Иванов Иван Иванович - Поэзия и правда мировой любви

онъ дичаетъ и свирѣпѣетъ до такой степени, какъ это не случилосъ бы съ нимъ во всю жизнъ среди родныхъ пустынь и лѣсовъ. И здѣсь же, въ томъ же очагѣ цивилизац³и, Матвѣй впервые видитъ, какъ человѣкъ кончаетъ самоуб³йствомъ отъ голода и отчаян³я...

   Перевезите Матвѣя обратно домой послѣ всѣхъ этихъ впечатлѣн³й и опытовъ,- какая память останется у него объ этомъ м³рѣ? Навѣрное онъ отдаленнѣйшему потомству завѣщаетъ не мѣнять бѣдныхъ и темныхъ Лозищей на богатую и блестящую столицу высокопросвѣщенной страны. И разскажетъ онъ въ назидан³е потомкамъ вовсе не как³е-нибудь исключительные ужасы, а самые обыденные факты. Никакого особенно несчастнаго стечен³я обстоятельствъ съ Матвѣемъ не произошло: онъ просто совершилъ путешеств³е по нью-³оркскимъ улицамъ и окрестностямъ въ одни изъ американскихъ будней.

   Въ этой именно будничности, т. е. неизбѣжности страдан³й "дикаря" въ нѣдрахъ культуры и заключается весь ихъ ужасъ. Оказывается, человѣчество создаетъ непроходимую пропасть между цивилизованными и не цивилизованными и виновникомъ пропасти является прогрессъ. Чѣмъ онъ выше и шире, тѣмъ безнадежнѣе положен³е не краснокожаго индѣйца,- тотъ просто вымираетъ,- а даже бѣлаго, только не стоящаго на уровнѣ современнаго просвѣщен³я.

   И взвѣсьте страдан³я множества этихъ людей съ дѣтскими сердцами, оцѣните по достоинству сцену, когда Матвѣй съ рыдан³емъ бросается цѣловать руки земляка при звукѣ родного языка и дружескаго голоса... Вѣдь точно такъ же почувствовалъ бы себя человѣкъ, неожиданно спасенный отъ пытки, смертной казни, вообще отъ страшнаго непоправимаго несчастья!

   И авторъ не жалѣетъ красокъ на живопись глупости культурныхъ людей, даже добрыхъ, но слишкомъ цивилизованныхъ, чтобы понимать просто человѣка независимо отъ той или другой культурной ливреи. Не владѣй авторъ поистинѣ волшебной силой юмора и мудраго вагляда на вещи, изъ мотивовъ его разсказа можно бы сдѣлать одну изъ самыхъ жестокихъ драмъ. Объ ея напряженности можно судить по дѣтской беззавѣтной радости злополучнаго героя при однихъ только звукахъ славянской рѣчи, при одномъ намекѣ, что онъ все-таки не одинокъ на землѣ...

   Имѣется и соотвѣтствующ³й фонъ для этой драмы, также обвѣянный юморомъ, но и юморъ на этотъ разъ не спасаетъ цивилизац³и. Впрочемъ, и у автора тонъ становится патетичнѣе: не утрачивая спокойств³я и сдержанной красоты,- онъ контрастомъ красокъ рисуетъ удручающую истинно-культурную трагед³ю.

   Сколько злой ирон³и заключается въ миттингѣ голодныхъ, собравшихся рядомъ съ висѣльникомъ, однимъ изъ ихъ же числа, и внимающихъ краснорѣчивому агитатору, во чтобъ то ни стало стороннику достоинства, порядка и дисциплины! И это одобрительное настроен³е полиц³и, и оркестръ музыки - все по поводу людей, не знающихъ что дѣлать съ собой, гдѣ искать спасен³я и жизни!..

   "А городъ, объятый тонкою мглою собственныхъ испарен³й, стоялъ спокойно, будто тихо дыша и продолжая жить своею ничѣмъ невозмутимою жизнью. По площади тянулисъ вагоны, грохотали экспрессы, пыхтѣлъ гдѣ-то въ туннелѣ быстрый поѣздъ... Вѣтеръ несъ надъ площадью пыльное облако отъ парка"...

   И городъ даже могъ съ гордостью покоиться въ своей невозмутимости. Онъ выполнилъ весь конституц³онный порядокъ, дозволилъ голоднымъ собраться, составить петиц³ю, агитатору говорить въ протестующемъ направлен³и. Все какъ слѣдуетъ въ странѣ гражданской свободы, въ странѣ терпимой вплоть до протестовъ путемъ самоуб³йствъ.

   У героя разсказа - своя звѣзда и она превращаетъ его въ джентльмэна. Бываетъ, конечно, и это и вся истор³я окончательно становится пр³ятной и юмористической. Но это впечатлѣн³е не выражаетъ взгляда автора на вопросъ. Матвѣй - своего рода Sonntagskind,- предъ нами необозримая толпа людей, совершенно иначе кончившихъ тяжбу "дѣтскаго сердца" съ благодѣян³ями цивилизац³и,- и не на чужбинѣ, а у себя на родинѣ.

   Прежде всего отдѣльныя, будто случайныя вспышки борьбы, Они безпрестанно загораются при всевозможныхъ обстоятельствахъ. Встрѣтится ли Прошка-жуликъ съ направленскимъ студентомъ интеллигентно-сатирическаго нрава, онъ уже терпитъ обиду и пренебрежен³е. Случится ямщику вести господина, когда-то чуть не краснаго, но съ годами, какъ водится, поумнѣвшаго и прокисшаго - ему уже страшно какъ-нибудь ненарокомъ оскорбить деликатное барское самолюб³е. Ямщикъ - поэтъ и эпическ³й хранитель мужицкаго многострадальнаго прошлаго; ему - среди родныхъ полей, въ виду близкой сердцу вѣковой сцены крѣпостнической орг³и - невозможно не подѣлиться съ сѣдокомъ наслѣдственно-накипѣвшимй чувствами. Но этотъ сѣдокъ - просвѣщенный баринъ, и поэту-историку грозитъ соотвѣтственное возмезд³е за то, что онъ взволновалъ птичье невинное сердце благородной дѣвицы. И по дѣломъ! Мужикъ долженъ понимать, до какой степени цивилизац³я утончаетъ чувства и изощряетъ нервы.

   Все это - случайныя встрѣчи,- а вооружите цивилизац³ю еще начальственной властью, украсьте ее внѣшними признаками права и силы,- во что же тогда придется превратиться человѣку, чувствующему не по себѣ рядомъ даже съ мирной и гуманной культурой!

   Власть, разумѣется, одинъ изъ спутниковъ цивилизац³и - все равно американской или росс³йской. Въ Америкѣ полиц³я весьма легко пускаетъ въ ходъ "клобы",- не станетъ же стѣсняться менѣе культурная власть въ еще болѣе "дикой" средѣ! Естественно, вопросъ объ отношен³яхъ народа къ власти и наоборотъ - является центральнымъ вопросомъ отечественной гражданственности. А въ силу историческихъ предан³й представлен³е о власти до сихъ поръ въ умѣ мужика почти неотдѣлимо отъ идеи о баринѣ, т. е. спец³ально-цивилизованномъ субъектѣ. Поэтому Матвѣй свято хранитъ отеческ³й завѣтъ - всюду уступать мѣсто даже подпанку и вести съ нимъ совсѣмъ другой разговоръ, чѣмъ съ своимъ братомъ.

   Выходитъ,- для народа,- вообще вся цивилизац³я - нѣчто въ родѣ начальства. Посмотрите, напримѣръ, съ какимъ страхомъ полотеры и плотники скрываются предъ профессоромь. Почему? Авторъ даетъ по обыкновен³ю нѣсколько юмористическое, но по существу весьма грозное объяснен³е. "Въ этой поспѣшности сказывалось обоюдное молчаливое признан³е того, что самое существован³е выселковца столь близко отъ науки есть уже нѣчто шокирующее и неприличное".

   На самомъ дѣлѣ наука такъ не можетъ полагать, но выселковцу отъ этого не легче. Тоже самое впечатлѣн³е "дик³й" человѣкъ получаетъ даже отъ религ³и и церкви. Ужъ, кажется, чему же и стоять близко къ народной душѣ какъ не религ³и и на чье сочувств³е больше всего должна полагаться Христова церковь, какъ не на сочувств³е малыхъ сихъ? Оказывается - все это также далеко и чуждо народному сознан³ю, какъ и всякая другая облеченная властью цивилизац³я.

   Макаръ, напримѣръ, несомнѣнно религ³озенъ отъ природы. Ему, въ его неизбѣжномъ житейскомъ горѣ, становится легче, когда онъ вспоминаетъ о Богѣ. Но что онъ знаетъ о Богѣ? Въ чемъ состоитъ его вѣра и почему она утѣшаетъ его?

   На всѣ эти вопросы Макаръ могъ бы дать не болѣе точные отвѣты, чѣмъ умная собака, по мнѣн³ю Дарвина, съ религ³ознымъ чувствомъ привязанная къ своему господину. Макаръ не знаетъ, что попъ читаетъ въ церкви и за что идетъ попу руга. Слѣдовательно, платить попу деньги для него то же самое, что возить исправника, т. е. подчиняться за страхъ, а не за совѣсть. И, если бы Макаръ могъ говорить такъ на яву, какъ его заставляетъ авторъ во снѣ, онъ не сдѣлалъ бы никакого различ³я между своими отношен³ями къ церковному и полицейскому тойону.

   Но, можетъ быть, Макаръ - на рѣдкость ограниченный и забитый "житель", одичавш³й среди тайги и тундры, а русск³й народъ вообще понимаетъ блага духовной и свѣтской цивилизац³и.

   Врядъ ли. Онъ понимаетъ только одну ея сторону - грозную и карающую. Собственно нравственнаго содержан³я въ ней народъ даже не подозрѣваетъ и не въ силахъ допустить. Она является ему въ блескѣ форменной фуражки, ясныхъ пуговицъ, болѣе или менѣе разукрашеннаго мундира. Этихъ признаковъ часто вполнѣ достаточно, чтобы въ глазахъ народа создать полный престижъ власти и права. Оба эти понят³я въ представлен³и народа тождественны, разъ рѣчь идетъ о цивилизованной власти, т. е. о чиновникѣ. Народъ вѣками привыкъ видѣть торжество на сторонѣ силы, и онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понят³я о законности или незаконности властныхъ дѣйств³й: достаточно если они властны, исходятъ отъ лица съ кокардой и въ мундирѣ, изображены на бумагѣ за печатью, именуются предписан³емъ, отношен³емъ, циркуляромъ.

   А такъ какъ мундирная власть для народа часто единственный посредникъ между нимъ и цивилизац³ей, вообще культурнымъ общественнымъ строемъ, то у народа является еще одно незыблемое основан³е - пр³урочить все интеллигентное къ начальственному, и съ этой точки зрѣн³я встрѣчать всякое вмѣшательство людей просвѣщенныхъ въ народную жизнь.

   Это - капитальнѣйш³й фактъ русской нац³ональной гражданственеости, и г. Короленко превосходно воспользовался имъ, какъ поэтъ и какъ публицистъ.

   Онъ не сочиняетъ пространныхъ драматическихъ повѣстей на тему: "съ сильнымъ не борись, съ богатымъ не тягайся", не изображаетъ изверговъ въ лицѣ высшихъ и низшихъ полицейскихъ чиновъ, не живописуетъ мытарствъ мучениковъ за правду. Какъ вездѣ, такъ и здѣсь художественная гармон³я и всепримиряющ³й юморъ въ полномъ блескѣ. Но явлен³е жизни само по себѣ до такой степени своеобразно, а искренность и сердечность автора такъ глубоко проникаютъ всяк³й его художественный штрихъ, что впечатлѣн³е наше еще болѣе усиливается отъ сдержанности и миролюб³я художника.

   Между народомъ и властной цивилизац³ей ежедневно происходитъ д³алогъ вродѣ слѣдующаго. какой ведетъ "убивецъ" съ засѣдателемъ.

   Власть. Ну, дѣло твое у меня. Много ли дашь, я тебя вовсе оправлю?

   Народъ. Ничего не дамъ. По закону судите, чему я теперича подверженъ...

   Власть (смѣется). Дуракъ ты, я вижу. По закону твое дѣло въ двухъ смыслахъ выходитъ. Законъ на полкѣ лежитъ, а я, между прочимъ - власть. Куда захочу, туда тебя и суну.

   Совершенно вѣрно, и этой истины не знаетъ только такой юродивый искатель правды, какимъ является убивецъ. Всѣ друг³е превосходно понимаютъ эту науку и безъ толкован³й. На этотъ счетъ имѣется также д³алогъ между уже добродѣтельнымъ начальствомъ, праведнымъ судьей и народомъ. Дѣло идетъ о поимкѣ преступника, лица значительнаго и сильнаго: "м³ръ" весь вооруженъ противъ него и, повидимому, добродѣтельному пачальнику здѣсь-то и осуществить правду. Но выходитъ нѣчто совершенно несообразное.

   Благонамѣренная власть (съ важностью): Что жъ, помогите вы правосуд³ю и правосуд³е вамъ поможетъ.

   Народъ (задумчиво). Извѣстно... Ну только опять такъ мы, значитъ, промежду себя мекаемъ: ежели молъ, теперича вамъ, ваше благород³е_; супротивъ начальниковъ не выстоять будетъ, тутъ мы должны вовсе пропастъ и съ ребятами. Потому - ихняя сила...

   Добродѣтельный начальникъ выходитъ изъ себя отъ подобнаго торга, но люди, понимающ³е дѣло, становятся на сторону народа. По ихъ мнѣн³ю, иначе народъ и не можетъ разсуждать съ какимъ угодно праведнымъ судьей. Такова ужъ политика и порядокъ вещей! И тѣ же понимающ³е люди смѣются даже надъ начальнической добродѣтелью безъ политики: такую добродѣтель "бука съѣстъ". И даже автору кажется, что именно въ минуту самого горячаго добродѣтельнаго негодован³я герой похожъ на... теленка!

   Вотъ къ какимъ результатамъ привела цивилизац³я! Не только умный, но даже и добродѣтельный человѣкъ не можетъ быть не плутомъ, т. е. по дипломатическому выражен³ю умнаго практика - не прать впередъ безъ всякой политики.

   Вдумайтесь въ этотъ прочно установивш³йся урокъ русской жизни, и предъ вами раскроется тайна множества тягостныхъ и, повидимому, безсмысленныхъ и даже преступныхъ явлен³й народнаго быта и вообще народной психолог³и.

  

  

   Въ деревню являются люди безъ всякихъ аттрибутовъ власти, являются добровольно съ единственнымъ желан³емъ помочь мужику. Какъ же онъ встрѣчаетъ ихъ?

   Ему понятно, если человѣкъ въ мундирѣ принимаетъ разныя тяготы: за это онъ получаетъ жалованье. Но какое дѣло до благосостоян³я деревни просто чужому человѣку? Въ голодный годъ такихъ добровольцевъ въ иныхъ мѣстахъ непрочь были счесть за антихристовъ и заподозрѣть самыя дик³я козни со стороны интеллигентныхъ людей скорѣе, чѣмъ повѣрить въ ихъ безкорыстное служен³е народу.

   Въ той же книгѣ о голодномъ годѣ авторъ даетъ даже слишкомъ достаточно объяснен³й этому факту. Мужикъ привыкъ видѣть, что его самого или его старосту садятъ въ кутузку за правду. Такъ онъ и выражается: "скажешь правду, теряешь дружбу". Усвоилъ и другое правило: всякое распоряжен³е власти безапелляц³онно; жалоба хотя бы даже на самого мелкаго представителя власти - бунтъ, и во всякомъ случаѣ преступлен³е. И мужикъ скорѣе предпочтетъ "помирать", чѣмъ оскорбить фактическую неприкосновенность и непогрѣшимость своего начальства. Наконецъ, деревня унаслѣдовала одно лишь представлен³е о вмѣшательствѣ "господъ" въ ея жизнь; низш³е господа стараются угодить высшимъ и на мужикѣ строятъ свои благополуч³я, пр³обрѣтаютъ чины и награды. Только съ этой точки зрѣн³я мужикъ и интересенъ для "власти": иначе заботливость о деревнѣ обнаруживалась бы непрерывно,- вѣдь деревня не перестаетъ болѣть заразными болѣзнями и голодать. Это ея обычное положен³е, гдѣ же ея радѣтели и кормильцы? Естественно, если они вдругъ появляются на свѣтъ Бож³й, значитъ что-то неладно: наступили послѣдн³е дни...

   Вотъ до такой степени для народа невразумительна дѣятельная и цѣлесообразная гуманность цивилизац³и! Только развѣ какъ знамен³е предъ свѣтопредставлен³емъ можно допустить ее!

   И народъ правъ. Посмотрите, какихъ земскихъ дѣятелей и начальниковъ съ натуры рисуетъ авторъ! Практики въ интересахъ народнаго благоденств³я закрывающ³е школы, философы, въ цѣляхъ общественнаго порядка усвоивающ³е политику некормлен³я, психологи, полагающ³е народъ благополучнымъ, пока нѣкоторые мужики ѣдятъ чистый хлѣбъ, граждане, способные подписываться подъ офиц³альными донесен³ями совершенно противоположнаго смысла... Какъ же иначе если только не чудомъ всѣ эти рѣдкостные продукты русской фауны могутъ стать дѣйствительно просвѣтителями народа, его попечителями и мужественными защитниками! Народъ воображаетъ самое отчаянное чудо - прямо свѣтопредставлен³е. Эта крайность показываетъ, до какой степени неожиданна и по опыту невѣроятна для него честная, сердечная заботливость о немъ, идущая изъ цивилизованнаго "Назарета". Но по существу его догадка именно о нѣкоемъ чудѣ - вполнѣ логична. Для него чистая интеллигентная рука, приносящая дары,- рука данайцевъ и онъ невольно настораживается и старается оберечь себя отъ нѣкоего подвоха и ловкаго досягательства на его мужицкую душу,- такъ какъ мошна безнадежно пуста.

   И одинъ ли мужикъ проникнутъ такими средневѣковыми чувствами къ власти и въ его глазахъ неразрывно связанной съ ней "образованности!" Простой курьеръ Арабинъ, совершенно ничтожный - лично и по своему положен³ю, въ Иркутскѣ, выростаетъ до недостигаемой высоты среди не только якутъ и мужиковъ, но даже станц³онныхъ смотрителей и, казалось бы, совсѣмъ неподверженныхъ ему вольныхъ сибиряковъ. Купецъ Копыленковъ весьма неглупый русск³й человѣкъ въ своихъ дѣлахъ боевой и несомнѣнно властный, мгновенно впадаетъ въ робкое состоян³е духа только потому, что курьеръ необыкновенно внушительно укротилъ "бунтъ" смотрителя, сваливъ его съ ногъ кулакомъ за напоминан³е о прогонахъ.

   И этого оказалось достаточно, чтобы повергнуть въ трепетъ русскаго гражданина, даже хорошо знакомаго съ героемъ, видѣвшаго его - безъ всякаго героическаго блеска, простымъ курьеромъ и гостемъ исправника!.. "Такъ смотрятъ только у насъ на Руси",- говоритъ авторъ о побитомъ смотрителѣ. И чувствуютъ такъ только на Руси,- можно прибавить о сибирскомъ торговомъ человѣкѣ - въ эту минуту представляющемъ своей особой обыкновеннаго росс³йскаго обывателя.

   Что можно представить безотраднѣе этой картины! И самъ авторъ, повидимому, не желаетъ скрывать тѣней, падающихъ даже на самыя трогательныя сцены. Чисто-пластическая художественность не мѣшаетъ ему, въ силу все того же юмористическаго взгляда на вещи - обнимать всѣ стороны поэтическаго и нравственно-увлекательнаго явлен³я. Наклонность смотрѣть какъ-то особенно по-русски - эта своеобразная и печальная черта присуща именно самымъ яркимъ представителямъ русскаго типа.

   Мы знаемъ, какъ Тюлинъ струсилъ уреневскихъ богатырей... Читателю хотѣлось бы видѣть нѣсколько больше достоинства и храбрости въ столь почтенной нац³ональной личности,- но почвенность, надо думать, нисколько не обезпечиваетъ отъ малодушной растерянности предъ силой, хотя бы "холодной" и несимпатичной. Еще больше поражаетъ читателя мимоходомъ брошенная фраза въ концѣ эпизода Въ облачный день: "какая-то темная небольшая фигура противно суетилась около тарантаса". Фраза относится къ ямщику, эпическому повѣствователю, только что произведшему уничтожающее впечатлѣн³е своими разсказами, даже своимъ выразительнымъ и сильнымъ голосомъ на благородную дѣвицу. А тарантасъ - это начальство, исправникъ, И вотъ онъ-то грозный обличитель, презрительно выражавш³йся о лукавыхъ "господишкахъ",- теперь малъ, ничтоженъ и раболѣпенъ...

   И не онъ только.

   Тотъ же станц³онный смотритель, побитый курьеромъ... Нѣсколько часовъ назадъ онъ пересказалъ драму своей жизни. Оказалось,- онъ любилъ страстно и искренно, даже выстрѣлилъ изъ-за любви въ своего начальника. Повидимому,- сильный человѣкъ. Въ дѣйствительности,- вся эта сила - одно сценическое представлен³е: выстрѣлъ былъ направленъ сзади: не могъ герой перенести лицезрѣн³я начальства! Теперь онъ вспомнилъ обо всемъ томъ, вспомнилъ, что и онъ былъ когда-то человѣкомъ и его даже любила хорошая дѣвушка. Так³я воспоминан³я приподнимаютъ душу, пробуждаютъ въ ней заглохшее чувство человѣческаго достоинства, вызываютъ въ человѣкѣ совѣсть за свое паден³е и малодуш³е...

   Такъ произошло и съ нашимъ героемъ. Правда, авторъ спѣшитъ напомнить намъ также о "парахъ" водки, выпитой героемъ,- но все-таки его попытка вести себя независимо съ грубымъ курьеромъ психологически возникла изъ воспоминан³й о трагическомъ прошломъ. Онъ любилъ и жестоко поплатился за любовь: самое смутное чувство самоуважен³я должно подсказать ему извѣстное достоинство въ словахъ и поступкахъ. И оно проявляется это - достоинство, но на нѣсколько мгновен³й. Одинъ взмахъ курьерскаго кулака,- и вся отвага, весь человѣкъ исчезаетъ безслѣдно,- и несчастный становится еще жалче и, можетъ быть, уже до конца дней своихъ ни разу не дерзнетъ вспомнить о своемъ личномъ быт³и.

   А между тѣмъ, все это как³е хорош³е русск³е люди! нѣкоторые даже талантливыя натуры. И всѣ ихъ силы пропадаютъ втунѣ, задыхаются наравнѣ со всей сѣрой народной массой подъ окриками и насил³емъ ими же презираемыхъ "господишекъ" или явно и возмутительно преступнаго начальства. И это безсил³е, самоотречен³е - столь же народная психологическая черта, какъ поэтичность, глубокая житейская мудрость и вообще всякая даровитость. Рядомъ со всѣмъ этимъ нѣтъ чего-то самаго необходимаго, нѣтъ той власти, какая звучитъ въ надменныхъ голосахъ уреневцевъ, нѣтъ той силы, какая удержала бы Копыленкова отъ чисто-любительскаго хамства, нѣтъ мужественной вѣры въ себя, способной заставить ямщика-поэта взглянуть въ глаза сердитому барину во всемъ сознан³и своей правоты и нравственнаго достоинства. Нѣтъ,- а есть всегда наготовѣ смирен³е именно въ томъ смыслѣ, о какомъ дерзнулъ вести позорную рѣчь литераторъ-рабъ.

   И предъ нами неотступно стоитъ все та же дилемма, какая недавно возникала у насъ среди идеально-художественныхъ картинъ и образовъ нашего автора. Природа - м³ръ не только цѣлесообразный, но и осердеченный. Все, на что простирается ея вдохновляющая сила,- исполнено поэз³и, духовной красоты и художественной гармон³и. Таковъ именно народъ. Онъ, разумѣется, не чуждъ отрицательныхъ свойствъ, умъ часто обнаруживаетъ ограниченность, черты быта - не всегда могутъ восхитить эстетика и моралиста. Но вѣдь и цивилизац³я нерѣдко блещетъ самой неподдѣльной глупостью, и еще вопросъ, гдѣ больше жестокости - утонченной, разсчитанной,- въ Лозищахъ, или въ Нью-²оркѣ.

   Да, народъ - прекраснѣйшее воплощен³е естественной красоты и силы,- и какъ бы было на свѣтѣ тепло и свѣтло, если бы только эта красота и сила царствовала невозбранно и безраздѣльно!

   Этого нѣтъ и на это нельзя разсчитывать. Paca Матвѣевъ и Тюлиныхъ осуждена на вымиран³е или перерожден³е. Патр³архальный, хоровой порядокъ жизни и эпическ³й строй психолог³и безсильны отвоевать свои права на существован³е предъ безчисленными и повелительными усложнен³ями цивилизац³и. Всякое соприкосновен³е съ ней людей "съ дѣтскими сердцами" обнаруживаетъ страдальческую растерянность самыхъ симпатичныхъ нравственныхъ народныхъ силъ,- и даже самъ народъ давно дошелъ до пониман³я, что ему необходима политика, что съ однѣми непосредственными добродѣтелями его "бука съѣстъ".

   И народъ усиливается приспособиться къ новымъ услов³ямъ жизненной борьбы, прибѣгаетъ къ разнымъ военнымъ хитростямъ, или вступаетъ со врагомъ - въ открытую битву. Цѣльность внѣшней жизни и нравственнаго м³ра разрушены безвозвратно. Какъ всякая борьба, такъ и столкновен³е народа съ культурой, вызываетъ на сцену личностъ, разлагаетъ массу, м³ръ на единицы, обладающ³я политикой или силой и массу - безпрекословно смиренную и пассивную.

   При господствѣ хорового начала жизни, личности изъ народа являются точными представителями все той же народной коллективной души. Они только ярче и настойчивѣе выражаютъ общую духовную физ³оном³ю, подробнѣе развиваютъ массовое м³росозерцан³е и мужественнѣе осуществляютъ его въ дѣйствительности. Это въ полномъ смыслѣ - эпическ³е герои, т. е. личности не индивидуальныя, а собирательныя, племенныя, расовыя,- и чѣмъ глубже ихъ психолог³я и энергичнѣе ихъ дѣятельность - тѣмъ они болѣе благодарный показатель основныхъ нравственныхъ чертъ своей среды.

   Совершенно другаго склада появляются личности подъ вл³ян³емъ цивилизац³и. Въ патр³архальномъ быту личность - результатъ синтеза, воплощен³е вѣками накопленныхъ народныхъ вѣрован³й, это м³ръ цѣльный, положительный и потому часто - неотразимо вдохновенный. При разложен³и вѣкового уклада жизни - личность - создан³е анализа, критики, сомнѣн³й, непримиренныхъ противорѣч³й стараго съ новымъ, и потому часто нестерпимо-мучительной душевной борьбы и холоднаго отчаяннаго отрицан³я. Во время естественной цѣльности народныхъ воззрѣн³й и чувствъ личность - пророкъ, если угодно святой и юродивый, во время колебан³й народныхъ устоевъ - личность - мыслитель, лишенный твердой неопровержимой опоры, т. е. общепризнанной вѣры весьма часто - теоретически, нигилистъ въ самомъ крайнемъ смыслѣ слова, и практически, преступникъ.

   И вотъ появлен³е именно такой личности неизбѣжно при первомъ столкновен³и народной жизни съ культурой, особенно культурой внѣшней, первобытной, лишенной нравственнаго содержан³я и одухотворяющаго начала. А именно съ такой культурой народу и приходится сталкиваться чаще всего. Посредниками между народомъ и благороднѣйшими формами цивилизац³и - являются прежде всего удачливые борцы за существован³е изъ его же среды, усвоивш³е искусство владѣть только военными средствами цивилизац³и, своего рода дикари, научивш³еся стрѣлять и во всемъ другомъ оставш³еся дикарями. Разрушительная и эксплуаторская политика и техника являются первыми п³онерами цивилизац³и въ народѣ - и естественно вызываютъ настоящ³я нравственныя, а часто и практическ³я катастрофы въ средѣ, подлежащей завоеван³ю и порабощен³ю.

   Произведен³я нашего автора полны отражен³ями той борьбы. Художественный изобразитель синтетическихъ явлен³й народной жизни, г. Короленко - не менѣе чутк³й психологъ ея аналитическаго пер³ода. Это свидѣтельствуетъ о разносторонности и глубинѣ авторскихъ наблюден³й. Въ нѣсколькихъ весьма непространныхъ очеркахъ, онъ сумѣлъ исчерпать основные факты народной психолог³и съ полнотой и художественностью, недосягаемыми для другихъ гораздо болѣе плодовитыхъ народническихъ беллетристовъ.

   Да, факты у г-на Короленко значительны и многообразны, истор³я, слѣдовательно,- исчерпывающая предметъ съ ея героями и событ³ями. Но всякая истор³я пишется не ради этихъ героевъ и событ³й не ради жанровъ и пейзажей,- а ради своего философскаго смысла, въ высшей степени разносторонняго, нравственнаго и гражданскаго. Истор³я безъ вытекающей изъ нея идеи, разсказъ о происшеств³яхъ безъ одухотворяющаго его практическаго принципа, не можетъ быть истор³ей ни о нашемъ времени, ни для нашего времени.

   Это не значитъ, будто историкъ непремѣнно долженъ навязывать излюбленный смыслъ своему повѣствован³ю и втискивать жизнь въ ярмо теор³и. Ничего подобнаго. Напротивъ,- онъ долженъ во чтобы то ни стало, на сколько хватитъ его умственныхъ силъ и опыта, проникнуть въ жизненный смыслъ описываемыхъ явлен³й. Этотъ смыслъ и будетъ его идеей, логическ³й выводъ - принципомъ, а осуществлен³е принципа - политикой.

   Жизнь неустанно растетъ и развивается затѣмъ чтобы и людямъ внушить законъ роста и развит³я, т. е. сознательной и, слѣдовательно, мужественной дѣятельности въ пользу наиболѣе жизненныхъ и совершенныхъ цѣлей. Въ самой сущности жизни заключается принципъ дѣятельности, т. е. въ самихъ процессахъ, прошлаго или настоящаго таится основа для человѣческихъ убѣжден³й и вѣры. Открыть ихъ - значитъ опредѣлить положительныя силы въ этихъ процессахъ и во всеоруж³и ума и воли встать на ихъ сторону. Предъ нами, очевидно, вопросъ не въ тенденц³и, не въ парт³и, не въ направлен³и, а въ болѣе или менѣе широкой освѣдомленности, въ глубинѣ пониман³я, и въ добросовѣстности - заключен³й. Всѣ эти способности, разумѣется, относительны и принципы дѣятельности не могутъ быть общеобязательными догматами,- но они должны быть таковыми для самого историка.

   Въ нашемъ случаѣ этотъ вопросъ принимаетъ такую форму: можно ли художественную истор³ю въ произведен³яхъ г. Короленко свести къ какимъ-либо опредѣленнымъ принципамъ и имѣлъ ли самъ авторъ право усвоить себѣ тотъ или другой догматъ по важнѣйшимъ вопросамъ русской жизни?

  

  

   Авторъ съ обычной ясностью и искренностью рисуетъ источники разложен³я народнаго эпическаго м³росозерцан³я. Объяснен³я въ высшей степени кратки, почти всегда представляются въ формѣ намековъ, но цѣль все-таки достигается художественной полнотой личныхъ характеристикъ.

   Прежде всего въ народной средѣ, какъ и вообще вездѣ, подъ наплывомъ новыхъ идей и формъ жизни, рѣзко опредѣляются два направлен³я: реакц³онное и революц³онное. То и другое, по отношен³ю къ настоящему, одинаково революц³онны, и реакц³я, что тоже является общимъ правиломъ,- революц³оннѣе самой передовой революц³и.

   Она - общеизвѣстна; это - старовѣр³е и старообрядчество. Явлен³е по существу трагическое, похожее на то, какъ если бы жителя земли мгновенно перенесли въ атмосмеру совершенно другого состава и плотности. Онъ немедленно смертной тоской затосковалъ бы о своей жалкой преисполненной бѣдств³ями планетѣ, и она показалась бы ему неописанно прекрасной сравнительно съ самымъ я нымъ и глубокимъ небомъ, подъ которымъ у него нѣтъ силъ дышать и жить.

   И старообрядцы также тоскуютъ о своемъ утраченномъ ²ерусалимѣ, о старой темной и жестокой московской Руси. Но она для нихъ "взыскуемый" - идеальный градъ и они, будто древн³е ³удеи, плачутъ на его развалинахъ, тщетно взывая къ призракамъ невозвратно минувшаго и стараясь жаромъ своего обездоленнаго сердца вдохнуть жизнь въ трупы и развалины.

   И посмотрите, сколько воли, иногда какой-то страдальчески - надорванной порывистой энерг³и въ этихъ поискахъ! Искатели града - неукротимые идеологи, ихъ все прибѣжище - книги въ старыхъ переплетахъ да еще иконы древняго письма, и они эти предметы давно уже возвели въ культъ поставили едва ли не выше всякаго религ³ознаго чувства и, пожалуй, самого Божества. Они трепетно хватаются за буквы, знаки и слова, потому что безжалостная жизнь развѣяла прахомъ все духовное и идейное, когда-то одушевлявшее далекихъ предковъ этихъ реакц³онеровъ. И въ ихъ взыскуемомъ градѣ нѣтъ ни духа, ни истины: есть только благолѣп³е. Но на поиски этого града идутъ часто велик³я нравственныя силы народа, лишеннаго свѣта и властнаго нравственного руководителя по пути къ просвѣщен³ю.

   Для такихъ искателей задача рѣшается легко. Книга въ кожаномъ переплетѣ дастъ отвѣтъ на всѣ вопросы совѣсти и вѣры,- и фанатизмъ вѣры тѣмъ безпощаднѣе и мрачнѣе, чѣмъ опредѣленнѣе и доступнѣе эти отвѣты. А что же можетъ быть опредѣленнѣе - церковныхъ формъ, религ³озныхъ обрядовъ, вообще чина и обычая! Сложно и трудно постижимо только внутреннее содержан³е вѣры...

   И поэтому такъ самоувѣренны "уреневск³е богатыри", такъ убѣжденны и непоколебимы въ убѣжден³яхъ начетчики старообрядства. Ихъ вѣра давно сложилась въ формулу, окристаллизовалась и вѣрующему остается только усвоить всѣ знаки и цифры этой формулы и твердо хранить въ памяти.

   Совершенно другое положен³е революц³онеровъ, искателей примирительнаго принципа, не способныхъ закоченѣть на предан³и и покориться безропотно цивилизац³и въ лицѣ своего ближайшаго начальства и повседневныхъ благодѣтелей. Эти люди стоятъ на распутьѣ, со всѣхъ сторонъ окружены противорѣч³ями и неразрѣшимыми загадками. Старое, взыскуемый градъ, отжило свой вѣкъ и постепенно заносится прахомъ и плѣсенью, новое на каждомъ шагу оскорбляетъ совѣсть и даже здравый смыслъ. Гдѣ же правда? Гдѣ истинный путь, на которомъ мирно сходится стремлен³е жизни обновляться и жажда человѣческой совѣсти, во всякомъ обновлен³и видѣть торжество добра и справедливости?

   Это - въ полномъ смыслѣ гамлетовск³й вопросъ, и онъ всей тяжестью падаетъ на души людей, съ особенной страстью жаждущихъ какого-либо единаго вдохновляющаго нравственнаго принципа, разрѣшается безъисходными сомнѣн³ями и они переходятъ часто въ холодное отрицан³е всякой вѣры и всякаго принципа, въ безпр³ютное духовное бродяжество.

   Одинъ изъ такихъ бродягъ находитъ въ книгѣ слова: "Нашъ вѣкъ страстно ищетъ вѣры", и немедленно заявляетъ: "это вѣрно". Онъ самъ изъ такихъ искателей, бродяга по ремеслу и вѣчно чего-то жаждущ³й, о чемъ-то тоскующ³й по своей натурѣ. Эта жажда родилась вмѣстѣ съ нимъ. Жизнь не дала на нее никакого отвѣта, помимо начальственныхъ вразумлен³й и она такъ и осталась неутоленной. По временамъ чувство неудовлетворенности просыпается въ страстномъ жгучемъ порывѣ, будто застарѣлая, на время замолкшая боль, но именно въ покоѣ и молчан³и накопляющая свою силу... Тогда обыкновенно мирный и любвеобильный Пановъ становится страшнымъ. Его превращаетъ въ звѣря одинъ видъ людей, облагодѣтельствованныхъ внѣшнимъ и нравственнымъ пристанищемъ, и онъ готовъ вымѣстить на нихъ неотвязную тоску своего безцѣльнаго и ничѣмъ не искупленнаго одиночества.

   Пановъ - фигура сравнительно блѣдная, отчасти реторическая, она даетъ только смутное представлен³е о томъ, какъ умѣетъ авторъ рисовать мучениковъ взыскуемаго града. Истор³я Панова заурядна, даже банальна, какъ б³ограф³я невольнаго вора. Преступлен³е на экономической почвѣ, фактъ, разумѣется, неопровержимый, но психологически онъ безсодержателенъ. И нравственный интересъ личности Панова понижается равно на столько, на сколько его положен³е арестанта является вынужденнымъ, благодаря стечен³ю внѣшнихъ обстоятельствъ.

   Иначе очерченъ убивецъ. Это - одна изъ фигуръ, составляющихъ въ русской литературѣ непреодолимый камень преткновен³я для западной критики и психолог³и. Трудно представить, сколько пошлостей написано парижсккми Леметрами о Катеринѣ Островскаго, Сонѣ Достоевскаго, даже о Раскольниковѣ! Чисто-народный, органическ³й гамлетизмъ не понятенъ западному человѣку, всегда имѣющему подъ рукой свободное рѣшен³е вопросовъ, угнетающихъ русскаго искателя правды. Другое дѣло, гамлетизмъ на почвѣ м³ровыхъ проблеммъ! Онъ понятенъ, хотя въ настоящее время для достаточно просвѣщеннаго мыслителя сталъ уже забавнымъ.

   Но что же можно сказать о субъектѣ, въ родѣ убивца!

   Б³ограф³я его очень проста, въ ней каждая черта въ высшей степени краснорѣчива. Убивецъ расказываетъ:

   "Крѣпко меня люди обидѣли,- начальники. А тутъ и Богъ, вдобавокъ, убилъ; жена молодая да сынишко въ одинъ день померли. Родителей не было, остался одинъ-одинёшенекъ на свѣтѣ: ни у меня родныхъ, ни у меня друга. Попъ и тотъ послѣднее имѣн³е за похороны прибралъ".

   И все. Кажется, такъ буднично, стоитъ ли изъ за этого создавать цѣлую философ³ю безпр³ютной мытарствующей души! Но именно въ будничности и заключается весь ужасъ драмы. Начальники и попы, ближайш³е хранители порядка и вѣры въ народной жизни, и они-то оскорбили совѣсть одинокаго мужика, они явно доказали, что среди нихъ не можетъ быть настоящей вѣры, слѣдовательно, ихъ вѣра, т. е. "старая", вѣра потерянная,- и разсказчикъ "пошатился" въ ней, и началъ искать новой.

   Конечно, такихъ искателей народная жизнь производитъ не каждый день, но во всякомъ случаѣ вполнѣ достаточно, чтобы "убивца" считать типомъ. Въ немъ типично прежде всего невольное вынужденное шатанье: Онъ, не будь ужъ очень внушительныхъ урововъ жизни, такъ и прожилъ бы до смерти въ старой вѣрѣ. Онъ самъ по себѣ не шелъ на нее ни съ критикой, ни съ анализомъ, напротивъ, навѣрное, онъ любовнѣе и искреннѣе другихъ относился къ ней. Онъ только желалъ, чтобы она не противорѣчила его нравственному чувству,- отнюдь не разуму. Разуму онъ и пошатнувшись въ вѣрѣ "не вовсе довѣряетъ" и готовъ всей душой воспринять чужой авторитетъ, лишь бы только онъ не противорѣчилъ его совѣсти.

   Легко понять, какой смыслъ имѣетъ шатан³е именно такого скептика! Будь онъ вооруженъ силой отвлеченнаго или научнаго ума, противъ его отрицан³й возможны были бы безконечные споры, и д³алектикѣ пришлось бы рѣшать, на чьей сторонѣ правда, другими словами привести къ весьма спорнымъ и двусмысленнымъ выводамъ. Но что же можно возразить противъ непосредственнаго протеста самой скромной и смиренной совѣсти? До какой степени должны быть невыносимы нравственныя противорѣч³я дѣйствительности, чтобы создать отрицателя на почвѣ одного лишь благороднаго инстинкта, вызвать негодован³е сердца независимо отъ умственнаго развит³я и чистозкритическихъ наклонностей?

   Но именно такимъ путемъ и возникаютъ самые глубок³е народные протесты. Такъ, напримѣръ, Лютеръ дошелъ до отрицан³я старой вѣры и увлекъ за собой массу. Такъ вообще протестовали всѣ религ³озные нравственные преобразователи и производили неотразимое дѣйств³е не на критическ³е и ученые умы, а на чистыя и честныя сердца.

   И протестъ одного "убивца" по своему общественному смыслу выше и для "старой" вѣры опаснѣе, чѣмъ самая основательная книжная критика. Въ этомъ протестѣ - съ самого начала и по самому его существу - захвачена вся натура человѣка, заранѣе устранена всякая возможность недостойныхъ компромиссовъ и отступлен³й въ пользу покинутой вѣры,- и великая жизненность народа доказывается съ неопровержимой силой именно появлен³емъ въ его средѣ подобныхъ искателей правды,- доказывается гораздо внушительнѣе, чѣмъ какими угодно научными подвигами и художественными успѣхами.

   И какъ народенъ и нац³оналенъ этотъ "убивецъ". Недаромъ авторъ такой знатокъ - умомъ и сердцемъ - русскаго народа. Онъ не упустилъ ни одной характернѣйшей черты русскаго протестанта. Какой столь рѣшительный революц³онеръ, т. е. человѣкъ, порвавш³й со старой вѣрой,- сталъ бы сѣтовать на гордость своего ума! Да вѣдь совѣсть столкнула его съ общаго торнаго пути и въ поискахъ правды онъ менѣе всего давалъ воли именно уму, критическому анализу людей и фактовъ! Иначе не поддался бы онъ власти чудовищнаго преступника, выторговывающаго у Бога свое будущее покаян³е непрерывными злодѣйствами.

   Но убивецъ, ставш³й имъ невольно, готовъ изобличить себя съ гордости: "отъ м³ру отбился, людей не слушался, все своимъ совѣтомъ поступалъ"...

   Какой же надо питать прирожденный страхъ своей личности, чтобы послѣ истор³и съ Безрукимъ - укорять себя въ излишней самостоятельности. Казалось бы,- выводъ слѣдовало сдѣлать какъ разъ обратный. Самъ же убивецъ говоритъ о власти надъ нимъ старика: "Совсѣмъ онъ завладѣлъ мною!" На что же больше смирен³я, способности вѣровать не только въ вѣру, но во всякаго, кто похожъ на проповѣдника вѣры.

   И все-таки убивецъ негодуетъ на свой разумъ,- и здѣсь онъ болѣе нац³оналенъ, чѣмъ во всемъ остальномъ.

   Г. Короленко, желая объяснить психологическую и общественную причину русскаго самозванства, употребляетъ очень мѣткое выражен³е: "стыдъ собственнаго существован³я ". Да, русскому человѣку свойственъ такой стыдъ. И какъ не стыдиться существован³я, разъ нѣтъ личности! Вѣдь у насъ имѣется казенный терминъ: "удостовѣрен³е личности",- это значитъ признан³е человѣка - существующимъ, имѣющимъ законное право существовать. А если нѣтъ личности,- само собой отпадаетъ и право на существован³е. Какъ ни странны эти соображен³я, а между тѣмъ - они вполнѣ точно соотвѣтствуютъ многимъ реальнымъ услов³ямъ русской жизни.

   Бываютъ случаи, когда мужикъ перестаетъ считать себя живымъ. Г. Короленко въ голодный годъ открылъ не одну деревню такихъ нежителей, т. е. мужиковъ оплошавшихъ до утраты даже мужицваго хощяйскаго достоинства,- до впаден³я въ нищенство. Для мужика это также потеря личности и начало стыда за собственное существован³е. Нежители именно съ такимъ чувствомъ и относятся къ своей жизни и къ самимъ себѣ.

   Но это нежители въ экономическомъ смыслѣ, гораздо больше на Руси нежителей - нравственно, обезличенныхъ не какъ хозяйственныя единицы, а какъ члены общества и государства. И вотъ у насъ-то особенно мучителенъ и глубокъ стыдъ уже не существован³я, а личности, своей независимой духовной индивидуальности. И этотъ стыдъ - въ народѣ - черта историческая, наслѣдственная, она часто уживается рядомъ съ великой талантливостью и великимъ благородствомъ натуры,- сохраняется она и у искателей правды, даже рѣшившихъ отвергнуться стадной вѣры.

   Этотъ стыдъ - не только чувство или настроен³е,- онъ жизненная стих³я громаднаго значен³я. Онъ парализируетъ и даже совсѣмъ убиваетъ энерг³ю человѣка, вѣру въ себя, необходимую для осуществлен³я идей въ дѣйствительности, онъ мѣшаетъ развит³ю принцип³ально-убѣжденныхъ и практически-мужественныхъ дѣятелей.

   Доказательство - тотъ же герой нашего автора.

  

  

   Как³я результаты получились изъ поисковъ убивца? Нашелъ ли онъ правду, удовлетворяющую его совѣсть. Нѣтъ, если не считать такой правдой - его раскаян³я въ своей временной нравственной свободѣ. Отразились ли его поиски положительно и благотворно на окружающей жизни? Нѣтъ, если не придавать общаго значен³я - подвигу убивца съ Безрукимъ, т. е. спасен³е матери и дѣтей отъ насильственной смерти. Этотъ подвигъ производитъ гипнотическое дѣйств³е на разбойниковъ, личность убивца получаетъ сказочный ореолъ,- умѣетъ ли убивецъ воспользоваться своимъ исключительнымъ и вполнѣ заслуженнымъ положен³емъ? Нѣтъ,- потому что самъ гибнетъ отъ разбойничьей руки - гибнетъ героически, но неразумно, потому что самъ себя лишаетъ средствъ къ защитѣ.

   Можетъ быть одно изъ нихъ - уб³йство или, по крайней мѣрѣ, нанесен³е увѣчья разбойнику. Убивецъ воздерживается отъ подобной самозащиты и гибнетъ подъ ножомъ уже побѣжденнаго врага.

   Поступокъ этотъ можно представить въ чрезвычайно умилительной формѣ: человѣкъ скорѣе рискнулъ собственной жизнью, чѣмъ рѣшился поднять руку на человѣка. Но вѣдь мы уже слышали отъ автора наименован³е теленка по адресу безразсудно-добродушнаго начальства. Не уподобляется ли убивецъ барану, попадающему подъ ножъ?

   И сообразите - послѣдств³я его добродѣтели. Прежде всего онъ, умирая, лишаетъ множество людей своей защиты, наводившей трепетъ на мѣстныхъ разбойниковъ. И по смыслу всѣхъ "очерковъ сибирскаго туриста" надо полагать, что злодѣи широко воспользуются вольнымъ воздухомъ и блистательно отпразднуютъ поминки по страшномъ убивцѣ. Это одно. Потомъ,- его смиренная смерть не произвела прочнаго просвѣтляющаго впечатлѣн³я даже на его уб³йцу,- а жизнь такъ и прошла тяжелымъ мимолетнымъ сномъ для рыцарей большой дороги, вызвала только у наиболѣе отважныхъ - своего рода спортъ, можно ли "желѣзомъ взять" - его, убившаго даже Безрукаго?

   И безплодно погибла столь чуткая, столь возвышенная совѣсть убивца! И не только его. Возьмите человѣка съ такой психолог³ей изъ другой общественной среды, гдѣ борьба за правду ведется не ножами и пистолетами, но гдѣ она не менѣе ожесточенна и въ гражданскомъ отношен³и еще болѣе отвѣтственна... Результаты получатся тѣ же. Представители совѣсти своимъ умомъ и своей волей воспользуются съ особенной энерг³ей именно противъ своего ума и своей воли и пустятъ въ ходъ рефлекс³ю какъ разъ тамъ, гдѣ станетъ вопросъ ребромъ - о торжествѣ права надъ силой и правды надъ ложью.

   Убивецъ - самый благородный и ярк³й образъ искателя правды,- но онъ не единственный; онъ - натура созерцательная, глубокая, въ сильной степени художественная - изъ тѣхъ людей, как³е подъ вл³ян³емъ высшей культуры становятся творцами новаго логически-стройнаго и вдохновенно-прекраснаго миросозерцан³я. Другого типа - камышинск³й мѣщанинъ.