Колбасин Елисей Яковлевич - Иван Иванович Мартынов, переводчик "Греческих Классиков".

  

  

  

   Лицо, на которомъ мы хотимъ остановить вниман³е читателя, заслуживаетъ полнаго уважен³я по своей живой, симпатической личности, замѣчательнымъ трудамъ и соприкосновен³ю съ знаменитостями прежняго времени. Мартыновъ извѣстенъ въ истор³и русской литературы, какъ переводчикъ "Греческихъ Классиковъ" и издатель четырехъ пер³одическихъ журналовъ. Но онъ еще болѣе замѣчателенъ, какъ полезнѣйш³й образованный гражданинъ, который участвовалъ въ общемъ дѣлѣ просвѣщен³я, въ то время, когда основывались министерства, преобразовывались и созидались университеты, лицеи, институты, когда дѣйствовали Карамзинъ, Сперанск³й и друг³е. Это былъ человѣкъ изумительной дѣятельности, глубок³й практикъ и ученый теоретикъ, журналистъ и краснорѣчивый профессоръ, о которомъ сказано въ одномъ повременномъ нѣмецкомъ издан³и {Russland unter Alexander den Iten, стр. 140, кн. V, 1804 г. Журналъ этотъ издавался академикомъ Шторхомъ.}, что "чтен³я его такъ много посѣщало военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ, что прежн³й учебный залъ сталъ уже слишкомъ тѣсенъ для помѣщен³я" {Это было въ С.-Петербургскомъ Педагогическомъ Институтѣ. Мартыновъ, обремененный и безъ того дѣлами, по зван³ю директора департамента, долженъ былъ, по настоятельной просьбѣ тогдашняго попечителя, Ник. Ник. Новосильцова, преподавать здѣсь эстетику. Огромное стечен³е слушателей заставило, дѣйствительно, начальство института устроить залъ съ хорами въ здан³и Коллег³и. Кстати, замѣтимъ здѣсь, что эстетика въ русскихъ университетахъ начала преподаваться только со времени учрежден³я Министерства Просвѣщен³я. Слушать курсы наукъ въ институтѣ позволено было всѣмъ, кому угодно.}. Кромѣ того, онъ былъ первый директоръ только что возникшаго юнаго Департамента Народнаго Просвѣщен³я, школьный товарищъ и другъ незабвеннаго Михаила Михайловича Сперанскаго. Наконецъ, это былъ, говоря безъ всякихъ риторическихъ фразъ, первый подвижникъ русск³й, отваживш³йся, несмотря на величайш³я трудности въ предпринятомъ дѣлѣ, перенести богатство Эллады въ горячо любимую имъ Росс³ю. И этотъ огромный трудъ онъ совершилъ одинъ, въ свободное время отъ службы и при самомъ холодномъ равнодуш³и тогдашней публики, лѣниво и неохотно взиравшей на его полезное издан³е. Въ одномъ только учебникѣ "Росс³йской Словесности" упоминается, что Мартыновъ-де переводилъ книги и былъ "директоромъ Канцеляр³и Министерства Народнаго Просвѣщен³я, въ самомъ учрежден³и коего принималъ важное участ³е" {"Учебная Книга Росс³йской Словесности", г. Греча. Спб. 1822 г. Стр. 530.}.

   Но какого рода было это участ³е, долго ли оно продолжалось и въ какой степени - нигдѣ и никѣмъ не упоминается, равно какъ и то, как³е онъ журналы издавалъ, что это были за журналы, что за человѣкъ бытъ самъ издатель. А человѣкъ-то онъ очень замѣчательный, который вполнѣ заслуживалъ, чтобы представить полную его б³ограф³ю и такимъ образомъ узнать его литературную, общественную и частную жизнь. Если разсмотрѣть его заслуги, какъ литературѣ, такъ и просвѣщен³ю вообще, нынѣ забытыя и неизвѣстныя, тогда само собою опредѣлится и то мѣсто, которое онъ долженъ занять въ ряду другихъ нашихъ дѣятелей.

   Благодаря прекраснымъ матер³аламъ, которые вручены намъ довѣренностью одного изъ его наслѣдниковъ {Сыномъ покойнаго, надворнымъ совѣтникомъ Кон. Ив. Мартыновымъ, которому и приносимъ здѣсь искреннюю благодарность.}, весьма подробнымъ запискамъ, составленнымъ самимъ покойнымъ, его замѣткамъ, перепискѣ и разсказамъ лицъ, знавшихъ его коротко, постараемся, по мѣрѣ силъ, воздать должное этому благородному отжившему дѣятелю, столь замѣчательному и такъ мало извѣстному.

   Иванъ Ивановичъ Мартыновъ родился въ Полтавской губерн³и, въ Переволочнѣ, въ 1771 г. Отецъ его, дворянинъ по происхожден³ю, былъ священникомъ Николаевской церкви. Лишась отца еще въ малолѣтствѣ, Мартыновъ, на пятомъ году отъ роду, отданъ былъ своей матерью учиться русской грамотѣ къ писарю, у котораго онъ прошелъ букварь, часословъ и псалтырь. Словомъ, у писаря онъ научился тому, что считалось по тогдашнему необходимымъ для первоначальнаго обучен³я, чему учились не только дѣти, приготовлявш³я себя къ духовному зван³ю, но также и дѣти небогатыхъ дворянъ. На девятомъ году, его опредѣлили въ Полтавскую Семинар³ю, незадолго передъ тѣмъ учрежденную знаменитымъ своею ученост³ю арх³епископомъ Евген³емъ Булгаромъ, который, по собственному желан³ю, былъ тогда уже уволенъ отъ всѣхъ дѣлъ по управлен³ю эпарх³ею и доживалъ дни свои въ Петербургѣ. Этотъ архипастырь, какъ увидимъ впослѣдств³и, занималъ важную роль въ жизни Мартынова. Общество его было, между прочимъ, полезно для будущаго эллиниста тѣмъ, что преосвященный Евген³й по русски не зналъ, былъ всегда окруженъ обществомъ грековъ, и съ нимъ не иначе можно было объясняться, какъ на французскомъ, латинскомъ, греческомъ (древнемъ и новомъ) и турецкомъ языкахъ.

   Мартыновъ съ ранней юности обнаружилъ отличныя способности. Сверхъ главныхъ предметовъ, которыми почитались тогда латинская и росс³йская грамматика, поэз³я, риторика, философ³я и богослов³е, онъ выучился въ Полтавской Семинар³и основательно греческому языку и нѣсколько нѣмецкой грамматикѣ. Онъ часто получалъ награды за свои успѣхи въ наукахъ. На одномъ экзаменѣ, въ присутств³и молдавскаго господаря Маврокордато и именитой публики, онъ получилъ отъ преосвященнаго Никифора нѣсколько серебренныхъ рублевиковъ и двѣ книги: "Новый Завѣтъ", на греческомъ и латинскомъ языкахъ, за успѣхи въ греческомъ языкѣ, и Баумейстерову физику, на русскомъ языкѣ, за превосходные успѣхи въ философ³и. Это было то добродушное время конца прошедшаго столѣт³я, когда все дѣлалось просто, семейно и нерѣдко отличнѣйшихъ награждали поощрительнымъ словомъ, кольцомъ, снятымъ съ начальническаго пальца, порой и завтракомъ, приготовленнымъ у начальства.

   Обучаясь самъ, Мартыновъ, будучи еще въ риторическомъ классѣ, могъ уже обучать другихъ русской и латинской грамматикѣ, а потомъ поэз³и и риторикѣ. Онъ училъ другихъ всему, что самъ зналъ, безъ всякой платы. Потомъ, когда слава его, какъ учителя, увеличилась, онъ вышелъ на кондиц³ю. Подъ этимъ терминомъ разумѣлось тогда слѣдующее: переселиться изъ бурсы на собственную квартиру, нанимаемую изъ получаемой платы отъ учениковъ, завестись небольшимъ хозяйствомъ и имѣть своихъ слушателей. Это, впрочемъ, дозволялось только лучшимъ и надежнымъ воспитанникамъ. Иногда мѣстное начальство, въ видѣ сокращен³я расходовъ, само старалось объ этомъ, въ особенности относительно такъ называемыхъ несвоекоштныхъ воспитанниковъ. Такимъ образомъ, Мартыновъ содержалъ себя кондиц³ею; ученики его жили вмѣстѣ съ нимъ, или же приходили къ нему съ другихъ квартиръ. Изъ этихъ учениковъ впослѣдств³и нѣкоторые стали извѣстны {Покойный Иванъ Ивановичъ Мартыновъ болѣе всѣхъ гордился Исидоромъ Мойсеевымъ, который, пр³ѣхавъ въ Петербургъ для усовершенствован³я себя въ медицинскихъ наукахъ, перевелъ съ латинскаго на русск³й языкъ "Начальныя основан³я ботаническаго словоизъяснен³я и брачной системы растен³й", соч. Якова Пленка. (Спб. 1798.) Сочинен³е это, послѣ поправки и перевода техническихъ греческихъ терминовъ, сдѣланныхъ Мартыновымъ, было напечатано по одобрен³ю Медицинской Коллег³и. Выдержавъ блистательнымъ образомъ экзаменъ, Мойсеевъ, по окончан³и курса, посланъ былъ врачемъ въ арм³ю во время итальянскаго похода. Изъ чужихъ краевъ онъ переписывался съ своимъ учителемъ и прислалъ ему собственноручныя письма Пленка, писанныя на латинскомъ языкѣ, въ которыхъ этотъ извѣстный въ свое время ученый отдавалъ полную справедливость дарован³ямъ и свѣдѣн³ямъ молодаго Мойсеева. Но, съ получен³емъ отъ него послѣдняго письма изъ Итал³и, Мартыновъ потерялъ его изъ виду.}.

   Между тѣмъ, Мартыновъ, кончивъ курсъ философ³и, т. е. логики, метафизики, физики и нравоучен³я, былъ переведенъ въ классъ богословск³й. Къ этому времени надо отнести его страсть писать стихи. Говоримъ страсть оттого, что долго потомъ, втечен³е всей жизни, онъ не оставлялъ этой поэтической привычки - выражать стихомъ все, что поражало его въ истор³и, въ театрѣ, въ обществѣ, въ литературѣ и въ жизни. Объ этомъ мы будемъ еще говорить въ своемъ мѣстѣ, теперь же замѣтимъ, мимоходомъ, что Мартыновъ не придавалъ никакого значен³я своимъ стихотворнымъ произведен³ямъ. Но стихамъ онъ обязанъ былъ тѣмъ, что сдѣлался лично извѣстнымъ новому начальнику эпарх³и арх³епископу Амврос³ю, которому нашъ юный студентъ, въ день его тезоименитства, поднесъ оду собственнаго сочинен³я.

   Стихи, какъ впослѣдств³и сознавался самъ авторъ ихъ, были плохи; но архипастырю они понравились: онъ обласкалъ, расхвалилъ сочинителя и пожаловалъ ему 25 рублей. По тогдашнему времени, это составляло большую сумму, и, какъ пишетъ самъ Мартыновъ, товарищи его долго не хотѣли вѣрить такой необыкновенно щедрой наградѣ. Кромѣ того, преосвященный Амврос³й подарилъ ему еще риторику собственнаго сочинен³я, примолвивъ: "Вотъ и я, въ свое время, занимался сочинен³ями. Продолжай. Богъ благословитъ твои труды."

   Это было первое важное событ³е въ жизни Мартынова. Ободренный, обласканный, онъ не щадилъ силъ, чтобы успѣхами своими обратить на себя еще большее вниман³е архипастыря. Случай къ этому скоро представился. Ректоръ семинар³и, архимандритъ Гавр³илъ, преподававш³й греческ³й языкъ, по болѣзненному состоян³ю, отказался отъ своей каѳедры и на мѣсто себя представилъ Мартынова, какъ вполнѣ достойнаго занять его мѣсто. Происшеств³е это было великимъ торжествомъ для юнаго студента, который, будучи самъ въ богословскомъ классѣ, преподавалъ, такимъ образомъ, греческ³й языкъ въ низшихъ классахъ. Все это происходило въ началѣ 1788 г.; слѣдовательно, ему еще не было полныхъ семнадцати лѣтъ. Но въ этомъ же году совершились событ³я болѣе для него важныя.

   Арх³епископъ Амврос³й, такъ же, какъ арх³епископы другихъ эпарх³й, получилъ Высочайшее повелѣн³е Императрицы Екатерины II отправить въ С.-Петербургскую Александро-Невскую Семинар³ю трехъ или четырехъ лучшихъ студентовъ, для образован³я въ учители. Онъ посылаетъ за своимъ любимцемъ Мартыновымъ и спрашиваетъ, желаетъ ли онъ ѣхать. "Вопросъ сей - пишетъ Мартыновъ - произвелъ во мнѣ такое восхищен³е, что не только слова мои, но и вся наружность моя показывала желан³е мое ѣхать въ столицу. Преосвященный, замѣтивъ это, сказалъ съ улыбкою: "Очень хорошо; но ты мнѣ здѣсь нуженъ: ты занимаешь греческ³й классъ." Неожиданное с³е возражен³е послѣ столь лестнаго предложен³я исторгло у меня слезы; я плакалъ и просилъ не лишать меня сего счаст³я. Убѣдясь моею усильною просьбою, преосвященный согласился послать меня и спросилъ, кого бы я считалъ еще достойнымъ такого назначен³я. "Товарищи - сказалъ онъ - лучше могутъ знать другъ друга, какъ по дарован³ямъ, такъ и по поведен³ю." - Мартыновъ, подумавъ, смѣло наименовалъ троихъ: Стефановскаго, Илличевскаго и Котляревскаго {Иванъ Петровичъ Котляревск³й послѣ сдѣлался извѣстнымъ "Энеидою", перелицованною на малоросс³йское нарѣч³е. Илличевск³й сдѣлалъ большую карьеру въ гражданской службѣ. Стефановск³й менѣе всѣхъ успѣлъ. Онъ умеръ въ Полтавѣ, въ зван³и прото³ерея.}.

   Скоро молодые люди были отправлены въ Петербургъ. Но будущ³й малоросс³йск³й поэтъ, имя котораго впослѣдств³и сдѣлалось извѣстно каждому любителю украинской поэз³и, Котляревск³й, былъ въ то время въ отсутств³и; товарищи долго его искали и не могли нигдѣ найти. Былъ ли онъ отправленъ вмѣстѣ съ ними, или нѣтъ, положительнаго нельзя ничего сказать, и въ запискахъ Мартынова говорится объ этомъ глухо. Для полноты б³ограф³и, не мѣшаетъ замѣтить, что одно маленькое обстоятельство чуть было не разрушило плановъ Мартынова, сгаравшаго желан³емъ видѣть столицу. Отчасти по разсѣянности, отчасти по дорожнымъ хлопотамъ, онъ, вмѣстѣ съ своими товарищами, забылъ проститься съ ректоромъ. Но каковъ былъ ужасъ молодыхъ людей, когда первое слово преосвященнаго было: со всѣми ли они простились, были ли у ректора? Узнавъ совершенно противное, архипастырь пришелъ въ справедливое негодован³е, пристыдилъ въ особенности Мартынова, сказавъ ему, что ректоръ рекомендовалъ его на свое мѣсто, и прибавилъ, что если они не привезутъ письменнаго удостовѣрен³я отъ него, что онъ ихъ прощаетъ, то пусть не надѣются и на его прощен³е. Молодые люди плакали, укоряли другъ друга и уже отчаявались быть посланными въ Петербургъ, зная крутой нравъ ректора. Къ счастью, все кончилось благополучно.

   Путешеств³е свое отъ Полтавы до Москвы Мартыновъ описалъ въ своемъ сочинен³и Филонъ, помѣщенномъ въ "Музѣ", журналѣ, который онъ издавалъ 1796 г. {"Муза, ежемѣсячное издан³е", части I, II, III и IV. Спб. 1796 г. "Филонъ" этотъ написанъ въ юмористической формѣ; но юморъ былъ чуждъ переводчику классиковъ, почему и все описан³е вышло слабо. Нечего и говорить, как³я мечты должны были обуревать пылкую душу Мартынова, который такъ много ждалъ отъ своей поѣздки, хотѣлъ видѣть знаменитыхъ тогдашнихъ людей, ораторовъ, писателей, ученыхъ.

   Въ доказательство же того, что слова эти основаны не на предположен³и, скажемъ, съ какой нетерпѣливой жадностью Мартыновъ, по пр³ѣздѣ въ Москву, желалъ видѣть росс³йскаго Златоуста - какъ его тогда называли - митрополита Платона. Онъ самъ пишетъ, что ловилъ всѣ черты лица его, всѣ движен³я, каждое слово. Онъ слышалъ проповѣдующаго Платона два раза и говоритъ, что онъ уже былъ тогда сѣдъ, но сѣдина умножала сановитость наружнаго его вида; для проповѣдан³я онъ выходилъ обыкновенно на средину церкви и, несмотря на толпу тѣснившагося около него народа, виденъ былъ съ амвона и слышенъ въ дальнемъ разстоян³и. Величественное произношен³е его, по свидѣтельству Мартынова, много походило на торжественное произношен³е французскихъ трагиковъ, чему онъ учился у знаменитаго Дмитревскаго.

   Во время своего пребыван³я въ Москвѣ, Мартыновъ, съ любопытствомъ, доходящимъ до благоговѣн³я, посѣщалъ Московск³й Университетъ, единственный тогда въ цѣлой Росс³и, и два раза былъ въ театрѣ. Университетъ и театръ произвели на него самое сильное впечатлѣн³е. Театръ, въ первый разъ имъ видѣнный, привелъ его въ восхищен³е (впослѣдств³и онъ былъ самымъ тонкимъ цѣнителемъ сценическаго искусства, и критическаго пера его, впрочемъ довольно благосклоннаго, трепетали служители Терпсихоры). Отъ лекц³й же московскихъ профессоровъ, слышанныхъ имъ урывками во время краткаго своего пребыван³я въ Москвѣ, онъ былъ, по собственному его выражен³ю, на седьмомъ небѣ восхищен³я. Вообще, какъ мы увидимъ, богатой его натурѣ одинаково близки были наука и сцена, классическ³я древности и стихи.

   Имѣя рекомендательное письмо отъ своего владыки къ извѣстному познан³ями своими въ греческой и латинской словесности, Николаю Николаевичу Бантышъ-Каменскому, Мартыновъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ видѣть извѣстнаго ученаго, о которомъ онъ такъ много слышалъ. "Почтенный старикъ - пишетъ Мартыновъ - принялъ меня весьма ласково и сказалъ, чтобы я писалъ къ нему о своихъ занят³яхъ, а особливо, когда буду имѣть надобность въ книгахъ, изданныхъ въ Москвѣ и въ чужихъ краяхъ, чѣмъ я не замедлилъ воспользоваться впослѣдств³и времени, выписавъ чрезъ него извѣстное сочинен³е Лонгина "О высокомъ" и Гедериковъ "Греческ³й Лексиконъ". Мартыновъ всегда вспоминалъ съ благодарностью о Бантышъ-Каменскомъ, посредствомъ котораго выписывалъ мног³я иностранныя сочинен³я. Лонгинъ, высланный Бантышъ-Каменскимъ, былъ издан³я Толл³я, по которому Mapтыновъ и сдѣлалъ свой переводъ; но при вторичномъ издан³и, когда Лонгинъ вошелъ въ собран³е его "Греческихъ Классиковъ", онъ руководствовался оксфордскимъ издан³емъ, подаркомъ, присланнымъ ему изъ Лондона прото³ереемъ Яковомъ Смирновымъ. Гедериковъ же греческ³й лексиконъ Мартыновъ обыкновенно называлъ своимъ кормильцемъ, и онъ много помогалъ ему во время его занят³й.

   Изъ Москвы молодые люди отправились въ Петербургъ. "Дороги - пишетъ Мартыновъ въ своихъ рукописныхъ запискахъ - были тогда отмѣнно плохи, и мы успѣвали дѣлать въ сутки 20, а иногда и менѣе верстъ". Поэтому, до пр³ѣзда ихъ, почти изъ всѣхъ семинар³й прибыли студенты, вызванные для одной съ ними цѣли. Это былъ первый опытъ по духовному вѣдомству - собрать изъ разныхъ духовныхъ училищъ по два, по три студента въ Александро-Невскую Семинар³ю, преподать имъ по одинаковой методѣ курсъ наукъ и языковъ, потомъ отправить ихъ обратно въ тѣ же семинар³и, для занят³я учительскихъ мѣстъ. По гражданскому вѣдомству эта мысль Екатерины Великой приведена была въ дѣйств³е нѣсколько прежде, для учрежден³я народныхъ училищъ.

   Всѣхъ пр³ѣхавшихъ студентовъ было болѣе тридцати человѣкъ. Въ числѣ ихъ былъ и Михаилъ Михаиловичъ Сперанск³й, который, такимъ образомъ, познакомился въ первый разъ съ Мартыновымъ въ С.-Петербургской Семинар³и. Мног³е изъ присланныхъ были потомъ извѣстны, мног³е дослужились до большихъ чиновъ; но "первое мѣсто - пишетъ Мартыновъ - по всѣмъ отношен³ямъ занимаетъ Сперанск³й, присланный изъ Владим³рской Семинар³и. Его дарован³я, свѣдѣн³я въ наукахъ, заслуги отечеству по занимаемымъ имъ мѣстамъ столь извѣстны каждому, что мнѣ, можетъ быть, неприлично о семъ распространяться. Пусть другой кто будетъ его историкомъ, панегиристомъ; я только скажу, что если бы нашъ курсъ и никого, кромѣ его, не образовалъ, то не нужно бы было другихъ доказательствъ въ полезности онаго". Мысль совершенно вѣрная и дѣлающая честь благородному сердцу Мартынова, такъ смиренно и искренно пишущаго о своемъ бывшемъ товарищѣ, который всегда удостоивалъ его своего вниман³я, дружбы, а впослѣдств³и и покровительства {Изъ студентовъ этого курса можно еще упомянуть о Ѳедорѣ Ивановичѣ Русановѣ, который потомъ былъ митрополитомъ и экзархомъ Груз³и, подъ именемъ Ѳеофилакта. Онъ прославился не проповѣдями, но дѣлами по управлен³ю во всѣхъ эпарх³яхъ, гдѣ онъ былъ архи³ереемъ.}.

   Новыми своими учителями Мартыновъ былъ не совсѣмъ доволенъ. Объ одномъ изъ нихъ, преподавателѣ философ³и, онъ замѣчаетъ, что это былъ большой схоластикъ и принадлежалъ къ числу тѣхъ старыхъ ученыхъ, которые незнан³е свое прикрывали лишь латинскимъ языкомъ и важностью сана. Другой преподаватель заикался и во весь двухгодичный курсъ былъ въ классѣ не болѣе десяти разъ и, указывая на сочинен³е Ѳеофана Прокоповича (состоящее изъ трехъ большихъ томовъ, на латинскомъ языкѣ), довольствовался одною остротою: "с³е море великое и пространное; но тамо и гады, имъ же нѣсть числа". Въ другихъ учителяхъ воспитанники были счастливѣе. Но учитель греческаго языка, нѣкто Жуковъ, узнавъ, что Мартыновъ знаетъ не только древн³й, но и ромейск³й, т. е. нынѣшн³й греческ³й языкъ, притащилъ книги и сталъ экзаменовать его. Въ заключен³е онъ откровенно сознался, что ему не для чего слушать его лекц³и; напротивъ, онъ, учитель, можетъ у него учиться. И, дѣйствительно, въ скоромъ времени Жуковъ отказался отъ своего класса и на мѣсто свое рекомендовалъ Мартынова, хотя никто не думалъ отнимать у него каѳедру.

   Изъ всего видно, что знан³е греческаго языка Мартыновъ пр³обрѣлъ въ Полтавской Семинар³и самое основательное. Такъ, напримѣръ, въ одномъ мѣстѣ своихъ рукописныхъ записокъ онъ самъ разсказываетъ, что когда они пр³ѣхали въ Петербургъ, то ректоръ Семинар³и, прочитавъ письмо владыки ихъ, арх³епископа Амврос³я, тотчасъ спросилъ:

   "- Кто Мартыновъ?

   "Ясно - замѣчаетъ Мартыновъ - что великодушный ³ерархъ писалъ въ мою пользу къ архимандриту. По откликѣ моемъ, онъ спросилъ меня: и апла вы говорите? (т. е. нынѣшнимъ простымъ греческимъ языкомъ).

   "- Могу объясняться, отвѣчалъ я.

   "Отецъ архимандритъ поговорилъ со мною нѣсколько на древнемъ греческомъ, но на новомъ не сказалъ ни слова.

   "- О, вы здѣсь будете очень нужны! примолвилъ онъ съ пр³ятною улыбкою.

   "Видно - добродушно заключаетъ Мартыновъ - что тогда знан³е греческаго языка, а особливо употребляемаго нынѣ греками, было здѣсь еще въ диковинку."

   Итакъ, Мартыновъ нѣсколько былъ разочарованъ, наивно предполагая, что въ столицѣ каждый учитель либо ученый, либо ораторъ. Впрочемъ, онъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ слабыхъ натуръ, которыя довольствуются всѣмъ, даже плохимъ, лишь бы не безпокоить себя и другихъ. Любознательный и предпр³имчивый, онъ вознаградилъ недостатокъ въ хорошихъ педагогахъ, съ одной стороны, чтен³емъ книгъ изъ Александро-Невской Семинар³и, съ другой - слушан³емъ лекц³й лучшихъ тогдашнихъ профессоровъ въ Петербургѣ. При Академ³и Наукъ были открыты публичные курсы: математики, хим³и и зоолог³и. Первую читалъ извѣстный академикъ Котельниковъ, вторую - академикъ Соколовъ, зоолог³ю - академикъ Озерецковск³й. Мартыновъ отзывается о нихъ съ похвалою и уважен³емъ. Физику онъ ходилъ слушать въ бывш³й тогда Медицинск³й Институтъ, къ профессору Петрову. Кромѣ того, въ то время славился своимъ краснорѣч³емъ Матѳей Матѳеевичъ Тереховск³й, профессоръ ботаники. Но Мартыновъ былъ въ положен³и самомъ непр³ятномъ: имѣя собственныя занят³я по Семинар³и, гдѣ онъ никакъ не смѣлъ пропускать лекц³й, онъ не могъ ходить на всѣ означенные курсы и выбралъ для себя преимущественно лекц³и хим³и, которыхъ никогда не пропускалъ, несмотря на то, что читались онѣ во 2-й лин³и, на Васильевскомъ Острову, въ домѣ Боновома, притомъ въ двѣнадцатомъ часу утра, между тѣмъ, какъ учен³е ихъ оканчивалось въ десять часовъ, и Мартыновъ отправлялся пѣшкомъ изъ Невскаго Монастыря на Васильевск³й. Этого мало: Тереховск³й, славивш³йся своимъ краснорѣч³емъ, читалъ ботанику на Аптекарскомъ Острову,- Мартыновъ находилъ время ходить и на его курсы. Но отдаленность мѣстъ, гдѣ читаны были эти курсы, отъ Невскаго Монастыря, и неутомимое рвен³е молодаго человѣка были причиною, что онъ схватилъ горячку и пролежалъ два мѣсяца въ постели.

   Знакомствъ у него не было тогда никакихъ. Единственный домъ, куда онъ хаживалъ, былъ архипастыря Евген³я Булгара, о которомъ мы уже говорили. Мартыновъ явился къ нему въ качествѣ воспитанника Полтавской Семинар³и, имъ основанной, и съ тѣхъ поръ посѣщалъ его часто. Знакомство это было для него въ высшей степени благодѣтельно. Евген³й, перелагатель Виргил³я, ветх³й годами и мудрый опытомъ, отличался простотою и самою нѣжною, поэтическою душою. Онъ полюбилъ Мартынова и часто бесѣдовалъ съ нимъ о Виргил³и, о Горац³ѣ, Софоклѣ и Гомерѣ. Много внимательный слушатель почерпнулъ изъ этихъ разговоровъ полезнаго для будущихъ своихъ трудовъ, много хорошаго привилось къ нему незамѣтно. Кромѣ того, Евген³я посѣщали только лица, знающ³я языки (по русски онъ не говорилъ), и Мартыновъ безпрерывно здѣсь сталкивался съ греками, какъ съ простыми монахами и моряками, такъ съ людьми свѣдущими и образованными. Слѣдовательно, онъ могъ на практикѣ изучить всѣ оттѣнки греческаго языка. По свидѣтельству Мартынова, лучше всѣхъ грековъ говорилъ самъ Евген³й, и Мартыновъ трепеталъ, словно устами говорящаго старца говорилъ божественный Гомеръ или Пиндаръ. Успѣхи Мартынова были такъ огромны, что, въ 1792 г., онъ занялъ каѳедру греческаго языка, вмѣсто учителя Жукова, будучи еще самъ ученикомъ. Въ классъ его ходили не только ученики низшихъ курсовъ, но и товарищи его, что заставило его перевести на русск³й языкъ греческую грамматику Катифора и придать своимъ лекц³ямъ нѣкоторое изящество {Грамматика эта, впрочемъ, не была напечатана.}.

   Посредствомъ греческаго языка, Мартыновъ вскорѣ сдѣлался лично извѣстнымъ митрополиту Гавр³илу. Худо зная по гречески, а простаго греческаго языка вовсе не понимая, Гавр³илъ поручилъ молодому эллинисту заняться сокращеннымъ переводомъ визант³йской истор³и, писанной на простомъ греческомъ языкѣ и выбранной изъ древнихъ визант³йскихъ писателей {Какая была дальнѣйшая судьба этого перевода,- намъ неизвѣстно.}.

   Съ какой любовью, по окончан³и этого труда, Мартыновъ принялся за другой переводъ. Архипастырь Евген³й, котораго онъ обожалъ и за его ученость, и за его прекрасную душу, просилъ перевести собственное его сочинен³е "О вѣротерпимости" на русск³й языкъ. Оно было написано на простомъ греческомъ, приближенномъ къ эллинскому нарѣч³ю. По окончан³и перевода, архипастырь, не зная по русски, долго смотрѣлъ на рукопись и отправилъ ее на разсмотрѣн³е къ преосвященному Иринею, который весьма лестно отозвался о трудѣ молодаго переводчика.

   Поощренный первыми опытами, онъ обратился къ книгопродавцамъ, съ предложен³емъ своихъ услугъ. "Тогдашн³е издатели студенческими переводами не брезгали - пишетъ Мартыновъ - зная по опыту, что они дешевле всякихъ другихъ. Случалось и такъ, что переводъ дѣлалъ студентъ за какую нибудь ничтожную плату, а на заглавномъ листкѣ выставлялось имя какого нибудь извѣстнаго уже росс³йскаго Клопштока и т. д." Тогда всяк³й пишущ³й имѣлъ свое прилагательное, болѣе или менѣе громкое. Нашъ переводчикъ обратился къ Петру Ивановичу Богдановичу, который, въ то глухое и ненадежное время для литературныхъ операц³й, славился, какъ капиталистъ, издающ³й книги на собственномъ иждивен³и. Торгъ былъ заключенъ, и Мартыновъ перевелъ для него съ французскаго: "Опытъ объ эпическомъ стихотворствѣ господина Волтера" и "Англ³йск³я Письма". Для другаго книгопродавца, Миллера, онъ перевелъ "Любопытные разговоры въ царствѣ мертвыхъ", Литтлетона.

   Получивъ вознагражден³е за свои труды, онъ распорядился имъ, какъ настоящ³й поэтъ: купилъ на всѣ деньги книгъ.

   "Когда меня товарищи спрашивали - пишетъ Мартыновъ - да гдѣ же твои субсид³и? "Книги у меня есть, важно отвѣчалъ я, съ гордостью указывая груды русскихъ, французскихъ, греческихъ и нѣмецкихъ издан³й."

   Независимо отъ этихъ успѣховъ, весьма важныхъ для скромнаго и небогатаго юноши, не имѣвшаго другихъ средствъ, Мартыновъ еще отличился на другомъ, совершенно новомъ поприщѣ. Начальство Александро-Невской Семинар³и учредило очереди для студентовъ, т. е. каждый студентъ долженъ былъ сказать проповѣдь своего сочинен³я въ какой либо церкви. Это учрежден³е чрезвычайно поощряло молодыхъ людей отличиться передъ слушателями, какъ въ сочинен³и, такъ въ особенности въ умѣньи произнести поучен³е.

   "Въ сочинен³яхъ нашихъ замѣтны были два главные тона - пишетъ Мартыновъ - одни старались писать цвѣтно, плодовито, блистательно, друг³е просто, коротко, глубокомысленно. Въ произношен³и также господствовали два тона: одни подражали театральному, слѣдуя Яковлеву, друг³е ближе подходили въ произношен³и проповѣдей къ обыкновенному разговору. Я держался послѣднихъ тоновъ, и не безъ успѣха. Когда я сказалъ первую свою проповѣдь, то по выходѣ изъ церкви пришли ко мнѣ въ покой всѣ товарищи поздравить меня. Сперанск³й былъ впереди ихъ; онъ поцаловалъ меня въ голову и отдалъ мнѣ полную справедливость. Похвала уважаемаго всѣми товарища превосходитъ похвалу мало чтимаго учителя."

   Другой случай былъ гораздо лестнѣе для его самолюб³я. Одна изъ его проповѣдей начиналась слѣдующими словами:

   "Тако отличенный жреб³емъ порокъ зачинаетъ гибель" и т. д.

   Несмотря на то, что она написана была нѣсколько отрывисто и темно, ее тотчасъ послѣ обѣдни выпросили у Мартынова, и она пошла по городу, по рукамъ. Скоро ей стали подражать. Однажды Mapтыновъ былъ у архимандрита Анастас³я, который извѣстенъ былъ, какъ лучш³й проповѣдникъ. Тутъ-то было торжество для молодаго студента! При гостяхъ, громогласно, архимандритъ сказалъ, что у него есть списокъ съ его проповѣди, что онъ ее помнитъ наизусть (въ доказательство чего онъ тотчасъ прочелъ изъ нея нѣсколько пер³одовъ), и что онъ не стыдится подражать ей. Конечно, похвала извѣстнаго проповѣдника была для него лестнѣе похвалы Сперанскаго, которую онъ приписывалъ не болѣе, какъ товарищеской снисходительности. Нельзя не сознаться, что этотъ проповѣдникъ, сознающ³йся съ такой благородной откровенностью, въ присутств³и всѣхъ, что онъ не стыдится подражать малозначущему студенту, и учитель греческаго языка, Жуковъ, который, проэкзаменовавъ ученика, сознается, что ему, учителю, должно у него учиться, потомъ отказывается отъ своей каѳедры - лица стараго, добраго времени. Это дѣти той добродушной и честной эпохи, которую мы знаемъ по однимъ только предан³ямъ и разсказамъ нашихъ стариковъ.

   Между тѣмъ, курсъ учен³я приближался къ концу.

   "Въ одинъ день - разсказываемъ словами самого И. И. Мартынова - митрополитъ присылаетъ за мною и объявляетъ мнѣ, что Императрицѣ угодно послать въ Голланд³ю священника, который бы зналъ греческ³й языкъ, ибо тамъ есть греческое купеческое общество.

   "- Хочешь ли ты ѣхать туда? спросилъ онъ меня. - Жалованья будетъ тебѣ полторы тысячи рублей, мѣсто почетное, и въ чужихъ краяхъ побывать тебѣ не безполезно.

   "Счастливое с³е предложен³е принялъ я съ несказанною благодарностью. Митрополитъ приказалъ мнѣ притти къ себѣ на другой день за письмомъ, съ которымъ я долженъ буду явиться къ оберъ-прокурору Святѣйшаго Сѵнода Алексѣю Ивановичу Мусину-Пушкину {"Графство пожаловано ему послѣ." Прим. Март.}. Съ нетерпѣн³емъ ожидалъ я сего дня. Я напередъ уже воображалъ себѣ всѣ выгоды отъ путешеств³я въ чуж³е краи, отъ занят³я столь важнаго поста; на другой день поутру явился къ его высокопреосвященству и, получивъ письмо, отправился къ оберъ-прокурору. Сей оберъ-прокуроръ, прочитавъ письмо, принялъ меня очень ласково, вошелъ со мною въ ученый разговоръ и отпустилъ съ отвѣтомъ на письмо митрополита. Не знаю, что было писано въ отвѣтѣ; но митрополитъ, прочитавъ его, велѣлъ мнѣ пр³искивать себѣ невѣсту и по пр³искан³и явиться къ нему. Имѣя весьма мало знакомыхъ у себя, а особливо для такого случая, я бросился къ учителю Владим³рскаго Народнаго Училища, Зубареву, какъ женатому изъ моихъ знакомыхъ, и мы, въ тотъ же день, ночью, пустились въ Петергофъ смотрѣть невѣсту у знакомаго ему священника.

   "Мы пр³ѣхали къ священнику въ часъ за полночь. Разумѣется, что всѣ спали. Зубаревъ, конечно, весьма былъ знакомъ, что осмѣлился такъ безпокоить духовную особу. Безъ дальнихъ околичностей, онъ объявилъ хозяину о причинѣ нашего пр³ѣзда. Невѣста, надобно знать, была не дочь, но родственница священника. Зубаревъ, расхваливъ меня, какъ должно жениха, сказалъ о моемъ назначен³и, о жалованьѣ. Священникъ все это принялъ очень хорошо, только сказалъ, что невѣста уже сосватана.

   "- За кого?

   "- Назначенному изъ семинаристовъ же въ Дрезденъ, Чудовскому.

   "Зубаревъ спрашиваетъ меня: кто такой Чудовск³й? Я, или лучше, самъ священникъ разсказалъ, что онъ изъ пѣвчихъ.

   "- Сколько ему назначается жалованья?

   "- Пятьсотъ рублей.

   - А ему - смотря на меня - полторы тысячи рублей. Вы сами теперь видите, заключилъ Зубаревъ: - разницу между достоинствами жениховъ.

   "Сими и подобными симъ словами мой сватъ уговорилъ священника выдать родственницу свою за меня, хотя я еще и не видалъ ее. Священникъ, извиняясь, что невѣста была больна горячкою, что не совсѣмъ еще выздоровѣла, и что теперь спитъ, разбудилъ, однакожь, ее,- и невѣста вышла къ намъ. Я смотрѣлъ на нее глазами моего свата, и слѣды, оставш³еся послѣ горячки, для меня были непримѣтны: я думалъ о Голланд³и; мнѣ нужна была невѣста; ее мнѣ хвалятъ. Священникъ преклонился на мою сторону, или на мои полторы тысячи рублей; самъ я молодъ: какъ не быть невѣстѣ для меня красавицей! Она мнѣ понравилась, и я ей не былъ противенъ. Итакъ, невѣста найдена! Съ сею мыслью я возвратился въ Петербургъ.

   "Поутру, на другой день, являюсь къ митрополиту. Чудовск³й уже тутъ. Вскорѣ выходитъ къ намъ его высокопреосвященство и обращаетъ рѣчь ко мнѣ:

   "- Нашелъ ли невѣсту?

   "- Нашелъ, ваше высокопреосвященство!

   "- Гдѣ?

   "- Въ Петергофѣ, у священника....

   "Чудовск³й, при сихъ словахъ, бросается митрополиту въ ноги, плачетъ и говоритъ, что это его невѣста, что она дала ему слово, и что онъ не отстанетъ отъ нея. - Достопочтеннѣйш³й старецъ, разсмѣявшись, велѣлъ мнѣ разсказать, какъ я вздумалъ свататься на невѣстѣ, уже сосватанной; я разсказалъ, и старецъ, насмѣявшись вдоволь, сказалъ мнѣ:

   "- Ну, уступи ему; я тебѣ самъ найду невѣсту: въ Кронштатѣ есть молодая дѣвица, прекрасная. Я пошлю тебя посмотрѣть ее, а не понравится она, найдешь другую."

   "Слова с³и примирили насъ, соперниковъ. Я не сталъ домогаться поединкомъ рѣшить спорное наше дѣло, болѣе потому, что мнѣ некогда было и влюбиться въ смотрѣнную мною дѣвицу. Митрополитъ благословилъ Чудовскаго на вступлен³е съ нею въ бракъ; а мнѣ сказалъ, что пришлетъ за мною.

   "Проходитъ день - владыка не присылаетъ за мною; проходитъ другой - такимъ же образомъ. На трет³й день зовутъ меня. Я полетѣлъ къ его высокопреосвященству, въ близкой надеждѣ увидѣть кронштатскую невѣсту,- но встрѣченъ былъ отъ него сими словами:

   "- Знаешь ли что? Императрица перемѣнила свое намѣрен³е въ посылкѣ бѣльца въ Голланд³ю и велѣла назначить ³еромонаха, по причинѣ мѣстнаго неудобства жить въ домѣ греческаго купеческаго общества семейному человѣку. Хочешь ли въ монахи? такъ поѣдешь въ Голланд³ю?"

   Представьте себѣ положен³е Мартынова при такомъ неожиданномъ вопросѣ. Расшевелить честолюб³е и страсти молодаго человѣка, отвлечь его отъ мирныхъ занят³й, во время которыхъ онъ ни о чемъ больше не думалъ, кромѣ усовершенствован³я себя въ наукахъ, предложить ему мѣсто, прекрасный случай для распространен³я своихъ познан³й, приготовить его къ выходу въ свѣтъ - и отъ всего этого надо отказаться.

   Ему тогда всего было двадцать лѣтъ, и онъ долго не зналъ, что сказать, готовый, по своей пылкой натурѣ, на все - или жениться на женщинѣ, совсѣмъ ему неизвѣстной, или сдѣлаться монахомъ, но лишь бы побывать въ чужихъ краяхъ, столь привлекательныхъ для юнаго ума, жаждущаго обогатить себя полезными свѣдѣн³ями. Митрополитъ, понявъ внутреннюю борьбу молодаго человѣка, совѣтовалъ ему успокоиться, пойти домой и обдумать все хорошенько. Желая, вѣроятно, окончательно вывести его изъ этого неопредѣленно мучительнаго состоян³я, онъ прибавилъ, что совѣтуетъ ему лучше остаться въ Петербургѣ. "Я тебя не отдамъ вашему преосвященному, заключилъ онъ ласково: - послужи у меня, а послѣ получишь здѣсь лучшее священническое мѣсто, если не захочешь идти въ монахи."

  

  

   Итакъ, всѣ мечты Мартынова разрушились, и надежда побывать въ чужихъ краяхъ исчезла навсегда. Скоро въ Голланд³ю былъ отправленъ монахъ, природный грекъ, находивш³йся ³еромонахомъ при преосвященномъ Евген³и. Мартыновъ долго грустилъ о потерянномъ, по его мнѣн³ю, счаст³и, но потомъ снова принялся за прежн³я занят³я, тѣмъ болѣе, что приближался выпускной экзаменъ {Послѣдств³я показали, что счаст³е Мартынова въ Голланд³и было бы непродолжительно. Не болѣе, какъ черезъ три года послѣ этого, въ Голланд³и вспыхнула революц³я; ³еромонаха, посланнаго туда, раздраженная чернь чуть было не умертвила. Онъ вынужденъ былъ оттуда возвратиться. Невѣста же Мартынова, за которую онъ, по собственному его признан³ю, чуть было не вызвалъ на поединокъ Чудовскаго, прожила въ Дрезденѣ съ его соперникомъ не болѣе трехъ лѣтъ: она умерла.}.

   Кончивъ курсъ, Мартыновъ остался въ Александро-Невской Семинар³и, въ качествѣ учителя греческаго языка. Его удержалъ митрополитъ Гавр³илъ, не хотѣвш³й отпустить его въ Полтаву и предсказывавш³й ему блестящую перспективу на духовномъ поприщѣ, въ случаѣ, если онъ поступитъ въ монахи. Товарищи же Мартынова были отправлены обратно въ Полтаву.

   При прощан³и случилось обстоятельство, о которомъ нельзя не упомянуть. Полтавскихъ товарищей Мартынова провожалъ, вмѣстѣ съ нимъ, до самой заставы и Михаилъ Михайловичъ Сперанск³й. "Прощаясь съ ними - говоримъ словами самого Мартынова - онъ сказалъ, что удивляется моей къ нему холодности, что всѣ товарищи любятъ его и къ нему привязаны, а во мнѣ одномъ онъ сомнѣвается, и просилъ ихъ, чтобы хотя они его со мною сдружили. Эти слова удивили меня не мало. Я не думалъ, чтобы товарищъ, котораго я внутренно уважалъ, такъ занимался наружными знаками моего чувствован³я къ нему; я былъ гордъ, правда, но еще болѣе робокъ и пугливъ." Посредничество товарищей оказалось излишнимъ: довольно было одной искры откровенности, одного теплаго слова, сказаннаго отъ души, чтобъ привлечь къ себѣ Мартынова навсегда. Дѣйствительно, онъ сначала чуждался Сперанскаго, который еще въ школьничьемъ кружкѣ слылъ человѣкомъ немаловажнымъ. Переводчикъ же классиковъ былъ отъ природы застѣнчивъ (онъ былъ всегда стыдливъ и краснѣлъ до самой своей смерти), любилъ уединяться и вообще не заискивалъ ничего ни у товарищей, ни у начальниковъ, отчего казался гордымъ и равнодушнымъ ко всѣмъ. Замѣчан³е Сперанскаго побѣдило отчасти робость, отчасти гордость Мартынова: съ этого времени онъ сдѣлался самымъ приверженнымъ другомъ его. Случай этотъ замѣчателенъ тѣмъ, что послѣ объяснен³я, которое произошло между ними, когда они обратно возвращались пѣшкомъ въ семинар³ю, они сошлись навсегда и оцѣнили другъ друга по достоинству. Къ сожалѣн³ю, сколько мы ни рылись въ бумагахъ покойнаго, но не могли отыскать этого любопытнаго разговора, сдружившаго двухъ замѣчательныхъ людей. Изъ всего видно, что своимъ запискамъ и замѣткамъ, касающимся его личности (хотя онѣ и подробны во многихъ отношен³яхъ), Мартыновъ не придавалъ никакой цѣны и записывалъ ихъ собственно для того, чтобъ когда нибудь припомнить свое прошедшее. Впрочемъ, мы будемъ еще имѣть случай говорить, какое дружественное расположен³е къ Мартынову чувствовалъ Сперанск³й, окруженный славою и извѣстностью.

   Сверхъ должности учителя греческаго языка, Мартыновъ вскорѣ получилъ ординарный классъ латинской грамматики, потомъ поэз³и и наконецъ риторики. Въ это же время митрополитъ Гавр³илъ поручилъ ему перевести на греческ³й языкъ свое сочинен³е: О церковныхъ обрядахъ {Послѣдств³я этого перевода намъ неизвѣстны; но отрывки изъ него сохранились въ бумагахъ И. И. Mapтынова.}.

   Но, несмотря на всѣ эти занят³я, на лестныя обѣщан³я и поощрен³я, на предсказан³е ему хорошей карьеры, онъ сдѣлалъ неожиданный и крутой поворотъ въ своей жизни: выйти въ свѣтскую службу и выступить на литературное поприще - вотъ что его занимало и о чемъ онъ болѣе всего думалъ. Не довѣряя, впрочемъ, своимъ силамъ, онъ, осторожно и подъ великою тайною отъ другихъ, выбралъ изъ своихъ стихотворныхъ произведен³й двѣ пьесы, показавш³яся ему, вѣроятно, лучшими: Къ бардамь и Взоръ на протекш³я лѣта, и отправилъ ихъ къ Алек. Ив. Клушину и И. А. Крылову, издателямъ "С.-Петербургскаго Меркур³я". При этомъ онъ написалъ имъ письмо, умоляя напечатать его стихи не иначе, какъ съ самою строгою и правдивою реценз³ею; если же стихи окажутся того недостойными, то пусть они предадутъ ихъ забвен³ю. Въ этомъ же, 1793 году, въ мартѣ мѣсяцѣ, къ несказанному удовольств³ю автора, оба стихотворен³я онъ увидѣлъ напечатанными, съ критическими примѣчан³ями. Прежде всего Клушинъ пишетъ: "Сочинителю сихъ стиховъ угодно, дабы они напечатаны были съ реценз³ею. Мы исполняемъ его волю, но разсматривая безпристрастно." {"С.-Петербургск³й Меркур³й", ежемѣсячное издан³е Клушина и Крылова, мартъ, стр. 226.} Реценз³я эта, весьма лестная для молодаго стихотворца, достойна замѣчан³я, какъ образецъ критики конца прошедшаго вѣка. Къ одному стиху изъ "Бардовъ" -

  

   Подъ яснымъ небосклономъ -

  

   сдѣлана слѣдующая замѣтка: "Слово, вновь произведенное, прекрасное и музыкальное. Оно коротко изображаетъ горизонтъ, то мѣсто, гдѣ, кажется, склоняется небо. Желать должно, чтобы такъ производили всѣ тѣ слова, въ которыхъ мы имѣемъ недостатокъ. Кл." {Тамъ же, стр. 229.} О стихахъ:

  

   "На мшистомъ сидя камнѣ,

   При чистомъ водоскатѣ,

   Или на дикомъ холмѣ...."

  

   сказано: "Мнѣ кажется, что въ сихъ трехъ стихахъ и музыка прекрасная и мысли п³итическ³я. Кл." {Тамъ же, стр. 228.} Во второмъ стихотворен³и: Взоръ на протекш³я лѣта, поэтъ, обращаясь къ дитяти, говоритъ, что ты не знаешь, что твои забавы -

  

   "Блаженства верхъ, начало зла !"

  

   "Это - восклицаетъ рецензентъ - мысль философа и поэта!" Всѣ эти и имъ подобныя замѣчан³я показываютъ, разумѣется, только то, какъ легко было въ старину пр³обрѣсть титло поэта. Но, съ другой стороны, нѣкоторыя замѣтки отличаются большимъ здравомысл³емъ и истинно-философскимъ взглядомъ. Мартыновъ въ этомъ же стихотворен³и говоритъ, что все преклоняется предъ корыстью, ей -

  

   "И мудрый жертвуетъ собой."

  

   На это критикъ возражаетъ такъ: "Мудрымъ признаютъ того, по всеобщему умозаключен³ю, кого не ослѣпляютъ мечтательныя удовольств³я, почести, чины и корысть. Въ семъ послѣднемъ стихѣ сказано: И мудрый жертвуетъ собой. Слѣдовательно, сей мудрый не есть мудрый." {"С.-Петербург. Меркур³й", мартъ, стр. 236.}. Другая замѣтка критика отзывается тою же серьезностью. Мартыновъ, обращаясь къ дитяти, говоритъ: