Грибоедов Александр Сергеевич - А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников, Страница 13 - Книги

ественное движение и журнальная драка. Это у нас бывает редко, и подобными фактами мы никак пренебрегать не смеем, да и не такое теперь время. Теперь очень дорого ценят всякий, хоть сколько-нибудь живой отголосок прошлого. Самые ясные следы этой журнальной драки можно найти в "Северном наблюдателе" за 1817 год, журнале Загоскина, страшного и не совсем, кажется, честного поклонника Шаховского, журналиста и писателя жалкого, над которым довольно остроумно и резко смеялись в "Сыне отечества" того же времени, а особенно один господин, какая-то "буква ъ" {39} (о, блаженные старые времена, времена Лужницких старцев, Ювеналов Правосудовых и Юстов Вередниковых!..), преследовавший Загоскина без пощады. Загоскин, как известно, никогда не отличался слишком большими умственными способностями, а это для всякого антагониста подобного человека - некий клад, потому что стоит только задеть за живое подобного господина, и он сейчас же, к всеобщему удовольствию, примется бодаться приставленными ему рогами и никак не угомонится сразу, а все будет продолжать, - и, разумеется, что ни шаг, то как черт в лужу... что ни шаг, то все больше и больше затесывается в болото. Случается иногда, что и эти господа сами задевают, затрагивают других и, конечно, расплачиваются очень горьким для себя образом. Так случилось с Загоскиным. <...>

После тяжкой трудной моей болезни первый мой выход был к Сосницкому. Воздух, на который я не выходил так долго, произвел на меня сначала, как какое-нибудь наркотическое, одуряющее, опьяняющее действие... Сосницкий живет на даче в Павловске: что будешь делать? Я оставил у него письмо, о содержании которого нетрудно догадаться. Через несколько дней получаю ответ, который здесь прилагаю. Разумеется, я пошел за "Лубочным театром" сейчас же и с этой драгоценностью к Жандру. То, что сказал о "Лубочном театре" Жандр, записано у меня в другом месте.

Июня 3, по совету Иакинфа, я, собравши, кое-как мои плохие силишки, сам отправился в Павловск... Неудачнее этой поездки редко даже и со мною, неудачным человеком, бывало. Начать с того, что я встретил самого Сосницкого на петербургском дебаркадере Царскосельской дороги, и это еще очень хорошо, потому что избавило меня от крайне горькой и редко кому известной необходимости отыскивать дачу. Если и в городе бывает подчас трудно отыскать иной дом, то едва ли что может сравниться с горем отыскивать дачи - и это всюду так, и около Москвы, и около Петербурга. Я все надеялся, что проведу с Сосницким целый вечер, и, пожалуй, многого наслушаюсь. Не тут-то было. Приезжаем - у него толпа гостей, его давно ожидающих и уже во всех отношениях порядочно закусивших и "пропустивших"... Eine lustige Gesellschaft {Веселое общество (нем.).}. Подали запросто такой славный обед, что, судя по петербургским ценам... видно, что Сосницкий живет хорошо, если может подавать такие обеды на неожиданное и довольно большое для холостяка число гостей - запросто. Я ничего не ел, ибо закусил прежде, по-своему, по-больному. Съел, правда, кусок жаркого, и таки влили в меня стакан красного вина. Шампанского, которого было много, я не пил: не люблю и боялся. Говорить о чем-нибудь, разумеется, никакой возможности. Сосницкий успел только мне подтвердить свои прежние слова о том, как Загоскин задел Грибоедова. Это подтверждение было мне тем особенно важно, что как ни внимательно просматривал я "Северный наблюдатель" - не мог найти того, о чем два раза говорил мне Сосницкий... Надо хоть после, а добраться непременно, потому что это хороший факт в материалах для биографии Грибоедова; кроме того, Сосницкий вполне подтвердил мне справедливость слов Жандра о прежних трудных театральных временах, о том, как Сушков и Каратыгин высидели в крепости, и проч. Но все это было при самом прощании. Мы расцеловались и обнялись. <...> {40}

В. К. КЮХЕЛЬБЕКЕР

ИЗ "ДНЕВНИКА"

3 января <1832 г.>

Прочел 30 первых глав пророка Исайи. Нет сомнения, что ни один из пророков не может с ним сравниться силою, выспренностию и пламенем; начальные пять глав книги его вдохновений составляют такую оду, какой подобной нет ни на каком языке, ни у одного народа (они были любимые моего покойного друга Грибоедова, и в первый раз я познакомился с ними, когда он мне их прочел 1824-го <г.>, в Тифлисе). Удивительно начало пятой: "Воспою ныне возлюбленному песнь" и проч. Шестая по таинственности, восторгу и чудесному, которое в ней господствует, почти еще выше. <...>

30 января.

Получил письмо от матушки (ответ от 31-го декабря), сто рублей денег и колпак ее собственной работы. Добрая моя старушка! Каждое слово письма ее дышит нежнейшею материнскою любовию! Бесценно для меня то, что она тотчас посетила друга моего - Прасковью Николаевну Ахвердову {1}, как только узнала, что Ахвердова в Петербурге; могу вообразить их разговор! Не раз они тут поминали и моего Грибоедова, в этом нет сомнения. Десять лет прошло с тех пор, как я с ним жил в Тифлисе, - сколько перемен!

22 апреля.

Кончил Вальяна {2}. Неприятное чувство, с которым Вальян впервые снова увидел жилища голландцев, живо напомнило мне моего Грибоедова: и он в Москве и Петербурге часто тосковал о кочевьях в горах кавказских и равнинах Ирана, - где, посреди людей, более близких к природе, чуждых европейского жеманства, чувствовал себя счастливым.

28 июля.

В замечаниях у Скотта пропасть такого, чем можно бы воспользоваться. Любопытно одно из этих замечаний о симпатических средствах лечения: "...в наш магнетический век, - говорит автор, - странно было бы все эти средства считать вздором".

Грибоедов был того же мнения, именно касательно заговаривания крови.

14 августа.

На днях я припомнил стихи, которые написал еще в 1815 году в Лицее. Вношу их в дневник для того, чтобы не пропали, если и изгладятся из памяти; мой покойный друг их любил 8.

НАДГРОБИЕ

Сажень земли мое стяжанье,

Мне отведен смиренный дом:

Здесь спят надежда и желанье,

Окован страх железным сном,

Заснули горесть и веселье -

Безмолвно все в подземной келье <...>

17 января <1833 г.>

Перечитывая сегодня поутру начало третьей песни своей поэмы {4}, - я заметил в механизме стихов и в слоге что-то пушкинское. Люблю и уважаю прекрасный талант Пушкина, но, признаться, мне бы не хотелось быть в числе его подражателей. Впрочем, никак не могу попять, отчего это сходство могло произойти: мы, кажется, шли с 1820 года совершенно различными дорогами, он всегда выдавал себя (искренно ли или нет - это иное дело!) за приверженца школы так называемых очистителей языка, - а я вот уж 12 лет служу в дружине славян под знаменем Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шахматова. Чуть ли не стихи четырехстопные сбили меня! их столько на пушкинскую стать, что невольно заговоришь языком, который он и легион его последователей присвоили этому размеру.

7 февраля.

Нападки М. Дмитриева и его клевретов на "Горе от ума" совершенно показывают степень их просвещения, познаний и понятий {5}. Степень эта истинно незавидная. Но пусть они в этом не виноваты: есть, однако же, в их статьях такие вещи, за которые их можно бы обвинить перед таким судом, которого никакой писатель, с талантом ли или без таланта, с обширными сведениями или нет, не должен терять из виду, - говорю о _суде чести_. Предательские похвалы _удачным портретам_ в комедии Грибоедова - грех гораздо тягчайший, чем их придирки и умничания. Очень понимаю, _что они_ хотели сказать, но знаю (и знать это я очень могу, потому что Грибоедов писал "Горе от ума" почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано), знаю, что поэт никогда не был намерен писать подобные портреты: его прекрасная душа была выше таких мелочей. Впрочем, qui se sent galeux, qu'il se gratte! {у кого зудит, пусть чешется (фр.).} Завтра напишу несколько замечаний об этой комедии: она, конечно, имеет недостатки (все человеческое подвержено этому жребию), однако же вовсе не те, какие г. Дмитриев изволит в ней видеть, и вопреки своим недостаткам, она чуть ли не останется лучшим цветком нашей поэзии от Ломоносова до известного мне времени.

8 февраля.

"Нет действия в "Горе от ума"! - говорят г.г. Дмитриев, Белугин и братия. Не стану утверждать, что это несправедливо, хотя и не трудно было бы доказать, что в этой комедии гораздо более действия или движения, чем в большей части тех комедий, которых вся занимательность основана на завязке. В "Горе от ума", точно, вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам; тут, точно, нет никаких намерений, которых одни желают достигнуть, которым другие противятся, нет борьбы выгод, нет того, что в драматургии называется интригою. Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, - и только. Это очень просто, но в сей-то именно простоте - новость, смелость, величие того поэтического соображения, которого не поняли ни противники Грибоедова, ни его неловкие защитники. Другой упрек касается неправильностей, небрежностей слога Грибоедова, и он столь же мало основателен. Ни слова уж о том, что не гг. Писаревым, Дмитриевым и подобным молодцам было говорить о неправильностях, потому что у них едва ли где найдется и 20 стихов сряду без самых грубых ошибок грамматических, логических, рифмических, словом, каких угодно. И о что такое неправильности слога Грибоедова (кроме некоторых и то очень редких исключений)? С одной стороны, опущения союзов, сокращения, подразумевания, с другой - плеоназмы, - словом, именно то, чем разговорный язык отличается от книжного. Ни Дмитриеву, ни Писареву, но Шаховскому и Хмельницкому (за их хорошо написанные сцены), но автору 1-й главы Онегина {Впоследствии Пушкин очень хорошо понял тайну языка Грибоедова и ею воспользовался. (Примеч. В. К. Кюхельбекера.)}, Грибоедов мог бы сказать тоже, что какому-то философу, давнему переселенцу, но все же не афинянину, - сказала афинская торговка: "Вы иностранцы". - "А почему?" - "Вы говорите слитком правильно; у вас нет тех мнимых неправильностей, тех оборотов и выражений, без которых живой разговорный язык не может обойтись, но о которых молчат ваши грамматики и риторики".

24 июля.

<...> О разборе Катенина "Ольги" не пишу ни слова по двум причинам: этот разбор сделан Гнедичем и возражал на оный Грибоедов; в - первый в последнее время моей светской жизни был со мною в ссоре, а второй мне более чем друг.

<...> О спорах <...> Загоскина и Измайлова покойный Грибоедов очень хорошо сказал:

Один напишет вздор,

Другой на вздор разбор:

А разобрать всего труднее,

Кто из обоих их глупее? {7}

Впрочем, это относится к Загоскину Наблюдателю и автору "Богатонова"; но автору "Юрия Милославского" Грибоедов, который так живо чувствовал все прекрасное, конечно, отдал бы полную справедливость.

9 августа.

<...> С наслаждением прочел я несколько явлений из комедии "Своя семья" {8}, написанных Грибоедовым: в этом отрывке виден будущий творец "Горя от ума".

4 января <1834 г.>

Комедия: "Смешны мне люди" {9} должна быть не дурна; в двух сценах, напечатанных в "Сыне отечества" на 1829 год, много хороших стихов, но довольно натяжек и пустословия. Подражание слогу Грибоедова очень заметно. <...>

31 января.

Итак и 1834-го года первый месяц канул в вечность! Январь был для меня уже три раза месяцем скорбных утрат: в 1829 году лишился я в январе, и чуть ли ив 31-го числа, друга моего Александра; в 1831 году умер, в январе же, товарищ мой по Лицею и приятель барон Дельвиг; а в прошлом году, 31-го января, скончалась княгиня Варвара Сергеевна, которую я мало знал, но почитал и любил, раз, потому, что она того стоила, а во-вторых, что она была искренним другом сестры моей Юлии. Что скажет нынешний год? <...>

17 июня.

<...> Кроме Марлинского не могу не упомянуть о почтенной, умной <...> Варваре Семеновне Миклашевичевой, с которою во время оно познакомил меня Грибоедов; отрывок ее романа {10} напечатан в 19-м и 20-м номерах того же журнала. Этот отрывок истинно прелестен и показывает талант высокий, мужественный...

26 мая <1840 г.>

Сегодня день рождения покойного Пушкина. Сколько тех, которых я любил, теперь покойны!

В душе моей всплывает образ тех,

Которых я любил, к которым ныне

Уж не дойдет ни скорбь моя, ни смех.

Пережить всех - не слишком отрадный жребий! Высчитать ли мои утраты?

Гениальный, набожный, благородный, единственный мой Грибоедов {11}, Дельвиг, умный, веселый, рожденный, кажется, для счастия, а между тем несчастливый; бедный мой Пушкин, страдалец среди всех обольщений славы и лести, которою упояли и отравляли его сердце; прекрасный мой юноша, Николай Глинка, который бы был великим человеком, если бы не роковая пуля, он, в котором было более глубины, чем в Дельвиге и Пушкине и даже Грибоедове, хотя имя его и останется неизвестным! И почти все они погибли насильственною смертью, а смерть Дельвига, смерть от тоски и грусти, чуть ли еще не хуже!..

6 ноября.

<...> "Баязет" - одна из любимых пьес Грибоедова {12} - Барон Брамбеус, верно, ее не любит за несоблюдение восточных нравов. - Я уж где-то в дневнике высказал свое мнение об этих смешных и ребяческих требованиях наших недавно оперившихся ученых, ориенталистов, индологов etc. - Характерами "Баязет" несколько слабее "Гафолии"; по Акомат и Роксана бесподобны. <...>

5 марта <1841 г.>

<...> критика комедии Грибоедова: эта критика толкует, что в "Горе от ума" есть обмолвки и противоречия - оно так, но потому-то творение Грибоедова и есть природа, а не математическая или философская теорема, и в природе такие же противоречия, хотя только для близоруких.

16 января <1843 г.>

Сегодня я видел во сне Грибоедова. В последний раз, кажется, я его видел (также во сне) в конце 1831 г. Этот раз я с ним и еще двумя мне близкими людьми пировал, как бывало в Москве. Между прочим, помню его пронзительный взгляд и очки и что я пел какую-то французскую песню. Не зовет ли он меня? Давно не расстается со мною мысль, что и я отправлюсь в январе месяце, когда умерли мои друзья, он, и Дельвиг, и Пушкин. <...>

25 мая <1845 г.>

Третьего дня я совершенно случайно вспомнил несколько стихов пьесы, которую я написал 24 года тому назад в Грузии - на взятие греками Триполиццы {13}. Я тогда только что начал знакомиться с книгами Ветхого завета, которые покойный Грибоедов заставил меня прочесть.

27 мая.

Сегодня ночью я видел во сне Крылова и Пушкина. Крылову я говорил, что он первый поэт России и никак этого не понимает. Потом я доказывал преважно ту же тему Пушкину. Грибоедова, самого Пушкина, себя я называл учениками Крылова; Пушкин тут несколько в насмешку назвал и Баратынского. Я на это не согласился; однако оставался при прежнем мнении. Теперь не во сне скажу, что мы, т. е. Грибоедов и я, и даже Пушкин, точно, обязаны своим слогом Крылову, но слог только форма, роды же, в которых мы писали, все же гораздо выше басни, а это не безделица.

А. С. ПУШКИН

ИЗ "ПУТЕШЕСТВИЯ В АРЗРУМ ВО ВРЕМЯ ПОХОДА 1829 ГОДА"

Человек мой со вьючными лошадьми от меня отстал. Я ехал один в цветущей пустыне, окруженной издали горами. В рассеянности проехал я мимо поста, где должен был переменить лошадей. Прошло более шести часов, и я начал удивляться пространству перехода. Я увидел в стороне груды камней, похожие на сакли, и отправился к ним. В самом деле я приехал в армянскую деревню. Несколько женщин в пестрых лохмотьях сидели на плоской кровле подземной сакли. Я изъяснился коё-как. Одна из них сошла в саклю и вынесла мне сыру и молока. Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. "Откуда вы?" - спросил я их. "Из Тегерана". - "Что вы везете?" - "Грибоеда". Это было тело убитою Грибоедова, которое препровождали в Тифлис {1}.

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге перед отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить: он мне сказал: "Vous не contiaissez pas ces gens-la: vous verrez qn'il faudra jouer des couteaux" {Вы еще не знаете этих людей: вы увидите, что дело дойдет до ножей (фр.).}. Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть шаха и междуусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый шах еще жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею {2}.

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году {3}. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, - все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем, как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в "Московском телеграфе". Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит и наш голос.

Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств {4}. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда с своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия "Горе от ума" произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил... Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна.

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны... {5}

ПРИЛОЖЕНИЕ

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК ГРИБОЕДОВА ЗА 1829 ГОД

Статский советник Александр Сергеевич сын Грибоедов от роду имеет 39 лет {1}. Полномочный министр при персидском дворе. Из дворян. За матерью его состоит в разных губерниях 1000 душ {2}. По выпуске из императорского Московского университета кандидатом прав 12 класса 3 вступил в службу в формированный графом Салтыковым Московский гусарский полк корнетом 1812 г. июля 26. По расформировании оного поступил в Иркутский гусарский полк тем же чином, того же года, декабря 7. Из оного полка, вследствие прошения его, высочайшим приказом уволен от военной службы для определения к статским делам с прежним статским чином 1816 г. марта 25. Определен в ведомство Коллегии иностранных дел губернским секретарем 1817 г. июля 9. Произведен в переводчики того же года, декабря 31. Определен секретарем к Персидской миссии 1818 г. {Вместо месяца и числа поставлена черта.}. Пожалозан в титулярные советники того же года, июля 17. Произведен в коллежские асессоры высочайшим указом 1822 г. января 3. Получил дозволение носить орден Льва и Солнца 2-й степени, марта 10. Выбыл из миссии Персидской и по высочайшему повелению определен по дипломатической части к г. Главноуправляющему в Грузии, февраля 19. Уволен по дипломатическим делам в Москву и Петербург на 4 месяца - 1823 г. марта 5. С высочайшего соизволения по представлению генерала Ермолова отпущен за границу к минеральным водам для излечения - 1824 г. мая 1 {4}. По высочайшему повелению, объявленному начальником Главного штаба, произведен в надворные советники 1826 г. июня 8. По представлению генерала Паскевича всемилостивейше произведен в коллежские советники - 1827 г. декабря б. Награжден чином статского советника, орденом св. Анны 2-й степени с алмазными знаками и 4000 р. 5, 1828 г. марта 14. Назначен полномочным министром при дворе персидском - 1828 г. апреля 25 {Потом добавлено: "Во время смятения, происшедшего в Тегеране, лишился жизни 1829 г. января 30".}.

В. ШЕРЕМЕТЕВСКИЙ

<О В. В. ШЕРЕМЕТЕВЕ>

Василий Васильевич Шереметев 2-й, 1794-1817, брат Сергея Васильевича, родился 1 марта 1794 года. И я эстандарт-юнкеров кавалергардского полка 21 октября 1812 г. был произведен в корнеты, 23 сентября 1813 г. - в поручики, а 15 октября 1817 г. - в шт. - ротмистры. В том же 1817 г. Шереметев был убит на дуэли камер-юнкером гр. А. П. Завадовским. Обстоятельства, вызвавшие эту дуэль, были следующие: Шереметев увлекся известной тогда балериной Истоминой, которая около двух лет была у него на содержании и жила с ним на одной квартире. В ноябре 1817 г. между ним и Истоминой произошел разрыв. Истомина уверяла, что она "давно намеревалась, по беспокойному его характеру и жестоким с нею поступкам, отойти от него"; некоторые липа из высшего петербургского общества предполагали наоборот, что Шереметев, "по юным летам своим, вероятно, ничем другим перед нею не провинился, как тем, что обмелел его карман". Как бы то ни было, Истомина 3 ноября переехала от Шереметева на отдельную квартиру, а 5 ноября из театра отправилась к гр. Завадовскому вместе с А. С. Грибоедовым, квартировавшим тогда "у Завадовского. Об обстоятельствах этого визита Истомина на следствии показала, что "когда она была 5 числа, в понедельник, в танцах на театре, то знакомый как ей, так и Шереметеву, ведомства Госуд. Коллегии Ин. дел губ. секр. Грибоедов, часто бывший у них по дружбе с Шереметевым и знавший о ссоре ее с ним, позвал ее с собою ехать к служащему при театральной дирекции д. ст. сов. кн. Шаховскому, к коему по благосклонности его нередко езжала, но, вместо того, завез ее на квартиру Завадовского, но не сказывая, что его квартира, куда вскоре приехал и Завадовский, где он, по прошествия некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает, но согласия ему на то объявлено не было, с коими посидевши несколько времени, была отвезена Грибоедовым на свою квартиру. По этому поводу Грибоедов показал, что он Истомину "пригласил ехать единственно для того только, чтоб узнать подробнее, как и за что она поссорилась с Шереметевым, и как он жил до сего времени за педелю на квартире гр. Завадовского, то и завез на оную, куда приехал и Завадовский, но объяснялся ль он ей в любви, не помнит, но после отвез в ее квартиру" {1}. Завадовский сначала утверждал, что он "ее в театре, на лестнице лично приглашал к себе, когда она оставит Шереметева, побывать в гостях у него, но с кем она приехала к нему, не знает и о любви, может быть, в шутках говорил и делал разные предложения", но на очной ставке с Грибоедовым он взял назад свое показание и заявил, что он "ошибся, принявши визит Истоминой на свой счет" {2}. Рассказывали, что Истомина, опасаясь Шереметева, просила Грибоедова ждать ее с санями у Гостиного двора, куда балерина приехала в театральной карете. На третий день после этого приключения Шереметев просил прощения у Истоминой и звал ее к себе, а когда она стала выражать свое прежнее желание "ехать к кн. Шаховскому", то Шереметев, подобно Грибоедову, под этим самым предлогом завез ее к себе и грозил застрелиться, если она не останется у него. Видя Шереметева "в таком чистосердечном раскаянии и не желая довести до отчаяния", Истомина согласилась на это предложение. В течение двух следующих дней Шереметев замучил Истомину расспросами о том, не была ли она у кого-нибудь во время их ссоры, причем грозил застрелить уже ее. Вынудив у Истоминой признание о ее визите Завадовскому, Шереметев вызвал его на Дуэль. Правда, секундант и друг Шереметева, лб.-гв. уланского полка корнет Якубович утверждал, что причиной дуэли был какой-то "поступок Завадовского, не делавший чести благородному человеку", но разъяснить эти слова отказался, ссылаясь на обещание хранить тайну, данную им умиравшему Шереметеву, а от очной ставки с Завадовским уклонился, прося "пощадить его, не дав случая видеть убийцу друга его и виновника всех его несчастий". Вообще подробности поединка не были вполне выяснены, потому что оба - Завадовский и Якубович - старались всячески выгородить прочих участников дуэли. В Петербурге носились слухи, что Дуэль была предположена двойная и что Якубович посоветовал Шереметеву вызвать Грибоедова, а сам обещал стреляться с Заводовским; Грибоедов будто бы, наоборот, предложил Шереметеву стреляться с Завадовским, а сам сделал вызов Якубовичу. Дуэль между Грибоедовым и Якубовичем, состоявшаяся в Тифлисе осенью 1818 г., как бы подтверждает эти слухи. Официальное следствие, производившееся Кавалергардского полка полковником Ланским 3-м совместно с полицеймейстером полковником Ковалевым, выяснило только, что 9 ноября, в 4 часа дня, Шереметев с Якубовичем приехал к Завадовскому и потребовал от него "тот же час драться насмерть". Завадовский просил дать два часа срока для того, чтобы пообедать, и тогда Якубович решил отложить дуэль до 10 ноября. На другой день, в 9-м часу утра, Шереметев и Якубович приехали снова к Завадовскому для переговоров о дуэли, причем Шереметев, как и накануне, говорил, что он "ничем не обижен", но что поединок должен быть смертельным, потому что он "клятву дал". Якубович, правда, опровергал показания Завадовского о суровых условиях дуэли и о клятве Шереметева, но эти показания были подтверждены гвардейской артиллерии подпоручиком бар. Строгановым, бывшим в то время у Завадовского. Завадовский тщетно старался успокоить Шереметева и отклонить его от дуэли, просил между прочим у него письменного вызова. Барон Строганов также пе мог убедить Шереметева в бесцельности поединка. 10 ноября дуэль не могла состояться потому, что для нее не выбрали еще места, а 11-го - вследствие снежной погоды. Только в понедельник, 12 ноября, в два часа доя, противники съехались на Волновом поле. Барьер был сделан на 18 шагах, и было условлено, что кто первый выстрелит, тот должен подойти к барьеру. Завадовский и Якубович отрицали присутствие секундантов; но молва называла свидетелями дуэли Грибоедова, лейб-гусара Каверина и доктора Иона. Шереметев выстрелил первый, выведенный, по словам Якубовича, из терпения медленностью Завадовского, и оторвал пулею край воротника у сюртука противника. При этом Шереметев, по словам Завадовского, повторил, что если этот последний не попадет, то он по нем стреляет вновь. Тогда Завадовский, ради самообороны, вынужден был стрелять в Шереметева. Согласно с не совсем достоверным рассказом Завадовского о дуэли, находящимся в "Воспоминаниях" Пржецлавского {3}, Завадовский стрелял сначала нарочно мимо и предлагал примирение, от которого Шереметев, одно время колебавшийся, отказался, по настоянию Грибоедова. По данным, добытым следствием, Завадовский, бывший отличным стрелком, целился очень долго, сделал два раза вспышку на полке и один раз осечку и только после этого выстрелил в Шереметева. Пуля попала в бок, а по другим сведениям - прошла через живот и засела в левом боку. Шереметев тотчас упал, но потом поднялся на ноги и стоял до тех пор, пока его не положили для перевязки, которую, как утверждал Якубович, желая, вероятно, выгородить присутствовавшего на дуэли врача, оп сделал раненому сам. По совершенно неправдивому известию "Записок" Н. Н. Муравьева, Якубович после окончания поединка между Шереметевым и Завадовским "с досады" выстрелил в последнего и прострелил ему шляпу {4}. Якубович отвез Шереметева на его квартиру, где этот последний и умер 13 ноября, в 5 3/4 часа пополудни. Он был погребен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Говорили, что отец Шереметева просил государя не подвергать Завадовского наказанию, и император Александр Павлович, выслушав объяснения Завадовского, признал, что убийство Шереметева было совершено "в необходимости законной обороны". Завадовский был отправлен за границу, а Якубович переведен на Кавказ {5}.

СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО А. С. ГРИБОЕДОВА

<О ГРИБОЕДОВЕ>

Полковник Артамон Муравьев

Он с Грибоедовым приехал к Бестужеву-Рюмину с намерением познакомить его, Грибоедова, с Сергеем Муравьевым, как с человеком умным, зная, что Грибоедов предполагал остаться в Киеве. Сергей Муравьев приехал к ним в полдень и уехал на другое утро рано. При нем разговор был общий, не касающийся до Общества {1}.

Оболенский (в письме к государю)

Что Грибоедов был принят в члены Общества месяца два или три пред 14-м декабря, а вскоре потом уехал; почему действий его в Обществе совершенно не было.

Трубецкой (во 2-м показании)

Слышал от Рылеева, что он принял Грибоедова в члены Тайного общества {2}.

<ДОПРОС, ОТОБРАННЫЙ ОТ ГРИБОЕДОВА ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТ. ЛЕВАШЕВЫМ>

224. Коллежский асессор Грибоедов.

Я Тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его существовании. По возвращении моему из Персии в Петербург в 1825 году я познакомился посредством литературы с Бестужевым, Рылеевым и Абаленским. Жил вместе с Адуевским и по Грузии был связан с Кюхельбекером. От всех сих лиц ничего не слыхал, могущего мне дать малейшую мысль о Тайном обществе. В разговорах их видел часто смелые суждения насчет правительства, в коих сам я брал участие: осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего. Более никаких действий моих не было, могущих на меня навлечь подозрение, и почему оное на меня пало, истолковать не могу. (Подпись.) Коллежский асессор Александр Грибоедов.

Генерал-адъютант Левашев {3}.

<ВОПРОСНЫЕ ПУНКТЫ КОМИТЕТА С ОТВЕТАМИ 14-ГО ФЕВРАЛЯ КОРНЕТУ КНЯЗЮ ОДОЕВСКОМУ>

1826 года 14-го февраля высочайше учрежденный Комитет требует от г. корнета копной гвардии князя Одоевского показания:

Коллежский асессор Грибоедов когда и кем был принят в Тайное общество? с кем из членов состоял в особенных сношениях? что известно ему было о намерениях и действиях Общества и какого рода вы имели с ним рассуждения о том? {4}

Так как я коротко знаю г-на Грибоедова, то об нем честь имею донести совершенно положительно, что он ни к какому не принадлежит обществу.

Корнет князь Одоевский.

4 <ВОПРОСНЫЕ ПУНКТЫ КОМИТЕТА С ОТВЕТАМИ 14-ГО ФЕВРАЛЯ ПОДПОРУЧИКУ РЫЛЕЕВУ>

1826 года 14-го февраля высочайше учрежденный Комитет требует от г. подпоручика Рылеева показания:

Когда и где был принят вами в члены Тайного общества коллежский асессор Грибоедов? что именно было открыто ему о намерениях, видах и средствах Общества? Не было ли сделано ему поручения о свидании с кем-либо из членов Южного общества, а также о распространении членов оного в корпусе генерала Ермолова и не имели ли вы от него уведомления о успехах его действий?

С Грибоедовым я имел несколько общих разговоров о положении России и делал ему намеки о существовании Общества, имеющего целью переменить образ правления в России и ввести конституционную монархию, но как он полагал Россию к тому еще не готовою и к тому ж неохотно входил в суждения о сем предмете, то я и оставил его. Поручений ему никаких не было делано, ибо хотя он из намеков моих мог знать о существовании Общества, но, не будучи принят мною, совершенно не имел права на доверенность Думы. Слышал я от Трубецкого, что во время бытности Грибоедова в прошлом году в Киеве некоторые члены Южного общества также старались о принятии его в оное, но не успели в том по тем же причинам, по каким и я принужден был оставить его {5}.

Подпоручик Кондратий Рылеев.

<ВОПРОСНЫЕ ПУНКТЫ КОМИТЕТА С ОТВЕТАМИ 14-ГО ФЕВРАЛЯ ПОЛКОВНИКУ КНЯЗЮ

ТРУБЕЦК0МУ>

1826 года 14-го февраля высочайше учрежденный Комитет требует от г. полковника князя Трубецкого показания:

В начальных ответах ваших между прочим сказано о слышанном вами от Рылеева, что он принял в Тайное общество Грибоедова. Рылеев, с своей стороны, говорит, что он намекал ему о существовании Общества, но видя, что он неохотно входил в суждения о перемене образа правления в России, то не открывал ему намерений своих и не принимал его в члены. К сему Рылеев присовокупляет, что слышал от вас, что во время бытности Грибоедова в прошлом году в Киеве некоторые члены Южного общества также старались о принятии его в оное, но не успели в том. Объясните: точно ли Рылеев говорил вам, что он принял Грибоедова, и точно ли сообщили вы Рылееву вышесказанное и от кого именно сие известно вам было?

Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли какое общество в Грузии, я также сообщил ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил; и сколько помню, то прибавил сии слова: "он наш", из коих я и заключил, что Грибоедов был принят Рылеевым. И тогда рассказал ему, что Грибоедов был в Киеве и что его там пробовали члены Южного общества, но он не поддался; это слышал я от Полтавского пехотного полка поручика Бестужева, который, кажется, с Артамоном Муравьевым имели намерение открыть Грибоедову существование их общества и принять его, но отложили оное, потому что не нашли в нем того образа мыслей, какого желали. На это мне Рылеев ничего не отвечал; и я остался при мнении моем, что он принял Грибоедова.

Полковник князь Трубецкой.

<ВОПРОСНЫЕ ПУНКТЫ КОМИТЕТА С ОТВЕТАМИ 14-ГО ФЕВРАЛЯ ШТАБС-КАПИТАНУ БЕСТУЖЕВУ>

1826 года 14-го февраля высочайше учрежденный Комитет требует от г. штабс-капитана лб.-гв. драгунского полка Бестужева показания:

Когда и кем был принят в члены Тайного общества кол. асессор Грибоедов? что известно ему было о намерениях, видах и средствах Общества? не было ли сделано ему поручения о свидании с членами Южного общества и о распространении оных в корпусе генерала Ермолова?

Ответ. С Грибоедовым, как с человеком свободомыслящим, я нередко мечтал о желании преобразования России. Говорил даже, что есть люди, которые стремятся к этому - но прямо об Обществе и его средствах никак не припомню, чтобы упоминал. Да и он, как поэт, желал этого для свободы книгопечатания и русского платья. В члены же его не принимал я, во-первых, потому, что он меня и старее, и умнее, а во-вторых, потому, что жалел подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен. Притом же прошедшего 1825 года зимою, в которое время я был знаком с ним, ничего положительного и у нас не было. Уехал он в мою бытность в Москве, в начале мая, и Рылеев, говоря о нем, ни о каких поручениях не упоминал. Что же касается до распространения членов в корпусе Ермолова, я весьма в том сомневаюсь, ибо оный, находясь вне круга действия, ни к чему бы нам служить не мог.

Штабс-капитан Алекс. Бестужев.

<ПИСЬМО ГРИБОЕДОВА К ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ>

Всемилостивейший государь!

По неосновательному, подозрению, силою величайшей несправедливости, я был вырван от друзей, от начальника, мною любимого, из крепости Грозной на Сундже, чрез три тысячи верст в самую суровую стужу притащен сюда на перекладных, здесь посажен под крепкий караул, потом был позван к генералу Левашеву. Он обошелся со мною вежливо, я с ним совершенно откровенно, от него отправлен с обещанием скорого освобождения. Между тем дни проходят, а я заперт. Государь! Я не знаю за собою никакой вины. В проезд мой из Кавказа сюда я тщательно скрывал мое имя, чтобы слух о печальной моей участи не достиг до моей матери, которая могла бы от того ума лишиться. Но ежели продлится мое заточение, то, конечно, и от нее не укроется. Ваше императорское величество сами питаете благоговейнейшее чувство к вашей августейшей родительнице...

Благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я моим поведением никогда не заслуживал, или послать меня пред Тайный Комитет лицом к лицу с моими обвинителями, чтобы я мог обличить их во лжи и клевете.

Всемилостивейший государь!

Вашего императорского величества

верноподданный

Александр Грибоедов {6}. 15-го февраля 1826.

<ВОПРОСНЫЕ ПУНКТЫ КОМИТЕТА С ОТВЕТАМИ 19-ГО ФЕВРАЛЯ ПОДПОРУЧИКУ

БЕСТУЖЕВУ-РЮМИНУ>

1826 года 19-го февраля высочайше учрежденный Комитет тре