| Главная » Книги |
Лесков Николай Семенович - Статьи. Воспоминания, Страница 9
Лесков Николай Семенович - Статьи. Воспоминанияы, и того ради, аще бы отчасти нечто было и праведно писано, - ни в чесом же ему яти веру подобает".
Так судили и приговаривали соборы, и можно думать, что кто такому суждению и ныне последует, - тот ошибки не сделает.
Г-н Штандель напечатал 31 октября в "Русском курьере" большие возражения против сделанных мною указаний на фактические неточности и ошибки, допущенные им 4 сентября в описании жизни и общества в Ясной Поляне. Замечаниями моими г. Штандель нимало не убеждается и не конфузится того, что он написал 4 сентября о яснополянском доме, - напротив, он желает сконфузить других, а на меня подействовать своими убеждениями. Полезный урок всегда хорошо получить от всякого, в каком бы возрасте ни находился поучающий, но опытность заставляет принимать всякое поучение с обсуждениями и с поверкою.
Г-н Штандель в новой статье своей (31 октября) пишет, что он наблюдал хорошо и в том, что у него случились ошибки и неточности, - не он виноват: мог-де и Лев Николаевич "переврать" фамилию. Марья Александровна и другие друзья Льва Николаевича теперь наводят г. Штанделя на воспоминание об "одичалых свиньях", которые испугали этого молодого человека в Ясной Поляне, а мне он замечает, что для наблюдений отнюдь не всякому человеку нужно много времени. Другому довольно только накинуть глазом или просунуть нос. Г. Штандель говорит: "Когда я вхожу в душную избу, я уже при входе духоту ощущаю; когда я подхожу к выгребной яме, я издали чувствую запах". Я этому верю, но что г. Штандель верно передает то, что он видел в Ясной Поляне, - этому я не верю, и теперь (после статьи 31 октября) в его основательность становится еще труднее поверить, - и именно вот по какой нижеследующей причине. В статье 31 октября г. Штандель, упомянув о том, как Лев Николаевич Толстой мог "переврать" фамилию не-Гайдукова, - объясняет, как случилось и то, что сам он, г. Штандель, сделал неверное сообщение о г. Кузминском. Он пишет (31 октября): "Относительно г. Кузминского у меня говорилось, что встреченная мною деревенская девочка, указывая на расположенный по горе дом, сказала: "А вона усадьба-то - белый дом - то барина Кузминского". Поверять слов девочки я не имел охоты". Верю, но нельзя делать все только то, на что есть охота, - часто нужно бывает делать и то, к чему обязывает долг, - и это тоже порою выходит интересно и полезно. Этому и в нынешнем случае есть подтверждение. Прочитав, что г. Штандель 31 октября пишет о девочке, я справился с тем, что он писал 4 сентября о мальчике, и нашел, что это тогда было записано не на девочку, а на мальчика. Вот как это место читается в "Русском курьере", 4 сентября, No 244.
"По улице пустота; только собаки лают и заступают дорогу. Встретился еще какой-то босоногий мальчик. "Ясная Поляна?" - спросил я его. Он испуганно метнулся с дороги и неохотно ответил: "Поляна". - "Проводи-ка меня, мальчик, до графской усадьбы, - я тебе пятачок дам". Мальчик остановился".
Они идут, и мальчик (а не девочка) говорит г. Штанделю:
"А вона усадьба-то, белый дом-то барина Кузминского".
Если г, Штандель даст себе труд хоть без охоты проверить, "как у него говорилось", то он увидит, что "говорилось" именно так, то есть на мальчика, а не на девочку.
Г-н Штандель на меня сердится, что я его останавливаю мелочными указаниями на шаткость и сбивчивость его показаний. Что делать? И все дело-то это не очень крупного значения, а когда утрачиваешь к кому-нибудь доверие, тогда уже присматриваешься ко всему, что характеризует известную личность, но жалко то, что сам г. Штандель все старается еще увеличить сумму своих несообразностей! Зачем он 4 сентября написал, что разговаривал с "босоногим мальчишкой", а теперь уверяет, что это была "девочка", а не мальчик... Это совсем подрывает к нему всякое доверие. А он еще повторяет это два раза: "встреченная деревенская девочка". - "Проверять правдивость слов девочки я не имел охоты".
Последний несчастный опыт должен убедить г. Штанделя, что в его положении не лишнее проверять правдивость даже собственных слов, чтобы мальчики и девочки не прыгали один вместо другой и не становились обличителями крайней сомнительности всего повествования этого недостоверного, но "неунывающего россиянина"
В сороковых годах молодые люди у нас, собираясь вместе, часто игрывали в фанты. Это теперь совершенно пренебрежено и оставлено. Никому от этого, разумеется, ни жарко, ни холодно, но вот что замечательно: в домах, где пробовали или пробуют воззратиться к покинутым фантам, - это теперь не удается и не удастся потому, что задача фантов оказывается не по силам обществу. Это не важно, но это характерно! Задают, например, одну из стариннейших фантовых задач: "сказать три правды и три неправды". Фант очень легкий, и достается он очень красивой молодой девушке, окончившей курс в известном образовательном заведении. Она живет в обществе, - или, как теперь опять говорится: "выезжает в свет", - и "в свете" она, конечно, говорит и правды и неправды, но это тогда, когда она их не различает и сыплет, как снег из рукава, а когда по условиям игры нужно сочинить и подать "три правды и три неправды", - она этого не может. Ей такое творчество оказывается не по силам. Она конфузится, краснеет, никнет и сходит с фанта сконфуженная, совсем не исполнив задачи, или просит себе "что-нибудь попроще". Ей это слишком мудрено! А между тем бабки наши в своей молодости отделывали такие фанты без затруднений. Странное явление: лгать внучки могут, не хуже, чем в старину лгали их бабушки, а художественного творчества даже в области лжи и клеветы у них стало меньше, чем бывало в минувшее время. И шпильки и булавки как будто притупели...
Не меньше странного также обнаруживают фанты и с познаниями. Недавно в одном доме с реставрированными фантами молодому человеку с высшим образованием выпало: "назвать из того, что он видит, три предмета из царства прозябаемого, царства ископаемого и царства животного". Молодой светский человек запутался в этих "трех царствах", так что и не вышел наружу. Сукно, холст и шелковая материя у него все пошли в "царство растительное", но зато из царства животного он ничего не нашел перед своими глазами. Ему старались помочь - усиленно говорили о находящихся в комнате шерстяных тканях, горящих стеариновых свечах и его собственных перчатках, - но он все-таки не нашел ничего принадлежащего к "животному царству".
- Но ваши перчатки! - подсказал ему кто-то потерявший терпение.
- Ах. Это я знаю, - отвечал молодой человек, - но они ведь не лайковые, а замшевые.
Так справляются с фантовою стариною, но есть кое-что и в новом роде.
Так как реставрация фантов все-таки обещает, кажется, побыть в моде, то к ней навстречу и в пособление спешит с своим предложением всегда на все тороватая коммерция. Вышли "альбомы признаний". Это взято с английского. Обыкновенный альбомчик с печатными вопросами, против которых тот, кому выпадает фант, должен написать ответы. Их уже и прозвали: "Вопросные пункты". Вопросов много - числом сорок шесть, и все они просты и кратки, но между тем с ответами на них, вероятно, встретится много головоломщины. Вот для образца некоторые из этих сорока шести вопросов: Какую цель преследуете вы в жизни? В чем ваше счастие? Чем или кем вы желали бы быть? К какому народу вы желали бы принадлежать? Долго ли бы вы хотели жить? (Вечно.) Какою смертью вы хотели бы умереть? (Я желаю быть бессмертным, - бессмертною.) К какой добродетели вы относитесь с наибольшим уважением? (К скромности, - при которой я могу быть виднее.) К какому пороку вы относитесь с наибольшим снисхождением? (К честности.) Что вы более цените в женщине? (Доступность.) Ваше мнение о современных молодых людях? (Ребята теплые.) К чему вы стремитесь: покоряться или чтобы вам покорялись? (Проваливайте мимо! Мы сегодня уже подавали.) Ваш любимый писатель в прозе? (Маркиз де Саад.) Ваш любимый поэт? (Барков.) Ваша любимая героиня в романах? (Нана.) Ваш любимый художник? (Сухаровский.) Ваше любимое изречение? Ваша любимая поговорка? Какое настроение души вашей в настоящее время? Искренно ли вы отвечали на вопросы? (Против всех сих вопросов одна скоба и один общий ответ: "Убирайтесь вы к черту!")
С аглицкого или еще с какого обыкновения заимствована эта игра в "вопросные пункты", но думается, что наша предупредительная коммерция не хорошо рассчитала и что у нас в эти альбомчики много писать не станут.
Несмотря на чисто русское свое название, "ходули" в старину назывались еще иначе. Есть книжка под заглавием "Ифика и политика, или Философия нравоучительная", со множеством гравюр, исполненных на меди. Она напечатана во Львове в 1760 году, и в ней на 51-й странице представлен человек на ходулях, изрядно смахивающий на г. Дорнона: он в легких полусапожках, в панталонцах диагоналями, в коротеньком тулупчике и в круглом колпачке. Под ним надпись:
"На высокоступцах чуден есть ходящий.
Но есть чудеснейший - высокомыслящий",
"Ходули" называются в той книге "высокоступцы", а объясняются они с точки зрения "нравоучительной философии" в следующем роде: "Детское обретается игралищное орудие некое: высоступцы или от дыбания дыбы именуемое. Которого игры составляюще малые дети употребляют сице: еже высшим им зретися подставляют высоступцы оные ногам и тако играюще ходят на них возвышении. Таковому нецыи детскому подобящеся уму, аки бы некоего возвышенно силою всех пред собою в нижайших судят быти. Что же случается? Яко и дети оные множицею долу опровергаются, тако и сии горделивии еще горже страждут, изступлением бо ума содержими ни себя убо познавают, ниже сущия пред ногами зрят и падают иде (где) же не чают". К тому же человеку, который поднялся на ходули, или на "высоступцы", или на "дыбы", - нравоучительная философия наставляет подойти и проговорить: "Что простираеши выю? Что вежди возносиши и яко всех держа так воздухошествуещи? Ни ли хотел бы еще да и крила тебе израстут? Человек убо сый, а уже летати ищешь! Волоса не можешь сотворите бела или черна, а уже не ступаеши по земли!.. Что же тя нареку? Аще тя реку пепел, и прах, и дым, и персть, то еще не изражу твою худость, и опухлость, и напыщение, и возгорение, и всю тщету твою". Идущий на ходулях, или "высоступцах", по философии "пепла всякого худейше бывает", и его непременно ждет "скорая погибель", а всем людям, просто по земле ходящим, это должно послужить к пользе и к назиданию: видя, сколь сие "есть многобедно", все должны "взыскать отсюда во всем к полезному смирению".
Вот добрый пример - как должно к самым малым вещам относиться, философски и нравоучительно! А кстати обращаю внимание, что тут же есть и разъяснение замеченной кем-то непонятности в том: почему говорится "конь поднялся на дыбы"? "Неужели-де и лошадей на дыбу поднимали?" Вполне ясно и очевидно, что тут разумеется не "дыба", составлявшая орудие пытки ("виска"), а дыбы - ходули. "Конь поднялся на дыбы" значит, что конь взвился, что он как бы стал на ходули и "воздухошествует, и простирает выю, и вежди возносит, и летати ищет".
Только на сих днях я получил из Петербурга июньскую книжку "Исторического вестника", где в первый раз прочел в подлиннике рассказ "о гоголевской жилетке", сообщенный Иеронимом Иеронимовичем Ясинским со слов помещика Михольокого. Рассказ этот уже был цитирован в некоторых изданиях, и гг. рецензенты признали его за "очень вероятный", но мне он кажется совершенно невероятным, и я желаю изложить в нижеследующих строках, почему он невероятен.
Память таких людей, как Гоголь и Костомаров, без сомнения, стоит того, чтобы и в мелочах на них не наводили ничего напрасного. С этой точки зрения я и позволяю себе считать не напрасным мое вмешательство в суждения об анекдотическом случае с жилетом.
Вначале я должен напомнить вкратце: как это дело представлено у Иерон<има> Иер<онимовича> Ясинского, писавшего свое сообщение со слов помещика Михольского.
Некто Михольский, провинциальный франт и человек, "тяготевший к аристократам", приехал в 1847 или в 1848 году в Киев для того, чтобы "экипироваться" перед свадьбою; а один из его знакомых свез его к Михаилу Вл<адимировичу> Юзефовичу, который в ту пору ожидал к себе в гости Гоголя и собрал у себя к его встрече молодых профессоров Киевского университета. В числе профессоров при этой встрече были будто бы "Павлов и Костомаров".
"Профессора были одеты в новенькие вицмундиры и, в ожидании великого человека, переговаривались вполголоса". Ожидали его очень долго, а когда Гоголь приехал и "Юзефович побежал" его встречать, "профессора, сидевшие перед этим, встали и выстроились в ряд".
"Гоголь входил, понурив голову; на нем был темный гранатовый сюртук, и Михольский в качестве франта обратил внимание на жилетку Гоголя. Эта жилетка была бархатная, в красных мушках по темно-зеленому полю, а возле красных мушек блестели светло-желтые пятнышки по соседству с темно-синими глазками. В общем, жилет казался шкуркой лягушки" (стр. 596).
Гоголь повел себя перед гостями Юзефовича странно и неучтиво: он не отвечал на поклон "выстроившихся" профессоров и отделывался банальными выражениями, когда Юзефович "бросился представлять ему профессоров, называя их по именам: Павлов! Костомаров!" (597).
Ни одному из тогдашних молодых ученых Гоголь не подарил ни малейшего внимания, но "воззрился в жилет Михольского, тоже бархатный и тоже в замысловатых крапинках, но в общем походивший не на шкурку лягушки, а на шкурку ящерицы".
Сосредоточась на жилете Михольского, Гоголь спросил этого франта:
"Мне кажется, как будто я где-то вас встречал... Да; я вас встречал... Мне кажется, что я видел вас в каком-то трактире и вы там ели луковый суп".
Затем "Гоголь погрузился в молчание, глядя на жилет Михольского, и вскоре сделал общий поклон гостям и направился к выходу".
Профессора только его и видели, но это их нимало не смутило, а напротив, они пришли в самое приятное настроение - стали есть и пить за здоровье Гоголя и кричать ему "многие лета".
Причин странной неучтивости писателя никто из профессоров не доискивался, но помещик Михольский ее открыл, эту причину, и сообщил о ней Иер. И. Ясинскому.
"Это я отравил Гоголю жизнь своею жилеткою", - сказал Михольский и в подкрепление своей догадки представил почтенному писателю следующие соображения.
На другой день после встречи Гоголя с Михольским у Юзефовича к Михольскому "прибежал жидок от портного" и "на милость бога" просил "уступить" пленивший Гоголя жилет за любую цену. При этом "жидок" рассказывал, что "приезжий из Петербурга господин купил себе жилет у Гросса (киевского портного)", но та жилетка только "подобна" той, какую имел Михольский, а между тем "приезжий из Петербурга господин теперь требует: подавай ему точно такую, как эта".
Михольский сейчас же отгадал, что "приезжий из Петербурга", про которого упоминал еврей-фактор, есть не кто иной, как Гоголь (стр. 598), и жилета своего ему не уступил, а оказал:
"Ты хоть и Гоголь, а такой жилетки у тебя нет, как у меня!.. И хотя он три раза посылал - я не дал".
Этим исчерпывается сущность исторического рассказа, который многим рецензентам показался "весьма вероятным", а я его считаю не только сомнительным, но даже совсем отвергаю возможность такого события при созданной Михольским обстановке.
Я говорю, что рассказанного Михольским происшествия с жилетом не могло произойти в Киеве ни в 1847, ни в 1848 годах, ни позже, до самой кончины Гоголя, и вот тому мои доказательства.
1) Весь 1847 год Гоголь провел вне России, за границею, и, стало быть, в этом году Михольский никак не мог встречать его в Киеве у Юзефовича. Следовательно, событие, о котором Михольский рассказывал И. И. Ясинскому, можно исследовать только разве в пределах 1848 года; но тут мы увидим, что из всех указаний Михольского ни одно друг с другом не сходится и не согласуется.
2) Гоголь в январе 1848 года отправился из Неаполя в Иерусалим, а оттуда, весною 1848 года, приехал в село Васильевку, в Полтавской губернии, и жил в Малороссии целое лето. А потому хотя и возможно допустить, что Гоголь в конце лета или "по осени", может быть, и заезжал в Киев, но он в это время никак не мог встретить там на вечере в числе профессоров Николая Ивановича Костомарова, так как Н. И. Костомаров, как известно, был арестован в Киеве накануне своей свадьбы, в Фомино воскресенье, 30 марта 1847 года, и в 1848 году уже находился на высылке, из которой не возвращался и во все остальное время до кончины Гоголя (1852).
3) Михольский сказал И. И. Ясинскому, будто посыльный "жидок" говорил ему, что "приезжий господин" (в 1848 году) "купил жилетку у Гросса", но этому нельзя верить. Никакой "жидок" не мог сказать Михольскому такого вздора, потому что портного Гросса в 1848 году в Киеве еще не было, а лучшими и модными портными в то время были там: Червяковский, Мирецкий, и немного лозднее - Вонсович. Портной же Гросс прибыл в Киев и просиял на киевском Крещатике только в 1855 или в 1856 году, то есть тогда, когда Гоголь уже перешел в лучший мир, а тело его было погребено на московском кладбище.
Особенно удивительно, как Михольский мог так напутать о портных, при посредстве которых киевским щеголям только и можно было хорошо экипироваться в 1847 или 1848 годах. В качестве франта Михольский, кажется, непременно должен бы знать, кто из портных был тогда славен в Киеве.
И 4) Михольский сказывал г-ну Ясинскому, что факторство о жилете вел "жидок, прибегавший от портного", - но этого тоже быть не могло. В то время (при генерал-губернаторе Бибикове) в Киеве не было на постоянном жительстве ни ремесленников, ни посыльных из евреев. Единственное исключение представлял собою одиноко обитавший на Печерске "резчик печатей Давидзон", который жил в Киеве по особенному усмотрению генерал-губернатора, "как ремесленник, необходимый для присутственных мест и почтовых учреждений". Но этот Давидзон был человек очень слабый и больной и на посылках не бегал, а почитал для себя за большую тягость даже то, что он должен был приходить и исполнять какие-то специальные занятия в кабинете почтового чиновника, на визитных карточках которого значилось: "статский советник Блюм, киевский почтовый люстратор".
Итак, я считаю ясно установленным, что Гоголь в 1848 году не мог встретить в Киеве Костомарова, что жилета в 1848 году нельзя было покупать в Киеве у Гросса и что посыльные евреи в 1848 году по Киеву не бегали. А три такие нескладицы в одной маленькой истории о жилете совсем подрывают всякое доверие к рассказчику, и мне кажется, что Михольский, кроме "качеств франта", которые заметил в нем Иероним Иерон<имович> Ясинский, обнаружил еще и качества человека чрезвычайно забывчивого или неискусного выдумщика.
Особа Михольского мне лично нисколько не известна, и самое имя это я впервые узнал только из "Исторического вестника".
Словарь 1865 года, заключающий в себе "объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в состав русского языка", благодаря находчивости и ревности русских журналистов устарел и не удовлетворяет уже надобностям, которые ощущает и должен ощущать современный читатель. Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности, и - что всего обиднее - куются в тех самых органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности. Так, например, в "Новом времени", которое пустило в ход "эвакуацию" и другие подобные слова, вчера еще введено в употребление слово "экстрадиция"... Порта с Болгариею заключила конвенцию об "экстрадиции"... Если кто не догадается, что это должно значить, то пусть он не беспокоится искать "экстрадиции" в "словаре. иностранных слов, вошедших в состав русского языка", - там этого нового русского слова нет.
Пусть теперь не знающий иностранных языков читатель думает и гадает, что это такое значит "экстрадиция"?!
И. С. Аксаков говаривал, что "за этим стоило бы учредить общественный дозор, - чтобы не портили русского языка, - и за нарушение этого штрафовать в пользу бедных".
Теперь бы это и кстати.
Люди, бывшие в переписке с покойным Иваном Александровичем Гончаровым, получают от лиц, исполняющих последнюю волю усопшего, - конверты, заделанные и подписанные старческою и слабою рукою почившего писателя. Надписи на конвертах сделаны с очевидным большим усилием, так что в иных едва можно узнать след сходства с гончаровским почерком, в его здоровое время. По дрожанию руки писавшего надо думать, что заделка этих конвертов составляла заботу И. А. Гончарова в самое последнее время его угасавшей земной жизни. В конвертах этих знакомые покойного писателя находят свои письма, которые они когда-либо писали Гончарову. Он все эти письма сберег и перед уходом отсюда, "из земного круга", в бережи и в порядке аккуратно возвращает их замогильною почтою, и притом со всею скромностью, - запечатанными его хладевшею рукою, дабы ничей любопытный посторонний глаз не читал того, что не для него писано, и ничьи болтливые уста не разглашали того, что люди сообщали друг другу по тому или другому поводу для личного обмена мыслей, а не для "большой публики". Человек этот, просивший у всех скромности к его письмам, находящимся в чьих-либо посторонних руках, показывает приведенным образчиком своих отношений к чужим письмам, что не одному себе "выпрашивал снисхождения", как думают охотники видеть все в дурном свете, а что Гончаров действительно придавал большую важность неприкосновенности письма каждого человека и сам строго берег всякое чужое письмо от опасности открыть его тем, до кого письмо не касается, и сделать через то писавшему лицу рано или поздно совсем неожиданный, часто и очень неприятный и неудобный сюрприз - вдруг появиться у всех на глазах с своим писанием, назначавшимся только для известного лица, а не для всей большой публики...
Деликатность Гончарова не только приятно и отрадно видеть, как последний знак осмотрительного и опрятного отношения к людям именитого и достославного человека, но надо стараться остановить на нем внимание молодых людей, чтобы это не прошло бесследно, а дало бы хороший плод, возбудив в молодых людях охоту последовать примеру благородного старика. Такое исследование Гончарову можно бы оказать именно в знак глубокого уважения к его деликатности и к его завету щадить в каждом человеке - неприкосновенность его личных чувств и сношений его с людьми ему близкими. А кроме молодых, тут также есть урок и некоторым старшим людям, которые слишком не церемонились с попадавшими в их руки письмами сторонних лиц... Если деликатность Гончарова некоторые называют "крайностию", то пусть говорящие таким образом вспомнят только, что за суета была поднята распубликованием писем Тургенева и Крамского! Как трясли их кости, когда оставшиеся на земле знакомцы этих покойников с азартом пережившего сверстника стали трясти свои "портфели" и вытащили из своих ящиков тургеневские письма и, наконец, предали их тиснению для разбора: кого, чем и для чего заденут и как оскорбят и опечалят?..
Пусть и случай, до которого касалось письмо, уже минул, или пусть даже ниже выяснилось все в обратном смысле и последующее совсем изменило отношение автора письма к тому, кому оно было написано... Все равно: ату его!.. Валяй! Печатай!
Жестокие нравы!
Если Гончаров клонит к крайности, то и те тоже влекли к другой крайности. Человек с деликатным чувством, конечно, не затруднится выбрать: какая из этих двух крайностей лучше.
Подавляющее большинство статей и воспоминаний Лескова, написанных в 1881-1895 годах, раз появившись в газете или журнале, впоследствии уже не перепечатывались; часть статей ("На смерть Каткова", "Темнеющий берег") по разным причинам вообще не увидели света при жизни писателя и опубликованы уже в наши дни либо впервые публикуются по рукописи в настоящем издании.
ОФИЦИАЛЬНОЕ БУФФОНСТВО Печатается по тексту журнала "Исторический вестник", 1882, No 8, стр. 441-443.
Статья написана по поводу публикации И. Н. (Новицкого) "Исключение Т. Г. Шевченко за его самовольную отлучку" - "Киевская старина", 1882, No 3, стр. 608-609. Опубликованный документ датирован 1 марта 1847 года, между тем как Шевченко был арестован (по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе) только 5 апреля; это обстоятельство не только подтверждает рассказанные Лесковым причины постановления, но и вносит в нарисованную им картину еще один любопытный штрих: постановление, очевидно, было сделано задним числом. Небезынтересно также еще одно постановление Комиссии, сделанное 20 августа 1847 года, то есть уже в то время, когда Шевченко находился в ссылке, в оренбургских степях; раздумывая над тем, что делать с жалованьем, не полученным Шевченко за два месяца, Комиссия "определила": "Так как художник Шевченко уволен от звания сотрудника Комиссии и в настоящем году он не имел никаких по Комиссии занятий и не находился налицо, то выведенное в расход жалованье его за январь и февраль месяцы, всего двадцать пять рублей серебром, не выдавать ему, а записать в приход по книге, о чем и предписать казначею" ("Киевская старина", 1894, No 2, стр. 244).
Стр. 24. Пилянкевич, Николай Иванович (1819-1856) - адъюнкт-профессор Киевского университета по кафедре энциклопедии законоведения.
Вигура, Иван Мартынович (Мартинианович) (1819-1856) - адъюнкт Киевского университета по кафедре русских государственных законов. Как сообщает биограф Вигуры, между его слушателями "ходило предание о том, что по возвращении из-за границы (1847 г., - И. А.) он заговорил было о конституциях и парламентах, но за это будто бы ему сделали начальническое внушение, после которого он забыл о конституциях и парламентах и говорил только о департаментах, отделениях и столах, об орденах и мундирах" ("Биографический словарь профессоров и преподавателей имп. университета св. Владимира" (1834-1884). Киев, 1884, стр. 110).
Аскоченский, Виктор Ипатьевкч - см. т. 7, примечание к стр. 177.
Иванишев, Николай Дмитриевич (1811-1874) - профессор Киевского университета по кафедре законов государственного благоустройства. В 1843-1865 годах был ближайшим сотрудником Киевской археографической комиссии, в задачи которой входило разыскивание и издание исторических памятников, археологические раскопки и пр. В первые годы после своего образования Комиссия привлекала к себе внимание высокопоставленного начальства, вплоть до самого Бибикова.
Стр. 25. ...случай с графиней М-й... - Об этом случае позднее Лесков рассказал в неопубликованном очерке "Бибиковские каламбуры" (ЦГАЛИ); см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 99.
Стр. 26. Ставровский, Алексей Иванович (1811-1882) - профессор всеобщей истории Киевского университета.
Селин, Александр Иванович (1816-1877) - профессор русской словесности Киевского университета. По отзывам современников, его лекции привлекали слушателей своим красноречием, весьма, впрочем, поверхностным. Легенда о "свойстве" с Герценом явилась, вероятно, следствием того, что Селин учился в Московском университете в середине 30-х годов и близко общался со многими лицами, хорошо знавшими Герцена.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ НА КОРОТКИЙ СРОК Печатается по тексту газеты "Новое время", 1882, No 2335, 29 августа; без подписи. Принадлежность статьи Лескову подтверждается как связью со следующей статьей ("Забыта ли Тарасова могила?"), так и заглавием, стилем, осведомленностью автора в обстоятельствах похорон Шевченко, перевозки его тела на Украину и пр. См. Андрiй Лесков. Лесков про "народну тропу" до Tapacoвоi могили - "Пролетарська правда" (Киев), 1938, No 280, 8 декабря. В связи с настоящей статьей "Новости" (1882, No 228, 30 августа) поспешили сделать соответствующую поправку к прежним сообщениям, заметив при этом, что о могиле Шевченко забыла не только редакция газеты, "но и все его почитатели и даже друзья, как это свидетельствует полная заброшенность и плохое состояние могилы". На этот выпад Лесков ответил статьей "Забыта ли Тарасова могила?".
Стр. 27. Газета "Новости"... перепечатала... известие... - Имеются в виду заметки в "Новостях", 1882, No 224, 26 августа; No 225, 27 августа.
"Один из почитателей Шевченко". - Имеется в виду литератор М. А. Загуляев.
Стр. 28. ...тело Шевченко... было временно положено в могилу в Петербурге... - Похороны Шевченко на Смоленском кладбище состоялись 28 февраля 1861 года. 26 апреля гроб был вырыт из могилы и отправлен на Украину. 6 мая он прибыл в Киев, а 8 мая пароходом был отправлен в Канев, где 10 мая состоялись похороны поэта, привлекшие громадную массу крестьян (см. Дмитро Косарик. Життя i дiяльнiсть Т. Шевченка. Лiтературна хронiка, Киев, 1955, стр. 254-260).
Некоторые из этих речей тогда производили такую сенсацию, что ген<ерал>-губернатор находил даже нужным, позаботиться скорейшим окончанием всех церемоний погребения поэта. - Лесков неточно, по памяти, передает содержание административных распоряжений в связи с похоронами Шевченко в Каневе. В действительности, киевский губернатор Гессе еще до похорон предписывал начальнику каневской полиции "принять... меры к сохранению порядка и о последующем донести", так как "при погребении, по всей вероятности, будет большое стечение народа". А после похорон генерал-губернатор Васильчиков получил донесение, что "студенты Киевского университета говорили речи, в которых ясно высказывалась будто надежда на будущую свободу Малороссии". Васильчиков разыскивал, кто именно из студентов выступал, приказывал "употребить все старания достать эти речи, если они существуют в рукописи" и т. д. ("Т. Г. Шевченко в документах i матерiалах". Киев, 1950, стр. 263- 264).
...где "реве ревучий"... - цитата из стихотворения Шевченко "Заповiт" ("Завещание").
Стр. 29. ...какая-то помеха в какой-то неясности или спорности насчет принадлежности участка земли... - Участок земли, на котором находилась могила Шевченко, считался собственностью его родственников. На этом основании каневские власти отказывались от участия в благоустройстве могилы.
Галаганы, Милорадовичи и Тарковские - богатые украинские помещичьи роды, известные как "покровители" украинской культуры. Упоминаемый далее Василий Васильевич Тарновский (1837-1899) получил известность как усердный собиратель украинских древностей, в частности всевозможных шевченковских реликвий, его рукописей, рисунков и т. д. Возможно поэтому Лесков понаслышке пишет о "задушевных письмах" к нему поэта; в действительности, известные в печати (и, по-видимому, все сохранившиеся); четыре письма Шевченко к В. В. Тарновскому не обнаруживают какой бы то ни было короткости личных их отношений и, во всяком случае, вряд ли заслуживали того, чтобы распространяться в копиях "чуть не по всей Украине".
ЗАБЫТА ЛИ ТАРАСОВА МОГИЛА? Печатается по тексту газеты "Новое время", 1882, No 2338, 1 сентября.
Обстоятельства появления этой статьи см. выше, примечание к статье "Вечная память на короткий срок".
Стр. 30. Моя родная сестра - Наталия Семеновна Лескова (1836-1920), в монашестве Геннадия. О ней см. в книге: А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 415-417.
Стр. 32. ...с братом моим Михаилом Лесковым и с нашим родственником Н. П. Крохиным. - Лесков, Михаил Семенович (1841- 1889); о нем см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 411-415. Крохин, Николай Петрович (1837-1890) - зять Лескова, муж его сестры Ольги Семеновны; о нем см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 509-516.
"Вот и Катря!" - то есть героиня поэмы Шевченко "Катерина", рассказывавшей о судьбе обольщенной офицером и брошенной крестьянской девушки.
...дойдет до "старого Каченовского пана"... - Каченовка - имение семейства Тарновских, в котором в разное время бывали и жили Шевченко, Глинка, Гоголь, Маркевич, Штернберг и многие другие писатели, художники, музыканты.
НАРОДНИКИ И РАСКОЛОВЕДЫ НА СЛУЖБЕ Печатается по тексту журнала "Исторический вестник", 1883, No 5, стр. 415-423.
Поездка Лескова в Ригу по поручению министра народного просвещения А. В. Головнина для изучения вопроса об организации правительственных общеобразовательных школ для раскольников явилась сокращенным вариантом первоначального, более широкого плана. О нем дает представление докладная записка Лескова, представленная министру 21 апреля 1863 года (таким образом, и поездка писателя в Ригу относится к июлю 1863 года, а не 1862-го, как сказано у Усова и повторено в статье Лескова). В записке Лесков намечал довольно длинный маршрут, от Твери, Ярославля и Пошехонья до Ачинских скитов, Перми и Тюмени, с заездом на возвратном пути в Поволжье. "Таким образом, - писал он, - я буду в состоянии ознакомиться с целою восточною полосою раскола трех наиболее распространенных толков (поповщина, федосеевщина беспоповщинская, молоканство) и надеюсь дать определительные ответы по вопросам, интересующим г. министра народного просвещения" (С. Н. Штрайх. Неизданное письмо Н. С. Лескова об исследовании раскола - "Вестник литературы", 1917, No 1; А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 172-173). Из-за отсутствия средств у министерства этот широкий маршрут не был осуществлен и заменен поездкой в Ригу.
Смысл подобной поездки для министерства заключался в желании привлечь на сторону правительства все "русские элементы" для русификации Остзейского края (Прибалтики). Об этом тогда же Лесков рассказал в бесподписной заметке "Раскольничьи школы" ("Библиотека для чтения", 1863, No 5, стр. 89). "Что раскол нимало не страшен государству, - читаем здесь, - это теперь ясно, как солнце. Толки, пугавшие власть расколом, росли от незнакомства с духом и домогательствами раскола. Теперь раскол высказался сам. Стоит найти людей, способных познакомить вас со всеми подробностями раскольничьей педагогии, и она, вероятно, станет страшна менее прошлогоднего снега. Стоит послушать самих раскольников, самих их вызвать на указание путей к соглашению их педагогических желаний с желаниями правительства и сделать дело как можно проще и согласнее с желаниями тех, для кого оно делается. Как бы ни обучен был молодой раскольник, он будет ближе своего отца к современной среде и получит большую охоту к знаниям, в которых лежит сила, долженствующая непременно одолеть заблуждения, устоявшие против петровских крючьев, кнута и плахи".
Результатом поездки Лескова в Ригу явилась обстоятельная его записка, изданная отдельной книжкой: "О раскольниках города Риги преимущественно в отношении к школам" (СПб., 1863; записка датирована 23 сентября 1863 года, издана в количестве 60 экземпляров). Несколько позже материал записки был использован в большой статье Лескова "Искание школ старообрядцами" ("Биржевые ведомости", 1869, NoNo 28, 30, 37, 43, 44, 48, 65, 71, 89, 102, 134).
Стр. 34. В воспоминаниях Павла Степановича Усова о покойном Павле Ивановиче Мельникове... - то есть в статье П. Усова "Воспоминания о П. И. Мельникове" - "Новое время", 1883, NoNo 2528-2537.
Стр. 35. Валуев, Петр Александрович (1816-1890) - государственный деятель; в 1861-1868 годах - министр внутренних дел. На этом посту непрестанно враждовал с министром народного просвещения А. В. Головкиным.
Стр. 36. ...последователями мнений Аф. Пр. Щапова... - Афанасий Прокофьевич Щапов (1830-1876) - историк, близкий к революционным демократам. В своих работах отстаивал взгляд на раскол как на явление демократическое и революционное в своей основе; поэтому и он и его последователи считали необходимым возможно более широко использовать раскол в целях борьбы с самодержавием.
Нильский, Иван Федорович (1831-1894) - профессор Петербургской духовной академии, "специалист" по расколу; ссылки на Лескова в его работах не установлены.
Стр. 37. ...в "Лесах" и на "Горах"... - то есть в романах П. И. Мельникова (А. Печерского) "В лесах" (1868-1875) и "На горах" (1875-1881).
Рассказ "Гриша" - опубликован в "Современнике", 1861, No 3; тогда же вышел отдельным изданием.
"Отчет о раскольниках..." - Лесков ошибочно указывает дату выхода своего "отчета": в действительности, он вышел в свет в 1863 году и в количестве шестидесяти экземпляров.
Стр. 38. ...в... книге... Юлиуса Экгарта... - Публицист Ю. Экгарт отстаивал автономию Прибалтийских губерний.
Стр. 39. ...напечатанную в "Колоколе" А. И. Герцена. - В "Колоколе", 1858, л. 16, стр. 132, были опубликованы материалы о "подвигах" П. И. Мельникова "на обращение раскольников".
Стр. 40. Кожанчиков, Дмитрий Ефимович (ум. в 1877 г.) - книгопродавец и издатель, был близок к прогрессивным кругам общественности.
Стр. 41. Турунов, Михаил Николаевич (1813-1890) - видный чиновник цензурного ведомства, с 1868 года сенатор.
...вместо подписи "слово-титло" - то есть буквы С. Т. Расшифровать скрывающееся за этими инициалами лицо не удалось.
...брошюра "С людьми древлего благочестия", которую я написал после этой поездки... - Под этим заглавием Лесков написал две статьи в "Библиотеке для чтения", 1863, No 11, стр. 1-64, и 1864, No 9, стр. 1-45, за подписью: М. Стебницкий. Обе статьи вышли отдельными брошюрами (СПб., 1863 и 1865). В данном случае Лесков, очевидно, имеет в виду первую статью.
Стр. 42. Суворов, Александр Аркадьевич, князь (1804-1882) - внук А. В. Суворова. В 1848-1861 годах был генерал-губернатором прибалтийских губерний и сильно преследовал раскольников. Позднее (1861-1866) - петербургский генерал-губернатор, близкий ко двору человек.
Капнист, Петр Иванович, граф (1830-1898) - чиновник министерства внутренних дел, приближенный к министру Валуеву.
Стр. 43. Ливанов, Федор Васильевич (ум. в 1870-х гг.) - писатель, автор ряда книг и очерков, посвященных раскольничьему и острожному быту. Данная Лесковым характеристика основной его книги, "Раскольники и острожники. Очерки и рассказы" (СПб., 1868; было несколько изданий), совершенно справедлива. По поводу другой книги Ливанова, "Жизнь сельского священника. Бытовая хроника из жизни русского духовенства" (М., 1877), Лесков отозвался специальной статьей: "Карикатурный идеал. Утопия из церковно-бытовой жизни (Критический этюд)" - см. наст. изд., т. 10, стр. 188.
...начиная с Морозовых и Кузьмы Терентьевича Солдатенкова... - то есть с самых именитых представителей московского купечества: Морозовы - сыновья Саввы Васильевича (1771-1860): Тимофей, Иван, Елисей и др. К. Т. Солдатенков (1818-1901) был широко известен также своей издательской и общественной деятельностью.
Толстой, Дмитрий Андреевич, граф (1823-1889) - в 1866- 1880 годах министр народного просвещения. Крайний реакционер, активно противодействовал передовым направлениям в высшей и средней школе. По ходатайству Каткова Толстой в 1874 году определил Лескова членом "Ученого комитета министерства народного просвещения по рассмотрению книг, издаваемых для народного чтения".
Васильев, Иосиф Васильевич (ум. в 1881 г.) - священник, председатель Духовно-учебного комитета при синоде (с 1867 г.).
"Золотая грамота" - название "первой в России учебно-воспитательной народной хрестоматии", вышедшей в 1875 году, в Москве (две части).
...затруднений П. И. Мельникова в издательстве книги... - В 1866 году Мельникову было дано поручение собрать ряд сведений о расколе по специальной программе. Выполненная работа затем не получила никакого движения. См. П. Усов. Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский). Его жизнь и литературная деятельность, СПб., стр. 232-270.
Стр. 44. Арсений (Брянцев) (1839-1912) - архимандрит, позднее архиепископ харьковский. О судьбе процензурованной им работы Лескова никаких сведений не сохранилось. Судя по упоминанию о Боссюэте (Жак-Бенинь Боссюэ (1627-1704) - известный французский проповедник и догматик католичества, произведения которого были направлены на "убеждение" протестантов), работа Лескова также предназначалась для пропаганды православия среди раскольников. Намеки относительно "некоего В. В. Кардо-Сысоева" (сведений о нем не сохранилось, кроме того, что в 1878-1882 годах он издавал "народный сельскохозяйственный журнал "Сельская беседа", в сугубо "благонамеренном" роде), по-видимому, имеют в виду его связь с жандармским ведомством ("одним учреждением").
ПУТИМЕЦ Из апокрифических рассказов о Гоголе Печатается по тексту "Газеты А. Гатцука", 1883, No 39, стр. 798- 803; No 40, стр. 815-818; No 41, стр. 830-834; No 42, стр. 844-847.
Подчеркнутая подзаголовком "апокрифичность" рассказа подтверждается и его содержанием. Образ молодого Гоголя-гимназиста явно создан по ассоциациям с позднейшими мистическими настроениями писателя. Правдиво звучат в рассказе склонность молодого Гоголя к мистификации, замечательная его способность угадывать существо характера встречного человека. Однако связываемая с этой мистификацией мистическая прозорливость будущего писателя, пророческие его способности предугадать грядущую судьбу человека - все это привнесено в реальную основу "апокрифического рассказа" писателем, знавшим уже "Переписку с друзьями", читавшим "Записки о жизни Гоголя" Николая М. (П. А. Кулиша, первого биографа Гоголя).
| |
| Просмотров: 437 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры