что и относительно Южной, старой Руси, и относительно Новгорода Великого он примет то же самое значение.

    На юге смерть Андрея дала свободу разыграться прежним усобицам между Мономаховичами и Ольговичами; к этим усобицам присоединились, с одной стороны, враждебные отношения в самом племени Олеговом, а с другой, между Ростиславичами и Изяславичами в племени Мономаховом. Мы видели, как Святослав Всеволодович черниговский принужден был оставить намерения свои относительно Киева, чтоб свободнее отбивать Черниговскую волость от нападения двоюродного брата своего Олега северского; мы видели, что он опустошением отплатил последнему за опустошение и возвратился в Чернигов, но Олег не думал так окончить это дело: он заключил союз с шурьями своими, Ростиславичами, также с Ярославом киевским, и союзники решились с двух сторон напасть на Святослава. Но Ростиславичи и Ярослав, пожегши два черниговских города, заключили мир с Святославом и предоставили Олега одним собственным средствам. Тот с братьями пришел к Стародубу, города не взял, но захватил скот изо всех окрестностей Стародуба и погнал его к Новгороду-Северскому, куда скоро явился за ним Святослав с черниговским войском и приступил к городу; Олег вышел было к нему навстречу, но не успела дружина его пустить по стреле, как обратилась в бегство; сам князь успел вбежать в город, но половина дружины его была перехвачена, другая перебита, острог пожжен; Олег на другой день запросил мира и получил его, неизвестно на каких условиях. Между тем на другой стороне Днепра произошла перемена: к Ростиславичам пришел на помощь старший брат их, Роман, из Смоленска, и Ярослав Изяславич увидал в этом намерение Ростиславичей выгнать его из Киева; он послал сказать им: "Вы привели брата своего Романа, даете ему Киев", и выехал добровольно из этого города в прежнюю волость свою - Луцк; мы видели, что Ростиславичи просили еще прежде у Андрея Киева для Романа, следовательно, Ярослав имел право подозревать их во враждебных для себя замыслах; скорая же уступка его двоюродным братьям объясняется тем, что он никак не мог полагаться на защиту киевлян после недавнего поступка с ними, когда он ограбил весь город. Ростиславичи послали за ним, чтоб ехать опять в Киев, но он не послушался, и Роман сел на его место: действительно ли Ростиславичи не хотели его выгонять или показывали только вид, что не хотели, - решить трудно. Роман недолго княжил спокойно в Киеве: половцы напали на Русь, взяли шесть городов берендеевских и сильно поразили Ростиславичей у Ростова по вине Давыда Ростиславича, который завел ссору с братьями и помешал успеху дела. Бедою Ростиславичей спешил воспользоваться Святослав черниговский; нужен был, однако, предлог, и он послал сказать Роману: "Брат! Я не ищу под тобою ничего, но у нас такой ряд: если князь провинится, то платит волостью, а боярин - головою; Давыд виноват, отними у него волость". Роман не послушался, тогда братья Святослава - Ярослав и Олег - перешли Днепр и послали сказать зятю своему Мстиславу Владимировичу, сыну покойного Владимира Мстиславича, чтоб перешел на их сторону; Мстислав послушался и сдал им Треполь. В это время сам Святослав стоял с полками своими у Витичева, куда приехали к нему черные клобуки с киевлянами и объявили, что Роман ушел в Белгород. Святослав поехал в Киев и сел там, но опять ненадолго: на помощь к братьям явился знаменитый Мстислав из Смоленска, и Ростиславичи объявили, что на другой же день дадут битву Святославу; Святослав испугался и побежал за Днепр, потому что половцы, за которыми он послал, еще не пришли, а с одною дружиною выступить против Мстислава трудно было решиться. Несмотря на то, однако, Ростиславичи почли за лучшее уступить Киев Святославу: Роман, князь, как видно, вовсе не воинственный, знал, что он будет сидеть в Киеве в беспрерывном страхе от Святослава, который уже раз выгнал его и, конечно, не откажется от дальнейших попыток на Киев, вследствие чего будут беспрерывные усобицы; союзники Святослава половцы уже явились у Торческа и захватили много людей; и вот Ростиславичи, не желая губить Русской земли и проливать христианской крови, по словам летописца, подумали и отдали Киев Святославу, а Роман пошел назад в Смоленск; Чернигов, как видно, достался Олегу Святославичу, но он скоро умер, и в Чернигове сел брат киевского князя, Ярослав Всеволодович, а брат Олегов, Игорь, сел в Новгороде-Северском: так и следовало по родовому счету.

    До сих пор Святослав Всеволодович жил в дружбе со Всеволодом суздальским: мы видели, какую деятельную помощь оказал он последнему в борьбе его с племянниками; союз этот был еще более скреплен родством: Всеволод вызвал к себе сына Святославова, Владимира, и женил его на родной племяннице своей, дочери Михаила Юрьевича. Но скоро эта дружба переменилась во вражду, виною которой были отношения рязанские. Мы видели, что Роман Глебович с братьями поклялся ходить по воле Всеволодовой, но Роман был зять Святослава, который вследствие этого родства считал себя также вправе вмешиваться в рязанские дела, причем его влияние необходимо сталкивалось с влиянием Всеволода; Святослав мог думать, что Всеволод в благодарность за прежнее добро уступит его влиянию в Рязани, но жестоко обманулся в своем ожидании. В 1180 году младшие братья Романа рязанского, Всеволод и Владимир Глебовичи, прислали сказать Всеволоду Юрьевичу владимирскому: "Ты наш господин, ты наш отец; брат наш старший Роман отнимает у нас волости, слушаясь тестя своего Святослава, а тебе крест целовал и нарушил клятву". Всеволод немедленно выступил в поход, и когда приближался к Коломне, то двое Глебовичей встретили его с поклоном, но в Коломне сидел сын Святослава, Глеб, посланный отцом на помощь Роману рязанскому; Всеволод послал сказать Глебу, чтоб явился к нему, тот сначала не хотел, но потом, видя, что сопротивляться нельзя, поехал; Всеволод велел его схватить и в оковах отослал во Владимир, где приставили к нему стражу, дружина его подверглась той же участи. Между тем передовой отряд Романа, переправившийся через Оку, потерпел поражение от передового отряда Всеволодова, часть его попалась в плен, часть потонула в реке; Роман, услыхавши об этом несчастии, побежал мимо Рязани в степь, затворивши в городе двоих братьев, Игоря и Святослава, которые не думали сопротивляться Всеволоду, когда тот явился под Рязанью, и заключили с ним мир на всей его воле: владимирский князь урядил всю братью, роздал каждому волости по старшинству и возвратился домой.

    Легко понять, как раздосадован был Святослав, когда узнал о поступке Всеволода с его сыном; чем меньше ждал он этого, тем сильнее была его ярость. Он распалился гневом, разжегся яростию, по словам летописца, и сказал: "Отомстил бы я Всеволоду, да нельзя: подле меня Ростиславичи - эти мне во всем делают досады в Русской земле; ну да мне все равно: кто ко мне из Владимирова племени ближе, тот и мой". Из этих слов видно также, что Святославу очень не нравилось близкое соседство Ростиславичей, которыми был окружен. В это самое время Давыд Ростиславич охотился в лодках по Днепру, а Святослав охотился против него на Черниговской стороне; случай этот показался киевскому князю очень удобным для исполнения своего замысла: посоветовавшись только с княгинею да с любимцем своим Кочкарем, не сказавши ничего лучшим боярам своим, он переправился через Днепр и ударил на Давыдов стан, рассуждая: "Схвачу Давыда, Рюрика выгоню, завладею один с братьями Русскою землею и тогда стану мстить Всеволоду за свою обиду". Но замысел не удался: Давыд с женою своею успел сесть в лодку и уплыть, неприятельские стрелы не сделали ему никакого вреда; успев захватить только дружину и стан Давыдов, Святослав отъехал к Вышгороду и, проведши под ним ночь, стал искать повсюду Давыда, но после долгих безуспешных поисков отправился на восточный берег Днепра, сказавши своим: "Теперь уже я объявил свою вражду Ростиславичам, нельзя мне больше оставаться в Киеве". Приехавши в Чернигов, он созвал всех сыновей своих, младшую братью, собрал все силы Черниговской волости, всю дружину и стал говорить им: "Куда нам ехать? В Смоленск или в Киев?" На это отвечал ему двоюродный брат Игорь северский: "Батюшка! Лучше была бы тишина, но если уже так случилось, то дал бы только бог тебе здоровья". Святослав тогда сказал: "Я старше Ярослава, а ты, Игорь, старше Всеволода: так я теперь вам остался вместо отца и приказываю тебе, Игорь, оставаться здесь с Ярославом оберегать Чернигов и всю волость, а я со Всеволодом пойду к Суздалю выручать сына своего Глеба, как нас там бог рассудит со Всеволодом Юрьевичем". Святослав разделил и половцев надвое: половину взял с собою, а другую половину оставил братьи, после чего отправился в поход, взявши с собою Ярополка Ростис