Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Р. К. Баландин. Николай Николаевич Миклухо-Маклай

  

   Баландин Р. К. H. H. Миклухо-Маклай: Кн. для учащихся.

   М.: Просвещение, 1985. (Люди науки).

   OCR Ловецкая Т. Ю.

  

   Люди издавна предполагали, что на других планетах могут быть разумные существа. Об этом, например, писал в конце средневековья мудрый Николай Кузанский, а позже - философ Джордано Бруно.

   Но только за последние десятилетия появились приборы, позволяющие прослушивать и просматривать космические дали в поисках сигналов инопланетян. Созданы аппараты, детально обследующие небесные тела. Следы иных цивилизаций все еще не обнаружены. Однако ученые продолжают поиски.

   Нередки предостережения: не следует искать встреч с неведомыми обитателями других миров; столкновение земной и внеземной цивилизации может иметь ужасные последствия. Фантаст-мыслитель, в начале века предвидевший создание атомной бомбы, Герберт Уэллс одним из первых описал кровопролитную "борьбу миров". На Западе появилась серия кинофильмов о космических войнах.

   И все-таки уходят во Вселенную позывные с Земли. Мы надеемся услышать дружеский ответ собратьев по разуму. Верим: разум - это прежде всего источник добрых дел и созидания, залог единства мыслящих существ...

   Читатель может усомниться: какая связь между современными поисками внеземных цивилизаций и жизнью Миклухо-Маклая, вряд ли думавшего всерьез о жителях иных миров? Не слишком ли сомнительны подобные сопоставления?

   На мой взгляд, в наши дни приходится по-новому осмысливать наследие прошлого. Впрочем, так бывает всегда. Каждое поколение видит мир чуточку (а то и существенно) по-своему, потому что меняются и люди, и мир вокруг. Прошлое открывается нам по-новому, как путнику, восходящему в гору, по-новому видятся не только дальние горизонты, но и пройденный путь.

  

   В знойный полдень 19 сентября 1871 г. русский трехмачтовый корвет "Витязь" приблизился к восточному берегу Новой Гвинеи у залива Астролябия.

   Полный штиль. Шли под парами. Дым, как длинный черный флаг, тянулся за высокой трубой.

   На следующее утро продолжали медленно продвигаться вдоль берега. Вдали за пологими холмами, сплошь покрытыми пышной растительностью, круто вздымались горы; вершины их срезались облаками, в глубине которых беззвучно вспыхивали молнии. Из прибрежного леса то тут, то там поднимались тонкие сизые дымки.

   Капитан корвета Павел Николаевич Назимов поднялся на палубу. Подошел к стоящему у борта невысокому, щуплому пассажиру со странной фамилией Миклухо-Маклай, спросил:

   - Где вы желаете быть высаженным?

   Офицер, изучающий в подзорную трубу берег, доложил:

   - Вижу бегущих дикарей... Скрылись в лесу.

   - Если не возражаете, Павел Николаевич,- ответил Миклухо-Маклай,- я высажусь здесь.

   - Вашу лодку,- ответил капитан,- будет сопровождать катер с вооруженной командой.

   - Ни в коем случае!

   - Извините, но мне непозволительно рисковать своими людьми. Вероломство местных каннибалов известно.

   - Понимаю вас,- Миклухо-Маклай тряхнул темно-русыми кудрями.- Поэтому позвольте мне отправиться в лодке со своими двумя слугами.

   - Воля ваша,- пожал плечами Назимов.

   Корвет медленно входил в залив, названный именем корабля, на котором в 1827 г. французский мореплаватель капитан Дюмон-Дюрвиль первым прошел мимо этих берегов.

   Офицер, не отрываясь от подзорной трубы, произнес:

   - Готов держать пари, что местные охотники за черепами очень любят людей... Особенно в поджаренном виде.

  

   В этот день жители деревень Горенду, Бонгу, Богатим находились в чрезвычайном возбуждении. Вдали на границе моря и неба возник дым.

   Дым из моря густел, приближался. Что это? Кто-то сказал нараспев: "Это конец света. Наступает конец света. Из-за моря явились великие духи предков".

   Да, наступал конец света. Что делать? Неизвестно. Огромная лодка - страшилище!- приближалась, извергая дым. Самые нетерпеливые мужчины стали убивать свиней и собак. Решили принести жертвы духам предков. Вид мяса отвлек от страшных предчувствий. Подождав некоторое время, распалили костры и принялись жарить мясо: если уж конец света, то хоть поесть вдоволь - не оставлять же еду!

   Некоторые семьи направилась к горам, прячась от неведомых пришельцев. Другие готовили себе неглубокие могилы, чтобы достойно встретить погибель.

   Дымящее чудовище остановилось недалеко от берега. На нем стояли люди... Нет - духи! У людей не бывает такой белой кожи. Значит, вернулся Ротей, великий прародитель?

   Группа мужчин из Горенду (тамо-горенду) {Папуасы не говорили просто "человек" /тамо/, а обязательно уточняли, из какого племени человек или из какого селения.}, таясь за деревьями, подкралась к самому берегу. Они несли с собой кокосовые орехи. Выйти из-за деревьев осмелился один Туй. Он крадучись подошел к морю, положил на песок два ореха, указал на них руками и поспешно отступил в спасительную лесную чащу.

   - Павел Николаевич,- подошел Миклухо-Маклай к капитану,- настала пора мне проведать будущих соседей. Приглашают,- он кивнул в сторону берега.

   Назимов приказал приготовить шлюпку. В нее спустились Маклай и его слуги: Ульсон, бывший китобой, ставший на Таити "бичкомбером", "бичом", портовым бродягой, и полинезиец Бой. Все - безоружные.

   Приблизились к берегу. Волны, едва заметные в море, на мелководье сильно раскачивали шлюпку. Пристать к берегу оказалось непросто.

   Из-за кустов выступил мускулистый папуас и, замахиваясь копьем, левой рукой как бы отстранял незваных гостей. Миклухо-Маклай показал туземцу разноцветные тряпки. В ответ среди деревьев возникла дюжина мужчин, вооруженных дрекольем. Миклухо-Маклай, бросив тряпки в воду, приказал отплыть назад. Тотчас несколько туземцев вплавь поспешили за лоскутами.

  

   Туй выступил навстречу приближавшейся лодке и грозно замахал копьем. Он весь дрожал от страха. Духи очень походили на людей. Они плыли, как люди, только лицами были белые, как высушенные черепа.

   Пришельцы не имели оружия. Они не хотели зла тамо-горенду. Они даже не ступили на берег. Они вернулись на свою огромную лодку. Тогда Туй поспешил в деревню, чтобы успокоить тех, кто боялся конца света или хотел убежать в горы.

   На корвете Миклухо-Маклай узнал, что туземцев видели на соседнем участке берега. Отправившись в указанное место, он обнаружил уютную и красивую бухточку, где среди сплошной стены зелени выступала полоса белого песка, переходящая в тропинку.

   Поспешно спрыгнув на сушу, путешественник без раздумий направился в лес. Среди пальм показалось несколько крыш. Здесь была площадка, хорошо утоптанная, окруженная пестролиственными кустарниками и пальмами, среди которых располагались хижины с крышами почти до земли. Светлые сухие листья пальм на крышах живописно выделялись на темно-зеленом фоне леса. Лес был удивительно хорош, истинное воплощение гармонии приятного с полезным: бананы, панданусы, хлебные деревья, ореховые и кокосовые пальмы, и тут же - ярко-пунцовые китайские розы, желто-зеленые и оранжевые листья кратонов и колеусов.

   Заходящее солнце мягко освещало поляну. Слышались крики птиц. Все вокруг представлялось нереальным и чуждым, как сновидение.

   На площадке тлел костер. Виднелись следы недавнего пребывания людей: двери некоторых хижин распахнуты; половинка недоеденного кокосового ореха, одно небольшое весло... В хижине на полу - дымящийся очаг, глиняный горшок, связка раковин и перьев; под крышей, почерневшей от копоти, висел человеческий череп.

   Послышался шорох. Оглянувшись, Миклухо-Маклай увидел туземца, словно выросшего из-под земли. Взгляды их встретились. Туземец опрометью бросился в кусты. За ним устремился Миклухо-Маклай, размахивая красным лоскутом. Дикарь остановился. Он едва сдерживал дрожь. У пришельца не было оружия. Он медленно приближался. Миклухо-Маклай протянул красный лоскут. Туземец принял подарок и повязал его себе на голову. Он был среднего роста, темно-шоколадного цвета с матово-черными курчавыми волосами, широким сплюснутым носом, крупными надбровными дугами, густой, недлинной бородой. Весь его костюм состоял из тряпки толщиной в ладонь и двух браслетов из плетеной сухой травы над локтями. За один браслет был заткнут лист бетеля, за другой - тонкий костяной нож. Выражение лица было довольно симпатичным.

  

   Туй, стоящий лицом к лицу с белым человеком-духом, испытывал острейшее любопытство и ужас. Что ожидать от неведомого существа: великих бед или благодеяний? Неизвестно.

   Пришельцы были непостижимы. Они отдаленно напоминали людей. Но говорили невнятно, щебетали, как птицы, имели странные вещи и скрывали свои тела. Холодный взгляд светлых глаз вызывал непреодолимый страх.

   И все-таки Туй решил рискнуть. Он отчаянно шагнул в неведомое. (Подобных смельчаков, идущих навстречу неизвестному, чтобы познать его, называют первооткрывателями.)

   Пришелец не хотел зла. Он протягивал подарок. Подарок - залог дружбы. Надо его взять и показать свое удовлетворение. А что теперь? Пришелец взял Туя за руку и тихонько потянул в сторону деревни... Надо сопротивляться. Но не очень сильно, чтобы не разгневать духа.

   В деревне стоял еще один белый и один настоящий тамо, только покрытый тряпками, как все духи. Они вместе. Это хорошо. А если это плохо?

   Миклухо-Маклай заметил, что из-за деревьев и кустов показались туземцы, напряженно следящие за пришельцами. Пришлось подходить к каждому из них, брать за руку и тащить на площадку. Устав от этой дипломатической процедуры, путешественник уселся на камень и стал дарить гостинцы: бусы, гвозди, полоски материи, рыболовные крючки. Металлические предметы местные жители разглядывали с недоумением. Подарки принимали безотказно. Своим обликом туземцы заметно различались между собой. Некоторые были вооружены каменными топорами и большими луками (стрелы - более метра). Солнце уже село. Пора было возвращаться на корвет. Хозяева проводили гостей до лодки, неся подарки: кокосы, бананы и двух очень диких визжащих и крепко связанных поросят. Указывая на пироги и на корвет, Миклухо-Маклай пригласил своих новых знакомых последовать за ним.

  

   Пришелец звал тамо-горенду за собой. Как поступить? "Надо его слушаться",- сказал Туй. "Они нас убьют",- ответили ему. И еще: "Они нас зарежут, как свиней, и съедят".

   И все-таки четверо решились. Спустили лодку, отправились за белым человеком. Вскоре всех охватил страх. Но взгляд пришельца и его властные жесты заставили покориться.

   На большой лодке много-много белых людей. Они смеются. Что их радует? Встреча с тамо-горенду? Что они собираются делать?

  

   На корвете продолжали внимательно разглядывать берег.

   Из-за мыска показалась группа папуасов. Они несли плоды и поросенка, привязанного к шесту, вели двух собак. Туземцы сложили подарки на берег, убили собак и удалились в лес.

   Моряки на вельботе подошли к берегу, забрали подарки, оставив корзину с гвоздями, веревками, пустыми бутылками, разноцветными лоскутами. Поросенок, выпущенный на палубу, метался в кругу смеющихся матросов, прорвался к борту и прыгнул в море. Пришлось его спешно вылавливать. Тушку собаки (местное лакомство?) использовали как приманку, поймав на нее крупную акулу.

   Миновал час, другой, третий. Наконец, на берегу показалась странная процессия: голые люди вперемежку с одетыми. Не поймешь, кто кого привел и для чего.

   Вскоре все выяснилось. Миклухо-Маклай вернулся на корабль с четырьмя туземцами: все невысокие, курчавые, с палочками в носах и браслетами выше локтей. На шее каждого небольшая сумочка из кокосовых ниток - вроде переносных кармашков.

   Дикари постепенно осваивались. Офицеры пригласили их в кают-компанию, угостили чаем, подарили разные вещи. Видно было, что туземцы все еще испуганы. Они покинули корабль с явным облегчением, поспешно спустились по трапу в свою лодку и быстро погребли прочь.

   На родном берегу смельчаков встречали тамо-горенду (люди из Горенду) и соседи, тамо-богатим и тамо-бонгу. Стало ясно, что пришельцы не желают причинять зла. Однако никто так и не мог понять, что им надо здесь и что они предпримут дальше. После ясного дня может хлынуть ливень, тихая ночь сменяется внезапным ураганом. Можно ли предугадать волю могучих духов?

   Прошли сутки. Был день рождения генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича. По случаю полагался торжественный молебен и салют. Подняли сигнальные флажки.

   Не меньше дюжины туземцев прибыло на корабль. Любопытство победило страх. Многое им было в диковинку: ни металлов, ни стекла, ни зеркал они не знали.

   Миклухо-Маклай заранее отправился к своим новым друзьям и соседям, чтобы по возможности смягчить воздействие орудийной пальбы на местных жителей.

   В тот день тамо-богатим и тамо-бонгу отправились на большую лодку белых людей. Они очень боялись. Встретили их хорошо, накормили, дали подарки. Белые люди пели свои ритуальные песни, а вся большая лодка была очень красивая.

   Но вот белые люди встали ровными рядами, крикнули что-то, и вдруг словно небо рухнуло на землю - грянул средь ясного неба оглушительный гром, а за ним еще один и еще ...

   Оцепенев от ужаса, тамо поняли: настал конец света. Обитает здесь не добрый дух Ротей, а злой - Бука!

   С криками "Бука! Бука!" они побросали подарки и опрометью кинулись за борт.

   В момент салюта Миклухо-Маклай входил в деревню Горенду. Он едва успел приблизиться к первой хижине, как грянул залп.

   Туземцы испытывали сильнейшее недоумение и страх. Не знали, что делать. То порывались бежать, то падали на землю, затыкая уши и трясясь, как в лихорадке. Не видя никаких реальных последствий необычайного грохота, они чувствовали, что ведут себя нелепо. Но как быть в такой ситуации?

   Миклухо-Маклай постарался жестами показать, что ничего страшного не происходит. Папуасы представились ему артистами, изображающими пантомиму. Он не мог сдержать смеха. И это оказалось самым верным средством от страха. Папуасы, взглядывая на него, а затем друг на друга, начали усмехаться. От ужасного до смешного один шаг!

   В превосходном настроении он вернулся на корвет. В тот же день было окончательно намечено место его дома. Корабельная команда приступила к очистке площадки, рубке деревьев, установке свай, на которых должна была покоиться вся постройка. Матросам приходилось спешить: заканчивался срок стоянки. Требовалось запастись дровами.

   В тропическом лесу зазвучала мерная "Дубинушка": крупные деревья с трудом выволакивали из чащи.

   Хижину поставили небольшую, разгороженную надвое парусиновой перегородкой. Взятых с Таити досок не хватило; часть стен и двери сделали из брезента. Крышу сплели из листьев кокосовой пальмы. На береговых работах участвовали до ста матросов; офицеры делали схемы гавани и промеры глубин.

   Бедность снаряжения путешественника и его слуг бросалась в глаза. Складная мебель была, возможно, излишне хороша, но пищи оказалось очень мало, и вовсе отсутствовала лодка. Капитан Назимов выделил часть провизии из корабельных запасов и оставил безвозмездно четырехместный ялик.

   Хижину окружили оградой, где установили шесть мин - на всякий критический случай. Один офицер соорудил флагшток, другой - солнечные часы. Хижина была завалена инструментами, снаряжением, провизией. Миклухо-Маклай указал офицерам на дерево, под которым в случае надобности он зароет свои дневники, заметки; на коре дерева вырезали стрелу.

   Туй напряженно следил за тем, что происходило на берегу и в заливе. Кто-то из пришельцев останется. Что будет потом? Неизвестно.

   Белый человек не дух. Ему нужен такой же дом, как и всем, такая же пища. Зачем он остается? К нему придут тамо-бонго или тамо-горенду и убьют его. Белый человек вызывает страх. Чтобы избавиться от страха, его убьют. Разве он этого не понимает?

   Туй пришел к тамо-русс Маклай и постарался втолковать простую истину. Указал на большую лодку и махнул рукой, указал в сторону деревни, а затем на хижину, которую сломают, и на Маклая, которого убьют. Для полной ясности Туй встал в позу метателя копья, потом подошел к Маклаю, ткнул его в нескольких местах пальцем, высунул кончик языка, закрыл глаза и сделал вид, что падает на землю.

   А белый человек ничего не понял и только смеялся в ответ. Где еще найдешь такого глупца! Туй снова попытался предостеречь его, но вновь безуспешно, только получил в подарок блестящую палку, прочную, как камень... Или этот человек не знает, что такое смерть?

   Когда корвет направился из бухты в открытое море, массивный Ульсон вдруг обмяк и заплакал. На соседнем мыске показалась группа туземцев, исполнявших какой-то танец. Взглянув на хижину и флаг, они посовещались, что-то крикнули и скрылись.

   Надо было немедленно приводить в порядок вещи. Но тут пришел Туй. Без обычного добродушия, довольно бесцеремонно стал осматривать вещи и попытался даже войти в дом. Пришлось остановить его жестом и словом "табу". Зная несколько местных слов, Миклухо-Маклай попросил его принести кокосовых орехов и подарил кусок ткани.

   Во второй половине дня из-за кустов выступила группа вооруженных туземцев - из тех, кто плясал на мыске. Миклухо-Маклай пошел к ним навстречу, приглашая их знаками подойти поближе. Часть их, оставив копья и луки около деревьев, приблизились к дому с кокосами и сахарным тростником. Подарив им разные безделушки, хозяин показал, что хочет спать. Они удалились.

   Устроили посменную вахту. Лунная ночь была великолепной. Странные звуки слышались отовсюду. Этот загадочный и тревожный мир предстояло постичь не только разумом, но и своей жизнью. Невольно вспоминались высказывания тех путешественников, кто постоянно упоминал о вероломстве, хитрости и жестокости папуасов.

   Следующие два дня прошли в полнейшем спокойствии. Благоустраивали дом. Прекрасная погода и благодатная природа вселяли бодрость и спокойствие.

   "Думать и стараться понять окружающее - отныне моя цель,- записал Миклухо-Маклай.- Чего мне больше? Море с коралловыми рифами, с одной стороны, и лес с тропической растительностью - с другой,- оба полны жизни, разнообразия; вдали горы с причудливыми очертаниями, над горами клубятся облака не менее фантастических форм. Я лежал, думая обо всем этом, на толстом стволе повалившегося дерева и был доволен, что добрался до цели, или, вернее, до первой ступени длиннейшей лестницы, которая должна привести к цели". Пришел Туй. Он дал урок папуасского языка. Записав новые слова, хозяин отблагодарил учителя, вручив ему ящик от сигар; Ульсон вдобавок подарил свою старую шляпу. Туй был в восторге и поспешил удалиться, унося роскошный гонорар.

   Через час Туй вернулся в сопровождении большой группы туземцев. Впереди выступали двое, несущие поросенка, привязанного к бамбуковой палке; другие несли глиняную посуду (на головах) и кокосовые орехи. Поочередно вручив подарки, они стали рассматривать лежащие около дома предметы, о которых им рассказывал сметливый Туй. Гости вели себя сдержанно и достойно, как на дипломатическом приеме.

   Бой заиграл на губной гармошке. Возле него тотчас образовался кружок. Немудреный наигрыш папуасам явно нравился. К великой радости, они получили в подарок несколько губных гармошек. Принялись упражняться в музыке.

   Через час туземцы ушли. Прощаясь, они протягивали левую руку.

   Ночью разразилась гроза. Дождь лил как из ведра. Хижина выдержала испытание. Путешественники впервые за эти дни спали спокойно, беззаботно.

  

   ...1 октября. В Санкт-Петербурге моросят промозглые осенние дожди. А здесь - ясное летнее утро, теплый влажный воздух, резкие крики тропических птиц.

   Миклухо-Маклай решил ближе познакомиться с туземцами. Прежде чем отправиться в деревню, обдумал непростую дилемму: брать или не брать револьвер? Как знать, какой его ожидает прием? Что предпочесть: доверие, непротивление злу насилием или настороженность и готовность к активному сопротивлению?

   Помимо подобных соображений, были и более, деловые. Револьвер - мощное оружие. В случае нападения нетрудно уложить пять-шесть человек. Так сказать, дорого продать свою жизнь. Только допустим ли такой торг? Какую пользу принесут лишние жертвы? Надо жить, а не сеять смерть. Хорошо вооруженный человек постоянно имеет искушение воспользоваться своею силою. Как часто убийства совершаются из страха, от потери самообладания...

   Он взял с собой записную книжку и карандаш. Револьвер оставил дома.

   Недолго проплутав в лесу, очутился около какой-то деревни. Слышались мужские и женские голоса. Лицом к лицу столкнулся с мальчиком лет четырнадцати или пятнадцати. Их взгляды встретились. Мальчик стремглав бросился назад в деревню. После громких возгласов - женский визг и полная тишина.

   Он вышел на площадку. Здесь стояла группа вооруженных мужчин. Другие, тоже вооруженные, находились поодаль. Дети и женщины исчезли. Несколько человек подняли копья и приготовились метнуть их в пришельца. Позы были решительные и напряженные. Послышались отдельные восклицания. Копья опустились.

   Вокруг не было ни одного знакомого лица. Две стрелы просвистели совсем рядом. Стоявшие невдалеке туземцы показали руками на дерево, будто бы стрелы пущены в птицу. Но никакой птицы на дереве не было.

   Число туземцев стало прибывать; возможно, явились жители соседней деревни. Угрюмые, встревоженные физиономии. Оружие в руках. Враждебные взгляды. Зачем пришел сюда этот нарушитель спокойствия? Как избавиться от него?

   Все более грозно поднимались копья. Острый наконечник одного из них при молниеносном выпаде едва не вонзился в глаз пришельца. Быстрота и верность руки нападавшего были поразительны. Усталый и смущенный своим до неприличия назойливым визитом гость не успел даже отклонить лицо. Отошел шага на два в сторону, ощущая холодок под ложечкой. Несколько неодобрительных голосов прокомментировали нелюбезный поступок соплеменника.

   "Благо, револьвер остался дома,- подумал Миклухо-Маклай.- Иначе я вряд ли хладнокровно отнесся к подобному опыту". Самое лучшее в сложившейся неурядице было оставить в покое встревоженных хозяев. Уйти, показывая свою слабость и ожидая смертельного удара в спину... А что еще остается?..

   Разве непротивление - это демонстрация слабости? Напротив! Только сильному по плечу хладнокровие в трудной ситуации. Надо показать, что я доверяю им и не боюсь их.

   Гость ко всеобщему недоумению ухватил за угол новую циновку, лежащую у его ног, оттащил ее под пальму в тень и неторопливо улегся, закрыв глаза. Затем привстал, ослабил пояс, расстегнул штиблеты. Хозяева с немалым удивлением разглядывали бесцеремонного и удивительно доверчивого гостя. А он, закрыв глаза, думал, что, пожалуй, лучше умереть во сне, а не в полном сознании, и одному, а не в компании нескольких туземцев. Невдалеке затянула свою жалобную песню какая-то птица, а резкие вскрики быстро летающих лори несколько раз обрывали дремоту. Наконец под стрекот цикад - словно сверестит сверчок за печкой - он незаметно для себя заснул...

   Открыл глаза. Несколько безоружных туземцев сидели на корточках возле циновки и разговаривали вполголоса, жуя бетель {Толченая смесь пряных листьев кустарника из семейства перечных, семян арековой пальмы и извести.}. Он потянулся и начал приводить в порядок свой костюм. Эта операция позабавила хозяев. Встав, он кивнул головой в разные стороны, церемонно прощаясь, и направился по знакомой тропинке восвояси.

   ...Вечером зашел Туй и выпросил топор, пообещав вскоре вернуть инструмент. Надо уважать просьбу. Что принесет это испытание на честность?.. Не странно ли, что они с Туем понимают друг друга без помощи языка.

   Утром папуасы притащили несколько длинных бамбуковых палок для веранды. Был тут и Туй, однако без топора. Демонстрация гостям книг и рисунков вызвала неожиданный эффект: многие папуасы, увидев портрет человека, встали с намерением уйти. Они попросили поскорее унести книгу в дом.

   Сомнения в честности Туя были напрасны. Топор он вернул еще до захода солнца. Получив в подарок зеркало, он тотчас убежал с ним в деревню. Там он, пожалуй, похвалялся подарком; это побудило нескольких туземцев принести бледнолицему соседу кокосовых орехов и сахарный тростник. Ответными подарками были гвозди средней величины и пустая коробочка. Трем туземцам ничего не было предложено, однако они восприняли это обстоятельство спокойно, ничего не требовали, а уходя, не взяли свои дары. Следовательно, они не производят обмена подарками, по принципу купли-продажи: ты - мне, я - тебе. К счастью, в этом они остались нецивилизованными.

   Отношения с ними нельзя было назвать непринужденными. Очень немногие из них способны выдержать даже несколько секунд взгляд загадочного белого человека. Заходя в хижину, заполненную инструментами и мебелью, они держатся настороженно, боязливо, как бы в ожидании страшных чудес. И реакция у всех разная: одни любознательны и открыты, другие завистливы, третьи неприязненны, а четвертые выражают сильное изумление, точь-в-точь как деревенские мальчишки в России: широко открывают глаза, разевают рот и кладут в него палец или два.

   ...В соседней деревне праздник. Оттуда доносятся звуки дудки и барабана. Местные дудки оригинальны: из просверленной сбоку и сверху скорлупы маленького кокосового ореха (есть и бамбуковые дудки); большой барабан имеет вид деревянного корыта. В честь праздника лица туземцев окрашены красной охрой, в волосах гребни с перьями. Туй прислал с одним из своих сыновей куски свинины, плоды хлебного дерева, бананы и таро - все хорошо сваренное и аккуратно завернутое в пальмовые листья.

   Вскоре начались визиты туземцев из более дальних деревень. Приплыли под парусом, с плетеным домиком на лодке жители соседнего острова Били-Били. Они с изумлением разглядывали инструменты. Башмаки и полосатые носки привели их в восторг. Островитяне протяжно приговаривали "а-а-а", "е-е-е" и клали палец в рот. Очень обрадовались гостинцам: гвоздям, бусам, тряпкам. (Ульсон досадовал: к чему такая бесплатная расточительность? Если раздавать им все задаром, скоро останемся такими же голыми, как они.)

   Гости ушли к морю в отличном расположении духа (чего нельзя было сказать про Ульсона). Через полчаса они столь же весело вернулись, нагруженные кокосами и бананами. Они оставались у хижины до сумерек. Уходя, знаками пригласили на свой остров, показав для убедительности, что гостей там не убьют и не съедят. Такая любезность с их стороны была утешительна. На прощанье они пожимали руку тамо-русс выше локтя, а некоторые, растрогавшись, обнимали его левой рукой и прижимали к груди, повторяя: "О Маклай! О Маклай!"

   Через две недели пребывания на Новой Гвинее Маклаю пришлось выдерживать жестокие испытания. Все трое пришельцев поочередно, а то и разом подверглись острым приступам лихорадки, доводящим до бреда и полного изнеможения. Вдобавок сильно досаждали ядовитые насекомые. Бой, как мог, пытался вести хозяйство, Ульсон хандрил, постоянно жаловался. Пришлось больше ухаживать за своими слугами, чем пользоваться их услугами. А ведь надо еще вести научные наблюдения и всячески скрывать от туземцев, что тамо-русс Маклай способен быть больным и слабым.

   Удивила сметливость Туя. Видя, как Маклай рисует схему залива Астролябия, он старательно произносил названия деревень и даже уточнял их местоположение. Он вел себя так, словно занятия картографией были для него обычным делом. С неожиданной ловкостью и смекалкой Туй использовал осколок стекла в качестве бритвы, после чего Маклай не сразу узнал своего друга, лишившегося усов и части бороды.

   Постоянно шли проливные дожди. Крыша хижины протекла. Приступы лихорадки участились. Бой стал совсем плох. Однажды ночью Маклай услышал странные стоны. Они раздавались со стороны деревни. Встал, оделся, пошел по тропинке. Испарения, поднимавшиеся от земли, мерцали, как призраки, в тусклом лунном свете. Пение, похожее на вой, было простое, с монотонно повторяемым мотивом. Звуки поднимались и опускались неправильными волнами, под глухие удары большого деревянного барабана барума. Начинаясь тихо, протяжно, напев постепенно рос, усиливался и наконец переходил в почти нечеловеческий вопль, внезапно обрываясь.

   Сев на пень, Маклай порой терял ощущение реальности, испытывая томительное чувство тревоги. Неприметно впал в дрему, едва не свалившись с пня. Пришлось возвращаться домой, в постель, так и не дослушав папуасский концерт.

   Он продолжает, несмотря на все трудности, вести наблюдения за местными жителями и природными явлениями. Приходилось работать, превозмогая болезнь, на пределе сил. "Это полное напряжение способностей и сил,- записывает он,- во всех отношениях возможно при нашей цивилизации только в исключительном положении, и то редко... Усовершенствования при нашей цивилизации клонятся все более и более к развитию только некоторых наших способностей, к развитию одностороннему..."

   Много ли дает цивилизация человеку? Избыток суеты, недостаток свободы, завистливость и самодовольство. Разве мало людей погибает в густо населенных городах от полнейшего жестокого равнодушия окружающих? Мало ли там несправедливости, горестей, преступлений? Конечно, не следует возводить дикого человека на пьедестал. И все-таки факт остается фактом: "Туземцы пока еще ничего не трогали. В цивилизованном крае такое удобство немыслимо; там замки и полиция часто оказываются недостаточными ".

  

   ...Прошло два месяца. Полного взаимопонимания и доверия все еще не было. Однажды Маклай попросил оставить на пару дней у себя одного мальчика для прислуги, обещая взамен два ножа. Предложение выслушали со страхом, приказав мальчику бежать скорее в деревню. (Опасались, что Маклай съест ребенка?)

   В другой раз Туй серьезно предостерег: Бой скоро умрет, Ульсон слаб, а Маклая убьют люди из Бонгу и Гумбу - много людей. Маклай сделал вид, что принимает слова за шутку. Однако Туй тянул жалостно: "О Маклай! О Маклай!" А еще спросил между прочим, когда придет корвет. Пожалуй, в деревне уже обсуждалась возможность убить пришельца.

   Ульсон уверен: Туй шпионит, выведывает все, что может, и при первом удобном случае предаст их. Действительно, поведение Туя порой казалось подозрительным.

   В одну из ночей группа вооруженных туземцев с факелами подошла к хижине Маклая. Ульсон разбудил хозяина, взял ружье и твердил: "Не пускайте их приближаться". Маклай сказал: "Гена" ("Иди сюда")! Пришедшие подбежали к веранде и с криками бросили на площадку несколько рыб. Пристыженный Ульсон собрал подарки. Рыба оказалась очень вкусной...

   "Нового нет,- записывает Маклай.- Все по-старому. Утром я зоолог-естествоиспытатель, затем, если люди больны, повар, врач, аптекарь, маляр, портной и даже прачка и т. д. и т. п. Одним словом, на все руки, и всем рукам дела много...

   Папуасы соседних деревень начинают, кажется, меньше чуждаться меня... Дело идет на лад. Моя политика терпения и ненавязчивости оказалась совсем верной. Не я к ним хожу, а они ко мне; не я их прошу о чем-нибудь, а они меня, и даже начинают ухаживать за мною. Они делаются все более и более ручными: приходят, сидят долго, а не стараются, как прежде, выпросить что-нибудь и затем улизнуть поскорее со своей добычей".

   Отважному путешественнику суждено еще было изведать немало тягот, горестей, опасностей. И все-таки он остался удовлетворен результатами своих наблюдений. Правда, многое так и не удалось выяснить, изучить. Но главная цель была достигнута: он сблизился с туземцами благодаря доверию к ним, уважению к их достоинству, выдержке, дружелюбию. Он вжился в их немудреный быт, наблюдал их "изнутри", в повседневной жизни, в различных ситуациях. Близкое знакомство с нецивилизованными людьми позволило убедиться в их высоких достоинствах.

   "Меня приятно поразили хорошие и вежливые отношения, которые существуют между туземцами, их дружелюбное обращение с женами и детьми. Во все мое пребывание на берегу Маклая мне не случалось видеть ни одной грубой ссоры или драки между туземцами; я также не слышал ни об одной краже или убийстве между жителями одной и той же деревни. В этой общине не было начальников, не было ни богатых, ни бедных, почему не было ни зависти, ни воровства, ни насилия. Легкость добывания средств к существованию не заставляла их много трудиться, почему выражения злобы, ожесточения, досады не имели места. Название, которое я дал целому архипелагу: архипелаг Довольных людей, свидетельствует о том впечатлении, которое произвела на меня мирная жизнь островитян".

   ...А сейчас мы прервем описание путешествия для того, чтобы лучше понять научное и общечеловеческое значение подобных выводов Миклухо-Маклая.

  

  

   {Понятия "дикие" и "культурные" по отношению к народам показывают сравнительный уровень развития техники, знаний, общества.}

  

   Чтобы правильно понять и оценить творчество ученого, следует ознакомиться с эпохой, в которую он жил, а также с историей тех наук, которыми он занимался.

   Идеи, подобно реке, находятся в постоянном движении. Одни и те же мысли, переходя из века в век, обновляются, по-новому воспринимаются людьми.

   В наши дни люди всерьез задумались о возможной встрече с иными разумными существами Вселенной. А сто лет назад ученых занимал вопрос: находятся ли разные человеческие расы на одном уровне биологического развития? Еще столетием раньше, в середине XVIII в., философы рассуждали: каков человек в естественной природной среде и как он меняется с развитием культуры, техники, знаний?.. Обсуждались проблемы контактов цивилизаций, стоящих на разных уровнях развития; взаимоотношения мыслящих существ, имеющих разные обычаи, нравы, знания.

   Начиная с эпохи великих географических открытий (XV- XVI вв.) европейцы не только открывали, но и стали изучать новые континенты, архипелаги, океаны и моря. Тогда мореплаватели то и дело встречались с неведомыми народами,- порой дикими, порой культурными, накопившими немалый запас материальных и духовных ценностей. В результате чаще всего возникали неурядицы, взаимное непонимание, военные конфликты. Более хитроумные, лучше вооруженные, предприимчивые, отважные и жестокие европейцы рано или поздно побеждали "дикарей". Затем начиналось насильственное искоренение туземных обычаев, "окультуривание", которое заключалось не только в распространении грамотности, христианства, "цивильной" одежды и т. п., но и в порабощении, убийствах, обмане.

   В эпоху Возрождения, Великих географических открытий, распространения книгопечатания и просвещения начали развиваться в Европе капиталистические отношения с их погоней за прибылью и накоплением капитала. Нажива, материальные блага, деньги - вот идолы, которым стали истово поклоняться в цивилизованных странах. Для капиталиста трудящийся представлялся средством для получения прибыли, увеличения капитала. А почти беззащитные племена "дикарей" были доходной добычей, выгодным товаром.

   Европейцы привыкли жить в государствах, организациях, семьях, построенных по принципу господства и подчинения. Одни общественные группы были богаты и имели много прав, верховодили, тогда как другие, обездоленные, были вынуждены покоряться и работать на "хозяев". А вновь открытые земли и народы, населявшие эти земли, рассматривались европейскими странами в первую очередь с позиций торговли, корысти, захвата колоний.

   Люди не только действуют, но и стараются обдумывать свои поступки и их последствия. Для мыслителей издавна одним из главных вопросов был: что такое человек? Какова его роль в природе? Чем объясняются различия между людьми и как научиться разумным существам жить в мире и дружбе?

   Под влиянием известий о диких племенах философы XVII- XVIII вв. разделились на два противоположных лагеря. Одни доказывали, что дикие люди находятся на низком уровне развития, имеют грубые нравы и зверские наклонности. Вторые утверждали, что дикарь, вольный сын природы, благороден и добр, имеет ровно столько ума и умения, сколько необходимо для спокойной жизни.

   Например, французский философ Клод Адриан Гельвеций считал, что человек в первобытном состоянии "является еще нелюдимым дикарем", язык которого "ограничивается пятью или шестью звуками или криками". "Если он освобождается от страха перед законами или наказаниями, то его несправедливость не знает никаких пределов..."

   А по мнению Жана-Жака Руссо, до тех пор, пока люди довольствовались немногим, самым необходимым, они жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми. Когда появилась потребность в избытке благ, в собственности, тогда возникли рабство, жестокость, зависть, лицемерие, а научно-технический прогресс только увеличивал неравенство между богатыми и бедными.

   Руссо и Гельвеций принадлежали к числу гуманистов-просветителей. Однако их представления о диких племенах и цивилизованных народах были надуманные; почти вовсе не учитывались введения о быте и нравах первобытных племен. А этих сведений накапливалось все больше и больше. Стала складываться этнография, народоведение ("этнос" - народ).

   Одновременно оформлялась наука о биологических особенностях человека - антропология. (Слово "антропология" появилось еще в античное время.) Это была как бы отрасль зоологии, посвященная одному виду - человеку, разумному существу. В ее основе лежала антропометрия, т. е. измерения и систематизация особенностей физических типов людей.

   Следует упомянуть и об археологии, изучающей остатки культурной (технической) деятельности человека. Она тоже обрела научный характер к середине XIX в.

   Казалось бы, почти одновременное становление этих трех взаимосвязанных наук должно было прояснить спорные проблемы и раскрыть, выявить суть человека. Тем более что тогда же появились прекрасные труды о геологической истории и древности человека Чарльза Лайеля и о происхождении видов и происхождении человека Чарльза Дарвина.

   Однако история знаний - это не столбовой путь от открытий к открытиям, от незнания к познанию истины. Тут нередки глубочайшие заблуждения, забвение точных данных и господство сомнительных, но правдоподобных мнений. Сказываются и общественное мнение, и классовые интересы, и политическая борьба, и предрассудки.

   В середине прошлого века бурно развивались капиталистические страны. Обострилась конкурентная борьба, активизировались промышленное и сельскохозяйственное производство, торговля. Все это сопровождалось жестокой эксплуатацией трудящихся, ограблением колониальных и зависимых стран. Из этих стран вывозили среди прочих дешевых товаров рабочую силу, людей, превращенных либо в рабов, либо в бесправных наемников.

   В такой духовной атмосфере ловкачи капиталисты по-своему восприняли идею о борьбе за существование и выживание наиболее приспособленных. Ч. Дарвин, а также философ Герберт Спенсер и биолог-географ Альфред Уоллес пришли к этой идее почти одновременно, обобщая научные данные. Некоторые последователи Дарвина упрощали и искажали его учение. Они доказывали, что имеются расы и даже отдельные виды людей, стоящие на низких ступенях развития, как бы умственно неполноценные, переходные между человеком и высшими обезьянами.

   Создалась странная, с нашей точки зрения, ситуация: многие противники дарвинизма, а среди них были и миссионеры-христиане, утверждали: род человека един, нет рас низших. А некоторые дарвинисты утверждали обратное.

   В научные дискуссии властно вмешалась политика. Капиталистические державы заканчивали раздел мира на сферы своих влияний. Англия превращалась в крупнейшую колониальную державу. В США южные штаты были рабовладельческими (здесь насчитывалось около 4 млн. рабов-негров). Экономические выгоды от эксплуатации рабского труда заставляли плантаторов соответственным образом приспосабливать свои нравственные принципы и религиозные взгляды. Рабовладельцы утверждали, что негры относятся к низшим расам. Американские антропологи Нотт и Глиддон опубликовали в 1854 г. монографию "Типы человечества", где утверждалось полное отсутствие родства между белыми и приближенными к человекообразным обезьянам неграми. Французский аристократ А. Гобино издал свой "Трактат о неравенстве человеческих рас". По его мнению, существует высший расовый тип - арийский, призванный господствовать над другими. В России крупнейший биолог Карл Бэр проницательно охарактеризовал расистские домыслы: "Не есть ли такое воззрение, столь мало соответствующее принципам естествознания, измышление части англо-американцев, необходимое для успокоения их собственной совести? Они оттеснили первобытных обитателей Америки с бесчеловечной жестокостью, с эгоистической целью ввозили и порабощали африканское племя. По отношению к этим людям, говорили они, не может быть никаких обязательств, потому что они принадлежат к другому, худшему виду человечества. Я ссылаюсь на опыт всех стран и всех времен: как скоро одна народность считает себя правою и несправедливо поступает относительно другой, она в то же время старается изобразить эту последнюю дурною и неспособною и будет высказывать это часто и настойчиво". Тогда же Н. Г. Чернышевский опубликовал целый ряд работ, посвященных проблемам истории, антропологии. Он высказал мысль о том, что исследователи находятся под влиянием классовых личных симпатий и антипатий. Он писал: "Политические теории, да и всякие вообще философские учения создавались всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому принадлежали, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из политических партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом".

   Конечно, нередко мыслители не желали поддерживать несправедливые притязания своего класса, своей партии или вообще отказывались от политической борьбы. Сам Чернышевский высказал принципиальность, не совместимую с узкими "лично классовыми" интересами. Но он отлично понимал, сколь часто наука идет на поводу у политики: "Когда встревожились за свои владения плантаторы южных штатов, ученые рассуждения в защиту рабства получили такую разработку, которая была нужна для опровержения мыслей партии, сделавшейся опасною для рабовладельцев".

   В тот г