Иванов Иван Иванович - Поэзия и правда мировой любви

и мы это объяснимъ. Теперь мы желаемъ указать только на одинъ изъ художественныхъ мотивовъ, лежащихъ въ основѣ Слѣпого Музыканта.

   Всѣ ощущен³я, приписанныя слѣпому, принадлежатъ самому автору. Г. Короленко, вольно или невольно, повѣдалъ намъ, какой изумительный музыкальный инструментъ его физическая и душевная организац³я. Для него нѣтъ рѣзкихъ границъ между ощущен³ями различныхъ чувствъ: возбужденный слухъ мгновенно отражается на зрѣн³и, зрительныя впечатлѣн³я вызываютъ представлен³я о звукахъ.

   Можно вспомнить,- именно таковы притязан³я символистовъ. Они стремятся ввести въ обиходъ поэз³и цвѣтные звуки и звучащ³е цвѣта, и они же подали поводъ медицинскимъ изслѣдован³ямъ болѣзненной путаницы ощущен³й. Символисты встрѣтили единодушный отпоръ людей здоровыхъ и поэтовъ дѣйствительно талантливыхъ, и послѣ этого художникъ, отнюдь несимволическаго направлен³я, отваживается на слѣдующ³я выражен³я: "вѣтеръ, окрашенный дальнимъ звономъ и обрывками пѣсни", особенная холодность звуковъ, дающая знать слѣпому, что выпалъ первый снѣгъ - лучи солнца, тих³е удары оркестра... Развѣ это не символизмъ?

   Несомнѣнно,- но только въ немъ нѣтъ ничего ни искусственнаго, ни болѣзненнаго. Вы, читая эти неожиданныя сопоставлен³я, убѣждаетесь, что ярче и точнѣе и нельзя было изобразить картину. Символическ³я опредѣлен³я освободили автора отъ подробныхъ и цвѣтистыхъ описан³й. Но, очевидно, надо обладать совсѣмъ особеннымъ психическимъ строемъ, чтобы вполнѣ естественно, мгновенно являлись на умъ подобныя аналог³и и какъ нельзя лучше соотвѣтствовали цѣлямъ поэз³и. Это не просто впечатлительность и еще менѣе художественная наблюдательность; это - сродство душъ, человѣческой и м³ровой. Самъ авторъ прекрасно выразилъ его, характеризуя слѣпого музыканта: "Чуткая тонкая организац³я подымалась, какъ упруго натянутая струна, навстрѣчу всякому впечатлѣн³ю, готовая застонать отвѣтными звуками". И слѣпому кажется, что тьма стремится къ нему: онъ полонъ ожидан³я, онъ томится жаждой возбужден³й, которыя неминуемо налетятъ на него изъ внѣшняго м³ра.

   Войдите въ эту психолог³ю, вдумайтесь въ этотъ инстинктивный трепетъ, въ эту нервность эоловой арфы, и вамъ не будетъ странно слышать - о звукахъ, какъ цвѣтахъ, о цвѣтахъ, какъ душевныхъ настроен³яхъ, о свѣтѣ и мракѣ, какъ музыкѣ. Вѣдь въ организмѣ нѣтъ непроницаемыхъ перегородокъ между зрительными и слуховыми нервами, и чистофизическ³я ощущен³я совершенно неотдѣлимы отъ состоян³й души, это дѣйствительно своего рода оркестръ, настроенный гармонически, и стоитъ въ немъ зазвучать одной струнѣ, отзовутся всѣ друг³я, именно въ силу гармон³и и тонкости организац³и. И нашъ писатель одаренъ именно такой изощренной организац³ей, физ³ологически трепетно и непрерывно звучащей.

   И онъ описываетъ природу не потому только что она прекрасна и поэтична, а потому, что онъ, описывая ее, говоритъ о самомъ себѣ, онъ не наблюдаетъ ея, а прислушивается къ ея отзвукамъ въ своей душѣ, и даже нельзя сказать о немъ, чтобы онъ описывалъ: онъ констатируетъ, свидѣтельствуетъ тотъ или другой пережитой имъ фактъ естественной м³ровой жизни. Потому у г-на Короленко въ дѣйствительности нѣтъ того, что принято называть пейзажемъ, и онъ вовсе не пейзажистъ, такъ же какъ и не пантеистъ въ общеупотребительномъ смыслѣ: онъ психологъ пейзажей и для внѣшняго м³ра - лицо не внѣшнее, не разумъ, наблюдающ³й и отмѣчающ³й явлен³я, а соучаствующ³й въ м³ровомъ процессѣ, сострадающ³й и сорадующ³йся съ нимъ. Если бы звуки и краски, утро и вечеръ, лѣса и облака могли получить даръ слова, они разсказали бы о себѣ именно словами нашего автора, просто, кратко, но неизгладимо сильно, потому что сила выражен³й была бы почерпнута не изъ художественной впечатлительности, а изъ глубины взволнованнаго сердца. Это громадная разница: любить природу художественно, говорить о ней, находиться передъ ея явлен³ями, будто въ партерѣ передъ театральной сценой,- и не умѣть психологически отдѣлить себя отъ всей необъятной вселенной, не философски и не эстетически, а нравственно, это фактъ не столько писательскаго творчества, сколько личнаго нравственнаго м³ра. Распространите его на всю жизнь, не только на природу, поставьте эту "чуткую тонкую организац³ю, будто туго натянутую струну", рядомъ съ дѣлами и словами людей, вы получите полный типъ мыслителя и моралиста, нисколько не нарушая его цѣльности, какъ художника.

  

  

   Въ самомъ дѣлѣ, присмотритесь къ способу г-на Короленко одушевлять природу. Его картины, разумѣется, богаты обычными заурядно-поэтическими красками, и онѣ очень живы и красивы: "деревья встрѣчали меня шепотомъ лѣнивой дремоты", "туча тихо ползла по небу какъ бы раздумывая о чемъ-то и разглядывая то мѣсто, куда пролиться дождемъ"; "земля, казалось, тихо вздыхала полной грудью; отъ этого дыхан³я, играя въ лучахъ величаво горѣвшаго звѣзднаго неба, вставали бѣлесоватые туманы, точно клубы кадильнаго дыма_? подымавш³еся навстрѣчу идущему празднику"... И такъ безъ конца, и особенно артистическая картина затмен³я. Какой удачный подборъ самыхъ простыхъ словъ, для передачи одного изъ самыхъ рѣдкихъ сочетан³й свѣта и тьмы: "Будто тончайшая и густая сѣтка повисла въ воздухѣ. А тамъ гдѣ-то по бокамъ, въ верхнихъ слояхъ, чувствуется озаренная воздушная даль, которая сквозитъ въ нашу тьму, смывая тѣни, лишая темноту ея формы и густоты". И рядомъ изумительная изощренность ощущен³й. Много ли любителей природы способны подмѣтить, какъ горы въ странномъ полумракѣ затмен³я будто лишаются своей тяжелой плотности, что бываетъ какой-то особенный вѣтеръ, высоко надъ землей машущ³й безшумными крыльями, не тотъ, что подымаетъ уличную пыль, какъ иногда кажется, что звѣзда виситъ - одинокая надъ головой и пронизываетъ холодную пелену острымъ лучомъ...

   Это все штрихи истиннаго артиста, умѣющаго для всякаго момента найти соотвѣтствующ³й оттѣнокъ въ словѣ и одной фразой создать картину и вызвать у читателя то самое настроен³е, какое пережилъ самъ наблюдатель.

   Но все это способность только пейзажиста. О ней не стоило бы распространяться: на этомъ поприщѣ у г-на Короленко много предшественниковъ и соревнователей. У него есть нѣчто свое; оно даетъ тонъ всему его таланту и сообщаетъ глубокую содержательность всякому его очерку, какъ бы несложенъ и отрывоченъ онъ ни казался. ...

   Въ природѣ всюду распространена разумная божественная сила: это въ учен³и пантеиста,- въ природѣ всюду бьется чуткое сердце - это вѣра нашего автора. Природа - неисчерпаемый источникъ художественныхъ наслажден³й, она - могучая лаборатор³я красоты, грозной и чарующей: это обычный поэтическ³й взглядъ; природа полна живыхъ, поразительно яркихъ, почти разумныхъ въ своей яркости ощущен³й, она непрерывная цѣпь тѣхъ самыхъ волнен³й, печалей и радостей, какими сознательно живетъ человѣкъ: таковы впечатлѣн³я г-на Короленко. Наконецъ, природа - м³ръ человѣку внѣшн³й, въ сильной степени враждебный, требующ³й борьбы и по количеству одержанныхъ побѣдъ измѣряются успѣхи человѣческаго разума:. таково учен³е науки; природа - логически-послѣдовательный процессъ жизни, творящ³й благо и полноту физической и духовной жизни въ силу своего вѣчнаго развит³я: на этомъ принципѣ основанъ смыслъ произведен³й г-на Короленко.

   Слѣпой музыкантъ и здѣсь поучительный примѣръ общаго закона. Онъ состоитъ въ гармоническомъ развит³и жизни, слѣдовательно, всякое отступлен³е отъ этой гармон³и - явлен³е исключительное, уродство не только съ точки зрѣн³я человѣческаго разума и художественнаго чувства, но и для самой природы, стих³йно возмущенной противъ ненормальнаго индивидуальнаго случая. Но вѣдь и этотъ случай вызванъ къ жизни тѣми же естественными законами? Несомнѣнно; но это не мѣшаетъ ему быть явлен³емъ противоестественнымъ, уклонен³емъ отъ общаго закономѣрнаго порядка. Так³я явлен³я, можетъ быть, возникаютъ потому, что еще естественныя силы находятся въ брожен³и, матер³я еще не успѣла приспособиться къ законамъ органическаго быт³я, и жизненному началу не всегда удается одолѣвать темныя косныя силы. Но оно никогда не замираетъ и не глохнетъ. Подавленное и изуродованное, оно продолжаетъ протестовать инстинктивно и стремится восполнить разрушенную гармон³ю.

   На этой идеѣ основанъ этюдъ г. Короленко. "Инстинктивное органическое влечен³е къ свѣту" - такова несомнѣнная для автора истина, уполномочившая его раскрыть сложную психологическую жизнь слѣпорожденнаго. Въ другой разъ онъ выражается еще опредѣленнѣе: "природа подымалась безсознательнымъ протестомъ противъ индивидуальнаго "случая" за нарушенный общ³й законъ", Въ природѣ слѣпого существуютъ "возможности" свѣтовыхъ представлен³й, и онѣ не даютъ покоя ему съ первой же минуты сознан³я, отражаются на его дѣтскомъ лицѣ болѣзненнымъ мучительнымъ вопросомъ, заставляютъ инстинктивно искать еще до рожден³я утраченную способность, и бываютъ минуты, когда ему кажется, будто эта способность отыскана,- минуты особенно сильныхъ и глубокихъ потрясен³й.

   На этомъ, повидимому, вполнѣ отвлеченномъ положен³и г. Короленко построилъ свой этюдъ. Критики, восхваляя или порицая произведен³е, не замѣтили необыкновенно краснорѣчивой основной идеи, освѣщающей личность и м³росозерцан³е самого автора. Этюдъ - ничто иное, какъ защитительный трактатъ въ пользу природы, реабилитац³я естественныхъ силъ, управляющихъ м³ромъ, можно сказать очеловѣчен³е стих³й. На взглядъ автора, природѣ такъ же, какъ и разумному существу,- больно, тягостно производить уродство и, слѣдовательно, зло - все несовершенное и порочное. Она тогда бьется и возмущается, будто птица съ отбитымъ крыломъ, и напрягаетъ всѣ усил³я подняться въ мощномъ и плавномъ полетѣ. Поэтому она у слѣпорожденнаго до послѣдней степени изощритъ слухъ и осязан³е, одаритъ его поразительной способностью воспринимать внѣшн³я явлен³я съ такой точностью и быстротой, будто онъ ихъ видитъ глазами, всю его физическую организац³ю разовьетъ въ своего рода музыкальный инструментъ, сообщающ³й его уму и сердцу отнюдь не меньше, пожалуй даже больше впечатлѣн³й, чѣмъ усваиваетъ обыкновенный зряч³й человѣкъ.

   И авторъ вполнѣ убѣдительно умѣетъ доказать свою идею насколько она касается "общаго закона". Природа торжествуетъ необходимо, логически и въ высшей степени поэтично. Надо самому обладать исключительной музыкальностью натуры, чтобы съ такимъ изяществомъ и съ такой проникновенной глубиной изобразить стремлен³е человѣческой дущи къ гармон³и и полнотѣ нравственнаго существован³я. До сихъ поръ г. Короленко - поэтъ и психологъ; онъ перестаетъ быть и тѣмъ и другимъ, когда замышляетъ оправдать еще другой законъ, не подсказанный ему чутьемъ природы, а посторонними, чисто-литературными соображен³ями. И мы увидимъ, это не первая неудача автора, увидимъ и ея смыслъ, и причину. Пока насъ занимаетъ общ³й руководящ³й принципъ творчества и идей автора.

   Слѣпой музыкантъ - одно изъ позднѣйшихъ произведен³й г. Короленко, но читатели должны были ожидать подобнаго этюда. Его безпрестанно предвозвѣщала въ высшей степени своеобразная манера оживлять природу - точнѣе очеловѣчиватъ. Предъ г. Короленко живетъ и ширится не только одухотворенный м³ръ, но еще осердеченный. Именно это слово даетъ самое вѣрное представлен³е о "пантеизмѣ" нашего автора,- мы видимъ, совершенно другомъ, чѣмъ пантеизмъ философск³й и поэтическ³й. Можно бы сказать, это пантеизмъ моральный,- мы бы выразились даже иначе - панкардизмъ {Греческое ἡ καρδία - сердце.}, не пугаясь новаго слова, если оно приближаетъ насъ къ оригинальному психологическому м³ру художника. По нашему мнѣн³ю, именно это слово какъ нельзя точнѣе соотвѣтствуетъ поэтическому таланту, открывающему въ природѣ всю гамму человѣческихъ чувствъ я настроен³й, сочувств³й и негодован³й, жгучей боли и торжествующаго счастья.

   И всѣ эти настроен³я не навязываются природою, а непосредственно вѣютъ отъ нея: авторъ всегда умѣетъ ввести читателя въ сущность м³ровой психолог³и и до такой степени кстати сопоставить ее съ многообразными явлен³ями человѣческой жизни, что эта жизнь безъ участ³я природы казалась бы неполной и неясной.

   Напримѣръ, молодой герой, переживающ³й первыя муки молодыхъ сомнѣн³й. Въ молодости и для не поэтовъ природа полна красоты и увлекательнаго разнообраз³я. Естественно, молодое счастье и горе развиваются въ тактъ м³ровому пульсу, и вотъ предъ нами живая картина сродства душъ - естественной и разумной:

   "Обнаженныя и обмерзш³я вѣтки бились другъ о друга и жалобно, сухо трещали, а по всей аллеѣ вѣтеръ шумѣлъ глухо и протяжно, съ выражен³емъ того холоднаго страдан³я, не сознающаго себя и потому не знающаго ни сочувств³я, ни пощады, какимъ было полно мое сердце".

   Здѣсь, можетъ быть, извѣстную психологическую окраску сообщило природѣ слишкомъ напряженное настроен³е человѣка,- и самъ по себѣ пейзажъ мертвъ и безразличенъ? Нисколько. Смерти нѣтъ въ природѣ, пока она создаетъ мысль и чувство. Независимо отъ наблюдателей, впечатлительныхъ или нѣтъ,- природа полна своего внутренняго нравственнаго смысла.

   По сибирской дорогѣ ѣдутъ три путника, и только одинъ заинтересованъ внѣшнимъ м³ромъ, лично не переживая никакихъ рѣзкихъ чувствъ, но духъ земли вѣетъ на всѣхъ неотразимой силой какого-то невысказаннаго страдан³я и томительной боли. "Туманы продолжали ползти въ вышинѣ какими-то смутными намеками на что-то грустное".

   И природѣ, повидимому, гораздо свойственнѣе грустная дума, неразгаданная печаль, неудовлетворенная жалоба, неоправданная надежда. И это не потому, что русская природа вообще блѣдна и скромна, а потому, что такое огромное сердце, какимъ является м³ръ, такое благородное и чуткое, не можетъ не грустить, не жаловаться, пока въ его царствѣ раздается хотя одинъ стонъ. И не умолкающ³й "таинственный говоръ природы" чаще всего звучитъ чувствомъ утраченнаго или недостигнутаго счастья.

   При наступлен³и зимы земля кажется смирившеюся и притихшей, овдовѣвшей землей; снѣжинки, будто насѣкомыя, бьются у оконныхъ стеколъ, съ любопытствомъ заглядывая на людей, угнетенныхъ нечистыми умыслами; старый садъ полонъ недовольнаго шороха, нарушая молчан³е только-что едва не поссорившихся собесѣдниковъ; послѣ бури на небѣ замѣтна какая-то торопливость: надо возстановить порядокъ и миръ среди раскиданныхъ и перерытыхъ тучъ... Это все настроен³я.

   Но природа знаетъ годами окрѣпшую психолог³ю. Она, живая и краснорѣчивая носительница безчисленныхъ отголосковъ, какими полна человѣческая жизнь. На ея могучемъ образѣ неизгладицыми чертами врѣзывается прошлое, все равно какъ морщинами на человѣческомъ лицѣ, и иногда трудно сказать, кѣмъ глубже и разумнѣе ощущается неправда - забывчивыми людьми или безсмертной природой. Надо только умѣть понимать ея языкъ.

   Молодая дѣвушка слушаетъ повѣсть объ ужасахъ стараго крѣпостного времени. Ея чувство, наивное и тепличное, напряжено до послѣдней степени. Она страдаетъ въ первый разъ въ жизни такимъ человѣчнымъ, прекраснымъ страдан³емъ, и окружающ³й м³ръ дышитъ той же болью и мукой.

   "У дороги опять шептала рожь и томительная печаль, нависшая надъ всѣмъ этимъ пейзажемъ, казалось, получала свой особенный смыслъ и значен³е. Эти поля видѣли, они вынесли все это"...

   Повѣсть растетъ и темнѣетъ въ своихъ ужасахъ. Разсказъ ямщика - простъ и правдивъ, но въ него сынъ порабощеннаго народа вложилъ всю душу свою, вдохнулъ вѣками заглушаемое чувство человѣческаго достоинства, и каждое его слово, будто новый призракъ тяжелаго кошмара налегаетъ на безпомощно мятущуюся душу слушательницы. А этотъ м³ръ кругомъ сталъ еще нервнѣе и очеловѣченнѣе.

   "И ей, дѣвушкѣ, показалось, что самая природа насупилась и загрустила еще больше. Черта между землей и небомъ потемнѣла, поля лежали син³е, затянутыя мглой, а бѣлыя прежде облака теперь отдѣлялись отъ тучъ как³я-то рыж³я или опаловыя, какъ будто на нихъ умирали послѣдн³е отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи".

   Такъ природа неистощимо краснорѣчива и весь смыслъ ея жизни заключается въ неразрывной гармон³и съ явлен³ями нравственнаго м³ра - не отвлеченнаго, а сердечнаго, патетическаго. Одна изъ величественнѣйшихъ философскихъ системъ, шеллинг³анство, открыла законъ тождества, т. е. законъ совершеннаго совпаден³я явлен³й органическаго м³ра съ умственными процессами,- предъ нами также тождество, только болѣе жизненнаго характера и болѣе глубокаго содержан³я.

   Как³е выводы можно сдѣлать изъ шеллинг³анской идеи? М³ръ въ своемъ развит³и слѣдуетъ путями логическаго разума. Поэтому онъ и доступенъ нашему познан³ю. М³ръ представляется безконечной цѣпью необходимыхъ явлен³й; въ немъ ничего нѣтъ случайнаго, произвольнаго, нѣтъ перерывовъ и скачковъ. Въ общемъ это - гранд³озная картина естественнаго творческаго разума, но по смыслу - это детерминизмъ. Стоитъ ли въ концѣ процесса красота и благо - для закона безсмертной эволюц³и безразлично. Она просто осуществляетъ строго логическую формулу, стих³йно, неотразимо, не заботась объ идеяхъ справедливости и волнен³яхъ чувстительнаго сердца.

   Совершенно друг³е выводы слѣдуютъ изъ патетическаго представлен³я о м³рѣ. Пантеизмъ религ³я аристократическая и чисто художественная, панкардизмъ - религ³я дѣятельной правды и сострадан³я.

  

  

   Мы видѣли, какъ противоестественно, ненавистно природѣ всякое неполное и уродливое проявлен³е жизни. Природа, въ силу присущихъ ей стремлен³й къ гармон³и и самодовлѣющей силѣ, независимо отъ человѣческаго сознан³я и искусства, усиливается возмѣстить немощи и недостатки. Очевидно, свободная и непосредственная, она сама по себѣ вызываетъ къ дѣятельности мысль и создаетъ поэз³ю.

   Когда-то на сценѣ европейской литературы появилась идея объ естественномъ человѣкѣ. Она, повидимому, возникла изъ самаго восторженнаго представлен³я о природѣ. По крайней мѣрѣ писатели, восхвалявш³е естественное состоян³е, не находили словъ достойно возвеличить его преимущества предъ культурой и, въ порывѣ пророческаго фанатизма, отняли у природы способность мыслить и говорить, оставили за ней одни инстинкты, несказанно благородные, но темные и безгласные.

   Предъ нами также идеализац³я природы, но на этотъ разъ во всей ея физической и духовной полнотѣ. Мысль столь же естественна, органически необходима, какъ простѣйш³я явлен³я физическаго порядка. Доказательство - дѣти.

   Въ русской литературѣ нѣтъ писателя, такъ глубоко и съ такой истинно философской послѣдовательностью разработавшаго психолог³ю дѣтей, какъ это сдѣлалъ г. Короленко. И эта работа - первое необходимое слѣдств³е его общихъ воззрѣн³й. Дѣти - самая простая и наглядная иллюстрац³я къ тому естественно-нравственному порядку, какой, по представлен³ю нашего автора, царствуетъ въ м³рѣ. Авторъ до такой степени дорожитъ дѣтской психолог³ей именно ради этой цѣли, что даже склоненъ приналечь на природу, заставить ее говорить гораздо внятнѣе и настойчивѣе, чѣмъ обыкновенно звучитъ ея голосъ.

   Авторъ, видимо, съ особенной любовью вникаетъ въ дѣтскую душу и для него въ сущности нѣтъ предѣловъ, какими ограничивается ея высшая жизнь. Уже въ самомъ раннемъ возрастѣ намѣчаются личности, умы и характеры, даже настоящ³я, полныя м³росозерцан³я. Природа до такой степени могуча и предусмотрительна, что предупреждаетъ культуру по всѣмъ направлен³ямъ. Она съ одинаковой легкостью производитъ философовъ, поэтовъ, сильныхъ борцовъ за существован³е. Семьѣ и обществу остается только постигнуть предначертанный ею путь и подчинить свое искусство стремлен³ямъ естественныхъ сидъ. Это тѣмъ болѣе разумно и неизбѣжно, что эти силы именно въ избранныхъ личностяхъ всегда богаче и благороднѣе, чѣмъ теоретическ³й разсудокъ и такъ называемое трезвое сердце взрослыхъ.

   Эта истина раскрывается въ двухъ наиболѣе художественныхъ произведен³яхъ г. Короленко - Въ дурномъ обществѣ и Ночью.

   Нѣкоторыхъ критикамъ почудилось въ обоихъ разсказахъ излишество романтизма, даже подражан³е польской беллетристикѣ, дѣйствительно очень падкой, на наивныя чувствительности и полусказочныя чудеса. Мы думаемъ, романтизмъ и чувствительность г. Короленко другого происхожден³я, гораздо болѣе глубокаго и жизненнаго, чѣмъ подражан³е чему бы то ни было.

   Въ дѣтяхъ нашему автору слышится особенно внятно тотъ "таинственный говоръ природы", на который у него въ душѣ столько музыкальнѣйшихъ созвуч³й. Его подлинный герой - безсмертная естественная сила, разлитая во всемъ м³рѣ, вся исполненная неизсякаемымъ богатствомъ думъ, чувствъ и вдохновен³й. Что же можетъ быть слишкомъ романтично для изображен³я подобнаго предмета?

   Природа вызываетъ у автора "особенное глубокое расширяющее сердце ощущен³е" и этому ощущен³ю, говоритъ онъ, "трудно подыскать настоящее опредѣлен³е". А вѣдь дѣти и еще, увидимъ мы, одно столь же естественно разумное явлен³е ближе всего къ природѣ: очевидно, ощущен³я, вызываемыя ими, столь же сложны, таинственны и, слѣдовательно, романтичны. Выразить ихъ часто можно только при посредствѣ той же природы. Только ея красками можно со всей правдой и поэз³ей изобразить блѣдную, больную дѣвочку, которую медленно, но неотвратимо убиваетъ сѣрый камень: она едва ходитъ, шатаясь, какъ былинка, головка покачивается на тонкой шеѣ, какъ головка полевого колокольчика...

   Отнимите эти сравнен³я, остается невзрачный больной ребенокъ, одѣтый въ лохмотья, съ выпачканнымъ лицомъ, недоразвивш³йся физически, умирающ³й медленной смертью отъ голода, темноты и сырости. Вотъ Маруся - безъ романтизма! Но развѣ этотъ реализмъ, который еще можно усилить точнымъ опредѣлен³емъ болѣзни дѣвочки и гиг³еническимъ анализомъ услов³й ея жизни, развѣ все это сообщитъ вамъ больше правды о страшной драмѣ дѣтскаго существован³я? И развѣ все это произведетъ на васъ болѣе глубокое, просвѣтительное впечатлѣн³е, чѣмъ романтическое освѣщен³е автора? Другими словами: развѣ нравственная цѣль разсказа будетъ достигнута вѣрнѣе и проще?

   Врядъ ли. Натурализмъ, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, имѣетъ одинъ крупный практическ³й недостатокъ: онъ безпрестанно вызываетъ у насъ впечатлѣн³е исключительнаго, литературно-преувеличеннаго. А стоитъ лишь возникнуть этому впечатлѣн³ю и сила авторской живописи мгновенно понижается въ своемъ нравственномъ вл³ян³и. Этой причиной, между прочимъ, можно объяснить общественную, вообще культурную безплодность французскаго натуральнаго романа даже на родинѣ. Реалисты, съ сильнѣйшимъ оттѣнкомъ романтизма, въ родѣ Тургенева, Достоевскаго, Ибсена, имѣли несравненно больше идейнаго значен³я даже для чужестранной публики, чѣмъ самые положительные натуралисты, вродѣ Золя и его послѣдователей.

   Также дѣйствителенъ и романтизмъ г. Короленко. Еще только одинъ русск³й художникъ умѣлъ, не нарушая жизненной правды и, что еще важнѣе, не понижая внутренней силы своего творчества, изображать неотразимо-чарующими красками самыя, повидимому, печальныя явлен³я жизни. Это - Тургеневъ, и его Живыя Мощи - единственная художественная параллель Маруси г. Короленко. И тайна очарован³я въ обоихъ случаяхъ одна и та же.

   Припомните: предметъ разсказа, на первый взглядъ, ужасный, отвратительный,- рѣдкая физическая болѣзнь. "Голова совершенно высохшая, одноцвѣтная, бронзовая, носъ узк³й, какъ лезвее ножа, губъ почти не видать, только зубы бѣлѣютъ и глаза, да изъ-подъ платка выбиваются пряди желтыхъ волосъ"... Какое обширное поприще для натуральнаго вдохновен³я! У нашего автора всего нѣсколько строкъ посвящено физ³ологическому вопросу, и затѣмъ развертывается поразительно богатая и поэтическая духовная жизнь полутрупа. Сколько свѣжести и жизни въ тихихъ восторгахъ безнадежно больной предъ едва замѣтными явлен³ями природы: запахъ гречихи, полевые цвѣты, щебетанье ласточки! А эта непередаваемая рѣчью поэз³я одиночества, безсознательное сл³ян³е угасающей жизни съ могучимъ потокомъ безсмертныхъ естественныхъ силъ!

   То же самое въ разсказѣ г. Короленко. Маруся постоянно предъ нами съ цвѣтами или въ цвѣтахъ, и когда она умираетъ, кажется кончается день, наступаетъ осень, темнѣетъ небо,- вообще совершается что-то по-прежнему поэтическое и менѣе всего удручающее. Маруся и говоритъ, будто звуками природы: ея больной и слабый голосокъ звучитъ, какъ эхо среди говора взрослыхъ. Сколько наивной прелести и изысканной музыкальности въ словахъ, повторяемыхъ дѣвочкой вслѣдъ за другими! Именно такъ должно говорить это едва теплящееся жизнью создан³е, какъ трепетный, едва внятный, но безконечно гармоническ³й отголосокъ окружающей жизни. Она слишкомъ хрупка и безпомощна, чтобы самой самостоятельно участвовать въ этой жизни, но она слишкомъ чутка и нѣжна, чтобы эта жизнь беззвучно шла мимо нея.

   - Отчего она такая? - спросилъ я, указывая глазами на Марусю.

   - Не веселая? - переспросилъ Валекъ и затѣмъ сказалъ тономъ совершенно убѣжденнаго человѣка:- а это, видишь ли, отъ сѣраго камня...

   - Да-а,- повторила дѣвочка, точно слабое эхо,- это отъ сѣраго камня.

   - Отъ какого сѣраго камня? - переспросилъя, не понимая.

   - Сѣрый камень высосалъ изъ нея жизнь,- пояснилъ опять Валекъ, по-прежнему смотря на небо. Такъ говоритъ Тыбурц³й... Тыбурц³й хорошо знаетъ.

   - Да-а,- опять повторила тихимъ эхо дѣвочка.- Тыбурц³й все знаетъ.

   И такъ постоянно, У насъ остается впечатлѣн³е переливовъ какой-то далекой, необыйновепно нѣжной музыки и образъ дѣвочки пребываетъ будто въ золотистой дымкѣ солнечнаго заката. И автору достаточно самаго простого сравнен³я, чтобы обвѣять свою умирающую героиню ароматной, чарующей поэз³ей. Дѣвочка наканунѣ смерти; сѣрый камень упорно доводитъ свою работу до конца, и такъ кстати на землю спускается темная и холодная осень. Только изрѣдка выдаются ясные дни; тогда дѣвочку выносятъ изъ подземелья наверхъ и здѣсь "она какъ будто оживала, смотрѣла вокругъ широко раскрытыми глазами, на щекахъ ея загорался румянецъ; казалось, что вѣтеръ, обдававш³й ее своими свѣжими, живительными взмахами, возвращалъ ей частицы жизни, похищенныя сѣрыми камнями подземелья"...

   Столько поэз³и въ душѣ, близкой въ природѣ, и столько красоты въ самой слабости, даже въ смерти тамъ, гдѣ надъ послѣдними искрами жизни бодрствуетъ все та же природа-мать!

   Но здѣсь не одна поэз³я. Авторъ желаетъ показать, какая глубокая и многозначительная работа мысли совершается въ дѣтскомъ мозгѣ? Откуда западаетъ сюда смутная жажда найти отвѣтъ на вопросы, неразрѣшимые даже для высшей науки и мудрости? И не только жажда возникаетъ и растетъ, но и добивается удовлетворен³я, болѣе идейнаго и поучительнаго, чѣмъ иные отвѣты просвѣщеннаго ума и книжной учености.

   Эта истина для автора не опровержима и онъ съ необыкновенною любовью, со всей силой своего психологическаго анализа нарисовалъ образъ своего "естественнаго человѣка", провиденц³альнаго носителя цивилизац³и и нравственности. И никакой философъ и поэтъ прошлаго вѣка не увѣнчалъ природу такимъ роскошнымъ, поистинѣ божественнымъ вѣнкомъ, хотя въ тотъ вѣкъ идеей природы стремились преобразовать человѣка и общество, а нашъ авторъ желаетъ только этой самой природой объяснить разумное и благородное, столь часто украшающее человѣка и его среду независимо отъ послѣднихъ словъ науки.

  

  

   Дѣти со своими фантаз³ями часто въ высшей степени забавны и неразумны. Напримѣръ, двое ребятъ вздумали задн³й грязный дворъ преобразить въ какое-то сказочное царство, каждому заброшенному предмету навязать романтическ³й смыслъ, въ полусгнившемъ кузовѣ рыдвана совершать путешеств³я, исполненныя опасностей, вооружаться вполнѣ серьезно деревянными пистолетами и самодѣльной тесовой саблей, въ бадьѣ съ загнившей водой удить рыбу... На взглядъ взрослаго - сколько здѣсь глупостей! И взрослые съ обычной самоувѣренностью именно такъ и относятся къ дѣтскимъ фантаз³ямъ. Они, единственные представители критики и скептизма, слѣдовательно - истины; дѣти, чтобы познакомиться съ ней, должны усвоить тѣ же способности и наклонности. Истина добывается путемъ анализа, индукц³и, проще - путемъ подробнаго и частностнаго изучен³я м³ра и людей,- иного пути нѣтъ. Все за предѣлами анализа и опытнаго знан³я, ложь, фантасмагор³я, дѣтская сказка.

   Дѣйствительно ли это такъ? Нѣтъ ли какого-нибудь разумнаго содержан³я даже въ дѣтскихъ фантаз³яхъ? Не является ли нѣчто истинное инстинктивному синтезу дѣтской души? Проще: нѣтъ ли непосредственнаго чутья общей и частной правды въ ощущен³яхъ и въ представлен³яхъ дѣтей?

   Положительные отвѣты на всѣ эти вопросы для нашего автора не подлежатъ сомнѣн³ю. Рядомъ съ анализомъ и изслѣдован³емъ существуетъ еще одна нравственная сила - интуиц³я, непосредственное воспр³ят³е и - результатъ ея - вдохновен³е. Идея - не новая, даже въ самомъ значительномъ смыслѣ. Извѣстно, напримѣръ, какое обширное мѣсто даже въ опытныхъ наукахъ отводили родоначальники новѣйшаго позитивизма интуиц³и и вдохновен³ю. По ихъ мнѣн³ю, безъ вдохновен³я даже немыслимы велик³я обобщен³я и ген³альныя открыт³я. Опытъ даетъ только отдѣльные факты, часто разрозненные, противорѣчивые, трудно уловимые, только интуиц³я подсказываетъ ученому идею или законъ, объединяющ³й явлен³я. Безъ этой способности нѣтъ великаго ученаго мыслителя, а только эрудитъ, чернорабоч³й науки.

   Таковъ взглядъ людей, страстно защищавшихъ науку и разумъ. Эта же мысль лежитъ и въ основѣ дѣтской психолог³и въ произведен³яхъ г-на Короленко. Даже по существу нѣтъ разницы: интуиц³я - свойство ген³я, т. е. нѣчто прирожденное, "естественное", слѣдовательно, свойственное человѣческой природѣ въ силу ея высшей человѣчности. Очевидно, дѣтская душа должна быть причастна этой способности и часто гораздо больше, чѣмъ души взрослыхъ заурядныхъ людей. А отсюда слѣдуетъ: общ³я м³ровыя истины нерѣдко ближе и правильнѣе чуются дѣтскимъ нравственнымъ м³ромъ, чѣмъ умомъ, порабощеннымъ отрывочной и поверхностной ученостью. Въ результатѣ, ребенокъ можетъ оказаться болѣе философомъ въ самомъ положительномъ смыслѣ слова, чѣмъ даже самый бойк³й студентъ медицинской науки.

   Это будетъ непремѣнно въ томъ случаѣ, когда ребенокъ одаренъ отъ природы здоровыми впечатлительными нервами, чуткимъ воображен³емъ, жаждущимъ сердцемъ. Тогда неизбѣжно отъ простого соприкосновен³я съ внѣшнимъ м³ромъ въ дѣтской душѣ возникаетъ сложный и многосторонн³й процессъ мышлен³я, съ преобладан³емъ аналитическаго или творческаго содержан³я въ зависимости отъ преобладающей естественной наклонности. Родятся не только поэты, но и ученые, и философы, если только эти всѣ типы понимать какъ оригинальныя проявлен³я нравственныхъ силъ и не считать ученымъ рабскаго воспроизводителя чужихъ выводовъ, поэтомъ - послушнаго отражателя банальныхъ и стадныхъ настроен³й, а философ³ю видѣть въ пережевыван³и школьныхъ отвлечен³й. Отсюда громадный интересъ дѣтской психолог³и и отвѣтственнѣйш³й долгъ взрослыхъ предъ дѣтьми. Въ дѣтскомъ м³рѣ нѣтъ праздныхъ, совершенно безпочвенныхъ, безцѣльныхъ фантаз³й и безсмысленныхъ порывовъ, все равно, какъ въ природѣ не можетъ быть незакономѣрныхъ явлен³й и фактовъ невмѣняемаго каприза. Эта философско-педагогическая истина разъяснена въ произведен³яхъ г-на Короленко увлекательнѣйшимъ способомъ, какой только можно представить для доказательства истины. Сами дѣти являются адвокатами въ своемъ процессѣ и защищаютъ его вполнѣ самостоятельно, безъ назойливыхъ подсказыван³й и внушен³й заинтересованнаго педагога.

   Въ разсказѣ Ночью совершается таинственное событ³е. Разгадка его недоступна вообще человѣческому разуму, но человѣческая природа съ трудомъ мирится на неразрѣшимости загадокъ. Требуется исключительное умственное развит³е и обширный опытъ познан³я, чтобы сказать вмѣстѣ съ Сократомъ: "Я знаю только то, что ничего не знаю", т. е. знаю только факты, подробности, внѣшность;- смыслъ всего этого, основной двигающ³й принципъ жизни, остается для меня тайной. И средствами науки безполезно и стремиться открыть эту тайну, и истинный, дѣйствительно научный позитивизмъ именно и заключается въ признан³и великаго невѣдомаго рядомъ съ ничтожной областью наблюдаемаго и изучаемаго. На этой мысли и остановились сильнѣйш³е положительные умы нашего вѣка, и та же самая мысль положена въ основу нашего разсказа.

   Въ семьѣ появляется на свѣтъ новое существо... Откуда взялась эта жизнь? Откуда, слѣдовательно, вообще берется жизнь, еще вчера и сегодня не существовавшая въ нашемъ м³рѣ?

   Дѣйствительный ученый отвѣтитъ искренне и рѣшительно - не знаю; но ученый школьникъ, едва прошедш³й азбуку науки, заявитъ: "я знаю, потому что изучалъ физ³олог³ю". Авторъ на это отвѣчаетъ: "Ты знаешь немногое, а думаешь, что знаешь все"... И, по его мнѣн³ю, дѣти ближе къ истинѣ, чѣмъ молодой отважный физ³ологъ.

   Почему?

   Никакое физ³ологическое изслѣдован³е не объяснитъ зарожден³я: оно только можетъ разсказать внѣшнюю истор³ю его, и то далеко не съ начала; останется неразрѣшеннымъ цѣлый рядъ моментовъ, и вотъ они-то принадлежатъ не опыту, а творчеству, не изслѣдован³ю, а интуиц³и, не наукѣ, а поэз³и и религ³и. Это неоспоримый фактъ, и его-то осуществляютъ дѣти. "Они чувствуютъ тайну и стараются облечь ее въ образы",- говоритъ авторъ, т. е. поступаютъ единственно возможнымъ путемъ предъ такими вопросами, поступаютъ, какъ искони вѣковъ поступали цѣлые народы, мудрѣйш³е философы и величайш³е поэты. Дѣти творятъ объяснен³е, создаютъ извѣстное вѣрован³е, для насъ, разумѣется, нисколько не обязательное, но вполнѣ логическое и естественное, какъ фактъ нравственной необходимости.

   Надо обладать большимъ творческимъ талантомъ и въ высшей степени глубокимъ анализомъ, чтобы дѣтскими "глупостями" воспользоваться такъ идейно и даже научно. И напрасно авторъ къ чисто-логическому мотиву примѣшалъ еще чувствительный: онъ даже повредилъ убѣдительности общаго вывода. Незачѣмъ разумному защитнику дѣтей быть безнадежно печальнымъ супругомъ объ утраченной супругѣ. Для насъ безразлична и въ данномъ случаѣ даже досадна его трогательная тоска о личномъ, далеко не возвышенномъ счастьѣ. Дѣти правы не потому, что у какого-то пана Генриха безвременно скончалась его пани и онъ съ тѣхъ поръ не желаетъ, чтобы изъ "человѣка сдѣлался порошокъ". И бойк³й философъ здѣсь можетъ быть вполнѣ побѣдоносенъ: вѣдь частный фактъ - смерть драгоцѣнной пани! На это обездоленный Геврихъ отвѣтитъ:

   "- Этотъ частный фактъ для меня, пойми ты, общѣе всѣхъ твоихъ обобщен³й".

   Для него и его фактъ!.. Какимъ жалкимъ диссонансомъ звучитъ этотъ мѣщанск³й вопль супружеской души предъ всечеловѣческой тоской о темной загадкѣ быт³я! И насколько выше и осмысленнѣе этой домашней философ³и разсужден³я все тѣхъ же дѣтей, разгадывающихъ тайну не въ интересахъ своей дѣтской, а во имя всеобъемлющей м³ровой истины! И можно только удивляться, какъ столь проникновенно творящ³й художникъ рѣшился до такой степени принизить и размельчить идею своего разсказа!

   Но она все-таки остается глубокой и великой, независимо отъ эгоистическаго и тщедушнаго вмѣшательства пана Генриха. И любопытнѣйшая черта этой идеи - ярк³й и, повидимому, неизбѣжный разладъ между м³ромъ дѣтей и взрослыхъ. Онъ появляется во всѣхъ разсказахъ г-на Короленко и всегда независимо отъ какой бы то ни было тенденц³и, въ высшей степени тонко и послѣдовательно. Дѣти-философы въ своихъ ночныхъ бесѣдахъ, точно заговорщики противъ няньки; Вася изъ "дурного общества" носитъ въ себѣ цѣлый м³ръ вопросовъ, безразличныхъ даже для идеально-хорошаго и умнаго отца. И соприкосновен³я поэз³и дѣтей съ прозой взрослыхъ почти всегда вызываютъ боль и тяжелыя чувства въ дѣтскихъ сердцахъ, все равно кѣмъ бы ни была представлена эта проза - ученымъ физ³ологомъ или туповатымъ мужикомъ Павломъ въ Парадоксѣ. И боль причиняется взрослыми безъ всякаго дурного желан³я, невольно, мимоходомъ, только потому, что больш³е не имѣютъ даже отдаленныхъ представлен³й о дѣтской психолог³и, стоятъ слишкомъ далеко отъ простѣйшихъ проявлен³й естественной, духовной жизни.

   Какъ, вѣроятно, удивился бы отецъ, если бы ему растолковали дѣйствительный смыслъ фантаз³й Голована и Мордика! У родителей только и хватило наблюдательности, чтобы отмѣтить кличками внѣшн³я особенности своихъ дѣтей, и въ послѣдств³и они съ чистымъ сердцемъ и родительской заботливостью приступятъ къ опытамъ надъ ихъ душами: изъ поэта Голована постараются, можетъ быть, создать инженера, Мордика, прирожденнаго критика и оригинальнаго искателя истинъ, преобразуютъ въ русскаго классика. И какъ часто, поэтому, даже для сильнѣйшихъ организац³й, для людей, способныхъ справиться со всякими родительскими и наставническими опытами, дѣтство остается единственно свѣтлымъ воспоминан³емъ, наводящимъ невольную грусть о навсегда утраченной свободѣ чувствовать и думать по своему!..

  

  

   Г. Короленко чрезвычайно искусно выбираетъ обстановку для раскрыт³я извѣстныхъ психологическихъ явлен³й. Такъ какъ у дѣтей съ какими угодно преобладающими наклонностями воображен³е все-таки преобладаетъ надъ всѣми, то и сцена дѣйств³я должна быть освѣщена романтическимъ свѣтомъ, не придуманнымъ, а сообразнымъ съ обстоятельствами. Ночь, на дворѣ бушуетъ дождь, порывы вѣтра, то падаютъ, то налетаютъ съ новой силой, шумъ деревьевъ, стукъ дождя въ окно и въ крышу, и въ эту же ночь - странное загадочное событ³е гдѣ-то въ отдаленной комнатѣ дома... Даже и не дѣтское воображен³е могло настроить на необычный ладъ, а бесѣда дѣтей является будто отраженной музыкой этой кругомъ фантастически-звучащей атмосферы.

   То же самое и въ другомъ разсказѣ. Онъ охватываетъ цѣлые мѣсяцы, но сцена его все время исключительная, и авторъ умѣетъ описать ее именно какъ "невиданное зрѣлище". Поразительная точность поэтическаго зрѣн³я позволяетъ ему при помощи простѣйшаго средства, художественнаго описан³я игры свѣта, превратить подземелье въ какой-то волшебный м³ръ и изобразить какъ настоящую фею больную дѣвочку съ кучкой цвѣтовъ. Подземелье начинаетъ жить и дышать: оно дѣйствительно "сторожитъ свою жертву". Таково впечатлѣн³е и читателя. Оно романтично, но въ немъ ни одной черты нѣтъ лживой и подчеркнутой.

   Иной реалистъ вздумаетъ заподозрить автора въ придуманномъ сочинительствѣ, въ подборѣ особенно выгодныхъ подробностей. Но такимъ сочинительствомъ пользовались величайш³е м³ровые поэты. Шекспиръ именно лѣтомъ и среди царственной итальянской природы заставилъ разыграться драму Ромео и Джульеты; наоборотъ, сумасшеств³е Лира окружилъ бурей и холодомъ; мука Гамлета обвѣяна пронизывающимъ сѣвернымъ вѣтромъ и зловѣщей ночной темнотой. И отъ всей этой внѣшней обстановки внутренняя правда является намъ ярче и внушительнѣй. А съ точки зрѣн³я нашего автора, подобная обстановка безусловно логична и реальна. Сердце природы также одарено чуткостью, ему свойственны настроен³я и желан³я, волнующ³я людей, и даже подземелье можетъ смотрѣть невидимымъ, но "пристальнымъ и жаднымъ взглядомъ". Естественно, думы и образы, всегда живущ³е въ дѣтской дущѣ, вереницей встаютъ въ моменты, дышащ³е тайной и поэз³ей. Нѣтъ, здѣсь художникъ правдивъ, потому что вѣренъ органическому принципу своего творческаго м³росозерцан³я.

   Фальшивая нота начинаетъ звучать лишь только онъ увлекается въ сторону чувствительности, крайняго гуманизированья своихъ героевъ, если такъ можно выразиться. Панъ Генрихъ, мы видѣли, печально отплатилъ автору, за его склонность жалѣть и оплакивать все, что кажется жалкимъ и вызывающимъ на слезы. Мы не должны забывать,- на этой склонности развился и самый взглядъ автора на м³ръ и людей, но, къ сожалѣн³ю, автора иногда покидаетъ твердая принцип³альная мысль и уступаетъ мѣсто просто нервной настроенности. Мы увидимъ, этотъ недостатокъ распространяется и на болѣе важный предметъ, чѣмъ характеристика дѣтей, и сильно вредитъ великому общественному смыслу произведен³й г. Короленко.

   Герой "дурного общества" отъ собственнаго лица ведетъ разсказъ и по временамъ забываетъ, что онъ разсказываетъ о себѣ - ребенкѣ, переноситъ на далекое дѣтство многое, что онъ могъ добыть только позднѣйшимъ анализомъ дѣтской психолог³и и многое, что ему подсказано трогательной памятью о невозвратномъ прошломъ. Мы, напримѣръ, считаемъ несистематически-преувеличеннымъ горе ребенка о покойной матери, выраженное притомъ въ приподнято-краснорѣчивомъ стилѣ. Дѣти обыкновенно жалѣютъ проще и, надо признать, не такъ безнадежно. Для такого горя у нихъ слишкомъ мало рефлекс³и и слишкомъ много непосредственной жизненной силы. Въ дѣтскомъ горѣ больше трогательности, чѣмъ эффекта и больше поэтической задумчивости, чѣмъ отчаян³я, и г. Короленко изображаетъ не дѣтскую тоску въ слезахъ прожигавшихъ горячими струями щеки ребенка, въ безнадежныхъ порывахъ обнять ночью навѣки исчезнувш³й образъ матери. Такъ могъ бы фантазировать развѣ французск³й поэтъ школы Виктора Гюго. У этого романтика, великаго любителя дѣтей, они дѣйствительно, по картинности чувствъ и политурѣ недостойные соперники своего поэтическаго отца и друга.

   Разукрашено и огорчен³е все того же юнаго героя, по поводу весьма страннаго открыт³я. Вася, всю жизнь проводящ³й на улицѣ, подробно изслѣдовавш³й всѣ закоулки города, умный, наблюдательный, впечатлительный, не догадывается, что "дурное общество" состоитъ изъ нищихъ! Не догадывается, пока Валекъ, его сверстникъ, не открываетъ ему ужасной тайны. Именно для него она оказывается ужасной! Будто онъ не зналъ нищихъ, какимъ-то чудомъ ни разу не видѣлъ нищенства обитателей подземелья! И теперь онъ "горько плачетъ"; даже привязанность его къ "дурному обществу какъ-то замутилась".

   Всему этому не вѣритъ изумленный читатель, у него является невольная догадка: автору - нехудожественно и неидейно захотѣлось создать новый мелодраматическ³й мотивъ по поводу самаго зауряднаго обычнаго явлен³я, создать въ интересахъ трогательности и на этотъ разъ сверхъест