Чехов Михаил Павлович - С. М. Чехов. О семье Чеховых

время теряли мои рукописи...

   8) ...раз тебя обворожили и представили тебе в ином свете, то делать нечего, все эти 8 пунктов - читай и мотай на ус. О каком-либо примирении и речи быть не может, так как я и Суворин не ссорились и опять мы переписываемся, как ни в чем не бывало {Всего лишь 6 дней назад А. П. Чехов послал Суворину большое письмо с детальным разбором новой пьесы Суворина и с приветами.}. Анна Ивановна милая женщина, но она очень хитра. В ее расположение я верю, но когда разговариваю с ней, то не забываю ни на одну минуту, что она хитра, и что А. С. очень добрый человек и издает "Новое время".

   Итак, Михаил Павлович получил предметный урок не быть доверчивым, не поддаваться первым своим чувствам без строгого контроля. Письмо брата произвело на него сильнейшее впечатление.

   В Петербурге Михаил Павлович договорился с Сувориным, что пришлет ему свои последние произведения на отзыв. По возвращении он послал ему следующее письмо: "Многоуважаемый Алексей Сергеевич. Сегодня я посылаю на Ваше имя заказной бандеролью водевиль и мелодраму, которую недавно сочинил. Мелодрама в цензуре еще не была. Хотя на ней и написано: "перевод с английского", но Вы этому не верьте: мне стыдно было выдавать ее за оригинальную, так как не подобает русскому человеку писать пьесы из иностранной жизни, а с другой стороны я что-то не встречал мелодрамы с русскими именами и из русской жизни. Потому-то я и написал, что она - переводная. Водевиль к представлению разрешен безусловно. Роман переписываю и как только перепишу его достаточное количество, то пришлю тоже бандеролью... Я писал... потому, что люблю писать вообще, без всякого расчета на то, увидят ли когда-нибудь мои произведения свет, или нет. Имея столько разрешенных к представлению пьес, я даже не состою членом общества драматических писателей. Мне просто нравится это дело...

   Написал длинное, братское, письмо к Антону {Письмо от 22 января 1900 г., приведенное выше.}. Жду от него ответа... По возвращении из Петербурга - провинция, действительно, ужасная вещь. Ваш Михаил Чехов" {Письмо от 24 января 1900 г. ЦГАЛИ.}.

   Из упомянутых в этом письме трех произведений Михаила Павловича, - водевиля, мелодрамы и романа, - в настоящее время известна только мелодрама, на титульном листе которой значится: "За другого. Мелодрама в 5 действиях и 7 картинах Джонсона. Перевод с английского М. П. Чехова" {Архив автора.}.

   Что касается водевиля, то это либо "Голубой бант", написанный еще в 1898 году, либо произведение совсем неизвестное. Не найден также и роман. В первые годы двадцатого века, уже живя в Петербурге, Михаил Павлович опубликовал не только свои оригинальные произведения, но и переводы, некоторые с переработками. Не исключено, что часть их написана еще в Ярославле.

   Какую оценку Суворин дал посланным ему произведениям Михаила Павловича, неизвестно. Переписка по этому вопросу не сохранилась.

   В конце января 1900 года Мария Павловна собралась, наконец, и написала Михаилу Павловичу большое, обстоятельное письмо. Вот оно: "Милый Миша, все моталась и некогда мне было присесть тебе написать. Радостного мало, душенька {Подражание слогу дяди Митрофана Егоровича.}. Надо тебе заметить, что в Ялте от гостей нет спасения, при мне там было невыносимо, и я не могла придумать способа избавиться хотя наполовину от гостей. Настроение Антона от этого было мрачно. При мне матери все-таки можно было уйти в свою комнату. Привожу выдержку из письма Антона, которое я получила сегодня: "Вчера у нас были целый день гости... Вечером приходила начальница (гимназии. - С. Ч.)... и по обыкновению сидела долго и изумлялась бесчеловечности гостей, которые сидят долго. Как только она ушла, с матерью сделалось дурно. Лежит бледная, жалуется вялым, упавшим голосом на тошноту и слабость..."

   Ты спрашиваешь, - как расставались с Мелиховым? Никак. Бесчувственно. Уж слишком там, по временам было не сладко! Приехал покупатель, я ему все сдала, забрала мать и старуху, которые даже не прослезились, и уехала в Москву. Хотела сделать грустное лицо при прощании с Мелиховым, но вышла одна кислота! Мать и старуха в Ялте совершенно поправились. Матери... должно быть значительно легче в Ялте, но старость! Что с ней поделаешь? Нервна мать очень, это тоже плохо! Ну, что тебе еще написать? Живу я в Москве весело, хотя и много работаю. До сего дня была беспечна и весела, потому этого самого Мелихова у меня нет и дай бог, чтобы не было, и забот неприятных нет. Живу в почете - по братцу почитают. Друзей у меня много. Теперь я квартирная хозяйка, пускаю жильцов со столом... Если бы были здоровы мать и Антон - я была бы совсем счастлива! Чек получила, merci. Я попрошу тебя прислать мне денег еще в феврале, в марте и в апреле, а летом не нужны мне деньги, я буду жить в Ялте, можешь не присылать, я избавлю тебя от этого удовольствия. Купчая еще не утверждена. Коншин не может никак заплатить пятую тысячу по векселю. Вексель протестован и я все жду. Думаю купчую утвердить и без этой тысячи, а то неизвестно, чье имение и пожалуй Коншин откажется от него. Одним словом, канитель началась! И представь себе - это меня не пугает!.. Будь здоров и цени, что ты самый молодой в семье нашей, хотя я везде говорю, что я моложе тебя и ты так говори. Продаю тебе мое первенство за три копейки, на которые ты Женечке можешь купить пряник" {Письмо от 25 января 1900 г. Архив автора.}.

   В эти же январские дни 1900 года Антон Павлович установил для Марии Павловны "жалование" в том же размере, как и Михаил Павлович. Он сообщал ей: "Каждый месяц (кроме июня и июля, как я говорил тебе) ты будешь получать по 25 рублей. Или бери это из моих московских денег, или я буду высылать, это как хочешь" {Письмо от 21 января 1900 г.}.

   Конечно, Мария Павловна стала себя чувствовать менее стесненной.

   А Михаил Павлович по-прежнему тосковал по письмам родных. В конце января он писал Евгении Яковлевне в Ялту: "Дорогая Мамочка, милая старушенция. Как вы поживаете, что это от вас ничего не слышно? Садитесь-ка за стол, беритесь за карандаш и пишите поскорее письмо тому вашему сыну, который вас любит больше всех и живет теперь в таком месте, где дуют ветры, намело сугробы снега и холодно-холодно, где вместо поэтического моря стоят голые берега и неподвижная замерзшая, пустынная река; где вместо зеленых кипарисов треплются по ветру несчастные березки с голыми прутьями. Когда-то еще будет тепло?

   Как вы живете-можете, - я не знаю, да вероятно никогда и не узнаю, так как никто из вас не пишет, кроме одной только фразы: "мать здорова". Конечно, эта фраза стоит выше всех фраз в мире, а все же хочется узнать о вас кое-что поподробнее. Во всяком случае я очень рад, что вы чувствуете себя недурно.

   Ну, что сказать вам о себе? Все, что я могу сказать о себе, все будет касаться одной только Жени, так как она составляет собою весь центр, всю суть нашей жизни в семье...

   Леля все хозяйствует и старается на гроши пятаков показать: сама обшивается, удивила наших дам своими моднейшими туалетами (которым грош цена), сама хлопочет около ребенка, а когда у нас через каждые две недели по субботам собирается весь Ярославль {Преувеличение.}, то она ухитряется на какие-нибудь пять рублей всех и напоить, и накормить изысканными блюдами...

   Был в Петербурге. Видел Сашу и его семью. И сам он, и его Миша и Тося произвели на меня прекрасное впечатление. И Наталья Александровна - милая дама. Коля {Миша, Тося и Коля - сыновья Ал. П. Чехова.} где-то плавает по Дунаю. Попросите, мамочка, Антошу, чтобы он посоветовал Леле, что делать (с Женей. - С. Ч.)... Он ведь отличный детский врач" {Письмо от 28 января 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Обида на родных за молчание слышится и в письме его к Марии Павловне: "Вообще, Вы все не пишете мне ничего, точно я для вас стал совсем чужой" {Письмо от 21 марта 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Зиму 1899-1900 годов Антон Павлович, как известно, провел в Ялте в своем новом доме. Он часто писал своим корреспондентам, как ему скучно, как тоскливо в отрыве от столицы, друзей, знакомых. Но вот в апреле 1900 года Московский Художественный театр приехал в Севастополь, а затем в Ялту, чтобы показать Антону Павловичу его пьесы "Дядя Ваня" и "Чайка". Оба спектакля были настоящим триумфом. Публика бесконечно вызывала актеров и автора. Кто-то положил к ногам Антона Павловича пальмовые ветви с надписью на красной ленте: "Антону Павловичу Чехову - глубокому истолкователю русской действительности. 23 апреля 1900 года". В свободное время актеры навещали Антона Павловича на его даче, туда же приходили собравшиеся в Ялте писатели - Горький, Куприн, Бунин, Федоров, Елпатьевский и др. Но... прошли установленные сроки, окончились гастроли. Театр уехал в Москву. Вскоре уехала и Мария Павловна. Перед отъездом она писала Михаилу Павловичу в Ярославль {Это письмо не сохранилось.}. Ответил ей он тотчас же: "Дорогая Машета. В своем последнем письме ты пишешь: "Приеду в Москву 24 апреля. Квартиру покидаю".

   Напиши, пожалуйста, если ты, действительно, покидаешь уже квартиру, _к_у_д_а_ _и_м_е_н_н_о_ посылать тебе деньги.

   И вот еще что. 6-го, 7-го, 8-го и 9-го мая - праздники {Праздник пасхи.}. Будь добра, приезжай на эти дни к нам! Мы давно уже не виделись, кто знает, - придется ли свидеться, когда ты уедешь в Крым. Все из нашей семьи были у меня в Ярославле, даже Антон. Одна ты не была... Как раз попадешь к нам на Волковские торжества по поводу 150-летнего юбилея нашего театра. Съедутся все императорские артисты. Увидишь Волгу. Покатаешься. И проезд-то стоит пустяки сущие. Если надумаешь, то напиши, я тебя встречу... Ах, как я был бы доволен, если бы ты приехала! Я так давно всех вас не видел! Увидишь мою дщерь ненаглядную...

   Что в Крыму? Что мать и Антон? Пиши поскорее и поподробнее. Если ты к 10-го мая, как пишешь, собираешься прямо в Крым, то вези с собой весь свой багаж к нам. Мы тебя устроим _б_е_с_п_л_а_т_н_о, в первом классе парохода вплоть до самого Царицына. Увидишь всю Волгу, знаменитые Жигули... Выберу первоклассный пароход. Могу даже на двоих. Мишель" {Письмо от 24 апреля 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Начиная с 21 апреля 1900 года, в продолжение двух с лишним недель, газета "Северный край" ежедневно публиковала информации, заметки, статьи, касательно предстоящих Волковских торжеств. Тут были сведения о том, какие из обеих столиц приедут актеры, какие они будут играть пьесы, где каждый актер остановится, какие будут развлечения для актеров и горожан, на каких пароходах будут совершаться развлекательные экскурсии, где, когда и какие будут банкеты, рауты и угощения. Сообщалось о биографии Ф. Г. Волкова, о сохранившихся пяти его портретах, об автографах, его рукою начертанных. Писалось, что в Ярославль приедет драматург А. В. Сухово-Кобылин. Ждали известного тогда фотографа Фишера для съемки торжеств. Члены местного общества спасения на водах разработали план праздничных гонок на лодках по Волге. Было объявлено, что в саду при Казанском бульваре предстоит большое гулянье, что сбор средств на сооружение памятника Волкову продолжается.

   Празднование 150-летия первого русского театра началось с торжественного заседания Ученой археологической комиссии и открытия Волковской выставки, на которой были показаны портреты Волкова и его современников, афиши, книги, рукописи. Труппа петербургского Александрийского театра показала "Ревизора", московский Малый театр дал "Горе от ума". К подножию бюста Волкова были возложены венки. В народном театре Карзинкинской фабрики также были показаны спектакли. В зале городской думы состоялся раут. Прогулка на пароходе, гонки, гулянья - все это еще более оживляло праздник. Прощальный вечер прошел у городского головы Вахрамеева.

   Среди множества корреспонденции в газетах, конечно, были корреспонденции и Михаила Павловича, однако все напечатанное тогда не имеет ни подписей авторов, ни их псевдонимов.

   Сам Михаил Павлович, спустя 30 лет, писал в своей книге "Вокруг Чехова" о Волковских торжествах: "...съехалось из столиц много представителей печати, с которыми мне удалось возобновить знакомство, и, что главнее всего, приехала труппа Александрийского театра с Савиной и Варламовым во главе. Несравненные артисты выступили в парадном спектакле в "Ревизоре", в котором приняли участие В. Н. Давыдов, М. Г. Савина, К. А. Варламов, и я не помню, чтобы когда-нибудь я видел лучшее исполнение. Артисты были вдохновлены не только самой пьесой, которая им всегда удавалась, и не только тем, что их слушала избранная, съехавшаяся на торжества со всех концов России публика, но, как они мне говорили после спектакля, еще и тем, что на их долю выпала высокая честь выступать в первом русском театре и именно в такой, великий для каждого сценического деятеля день" {М. П. Чехов. Вокруг Чехова. "Московский рабочий", 1964, стр. 276}.

   Здесь, кстати, упомянем, что деньги, собранные на сооружение памятника Волкову, присвоил себе губернатор Штрюмер, о чем позже говорил Л. Н. Трефолев в "Ярославской старине". Бюст же, к подножию которого торжественно возлагались венки, ныне стоит в здании Волковского театра.

   Мария Павловна в Ярославль так и не приехала. В начале мая Михаил Павлович так писал ей: "Письмо твое получили. Спасибо... Еще большее спасибо за то, что написала много. Ведь из вас всех никто мне не пишет... Очень рад, что здорова мать. Жаль только, что Антон не особенно здоров. А здесь разнеслись слухи, что он женится. Я было поверил. В особенности, когда заговорили о барышне с немецкой фамилией. Я вспомнил, что ты упоминала о какой-то Книппер когда-то... Твой Мишель" {Письмо от 2 мая 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   8 мая Антон Павлович приехал на несколько дней в Москву, главным образом чтобы попрощаться с умирающим другом И. И. Левитаном. В эти же дни состоялась встреча Антона Павловича с Сувориным. Вот как Суворин описал ее в своем дневнике за 15 мая 1900 года: "13-го в субботу, провел с Чеховым. Он мне телеграфировал в Петербург, что приехал в Москву. Целый день с ним. Встретились хорошо и хорошо, задушевно провели день. Я ему много рассказывал. Он смеялся. Говорил о продаже им сочинений Марксу. У него осталось всего 25 тысяч руб. ... Ездили на кладбище. Пошли на могилу его отца. Долго искали. Наконец, я нашел" {А. С. Суворин. Дневник. М.-П., 1923.}.

   Михаил Павлович по окончании Волковских торжеств, ездил на сутки в Москву, чтобы повидаться с братом Антоном, поделиться с ним своими впечатлениями о торжествах. Судя по всему, братья договорились, что Михаил Павлович приедет в Ялту с женою и дочерью и затем поселится на некоторое время в недавно купленном Антоном Павловичем гурзуфском именьице на самом берегу моря. Всем троим были прописаны морские купания.

   Антон Павлович вернулся в Ялту 19 мая. Вскоре за ним приехал и Михаил Павлович с семьей. За несколько дней жизни в Ялте он познакомился с писателями А. М. Горьким, С. Я. Елпатьевским, с художником В. М. Васнецовым, академиком Н. П. Кондаковым и другими. В начале июня младшие Чеховы уехали в Гурзуф.

   В конце мая Антон Павлович отправился в поездку на Кавказ вместе с А. М. Горьким, художником В. М. Васнецовым и доктором А. Н. Алексиным. Обратно в Ялту они вернулись 13 июня. В первые же дни по его возвращении Михаил Павлович съездил в Ялту навестить брата. Известная фотография, на которой на ступеньках нижней террасы дома сидят А. М. Горький, А. П. Чехов, С. В. Чехова с сыном Володей и М. П. Чехов, снята либо в последних числах мая, либо сразу же после 13 июня, потому что А. М. Горький в середине июня уже уехал из Ялты. Подпись под этой фотографией в 68 томе "Литературного наследства" ошибочна.

   Около 17 июня, поправив здоровье купанием и солнцем, семья ярославских Чеховых отправилась на север. Вернувшись домой, Михаил Павлович писал Евгения Яковлевне в Ялту: "Дорогая мамочка! Мы доехали благополучно. На море немножко покачало, но завтракали на пароходе с аппетитом. Спасибо вам за гостеприимство.

   Сюда приехали как раз под весну. Сирень еще не цвела, но все зелено, как укроп, и кругом ароматы от молодой листвы березок и тополей. Вообще превосходно. Жары стоят большие и вот уж где и после захода солнца не нужно одевать пальто! С непривычки сразу как-то странно даже: у вас в 8 часов вечера - ночь, хоть глаз выколи, и от моря по горам тянутся уже огоньки, а у нас в половине десятого еще светит солнце и с визгом летают стрижи. Сейчас половина осьмого вечера, вы наверное уже ужинаете и горит в столовой лампа, а у нас во все тяжкие светит солнце и я пишу письмо при дневном светиле...

   В общем сейчас - отлично, настолько отлично, что не хочется даже и вспоминать о суровой зиме, поздней весне и ранней осени" {Письмо от 19 июня 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Это радостное, оптимистическое письмо было написано под первым впечатлением от ярославской весны. Но проза жизни взяла свое: квартирная хозяйка вновь набавила цену, и Михаил Павлович вынужден был переехать на новую, более дешевую, квартиру на Романовской улице {Ныне Некрасовская.}.

   В конце июня 1900 года в казенной палате произошел скандал. Потомственный дворянин, губернский казначей, титулярный советник Алексей Алексеевич Пеше, сорока девяти лет, был обвинен в вымогательстве. По распоряжению Кропотова подчиненные Пеше были опрошены и письменно показали, что он брал у них взаймы деньги, а также векселя для учета в банковских учреждениях. Пеше взял векселями и деньгами свыше 6000 рублей, как выяснилось, чтобы оплатить прежние долги.

   По проверке оказалось, что Пеше вел скромную жизнь, ходил только в театр, общался только с двумя своими знакомыми. При ревизиях все дела его и суммы всегда были в безупречном состоянии. Так и осталось загадкой, как и почему он мог влезть в такие долги. Говорили, что он тайно помогал нуждающимся.

   Кропотов послал в департамент секретное письмо (1 июля) с просьбой убрать от него Пеше. На это был получен ответ (от 6 июля), что такой способ признается "неудобным" и что необходимо со стороны Пеше прошение об отставке. Имущество Пеше было описано.

   "Наш милый Пеше, - писал Михаил Павлович брату Антону, - со скандалом уволен со службы. Его продали, с молотка, а так как казначей не имеет права иметь долги без ведома начальства, то его уволили. И сидит он теперь, бедный, без места. А публика, которая этих тонкостей не знает, судачит и строит из мухи слона. Конечно, можно было бы замять, но генерал, очевидно, точил на него зубы и едва только его описали по исполнительному листу редактора Фалька, как генерал дал знать в Питер и его уволили. Жизнь наша!" {Письмо от 28 октября 1900 г. Архив автора.}

   Вскоре Кропотов получил извещение, что Пеше переводится на службу в Петербург, в департамент государственного казначейства {Гос. архив Ярославской области, ф. 100, оп. 2, ед. хр. 672.}. Следовательно, долги Пеше были признаны не опорачивающими его.

   Михаил Павлович был в большой дружбе с Пеше, познакомил его с Антоном Павловичем, сочувствовал ему в беде, защищал его перед начальством, за что был незаслуженно оскорблен. В письмах А. П. Чехова Пеше упоминается не один раз.

   Близилась осень. 31 августа Михаил Павлович опубликовал статью "К предстоящему открытию театрального сезона", в которой сообщал, что в этом сезоне антрепризу в городском театре будет держать M. E. Дарский. Статья подписана буквой "Ч". 24 сентября была опубликована большая статья без подписи об открытии сезона в городском театре и рецензия на постановку пьесы Шекспира "Сон в летнюю ночь". В статью включена телеграмма антрепренеру Дарскому, полученная им от Московского Художественного театра, за подписью В. И. Немировича-Данченко: "Дирекция и труппа Московского Художественного общедоступного театра с чувством живейшей радости приветствуют сегодня вас в день осуществления вашей мечты - основания в провинции театра, свободного от тех обычных пока недостатков, которыми так болеет русская провинциальная сцена. Ваше смелое начинание тем более близко нам, что Вы, бывший сотрудник и товарищ, взяли на себя нелегкую задачу осуществить высокие принципы, над посильным преследованием которых работаем и мы. Залогом вашего успеха служит ваша преданность делу искусства и молодые искренние силы и увлечение ваших талантливых сотрудников. И им, и Вам от всего сердца горячий привет и сердечные пожелания". Статья заканчивается приветствием от ее автора: "Пожелаем и мы со своей стороны, чтобы наша труппа оказалась достойной тех теплых слов и того сочувствия, которыми дышит телеграмма молодого, симпатичного и энергично ищущего новых путей в искусстве Художественного театра".

   Едва ли мы ошибемся, если скажем, что статья и рецензия написаны Михаилом Павловичем.

   Актер и режиссер Михаил Егорович Дарский недавно еще входил в состав труппы Московского Художественного театра. В этом году он развернул свою деятельность в Ярославском театре. Он был женат гражданским браком на давнишней знакомой чеховской семьи актрисе Ольге Михайловне Шавровой. Между ними и всеми Чеховыми поддерживались прекрасные отношения. Ольга Михайловна за миловидность получила в семье Чеховых прозвище "Душка", или "Дюшка".

   В сезоне 1900-1901 годов Михаил Павлович рецензировал многие театральные постановки, среди которых были "Царь Федор Иоаннович" А. К. Толстого, "Бурелом" Федорова, "Накипь" Боборыкина, "Венецианский купец" Шекспира, "Забава" Шницлера, "Чайка" Чехова, "Разбойники" Шиллера, "Летняя картинка" Щепкиной-Куперник, "Медея" Еврипида и др. Все эти рецензии подписаны инициалом "Ч". Кроме того, он продолжал сотрудничать в Петербургском журнале "Театр и искусство", его корреспонденции помещались в разделе "Провинциальная летопись", с почти полной подписью "М. П. Чех-в".

   Приводим текст рецензии, опубликованной в No 40 за 1900 год: "Поставленные г. Дарским для открытия сезона - шекспировский "Сон в летнюю ночь" и чеховская "Чайка" произвели в некотором роде "эпоху". Без преувеличения можно сказать, что за все существование нашего театра (если не считать юбилейных спектаклей на Волковских торжествах) Ярославль не видел такой тщательной разработки, такого тонкого понимания дела и такой художественной постановки. Декоративная сторона в первой пьесе прямо-таки ошеломила ярославцев... Это красивая... пьеса, и г. Дарский поставил ее не без умысла - щегольнуть перед ярославцами уменьем создать обстановку... "Чайка" имела большой успех. Боясь пошевельнуться на скрипучих стульях (ужасные стулья!), весь театр, как один человек, внимал исполнению. Вызывали всех и самого г. Дареного по нескольку раз. О "Чайке" писалось много, и говорить о ней сейчас значило бы повторяться. Я должен только удостоверить, что все ответственные и деликатные места в ней были пройдены с честью и что в этой пьесе труппа г. Дареного доказала, что и долгие (непривычные для ярославцев) паузы могут быть гораздо интереснее и содержательнее многих монологов. В первый раз в жизни мы видели артистов, сидящими к публике спиною и молчащими по целым минутам, но это было так интересно, так ново и содержательно, что нисколько не утомляло. Точно вековые путы сняты с нашего театра, те самые путы, против которых молодой Треплев так горячо протестует в "Чайке". Повеяло в Ярославле "новыми формами в искусстве".

   В No 43 журнала "Театр и искусство" Михаил Павлович посвящает читателя в рабочую обстановку, в кухню труппы Дарского:

   "До сих пор антрепризой г. Дарского поставлено 12 спектаклей; хочется верить, что и в Ярославле может возникнуть серьезный театр по образцу московского "Художественно-общедоступного". С утра и до вечера, каждый день, идут репетиции... В труппе все равны: тот, кто вчера только играл роль первого любовника, сегодня выступает в почти безмолвной роли полового... Предпочтения не отдается никому".

   Наконец, в No 48 журнала Михаил Павлович пишет уже о самом Дарском как актере, давшем новое решение образа венецианского купца.

   "Шейлока ожидали с нетерпением, так как еще задолго до спектакля слышали о частых репетициях и грандиозных приготовлениях... Ярославцы не ошиблись. Превосходные декорации, изысканные костюмы, тщательная разработка каждой фразы, каждого движения - не оставляли желать ничего лучшего. Первый выход г. Дарского был встречен аплодисментами, его вызывали без конца. Это был еврей-фанатик, скорее еврей - борец за идею, чем еврей - торгаш..."

   В начале октября Михаил Павлович получил от Евгении Яковлевны извещение, что она в Москве. Он сразу же послал ей письмо:

   "Милая, дорогая мамочка. Уж вот какое Вам спасибо за Ваши каракули! Признаться, я уж и отчаялся когда-нибудь получить их. Надолго ли Вы приехали в Москву? Вот было бы хорошо повидаться с Вами! Я совершенно не могу приехать, - не те уж времена и обстоятельства; приезжайте, дорогая старушка, к нам; мы Вам будем очень рады... Кто знает, придется ли еще раз увидеться! Ведь могут назначить меня в такую трущобу, что и в тридцать лет не доскачешь. Приезжайте, мамочка; захватите с собой и Машу; на всех места хватит...

   Вы ничего не пишете об Антоне и о себе самой. Как ваши здоровья? Совершенно от посторонних людей слышим об Антоне, а от своих ни гугу! Что Крым, что Ялта? Маша тоже ничего не пишет; я знаю, она обиделась на меня за то, что я не выслал ей денег. Что ж делать? Положительно взять негде. Эта поездка наша в Крым просто зарезала нас, насилу уплатили по векселю" {Письмо от 6 октября 1900 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   В те же дни Мария Павловна писала Антону Павловичу из Москвы в Ялту: "Мать довольна, что приехала в Москву, только вот у нас денег совсем почти нет. Мамаша не привезла, Миша тоже не присылает, пишет, что с переездом на новую квартиру задолжал, так что тебе опять придется раскошеливаться" {Письмо от 3 октября 1900 г. М. П. Чехова. "Письмо к брату А. П. Чехову". М., Госполитиздат, 1954, стр. 162.}.

   В ответ Антон Павлович сразу же написал сестре: "Милая Маша, сегодня получил твое письмо и сегодня же посылаю тебе 200 р. Если бы я не получил твоего письма, то сам бы не догадался скоро послать...

   Зачем у Миши спрашивала денег? Впрочем, как хочешь" {Письмо от 6 октября 1900 г.}.

   В конце октября Михаил Павлович, узнав, что Антон Павлович поехал в Москву, писал ему: "Дорогой Антуан. Я страстно хочу повидать всех вас, но, - увы! - у меня нет ни копейки денег. Для того, чтобы поехать весною в Крым, я учел в здешнем банке вексель, в начале октября этому векселю настал срок и надо было спасать себя от злоключений, т. е. во что бы то ни стало уплатить к сроку. Я вытянул все жилы и вот сижу теперь без грошика и жду тех дней, когда и прочее.

   Получил от матери письмо, в котором она извещала меня о своем приезде в Москву и о желании повидаться со мной. По той же причине я не мог приехать к ней в Москву. Я пригласил ее к себе... Если бы вы все приехали ко мне, я был бы очень рад, но ведь не приедете. Пошли ко мне мать.

   У нас Дарский. Старается создать художественный театр, лезет вон из кожи, мы же от удивления только рты разеваем и ждем той минуты, когда он или победит, или вылетит в трубу вверх ногами. Два раза шла "Чайка". Поставлена была, как и все, прямо-таки прекрасно. Но Дюшка Шаврова совсем испортила Нину Заречную. Разинет рот, выпучит глаза, как шулика, и кричит мещанским голосом, точно ей на хвост наступили. Хорошая пластика, но ведь на этом не уедешь. А берется за все главные роли. Красивый монолог мировой души сказала жестко, напыщенно, в каком-то диком исступлении. Мягкое... "все жизни, все жизни" орала так: "все ж ы з-ни!!! все жыз-ни!Н все жыз-ни!!! Не везет, брат, нам на инженю. Три года театр держала Малиновская и, как хозяйка, захватывала себе, драная кошка, все главные роли. Бывало смерть-смертью, а играет 16-летнюю девочку. Другие три года снимал театр Каралли, который тоже, как хозяин, отдавал все главные роли своей подружке Ольгиной. Эта страдала вечным насморком, сама себе шикала и вместо Ж говорила 3, а вместо Ш - С. Теперь же Дарский, как хозяин, в _к_а_ж_д_о_й_ пьесе в заглавной роли выпускает свою супругу. Нет, Антуан, перевелись теперь инженю! Говорю это тоном твоей "Живой хронологии". Дарских я вижу часто. Они были очень польщены твоей телеграммой и носились с ней {А. П. Чехов прислал Ярославскому театру приветствие в связи с постановкой его пьесы "Чайка". 6 октября 1900 г. был послан ответ от имени всей труппы. Телеграмма А. П. Чехова, по-видимому, утеряна.}. Я назначен агентом Театрального общества и теперь, по долгу службы, хожу на каждую новую пьесу и имею в театре постоянное бесплатное кресло. Пописываю рецензии и посему за мной, как кажется, ухаживают...

   А вот слухи:

   1) Один актер Икс слышал, что Маша бросает гимназию и уходит в актрисы.

   2) Директор Банка Международного в Ярославле ехал с женой в вагоне и разговорился с нею обо мне. Сидевшая напротив них дама, услыхав мою фамилию, вообразила, что они говорят о тебе, и спросила их, когда твоя свадьба?

   3) Дама, живущая в Montreux в Швейцарии, пишет своей родственнице в Ярославль, что ты женишься и что на сих днях твоя свадьба.

   4) Актриса Игрек, ездившая на юбилей Боборыкина, слышала, что будто бы Немирович поднимал где-то бокал за супружеский союз твой и, если не ошибаюсь, г(оспо)жи Книпер.

   Вот видишь, сколько слухов! А было бы очень приятно, если бы эти слухи оправдались и ты действительно женился бы. Чего канителить!

   Пиши. До свидания. Посылай ко мне мать и будь здоров. Твой Мишель.

   Брат-Государь, 8-го ноября я именинник. Разорись из твоего государева кошелька и пришли мне в подарок _в_е_р_с_т_а_к. Если бы ты знал, при каких возмутительных обстоятельствах я пилю и строгаю, то у тебя волосы стали бы дыбом. Верстак стоит всего 11 руб. и продается у Линдемана. Так и скажи: пошлите, мол, туда-то столярный верстак в 11 руб. Они знают. Ведь не виноват же я, что во мне течет кровь дядей Ивана Яковлевича и Михаила Егоровича" {Письмо от 28 октября 1900 г. Архив автора. Иван Яковлевич Морозов - дядя братьев Чеховых со стороны матери, мастер на все руки; Михаил Егорович Чехов - дядя братьев Чеховых со стороны отца, переплетчик.}.

   В семейных архивах не сохранилось данных о встрече Михаила Павловича с матерью, о которой он уже давно так мечтал.

   Михаил Павлович живо интересовался развитием отношений между Антоном Павловичем и Ольгой Леонардовной Книппер. Но мы не приводим здесь опубликованные и неопубликованные материалы, касающиеся этих отношений, поскольку эта тема не является предметом настоящей книги.

   Что касается слуха о поступлении Марии Павловны на сцену, то он имел под собою почву. Ее действительно приняли в художественный театр в качестве статистки. Мария Павловна позднее вспоминала, что когда она сообщила об этом Антону Павловичу, он с иронией сказал ей:

   - Маша, когда ты пойдешь на сцену, то и мамашу возьми с собою.

   Мария Павловна играла роли боярышни, весталки и др. {Воспоминания М. П. Чеховой в записи автора. Рукопись Архив автора.}

   Зима 1900-1901 годов была суровой. Антон Павлович пропустил все назначенные им сроки отъезда за границу. Наконец 10 декабря, с усилившимся кашлем, он уехал в Ниццу. Через полтора месяца после его отъезда, уже в новом году, в жизни Михаила Павловича произошло большое событие: у него родился сын.

   Сообщая брату Ивану в Москву об этом событии, Михаил Павлович писал далее: "Получил вчера письмо от матери. Пишет, что она оставлена одна в Ялте. Ну, разве ж это хорошо? Разве ж можно устраивать для человека одиночество? Ведь это грех, грех большой. Старуха заболеет, - и некому подать воды. Бедная мамаша! Подумаешь, нашли какого сторожа, чтобы стеречь то, что не нужно никому. Я говорю "не нужно никому" потому, что те, для кого строено, не желают пользоваться: Антон - в Ницце, а Маша - в Москве"... {Письмо от 28 января 1901 г. Архив автора.}

   В то время как у Михаила Павловича дома все обстояло прекрасно, на службе его отношения с начальством постепенно портились. Развязка приближалась.

   Михаил Павлович отчетливо понимал, что его либеральные взгляды воздвигают все большую и большую стену между ним, его начальством и сотрудниками. Если год назад он строил планы уйти в какой-нибудь другой город с повышением, то теперь он был согласен перевестись куда угодно даже без повышения.

   Все же узнав, что в Гродно есть вакантная должность управляющего, Михаил Павлович решил попытать счастья. Он надумал сам ехать в столицу хлопотать о переводе, а не писать кому-либо.

   Ему пришлось просить Кропотова об официальном двухнедельном отпуске. Кропотов дал его, но чего это стоило, каких унижений! Какие оскорбительные слова пришлось выслушать!

   Десять лет спустя Михаил Павлович опубликовал свой рассказ "Месть" {М. П. Чехов, Свирель, Повести. СПб. 1910.}, в котором одна из страниц посвящена этому тяжелому разговору генерала-начальника со своим подчиненным.

   Михаил Павлович с гнетущим чувством выехал в Петербург. Он отчетливо понимал, что дальнейшая его служба в Ярославской казенной палате при управляющем Кропотове невозможна.

   Как и можно было предвидеть, в департаменте у Михаила Павловича ничего не вышло, но зато Суворин сделал ему интересное предложение - место младшего литературного редактора. Естественно, Михаил Павлович расценил это предложение как трамплин для переезда в столицу, как единственный в его жизни шанс порвать со службой в провинции.

   По условию, в его обязанности входило стилистически править определенное количество поступающих рукописей. Но, что самое главное, он должен был не меньше раза в неделю давать "маленький фельетон" на его собственную, какую угодно тему. Это мог быть рассказ, очерк, статья или даже небольшая повесть, рассчитанная на несколько номеров газеты.

   Ему гарантировался гонорар в 200 руб. в месяц. Он мог печататься в других изданиях и поступить на службу куда угодно. Последнее было особенно важно, так как назначенного жалования для жизни в столице с семьей было недостаточно.

   Михаил Павлович теперь получал возможность систематически печатать свою беллетристику.

   Он возвращался обратно окрыленный: отныне он мог иметь основной заработок от литературной работы, причем от работы по своему вкусу.

   По возвращении в Ярославль Михаил Павлович никому не говорил, что устроился в Петербурге. Кропотов же предположил, что он ездил жаловаться на него в департамент. Конфликт все сильнее обострялся, но Михаил Павлович был спокоен. Перед ним открывалась перспектива. Однако он не предвидел, какая его ждет неприятность.

   На другой день по приезде он писал Суворину: "...вчера я возвратился домой, и целый день сегодня мы соображаем, как нам устроить поскорее наше великое переселение в Петербург. Оказывается, что после пятилетнего пребывания на одном и том же месте... это дело не такое уж легкое. Укладка, продажа мебели и проч., а также сдача должности, конечно, отнимут несколько времени...

   Как образец моего творчества, посылаю при этом мой рассказ {О каком рассказе пишет Михаил Павлович - пока точно не установлено. Очевидно, это рассказ "Кризис", о котором будет сказано ниже.}.

   Читаю сейчас новую книжку Whitman'a - Conversation with prince Bismark {Уитмен. Разговор с князем Бисмарком.}. Есть довольно интересные места,- например, о поляках в России и о колониальной политике Германии. Не знаю, насколько это ново, но постараюсь сделать что-нибудь вроде фельетона... Михаил Чехов" {Письмо от 3 февраля 1901 г. ЦГАЛИ.}.

   Через три дня Михаил Павлович уже сообщал Суворину:

   "Посылаю Вам статью о Бисмарке. Думается, что в таком виде, то есть исчерпывая все содержание книги Whitman'a, она будет более интересна, чем только о поляках, да о колониях, как я Вам писал {Эта статья еще не найдена в печати.}. М. Чехов" {Письмо от 6 февраля 1901 г. ЦГАЛИ.}.

   Вслед за этим письмом Михаил Павлович послал большое письмо Антону Павловичу в Ниццу с описанием событий своей жизни и со скрытой между строками просьбой дать добрый совет: "Дорогой Антуан... Я ездил в Петербург, чтобы хлопотать о назначении меня в... Гродну, но это не выгорело. Вместо этого я получил от Суворина предложение поступить к нему... Мне не с кем было посоветоваться, а с другой стороны после серого, бестротуарного Ярославля Петербург показался мне таким очаровательным, что я согласился и принял предложение. Суворин дал мне на проезд 300 р. и считает мою службу с 1-го февраля. Таким образом, я переселяюсь на жительство в Петербург.

   Я не знаю, хорошо ли я сделал. Вероятно, хорошо. Я подал уже прошение о двухмесячном отпуске и в эти два месяца постараюсь пристроиться к департаменту. Но мне больше хотелось бы вступить в сословие присяжных поверенных; мне 35 лет, стаж для меня будет сокращен, авось к сорока годам буду хоть плохоньким адвокатом. Вопрос только... тоже в протекции.

   ...Меня страшит мое новое будущее, хотя и моя теперешняя служба, конечно, не может привлекать меня грошовой пенсией через 24 года, а Палату, по-видимому, мне не дадут еще очень долго. Да и тогда я буду делать то, чего не люблю, как не любил своего дела все 11 лет моей службы. К тому же утомился получать жалование, едва хватавшее на самое необходимое. Не скажу, чтобы я не волновался, но целая серия обстоятельств понуждает меня именно теперь, когда еще не так поздно, менять свою карьеру. Унижаться и лизать задницу я не могу, а отсюда - целый ряд столкновений, доводящих меня до таких сердцебиений, от которых я еле устаиваю на ногах. Я понимаю - служить государству, служить идее, но служба генеральскому желудку и печени для меня унизительна. Они привыкли считать государственное учреждение своей спальней {Моральный облик Кропотова Михаил Павлович позже описал в рассказе "Генеральша" (М. П. Чехов. "Очерки и рассказы". СПб, 1905).}, своей собственностью - и пусть считают. Не он, так другой, - все они одинаковы...

   И если б я послушался тебя 12 лет тому назад, то мне не пришлось бы теперь начинать сначала. А служба и тогда бы не ушла!

   Я боюсь, что я не буду достаточно талантлив для газетного дела. За время службы... серые заборы и покосившиеся фонари испортили мой вкус. Я глубоко убежден, что я делаю лучше, разумнее с точки зрения призвания и любви к делу, но в то же время испытываю страхи за семью. А она у меня прибавилась: в ночь на 21 января у меня родился сын Сергей. Итак, я переезжаю на жительство в Петербург. Твое желание исполнилось. Еще в прошлом году ты мне писал: "не в управляющие тебе надо проситься, а стараться как можно скорее переселиться в столицу". Да будет по слову твоему. Твой Мишель" {Письмо от 7 февраля 1901 г. Архив автора.}.

   В середине февраля Мария Павловна послала брату в Ярославль письмо, полное грустных мыслей:

   "Милый Миша и дорогая Леля. Поздравляю вас с новорожденным. От всей души желаю ему счастья и здоровья. Вы самые нормальные из нашей семьи и живете как должно - я вам завидую. Мой корабль все еще качается по синему морю и не может причалить к берегу...

   Антоша на днях возвращается в Ялту, вероятно, уже плывет из Одессы в Ялту. Его пьеса "Три сестры" имеет огромный успех. Мне пьеса очень нравится, смотрела несколько раз. Поставлена в Художественном театре превосходно. Очень жаль, что Дарский не оправдал надежд, а ведь он хотел вести дело как в Худ(ожественном) т(еатре).

   Мать в Ялте жила не одна, у нас там жил поэт Бунин и уехал только недавно {Бунин уехал из Чеховского дома 13 февраля 1901 г., а А. П. Чехов вернулся из-за границы в Ялту 15 февраля. (Литературное наследство. Том 68, стр. 396).}. Она совершенно здорова. К тебе, т. е. к Вам, она собиралась приехать, но у нее денег не было. У нас с ней бывают лишние деньги только случайно.

   Женюшку крепко целую и очень бы хотела видеть. У меня о ней осталось самое хорошее впечатление" {Письмо от 12 февраля 1900 г. Архив автора.}.

   В начале этого письма Мария Павловна затрагивает вопрос о неудавшейся личной жизни. Если бы она захотела создать свою семью, то, конечно, могла бы осуществить это. Она была обаятельна. Многие весьма достойные люди - художники, писатели - добивались ее руки, но Мария Павловна отклоняла их предложения. Она имела все основания считать, что Антону Павловичу будет труднее без ее помощи, а, кроме того, по ее же словам, она "по-настоящему никогда никого не любила"²{Воспоминания М. П. Чеховой в записи автора. Рукопись. Архив автора.}. А годы шли, и когда она мыслью пробегала по пройденному пути, ее охватывала грусть, отразившаяся в письме к брату. После смерти Антона Павловича она посвятила себя сбережению и популяризации наследия писателя. Это стало целью всей ее жизни.

   В эти февральские дни Михаил Павлович деятельно готовился к переезду в Петербург. Он писал Суворину: "Мебель уже распродана, от квартиры отказался, одним словом - все улажено; остается только сдать должность... Со дня на день ждем приказа из Министерства... (о двухмесячном отпуске. - С. Ч.).

   При этом посылаю заметку. Посылал их и раньше, должно быть Вы получили" {Письмо от 14 февраля 1901 г. Архив автора.}.

   Возможно, среди упомянутых Михаилом Павловичем заметок была и его статья "Уездные города" - о развитии жизни в столицах и упадке в провинции, опубликованная в "Новом времени" 13 февраля 1901 года.

   В "Северном крае" рецензентская работа Михаила Павловича, вполне понятно, стала постепенно сходить на нет и в феврале 1901 года прекратилась совсем. То же можно сказать и о его сотрудничестве в столичном журнале "Театр и искусство".

   Наконец-то пришло от министра финансов долгожданное разрешение на двухмесячный отпуск с 20 февраля. Михаил Павлович уехал в Петербург, но буквально через три дня вернулся обратно в Ярославль в состоянии крайнего недоумения. Приводим переписку его с Сувориным по этому поводу.

   Днем 25 февраля Михаил Павлович получил следующую телеграмму: "Очень сожалею, что Вы уехали, не повидавшись со мной - Суворин" {Архив автора.}.

   Михаил Павлович сразу же ответил ему следующим письмом: "В Петербург я приехал уже совсем; оставалось только нанять квартиру и перевезти семью. Я явился к Вам. На мой вопрос, чем мне заняться, Вы сказали, что положительно не можете сообразить, на что я способен..."

   Дальше Михаил Павлович описывает, как он был послан Сувориным в редакцию, где никто не знал, для какой цели он явился.

   "Вы... дали мне аванс... Аванс разошелся в Ярославле на погашение долгов и на приготовление к отъезду. Я Вам его отработаю. Имея только кое-какие крохи, я пошел в контору, чтобы получить жалование. Но кассирша была удивлена моей просьбой и сказала мне, что она совершенно ничего не знает о том, что мне положено жалование, и что вообще я состою у Вас на службе и рекомендовала мне справиться у Вас. Но просить Вас... я не мог...

   Попавший в чужой город, без денег, и совершенно одинокий, я понял, что я... совсем не нужен, и счел для себя все потерянным. Чтобы спасти хоть то, что я имел, я бросился обратно в Ярославль.

   Вот Вам моя исповедь. Я хотел проститься с Вами, но у Вас в то время кто-то был. M .Чехов" {Письмо от 25 февраля 1901 г. ЦГАЛИ.}.

   Читатель видит, что Суворин поступил с Михаилом Павловичем грубо, как богатей, предприниматель, без соблюдения самой элементарной этики и вежливости. Михаил Павлович чувствовал себя обманутым. Подобное отношение он считал возмутительным. Быть может, в этот момент он вспомнил драгоценный совет старшего брата, данный ему еще в юные годы: "Среди людей надо сознавать свое достоинство" {Письмо от 6-8 апреля 1879 г.}.

   В это время Антон Павлович, не зная, что отношения Михаила Павловича с Сувориным осложнились, послал брату следующее письмо, полное серьезных, участливых советов на будущее: "Милый Мишель, я вернулся из-за границы и теперь могу ответить тебе на твое письмо. Что ты будешь жить в Петербурге это, конечно, хорошо и спасительно, но насчет службы у Суворина ничего определенного сказать не могу, хотя думал очень долго. Конечно, на твоем месте я предпочел бы службу в типографии {А. П. Чехов, по-видимому, забыл, что место заведующего типографией Суворина было занято Тычинкиным.}, газетой же пренебрег бы. "Новое время" в настоящее время пользуется дурной репутацией, работают там исключительно сытые и довольные люди (если не считать Александра, который ничего не видит), Суворин лжив, ужасно лжив, особенно в так называемые откровенные минуты, т. е. он говорит искренно, быть может, но нельзя поручиться, что через полчаса же он не пос