Волошин Максимилиан Александрович - Воспоминания о Максимилиане Волошине, Страница 31 - Книги

Тот наклон головы, та внимательность, почти полузабота о камнях, говорили о большем, чем перебирание и рассматривание окраски. Гнезда камней что-то символизировали поэту. Эти кучечки камней казались подорожными четками. Язык их ему был понятен. "Темный ваш язык учу" ²⁵, - будто хотел сказать им Поэт. Несомненно, он прибавлял новых читателей к создавшимся гнездам и передвигал их в разные сочетания. Так возникли два гнезда особой формы уже на самой лестнице, почти незаметные, лежавшие в уголках ступеней. И в доме относились с уважением к этим избранникам, не трогая их, не перемещая, не сбрасывая с лестницы.

Перед обедом медленно мы обошли вместе с Максимилианом Александровичем все его просторные кельи. Задержались в летнем кабинете перед портретами Черубины. На мой вопрос, хотела ли она "уйти", Максимилиан Александрович ответил: "Здесь в судьбе Лили было совпадение воли и призыва".

Простились два раза. В столовой при прощании я знал, что жизнь моя будет озарена и во многом облегчена этими блаженными днями. Поразительно, что никто не сказал слова о свидании, будто невозможность его была уже решена.

Второй раз простились у автомобиля. Объятия и поцелуи. Я не могу забыть этого священного для меня лица, этой благостной головы пророка. В раме автомобиля, неотступно со мной, этот лик мудреца, с повязкой Гесиода, с улыбкой, полной незаслуженной ласки...

Лидия Аренс

О МАКСИМИЛИАНЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ ВОЛОШИНЕ И ЕГО ЖЕНЕ МАРИИ СТЕПАНОВНЕ

В 1925 году мне очень хотелось поехать на отдых в Крым. Весной, идя по Невскому проспекту, встретила одну соученицу по гимназии, которая была в дружбе с Марусей Заболоцкой, моей одноклассницей.

В разговоре я узнала, что Маруся вышла замуж за поэта Волошина и живут они в Коктебеле, в своем доме на берегу моря, и что Маруся очень хотела, чтобы к ней приехали ее подруги по гимназии. Я сейчас же написала Марусе и очень быстро получила ответ. Она звала нас к себе.

Первая поехала Ксения Эдуардовна Монтвид (ее девичья фамилия) *, а я была задержана работой и приехала в Коктебель уже после ее отъезда.

* К. Э. Монтвид - жена композитора В. М. Дешевова.

Меня очень интересовало, как это Маруся могла выйти замуж за поэта, так как весь внешний вид ее не предполагал мысли, что ею может увлечься поэт. Я стала расспрашивать всех, кто хоть что-то мог знать о том, как выглядит этот поэт и т. д., но получила весьма странные и невразумительные разъяснения, что он ходит в коротких штанах и длинных рубашках, с венком на голове, что ему минуло 45 лет, что его сейчас не издают, и [пожелание], чтобы я ехала, потому что у них есть где жить и к ним приезжает много народа, а пляж там чудесный.

Из Феодосии я подъехала на линейке к самому дому. Встречать меня вышла Маруся, мы обнялись и расцеловались. Чуть погодя подошел и Максимилиан Александрович. Среднего роста, но широкий в плечах и полный, с крупной головой и уже седеющими пышными волосами, остриженными в скобку. Одет в сандалии, длинную рубаху из белой льняной ткани с круглым вырезом у ворота, подпоясанную ремешком, и из той же ткани короткие штаны, застегнутые на пуговицу за коленом. Лицо породистое и было бы красиво, если б не было слишком полным и обросшим бородой и усами. Рот небольшой и очень изящного рисунка, так же как и нос. Глаза серые, умные и очень холодно внимательные.

Максимилиан Александрович был очень вежлив, я бы сказала, изысканно вежлив всегда и со всеми. Даже кошку Ажину он просил освободить стул, но не сгонял ее, и когда я удивилась этому, то он сказал: "Ведь она же женщина..."

Никогда не повышал голоса, не раздражался и не сердился, за очень редкими исключениями. Когда приезжие рассказывали ему о том, что они слышали о нем и об образе жизни у него в доме, и даже о таких выдумках, как его (Максимилиана Александровича) право "первой ночи" с приезжающими к нему, о том, что он ходит голый в венке из роз, что все живущие в доме одеваются в "полпижамы", кто в нижнюю часть, а кто в верхнюю, <...> и т. д. и т. п., - Максимилиан Александрович все это слушал с явным удовольствием и никогда ни слова не возражал, как будто все так и было.

Мне всегда казалось, что Максимилиан Александрович создал себе те качества, которые считал нужным иметь, и как бы сделал себе маску, которую и носил не снимая, пряча под ней свои подлинные чувства и мысли, которые не всегда совпадали с теми, какими он хотел, чтобы они были. Очень редко Максимилиан Александрович забывал об этой идеальной маске и нарушал созданный им образ, и это всегда в порыве сильных чувств, которых он не мог сдержать, и мне так казалось, что он сам себе не прощал этих порывов, нарушений созданного образа.

Однажды я была свидетельницей такой сцены на террасе, где обедало человек тридцать. Еще утром Александр Георгиевич Габрический показал мне рисунок, сделанный им с Марии Степановны, разговаривающей с каким-то татарином на вышке дома. Она сидела в очень характерной для нее свободно-гротескной позе, и нельзя было даже этот рисунок назвать карикатурой. "Тебе нравится?" - спросил Саша. "Да, очень похоже, очень хорошо". - "Ну, ты Марусе не говори, а то она обидится". За обедом Маруся обратилась к Саше, сидевшему почти против нее, и сказала: "Саша, покажи мне, какую это карикатуру ты на меня нарисовал?" Саша немедленно вынул из блокнота листок и протянул его Марусе. Макс наклонился к Марусе, и они вместе рассматривали рисунок. Вдруг Маруся громко сказала: "Какая гадость!" - и быстро разорвала рисунок. И тут же раздался крик боли, потому что Макс схватил ее руку и укусил ее, крикнув: "Как ты смела разорвать произведение искусства?!" Маруся вскочила из-за стола, понеслась наверх в кабинет, а за ней Максимилиан Александрович. Несколько минут мы все сидели молча, а потом сверху стали слышны спорящие голоса Макса и Маруси, а у нас поднялись бурные дебаты ¹.

У Марии Степановны Заболоцкой было трудное, тяжелое детство. Отец - поляк, квалифицированный рабочий, а мать - из староверческой семьи, которая ей не простила брака с чужим по вере человеком. Отец рано умер, и мать из милости пустили какие-то дальние родственники жить "в углах". Был брат Степан, но он ушел в беспризорники и где-то, видимо, пропал.

Мать была туберкулезная, и трудно ей давалась жизнь. Маруся обожала мать, и стала думать, как ей помочь, и решила, что если она отравится, то матери одной будет легче прожить. Марусю брала к себе какая-то добрая женщина-врач на побывке у нее, а Маруся исхитрилась и крала у нее яд. Когда ей показалось, что его хватит, чтобы отравиться, она забралась на чердак того дома, где жила, и отравилась. Кто-то услышал стоны, и ее отходили в больнице. Поразило всех, что самоубийство пыталась совершить девочка 12 лет, чтобы облегчить участь матери, и об этом случае было напечатано в газетах ².

Начальница нашей гимназии Мария Николаевна Стоюнина прочла в газете об этой девочке и поехала узнать, как и чем можно ей помочь. Она устроила Марусю жить в одной знакомой семье и стала готовить ее к поступлению в гимназию. Готовили ее бесплатно наши же учителя. К нам она поступила в 5-й класс уже хорошо подготовленной, была старше нас на два года и отличалась ярко выраженным характером и самостоятельностью своих мнений. Нам она нравилась, и мы завели с ней дружбу. Жила она тогда уже в пансионе Екатерины Ивановны Шмидт, где жило много девочек, учащихся старших классов. Мать Маруси умерла от туберкулеза еще до поступления ее в гимназию. К концу учебного года Маруся стала хворать, и вскоре мы узнали, что наша начальница отправила ее в Ялту, где она жила и училась. Мы писали ей письма и получали от нее.

Однажды приходит в класс наша одноклассница Лиза Лебедева, держит в руках письмо и со слезами читает, что пишет Маруся, а вот она и дописать письмо не смогла, и твердым почерком взрослого приписано, что Маруся скончалась тогда-то. Мы пришли в волнение, многие поплакали; а когда пришел батюшка на урок Закона божьего, мы ему сообщили, что умерла Заболоцкая. Он расспросил что и как и сказал, чтобы мы остались после уроков, что он отслужит панихиду. На панихиду пришло много учениц старших классов, знавших ее по пансиону, и мы остались всем классом. Пел гимназический хор, мы же дружно плакали.

Но дети есть дети, и постепенно все забывалось. Прошло недели две, и к нам в класс входит наша начальница и говорит, что Маруся шлет всем привет и цветы, что она провожала ее на поезд из Севастополя. Но тут мы все закричали: "Она ведь умерла! Мы панихиду отслужили!" Все это, то есть письмо от Маруси и т. д., было проделкой младшей сестры Лизы Лебедевой, но она в этом призналась не скоро,

Марусе мы писали письма ("Вот как хорошо, что ты не умерла, что ты жива..."), чем ее очень напугали. Вот говорят, что если отслужить панихиду по живому человеку, не зная, что он жив, то ему обеспечено долголетие. Маруся жива и сейчас, ей 83 года *, пережить ей пришлось немало, и не раз она была очень близка к смерти.

* Воспоминания Л. А. Аренс написаны в начале 70-х годов.

<...> В Коктебеле очень любили ставить шарады и затевали их, к ужасу Маруси, довольно часто, а у нее выворачивали весь гардероб в поисках нужного и делали изумительные костюмы из ничего. Рукава с буфами делались из двух трусиков, роскошная обстановка - из портьер и скатертей и т. д.

Помню шараду "Лампада", которая была разыграна как целое представление.

Первое - "Лампа" - было поставлено по пьесе "Синяя птица" Метерлинка. В кроватках лежали Тильтиль и Митиль, и они тушили лампу после длинного разговора о том, что они пойдут сейчас навестить бабушку и дедушку.

Второе - "Да" - было разыграно как венчание, где жениха и невесту водили вокруг аналоя, держали над ними венчальные короны, и священник в облачении (бог знает, из чего состряпанном) спрашивал их согласия на брак, и они по очереди отвечали: "Да".

А целое - "Лампада" - было сыграно как сцена в монастыре, где молится монахиня, но ее одолевают грешные мысли о том, что она обещала ему сделать лампадой знак в окне, и тогда он придет и возьмет, украдет ее из монастыря. Колебания монахини кончаются тем, что она берет лампаду и делает ею условный знак, и тогда в окно влезает очаровательный испанец (это была Мирэль, дочь Мариэтты Шагинян) и увлекает монахиню.

Ставились и живые картины, в которых иногда участвовали и Максимилиан Александрович и Мария Степановна. Я помню их в виде Филемона и Бавкиды ³, смотревших умильно друг на друга и отрывавших ягоды винограда от большой кисти, которую держал Максимилиан Александрович.

Ксения Эдуардовна рассказывала мне о шараде "Навуходоносор", где Максимилиан Александрович в заключительной сцене стоял на четвереньках и делал вид, что ест сено. Предание гласит, что этим кончил царь Навуходоносор.

В то лето [1925 года] в Коктебеле жили Михаил Булгаков с женой, Леонид Леонов, часто приезжал из Старого Крыма Александр Грин. По вечерам Булгаков читал свои вещи: "Собачье сердце", "Роковые яйца" и другие. <...>

Я не помню всех шарад, я не помню всех спектаклей, их было очень много. Но вот одна оперетта, "Саша-паша" ⁴, мне очень запомнилась, потому что я сама играла в ней одну из жен, "суфражистку", и пела отличные куплеты, сочиненные Гуной (Ксенией Павловной Девлет *), которая не только писала остроумные стихи, но еще, обладая прекрасным слухом, являлась из года в год на всех представлениях "оркестром", аккомпанируя всем на рояле и иногда с интересом ожидая, в какой тональности запоет стоящий на сцене "артист", и в случае чего моментально переключалась на то, что надо.

* К. П. Девлет (1890-1976) - преподаватель.

Пьесы не было, на всех репетициях все живо творилось и каждый раз углублялось и расширялось всякими деталями, а пьесу не писали, учили только стихи и куплеты. Принцип был такой: смысл спектакля ясен каждому участнику, и каждый делал возможно лучше то, что мог и умел, к чему подходил, а общую режиссуру вел Сергей Васильевич Шервинский, поэт, прозаик и переводчик.

Сашой-пашой был Саша Габричевский, и было семь женщин, желавших попасть к нему в гарем. [Среди них - и суфражистка.]

Я суфражистка, скажу я вам,

Я окна бью, курю, свищу,

Ни в чем мужчинам не спущу.

Я суфражистка, скажу я вам.

Одета я была в короткие брюки-гольф, белую рубашку, пиджачок и кепку и выходила с папиросой под бурный аккомпанемент рояля и всяких криков и шумов, издаваемых свободными в это время артистами.

Мужчина женщиной рожден,

Ей всем обязан он.

Так почему ж он наш господин?

Я подзабыла куплеты, а их было немало, и были относящиеся к тому, что гарем - подходящее место, чтобы в нем поднять восстание и развивать науку.

Была [в гареме и] "советская девчонка", певшая чудные куплеты на мотив "Ах, шарабан мой в красну клетку", другого она не могла бы спеть, потому что, вроде меня, петь не умела. Была "невинность", которая мечтала о детях, не совсем понимая, как они появляются на свет.

"Я была гимназисткой когда-то", - пела Наталья Михайловна Михайлова * томный, длинный вальс, и очень хорошо пела, обладая слухом, кое-каким голосом и красивой внешностью. Она же исполняла роль влюбленной в Сашу-пашу и хорошо, с огоньком, пела куплеты: "Саша-паша, я пред тобой стою, едва дыша. Твой взор, твой взор ловлю, как светлый метеор".

* H. M. Михайлова (1883-1972) - ленинградский адвокат.

Восточную женщину играла и танцевала бывшая балерина Зинаида Ивановна Елгаштина. "Цветную" женщину играла Наталья Алексеевна Габричевская, которая и увлекала своего мужа, Сашу-пашу, и они танцевали очаровательный танец любви.

Начиналось все это представление с того, что с "палубы" (так и назывался потом этот балкон) корабля сходили иностранцы, и им гид показывал Коктебель и рассказывал о всех знаменитостях, живущих в нем. Англичанина мистера Хью с большим шиком и в интересном мужском костюме играла художница Елизавета Сергеевна Кругликова.

Зрителей было очень много, не менее 300-400 человек. Пришли почти все из домов отдыха, в те времена немногочисленных и сравнительно малолюдных, да у нас в домах жило больше ста человек. Сидели немногие, а остальные стояли. Все происходило на воздухе, где делалась временная сцена-подмостки между двух домов.

Когда готовилось наше представление, мы заранее решили, что есть такие эффектные места, что без аплодисментов не пройдут, а на спектакле все зрители молчали и тишина была необыкновенная. В антракте я пробралась к знакомым и спрашиваю: "Почему нет аплодисментов, отчего так тихо?" А они отвечают: "Так интересно, что боимся слово пропустить!" Правда, потом стали бурно реагировать, и мне, в частности, так аплодировали, что я повторила последний куплет, сразу забыв от волнения все предыдущие.

Таким образом получались и прозвища, которые оставались за людьми на долгие годы, если не навсегда. Была Валькирия (по живым картинам, где она ее изображала)*, а сын ее звался "Трюфель" после того, как был изображен в этом виде. "Психур" - соединение Психеи и Амура. Это прозвище получил очень красивый молодой профессор Жинкин **. "Монгол" - Николай Григорьевич Хлопин ***. "Казуары", "Изюмка", "Примус" и т. д.

* Валькирия - прозвище Валентины Павловны Остроумовой, жены писателя Льва Евгеньевича Остроумова.

** Профессор-философ.

*** Гистолог

Сам Максимилиан Александрович не принимал участия в больших постановках на его именинах 17 августа - это была, так сказать, кульминация летнего сезона. Но он обожал всякие такие развлечения и с наслаждением их смотрел. Максимилиан Александрович не обладал музыкальным слухом и присутствовал на вечерах какого-либо пианиста или певца по обязанности хозяина. А любил он устраивать чтения, состязания в сочинении буриме, стихов на разные заданные темы и т. д. Сам читал свои стихи и другое, как, например, монографию о художнике Сурикове, статьи об искусстве и т. д. Читали свои произведения отдыхавшие у него в доме поэты и прозаики. А иногда молодежь просто затевала танцы, и этому тоже никто не мешал, так же как стихийно возникавшему самодеятельному оркестру, в котором "играла и звучала" вся посуда, взятая из кухни, а солисты выступали на гребенках, сходивших за скрипки и виолончели, и достигали большого искусства, а весь оркестр - большой слаженности.

Каждый вечер был занят чем-то новым, и жить среди скопления высокоинтеллигентных людей было необыкновенно интересно и очень много мне дало. На всю жизнь осталось знакомство и дружба с такими людьми, как Анна Петровна Остроумова-Лебедева, Елизавета Сергеевна Кругликова, Зоя Петровна Лодий, Габричевские и многие другие.

Иногда устраивались очень интересные прогулки под руководством Максимилиана Александровича, великолепно знавшего все окрестности, историю Крыма и т. д. Я вообще не знала отрасли знания, в которой Максимилиан Александрович ничего бы не понимал. Он был необыкновенно широко образован и начитан. У него был несколько склонный к парадоксальности острый и блестящий ум.

Как-то Максимилиан Александрович организовал прогулку в Каньоны и повел нас сам, идя впереди с посохом в руке и в своей белой одежде напоминая апостола. За ним шла, не преувеличивая, сотня людей всех возрастов и полов, то есть буквально все, и стар, и мал, пошли, а в домах остались только те, кто готовил пищу на ужин.

Максимилиан Александрович не раз возглавлял походы в Старый Крым, на Карадаг, и всегда очень интересно рассказывал о прошлом Крыма, которое блестяще знал, так же как и все дороги и тропинки.

Ходить Максимилиан Александрович очень любил. Он ежедневно гулял по нескольку часов или совсем один, или с кем-либо из интересных ему для собеседования людей. <...>

У Максимилиана Александровича была очень хорошая библиотека на русском и французском языках. Если кто-либо просил у него что-нибудь "почитать", то он отсылал в общую библиотеку, составленную из книг, оставленных и подаренных уезжающими. Но если кто-либо просил его дать прочесть что-либо по какому-то определенному вопросу, то он очень внимательно подбирал нужное и охотно давал читать. <...>

В 1929 году у Максимилиана Александровича был удар ⁵, то есть кровоизлияние в мозг, но оно как будто совсем рассосалось.

Я приехала в 1932 году и не сразу заметила перемену в Максимилиане Александровиче, а он, видимо, потерял дар творчества и даже рисовать стал, разграфляя лист бумаги на 4, 6 или 8 рисунков-акварелей и делая их трафаретно, сначала в одну сторону, а потом в другую. А раньше ведь Максимилиан Александрович ходил гулять и смотрел вокруг, а рисовал по памяти всегда разное и часто говорил, что ему рисунки подсказывают камни. И все его акварели были какие-то свои, особенные и неповторимые.

В 1927 году в Ленинграде устраивалась выставка акварелей М. А. Волошина. Максимилиан Александрович и Маруся приехали в Ленинград и остановились у меня. (А у меня была отдельная квартира из двух комнат на Невском проспекте, 84, во дворе, на втором этаже. Не очень светлая, без телефона и ванной, но зато в центре.)

Я много раз бывала на Фонтанке, в помещении Клуба журналистов, где и открылась выставка и где я помогала ее устраивать. С выставки в подарок от Максимилиана Александровича я получила очень хорошую акварель по своему выбору, и она висела у меня в большой комнате, но пропала в 1941 году, когда я была арестована и отправлена в Сибирь ⁶.

Когда и как в 1932 году заболел Максимилиан Александрович, я не помню. Знаю только, что у него началось ползучее воспаление легких, что врачи вводили ему ежедневно камфару, а Максимилиан Александрович всегда благодарил за укол и поражал всех вежливостью и исполнительностью. Болезнь тянулась и затягивалась. Максимилиан Александрович как-то слабел, за ним нужен был уход. Он не мог лежать, потому что задыхался, и лежал в кресле. Маруся сбилась с ног, страшно волновалась и уставала, и решили ввести дежурства живущих в доме, как по ночам, так и днем, в помощь Марусе. Я видела, что Максимилиан Александрович не сопротивляется болезни, что он не хочет жить. Когда приехал из Феодосии его друг художник Богаевский, то Максимилиан Александрович захотел остаться с ним наедине и явно с ним прощался.

Творчество ушло, и жить Максимилиану Александровичу было незачем. <...>

Я как-то дежурила у Максимилиана Александровича ночью, и он вдруг спросил меня: "Скажи, Лида, на какую букву легче дышать?" Нам запрещалось с ним разговаривать, и я, удивленная его вопросом, подумав немного, ответила: "Не знаю". Прошло, наверное, около получаса, когда Максимилиан Александрович вдруг сказал: "На букву И". Сразу я даже не поняла, а потом сообразила, что он передышал на весь алфавит и сделал вывод.

Умер Максимилиан Александрович 11 августа 1932 года и был положен на стол в столовой. Сразу же послали в Феодосию за льдом, и он был кругом им обложен. Стояла жара, и решили хоронить 12-го, на другой день.

Маруся была вне себя и то падала на пол, раскинув руки крестом, и голосила, как простая баба, причитая: "На кого ты меня оставил, зачем покинул" и т. д., то лежала часами молча, то была окружена людьми, то прогоняла всех... Был создан комитет по организации похорон, и все быстро и четко делалось.

После смерти Максимилиана Александровича в доме наступила какая-то странная и жуткая тишина, все сидели по своим углам

Я поднималась к себе на чердак уже под вечер, и вдруг выходит на лестницу Маруся и говорит мне: "Иди помогать формовщику снять с Макса маску" ⁷. Я пошла. Темно, электричества не было. Зажгли фонарь "летучая мышь", и его держала дрожащими руками Александра Михайловна Миклашевская *. Маруся бросилась лицом вниз на кушетку в углу, а я стояла рядом с формовщиком и делала все по его указаниям. Надо было смазать вазелином брови, усы, бороду и края лица у волос и трогать лицо, все время трогать его. Потом был разведен гипс, и начали заливать лицо ровным слоем, с носа на бока. Когда формовщик сказал, что можно снимать маску, то снять ее было нельзя из-за того, что многие волоски из бороды и усов все же попали в гипс и тянулись за маской, не давая ее снять. Лицо разогрелось под гипсом, стали открываться глаза и рот, лицо стало теплое и мягкое. Я занервничала и говорю формовщику, что возьму ножницы и буду подстригать те волосы, что попали в гипс. От этой "летучей мыши" плохо все видно, бегают тени, и как-то жутко делается. Я храбро стала стричь все, что держало маску, и мы быстро справились тогда с этим делом. Маруся не раз хотела подойти, но я ее не пускала и уговаривала не мешать нам, а тихо лежать в отдалении. Признаться, я устала, как-то нервы измучились, и обрадовалась, когда мы всё закончили и убрали. Была уже ночь, и я ушла к себе на чердак.

* Жена композитора и дирижера И. С. Миклашевского.

Я не видела маски, но слышала, что она плохо вышла.

На другой день похороны были назначены на 6 часов вечера. Поставили гроб на телегу, запряженную одной лошадью. Все мы и масса народу из всех домов отдыха и вся деревня пошли огромной толпой на верх горы, где сам Максимилиан Александрович выбрал себе место для могилы. Лошадь не могла довезти до самого верха горы, и тогда мужчины подняли гроб и понесли его и поставили у вырытой могилы.

Солнце садилось и освещало лицо Максимилиана Александровича в гробу, и Марусю, и всех, кто стоял кругом, и всю огромную толпу, и чудесный вид оттуда. Все ждали, кто и что скажет или что будет. А прочли всего два стихотворения, одно Максимилиана Александровича Волошина "Коктебель", а второе Баратынского - и больше ничего. <...> Я стояла рядом с Марусей, пока засыпали могилу, а потом отошла, и было так тяжело и грустно, что я, горько плача, побежала с горы вниз...

Николай Чуковский

ИЗ КНИГИ "ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ"

<...> Я снова приехал в Коктебель через восемь лет после первого моего посещения - в июле 1932 года. Ехал я на этот раз один, без жены, и не в гости к Максу, а по путевке в дом отдыха Литфонда. К тому времени дом Макса был уже домом Литфонда - за Волошиным оставался только второй этаж, где помещалась мастерская Макса. Все это произошло по воле самих Волошиных. Соседний дом, дача Юнга, тоже принадлежал теперь Литфонду. Обоими этими домами распоряжалось Московское отделение Литфонда. У Литфонда был еще и третий дом в Коктебеле - бывшая дача Манасеиной. Этой дачей распоряжалось Ленинградское отделение Литфонда, и я как ленинградец поселен был в ней.

Когда я проезжал через Москву, кто-то, кажется, Иван Катаев *, попросил меня передать Максу, что его стихи идут в одном из ближайших номеров "Нового мира" ¹. Таким образом, я вез в Коктебель радостную для Макса весть. За последние годы Макс писал мало, и речь шла о тех самых стихах, которые я слышал в начале двадцатых годов. Они все еще не были напечатаны. Постоянная жизнь в Коктебеле, вдали от литературных центров, мешала стареющему Максу завязать связи с крепнувшей молодой советской литературой. За восемь лет, с 1924 года по 1932-й, интеллигенция прошла огромный путь развития, а Макс, у которого, безусловно, были все данные, чтобы принять в этом развитии участие, остался в стороне, законсервированный среди коктебельских гор и пляжей.

* Катаев Иван Иванович (1902-1939) - писатель.

Приехав в Коктебель, я сразу понял, что он тяжело болен. За несколько дней до моего приезда у него был удар. Я поспешил к нему.

Макс, необычайно толстый, расползшийся, сидел в соломенном кресле. Дышал он громко. Он заговорил со мной, но слов его я не понял - после удара он стал говорить невнятно. Одна только Марья Степановна понимала его и в течение всей нашей беседы служила нам как бы переводчиком.

При всем том он был в полном сознании. Когда я сказал ему, что стихи его пойдут в "Новом мире", лицо его порозовело от радости. Снова и снова почти нечленораздельными звуками просил он меня повторять привезенную мною новость.

Через несколько дней у него был второй удар, и он умер ².

Он лежал в саду перед своим домом в раскрытом гробу Гроб казался почти квадратным - так широк и толст был Макс. Лицо у него было спокойное и доброе, - седая борода прикрывала грудь. Мы узнали, что он завещал похоронить себя на высоком холме над морем, откуда открывался вид на всю коктебельскую долину ³. Гроб поставили на телегу, и маленькая процессия потянулась через накаленную солнцем степь. До подножия холма было километра три, но мы сделали гораздо больший путь, так как обогнули холм кругом - с той стороны подъем на холм был легче. И все же лошадь на холм подняться не могла, и метров двести вверх нам пришлось нести гроб на руках.

Это оказалось очень трудным делом. Макс в гробу был удивительно тяжел, а мужчин среди провожающих оказалось только пятеро - Габричевский, чтец Артоболевский, писатель Георгий Петрович Шторм и я. Кто был пятый, я забыл. Солнце жгло немилосердно, и, добравшись до вершины, мы были еле живы от усталости.

Отсюда мы увидели голубовато-лиловые горы и мысы, окаймленные белой пеной прибоя, и всю просторную, налитую воздухом впадину коктебельской долины, и далекий дом Волошиных с деревянной башенкой, и даже дельфинов, движущихся цепочкой через бухту. Знойный воздух звенел от треска цикад в сухой траве. Могильщики уже вырыли яму, гроб закрыли крышкой и опустили в светло-рыжую сухую глину. Чтец Артоболевский, высокий, худой, в черном городском пиджачном костюме, прочел над могилой стихотворенье Баратынского "На смерть Гёте":

Предстала, и старец великий смежил

Орлиные очи в покое;

Почил безмятежно, зане совершил

В пределе земном всё земное!

Над дивной могилой не плачь, не жалей,

Что гения череп - наследье червей...

И мы поплелись вниз с холма.

<...> И плывет дом Макса через время, как кораблик, - с ветхой деревянной "вышкой", с ветшающими лестницами, балконами, перилами. Кругом кипит уже совсем другая жизнь - строятся новые дома, растут новые люди, открываются новые санатории и дома отдыха, бегут автомобили по новому шоссе, соединяющему Феодосию с Ялтой. И литература давно уже новая. И в нижнем этаже, принадлежащем Литфонду, сменяются все новые и новые жильцы. А мастерская Макса все такая же - блестят корешки книг, стоит гипсовая голова египетской богини Таиах, пахнет пылью, старым деревом, рассохшимся на солнце. А за окнами мастерской - то, что гораздо неизменнее, чем она сама: море. <...>

Комментарии

При обращении к собранным в этой книге воспоминаниям возникает необходимость в дополнительных уточнениях и развернутых пояснениях к ним. Вот почему специальный раздел книги отводится комментариям. Подготавливая их, составители учитывали, однако, и такой немаловажный, на их взгляд, момент: при чтении воспоминаний не должна нарушаться целостность их восприятия. С этой целью вводятся подстрочные сноски, в которых даются необходимые уточнения: краткие сведения о лицах, упоминаемых мемуаристами, о географических названиях, объяснения отдельных реалий, переводы иностранных слов и текстов.

Не комментируются факты и имена, сведения о которых содержатся в справочных изданиях, рассчитанных на широкого читателя. При ссылках на архивные источники в тексте комментариев сделаны следующие сокращения:

ГПБ - Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина, Отдел рукописей. Ленинград.

ДМВ - Дом-музей М. А. Волошин в Коктебеле, архив.

ИРЛИ - Институт русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский дом), Отдел рукописей. Ленинград. (Все публикуемые и упоминаемые составителями материалы, хранящиеся в Отделе рукописей ИРЛИ, - из фонда М. А. Волошина - ф. 562.)

ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства. Москва.

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН

Автобиография ["по семилетьям"]

Написана Волошиным в 1925 году, в связи с 30-летием его литературной деятельности (первая публикация поэта в печати - в 1895 г.). Оригинал - в ИРЛИ.

¹ Отен Максимилиана Волошина - Александр Максимович (1838-1881) - коллежский советник; дед со стороны отца - Максим Яковлевич (?-ок. 1890). Мать - Елена Оттобальдовна (1850-1923), урожденная Глазер, - ее отец, Оттобальд Андреевич (1809-1873) - инженер-подполковник; ее мать - Надежда Григорьевна (урожд. Зоммер, 1823-1908). В недатированном письме к М. В. Сабашниковой (по контексту - 13 марта 1906 г.) Волошин писал: "Отец мой никогда предводит[елем] дворянства не был. А был сперва мировым посредником, а потом членом суда в Киеве. У деда было большое имение в Киевск[ой] губерн[ии], а кто он был, не знаю, и вообще родствен[ников] моего отца совсем не знаю. <...> Дед по матери был инженером и начальником телеграф[ного] округа (что-то важное). Его отец был синдик (не знаю, что это значит) в каком[-то] остзейском городе - не то [в] Риге, не то [в] Либаве. А отец бабушки делал Итальянск[ий] поход с Суворовым, а его отец был чьим-то лейб-медиком - не то Елизав[еты] Петр[овны], не то Ан[ны] Иоанновны] (мама перепутала)" (ИРЛИ).

В "Формулярном списке о службе и достоинстве Житомирского телеграфного отделения инженер-подполковника Глазера" (1862 г.) указано, что он - "сын ратсгера и синдика г[орода] Валка, уроженец Лифляндской губернии" (ДМВ). Синдик - должностное лицо, ведущее судебные дела какого-нибудь учреждения или города. Впоследствии Волошин писал о своем прапрадеде со стороны матери: "Прапрадед - Зоммер, лейб-медик, приехал в Россию при Анне Иоанновне" (ИРЛИ).

²Имеется в виду Крымская война 1855-1856 годов, когда Севастополь был сильно разрушен.

³Начало работы В. И. Сурикова над картиной "Боярыня Морозова" относится к 1881 году. Суриков жил в это время в Москве на Долгоруковской улице.

⁴ 1 марта 1881 года народовольцами был убит Александр II.

⁵ Никандр Васильевич Туркин (1863-1919) - журналист

⁶ Частная гимназия Л. И. Поливанова (1838-1899) находилась на Пречистенке (дом Пегова) - ныне ул. Кропоткинская, 32. В этой гимназии учились В. Я. Брюсов, Б. Н. Бугаев (Андрей Белый). Впоследствии Волошин вспоминал: "В Поливановской гимназии (в Москве) читал товарищам свои стихи, очень ими одобряемые" (Первые литературные шаги. Автобиографии современных русских писателей. Собрал Ф. Ф. Фидлер. М., 1911. С. 166).

Первая казенная гимназия находилась на углу Волхонки и Пречистенского бульвара, в собственном доме (ныне - ул. Волхонка, 18, Институт русского языка АН СССР).

⁷ Коктебель - деревня в Восточном Крыму, между Феодосией и Судаком, где в то время жили в основном болгары. Близ нее в конце 80-х годов XIX века возник на берегу моря курортный поселок того же названия (см. в кн.: Планерское-Коктебель. Сост. В. Купченко. Симферополь, 1975). Переезду Волошина с матерью в Коктебель способствовал московский врач Павел Павлович фон Теш (1842-1908), также переселившийся туда.

⁸ Киммерия - так Волошин называет Восточный Крым, где некогда (две тысячи лет до нашей эры) жили киммерийцы. Мысли об "историческом пейзаже" изложены Волошиным в статье "Константин Богаевский" ("Аполлон". Спб., 1912. N 6).

⁹В Ташкенте Волошин прочел работу Ницше "По ту сторону добра и зла" и, по его словам, "был совсем ошеломлен". В письме к своему другу А. М. Пешковскому (от 11-12 января 1901 г.) он особенно рекомендовал ему главы из этой работы: "Народы и цивилизация" и "К происхождению морали" (ИРЛИ).

¹⁰ В одном из вариантов автобиографии, писавшейся в 20-е годы, Волошин писал: "Доживался последний год постылого XIX века: 1900 год был годом "Трех разговоров" Владимира Соловьева и его "Письма о конце Всемирной Истории", годом Боксерского восстания в Китае, годом, когда явственно стали прорастать побеги новой культурной эпохи, когда в разных концах России несколько русских мальчиков, ставших потом поэтами и носителями ее духа, явственно и конкретно переживали сдвиги времен. То же, что Блок в Шахматовских болотах, а Белый у стен Новодевичьего монастыря, я по-своему переживал в те же дни в степях и пустынях Туркестана, где водил караваны верблюдов" (ИРЛИ).

¹¹ В пятом номере издававшегося в Москве журнала "Русская мысль" за 1900 год была напечатана статья Волошина "В защиту Гауптмана. По поводу переводов г. Бальмонта". ¹² Штейнер Рудольф (1861-1925) - немецкий религиозный философ, основатель Антропософского общества.

¹³ Впечатления от 9 января 1905 г. нашли отражение в статье Волошина "Кровавая неделя в Санкт-Петербурге", появившейся на французском языке в Париже ("L'Europйen courrier". 1905. N 167. 11 февраля).

¹⁴ Первая книга стихов Волошина ("Стихотворения". 1900-1910") вышла в Москве 27 февраля 1910 г. в издательстве С. А. Соколова "Гриф".

¹⁵ Гётеанум (иначе - Иоганнес-Бау) - своего рода храм антропософов (со сценой для постановки мистерий).

¹⁶ "Anno Mundi Ardentis. 1915" * вышла из печати весной 1916 года, в издательстве М. О. Цетлина "Зерна" в Москве.

* В год пылающего мира 1915 (лат.).

¹⁷ В 1920 году в лекции "Россия распятая" Волошин так рассказывает об этом: "Февраль 1917 года застал меня в Москве. Москва переживала петербургские события радостно и с энтузиазмом. Здесь с еще большим увлечением и с большим правом торжествовали "бескровную революцию", как было принято выражаться в те дни. <...> На Красной площади был назначен революционный парад в честь Торжества Революции. Таяло. Москву развезло. По мокрому снегу под Кремлевскими стенами проходили войска и группы демонстрантов. На красных плакатах впервые в этот день появились слова "Без аннексий и контрибуций". Благодаря отсутствию полиции, в Москву из окрестных деревень собралось множество слепцов, которые, расположившись по папертям и по ступеням Лобного места, заунывными голосами пели древнерусские стихи о Голубиной Книге и об Алексии Человеке Божьем. Торжествующая толпа с красными кокардами проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. Но для меня <...> эти запевки, от которых веяло всей русской стариной, звучали заклятиями. От них разверзалось время, проваливалась современность и революция и оставались только Кремлевские стены, черная московская толпа да красные кумачовые пятна, которые казались кровью, проступившей из-под этих вещих камней Красной площади, обагренных кровью Всея Руси. И тут внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени" (ИРЛИ).

¹⁸ Книга "Демоны глухонемые" издана в Харькове в начале 1919 года; поэма "Протопоп Аввакум" вошла в эту книгу.

¹⁹ О том, как воспринимал Волошин понятие "партийности", см. в предисловии Л. Озерова (с. 13-14).

²⁰Так первоначально называлось стихотворение Волошина "Мир" ("С Россией кончено... На последях..."), написанное 23 ноября 1917 г. Оно включено Волошиным в цикл "Пути России".

²¹Цикл Волошина "Путями Каина" был частично опубликован в сборниках "Недра" (кн. 2. М., 1923; кн. 5. М., 1924). В 1925 году в "Недрах" (кн. 6) были напечатаны фрагменты из поэмы "Россия".

²²В выставке "Мир искусства" Волошин участвовал в 1916 году, в выставке общества художников "Жар-цвет" - в 1924 году.

²³ЦЕКУБУ - Центральная комиссия по улучшению быта ученых, учреждена в 1921 году.

²⁴ Кошелев Николай Андреевич (1840-1918) - живописец. Местонахождение написанного им портрета Волошина неизвестно.

²⁵Слевинский Владислав (1854-1918) - польский живописец. Портрет Волошина 1904 г.

²⁶Якимченко Александр Георгиевич (1887-1928) - художник.

²⁷ Харт Вайолет (в замужестве Полунина) - английская художница. Сохранился также портрет Волошина ее работы маслом (1907 г., не закончен).

²⁸ Виттиг Эдвард (1879-1941) - польский скульптор. Бюст Волошина его работы установлен в сквере на бульваре Эксельман в Париже.

²⁹ Зак Евгений Савельевич (1884-1926) - художник. Местонахождение портрета неизвестно.

³⁰Баруздина Варвара Матвеевна (1862-1941) - художница.

³¹Бобрицкий Владимир Васильевич (1898-?). Существует еще один портрет Волошина его работы (бумага, тушь).

³²Мане-Кац (Мане Лазаревич Кац, 1894-1962) - художник. Портрет выполнен пастелью.

³³Хрустачев Николай Иванович (1883-1962) - художник.

³⁴Костенко Константин Евтихиевич (1879-1956) - художник, написал не менее четырех портретов Волошина.

³⁵Верейский Георгий Семенович (1886-1962) - художник. Известны три портрета Волошина его работы (все - 1924 года).

³⁶Работы Волошина-критика, составившие четыре книги его "Ликов творчества", изданы в серии "Литературные памятники" (Волошин Максимилиан. Лики творчества. Л., Наука, 1988).

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН

Автобиография

Время написания этой автобиографии, по-видимому, - начало 1925 года. В отличие от автобиографии "по семилетьям", здесь Волошин больше внимания уделяет мировоззренческим вопросам.

Оригинал - в ЦГАЛИ (ф. 102, оп. 1, ед. хр. 13).

¹Святой Иероним (330-419) - один из учителей католической церкви, богослов.

²Костомаров Николай Иванович (1817-1885) - историк, этнограф, писатель. Упоминаний о Матвее Волошине в его трудах пока не обнаружено.

³ Точнее - Кириенко-Волошинов Д