Маяковский Владимир Владимирович - П. И. Лавут. Маяковский едет по Союзу

в написал от имени Рефа заявление в Главискусство:

   "Мы, участники и деятели революционного фронта искусств, извещаем Главискусство об исполняющемся в декабре месяце этого года двадцатилетии деятельности крупнейшего и оригинальнейшего поэта современности Вл. Вл. Маяковского. Мы предлагаем отметить эту дату выставкой работ поэта под общим названием "Маяковский за 20 лет", где были бы представлены все виды его деятельности, как-то: 1) книги поэта, которых к настоящему времени имеется до ста изданий, 2) газетная работа Маяковского, 3) агитплакат ("Окна РОСТА", рисунки и стихи поэта), 4) лекционная деятельность с подбором афиш и составленной картой его лекционных поездок.

   Мы полагаем, что такой способ - наглядный показ работы - будет лучшим способом отметить значительность и плодотворность трудов этого крупнейшего мастера слова, чья фигура и до и после революции была наиболее своеобразным и блестящим явлением русской поэзии за много лет.

   Мы предлагаем Главискусству предоставить нам помещение и дать нам материальную возможность посредством такой выставки ознакомить с творческим путем поэта широкие читательские массы".

   Им же написана и заметка для газет:

   "В первых числах января в помещении клуба ФОСПа (улица Воровского, 52) откроется выставка "Маяковский за 20 лет". Это первый опыт подытоживания деятельности поэта путем собрания и экспонирования всех видов его работ. Вместо юбилеев, обычно отличающихся "фальшивой важностью речей и чувств бумажным выраженьем", эта выставка даст возможность широким кругам читателей убедиться, насколько многообразна, сложна и упорна бывает работа поэта, разрозненная в глазах современников на временные отрезки и никогда почти при жизни его не являющаяся во всем объеме ее полноты.

   На выставке будут представлены издания стихов автора за двадцать лет. Одних этих изданий наберется до ста. Затем идут работы его в РОСТА - политические плакаты и материалы, связанные с лекционной работой в городах СССР. Отдельную часть выставки будут представлять театральные постановки пьес Маяковского, начиная с первой его "трагедии". Кроме того, будут собраны газеты и журналы, в которых участвовал Маяковский своими произведениями. На выставке предполагаются доклады и беседы рефовцев с посетителями".

   Асеев и я отправились в Главискусство. Там обещали сделать "все зависящее" и даже ассигновать какие-то средства. Однако дальше обещаний дело не пошло.

   Мы просили предоставить выставке сто квадратных метров площади сроком на один месяц, начиная с 10 декабря. Открытие же по не зависящим от нас причинам оттянулось до 1 февраля 1930 года.

   В конце концов нам выделили три комнаты в клубе писателей (поначалу две, а затем добились третьей).

   Смету, весьма скромную, ФОСП утвердил в таком урезанном виде, что возникло сомнение в возможности вообще развернуть выставку. Я посоветовался с Маяковским и решил все же действовать.

   - Если не хватит, я добавлю. Пустяки! - одобрил он.

   Владимир Владимирович вникал во все и активно во всем участвовал. Он, например, указал на то, что "Окна РОСТА" можно получить в Музее Революции и в Третьяковской галерее; материал, связанный с его подпольной работой, - в Центроархиве. Книги и фото имеются у сестер, у Родченко и у других. Афиши находились у него самого, у меня, у Каменского - дореволюционные и первых лет революции. Недостающие я надеялся достать в Книжной палате. Но их там не оказалось. Журналы и газеты собирались по редакциям. В "Известиях", помню, нашелся весьма боевой мужчина, который в ответ на скромную просьбу резко выпалил: "Маяковскому - отказать". С трудом удалось приобрести несколько экземпляров газет из старых комплектов, уплатив за них... по номиналу.

   Связались с редакциями провинциальных газет. Список, далеко не полный, составил Маяковский по вырезкам, которые получал. Просили отвечать по адресу художника А. М. Родченко. Мало кто удостоил ответом.

   Наряду с перечисленными уже мной выставочными разделами был один весьма своеобразный: тысячи записок. Их сортировали по темам и городам знакомые Владимира Владимировича в его рабочем кабинете на Лубянке. Записки перепечатывались затем на машинке с большими интервалами, отделявшими одну от другой.

   Маяковский предложил такой метод печатания, имея в виду свою будущую книгу "Универсальный ответ записочникам". В интервалы он хотел вписать свои ответы - расширить, углубить их, обобщить.

   Владимир Владимирович просил, кроме "Окон РОСТА", достать и другие плакаты с его текстами, сделанные за последние годы на бытовые, противопожарные, санитарные и другие темы. Я раздобыл: "Гигиена труда", "Трудовая дисциплина", "За санкультуру", рекламные и прочие.

   Большинство материалов хранилось и приводилось в порядок в рабочей комнате на Лубянке.

   30 декабря он устроил нечто вроде "летучей выставки" у себя дома - для друзей и знакомых, которые задумали превратить все это в шуточный юбилей, близкий духу юбиляра. Маяковского просили явиться попозже. На квартиру в Гендриков переулок (теперь - переулок Маяковского) принесли афиши, плакаты, книги, альбомы. Приглашая гостей, Владимир Владимирович предупреждал:

   - Каждый должен захватить бутылку шампанского. Ничего больше не требую. Ведь это не встреча Нового года.

   Когда я уходил от него накануне после делового свидания и спускался по лестнице, он порывисто открыл дверь и весело крикнул вслед:

   - Не забудьте шампанское! Многие думают, что на мужа и жену можно ограничиться одной. Предупреждаю всех: бутылку на каждого человека!

   Столовый стол вынесли - иначе гости не уместились бы в комнате. Сидели на диванчиках с матерчатыми спинками, прибитыми к стенам, на подушках, набросанных на полу.

   До прихода гостей явился артист M. M. Яншин, чтобы помочь разложить и развесить экспонаты. Мы с ним прикнопывали афиши даже к потолку. Наискосок красовалась длинная лента: М-А-Я-К-О-В-С-К-И-Й.

   От В. Э. Мейерхольда привезли корзины с театральными костюмами. Вначале гости сами рылись и выбирали подходящие. Позже приехал Мейерхольд. Он активно помогал в подборе костюмов и масок (главным образом животных), бород, шляп и пр. Нарядились кто во что горазд.

   Посреди комнаты уселся с гармонью Василий Каменский {Запомнился эпизод, имеющий отношение к поэту Василию Каменскому.

   В большой аудитории Политехнического музея - его творческий вечер. Это было, если не ошибаюсь, зимой 1928 года. Народу много, но задние ряды свободны.

   Я сижу высоко (если учесть, что там ступенчатый зал). Внезапно во время чтения "Степана Разина" в крайнюю дверь входит на цыпочках, сгорбившись, рослый мужчина и садится в последнем ряду. Это - Маяковский.

   Каменский темпераментно вонзает в зал:

   С_а_р_ы_н_ь_ на _к_и_ч_к_у!

   Ядреный лапоть

   Пошел шататься

               по берегам.

   В зале дружно зааплодировали. Мощный бас перекрыл аплодисменты:

   - Бра-во, Ва-ся!

   Поначалу Каменский растерялся. На потом быстро сообразил:

   - Володичка, дорогой! Ну что ты так высоко забрался. Спускайся вниз!

   Маяковский в ответ:

   - Я и здесь услышу! Работай дальше!}. Хором затянули шуточную кантату, сочиненную Семеном Кирсановым и исполнявшуюся под его дирижерством (мы ее отрепетировали до прихода хозяина):

  

   Кантаты нашей строен крик,

   Наш запевала Ося Брик.

      Припев:

  

   Владимир Маяковский,

   Тебя воспеть пора.

   От всех друзей московских

   Ура, ура, ура!

  

   Здесь Мейерхольд - и не один!

   С ним костюмерный магазин.

      Припев.

  

   Каждая строчка основного текста исполнялась два раза, припев же - один. Куплетов было пятъ-шесть.

   Юбиляр сел верхом на стул, нацепил маску козла и серьезным блеянием отвечал на все "приветствия".

   Зная отрицательное отношение Маяковского к юбилеям, гости приветствовали его в шутливо-пародийном стиле.

   Николай Асеев перевоплотился в критика-зануду, который всю жизнь пристает к Маяковскому. Он произносит путаную, длиннющую речь и затем спохватывается, что попал не на тот юбилей. Он приветствовал, оказывается, другого поэта. Там были такие слова:

   "Уважаемый товарищ Маяковский!

   Как мне не неприятно, но я должен приветствовать вас от лица широких философских масс: Спинозы, Шопенгауэра и Анатолия Васильевича Луначарского. Дело в том, что творческие силы пробуждающегося класса должны найти своего Шекспира, своего Данте и своего Гете. Его появление детерминировано классовым самосознанием пролетариата. Воот, дааа... Если этого не произойдет, то искусство, может быть, действительно споет свою Лебединскую песню.

   Однако мы не пессимисты ни в малой степени. Пример тому конгениальность вашей поэзии, которая, будучи субъективно абсолютно соллипсична, объективно может оказаться и коллективистичной при изменившейся ситуации реконструкции нашего социалистического МАППовского хозяйства..."

   И далее:

   "...Действительно, предпосылкой моей поездки на воды был поднятый вокруг статей шум, но тем более следует видеть в этом вылазку классового врага, появление которого сигнализировано еще товарищем Островским в его комедии "Не все масленица коту, попадешься и в литпосту". Итак, приветствуем вас, товарищ Маяковский, и от души поздравляем вас с выяснившимся теперь с непререкаемой убедительностью огромным значением недавно состоявшегося и воспринятого уже всеми назначения Анатолия Васильевича на пост заведующего ЗИФа. Мы будем и впредь товарищески отмечать все, так или иначе влияющее на ваше творчество, твердо стоя как на передовых позиций РАППов, МАППов, так и на задних ЛАППов".

   Маяковский блеял. Каменский на гармошке исполнил громкий туш.

   Смеялись до слез.

   Дочка художника Д. П. Штернберга зачитала "приветствие от школьников". Оно заканчивалось словами:

  

   И все теперь твои мы дети,

   В том смысле, что - ученики!

  

   Лев Кассиль был инициатором и руководителем шарад.

   Строчки Маяковского "олицетворялись", причем отгадывать должен был автор. Среди многих других были такие: Кассиль усадил Асеева и его жену на диванчик: "Маленькая, но семья". Маяковский догадался.

   Затем кто-то сел за стол, а Кассиль протянул ему лист бумаги, резко положил вечное перо на стол и отошел. "Вот вам, товарищи, мое стило, и можете писать сами!" - тоже догадался сразу Маяковский.

   Я вытащил расческу из кармана Мейерхольда и держал настойчиво у самого его лица. Это означало: "Гребенки - Мейерхольд" (из "Ужасающей фамильярности").

   Танцевали под баян, пели, пили шампанское, фотографировались. Уже под утро Маяковского с трудом упросили прочитать стихи.

   Сперва он исполнил "Хорошее отношение к лошадям". Оно прозвучало более мрачно, чем обычно, но своеобразно и глубоко.

   Другое стихотворение - "История про бублики и про бабу, не признающую республики" читал несколько рассеянно; в исполнении почти отсутствовали гротесковые интонации, присущие этой полу лубочной сказке.

  

   В последних числах января, за несколько дней до открытия выставки, материалы мы доставили в клуб писателей. Началась кипучая работа, обычно с утра до поздней ночи, а иногда и до следующего утра. Маяковский руководил и сам трудился над оформлением: сортировал, распределял по щитам и витринам, сочинял надписи, прибивал гвозди, - словом, делал все, что приходилось. Помогали несколько энтузиастов.

   Сначала приходили и друзья, но они больше смотрели, нежели работали. А потом многие и вовсе исчезли - рассорились с Маяковским. (Как раз в это время он ушел из Рефа и вступил в РАПП. Это была одна из основных причин ссоры. )

   В недельный срок типографии не брались отпечатать каталог. Пришлось прибегнуть к стеклографии.

   По Москве были развешаны афиши:

  

  

   Показывает:

   1) Книги, 2) Детское, 3) Журналы, 4) Газеты Москвы, 5) Газеты СССР, 6) Плакаты, 7) "Окна Сатиры", 8) Реклама, 9) Выступления, 10) Театр, 11) Записки, 12) Критика, 13) Кино, 14) Радио, 15) Биография.

   Маяковский составил текст пригласительного билета:

  

   1-го февраля, 5 ч. дня (в 7 ч. 30 мин. - выступление Рефа и Маяковского).

   Клуб писателей, ул. Воровского, 52" {Печатается с автографа, как и текст афиши.}.

  

   И составил список, кому в первую очередь отправить билеты.

   - Ну, остальных - писателей и театры - вы сами знаете. Допишите. Не забудьте Кукрыниксов!

   Одолев всяческие препятствия, мы наконец, забив последние гвоздики (хотя хватило работы и на завтра, до самой минуты открытия), возвращались поздней ночью под 1 февраля домой. Несмотря на усталость, Маяковский предложил добежать на морозе до Арбатской площади, чтобы "схватить такси", и так зашагал, что мне пришлось действительно бежать за ним.

  

   И вот - выставка открыта.

   При входе лежала тетрадь, в которой расписывались посетители. В ней было две графы: имя и профессия. За первые часы (потом, в толкотне, расписывались немногие) отметились 44 вузовца, 36 учащихся (привожу профессии так, как их обозначали сами посетители), 18 рабочих и работниц (в их числе: 2 слесаря, кочегар, чернорабочий), 8 журналистов, 3 поэта (один из них Сулеймаи Рустам), 2 литератора, художник (А. Редькин), научный работник Бромберг, литературовед (А. Цинговатов), работник МХАТа (П. Марков), Б. Малкин - близкий знакомый Маяковского ( без указания профессии), переводчица, репортер, 3 библиотекаря, библиограф, востоковед, юрист, 4 экономиста.

   2 февраля в тетради появились подписи: Б. Ливанов (актер), 3-го - Бесо Жгенти (писатель), 4-го - Вадим Баян (литератор), С. Кац (пианист), С. Сутоцкий (книгоуч) и т. д. Расписался один служащий ФОСПа (то есть того учреждения, в помещении которого находилась выставка).

   Затем в тетради возникли подписи посетителей, по-разному трактующих простое слово "профессия".

   Например, в графе "профессия" кто-то подмахнул: "Нету" и: "Случайно зашел не от любви к Маяковскому".

   В этой же графе в последующие дни появились, среди прочих, такие записи:

   работница,

   врач,

   помреж,

   повар,

   телефонистка,

   юный натуралист "Молодой гвардии",

   член коллегии защитников,

   трикотажник и трикотажница,

   лишенец,

   "кандидат в поэтессы",

   отв. буфетчик,

   краснофлотец-литератор,

   литейщик,

   плотник,

   стереотипер,

   администратор театра,

   красноармейцы,

   глухонемая,

   инвалид труда,

   башмачник и жена его перетяжчица,

   гравер,

   "инвалид революции",

   зуботехник "начинающий",

   фрезеровщик,

   технический редактор,

   кузнец - теперь как выдвиженец - завотделом,

   домохозяйка,

   учащаяся на слесаря,

   курьер Колхозцентра,

   "ручная тележка",

   пионер,

   машинистка,

   психолог,

   токарь,

   психотехник,

   "конный эскадрон",

   корректор,

   скульптор,

   председатель редколлегии,

   критик,

   сапожник,

   демобилизованный,

   очеркист,

   "шахсекция",

   певчий,

   мукомол,

   политпросветработник,

   точильщик,

   медсестра,

   инструктор верховой езды.

  

   На столах лежали каталоги в зеленой обложке, и на них грязноватым шрифтом: "20 лет работы Маяковского". Предисловие подписано Рефом:

   "В. В. Маяковский прежде всего - поэт-агитатор, поэт-пропагандист, поэт - на любом участке слова - стремящийся стать активным участником социалистического строительства. Основная работа Маяковского развернулась за 12 лет Революции. Сегодняшняя выставка должна расширить взгляд на труд поэта - каждого начинающего работать над словом. Газета, плакат, лозунг, диспут, реклама, высокомерно отстраняемые чистыми лириками-эстетами,- выставлены как важнейший род литературного оружия".

   В конференц-зале бросались в глаза щиты с книгами Маяковского: их было 72 на русском языке и несколько на языках братских республик и на иностранных (одна - на японском). Особое внимание привлекали первые издания дореволюционных произведений, в том числе корректура неизданной книги "Кофта фата". Здесь же находились сборники "Пощечина общественному вкусу", "Простое, как мычание". Над книгами висели афиши.

   Внизу уголок: "Маяковский - детям" - 13 книг. Под двумя щитами значилось: "Книги Маяковского - всего около 1 250 000 экз.".

   Рядом, от потолка до пола, огромный лозунг-плакат:

  

   1

  

   Помните -

   мы работали

              без красок,

              без бумаги

                     и

   без художественных традиций

   в десятиградусном

                    морозе

                         и

   в дыму "буржуек"

                   с

   единственной целью -

   отстоять Республику Советов,

      помочь

      обороне,

      чистке,

      стройке.

  

   2

  

   Чтоб эта выставка

                  стала полной -

                                надо перенести сюда

   трамваи

         и

   поезда,

   расписанные

                боевыми

                       строками.

   Атаки,

   горланившие

   частушки.

            Заборы,

            стены

   и флаги,

   проходившие

              под

   Кремлем,

   раскидывая

              огонь

   лозунгов.

  

   Среди журналов, на отдельной большой витрине - "1-й журнал российских футуристов", "Взял", "Новый сатирикон", все советские журналы, в том числе "Изобретатель", "За рулем", "Женский журнал", "Трезвость и культура", "Радиослушатель", "Пионер", "Октябрьские всходы".

   В разделе "Книги о Маяковском" были выставлены: "Ленин" Яхонтова, "Маяковский-футурист" В. Сперанского, "Диалог Есенина с Маяковским" И. В. Грузинова и ноты "Левого марша" С. Каца.

   На стенде "Газеты Москвы" были выставлены: "Газета футуристов", "Правда", "Известия", "Комсомольская правда", "Пионерская правда", "Электрозавод", "Кооперативная деревня". (Всего их было 16.)

   Отдельно - "Газеты СССР" (35 названий): "Ойротский край", "Бурят-Монгольская правда", "Уральский рабочий", "Амурская правда", "Барабинская деревня", "Красноармеец", "Шуйский пролетарий", "Звезда Алтая", "Червоноармеец", "Красный Дагестан", "Средневолжская деревня", "Бакинский рабочий" и другие.

   В левом углу щита с газетами висела крупная надпись: "Маяковский не понятен массам", причем слова "не понятен" были нарисованы гораздо мельче, чем остальные, так что издали казалось: "Маяковский... массам".

   В противоположном углу посетители знакомились с макетами постановок "Мистерии-Буфф" и "Клопа", с картой поездок по Союзу и большой диаграммой "Маяковский на эстраде" (1926-1930) - 150 850 слушателей, 54 города-кружка". Стены были увешаны сорока афишами, среди которых: "Футуристы" (дореволюционные выступления в Казани и Киеве), "Дирижер трех Америк" (московская), "Как писать стихи", афиши московских и ленинградских постановок "Клопа" и "Бани". Рядом - афиша совместного выступления с Асеевым - "Даешь изящную жизнь", афиши вечеров и диспутов с участием Маяковского - "Быт и религия", "Леф или блеф?", "Вечер 6 журналов". Наконец, плакаты, в том числе "Мистерия-буфф" (первая постановка пьесы), два плаката кинофильмов: "Не для денег родившийся" и "Закованная фильмой", в которых в 1918 году играл Маяковский (он же, как известно, автор сценариев).

   Последние две витрины были посвящены "Лаборатории" - рукописям Маяковского и его "Биографии" - тут висела фотография, снятая в московской охранке, и документы "Дела Маяковского".

   На столе, кроме каталогов, лежали папки с записками, альбомы "Окон РОСТА", альбомы со статьями о книгах и выступлениях (отдельный альбом был посвящен статьям иностранной прессы), с карикатурами и фото.

   Во второй и третьей комнатах: "Окна сатиры РОСТА", плакаты Помгола {Организация помощи голодающим, которая существовала с 18 июля 1921 года по 22 октября 1922 года.} и остальные: "Вопросы труда" ("Прогульщика богомольца с завода вон", "Даешь пятилетку в четыре года" и т. д.- всего двадцать), "Охрана здоровья" ("Мой руки", "Плюй в урну" и др.), "Техника безопасности", "Профсоюзные плакаты" и, наконец, "Реклама".

   Маяковский в первый день не уходил с выставки. Он как хозяин принимал посетителей, давал объяснения, водил от щита к щиту.

   Когда публика вдоволь побродила по комнатам (бродить, впрочем, было трудно, приходилось проталкиваться), все перешли в зрительный зал. Там заполнены все щели. На сцене расселась молодежь, которая как бы заменила официальный президиум. Маяковский прочел "Во весь голос".

  

   Слушайте,

           товарищи потомки,

   агитатора,

            горлана-главаря.

   Заглуша

           поэзии потоки,

   я шагну

           через лирические томики

   как живой

            с живыми говоря.

  

   В зале воцарилась атмосфера необычайной взволнованности.

   Слово предоставили посетителям.

   Выступил рабочий. Он говорил о том, что Маяковский крайне нужен нашему времени, так как он затрагивает все стороны общественной жизни. Он сожалел, что в печати выставка не освещена.

   - Ни один поэт не пользуется на Украине такой любовью, как Маяковский,- говорил украинский товарищ.

   А. Бромберг, заменявший экскурсовода и помогавший оформлять выставку, огласил просьбу Ленинской библиотеки - передать выставку в ее ведение. Маяковский согласился при условии, что для нее найдут нужное помещение и организуют ее показ в рабочих клубах Москвы и других городах Союза.

   - Дабы был энтузиазм ее пополнять новыми материалами!

   Сотрудник "Пионерской правды" сказал, что выставка имеет значение для всего строительства социализма.

   По просьбе аудитории слово взял Виктор Шкловский:

   - Маяковский за двадцать лет не дал ни одной ненужной вещи!

   Студент 2-го МГУ сетовал на то, что в учебных программах школ и вузов нет произведений Маяковского.

   Раздались требования: предоставить выставке постоянное помещение, сделать копии выставки и послать их в рабочие клубы.

   Группа литературной молодежи, объединенной при "Комсомольской правде", объявила себя ударной бригадой по осуществлению выдвинутых предложений. Здесь же они распределили между собой обязанности: одни должны были заняться пропагандой выставки в рабочих клубах, другие - добиться включения произведений Маяковского в учебные программы вузов и школ и взяться за организацию переводов его произведений на иностранные языки, третьи - подготовить копии выставки, четвертые - собрать и обработать материалы о Маяковском.

   Закончился первый день. Потом ежедневно здесь бывали сотни людей.

   Мать и сестры Владимира Владимировича несколько раз были на выставке. Как-то днем Александра Алексеевна (мать поэта) с Людмилой Владимировной осматривали выставку. Маяковский был трогательно внимателен к ним, водил по выставке, вспоминал.

   - Вы, наверное, устали? - беспокоился он о матери (Маяковский был с матерью на "вы").

   Прощаясь, он поцеловал ее, а свидетелям этой сцены сказал, словно извиняясь:

   - Ну, маму поцеловать можно!

   Выставка имела успех, и ее продлили на семь дней. Это радовало Маяковского. На оставшихся запасных афишах прямо по тексту красным напечатали: "Выставка продлена". В таком виде она и красовалась на улицах Москвы.

   Отзывы о выставке:

  

   "Дорогой товарищ, я только узнал твое творчество тогда, когда начал учиться. Работа в типографии, фронт и учеба - нет времени следить за литературой. А вот выставка мне открыла твое творчество, ценное: ты также сражался с нами вместе - поэтому ты наш. Лихачев".

  

   "...Вопреки крикунам и приверженцам "чистого искусства" Вы сумели показать на деле правильность Вашей литературной позиции. Считаю, что выставку необходимо продлить с тем, чтобы каждый рабочий имел возможность просмотреть работу подлинно пролетарского поэта. Если же не удается продлить срок выставки, хорошо было бы перевести куда-нибудь на предприятие. С приветом, рабочий

  

   "Выставка - неполные вехи славного, большого и тяжелого пути борца, художника и поэта революции. У многих ли такой путь? Нет, у немногих. Многие ли связали так свою жизнь, свое творчество, каждый шаг их с революцией, с ее героикой и буднями? Нет, немногие... Лучшие... Славнейшие... Учитесь же, писаки и подлинные писатели, у Маяковского работать на революцию и для революции. И у него есть ошибки. Но их исправите не вы, задыхающиеся в мутных клубах пара дискуссий, литературных сплетен, словорасточительных междоусобиц. Не вы. А мы, маленькие и незаметные строители социализма, рабочие и крестьяне, исправим ошибки своего писателя - поэта-коммуниста. Учитесь у Маяковского подчинять каждый шаг своего творчества, своей жизни делу революции... А выставку вытащите на окраины, в клубы, в дома комсомола. Там, а не здесь - истинные ценители искусства.

  

   Бригада предложила после закрытия выставки перевести ее в Дом комсомола Красной Пресни. Однако еще раньше Маяковский решил показать ее в Ленинграде. Я договорился с Ленинградским домом печати о сроках. Приехав на место, убедился, что здесь не позаботились о том, чтобы достойно принять выставку. Пришлось не только самому все налаживать, но и позвонить Маяковскому. Он приехал, и все закрутилось стремительно. Так же, как в Москве, помогали добровольцы. Среди них одна девушка. Она заглянула случайно и проработала весь день (кажется, ее фамилия Урванцева). На открытии писателей маловато, а журналистов значительно больше. Маяковский, как и в Москве, читал "Во весь голос".

   Будучи в Ленинграде, Владимир Владимирович выступал у студентов: 4 марта - в университете и в пединституте им. Герцена, 5-го открылась выставка, 6-го - в Институте народного хозяйства - это было его последнее выступление в Ленинграде. В 9.50 вечера он уехал в Москву.

   К сожалению, выставка просуществовала лишь 6 дней. Посещали ее довольно дружно. Но было бы, я полагаю, значительно больше народу, если б не "маленькое" упущение: администрация Дома печати умудрилась напечатать часы посещения наоборот: не с 4 до 10 вечера, а с 10 до 4 (в рабочие часы). Положение удалось выправить лишь частично, путем объявлений по радио и в газете.

   Воспользовавшись отъездом Маяковского накануне закрытия, директор Дома печати тут же стал разбирать выставку, порвал на моих глазах плакат и афишу.

   Мне удалось приостановить это безобразив, но о продлении выставки в таких условиях думать не приходилось.

   ...В Ленинграде я получил письмо:

  

   "Пишут Вам бригадники Кольцова и Бессонов. Сообщите нам точно, когда закрывается выставка. Если она приедет к 13-му, то пойдет в Трехгорку, если же задержится, то можно отложить до 18-го, так как к этому числу просит выставку Центральный Дом комсомола Красной Пресни, где гораздо ценней отчитаться перед комсомольским активом".

  

   Кроме М. Кольцовой и В. Бессонова, подписавших это письмо, весьма активное участие в бригаде принимали товарищи А. Бромберг и В. Славинский. Благодаря их помощи 18 марта выставка вновь открылась в Москве, а 25-го было закрытие ее.

   В этот день Маяковский был среди комсомольцев, давал объяснения, прислушивался к замечаниям. Затем собрались в большом зале. Председательствовал редактор "Комсомольской правды" Андрей Троицкий. Маяковский произнес речь. Я позволю себе привести выдержки из нее:

   - Товарищ председатель очень пышно охарактеризовал, что я буду делать доклад, да еще о своем творчестве. Я и доклада делать не буду, и не знаю, можно ли назвать так высокопарно творчеством то, что я сделал. Не в этом совершенно дело, товарищи. 20 лет - это очень легко юбилей отпраздновать, собрать книжки, избрать здесь бородатый президиум, пятидесяти людям сказать о своих заслугах, попросить хороших знакомых, чтобы они больше не ругались в газетах и написали сочувствующие статьи,- и, глядишь, что-нибудь навернется с этого дела...

   И дальше:

   - Теперь от этого я на пять минут перейду к моей выставке. Для чего я ее устроил? Я ее устроил потому, что ввиду моего драчливого характера на меня столько собак вешали и в стольких грехах меня обвиняли, которые есть у меня и которых нет, что иной раз мне кажется, уехать бы куда-нибудь и просидеть года два, чтоб только ругани не слышать.

   Но, конечно, я на второй день от этого пессимизма опять приободряюсь и, засучив рукава, начинаю драться, определяя свое право на существование как писателя революции, для революции, а не отщепенца. Смысл этой выставки - показать, что писатель-революционер - не отщепенец, стишки которого записываются в книжку и лежат на полке и пропыливаются, но писатель-революционер является человеком, участником повседневной будничной жизни и строительства социализма.

   Товарищи, вторая моя задача - это показать количество работы. Для чего это мне нужно? Чтобы показать, что не то что восьмичасовой рабочий день, а шестнадцати-восемнадцатичасовой рабочий день характерен для поэта, перед которым стоят огромные задачи, стоящие сейчас перед Республикой. Показать, что нам отдыхать некогда, но нужно изо дня в день не покладая рук работать пером.

  

  

   К концу жизни все беды у Маяковского сгрудились, как льдины в Ледовитом океане.

   Будут ли когда-либо до конца выяснены обстоятельства, приведшие поэта к роковому концу?

   Быть может, что-то важное для понимания событий и фактов того времени утеряно безвозвратно и никогда не откроется людям. Но есть вещи, о которых можно и должно говорить уже сейчас. Вопрос этот волновал и продолжает волновать читательскую массу. Особенно чувствуют это те, к кому обращены бесчисленные вопросы и записки, когда им доводится публично говорить о Маяковском.

   Мне кажется, ссылаться на то, что вопрос этот решит будущее,- было бы неправильным.

   Таинственность, с одной стороны, противоречивость с другой приводят к кривотолкам, порождают сплетни, и все это, вместе взятое, искажает облик большого поэта и большого человека.

   Чтобы избежать этого, необходимо, в рамках возможного, осветить обстоятельства жизни поэта в последний период.

   Я опираюсь не только на свои личные впечатления, но и на воспоминания людей, хорошо знавших поэта, и на высказывания исследователей и критиков. Естественно, что речь пойдет, главным образом, о том, с чем довелось познакомиться уже много лет спустя после 14 апреля 1930 года.

   Смерть Маяковского - следствие многих обстоятельств. Вероятно, ни одна из причин, взятая в отдельности, не могла стать решающей. Именно совпадение и переплетение обстоятельств как общественного, так и личного характера привело к трагедии.

   Маяковский в предсмертном письме объясняет катастрофу личными мотивами ("любовная лодка разбилась о быт..."). Но в этом же письме говорится о споре с Ермиловым. Следовательно, расшифровать письмо можно по-разному. Сейчас уже мало кто отважится утверждать, что предсмертная записка поэта дает исчерпывающее объяснение истинных причин трагедии...

   Каковы же эти обстоятельства?

   Я уже упомянул о том, что сама по себе выставка привлекла множество людей, особенно молодежь. Однако там почти отсутствовали писатели. На фоне общего успеха выставки отсутствие литераторов напоминало своеобразный бойкот. Владимир Владимирович тяжело это переживал.

   Если и приходили писатели, то их можно было перечесть по пальцам. Единственный рефовец, пришедший на открытие,- О. М. Брик. Выделялся своим присутствием Виктор Шкловский, который после ликвидации Лефа в Рефе уже не состоял. Замечу, он был одним из самых давних знакомых Маяковского (с 1912 года).

   Старых соратников по Лефу - Рефу вовсе не было ни на открытии, ни в последующие дни. К этому времени они порвали отношения с Маяковским. В разрыве этом сыграло роль, пожалуй, такое обстоятельство: кое-кто из них счел для себя обидным, что на выставке представлен один Маяковский, а они обойдены. Однако надо уточнить: в тех случаях, когда совместные литературные работы, выступления скрещивались, их имена фигурировали. В конце концов, задумана-то была выставка, как показ итогов двадцатилетнего труда Маяковского. Об этом г