Чехов Михаил Павлович - С. М. Чехов. О семье Чеховых

тупит как раз наоборот. Как бы ни было, дело это нелегкое, помоги тебе бог, а советы мои едва ли могут оказать тебе какую-либо помощь. Служа у Суворина, имей в виду каждый день, что разойтись с ним очень не трудно, и потому имей наготове казенное место или будь присяжным поверенным.

   У Суворина есть хороший человек - это Тычинкин, по крайней мере, был хорошим человеком. Сыновья его, т. е. Суворина, ничтожные люди во всех смыслах, Анна Ивановна тоже стала мелкой...

   Будь здоров и благополучен. Напиши мне, как и что. Ольге Германовне и детям в Петербурге будет хорошо, лучше, чем в Ярославле. Напиши подробности, буде они уже есть. Мать здорова. Твой А. Чехов" {Письмо от 22 февраля 1901 г.}.

   Обдумав свое положение, Михаил Павлович рассказал все брату в письме, в котором чувствуется просьба дать совет в трудную минуту. Начало этого письма почти совпадает с текстом последнего письма Михаила Павловича Суворину: "Дорогой Антуан... Что со мной случилось в Петербурге, ты можешь судить из следующего моего письма к Суворину, которое приведу приблизительно".

   Далее следует пересказ письма к Суворину.

   "Ты легко поймешь, дорогой Антуан, - продолжал Михаил Павлович, - мое настроение, с каким я возвращался в Ярославль. Петербург мне опротивел... Впереди тоже ничего не оставалось... а что касается службы, то заварилась такая путаница, что один ужас. С генералом пошли серьезные нелады, очевидно, ему понадобилось мое место для любимца из податных инспекторов, с которым он ведет компанию, пьет водку и играет на бильярде. Эти нелады, собственно говоря, и двинули меня в Питер хлопотать о месте в управляющие. Тогда была свободна Гродна. Я явился, конечно, к Суворину... (он.- С. Ч.) предложил мне 200 р. в месяц и аванс... я согласился даже бросить службу. Красивый Петербург, электрический свет и прочее помогли этому. Я вернулся в Ярославль, полный радостных надежд начать новую жизнь, но здесь ожидал меня сюрприз. Генерал подумал, что я поехал в Питер жаловаться на него и, ничего не зная о моем соглашении с Сувориным, сообщил мне, что по его представлению директор департамента предлагает мне или немедленно выйти в отставку, или же переселиться на ту же должность в Чернигов. Как на причину этого он указал на то, что я не веду компании с чиновниками и выказываю им мое явное недоброжелательство тем, что не бываю там, где бывают они. Это показалось мне настолько мелким, что не хотелось вступать в пререкания. Я плюнул на все и решил немедленно переезжать в Петербург... Скоро распродал свою мебель, сдал квартиру и, уезжая в Питер, объявил в Палате, что не возвращусь. Что случилось со мной в Петербурге, ты знаешь уже по началу этого письма. Видя, что деваться некуда, я отправился в департамент, чтобы реабилитировать себя в глазах директора. Каково же было мое удивление, когда директор мне сказал, что об отставке и о Чернигове Кропотов все мне наврал... Директору известны отношения моего принципала ко мне, он находит, что оставаться мне в Ярославле неудобно, так как министерство всегда предпочтет старшего младшему, но что... он, директор, предоставляет мне право перевестись куда я пожелаю, для чего я должен списаться с коллегами.

   Таким образом я возвратился в Ярославль еще в худшем положении, чем уехал из него. Объяснившись с генералом, я тотчас же написал начальнику отделения {Николаю Николаевичу Соловьеву, служившему в это время в Вологде начальником отделения.} одной из соседних губерний письмо, в котором прошу его поменяться со мной местами. Ответа от него еще не получал и, если он откажется, обращусь в Новочеркасск и Симферополь, - все-таки это лучше Чернигова. Не правда ли, какая все это скучная чепуха?

   Затем пришло письмо от тебя, которое произвело на меня глубокое впечатление и я поблагодарил судьбу, что не остался у Суворина.

   Как вдруг сегодня ночью получаю от Суворина телеграмму в ответ на мое, приведенное выше, письмо.

   Ну, что тут делать? После твоего письма я, конечно, ни за какие коврижки на службу... (к Суворину. - С. Ч.) не пойду. Но не ехать - будто бы неловко, а ехать - значит, соглашаться. Я совершенно не сомневаюсь в искренном расположении ко мне Суворина... и думаю, что то, что случилось, случилось как-то стихийно, само собою. Поэтому мне жаль было обидеть старика резким отказом. Сегодня к тому же его 25-летний юбилей. Я подумал и послал ему такую телеграмму: "К сожалению, сейчас приехать не могу. Приеду первой возможности. От души поздравляю, желаю счастья". Думаю, что этот ответ, не сжигая кораблей, даст и мне, и старику некоторое время, а там видно будет. Но, повторяю, служить у него я не буду, в особенности после твоего письма. А если бы и согласился, то в какое же дурацкое положение я поставлю своего коллегу и сам себя, если вдруг он пожелает переселиться в Ярославль!

   Просто голова идет кругом! Да, брат Антуанчик. У каждого человека бывают свои испытания. Конечно, все образуется, все устроится, но, не скоро, с младенцами ужасно страшно за будущее. И, хоть не хотел, а понял я то, что твой Иванов говорит твоему же доктору Львову: запритесь в свою раковину и работайте богом данное вам дело, не мудрствуя лукаво. Я вот захотел вылезти из моей раковины, и вышла ерунда. Ты - писатель, я - чиновник, третий - г... чист, таково вероятно предопределение судьбы. Конечно, если б я тогда пошел прямо к Суворину и на чистоту объяснился с ним, то весьма возможно, что теперь я уже жил бы в Петербурге и не было бы необходимости во всех этих письмах и телеграммах. Впрочем, я и представить себе не могу, что бы тогда со мной было по прочтении твоего письма!

   Во всяком случае все эти дни настроение мое не из важных и не будь бы солнца, не делай бы таких серьезных шагов весна, было бы еще скучнее. Но нигде, брат, весна с ее творчеством, с ее лирикой, не чувствуется так сильно, как в провинциальных городах! Эти лужи, эти потоки, эти тропинки, эта суета воробьев, это розовенькое личико Женьки, целый день проводящей на дворе, и желания, желания, желания! И как далек от этого огромный Петербург, с его туманом, оранжевым солнцем, грязным снегом! Впрочем, быть может, это предубеждение...

   Поклон матери. Дети здоровы и спят отлично.

   Голубчик, пиши. Умоляю тебя, пиши почаще и побольше. Твой Мишель.

   Выпросил у покупателей позволения подержать вещи у себя еще месяц, а от квартиры наниматель, слава богу, отказался. Кажется, начинают мои дела устраиваться, по крайней мере, еще на месяц. Поэтому пиши на прежний адрес" {Письмо от 28 февраля 1901 г. Архив автора.}.

   Само собою разумеется, Михаил Павлович растерялся в результате создавшейся ситуации, но к его чести должно быть сказано, что, когда грубый хозяйчик обошелся с ним недостойно, он не устрашился того, что с женою и двумя малыми детьми может остаться без заработка или вынужден будет перевестись в самую глушь. Ведь в ту пору в Чернигов не было железной дороги!

   Горячо интересуясь судьбою брата, Антон Павлович запросил Марию Павловну: "Напиши, что тебе известно про Мишу, его переход в "Новое время" {Письмо от 2 марта 1901 г.} .

   Приводим ответные строки Марии Павловны: "Миша давно мне не писал. Последнее письмо я получила 16 февраля. Он пишет, что Суворин предложил ему место... Привожу выдержку из его письма: "Я буду служить у Суворина, работать по любимому мною ремеслу, писать и переводить, и тем временем припишусь в помощники присяжного поверенного и буду адвокатом. Ты не поверишь, я поэтизирую, как институтка, хотя, конечно, ввиду случайностей, у меня сжимается сердце..." и т. д. Я, конечно, его ободрила, сослалась на его молодость, что в случае неудачи он успеет выбраться из трудного положения, жена его тоже молода еще. Правда, ведь трудно быть чиновником?

   А вот что он поступил в редакцию "Нового времени", для теперешнего положения дел, кажется, не совсем хорошо.

   "Новое время" не пользуется хорошей репутацией. Впрочем, не знаю этого. Знаю только то, что, верно, судьба мальчикам из нашей семьи заниматься литературой, но не быть чиновниками" {Письмо от 8 марта 1901 г. М. П. Чехова. Письмо к брату А. П. Чехову, стр. 175-176.}.

   На письмо Михаила Павловича от 28 февраля Антон Павлович сразу же ответил:

   "Милый Мишель, то, что говорит мой Иванов доктору Львову, говорит человек утомленный, поношенный; напротив, человек должен постоянно, если не вылезать, то выглядывать из своей раковины, и должен он мудрствовать всю жизнь, иначе то уже будет не жизнь, а житие. Против жизни в Петербурге я ничего не имею, это хороший город, к нему легко привыкнуть, как к Москве; вопрос же в том, где служить. Я в письме своем был против Суворинской газеты; там можно печатать только беллетристику, да и то держась в стороне. Служить же в типографии - это другое дело, типография у него очень хорошая во всех смыслах. Но лучше бы всего иметь в Питере какое-нибудь место, в каком-нибудь департаменте и по вечерам заниматься литературой, Кропотов груб, но имей в виду, что Суворин еще грубее, и служить только у него одного - это хуже гораздо, чем служить в Чернигове или Бобруйске... А вот так бы: до обеда где-нибудь в департаменте, а вечером у него в типографии (на манер Тычинкина, учителя гимназии) - эдак было бы хорошо... Будь здоров; все устроится, конечно, и все будет благополучно... Твой А. Чехов.

   Если есть свободное время, то пиши мне, я буду отвечать" {Письмо от 5 марта 1901 г.}.

   Как видно, Антон Павлович оказывал растерявшемуся брату большую моральную поддержку. Самое главное в этом письме - слова о суворинской газете, что "там можно печатать только беллетристику, да и то держась в стороне". Этими словами Антон Павлович своеобразно "разрешил" брату Михаилу печатать в суворинской газете свои беллетристические произведения, но не касаться направления газеты.

   Предполагая, что переезд Михаила Павловича в Петербург расстроился совсем, Антон Павлович писал сестре в Москву из Ялты: "Миша, по-видимому, передумал и остается, только хочет перейти в другой город. Я писал ему откровенно свое мнение насчет "Нового времени" и, по-видимому, моя нотация принесла добрый плод" {Письмо от 13 марта 1901 г.}.

   В те дни, когда между братьями и сестрой велась эта переписка, в стране совершались грозные события. 4-е марта 1901 года вписалось в историю царской России, как один из черных дней, покрытых позором.

   Утром этого дня в Петербурге, на площади Казанского собора, собрались тысячи студентов и представителей передовой русской интеллигенции. Демонстрация была направлена против изданных правительством "временных правил" о взятии в солдаты бунтующих студентов.

   Демонстрация была разогнана. Конная полиция и казаки избивали нагайками студентов и курсисток. Многие были убиты, еще больше было раненых и изувеченных. После побоища начались массовые аресты.

   Взрывы возмущения прокатились по всей стране и усилили революционные настроения рабочих и передовой интеллигенции. Многие ярославцы негодовали. Михаил Павлович так же, как и два года назад, в феврале 1899 года, остро реагировал на студенческие события и не скрывал этого от своих сослуживцев по Палате. При всех этих обстоятельствах ему надо было скорее покидать Ярославль.

   Последними публикациями Михаила Павловича в "Северном крае" были рассказ "Интрига" с подзаголовком "Рассказ Ф. К. Филипса" (перевод с английского) и корреспонденция о предстоящем чрезвычайном общем собрании Русского театрального общества.

   В те же дни в газете "Новое время" за 2, 9 и 18 марта 1901 года напечатан рассказ Михаила Павловича "Кризис", повествующий о разорении представителей денежной аристократии во время экономического кризиса 1899-1900 годов.

   Этот большой рассказ, объемом свыше 2300 строк, ставивший специальные проблемы, подписан не полной фамилией Михаила Павловича и даже не его инициалами. В первом номере газеты стоит подпись "М. Б-ский", а в двух остальных - "Михаил Бовский".

   Михаил Павлович заменил псевдоним потому, что как раз в это время на литературном горизонте появились двое: В. Богемский и Д. А. Богемский.

   Дальнейшие отношения Михаила Павловича с Сувориным складывались весьма своеобразно. Как известно, наступление - лучший способ обороны. Суворин, видимо, испытывал чувство неловкости перед Михаилом Павловичем. Он послал ему письмо, в котором, переваливая вину на него, обозвал его Подколесиным. Это письмо утеряно, но ответное письмо Михаила Павловича сохранилось. Вот что он писал: "Я вовсе не Подколесин. Я Вам ответил. Я Вам телеграфировал... тотчас же, как получил Вашу телеграмму. Вот Вам расписка. Я Вас извещал, что сейчас, к сожалению, приехать не могу, что приеду при первой возможности. Ведь было бы очень невежливо не ответить... Очевидно, мой ответ затерялся... Вы пишете далее, что я струсил. Струсил я не от того, что бросаю службу, а от самого положения. Конечно... надо бы было пойти и объясниться, а я счел для себя все потерянным и уехал на полный разгром. Но настоящие страхи не тогда, а именно теперь, когда я уже вернулся из Питера. Вы положили мне жалование в 200 р. Я три дня искал в Петербурге квартиру, исходил его весь и убедился, что дешевле 100 р. в месяц за 5 комнат с дровами и услугами я квартиры иметь не сумею. Меньше же 5 комнат при двух детях, няньке и кухарке иметь не могу. Остается на все прочее 90 руб. Жена знает петербургскую жизнь, говорит, что мало. Стали мы с женой думать. Конечно, можно перебиться и на эти деньги, ведь живут же другие, но тут обуяли новые страхи. Положим, что год перебьемся. А что, если вдруг я (для Вас. - С. Ч.) не погожусь? Куда я денусь, если брошу службу? Иное дело, если бы найти службу в Петербурге, думали мы. Но это для меня казалось и кажется мудреною вещью. Не подумайте, что я так уж стремлюсь в чиновники; не люблю я их и по призванию я не чиновник. Если бы я был один, я бросил бы все моментально. Каждый день с раннего утра и до вечера мы все думаем, думаем, плохо спим, расстраиваемся и все приходим к одному и тому же: в Питер нам ехать надо, - но и службы бросать нельзя. По крайней мере, на первое время. Пусть это было бы ресурсом. Вы точно угадали наши мысли. В письме, которое я получил только сегодня, Вы предлагаете мне службу в Петербурге... Но как это сделать? Нам так дорого достаются места в провинции, что о Петербурге мы и мечтать не смеем. Но какое место? Уверяю Вас, мне жалования много не нужно, важно только иметь _т_о_т_ _ж_е_ класс должности, т. е. 6-ой, чтобы получить назначение от министра, а не от генерала, иначе ведь съест генерал. Пропадешь ни за копейку... Если бы я имел в "Нов(ом) Вр(емени)" 200 р. и рублей на 100-150 казенное место не ниже б класса, то это было бы для меня... довольно..." {Письмо от 10 марта 1901 г. ЦГАЛИ.}

   В середине марта Михаил Павлович вновь писал Суворину, уже в более спокойном тоне, свидетельствующем о том, что он все взвесил. В этом письме он довольно прозрачно бросает Суворину упрек в том, что тот является в какой-то мере причиной бедствий:

   "Многоуважаемый Алексей Сергеевич. Каждый человек прав по-своему. Я прав тем, что, боясь будущего, буквально понял Вашу фразу в первом письме: "Если службу захотите продолжать, то и это можно сделать, даже можно соединить два ремесла - журналиста и чиновника". Я не знал, что Вы писали это не в виде предложения, а в виде суждения. Просил я Вас о службе в Петербурге на основании именно этой фразы, к тому же получил на днях от Антона милое, теплое письмо, в котором он приветствует мое переселение в Петербург, но советует, хотя бы на год, не бросать государств(енной) службы {Письмо от 5 марта 1901 г.}. О шестом классе я писал только потому, что смотрю на него, как на средство быть более или менее независимым от генеральской печенки. О моем стремлении быть именно чиновником {Ирония.} Вы знали еще восемь лет тому назад, когда я совсем уже собрался уходить в отставку... Рисковать я умею, так как я поехал в Петербург хлопотать о месте в управляющие, на что имел право, но после первого же разговора с Вами тотчас же решил бросить все, и это мое право, и перейти в литературу... А что я на себя не надеюсь, то это верно. Бедность, строгое воспитание, гимназия, вечные запугивания в детстве, что бог накажет, что черт подведет, быть может, выработали у меня слабый характер, но это, полагаю, лучше, чем быть самонадеянным. Я уверен, что если бы не показавшаяся мне холодной встреча у Вас в редакции и если бы не пропажа моей телеграммы к Вам, то все обстояло бы благополучно... А теперь чего я достиг? Того, что, нахвастав всем, и в городе, и в Палате, что бросаю службу и ухожу в Питер на частное дело, и все распродав и отдав за долги, я действительно должен уйти из Ярославля, так как оставаться теперь не только неловко, но и нельзя, ибо нашлись уже и кандидаты. И если бы не случилось того, что случилось, то мне не пришлось бы теперь писать в Петербург письмо о том, чтобы меня приняли на службу хотя бы в такую трущобу, как Чернигов, и что чтобы дали мне хоть какое-нибудь пособие для того, чтобы перевезти туда семью. Пусть я буду оставаться случайным сотрудником (газеты. - С. Ч.). Так тому и быть. Такова моя, значит, планида. Я не хочу говорить этим жалобных слов, а просто примиряюсь с событиями.

   "Счастливец" верен документально, преувеличений в нем нет. Я мог бы доказать это целым рядом статей законов. Посылаю при этом "Акцизного". Буду присылать и еще. Ваш Михаил Чехов" {Письмо от 16 марта 1901 г. ЦГАЛИ.}.

   Фельетон "Счастливчик" опубликован в "Новом времени" за 26 марта 1901 года, с подписью "М. Ч."

   По-видимому, это письмо произвело на Суворина впечатление. Он послал Михаилу Павловичу следующую телеграмму:

   "Прошу Вас сделать мне одолжение личное, за которое буду вам очень благодарен, приехать сюда хоть на один день и телеграммой меня уведомить. Суворин" {Телеграмма от 24 марта 1901 г. Архив автора.}.

   Разумеется, Михаил Павлович тотчас же выехал в Петербург, откуда телеграфировал жене, что Суворин предложил ему жалование 350 руб. {Телеграмма от 25 марта 1901 г. Архив автора.}.

   Постараемся найти причину, побудившую Суворина на этот раз пригласить Михаила Павловича на таких условиях.

   7 марта 1901 года Суворин записал в своем дневнике: "Газета меня угнетает. Я боюсь за ее будущее. Тьма сотрудников, большею частью бездарных и ничего не делающих..."

   Вероятно, печатавшийся как раз в эти дни в "Новом времени" большой рассказ Михаила Павловича "Кризис" дал Суворину основания считать, что младший Чехов будет иным, чем сотрудники, упомянутые им в дневнике.

   Естественно, все колебания Михаила Павловича отпали, и он дал согласие, тем более, что ему было подтверждено, что круг его обязанностей остается тем же, какой был обусловлен при первой встрече, два месяца назад. Давая согласие, Михаил Павлович строго памятовал о советах и предупреждениях старшего брата и по-прежнему считал, что служба у Суворина - только трамплин для того, чтобы встать на ноги в столице. На другой же год Михаил Павлович оставил редакцию газеты и перешел в книготорговое дело Суворина - в "Контрагентство".

   Вернувшись в Ярославль для окончательных сборов, Михаил Павлович через неделю послал Евгении Яковлевне следующее письмо: "Вот уж скоро три месяца, как мы все собираемся уезжать из Ярославля. За последние годы пришлось испытать в нем столько неприятностей, что не жаль и покидать его. На Фоминой (неделе.- С. Ч.) я совсем переезжаю в Петербург, а через неделю за мной двинется и семья. Конечно, тяжеловато сниматься с насиженного гнезда, но ведь надо же искать, где лучше!... Из вещей везем с собой только пианино, да диван, а остальное все уже давно продано.

   Мы здоровы, но детишки прихворнули... Я весь в вас и все мне кажется, что дети опасно больны, что они упадут и расшибутся, что Женька опрокинет на себя самовар и проч. ...

   До свидания, мамочка. Я теперь... научился верить в благословение и потому прошу Вас: благословите. Если Маша у Вас, скажите ей, что по переезде в Петербург, когда я устроюсь, я снова буду иметь возможность посылать ей деньжат. Ваш Мишель" {Письмо от 3 апреля 1901 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Подготовив все к переезду, Михаил Павлович уехал в столицу около середины апреля. В эти же дни он получил из Цензурного комитета лежавшие там с января свои драматические произведения: мелодраму "За другого", немного переработанный водевиль "За двадцать минут до звонка" и новый фарс в трех действиях "Хоть ложись да умирай". Все они были "к представлению дозволены".

   Двухмесячный отпуск Михаила Павловича кончился 20 апреля. 18 апреля он послал из Петербурга в Ярославскую палату рапорт о болезни; у него был плеврит.

   Получив этот рапорт, Кропотов 26 апреля послал директору департамента докладную записку, а по существу донос, в котором сообщал об "уклонении Коллежского Асессора Чехова от исполнения его служебных обязанностей"... "Вашему превосходительству, - писал Кропотов, - из личных объяснений моих уже известно, насколько г. Чехов интересуется службой и насколько невозможными стали его отношения как к составу Казенной Палаты, так и в особенности к Податной Инспекции" {Гос. архив Ярославской области, ф. 100, оп. 2, ед. хр. 842.}.

   В этой секретной докладной записке, составленной с искажением фактов, Кропотов сознается, что давал директору департамента "личные объяснения", то есть компрометировал Михаила Павловича перед высшим начальством.

   Не успела еще эта докладная записка дойти до Петербурга, как из департамента вышло две бумаги: одна в Ярославль, другая в Чернигов, в которых предлагалось начальникам вторых отделений, Успенскому и Чехову, поменяться местами.

   Но Михаил Павлович в Чернигов не поехал, а в самых первых числах мая перевез всю свою семью из Ярославля в Петербург. В столице они поселились на окраине, в Удельной. Домик на Костромском проспекте No 14 находился недалеко от дома, где квартировал брат Александр Павлович (No 9). Кругом стоял лес, это было важно для детей, они оказались как на даче. Узкоколейный паровичок доставлял пассажиров до самого Александровского (Литейного) моста.

   Михаил Павлович сразу же подал в департамент прошение об отставке. Ему удалось в департаменте повернуть дело так, что Кропотову же было сделано письменное замечание: он не соблюл всех установленных правил при увольнении в отпуск своего начальника отделения.

   Михаил Павлович уже давно мечтал стать адвокатом. Сейчас, в Петербурге, при благоприятной обстановке, это его желание еще больше возросло. Чтобы стать адвокатом, нужно было, во-первых, вступить в Совет присяжных поверенных и, во-вторых, стажироваться 3-4 года, будучи помощником присяжного поверенного. Естественно, при оформлении потребовались документы. Михаил Павлович послал в Ярославскую казенную палату письмо: "Имею честь просить Казенную Палату выдать мне удостоверение в том, что, состоя начальником отделения Ярославской Казенной Палаты, я заведывал"... (Далее идет перечень столов, которыми заведовал Чехов).

   Это письмо, представляющее развернутый аттестат о государственной службе Михаила Павловича, составленный им самим, в палате было подшито к делу. Вместо того, чтобы отправить нужный документ, Кропотов обратился к услугам полиции. Он писал 7 июня 1901 года "приставу г. С.-Петербурга, в районе которого находится Удельная, Костромской проспект, д. 14", что кроме формулярного списка казенною палатою других каких-либо документов но выдается. "О чем Казенная Палата поручает Вам, Милостивый Государь, объявить г. Чехову, с распиской на сем отношении и таковое с распиской возвратить в Палату" {Гос. архив Ярославской области, ф. 100, оп. 2, ед. хр. 842.}.

   Даже неизощренному в бюрократизме человеку ясно, что отношение, посланное Кропотовым через полицию, представляло собою чистую отписку.

   Пока неизвестно, добился ли Михаил Павлович необходимой справки. В конце лета Кропотов заболел, вышел в отставку и вскоре умер.

   О том, какой была его петербургская жизнь, Михаил Павлович писал из Петербурга Евгении Яковлевне: "Вы спрашиваете, чем я занимаюсь. Извольте. Измучившись на государственной службе с ее интригами, подлыми доносами, прихлебательством и вечным безденежьем и не видя перед собой ничего впереди... я плюнул на все и вышел в отставку... Суворин предложил мне 350 рублей в месяц... сейчас у меня есть и другие заработки, в других журналах... В редакцию я езжу каждый день часа на 2-3, читаю там рукописи, исправляю их, пишу сам рассказы и статьи, иногда меня посылают что-нибудь осмотреть и описать" {Письмо от 15 июня 1901 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   А через два месяца в письме к сестре Михаил Павлович пишет: "Дорогая Машета... Как переменилась моя деятельность! Я сжег корабли, которые строил целые одиннадцать лет, и не жаль. Ни малейшей жалости. 11 лет не образовали даже во мне привычки к государственной службе. Я уволен в отставку с мундиром... но как это смешно для меня, теперь, какими жалкими мне кажутся чиновники. Весьма возможно, что меня выметет Суворин помелом, но я не стараюсь смотреть на это большими глазами. Пока - меня печатают, пока везде появляются мои переводы... {Работы Михаила Павловича "в других журналах" и эти его переводы еще не найдены.} и меня считают настолько порядочным стилистом, что целыми массами я привожу домой статьи... сотрудников для придания им лоска... На моей обязанности хроника, приключения, маленький фельетон и Телеграммы... Политика же и руководящие статьи - это сфера старшего (редактора, - С. Ч.)" {Письмо от 4 августа 1901 г. Гос. биб-ка им. Ленива.}.

   Михаил Павлович разобрался в обстановке. Сохранилось его письмо к Антону Павловичу, написанное через год с небольшим после переезда в Петербург: "...ты ... предостерегал меня приблизительно так: "держись от газетчиков подальше - это все в "Новом времени" люди сытые. В газете этой можно сотрудничать только держась в стороне и главным образом работая по беллетристике". И я последовал этому мудрому и доброму совету и вот уже второй год каждый день его выполняю. До репортерства я не снизойду... скорее умру с голоду или пойду в приказчики; писать по заказу на заданные темы никогда не буду, потому что боюсь качества этих тем...

   ...Нововременская цензура. О, ты ее знаешь! Боязнь, как бы не лишиться объявлений, сделала то, что в Эртелевом переулке {Редакция газеты "Новое время" и типография помещались в Эртелевом переулке, ныне улица Чехова, дом No 6.} подозрительно относятся ко всякой свежей мысли, как бы невинна она ни была, а синий карандаш гуляет направо и налево и разжевываются уж всем надоевший национализм и самобытность" {Письмо от 18 июля 1902 г. Архив автора.}.

   Итак, закрылась "ярославская" страница жизни Михаила Павловича, многообразная и для него трудная.

   Царская, казенная, чиновничья клика выдавила из своей среды, как чужого, человека, считавшего честность и справедливость основным моральным качеством каждого. Он не ужился с миром чиновников, но можно ли считать время его службы пропавшим зря? Конечно, нет.

   Его служба, разъезды по самым глухим местам губернии, встречи с людьми самых разных слоев дали ему возможность накопить огромный жизненный опыт и собрать богатый материал, который он широко использовал в своих рассказах и повестях, написанных уже после переезда в Петербург. Об отдельных житейских случаях и происшествиях, свидетелем которых он был, он сообщал Антону Павловичу, и тот использовал их в своих произведениях. Таким образом, Ярославль и Углич оказались отраженными в творчестве не только Михаила Павловича, но и Антона Павловича.

  

  

   С февраля 1901 по ноябрь 1902 года в газете "Новое время" появляются одно за другим произведения Михаила Павловича.

   Менее чем за 2 года он опубликовал 23 рассказа и 44 статьи и заметки. Несколько рассказов написано на угличские и ярославские темы: "Интрига", "Мещане" ("Генеральша"), "От скуки", "Преступник", "По совести". Статьи и заметки о положении трудового народа ("Макары", "Легенда", "Крючники" и др.) показывают Михаила Павловича человеком, который близко к сердцу принимал людские судьбы и не мирился со многими несправедливостями окружавшей его действительности. Интересны и его статьи и фельетоны из чиновничьего быта, написанные с полным знанием вопроса. Это "Счастливчик", "Чиновничий язык", "Дежурные чиновники", "Устарелый обычай" и другие. Все эти произведения подписаны инициалами "М.Ч.".

   Поиски ненайденных произведений Михаила Павловича продолжаются. В январе 1967 года в Ленинградской публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина автором этой книги был обнаружен неизвестный до сих пор очерк "В защиту утра". В том же году в Москве, в ЦГАЛИ, найдено уже известное читателю и еще не изученное письмо в редакцию с заголовком: "Audiatur et altera pars" {Письмо обнаружено Л. Д. Опульской.}.

   В середине 1902 года Михаил Павлович задумал издавать свой журнал под названием "Европейская библиотека".

   В Центральном историческом архиве в Ленинграде хранится дело Главного управления по делам печати о разрешении Михаилу Павловичу Чехову издавать этот журнал {Ф. 776, оп. 8, дело 80.}.

   Антон Павлович, узнав о замысле младшего брата, писал Суворину: "Что Миша хочет издавать "Европейскую библиотеку", я узнал из его письма; как умел, я написал, что издание это глупо, что "Евр. библ." - название краденое, что романы переводные никому не нужны, цена им грош медный, а не 5 р., и проч. и проч. Какая судьба постигла сие мое письмо, не знаю" {Письмо от 22 декабря 1902 г.}.

   Михаил Павлович не послушал старшего брата и с января 1903 года приступил к выпуску журнала. Опубликовав свой новый фарс "Хоть ложись да умирай" и переведенные им романы "Проданные сны", "Дело No ИЗ" и "Загадочное преступление", он благополучно прогорел через четыре месяца.

   Здесь же любопытно отметить, что в 1909 году некий актер Языков ставил фарс Михаила Павловича "Хоть ложись да умирай" в Приморско-Ахтарской станице Кубанской области. Начальник области запретил постановку, мотивируя тем, что пьеса не упомянута в каком-то списке. Языков дважды телеграфировал министру внутренних дел. Он писал: "Большие убытки. Отказ окончательно разоряет меня" {Центр. гос. историч. архив СССР, ф. 776, оп. 25, д. 956.}.

   Неизвестно, получил ли несчастливый актер разрешение атамана кубанских казаков ставить уже давно разрешенную цензурой пьесу.

   Лето 1902 года Михаил Павлович провел с семьей в Финляндии, близ Вильманстранда. К осени Суворин предложил ему возглавить организованное им "Контрагентство", то есть книжную торговлю на станциях железных дорог и пароходных пристанях. Узнав об этом предложении, Антон Павлович писал Суворину о брате: "Мне кажется, что это дело как раз по нем: он может сделать много хорошего..." {Письмо от 24 сентября 1902 г.}.

   Михаил Павлович дал согласие и приступил к новой работе с 1 октября 1902 года {Ленинградский гос. историч. архив, ф. 635, д. 19, оп. 1. 1902 г.}.

   Теперь он разъезжал по всей России и открывал все новые и новые книжные киоски в зданиях вокзалов, организовывал торговлю в них. На этом культурном посту он проработал около четырех лет, до 1906 года. Налаженное им предприятие просуществовало до Октябрьской революции.

   Свои оригинальные произведения и переводы Михаил Павлович продолжал публиковать в газетах и журналах, а затем выпускал как отдельными книжками ("Синий чулок", 1904 г., "Сироты", 1905 г., и др.), так и в сборниках ("Очерки и рассказы, первое издание - 1904 г., второе - 1905 г., "Свирель" - 1910 г. ). Второе издание сборника "Очерки и рассказы", по представлению почетного академика А. Ф. Кони, рассматривалось в 1907 году Отделением русского языка и словесности Российской Академии наук. Эта книга на семнадцатом присуждении Пушкинских премий была удостоена почетного отзыва { "Семнадцатое присуждение премий имени А. С. Пушкина. 1907 г. Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук, т. 34, No 5.}.

   "В своей рецензии,- пишет Е. З. Балабанович,- А. Ф. Кони отмечает правдивость изображения действительности, тонкий психологизм некоторых рассказов, глубокую искренность их автора. "Бодрой верой в чистые чувства человека, способность видеть в нем не одну игрушку обстоятельств, отданную в жертву животной природе ... веет от книги Чехова". Вспомним, что этот отзыв появился в эпоху глухой реакции, когда многие писатели отошли от гуманистических традиций русского искусства" {Е. З. Балабанович. Книга "Вокруг Чехова" и ее автор. Предисловие к книге М. П. Чехова "Вокруг Чехова".}.

   Михаил Павлович начал свой творческий писательский путь произведениями для детей. Он очень любил детей и стремился к прогрессивным методам воспитания. В ноябре 1907 года он основал журнал "Золотое детство", став его редактором-издателем. Это был двухнедельный журнал для детей среднего возраста, в котором Михаил Павлович печатал свои повести, рассказы и стихотворения под различными псевдонимами (Кузнечик, Лео, Гиальмар и др.). На третьем году издания журнал был отмечен Министерством народного просвещения и допущен к выписке в ученические библиотеки городских училищ.

   Много сделал Михаил Павлович в области изучения жизни и творчества брата. После смерти Антона Павловича он опубликовал целую серию своих воспоминаний, статей и очерков, посвященных брату. В годы 1911-1916 он вместе с Марией Павловной работал над составлением, комментированием, редактированием и изданием шеститомника писем А. П. Чехова. В каждом из шести томов Михаил Павлович поместил биографический очерк, освещающий данный период жизни А. П. Чехова.

   Михаил Павлович был знаком с многими деятелями литературы и искусства: А. М. Горьким, А. И. Куприным, Ф. И. Шаляпиным, С. В. Рахманиновым, а в ранние годы - с П. И. Чайковским, И. И. Левитаном, В. Г. Короленко, А. Н. Скрябиным и многими другими интересными людьми той эпохи.

   Переселившись после революции в Москву, Михаил Павлович принял самое активное участие в налаживании новой советской государственной книжной торговли. Он был заместителем заведующего торговым сектором Госиздата Николая Никандровича Накорякова. Вот как Накоряков рассказывает о нем: "Я вспоминаю, когда я... пришел на заседание Правления Госиздата, Отто Юльевич Шмидт, председательствовавший на этом заседании... сказал: "Представьте, пожалуйста, нам, всему Правлению, Михаила Павловича Чехова; мы считаем, что это чрезвычайно важное явление, что Вам удалось из среды писателей привлечь человека для постоянной работы по постановке книготорговли, и этим обеспечить высокую культуру работы..." {H. H. Накоряков. Воспоминания о Михаиле Павловиче Чехове. Стенограмма, 1967. Архив автора.}.

   Одновременно с этой службой Михаил Павлович продолжал свою работу биографа А. П. Чехова. Он выпустил книги "Антон Чехов и его сюжеты" (1923 г.), "Антон Чехов, театр, актеры и "Татьяна Репина" (1924 г.), а несколько позже опубликовал мемуарные очерки "Антон Чехов на каникулах" (1929 г.), "Чехов и мангусы" (1929 г.). Доклад "Антон Чехов и революция", написанный Михаилом Павловичем в 1927 году, к десятой годовщине революции, был подписан и публично читан в Ялте Марией Павловной Чеховой.

   Но главнейшее мемуарно-биографическое произведение Михаила Павловича - книга "Вокруг Чехова". Она написана в 1929 году, вышла в свет в 1933 году и несколько раз переиздавалась вплоть до наших дней (тираж последнего, четвертого, издания 1964 года - 75 000 экземпляров). Эта книга стала настольной книгой многочисленных любителей литературы о Чехове.

   В 20-30-х годах Михаил Павлович много переводил с английского и французского таких авторов, как Джек Лондон, Синклер Льюис, Кервуд, Жан д'Эсм.

   Последнее, над чем работал Михаил Павлович, это книга "Дом-музей А. П. Чехова в Ялте. Мемуарный каталог-путеводитель". Книга составлена при участии Марии Павловны. Она провела редактирование рукописи, что и обозначено на титульном листе авторской рукописи, хранящейся ныне в Гос. музее-заповеднике А. П. Чехова в Мелихове. Книга вышла в свет уже после смерти Михаила Павловича и переиздавалась шесть раз.

   Много сил Михаил Павлович положил на создание Дома-музея А. П. Чехова в Ялте и налаживание его работы. По окончании гражданской войны дом Антона Павловича в Ялте, сохраненный Марией Павловной, был национализирован и объявлен государственным Домом-музеем. Мария Павловна не могла сразу перейти на режим госучреждения, затруднялась в роли директора. Требовалась помощь.

   5 апреля 1922 года Ялтинский окружной исполнительный комитет послал Михаилу Павловичу следующую телеграмму: "Приезжайте Ялту. Работа будет личному соглашению. Организационное упорядочение Чеховского музея ожидает срочного Вашего прибытия" {Телеграмма хранится в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте.}.

   Михаил Павлович в продолжение многих лет оказывал Марии Павловне большую помощь. Нужно было наладить функционирование музея, его бухгалтерию, отчетность, корреспонденцию. Все это он осуществлял в общественном порядке. В дальнейшем Мария Павловна с этой работой уже справлялась сама. Однако планы, сметы, отчеты, доклады, диаграммы роста он продолжал для нее составлять до последнего дня жизни.

   Тяжелая болезнь (грудная жаба) вынудила Михаила Павловича в 1926 году совсем оторваться от семьи, покинуть Москву и поселиться на постоянное жительство в Ялте, в Доме-музее. Он жил в большой центральной комнате нижнего этажа с выходом в сад. Ныне в этой комнате восстанавливается мемориальная обстановка, и комната включена в общий музейный комплекс как комната Михаила Павловича Чехова.

   В 1932 году Михаилу Павловичу была назначена персональная пенсия, а за полгода до смерти он был утвержден в должности научного работника Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, в ведении которой состоит Ялтинский Чеховский музей.

   Михаил Павлович скончался в Ялте 14 ноября 1936 года и похоронен на Новом кладбище рядом со своей матерью, Евгенией Яковлевной.

   Спустя 33 года, в 1969 году, вышел в свет сборник повестей и рассказов Михаила Павловича под общим названием "Свирель". Сборник выпущен издательством "Московский рабочий" стотысячным тиражом. Он включил в себя избранные беллетристические произведения Михаила Павловича, опубликованные в 1901-1910 гг.