Тучкова-Огарева Наталья Алексеевна - Воспоминания

ю зиму не была в состоянии лично следить за изданием...

   Скажу только несколько слов о том, что бросает яркий свет на взгляды и деятельность А. И. Герцена.

   Кажется, в 1860 году, когда говорили уже много о скором освобождении крестьян, помню, что раз утром в нашей квартире раздался сильный звонок. Наш повар Jules доложил Александру Ивановичу, что его спрашивают три незнакомые личности, приехавшие издалека для свидания с ним. Герцен же для того чтобы правильно заниматься, имел обыкновение никого не принимать по утрам, но так как Jules уже ввел посетителей в салон, то он сделал на этот день исключение и пошел к приезжим, но вскоре вернулся за Огаревым, и они долго беседовали все вместе. На другой день я видела этих господ, они провели дня три или четыре в Лондоне; это были члены варшавского жонда, посланные подпольным правительством для переговоров с Герценом и для отыскания его поддержки. После Герцен передавал мне разговор с ними. На их просьбы помочь Польше вооруженной силой Александр Иванович отвечал с свойственною ему откровенностью, что он не располагает никакой материальной силой в России, но что, если б это и было, он не стал бы звать своих на междоусобную войну.

   - Вся моя сила,- сказал он им,- в слове, в истине, в моем чутье, в одинаковом биении моего сердца с сердцем народа; мы оба с Огаревым жалеем о Польше, но между нами и вами мало общего,- мы посвятили свою жизнь служению русскому народу, а у вас на первом плане далеко не народные интересы. Если я ошибаюсь, докажите мне противное; отпустите крестьян на волю, отпустите их с землею! Тогда между нами будет общее. Оставьте мысль о восстании, много крови прольется даром. Россия сильнее Польши; лучше пользуйтесь тем, что она сделает для себя; возмущением вы не выиграете ничего, но вы затормозите ход развития России.

   Посланные жонда возвратились в Варшаву, ничего не достигнувши и давши только неопределенные обещания относительно крестьян.

   Советы Герцена не были приняты жондом. Разговор Герцена с членами подпольного правления не есть ли лучшее доказательство того, что он не смотрел на польское восстание, как на имеющее мировое значение для славян (П а с с е к, стр. 138), а как на последний отблеск шляхетской вспышки.

   На 134-й странице покойная Татьяна Петровна говорит: "По случаю событий в Польше Герцен написал горячую статью с эпиграфом: "Ты победил, Галилеянин. Это совершенная ошибка: статья эта была написана до происшествий в Варшаве; эпиграф, как видно по смыслу, относится к освободителю крестьян. Глубоко, искренно тронуть освобождением крестьян, Герцен набросал эту статью и собирался прочесть ее русским, а за русским обедом хотел предложить тост за царя-освободителя [329].

   Кто мог бы угадать тогда последствия восторженных речей и настроения духа? Но судьба судила другое: перед обедом Тхоржевский принес только что полученные им фотографические снимки с лиц, убитых в свалке на улицах Варшавы во время демонстраций. С этой минуты дух нашего праздника изменился: к радости за освобождение крестьян примешивалось какое-то тяжелое чувство, от которого нельзя было освободиться.

   По этому случаю на следующий день Герцен написал горячую статью, озаглавленную: "Mater dolorosa", и едва ли когда-нибудь слог его достигал такой горячности, как в этой статье [330].

   На странице 144 записок Пассек сказано: "Руководители этой партии, узнав об этом намерении детей А. И. Герцена, отправили к его сыну письмо с бланком "Народная расправа" с угрозами. Письмо было без подписи".

   Посмертное издание полного собрания сочинения А. И. Герцена печаталось в Женеве под моим наблюдением;

   Н. П. Огарев просматривал корректуру. Александр же Александрович Герцен продолжал жить во Флоренции; поэтому письмо с угрозами и было прислано ко мне. Подлинник его я сообщила в 90-х годах в редакцию "Русской старины".

   Тогда я написала А. А. Герцену и пошла посоветоваться с приятелем покойного Александра Ивановича, натуралистом Карлом Фогтом. Последний лежал в страшной мигрени, но, услышав от жены, что я пришла потолковать о деле, принял меня тотчас. Мы решили, что оригинал посмертного издания будет пока храниться у него, а набор будет продолжаться с копии [331].

   А. А. Герцен напечатал ответ, о котором говорит Пассек.

   Перепечатание всех сочинений Герцена началось по моей инициативе. Переживая трудно описываемое время после кончины А. И. Герцена, я искала работы и горячо схватилась за мысль нового издания его произведений, собрала все, что Герцен когда-либо писал в России и за границей, сделала список его сочинений в хронологическом порядке и передала весь этот материал г-ну Вырубову, который брался за это дело охотно, так как ценил Герцена и все его сочинения, хотя и расходился с ним во взглядах и направлении.

   На первые издержки я передала Г. Н. Вырубову русский билет внутреннего займа, полученный мною от неизвестного лица для употребления на полезное, и я думала, что не могла сделать лучшего употребления из этих денег; конечно, их было недостаточно для перепечатания всех сочинений Герцена и "Колокола", но тогда же предполагалось получить по тысяче франков с каждого из детей покойного Александра Ивановича, на что они, казалось, были согласны. После моего возвращения в Россию хлопоты по этому изданию перешли от г. Вырубова к детям покойного Герцена [332].

   Татьяна Петровна говорит, что Огарев сломал ногу на охоте, но он отроду не бывал на охоте. Дело было так: Огарев жил тогда в Женеве; однажды он шел домой середь дня; вдруг с ним сделался обычный нервный припадок, и он упал. Это случилось в конце города, против дома умалишенных. После обморока Огарев встал и пошел было неверными шагами, но, не заметив канавы, оступился, упал вновь и сломал себе ногу,- боль была так сильна, что он лишился чувства. Уже начинало смеркаться, когда он пришел в себя. Он стал звать на помощь прохожих, но все, взглянув на него издали, спешили пройти мимо; очевидно, близость дома умалишенных была виной того, что его приняли за сумасшедшего. Огарев перестал звать, вынул складной нож из кармана и разрезал сапог,- нога начинала уже пухнуть; затем он достал сигару, спички и закурил; так он провел всю ночь! К счастию, рано утром какой-то знакомый проходил мимо него, который подошел к Огареву и, узнав в чем дело, поспешил взять карету и отвез его домой.

   Теперь мне остается отвечать на личности, помещенные против меня в III томе "Из дальних лет". Если нужно знать всю семейную обстановку Герцена для его биографии, во-первых, необходимо, чтоб V том его собственных воспоминаний "Былое и думы" был напечатан без сокращений, тем более что Герцен сам этого желал, и я недоумеваю, что затормозило выход в свет лучшей части "Былого и дум"-этого вполне художественного произведения [333]. Но не столько обидно то, что обо мне говорится, сколь обидно, что умалчивается об остальных; даже местами выходит вовсе непонятно, что это за личности "Туц, Юла" и пр. Если нужно говорить, то все и про всех, говорить, не скрывая ничего.

   ...Дело вовсе не в нас, а в истине, относящейся до такой крупной в истории русского общества личности, каковою был (независимо от направления) вполне даровитый русский писатель и публицист, покойный А. И. Герцен.

  

  

  

  

  

   "Воспоминания" Н. А. Тучковой-Огаревой были впервые опубликованы: главы I-VI - в "Русской старине", 1890, кн. X, стр. 1-80;

   главы VII-XIV-в "Русской старине", 1894, кн. IX, стр. 63-100, кн. X, стр. 3-45, кн. XI, стр. 3-26, кн. XII, стр. 3-27; главы XV-XVII -в "Северном вестнике", 1896, кн. II, стр. 82-99, кн. III, стр. 107-120, кн. IV, стр. 41-49. Глава "1871 год" была впервые опубликована, с небольшим пропуском в тексте, в журнале "Печать и революция", 1925, кн. V-VI, стр. 160-167, затем в "Материалах для биографии М. Бакунина", т. Ill, M.- Л. 1928, стр. 218-236.

   В 1903 г. "Воспоминания" (главы I-XVII) вышли отдельным изданием, в приложения вошли письма Герцена к Н. А. Огаревой ("Из интимной переписки А. И. Герцена"), статья-очерк "Иван Сергеевич Тургенев" (ранее опублик. в журнале "Русская старина", 1889, кн. II, стр. 337-348), заметка "К запискам Т. П. Пассек "Из дальних лет" (ранее опублик. в журналах "Неделя", 1889, No 14, и "Русская старина", 1890, кн. I, стр. 229-232) и "Заметки А. И. Деспот-Зеновича", касающиеся семьи Тучковых.

   В 1929 г. вышло в свет новое издание (вступит. статья, редакция и примечания С. А. Переселенкова, "Academia", Л. 1929); в текст этого издания вошли отдельные места из журнальных публикаций, опущенные в издании 1903 г.; были восстановлены цензурные пропуски по сохранившимся корректурным листам и другим материалам, обнаруженным С. А. Переселенковым в ленинградских архивах, в частности в Институте русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР (ИРЛИ). Впервые в состав "Воспоминаний" была включена, по тексту первоначальной публикации, глава "1871 год". В приложениях по сравнению с изданием 1903 г. были напечатаны отрывки из ранней, краткой редакции воспоминаний Н. А. Тучковой-Огаревой, написанной для т. III "Из дальних лет" Т. П. Пассек (СПБ. 1889; первоначально в "Русской старине", 1886, кн. X; 1887, кн. Х),и опущены письма Герцена к Н. А. Огаревой и "Заметки А. И. Деспот-Зеновича".

   В настоящем издании текст печатается по изданию: Н. А. Ту ч-кова-Огарева. Воспоминания. 1848-1870, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1903, с восстановлением цензурных пропусков. Глава "1871 год", напечатанная в полном виде в сборнике "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", М. 1930, стр. 268-279, в настоящем издании печатается по автографу, хранящемуся в Центральном гос. архиве литературы и искусства СССР (ЦГАЛИ). В приложения включены статья о И. С. Тургеневе и отрывки, написанные Н. А. Тучковой-Огаревой для т. III "Из дальних лет" Т. П. Пассек: письмо к Т. П. Пассек, "В Италии" (стр. 83-87; первоначально в "Русской старине", 1886, кн. X, стр. 150-151, 154-158), "Эпизод из нашей жизни в Париже" (стр. 88-90; первоначально в "Русской старине", 1886, кн. X, стр. 158-160, в ЦГАЛИ хранится автограф отрывка с более ранней редакцией текста), а также заметка "К запискам Т. П. Пассек "Из дальних лет". Впервые в составе "Воспоминаний" печатается отрывок "Возвращение" (был опубликован в сборнике "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", стр. 279-281).

   Подстрочные переводы в тексте в большинстве случаев приведены также по авторизованному изданию 1903 г.

   Рукопись глав "Воспоминаний", опубликованных при жизни автора, неизвестна. В ЦГАЛИ хранятся автографы многочисленных отрывков из дневников и мемуаров Н. А. Тучковой-Огаревой на русском и французском языках, в том числе не вошедших в текст журнальных публикаций или отдельного издания записок (см, "Н. П. Огарев. Опись документальных материалов личного фонда", Центр, гос. литературный архив СССР, М. 1950, стр. 14-15). Некоторые из этих отрывков в свое время были опубликованы в сборниках "Русские пропилен", М. 1917, т. IV, и "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", М. 1930. В настоящем издании в отдельных случаях существенные варианты, имеющиеся в рукописном тексте отрывков по сравнению с печатной редакцией мемуаров, приведены в примечаниях. Там же приводятся варианты ранней редакции "Воспоминаний", напечатанной в т. III "Из дальних лет" Т. П. Пассек, и первоначальных журнальных публикаций.

   Преимущественное внимание в примечаниях уделено вопросам, связанным с жизнью и деятельностью А. И. Герцена и Н. П. Огарева.

   В примечаниях приняты следующие условные сокращения:

   "Р. ст." - "Русская старина".

   "Сев. в." - "Северный вестник".

   Т. П. Пассек, т. II (или т. III)-"Из дальних лет. Воспоминания

   Т. П. Пассек". т. П, СПБ. 1879 (или т. III, СПБ. 1889).

   "ЛН" - "Литературное наследство".

   "Б и Д" - "Былое и думы" А. И. Герцена.

  

   [001] "Русская старина", 1886, кн. X, стр. 152.

   [002] "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых" , М. 1930, стр. 267.

   [003] В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XII, М. 1956, стр. 244 (письмо к Д. П. Иванову, 12 апреля 1844 г.).

   [004] Здесь - история происхождения (лат.).

   [005] А. И. Герцен. Собр. соч.,т. II, М. 1954, стр. 268 (запись от 20 февраля 1843 г.).

   [006] "Русская старина", 1886, кн. X, стр. 153.

   [007] Я. 3. Ч е р н я к. Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве, М,- Л. 1933, стр. 450.

   [008] "Русские пропилеи", т. IV, М. 1917, стр. 292.

   [009] "Литературное наследство", т,63, стр. 378 (письмо к Т. А. Астраковой, 14 марта 1848 г.).

   [010] "Русские пропилеи", т. IV. стр. 80 (письмо к Н. А. Тучковой, 9 января 1849 г.).

   [011] А. И. Герцен. Полн. собр. соч. и писем под ред. М. К. Лемке, т. VI, стр. 155-156 (письмо к Т. Н. Грановскому, Н. X. Кетчеру, Е, Ф. Коршу и др., 2 февраля 1851 г.).

   [012] "Русские пропилеи", т. IV, стр. 88.

   [013] "Литературное наследство", т. 61, стр. 792 (письмо от 23 августа 1849 г.).

   [014] "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", стр. 258.

   [015] "Русские пропилеи", т. IV, стр. 264. 13

   [016] "Литературное наследство", т. 63, стр. 841.

   [017] "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", стр. 34.

   [018] Т а м ж е, стр. 292.

   [019] "Русская старина", 1889, кн. VII, стр. 188. 15

  

   В О С П О М И Н А Н И Я

  

   Глава I

  

   [020] Стихотворение Н. М. Карамзина (под названием "Любезной в день ее рождения") было впервые опубликовано в сборнике "Мои безделки", 1794, ч. I, стр. 200. Таким образом, оно было написано раньше указываемой Н. А. Тучковой-Огаревой даты. В изданиях сочинений Карамзина стихотворение обычно печатается среди произведений 1793 г. или даже с датой "1793", как в изд. 1820, т. I, стр. 54, изд. 1834, т. I, стр. 55, изд. 1848, т. 1, стр. 52; под 1793 г. оно напечатано также в академическом издании "Сочинений Карамзина" с указанием редактора:

   "Можно думать, что это произведение посвящено Н. И. Плещеевой" (т. I, П, 1917, стр. 424). Возможно, что в связи с рождением М. А. Тучковой Карамзин вновь вспомнил написанное им ранее стихотворение.

   [021] Н. А. Тучков скончался 30 октября 1812 г.

   [022] В 1816-1817 гг. вышли в свет "Сочинения и переводы Сергея Тучкова" в 4-х частях, где были напечатаны его стихотворения и трагедия "Агамемнон", а также переводы Горация, Расина, Вольтера, Руссо.

   [023] Первые главы "Записок" С. А. Тучкова были напечатаны в журнале "Век", 1884, No 1-2, затем "Записки" вышли отдельными изданиями в качестве приложения к "Русскому вестнику" (1906) и к газете "Свет" (1908).

   [024] Подробнее о семействе Тучковых рассказано Н. А. Тучковой-Огаревой в записках Т. П. Пассек, т. III, стр. 65 и cл.

   [025] В "Р. ст." (1890, кн. X, стр. 4) далее шли две строки точек; очевидно, здесь по цензурным условиям допущен пропуск текста.

   [026] Оригинал "Четырех евангелистов" был куплен у деда французским правительством и находится теперь в Лувре. "Слепой Товий" по-пал в Америку к какому-то богатому плантатору. (Прим. автора)

   [027] См. статью Б. П. Козьмина "А. А. Тучков в деле декабристов"- "Ученые записки" Саратовского гос. университета имени Н. Г. Чернышевского, т. LVI, выпуск филологический, Саратов, 1957, стр. 67-82.

   [028] А. А. Тучков, по данным следственной комиссии, "содержался с 19 января сначала на главной гауптвахте, а потом в Главном штабе. По докладу комиссии, 14 апреля высочайше повелено, продержав месяц под арестом, выпустить" (см. "Восстание декабристов. Материалы", т. VIII, Алфавит декабристов, Л. 1925, стр. 189).

  

   ГЛАВА II

  

   [029] Г. А. Римский-Корсаков, участник Отечественной войны 1812 г., член Союза благоденствия, принадлежал к передовым кругам русского дворянства, был в дружеских отношениях с Пушкиным, Вяземским и др. "...Я люблю его от души",- писал Огарев А. А. Тучкову 20 марта 1838 г. ("Русские пропилеи", т. IV, стр. 6); см. также о нем в четвертой главе поэмы Огарева "Зимний путь" (1854-1855).

   [030] Г. А. Римский-Корсаков был офицером л.-гв. Литовского и затем л.-гв. Московского полков; в 1821 г. в чине полковника вышел в отставку. Причины его отставки лежали значительно глубже, чем это рассказывает далее Н. А. Тучкова-Огарева, и были прежде всего связаны с недовольством, которое вызвало среди передовой части русского офицерства жестокое подавление восстания Семеновского полка (1820).

   [031] Комедия А. Н. Островского; была впервые опубликована в журнале "Москвитянин", 1850, март, кн. II.

   [032] В то время носили шелковые чулки и подкладывали подушки, когда собственные икры были тонки. (Прим. автора.)

   [033] На арест Ив. Петр. Липранди, который был вскоре выпущен. (Прим. автора.)

   И. П. Липранди в 1826 г. недолгое время содержался под арестом в связи с делом декабристов; впоследствии выступил с доносом по делу петрашевцев (1849).

   [034] Приношу здесь мою благодарность наследникам А. И. Деспот-Зеновича за то, что они прислали мне три семейные портрета и портрет дорогого ген. Торкеля. (Прим. автора.)

   [035] В трагедии Софокла "Эдип в Колоне".

   [036] Имеется в виду Николай Еремеевич Струйский, пензенский и симбирский помещик, дед поэта А. И. Полежаева.

   [037] Это был Л. Н. Струйский, отец поэта Полежаева; суд лишил его дворянства и чина и отправил на поселение в Сибирь, где он в 1823 г. умер.

   [038] Это место (ответ Амвросия) по требованию цензуры было опущено в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.

   [039] В апреле 1835 г. Огарев был выслан в Пензенскую губ. под надзор местных властей; ему было тогда 21 год.

   [040] Огарев женился на М. Л. Рославлевой 26 апреля 1836 г.

   [041] В письме к Т. П. Пассек (конец 80-х годов) Н. А. Тучкова-Огарева рассказывала: Огарева я стала знать лет пяти, видала в детстве и М. Л.-и признаюсь, ни мне, никому у нас она не была симпатична. Ребенком я играла с ним в шахматы, любимая игра моего отца и тоже единственная игра, которую я люблю" ("Архив Н. А. и Н. П. Огаревых", стр. 267).

   [042] Баскакова Елизавета Ивановна, единственная наследница своих родителей; она получила в приданое богатейшее село Белоомут, Рязанской губернии: в имении было леса на два миллиона. Огарев отпустил на волю это село за 300 000 руб. сер. (Прим. автора.)

   [043] П. Б. Огарев умер 2 ноября 1838 г.

  

   ГЛАВА III

  

   [044] См. Т. П. П а с се к, т. III, стр. 72 и сл. (первоначально "Р. ст."" 1886,кн.X, стр. 151 и сл.). В частности, Н. А.Тучкова-Огарева писала там:

   "Скромная с виду деятельность его была полна преданности России и народу. Но, несмотря на то, что он старался защищать слабых только силою законов, это не нравилось, и на него часто делали доносы. Бескорыстие отца мешало врагам погубить его и заставило отступиться. Добрая память о нем сохранилась в народе и до настоящего времени.

   В конце 1849 года, я, возвращаясь с Огаревым из Крыма и проезжая по Симбирской или Тамбовской губернии,- не помню,- разговорилась с одним крестьянином о рекрутском наборе. Дело было осенью.

   - У нас беда,- отвечал он,- да, впрочем, везде одно и то же; только вот там,- и он указал по направлению к Пензенской губернии,- и есть один человек, который жалеет крестьянина.

   Мы взглянули друг на друга.

   - Как его зовут? - спросила я с замиранием сердца.

   - Тучков,- отвечал он.

   Он служил народу искренно, не тщеславясь, и память о нем сохранилась в народе.

   Бывают и в настоящее время проявления трогательной, простой любви к нему.

   Так, в недавнем времени, ехала я раз на яровой посев; лошадь, привязанная сзади экипажа, рвалась; надо было купить овса. Мне указали крестьянина, который продавал овес. Я поздоровалась с ним.

   - Откуда будете?

   - Из Долгорукова.

   Он быстро взял ведро и принес овса.

   - Сколько с меня? - спросила я.

   - Ничего.

   - Как ничего, разве так можно?

   - Да ведь вы из Долгорукова; вы, должно быть, дочка Алексея Алексеевича?

   - Да.

   - Ну, он мне побольше делал добра, чем это, царство ему небесное. Насилу я уговорила его взять что-нибудь детям на пряники. Он вертел нерешительно серебро и говорил про себя:

   - С дочки Алексея Алексеевича не надо бы. Эти слова вызвали радостную улыбку на моем грустном лице" (стр. 75-76).

   [045] В записках, опубликованных Т. П. Пассек, И. А. Тучкова-Огарева писала:

   "Дружба Тучкова с несчастными друзьями его молодости не охладела от разлуки. Она отразилась даже на детях его. Когда мы с сестрой в детстве и молодости встречались с уцелевшими и возвратившимися декабристами, то они добродушно, радостно жали нам руки и говорили с светлой улыбкой: это дети Алексея Алексеевича. И мы, дети, чувствовали, что нас любят, что нами интересуются, и нам, деревенским дикаркам, было хорошо и легко с ними" ("Р. ст.", 1886, кн. X, стр. 152; ср. Т. П. П а с с е к, т. III, стр. 73).

   [046] Великим князем, с которым у В. С. Норова в 1822 г. произошло столкновение, был Николай Павлович, будущий царь Николай I. См. об этом эпизоде в статье Огарева "Разбор книги Корфа" (1858). Отмечая, что Норов, привлеченный к суду по делу декабристов, получил наибольшее смягчение наказания, Огарев писал: "Тут Николай оказал великодушие, потому что все знали, что он с Норовым имел личную вражду. На каком-то учении Николай (разумеется, бывши еще великим князем) рассердился, подбежал к Норову с ругательствами и ногою брызнул в него грязью из бывшей тут лужи. Норов, положив шпагу в ножны, ушел и подал в отставку. Император Александр страшно рассердился на этот случай и велел Николаю просить извинения у Норова. Николай исполнил приказание императора, говоря Норову, что и Наполеон иногда ругал своих маршалов. "Мне так же далеко до маршала Франции, как вам до Наполеона",- отвечал Норов". См. об этом также в "Записках декабриста Д. И. Завалишина", т. II, Мюнхен, 1904, стр. 43-44, "Записках" Д. Н. Свербеева, т. II, М. 1899, стр. 17.

   [047] В. С. Норов был осужден к лишению чинов и дворянства и к ссылке в каторжную работу на пятнадцать лет, затем было высочайше "повелено оставить его в работе на десять лет, а потом обратить на поселение в Сибири" ("Восстание декабристов. Материалы", т. VIII, стр. 138).

   [048] В 1837 г. на Кавказ были переведены из Сибири декабристы М. М. Нарышкин, Н. И. Лорер, А. Е. Розен, А. И. Одоевский и др.

   [049] О посещении Нарышкиных в Высоком см. в записках Н. А. Тучковой-Огаревой, опубликованных Т. П. Пассек:

   "Однажды, ехавши в Москву, мы всей семьей заехали к одному возвращенному из ссылки полковнику N. Его имение Высокое находилось в шести верстах от Тулы; там собралось несколько возвращенных, по случаю празднования дня рождения хозяина дома. Его добрая, милая жена радушно принимала друзей мужа. Дом их был как дворец - в нем легко было заплутаться; кругом великолепный парк, который, по случаю праздника, был иллюминирован; много наехало гостей из города, много простого народа толпилось в парке; хозяин добродушно посылал всем угощение.

   Поздно вечером, когда все утихло, он сел к роялю и играл, а жена его пела, большею частью по-французски, романсы, сочиненные в далеком изгнании. Мы прожили три чудные дня в Высоком. Эти дни навсегда остались в нашей памяти" ("Р. ст.", 1886, кн. X, стр. 152, ср. Т. П. Пассек, т. III, стр. 73-74).

   [050] Огарев писал Т. Н. Грановскому 17 января 1847 г.: "Если Алексей Алексеевич где действительно полезен и гуманен, это при наборе. Честь ему и слава!" ("Звенья", I, стр. 113).

   [051] Имеются в виду волнения крестьян в селе Знаменское в 1844 г.

   [052] Авдотья Перваго действительно страдала расстройством умственных способностей; в 1832-1835 гг. находилась в доме умалишенных, а затем "за помещение в письме к сыну своему дерзких и противозаконных выражений" была выслана в Вятку, куда прибыла 17 ноября 1835 г., т. е. после Герцена (прибыл 19 мая 1835 г.). Вероятно, ее разговор с Герценом был в связи с днем десятой годовщины казни декабристов (13 июля 1836 г.); разумеется, Герцен уклонился от предложения А. Перваго как крайне опасного шага, тем более что болезненное состояние собеседницы было для него очевидно.

   [053] Это место (начиная со слов: "Однажды, ехавши из деревни в Москву") было опущено в отд. издании 1903 г., хотя, несмотря на замечание цензуры, входило в текст главы, опубликованной в "Р. ст." (1890, кн. X, стр. 33-34).

   [054] И. А. Яковлев, отец Герцена, скончался 6 мая 1846 г. 19 января 1847 г. Герцен вместе с семьею выехал из Москвы за границу.

   [055] Н. П. Огарев находился за границей с конца мая 1841 г. до января 1842 г.; 20 июня 1842 г. он вновь выехал за границу и вернулся в Россию в феврале 1846 г. В свое пензенское имение Старое Акшено он приехал в начале ноября 1846 г.

   [056] В записках Т. П. Пассек Н. А. Тучкова-Огарева рассказывает: "Огарев был в числе актеров и, кроме занимаемой роли, устраивал будочку для суфлера; я помню, как перед представлением он вальсировал на сцене с Еленой, потом они распороли немного опущенный занавес, вставили в него лорнет и подглядывали на публику" (Т. П. П а с с е к, т. III, стр. 77).

  

   ГЛАВА IV

  

   [057] "Сомнамбула" - опера Беллини (1831), одного из любимых композиторов Огарева.

   [058] Более подробно Н. А. Тучкова-Огарева рассказывает о посещениях Огаревым Яхонтова в 1846-1847 гг. в записках Т. П. Пассек, т. III, стр. 77-80:

   "Оставаясь у нас, Огарев вставал поздно, приходил к завтраку и до обеда оставался у отца в кабинете; перед обедом они приходили е гостиную, разговаривали и играли в шашки. Огарев после обеда курил: и пил долго и много чаю. В десять часов вечера отец уходил в кабинет. толковать с деревенским начальством; иногда уходил с ним и Огарев особенно если надо было давать медицинские советы; но вскоре возвра щался к нам. По-видимому, он, после отца, любил больше всех говорить с нами,- в сущности же он был неразговорчив вообще, но так привет лив и с такой добротой смотрел на нас, что нам становилось легче и ве селее при нем. Случалось нам иногда засиживаться с ним так поздно что матушка или m-me Мишель, побранивши нас, что не ложимся спать уходили, и мы оставались с ним одни. Бывало, если засидимся долго

   Огарев скажет: "А что, не съесть ли нам чего-нибудь?" Елена тотчас бежала в буфет, приносила что-нибудь холодное, иногда являлась и бутылка красного вина; особенно мы хорошо угощались, если старая няня, она же и экономка, Фекла Егоровна, поворчавши, давала нам от кладовой ключи.

   После просьб и хлопот нам позволялось иногда покататься с Николаем Платоновичем в санках.

   Отец посвятил Огарева во все наши семейные дела и обстоятельства, как самого близкого человека.

   Время шло; развлечения были: отъезды отца, рекрутские наборы, стоны, рыданья баб, наше беспомощное участие, лихорадочное ожидание, кого отдадут, чья семья разбредется завтра.

   После каждого набора отец хворал недели по две. Все в доме ходили на цыпочках. Григорий Александрович Римский-Корсаков в такое время сидел у него день и ночь, серьезный, резкий и печальный. Когда Корсаков оставлял больного, мы понимали, что отцу лучше. Огарев в это время незаметно делал все, чтобы нам жилось хорошо, и нам всегда жилось при нем хорошо, даже когда и не видали его, но знали, что он тут.

   Он становился для нас ребенком - катался с нами с гор, ездил в санях, сидя на облучке, ходил с нами пешком, рылся в. снегу, а когда уезжал, то нам казалось, что мы что-то теряли.

   Так наступила весна, приближалось Светло-Христово воскресенье.

   Наступила страшная распутица. Огарев был у нас и хотел ехать домой, но отец не пустил его. Мы радовались, что нет проезда. В светлое воскресенье ночью в слякоть все вместе ходили в церковь и разговлялись.

   С наступившим теплом, в сопровождении Огарева и двух кучеров, нам позволили ездить верхом.

   Однажды Огарев собрался ехать на какой-то большой праздник; мы растерялись. Долго ходили с ним по саду, желая, но не смея спросить, когда он вернется. Мы надеялись, что вот-вот что-нибудь случится и Огарев останется; но ничего не случилось, тарантас покатил по грязной дороге и скрылся под горой.

   Мы стояли неподвижно.

   - Ступайте домой,- сказал отец,- а я зайду на завод.

   Чтобы развлечься, мы пошли к качелям; там было много девушек, почти все наши ученицы . Сорок девушек учились у нас по воскресеньям читать, писать и арифметике по ланкастерской системе. (Прим. автора.)

   Так прошло около двух недель.

   В один прекрасный ясный день наша горничная девушка Любаша весело вбежала к нам, говоря: "Вставайте, вставайте, Николай Платонович едут верхом". Мы вмиг были готовы; но Огарев, не входя к нам, прошел наверх, спросил кофе и лег отдохнуть. Чувствуя невозможность заняться чем-нибудь, мы пошли к отцу на завод и все утро ходили с ним по его работам. К завтраку явился и друг наш, и все пошло по-старому.

   Вечером ходили мы с Огаревым по деревне; слушали песни крестьян, сидя на бревнах поодаль; любовались хороводами. Иногда подходили к хороводам, раздавали подарки. У нас почти всегда были бусы и ленты в карманах для взрослых и лакомства для детей.

   После прогулок по деревне начались прогулки пешком по лесам, так как отец беспокоился, если мы ездили верхом.

   Когда нам хотелось гулять, а Огарев был наверху, не смея за ним послать, мы подавали сигнал - аккорд на фортепьяно из "Нормы", чтобы он шел вниз гулять. Огарев тотчас сходил в зал с фуражкой в руках.

   Отец был спокоен, когда мы были с Николаем Платоновичем, он вполне понимал его, а в нас видел еще детей. Может, большое расстояние лет между нами и Огаревым было виной, что ни он, ни мы не думали о любви. Часто уходили мы из дому рано поутру, до жары, брали с собой кофейник, бутылку сливок и спокойно шли без дороги и без цели; какое место понравится, тут и садились. Я любила овраги в самом лесу. Овраги эти бывают сплошь покрыты травой, а деревья и кусты со всех сторон, сплетаясь и переплетаясь, образуют почти темный навес. Там мы садились на край оврага, опускали вниз ноги на свежую зелень, разводили огонь и варили кофе.

   И было нам так весело, что хотя бы тут и умереть. Иногда, отыскивая новые места, мы забирались так далеко, что попадали в чужие леса. Раз мы так потеряли дорогу, что, выбравшись на свое ржаное поле, от усталости едва узнали его".

   [059] Тучковы выехали из Яхонтова летом 1847 г.

   [060] О своем пути в Штеттин Н. А. Тучкова-Огарева рассказывает в записках Т. П. Пассек, т. III, стр. 82:

   "Первый раз в жизни мы видим море и настоящий пароход. Пароход нам очень нравится, только в каютах какой-то резкий запах отталкивает. Мы осмотрели свое тесное помещение, состоявшее из четырех коек одна над другою, с диваном напротив лестницы, и вышли опять на палубу. Пассажиры нас интересуют, нам бы хотелось узнать, кто, откуда и куда, но чувствуем, что простота здесь не у места. На палубе немцы, англичане и русские. Какой-то англичанин, видя, что мы шатко ходим по палубе, пробормотал сквозь зубы: "Если бы я был представленным, то подал бы им руку". Один из русских, слыша это, улыбнулся,-этот русский был князь Кочубей. Он обратил наше внимание тем, что во время качки был совершенно здоров, в общем салоне играл на фортепьяно, пел и аккомпанировал себе очень мило; слушательницами были только я с сестрой - остальные дамы хворали. Наконец вот и Штеттин. Приятно после трехдневного плавания по морю очутиться на земле. Штеттин - маленький, дрянной городишко, но в нем видно было спокойствие, непринужденность, а у нас в то время заметен был безотчетный страх, даже и тогда, когда решительно бояться было нечего".

   [061] Об И. П. Галахове см. в "Б и Д",часть IV, гл. XXIX; Галахов был выведен также в лице собеседника автора в главе "Перед грозой (Разговор на палубе)" в книге Герцена "С того берега".

   [062] 23 июня 1848 г. Н. А. Герцен писала Т. А. Астраковой из Парижа о сестрах Тучковых: "Каждая в своем роде хороша, встреча с ними дорога мне, она принесла мне много юности, свежести, наслаждения в мою душу; уж не говоря ни о чем другом, великое счастье любить так, как я их люблю" ("ЛН", 63, стр. 379).

   [063] О пребывании Тучковых вместе с семейством Герцена в Италии в 1848 г. см. в "Отрывках из воспоминаний" М. К. Рейхель, М. 1909, стр. 53-58.

   [064] Эпизод с потерей портфеля в Неаполе был рассказан Герценом в "Письмах из Франции и Италии" (письмо седьмое) и М. К. Рейхель в "Отрывках из воспоминаний" (стр. 58-60).

   [065] Начиная со слов: "-Алексей Алексеевич,-вскричал он",-текст, по требованию цензуры, был опущен в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.; вместо него в журнальном тексте шли четыре строки точек (стр. 44); в отд. издании 1903 г. пропущенный отрывок был заменен текстом: "- Вы выиграли пари,- кричал он с лестницы,- вот и шампанское. Республика провозглашена во Франции!" (стр. 50.)

   [066] Начиная со слов: "Мы всегда принимали участие",- текст, по требованию цензуры, был опущен в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.

   [067] Начиная со слов: "Когда мы вышли из церкви",- текст, по требованию цензуры, был опущен в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.

   [068] Начиная со слов: "В это время ко мне",- текст, по требованию цензуры, был опущен в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.

   [069] См. рассказ Герцена об итальянских событиях этого времени в "Письмах из Франции и Италии" (письма пятое-восьмое) и в"Б и Д" (часть V, "Западные арабески" - "Сон"),

  

   ГЛАВА V

  

   [070] Как известно, впоследствии Гервег сыграл роковую роль в семейной жизни Герцена. См. об этом в "Б и Д", часть V, "Рассказ о семейной драме".

   [071] Начиная со слов: "Вскоре наше внимание",- текст, по требованию цензуры, был опущен в "Р. ст." и в отд. издании 1903 г.

   [072] См. рассказ Герцена об июньских днях 1848 г. в Париже в "Письмах из Франции и Италии" (письмо двенадцатое) и в книге "С того берега" (глава "После грозы"),

   [073] Имеется в виду "Эпизод из нашей жизни в Париже" (см. стр. 297- 299 наст. издания; впервые опубликован в "Р. ст." 1886, кн. X, стр. 158- 160;Т. П. Па ссек, т. III, стр. 88-90, в составе главы "Во Франции и в России").

   [074] Об обыске в квартире Герцена в июне 1848 г. см. также в "Б и Д", часть V, "Западные арабески" - "В грозу". Разумеется, об обыске У А. А. Тучкова Герцен в своих мемуарах умолчал.

   [075] Тучковы уехали из Парижа в августе 1848 г. См. рассказ Герцена об их отъезде в "Б и Д", часть V, "Рассказ о семейной драме" ("Приметы"),

   [076] Огарев и Н. А. Тучкова-Огарева уехали из России в середине марта 1856 г.

   [077] О возвращении Н. А. Тучковой-Огаревой на родину в августе 1876 г. см. на стр. 273-275 наст. издания.

   [078] О "теоретическом разрыве" с Т. Н. Грановским и глубоких идейных разногласиях в московском кружке Герцена - Огарева см. в "Б и Д", часть IV, глава XXXII.

   [079] Т. А. Астракова, писательница, была близка кружку Герцена- Огарева 30-40-х гг.; ее воспоминания вошли в т. II "Из дальних лет" Т. П. Пассек. Умерла в 1892 г.

   [080] Письма Т. А. Астраковой к Н. А. Тучковой-Огаревой 80-х гг. хранятся в Отделе рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

   [081] С. И. Астраков - близкий друг Огарева, учитель математики В различных учебных заведениях Москвы, талантливый изобретатель, не получивший, однако, возможности добиться практического осуществления своих научных и технических замыслов. "...Между нами,- писал С. И. Астракову Огарев (1849),- есть страшно много точек соприкосновения, симпатий, даже теоретических. Я думаю, что последними шутить нельзя, в самом-то деле, только они несколько просветляют личность, они делают для нас человека симпатичным или нет" ("Полярная звезда", 1881, кн. II, стр. 22). Памяти С. И. Астракова было посвящено стихотворение Огарева "Студент" (1869). Письма Т. А. и С. И. Астраковых к Герцену и Огареву см. в "ЛН", 62, стр. 9-22.

   [082] Далее в тексте "Р. ст." (1890, кн. X, стр. 57) шел рассказ об аресте А. И. Деспот-Зеновича, троюродного брата Н. А. Тучковой-Огаревой. По этому рассказу, А. И. Деспот-Зенович по дороге в Вильно, куда он поехал навестить родителей, "на какой-то станции громко распевал польские песни с товарищем-студентом"; это вызвало у него столкновение с каким-то генералом, по донесению которого Деспот-Зенович "был взят под арест в Вильне и отправлен в Сибирь".

   В поправках к своим воспоминаниям, напечатанным в "Р. ст.", 1891, кн. II, Н. А. Тучкова-Огарева отмечала, что причины ареста и ссылки А. И. Деспот-Зеновича "были совсем иные", чем те, которые ей передавала тетя, М. А. Тучкова: "Почему и кем она была введена в заблуждение на этот счет - мне неизвестно, но моя племянница, Елена Николаевна Сатина, находясь у нее в гостях, не раз слышала от нее тот же рассказ" (стр. 503). В отд. издании 1903 г. этот текст был опущен автором, а публикуя в "Приложениях" собственный рассказ Деспот-Зеновича о его аресте и ссылке, Н. А. Тучкова-Огарева писала: "То, что я раньше писала об этом в "Рус. стар." (смотр и конец пятой главы моих записок), была легенда, вымышленная для успокоения моей тети и дедушки".

  

   ГЛАВА VI

  

   [083] А. А. Тучков резко отрицательно отнесся к сближению дочери и Огарева при отказе М. Л. Огаревой согласиться на развод. "Он... очень расстроился невозможностью легального брака",- писала Н. А. Тучкова Герцену и его жене весной 1849 г. из Петербурга ("Русские пропилеи", т. IV, стр. 88).

   [084] Воспоминания Н. А. Тучковой-Огаревой неточно излагают обстоятельства ссылки И. С. Тургенева в Спасское. Он был выслан "на жительство на родину под присмотр" в связи с некрологом о Гоголе, напечатанном писателем в "Московских ведомостях" 13 марта 1852 г., однако главной причиной его ареста и ссылки явились "Записки охотника". "Это только послужило предлогом,- писал Тургенев Луи и Полине Виардо 1/13 мая 1852 г.,- ...на меня уже давно смотрят косо и потому привязались к первому представившемуся случаю" (И. С. Т у р г е н е в, Собр. соч., т. XII, М. 1958, стр. 109).

   [085] Рассказ Н. А. Тучковой-Огаревой подтверждается свидетельствами современников о кружке Петрашевского. Ср. в показаниях А. А. Краевского в III Отделении: "... в великую пятницу его гости разговлялись сыром, куличом, ветчиной, как бы в первый день пасхи" (В. И, Семевский, М. В. Буташевич-Петрашевский и петрашевцы, ч. I, М. 1922, стр. 98). По воспоминаниям П. П. Семенова-Тяньшанского, "в пятницу на страстной неделе он <Петрашевский> выставлял на столе... кулич, пасху, красные яйца и т. п." ("Мемуары", т. I, П. 1917, стр. 196).

   [086] В воспоминаниях Н. А. Тучковой-Огаревой, связанных с арестом петрашевцев, несколько сдвинуты события - петрашевцы были арестованы в ночь на 23 апреля 1849 г., в то время как пасха в том году приходилась на 3 апреля.

   [087] Свадьба Н. М. Сатина и Е. А. Тучковой состоялась 27 мая 1849 г.

   [088] В дневнике Н. А. Тучковой-Огаревой сохранилось следующее описание отъезда из Москвы: "С утра тяжелые разговоры, резкие слова, много печали было на сердце, и смятенье, и разлука, и неизвестность, страх новых неприятностей между близкими; наконец все стихло, кареты поданы, Огарев простился прежде и уехал ждать на станцию. Вещи мои были уложены в важах Огарева, но никто из людей не знал этого... Мрачный отъезд, сердце словно камнем придавило... тучи надвинулись, гром загремел, долго, долго он яростно раскатывался, наконец крупный дождь ударил. Папа велел остановиться, мы вышли обе; как прощание описывать - кто сам испытал, чего стоят первые разлуки, тот, верно, помнит, сколько одно мгновенье вселяет в себя различных страшных дум" ("Русские пропилеи", т. IV, стр. 188).

   В наброске, относящемся к 70-м годам, Н. А. Тучкова-Огарева вспоминала:

   "Я помню этот день, как будто это было вчера. Мы были тогда в Москве, вернувшись без всякого успеха из Петербурга. В то время только что совершились аресты после Петрашевской истории, и в обществе царствовала страшная паника - люди задыхались от напряженного состояния.

   Дома после долгих и мучительных разговоров было решено, что я уеду с Огаревым в Одессу, а там постараемся переехать на Запад хоть на английском корабле. У Огарева не было пачпорта для заграничного путешествия и никакой надежды получить его. Несколько дней перед этим днем моя сестра венчалась с Ник. Мих. Сатиным в одной из церквей Старой Конюшенной. Я помню, что я ехала в церковь с Сергеем