Чехов Михаил Павлович - С. М. Чехов. О семье Чеховых

упружестве состоят 42 года (Ура!).

  

   А_н_т_о_н_ _П_а_в_л_о_в_и_ч_ _Ч_е_х_о_в_ законный владелец Мелиховского царства, 2-го участка, Сазонихи, Стружкина {Отдельные угодья имения А. П. Чехова.}, Царь Мидийский и пр. и пр. Он же писатель и доктор.

   М_а_р_и_я_ _П_а_в_л_о_в_н_а_ _Ч_е_х_о_в_а: добра, умна, изящна, красива, грациозна, вспыльчива и отходчива, строга, но справедлива. Любит конфеты и духи, хорошую книжку, хороших умных людей. Не влюбчива... (Всего 1 700 раз была влюблена). Избегает красивых молодых людей... Всем друзьям рекомендует теорию: "Наплевать". Замечательная хозяйка: огородница, цветочница и т. д. до ~".

   Рукопись завершается упоминанием об отсутствующих детях Александре и Иване. О Михаиле Павловиче сказано: "Податной инспектор, живет в Угличе. Составил сельскохозяйственный календарь..."

   Посмеявшись остроумию Иваненки, Михаил Павлович передал эту рукопись Марии Павловне, в архиве которой она хранилась более полувека.

   18-го июня 1894 года в Угличе состоялось празднество, носившее просветительный характер. Это было "торжество по случаю исполнившегося десятилетия существования церковно-приходских школ на правилах, изданных 13 июня 1884 г.". Михаил Павлович, конечно, принял участие в праздновании юбилея. Он всегда, в меру возможности, помогал школьному делу. В конце жизни он рассказывал, как покупал для школ учебники, а неимущим ученикам дарил валенки, курточки, пальтишки. При этом он не терпел каких-либо похвал и благодарностей.

   26 июня угличане были сильно порадованы. В доме Евреинова Товариществом русских драматических артистов были показаны пьесы "Лебединая песня" А. П. Чехова и "Несчастье особого рода", в переработке с немецкого В. С. Пенькова. Подобные представления заезжих гастролирующих артистов в Угличе в те времена были редкостью; угличане остались довольны. Публика особенно была взволнована пьесой Антона Павловича. Михаила Павловича как брата автора пьесы буквально засыпали расспросами и рукопожатиями. Тут же раздавались голоса о том, что существующий угличский драматический кружок лишь прозябает, но не живет, что надо поставить у руководства человека энергичного, живого.

   Все взоры устремились на Михаила Павловича. Ему предложили руководство, и он принял его. Как только разнесся слух, что драмкружком теперь руководит Чехов, сразу же выросла и труппа актеров. Все это были любители. Н. К. Евреинов с распростертыми объятиями принял новую труппу и предоставил ей свой зрительный зал.

   И началась работа: читка пьесы, распределение и разучивание ролей, репетиции. На первых порах дело шло медленно.

   Михаил Павлович, как столичный человек, молодые годы проведший в среде актеров и в известной степени компетентный в вопросах театрального искусства, взял на себя режиссерские обязанности. Обладая некоторыми актерскими данными, он играл в пьесах характерные роли.

   Еще в детстве он был непременным участником домашних представлений Антона. Об этих представлениях он писал в 1912 году в биографическом очерке к шеститомнику писем А. П. Чехова: "Одной из любимых... импровизаций (Антона.- С. Ч.) была сцена, в которой градоначальник приезжал в собор... и становился посреди храма на коврике в сонме иностранных консулов... В гимназическом мундирчике, с дедовской старой шашкой через плечо, он удивительно метко схватывал черты градоначальника и затем производил смотр... казакам" {Письма А. П. Чехова. Изд. 2. Книгоиздательство писателей в Москве. Т. 1. 1913, стр. 15.}. Роли иностранных консулов и казаков исполняли братья Чеховы, в том числе и маленький Миша.

   Еще живя в Мелихове, Михаил Павлович написал пьесу-шутку "За двадцать минут до звонка". В этом первом его водевиле, конечно, сказывается влияние Антона Павловича.

   Антон Павлович одобрил работу брата и направил его в редакцию журнала "Театральная библиотека", где водевиль и был опубликован в No 41 за октябрь 1894 года, под псевдонимом М. Богемский. Шутка имела успех на любительской сцене. В Угличе она была сыграна, по-видимому, в конце лета {Воспоминания М. П. Чехова в записи автора. Рукопись. Архив автора.}.

   Любительская театральная деятельность Михаила Павловича была небольшой. Но все же она давала ему душевные силы для жизни в захолустье. Если же в работе драмкружка случались перебои, он всей душой стремился в Мелихово. В середине лета он писал своей семье: "Вспомнил я про вашу молотилку, господа Чеховы. С нею нужно поступить так: послать колесо (Маша знает какое) в Тулу на завод Красильниковой... с просьбой заменить беззубое колесо полнозубовым... Или: съездить вместе с колесом в Серпухов на завод Бердоносовой и проделать все то же..."

   Дальше в этом письме Михаил Павлович описывает красоту угличской природы и приглашает Евгению Яковлевну к себе:

   "Волга у нас так наполнилась, что чуть не выходит из берегов. Ах, полупочтенные, какая живописная речка протекает в 2-х верстах от Углича {Речка Корожечна впадает в Волгу с левого берега в двух верстах ниже Углича. Название ее происходит от слова "корежить". Весною она бывает очень бурна.}.

   Какие на ней берега, какие острова, какие мостки перекинутые через оную. По берегам цветут липы. Я часто катаюсь по ней на лодке, воображаю себя на Псле {Три лета (1888-1890) Чеховы провели на реке Псле близ г. Сумы, в усадьбе Линтваревых "Лука".}, а когда доплываю до громадной паровой мельницы, вылезаю на берег, и ручной журавль начинает выделывать выкрутасы. Есть и еще удовольствие: поплывешь на лодке по Волге против течения, заплывешь подальше, а потом сложишь весла и спускаешься по течению: берега все изменяются, ползут, ползут; а если при этом небо окрашено в апельсиновый цвет, да еще с берега из сада доносится музыка, так и вовсе хорошо.

   А ведь вы, господа, свиньи! До сих пор не написали мне ни одной строчки с 6-го февраля. Ведь могу ж я интересоваться, что у вас делается.

   Дичи здесь пропасть. Вчера купил тетерева за 20 коп. и то говорят, что дорого: по новости. Утки дикие чуть через город не летают" {Письмо от 10 июля 1894 г. Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове.}.

   Это письмо подействовало. "Евгения Яковлевна уехала в Углич",- записал Павел Егорович 15 июля 1894 года.

   Пока Евгения Яковлевна гостила в Угличе, в Мелихове плотники закончили постройку флигеля. Этот маленький домик был выстроен Антоном Павловичем потому, что в большом доме всегда было шумно, ему же для творческой работы необходимо было одиночество. В этом флигеле не раз ночевал Михаил Павлович. На ступеньках его наружной лестницы он сфотографирован с Антоном Павловичем. Павел Егорович называл флигель "скитом". Он сохранился до наших дней в подлинном виде.

   Вернувшись в Мелихово, Евгения Яковлевна писала младшему сыну: "Миша, что это значит, что ты не едешь к нам. Два раза посылали на станцию, а тебя нет. Грех забывать родных. С своей компанией наживешься зимой. Мне хочется, чтобы ты застал у нас цветы. Приезжай скорей, пожалуйста. Антоша и Потапенко 2-го числа уехали по Волге в Нижний, а оттуда в Саратов, так они сказали. Семь пятниц на одной неделе".

   3 августа 1894 года А. П. Чехов и И. Н. Потапенко сели в Ярославле на пароход, шедший в Нижний Новгород. Это было второе посещение А. П. Чеховым Ярославля. Антон Павлович писал Суворину об этом путешествии: "Наша поездка на Волгу в конце концов оказалась довольно странной. Я и Потапенко поехали в Ярославль, чтобы оттуда плыть до Царицына, потом в Калач, отсюда по Дону в Таганрог. Путь от Ярославля до Нижнего красив, но я раньше уже видел его. К тому же в каюте было очень жарко, а на палубе по физиономии хлестал ветер. Публика неинтеллигентная, раздражающая своим присутствием. В Нижнем нас встретил Сергеенко, друг Льва Толстого. От жары, сухого ветра, ярмарочного шума и от разговоров Сергеенко мне вдруг стало душно и тошно, я взял свой чемодан и позорно бежал... на вокзал. За мной Потапенко. Поехали обратно в Москву, но было стыдно возвращаться не солоно хлебавши, и мы решили ехать куда-нибудь, хоть в Лапландию" {Письмо от 15 августа 1894 г.}.

   "Антоша 12-го будет домой, - писала Евгения Яковлевна,- а потом у нас будет на Успенье.

   Сейчас Роман везет колесо в Серпухов для машины. Рожь свезли. Ржи оказалось мало".

   На этом письме приписка Павла Егоровича:

   "23 копны только. Миша, что к нам не приезжаешь. Мы тебя ждали к 2-му августа. Поздравляем тебя с яблочным праздником. Сейчас еду к обедне яблоки святить. П. Чехов" {Письмо от 6 августа 1894 г. Гос. биб-ка им. В. И. Ленина.}.

   В письме родителей к Михаилу Павловичу примечательны слова о ничтожности урожая. Они говорят сами за себя. Роман, которому передали дело, чувствовал себя лицом подчиненным и действовал не инициативно. Становилось все более очевидным, что Чеховы не могут осилить целое именье, что им нужна только усадьба, а пашни, луга, леса - это для них лишь обуза. В дневнике Павла Егоровича все чаще стали появляться такие записи: "Земля осталась незасеянной" (13 августа), "Овес лежит 17 дней под дождем" (25 августа), "Молотят на чужой машине" (26 августа) и так далее.

   Не успели старики родители послать Романа на станцию с письмом к младшему сыну, как он сам явился в Мелихово. Это было 6 августа. На этот раз Михаил Павлович приехал в семью после более чем двухмесячного перерыва. Антона Павловича младший Чехов в Мелихове не застал.

   Такого еще не бывало, чтобы братья не встречались так долго. Пробыв в Мелихове всего лишь три дня, Михаил Павлович отправился обратно в Углич. По пути он в Москве зашел в редакцию журнала "Русская мысль", где узнал, что словарь "Закром" скоро пойдет в печать. Это обрадовало его. И действительно, вскоре он получил из "Русской мысли" следующее письмо: "Книга "Закром" окончена печатанием. Теперь только необходимо назначить цену; редакция думает, что самая подходящая цена будет один рубль" {Письмо от 23 августа 1894 г. Архив автора.}.

   1 августа 1894 года в Угличе состоялось особо торжественное празднование с молебнами, крестными ходами, иллюминацией и гулянием по случаю того, что холера обошла Углич в оба предыдущие лета и, оказывается, благополучно обходит его и в этом году {"Ярославские губернские ведомости" от 12 августа 1894 г.}. Все радовались. Угличскими властями было установлено, чтобы и впредь праздновать каждого 1-го августа избавление от холеры.

   И будто в насмешку вскоре же после празднования разразилась холера. Люди падали и в судорогах умирали, умерших на улицах убирали арестанты из местной тюрьмы. Муж хозяйки Михаила Павловича - Г. М. Калашников умер по пути из Нижнего Новгорода в Углич. Вымирали семьями. Среди обывателей началась паника. Власти и ярославская газета преуменьшали действительные размеры эпидемии. Обстановка была тревожной до самой зимы, когда морозы победили эпидемию.

   Уже в глубокой старости Михаил Павлович вспоминал, как однажды, разъезжая по Угличскому уезду по служебным надобностям, он заехал в какое-то имение. У владельца были миловидные дочери. Сам он ходил с длинными волосами. Он был необыкновенно разговорчив и, когда Михаил Павлович заезжал к нему в следующие разы, допекал его непрекращающимися рассуждениями о белой и черной кости, о том, что чумазый и кухаркин сын не могут дать человечеству ни искусства, ни литературы.

   Михаил Павлович, всегда сообщавший брату Антону все виденное и слышанное, рассказал и об этом его новом знакомстве. В августе 1894 года вышел в свет рассказ Антона Павловича "В усадьбе". В нем можно узнать и помещика, и его двух дочерей, и самого Михаила Павловича, который любил сидеть, поджав под себя одну ногу. Только герой рассказа не податной инспектор, а судебный следователь и "умеренно полный", а не худой, как Михаил Павлович.

   Сохранился рассказ о встрече Михаила Павловича еще с одним помещиком. Сын академика живописи Н. А. Киселева в своих воспоминаниях пишет: "Запомнился мне один его (Михаила Павловича.- С. Ч.) рассказ. Как-то в конце делового разговора с помещиком и его женой, к которым он заехал, объезжая участок, помещик поинтересовался, является ли служба податного инспектора государственной или общественной. На это Михаил Павлович ответил, что его служба коронная. Простившись и уходя, он услышал, как за его спиной помещица спросила мужа: "Что-то я не пойму, какая же это служба - макаронная?" {Архив автора.}

   31 августа угличский драматический кружок, возглавлявшийся Михаилом Павловичем, показал угличанам плоды своих трудов. Перед лицом всей местной интеллигенции и именитого купечества труппа дала спектакль. Были показаны водевили: "Ворона в павлиньих перьях" М. Куликова (Крестовского) и "Женское любопытство" Л. Яковлева.

   Успех был исключительным. В "Ярославских губернских ведомостях" 4 сентября появилась информация и о многолюдном гулянии, и о спектакле. Члены кружка были окрылены надеждой.

   Наступил сентябрь. Осенью у податного инспектора работы было всегда больше, чем в остальное время года. Служба требовала побывать во многих местах своего участка, а каким был участок, мы уже говорили. Бедность, бездорожье, бескультурье, забитость, болезни. А отсюда страх, ложь, обман, всегда коробившие Михаила Павловича.

   Михаил Павлович в его податном участке должен был знакомиться с условиями хозяйственной деятельности налогоплательщиков и размерами получаемых ими доходов. Ему нужно было периодически посылать рапорты в казенную палату, а иногда и непосредственно в департамент, о состоянии хлебов, о видах на урожай будущего года, о густоте озимых всходов, о характере залегания снега, о ценах на хлеб, сено, картофель... Кроме того, в его обязанности входило следить за большей равномерностью обложения, наблюдать за правильностью торговли, определять причины недоимок, председательствовать в уездных податных присутствиях, производить в казначействе "внезапные свидетельства", то есть ревизии. Также он должен был удостоверять неплатежеспособность пострадавших и степень урона от стихийных бедствий - пожаров, градобития, засухи, падежа скота, наводнений.

   Вся тяжесть налогов ложилась тогда на так называемое "податное" население - крестьян, ремесленников, кустарей, торговцев, промышленников.

   Крестьяне уплачивали три прямых налога: государственный поземельный налог, выкупные платежи, то есть рассроченную на 49 лет плату за ту землю, которую они получили от помещиков по реформе Александра II, и земские сборы. Все вместе эти налоги назывались окладными сборами.

   Огромную сумму окладных сборов правительство разверстывало по губерниям, губернии по уездам, уезды по волостям, волости по сельским общинам, сельские общины по отдельным домохозяевам. В подавляющем большинстве случаев в сельских общинах господствовала круговая порука. Сумму окладного сбора сельский (мирской) сход раскладывал на отдельных домохозяев по принятому сходом основанию, то есть принципу раскладки. При определении размера оклада или пая каждого домохозяина учитывалось абсолютно все: количество душ, работников - членов семьи, десятин надельной земли, скота и проч. Раскладочный приговор сельский староста надлежащим образом фиксировал. Податной же инспектор должен был следить за правильностью составления приговора.

   Оплата окладного сбора производилась в два срока. Если домохозяин оказывался неплатежеспособным, его пай, в силу круговой поруки, оплачивала по разверстке сельская община, причем использовать наличные мирские деньги, предназначенные для иных целей, воспрещалось.

   Многие авторы того времени выступали против круговой поруки: "Круговая порука,- писал экономист Н. Бржеский,- в самом обществе является отличным средством для всякого рода прижимок со стороны исправных и достаточных домохозяев - беднейшей части однообщественников. Под предлогом круговой поруки менее исправные домохозяева получают нередко менее того количества земли, на которое имеют право; вдовы, с малолетками или юношами сыновьями, почти всегда обижены при разделе земли; земля лучших качеств тоже достается более зажиточным крестьянам" {Н. Бржеский. Недоимочность и круговая порука сельских обществ. СПБ, 1897, стр. 412.}.

   С другой стороны, круговая порука, обеспечивая казне получение окладных сборов, приводила к паразитизму лодырей и пьяниц.

   Невозможность обеспечить свою семью пропитанием от своего надела и хозяйства приводила к тому, что значительная часть крестьян шла на работу к помещику.

   В 1895 году у крестьянских общин Угличского уезда было 153 147 десятин надельной земли. Всех видов сборов с этой земли следовало по 1 р. 94 коп. с десятины, но собрать такую сумму не удалось, и недоплат осталось по 55 копеек с десятины.

   Совсем иная картина была у дворян-помещиков. Их по уезду числилось 105, облагаемой земли у них было 48 658 десятин, и они платили не окладные сборы и денежные повинности, а _с_о_с_л_о_в_н_ы_е_ сборы. Эти сборы в 1895 году составляли всего лишь 2 копейки с десятины. Иными словами, мужик платил поземельных сборов почти в сто раз больше, чем барин за такое же количество земли. Недоимок за помещиками в этом году не значится, видимо, их не было {Свод сведений о поступлении и взимании казенных, земских и общественных окладных сборов за 1895-1899 гг. по отчетам податных инспекторов. СПБ, 1902, стр. 69 и 313.}.

   С неисправным плательщиком, членом общины, сельский староста, как представитель власти, мог поступить очень жестоко. Он мог отобрать полевую землю, наложить арест на любые денежные суммы, принадлежащие недоимщику, мог определить к нему опекуна, без разрешения которого неплательщику "не дозволяется отчуждать что-либо из его имущества". Староста мог продать движимое имущество недоимщика с торгов, для чего имел право произвести опись и оценку его, сдать в аренду надел полевой земли неплательщика, отобрать полевые угодья и даже весь его надел, продать строения, не составляющие первой необходимости, и так далее. Законом не допускалась лишь продажа икон, знаков отличья, ежедневной одежды и совершенно необходимой домашней утвари, земледельческих или промысловых орудий, продовольствия и топлива на три месяца, последней коровы, семян для засева.

   Хозяйства с подворным, наследственным владением землею, то есть порвавшие с круговой порукой, находились далеко не в лучших условиях. За недоимку у них могли продать с публичного торга весь их подворный участок {К. А. Касьянов. Памятная книжка сельского старосты при взимании окладных сборов с надельных крестьян сельских обществ по канону 23 июня 1899 г. М., 1900.}. Страшным бичом, вселявшим в крестьян ужас, была пеня.

   Михаил Павлович, как уже сказано, был воспитан в принципах гуманизма. Но что он мог один сделать против всей этой громады? Будучи малым винтиком огромной машины, он оправдывал себя лишь тем, что неизменно в вопросах налогообложения становился на сторону налогоплательщиков. Неимущим он предоставлял возможные льготы, содействовал в освобождении от уплаты непосильных налогов, ходатайствовал перед казенной палатой о сложении с бедноты налоговых тягот.

   На склоне лет Михаил Павлович рассказывал автору этой книги, что были отдельные случаи, когда, видя безысходную нужду и горе в крестьянской избе или в лачуге ремесленника, он давал свои деньги на оплату мужицкого долга казне, соблюдая, конечно, при этом строжайшую конфиденциальность.

   Приближалась осень. Вспомнив, что в Мелихове идет ремонт, Михаил Павлович писал Марии Павловне: "...ну, что, как у вас с печами? Теперь должно быть у вас разгром такой, что страсть! Я, признаться, собирался в Мелихово и случай был приехать еще в августе, да как вспомнил, что там у вас в переделках только помешаю, то и отложил попечение...

   У нас дожди и холода. Овес пророс, и, вообще, гадость какая-то. Но все так зелено, точно шпинат, ни одного еще желтого листка на деревьях. Должно быть, сразу на севере они падают. Волга стала суровой, серой, неприветливой, но еще более величественной.

   Холера по малости все выхватывает жертву за жертвой: умер папашин знакомый Калашников, вымерла семья Лавровых и т. д. Сначала я трепетал, а потом как-то привык.

   Третьего дня были у меня гости: весь Окружной Суд с председателем во главе, с членами и с прокурором {Это были члены выездной сессии Кашинского окружного суда.}. Пришли сами, так сказать, считают однокашником меня по образованию. Это так мило с их стороны. Были и дамы и девицы. Пальца просунуть негде было. Танцы продолжались до третьего часа" {Письмо от 5 сентября 1894 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Отвечая Михаилу Павловичу на его письмо, Мария Павловна так писала о своих невзгодах: "Ну, брат, в таком положении,- весьма неприятном,- еще никогда не была! Представь себе: вот уже третья неделя, как у нас перекладывают печи, перестилают полы, оклеивают и красят все, что только можно окрасить. Печники мешают плотникам, плотники - малярам, а папаша всем. Но дело далеко еще не окончено. В нашем распоряжении только одна мамашина комната, не считая отцовской, ибо он один там не изменяет обстановки, живет... Во флигеле еще полы не высохли, и я боюсь, чтобы Антон не приехал скоро, негде ему будет жить {А. П. Чехов уехал в Таганрог и Феодосию, потом за границу, откуда вернулся только 19 октября.}. Рожь и овес и ячмень удалось давно уже очень скоро и удачно собрать. В поле осталось еще не скошенным просо, чечевица и конопля, картофель почти весь сгнил, огородина не убрана - причиной всему этому непрерывный дождь при 3® тепла. Грязь невылазная, а постоянно приходится посылать то за песком, то за лесом, то на станцию... На все дела я одна! Измучилась страшно, не сплю ночи, глаза горят и сил положительно нет. О себе некогда думать... Не успеваешь перебегать от одних рабочих к другим. Ведь шесть специальностей у нас в настоящую пору... кроме домашних и полевых работ. Я переутомилась совсем. Боюсь еще и Антон доволен не будет. Никогда мне еще так не хотелось уехать и бросить все, чтобы не возвращаться больше!

   Если бы все шло хорошо - без препятствий, я бы не роптала...

   Наплюй на холеру. Она у нас уже в Тарусе" {Письмо от 7 сентября 1894 г. Архив автора.}.

   В тот же день, когда Мария Павловна писала это письмо младшему брату, Павел Егорович так отзывался о ней сыну Александру: "Маша в хозяйстве неоцененная по полевым работам. Распоряжение Ея весьма замечательное умное и спокойное. Слава Богу, она всякого мужчину за пояс заткнет. Антоша перед ней благоговеет. А мы только удивляемся ее уму и распорядительности" {Архив автора.}.

   К сожалению, мелиховское хозяйство, вызвавшее теперь похвалы старика, не удержалось на этом уровне и в ближайшее же время стало все больше хиреть.

   В сентябрьские дни 1894 года Чеховых посетило горе. "Милый мой Миша! - писал Павел Егорович младшему сыну. - Дядя твой Митрофан Георгиевич скончался 8 сентября, после трехмесячной болезни. Оплакиваем его смерть..." {Письмо от 11 сентября 1894 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}

   Это была тяжелая утрата. Михаил Павлович очень любил своего таганрогского дядю за доброту к каждому, с кем бы он ни встречался. Не было людей, обиженных им. Не было людей, хоть за что-нибудь рассердившихся на него. Митрофан Егорович умер от истощения. Он наложил на себя такой пост, какого его уже подорванный постами организм не выдержал.

   В сентябре же Михаил Павлович узнал о прибавлении семейства у брата Ивана. Он послал ему письмо: "Поздравляю тебя, Ванюха, с сыном. Дарю ему на зубок рубль серебряный, а роженице - червончик. Дай Бог ему процветать. Теперь значит, тебе есть кого за уши драть! Экий ведь счастливец!

   Твое длинное, прекрасное письмо, скажу откровенно, наполнило мою душу таким славным чувством, так хорошо стало, что и сказать не умею. Чувство виновности, брат, преследует всех отцов в мире: это своего рода дань, которую при появлении нового человека в свет каждый отец приносит в противовес мучениям матери. Я бы не удивился, если бы ты в одних подштанниках побежал бы по Басманной и орал во все горло: у меня сын! Я бы орал. А за Соню {Соня - жена Ивана Павловича Софья Владимировна.} ты не бойся... Гораздо важнее для меня строчки: "Мальчишка крепкий, сильный с громадными ручищами". А по сему - ура! С вашей милости бутылочку шампанеи,- и свинья ты будешь, если не напоишь меня пьяным.

   Об Мелихове я знаю меньше твоего: никто даже строчкой не обмолвился {Это письмо Михаил Павлович послал до получения письма Марии Павловны от 7 сентября 1894 г.}. Я же не езжу по двум причинам: во-первых, каждая поездка стоит дороже дорогого, а во-вторых - тоска мне в Мелихове. Правда, не сладко мне иной раз одинокому и здесь, и даже кое-когда положительно становится страшно одному спать... Ничего умнее я не мог сделать, как купивши рояль. Сижу себе поигрываю... Пописываю. Книжка моя в свет уже вышла {В наше время словарь упомянут в книге И. М. Кауфмана "Словари и Энциклопедии", вып.1. М., 1937, стр. 70. Чехов Мих. Закром. Словарь для сельских хозяев, 1895.}.

   Жениться не думаю, и по всей вероятности никогда, брат, не женюсь. Не испытаю я, значит, всей поэзии страданий и радостей, которые испытал ты. На мой взгляд - это единственные разумные страдания и радости, ибо все прочее - тлен и суета. Для меня, для которого нет идеала ни в деньгах, ни в известном общественном положении,- одним словом ни в чем, что составляет идеал для других,- все идеалы, вся поэзия жизни сводится именно к семье. С самых ранних лет, точно институтка, я уже составил себе идеал жены, сына, дочерей - вот почему до сих пор я холостой. Ты не задавался вероятно такими вопросами, ты поступал так, как приказывало тебе сердце,- и у тебя вышло все просто и хорошо. И вот почему не удивил ты меня описанием своих мучений и страданий. За них я отдал бы все, всю жизнь. Эти страдания и мучения зато и оплачиваются хорошо, оплачиваются так, что от радости кружится голова: у тебя есть сын.

   Прощай, милый. Будь здоров и ты, и жена, и твой новый, маленький сынок. Мишель" {Письмо от 9 сентября 1894 г. Архив автора.}.

   В этом письме привлекает внимание фраза Михаила Павловича: "Тоска мне в Мелихове". Подобная нотка впервые появляется в его настроении. По-видимому, это настроение было вызвано в первую очередь тем, что в Мелихове он не застал Антона Павловича, уехавшего на полтора месяца в Крым и за границу, о чем Михаил Павлович перед отъездом из Углича не знал. Из Мелихова подолгу не было писем, и это усугубляло невеселое состояние Михаила Павловича. Но у него был выход - литературная работа и музыка. Известно, что различные его юморески, наречения и всякие мелочи печатались в журнале "Стрекоза". По-видимому, он изредка печатался и в "Ярославских губернских ведомостях". Известно также, что в этот период он печатал свои статьи в газете "Новое время".

   Тою же осенью в России произошло крупнейшее событие. Умер царь Александр III. Все передовые люди облегченно вздохнули: появилась надежда на лучшее будущее, на то, что Россия станет культурной европейской страной. Многие ожидали политических реформ, а люди, причастные к литературе, мечтали, в первую очередь, об отмене свирепствовавшей цензуры. Но, как известно, этим чаяниям тогда не суждено было осуществиться.

   Одним из первых распоряжений нового царя Николая II был указ, носивший название "Порядок ношения траура". Указ этот со всею скрупулезностью перечислял, какие черные платья и где должны были носить придворные и непридворные дамы, с какими знаками траура должны были появляться в общественных местах сановники и чиновники от министра до последнего писца. Как получивший высшее образование, Михаил Павлович на государственной службе пользовался привилегиями особ VI класса. Про них было сказано так:

   "Чинам пятого, шестого и седьмого классов дозволяется употреблять для лакеев черную ливрею".

   В ближайший же свой приезд в Мелихово Михаил Павлович с братом Антоном потешались, изображая, как Михаил Павлович в своем мундире шестого класса едет по угличской грязи в тарантасе, на запятках которого стоит его воображаемый лакей в черной ливрее.

   При восшествии на престол царя Николая II был объявлен манифест, который давал различные льготы как осужденным преступникам, так и по линии имущественной и, в особенности, по налогообложению.

   Длинный перечень статей, которыми прощались недоимки и прочее, вызвал у Михаила Павловича усиленную работу по службе. Ему много пришлось изъездить по Угличскому уезду в эту осень 1894 года.

   В те же осенние дни Михаил Павлович был в Угличе вовлечен в круговорот земских выборов, бывших тогда ареной интриг, сведения личных счетов и делания карьеры. Позже он обрисовал эти выборы в повести "Судьба" {М. П. Чехов. Свирель. Повести. СПБ, 1910.} во всей их неприглядности, которой он был свидетелем.

   Герой рассказа Касьянов, то есть сам Михаил Павлович, и предводитель дворянства Веребьин, метивший в председатели земской управы, приехали к исправнику.Они застали массу гостей. Земские деятели сошлись здесь для предварительных совещаний.

   - Поздравляю Вас, поздравляю,- сказал исправник Веребьину,- все решено, вам поднесут все белые шары.

   Вечером земский начальник сказал Касьянову:

   - Вы думаете, что мы сегодня пили шампанское не на веребьинские деньги? Такие выборы для Веребыша позорны, а для господ выборщиков неприличны.

   Само собою разумеется, Михаил Павлович с нетерпением ждал случая, чтобы поделиться этими своими впечатлениями с братом, вернувшимся в Мелихово из заграницы 19 октября. Но пока он так и не смог выбраться из Углича.

   Его ждали 8 ноября на день именин, да так и не дождались. Вот каким письмом Павел Егорович приветствовал младшего сына: "Милый Миша! Сего дня день твоего ангела. Мы в присутствии нашей семьи вспомнили о тебе, что тебя с нами нет за столом, на котором лежал душистый пирог, мы разделили его, и прежде всего выпили за твое здоровье по единой с большим удовольствием, желая тебе от Бога всего хорошего и полнейшего здравия. Письмо мамаша от тебя получила... {Это письмо не сохранилось.} Очень желает, чтобы тебя перевели в Ярославль, потому что сообщение будет с нами лучше и удобнее... {Предполагалось, что должность податного инспектора в Ярославле станет вакантной.}

   Антоша приехал из заграницы, пишет теперь в отдельном доме {В новом флигеле.} при горящем камине. Посетителей теперь никого нет, дорога скверная, ни возом, ни саньми, снегу нет, ехать мучительно плохо, но все таки Маша каждую неделю ездит в Москву, а к воскресенью возвращается... {Мария Павловна преподавала в частной женской гимназии Л. Ф. Ржевской.} У нас теперь открылась школа, учатся читать грамоте домашняя прислуга Анютка и Машутка. Преподают им педагоги: Маша и Антоша"... {Письмо от 8 ноября 1894 г. Гос. биб ка им. Ленина.}

   Время шло, а съездить в Мелихово Михаилу Павловичу все не удавалось. Сейчас, во второй половине ноября, он должен был собрать по уезду материал и послать в Казенную Палату сводку об уровне цен и общем экономическом состоянии его участка.

   Эта сводка сохранилась, и мы приводим ее полностью. Она написана на бланковой бумаге и датирована 17 ноября 1894 г.:

   "Его Превосходительству Господину Управляющему Ярославской Казенной Палатою.

   Имею честь сообщить Вашему Превосходительству об условиях существования в г. Угличе:

  

   Цена пуда муки ржаной . . . . . 50-60 к.

   Цена пуда муки крупчатки . . 2 р.

       "     "    говядины . . . . . . . 3 р.-3-50 к.

       "     "    сажени дров . . . . 3 р. 40 к.

       "   пуда керосина . . . . . . . 1 р. 30 к.

       " за квартиру в 4 комнаты

   наиболее дешевая - 24 р. в год,

   наиболее дорогая - 180 руб. в год.

  

   Дороговизны не наблюдается. Перемежающейся лихорадки нет.

   Относительно каких-либо изменений в делопроизводстве Податных инспекторов и в их сношениях с лицами и учреждениями - ничего нового сообщить Вашему Превосходительству не имею.-

   И. д. Податного Инспектора М. Чехов" {Гос. архив Ярославской области, ф. 100, оп. 1, ед. хр. 2417. Управляющий Ярославской казенной палатой А. А. Саблин состоял в чине коллежского советника, однако форма требовала обращения к нему, как к генералу.}.

   Лишь 23 ноября 1894 года Михаил Павлович смог приехать к семье на шесть дней. Это была мучительная езда по замерзшей, кочковатой, бесснежной дороге. Зато свидание братьев было, как прежде, интересным. Антон рассказывал о загранице, о красавице Аббации, о Миланском соборе, о Генуе, Ницце, Париже. Михаил посвящал Антона в жизнь захолустья. По-видимому, Михаил Павлович в этот свой приезд подарил брату Антону экземпляр вышедшего в свет словаря "Закром". Он сделал на книге такую дарственную надпись: "Антоша, прими сей бедный плод усердного моего труда, как дань глубочайшего почтения к твоим личным качествам и к твоему высокому таланту. Преуспевай и добродетелью украшайся! Скромный автор" {Сборник "Чехов и его среда". Л., Академия, 1930, стр. 394.}. Ныне этот экземпляр хранится в библиотеке имени А. П. Чехова в Таганроге.

   Распродажа словаря "Закром" шла чрезвычайно туго. Михаилу Павловичу удалось разослать по заявкам только несколько десятков экземпляров. "Русская мысль" почему-то долго не рекламировала книгу. Автор решил прибегнуть к помощи своего старшего брата Александра, жившего в Петербурге. Ал. П. Чехов поместил в газете "Новое время" рецензию о словаре. 3 января 1895 года он так писал брату Михаилу в Углич:

   "Чиновный Мшпа! Вставь в рамку за стекло и повесь на ворота в назидание всему Угличу для Нового Года. Пусть знают обыватели, какой у них податной инспектор!.."

   К письму приклеена вырезка из газеты с рецензией, в которой Александр Чехов рассказывает о содержании книги.

   Объявление подействовало, но не очень. "Закром" продавался слабо. Все же за несколько лет весь тираж разошелся, и в 1907 году Михаил Павлович уже в Петербурге выпустил второе издание книги под названием "Полная чаша".

   Михаил Павлович возвратился из Мелихова в Углич 30 ноября. Вновь потянулась длинная вереница дней, похожих один на другой.

   В конце декабря Михаил Павлович получил письмо из Рязани от владельца писчебумажного магазина И. Ф. Жиркова, в котором тот извещает, что изданный им в 1890 году тиражом в 10 000 экземпляров рассказ Михаила Павловича "На берегу моря" наполовину разошелся.

   "Я с удовольствием,- писал Жирков, - издал бы еще что-нибудь подходящее из Ваших произведений. Не будете ли Вы любезны - рекомендовать мне что-нибудь" {Архив автора.}.

   Ответ Михаила Павловича остается неизвестным.

   Однажды к молодому податному инспектору пришел живший в Угличе на покое бывший попечитель Туркестанского учебного округа тайный советник И. А. Забелин. Старик принес кипу английских и французских журналов, которые он, как тайный советник, получал без цензуры.

   - И Вы можете еще,- воскликнул он, пожимая руку,- спокойно жить при таком возмутительном режиме, как у нас?.. И Вы можете еще мириться с таким подлым правительством? Вот, прочтите-ка, что пишут здесь про наших сатрапов, да про Ивана Кронштадского! Ведь это Азия! Народная истерия!.. {М. П. Чехов. Вокруг Чехова, стр. 275.}

   Генерал Забелин, давший возможность Михаилу Павловичу познакомиться с западной, демократической прессой, расширившей политический кругозор молодого человека, оставил у него по себе самые светлые воспоминания.

   В те времена в Угличе жило еще несколько человек, получивших высшее образование, но об отношениях Михаила Павловича с ними какие-либо сведения отсутствуют. Зато известно, что ему довелось встречаться в Угличе с другими интересными людьми.

   В 1863-1864 годах в Польше вспыхнуло восстание, жестоко подавленное русскими войсками и полицией. В расправе над повстанцами особо отличился виленский генерал-губернатор Муравьев, получивший за это прозвище "Вешателя" и графский титул. Многие поляки из числа восставших были судимы и сосланы в глухие уголки России, в том числе и в Углич. С одним из сосланных Михаил Павлович и сдружился. Старик с тоской рассказывал ему о днях своей молодости, о красавице невесте, о том, как прекрасна его милая Польша.

   Старый поляк был часовщиком, но любил пофилософствовать и всегда радовался, когда Михаил Павлович заходил к нему. Рассказывая об этом поляке Антону Павловичу, Михаил Павлович, умевший хорошо имитировать, так подражал его польскому говору: "ТАки чАсы з маенцником, хСдзе, хСдзе..."

   Был у Михаила Павловича в Угличе и другой знакомый - балкарец Сафар Измаилович Урусбиев. Это был несчастный человек, оторванный властями от своих любимых кавказских гор, от семьи и сосланный в Углич навсегда, пожизненно. Семь лет спустя Михаил Павлович описал Сафара Урусбиева в своем рассказе "Преступник" {М. П. Чехов. Очерки и рассказы. СПБ, 1905.}.

   Иногда Сафар Урусбиев навзрыд рыдал от тоски по родине. Он служил угличским лесничим. Михаил Павлович близко сдружился с ним, это был интереснейший собеседник.

   Антон Павлович с живым участием слушал повесть брата Михаила об этом балкарце и о его неудавшейся жизни. Это он, Антон Павлович, посоветовал брату написать рассказ.

   В другой раз Михаил Павлович писал о Сафаре Урусбиеве в своей статье "Непочатый угол" {Газета "Новое время" от 23 апреля 1902 г.}, где касался вопроса о рациональном использовании казенных лесов и о хищническом истреблении лесов кулаками и браконьерами.

   Когда Михаил Павлович по делам службы заезжал в Ярославль в казенную палату, он встречался там со своим начальником - А. А. Саблиным. В минуту откровенности Саблин посвятил молодого податного инспектора в свою семейную драму. Михаил пересказал ее Антону Павловичу. Он вспоминает об этом в одной из своих книг: "...это я привез ему из провинции сюжет его рассказа "Супруга". В нем выведена почти в подробностях несчастная семейная жизнь бывшего управляющего Ярославской казенной палатой Ал. Ал. Саблина. ...Этот рассказ почти биография покойного Саблина" {М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр. 124.}.

   Михаил Павлович был очевидцем довольно интересных зрелищ. Это выставки невест, которые устраивались два раза в год, на церковные праздники крещения - 6 января - и преполовения, после пасхи. Зимние выставки происходили на торговой площади, весенние - в городском саду. Михаил Павлович любил присутствовать на этих традиционных гуляниях, ему нравились веселье, шум, красочность и, одновременно, наивность таких своеобразных смотрин.

   Крестьянское население уезда съезжалось почти все поголовно в город. Взрослые девушки - "невесты" одевались в лучшие свои наряды. Основной целью было - одеться побогаче. Не редки были случаи, когда "невеста" должна была терпеть холод в кисейном платье, в соломенной шляпе и с зонтиком от солнца.

   "Невесты" становились в ряды, а молодцы - "женихи" - гурьбой ходили мимо них. После двухчасовой "стоянки" выставка оканчивалась, и крестьянская молодежь начинала кататься.

   Некоторые родители, что побогаче, вывозили напоказ с невестой и ее приданое, которое сваливали около.

   Выставки невест носили название "столбы", вероятно, от того, что "невесты" должны были стоять без движения в течение двух часов. После каждой выставки в деревнях игралось несколько свадеб. Михаилу Павловичу, разъезжавшему по уезду, нередко приходилось наблюдать свадьбу, где невестою была девушка, показывавшая себя на "столбах".

   Зимняя выставка невест этого, 1895 года, прошла шумно, весело. Через неделю наступил Татьянин день. 12 января Михаил Павлович писал Марии Павловне из Углича: "Сейчас, Машета, ты, должно быть, с именинницей Танькой {Т. Л. Щепкина-Куперник.} справляешь нашу общую именинницу Татьяну университетскую. А я сижу дома. Здесь есть наши москвичи, да неинтересные, а интересные люди, с кем бы можно праздновать,- все из других университетов, следовательно - сиди Дема дома.

   Великое тебе спасибо за письмо. Только ты одна и пишешь... У меня просьба: 22-го я думаю побывать на Лопасне. Вышли какую-нибудь Личарду {Личарда - искаженное Ричард. У Чеховых часто о дворнике Романе говорили, что он - "Личарда верная слуга".} к утреннему поезду... Приеду с злостным намерением, чтобы ты взяла меня назад в Москву и поводила меня по театрам и тому подобным заведениям, а то я уже шерстью оброс и душа моя жаждет изящных наслаждений. О моем приезде дедушке {Дедушка - Михаил Алексеевич Саблин, член редакции журнала "Русская мысль", брат Саблина - управляющего Ярославской казенной палатой. М. П. Чехов опасался, что М. А. Саблин сообщит брату в Ярославль, если узнает, что М. П. находится в Москве.} ничего не говори, а то мой Саблин, кажется, обижается, что я у него не спрашиваюсь, хотя и ничего не имеет против моих поездок домой. Это не сукин сын Потемкин {Потемкин - управляющий Московской казенной палатой, под начальством которого Михаил Павлович прослужил полтора года.}. И еще просьба; колоссальная. Помни, что ты женщина, а женщина все может. Дело вот в чем: Ярославский податной, кажется, скоро уйдет; его место было раньше обещано мне, а теперь вдруг стали ходить слухи, что Ярославль отдадут Ростовскому податному, а меня посадят на княжение в Ростов. Все зависит от Саблина. Говорю прямо: в Ростов не пойду, довольно я в Алексине нагоревался, а Ростов как Алексин. Влияй, душа моя, в этом смысле на дедушку. Ну, что толку в железной дороге (в Ростове.- С. Ч.), если не с кем слова сказать!

   Хвастаюсь... у меня в Угличе уже 12-й день ежедневная почта ходит, и мы каждый день газеты читаем. А была только два раза в неделю. Гы-и!

   Я теперь хлопочу о волшебном фонаре, да о яслях для тайных плодов любви несчастной. Люлек на 10, на 12 что-нибудь сообразим... Твой Мишель-вермишель.

   Если увидишь Лаврова, поспытай у него всю правду о Словаре, как он идет, а то ведь Антон никогда не скажет".

   Почта, о которой упоминает Михаил Павлович, стоит того, чтобы привести здесь отрывок из его статьи "Ежедневная почта" {Газета "Новое время" от 3 мая 1902 г.}.

   "После неизбежной переписки,- сообщает Михаил Павлович,- оказалось, что мы, граждане (города Углича.- С. Ч.), за удовольствие иметь ежедневную почту должны внести в казну единовременно 464 рубля из своих денег. По поручению предводителя дворянства эти деньги собирал по подписному листу я, и не скажу, чтобы это было приятно. Таким образом, из-за каких-нибудь четырехсот рублей город в 10 000 жителей десятки лет оставался без ежедневной почты..."

   Упомянутая Михаилом Павловичем в письме к сестре Татьяна Львовна Щепкина-Куперник в начале 1895 года сыграла значительную роль в семье Чеховых. Как известно, И. И. Левитан поссорился с А. П. Чеховым из-за рассказа "Попрыгунья", в котором Чехов вывел женщину, несколько напоминающую приятельницу Левитана С. П. Кувшиникову. В лице художника Рябовского он в какой-то мере изобразил Левитана. Оскорбившись, Левитан хотел вызвать Чехова на дуэль. Чехов отрицал свою вину. Ссора продолжалась почти три года и была ликвидирована Татьяной Львовной, которая на второй день нового, 1895 года привезла Левитана в Мелихово мириться. Художник и писатель протянули друг другу руки, и мировая была закреплена уже в Москве шампанским. Едучи 22 января из Углича в Мелихово, Михаил Павлович в Москве прихватил с собою Левитана, чтобы окончательно, начисто изгнать следы ссоры.

   27 января Антон Павлович повез младшего брата в столицу. Надо полагать, они в Москве не скучали, но и не забывали своих дел. Остановившись в No 8 Большой Московской гостиницы, Антон Павлович послал Марии Павловне записку: "Побывай у меня во вторник, надо поговорить насчет постройки. У меня есть