Чехов Михаил Павлович - С. М. Чехов. О семье Чеховых

план". Речь здесь идет о составленных Михаилом Павловичем планах бани и каретника, которые предполагалось строить.

   Вернувшись после этой увеселительной поездки в Углич, Михаил Павлович опять взялся за свои служебные дела.

   Прошел уже год со дня переезда его на постоянное жительство в Углич. Естественно, круг его знакомых за это время расширился. Он познакомился с местным помощником исправника Павлом Александровичем Строевым, с его женою Верой Аполлосовной и двумя их взрослыми дочерьми Леночкой и Оленькой, очень красивыми девушками. Михаил Павлович любил бывать у них.

   П. А. Строев был порядочным человеком. Про него рассказывали, что он спас почтового чиновника Сергея Эдуардовича Папендика. Во время обыска у Папендика Строев незаметно положил себе в карман запрещенную книжку, которая, если бы попала в руки сыщиков, стала бы неоспоримой уликой.

   П. А. Строев был большим любителем старины, принимал участие в создании угличского музея. В поздние годы был неоднократно избираем в члены музейного комитета.

   Наступала весна. 5 марта 1895 года Антон Павлович писал Марии Павловне из Мелихова в Москву: "Миша прислал письмо: едет в Мелихово".

   На этот раз Михаил Павлович ехал в Мелихово потому, что там строились баня и каретник по его чертежам. Мария Павловна принимала энергичное участие в этой постройке, вся организационная сторона лежала на ней. Выражаясь языком современным, Михаил Павлович был проектировщиком и конструктором, а Мария Павловна - прорабом.

   Антон Павлович уже давно подумывал о покупке нового тарантаса взамен двух старых, прохудившихся. Он писал по этому поводу в Москву Марии Павловне: "Если ты съездишь... и посмотришь тарантас, то это будет недурно даже в смысле гешефта, так как покупать в Москве выгоднее, чем у Бахмарина" {Письмо от 2 марта 1895 г. Бахмарин - торговец каретными, железо-скобяными и шорными товарами в Лопасне.}.

   Узнав об этом желании брата, Михаил Павлович обещал ему купить тарантас в Угличе, где славились тогда тарантасы, телеги, дуги и прочие изделия для конного транспорта.

   Михаил Павлович пробыл в Мелихове, вероятно, меньше недели. Он проверил работу плотников, кровельщиков и печников. Баня была закончена уже после его отъезда в Углич, в середине марта, а несколько позднее закончили и каретник.

   В 1895 году пасха приходилась на 2 апреля, на самую распутицу. Угличские ямщики перестали возить в Ростов к поезду, и Михаил Павлович оказался в "плену". 29 марта он отправил следующее письмо в Мелихово: "Поздравляю вас, господа, с праздником. Вот осада, так осада! Делать нечего, сижу сложа руки, стремлюсь в Мелихово, но ни за какие деньги не везут. Вчера путался-путался с лошадьми,- просто горе, да и только. Почта опаздывает страшно. Воображаю, что делают у вас скворцы! У нас по городу уже ездят на колесах.

   Тарантас заказал за 60 руб. корзиночкой {Кузов тарантаса был сплетен из лозы.}. Готов будет через неделю после первого парохода, с которым из Нижнего ожидают вятские дрожины. Есть и готовые тарантасы, но если уж делать, так делать. Кузов, оси и колеса уже готовы. Остановка за дрожинами, а вставлять березовые дрожины не хочется. Лучше подождать каких-то "дужных".

   Сбрую на три лошади, отличную, с тремя хомутами, седелкой и гужами самым добросовестнейшим образом берутся сделать за 80 рублей, но подлецы на рассрочку не соглашаются. Чудные сбруи показывали мне. С бляшками брать не советуют даже сами шорники. Забыл: еще при этом же 3 уздечки. Одним словом - сесть и поехать. Но как быть и что предпринять? Заказывать, или нет? А что за чудесные беговые дрожки здесь делают! Дугу подарю сам и за тарантас 10 руб. на себя принимаю, а 10 считаю за вами.

   До чего скучно, до чего грустно и до чего все здесь моветоны! {Моветоны - дурно воспитанные люди (фр.).} С 1-го мая возьму отпуск на 2 месяца - готовьте помещение! И с каким же аппетитом прогощу у вас, уже не боясь, что надо ехать домой и что там что-нибудь может без меня случиться.

   Ну, что конюшня? Тепла ли баня? Мишель-Вермишель.

   Шевиот для матери привезу сам. Довольна ли мать шляпой?"

   В эти весенние дни Антон Павлович, наблюдая сестру Марию Павловну, дал очень верную оценку ее трудам по хозяйству и самому хозяйству. Он писал Суворину: "Маша уже работает в парниках и цветнике, утомляется и постоянно сердится... Куда сбывать яблоки и капусту, если имение далеко от города, и из какой материи шить платье, если рожь вовсе не продается и у хозяйки нет ни гроша. В имении трудом рук своих и в поте лица прокормиться можно только при одном условии: если будешь работать сам, как мужик, невзирая ни на звание, ни на пол. На рабах теперь не выедешь, надо самому браться за косу и топор, а если не умеешь, то никакие сады не помогут. Успех в хозяйстве, даже маленький, в России дается ценою жестокой борьбы с природой, а для борьбы мало одного желания, нужны силы телесные и закал, нужны традиции - а есть ли все это у барышень? Советовать барышням заниматься сельским хозяйством - это все равно, что советовать им: будьте медведями и гните дуги" {Письмо от 30 марта 1895 г.}.

   Как видно, Антон Павлович теперь был самым определенным образом против того, чтобы сестра занималась сельским хозяйством. Но Мария Павловна, подогреваемая щедрыми похвалами приезжавших знакомых, продолжала вести хозяйство.

   Весна была в разгаре. Несмотря на отчаянную погоду, Михаилу Павловичу неизвестно как удалось все же вырваться. Прожив в Мелихове около десяти дней, Михаил Павлович, конечно, не сидел сложа руки. Он делал то, что Марии Павловне было не под силу. Антону Павловичу он горько жаловался на свое житье-бытье в Угличе. Брат посоветовал ему обратиться за содействием к Суворину. Сразу же по возвращении в Углич Михаил Павлович написал Суворину: "...уже пять лет я на службе, но самые лучшие годы моей жизни протекли в такой глуши, о которой можно только вспоминать как о кошмаре. Если бы я умел играть в карты или пить водку, быть может я и удовлетворялся бы такой жизнью, которую вижу перед собою уже шестой год. Теперь, когда мне уже 30 лет, я все чаще и чаще задаю себе вопрос, зачем я окончил курс в университете, для чего я знаю языки, для чего мне открыто кое-что и природой, и воспитанием, когда все это в той жизни, которую я веду, служа в глуши, мне не только не нужно, но даже и неудобно. Положение самое безвыходное: я чувствую, как с каждым днем меня все более и более затягивает эта жизнь"... {Письмо от 12 апреля 1895 г. ЦГАЛИ.}.

   Дальше Михаил Павлович просил Суворина походатайствовать в министерстве финансов о переводе его куда-нибудь в более крупный, культурный город.

   3 мая 1895 года Михаил Павлович писал сестре: "Марья Павловна. Я получу отпуск с 25 мая и только на один месяц, чтобы поспеть назад к приезду нового управляющего {А. А. Саблин в апреле 1895 г. тяжело заболел и вскоре умер.}. Если мы выедем 5-го июня, то, значит, проездим всего двадцать дней, хотелось бы побольше... Высчитай все тарифы по железной дороге, на пароходе и т. д. туда и обратно, приложи к этому 30 рублей на коляску по Грузинской дороге и сообщи мне, сколько все это обойдется для двоих. Мне это важно для некоторых соображений.

   Получили ли тарантас? Не обломали ли в дороге крылья? Понравился ли он? Что насчет сбруй? Пока я в Угличе, обзавестись вам не мешало бы. Цена тройке 80 рублей".

   25 мая Михаил Павлович получил отпуск и поехал в Мелихово.

   В этот свой приезд он привез брату из Углича подарок. Вот как он описал предысторию этого подарка много лет спустя: "Я был совершенно одинок, был прислан в Углич на службу и жил в двух комнатах нахлебником у старообрядки Устиньи Никодимовны. Она обижалась на меня за то, что я ел в пост скоромное, но относилась ко мне как мать, кормила меня из посуды еще прошлого века и любила меня за то, что я ковырялся у нее на огороде. Как-то летом я копал грядку и выкопал оттуда какой-то старый, заржавленный предмет.

   - Это светец! - объяснила мне Устинья Никодимовна.- В прежние времена в церковь-то ходили со своим светцом. Прибьют его молотком, свечку вставят, а потом, как домой идти, клещами назад вытянут" {Рассказ "Ворон". Газета "Новое время" от 25 декабря 1903 г.}.

   Признательная за вскопанный огород хозяйка достала из своей кладовой бокал и преподнесла Михаилу Павловичу. Этот бокал екатерининских времен он привез в Мелихово и в свою очередь преподнес Антону Павловичу. Писатель очень дорожил этим бокалом. Он поставил его на свой письменный стол и держал в нем карандаши и ручки. Бокал и поныне стоит на письменном столе в кабинете А. П. Чехова в его доме в Ялте.

   3 июня Павел Егорович записал в своем дневнике: "Поехали путешествовать Маша, Миша и Ваня".

   Втроем они приехали в Таганрог повидаться с родными. Дальше Михаил Павлович с Марией Павловной отправились через Новороссийск в Батум, Тифлис и затем по Военно-Грузинской дороге. В сохранившемся паспорте Михаила Павловича имеется штамп прописки в Минеральных водах 20 июня 1895 г.

   В конце месяца в дневнике Павла Егоровича появилась запись: "Июнь. 28. Ночью приехали с Кавказа Маша и Миша".

   А Иван Павлович так извещал об этом свою жену Софью Владимировну: "Вчера приехали Миша и Маша худые, усталые, измученные, но в то же время жизнерадостные, весьма довольные своей поездкой. Жили они дольше всего в Кисловодске около подлых Ессентуков" {Письмо от 2 июля 1895 г. Архив автора.}. По-видимому, Михаил Павлович взял себе дополнительный отпуск, потому что задержался в Мелихове еще на три недели.

   С первого же дня Михаил Павлович вновь взялся за сельское хозяйство. В дневнике Павла Егоровича мы читаем такую запись от 18 июля 1895 года: "Молотилку Мишка поставил".

   Но, к сожалению, старушка молотилка проработала недолго. Ей требовался капитальный ремонт. Уезжая через два дня в Углич, Михаил Павлович писал Марии Павловне из Москвы: "Я изыскал всю Москву и колеса нигде не достал.

  

   ...Страшно злюсь, что кончился отпуск и что не могу быть полезен" {Письмо от 20 июля 1895 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   В эти дни в Мелихове гостили четыре девушки: Т. Л. Щепкина-Куперник, две таганрогские двоюродные сестры братьев Чеховых - Саша и Леля и подруга детства Саша Селиванова. Естественно, Михаилу Павловичу страшно не хотелось уезжать из Мелихова. Чувствуя это, Татьяна Львовна сочинила от имени всех барышень стихотворение и послала его вдогонку Михаилу Павловичу в Углич. Вот его несколько сокращенный текст:

  

   С отчаянием взывают девы,

   Забыв свой сон и аппетит:

   О, Миша, Миша, где Вы, где Вы?

   Без Вас нас жизнь не веселит...

   Здесь все: и голуби на крыше,

   И вздохи мамочки тайком,

   Все, все нам говорит о Мише

   Понятным сердцу языком.

   Стихи в альбоме милой Маши,

   Воспоминанья длинной Саши,

   И на стенах рисунки Ваши,-

   Напоминает все о Вас

   Нам каждый миг и каждый час.

   Не так нас веселит природа,

   Когда в ней нету места Вам,

   И ягоды из огорода

   Уж кажутся не сладки нам...

   Когда ж, тоску сердец утиша,

   Ты, наконец, к нам прилетишь,

   О, Мишенька, всем Мишам Миша,

   О, лучший Мишенька из Миш!"

                                                       {Архив автора.}

  

   15 августа Мария Павловна отмечала день своих именин. В этот день Михаил Павлович писал ей из Углича: "Поздравляю тебя, Маша. Желаю многого и даже неисполнимого. Желаю, чтобы у тебя на пруду ходили пароходы, которые не ходят теперь по Волге, чтоб им и ей пусто было... {Стояло летнее мелководье - межень.} 22-го я обязательно выезжаю к Вам на лошадях и 23-го буду на Лопасне... Антону кланяйся, благодари за услугу {В конце июля Суворин приезжал в Мелихово. По-видимому, А. П. Чехов вновь просил его похлопотать о переводе брата в Ярославль.}. Распоряжение о выдаче тебе через дедушку {Т. е. через редакцию журнала "Русская мысль".} ежемесячного содержания по 30 рублей в месяц, считая с 1 сентября уже сделано, так что с этой точки ты можешь считать себя обеспеченной, хотя и мало. Вырасту большой, будешь получать больше..." {Письмо от 15 августа 1895 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}

   "Миша приехал ночью",- записал Павел Егорович в своем дневнике 23 августа 1895 года. Михаил Павлович застал в Мелихове приехавшую из Таганрога подругу детства Марии Павловны Сашу Селиванову. Это была необыкновенно жизнерадостная, веселая девушка, шумная, подвижная. Братья Чеховы любили, когда она приезжала, и даже немного ухаживали за нею. Михаил Павлович посвятил ей несколько своих стихотворений. Ее приезд в Мелихово сопровождался поездками по окрестным красивым местам на лошадях, купанием, собиранием грибов, игрой в крокет и многими другими развлечениями, в которых участвовали братья Чеховы и приехавшие гости. Марии же Павловне постоянно нужно было что-нибудь делать по хозяйству или же подбивать итоги приходов и расходов. Наблюдая сестру, Михаил Павлович нарисовал ее, сидящую за своим письменным столом и занимающуюся подсчетами. "Получено... уплачено... дано... получено..." - гласит подпись под рисунком {Рисунок хранится в музее-заповеднике А. П. Чехова в Мелихове.}.

   В этом году урожай был гораздо лучше прошлогоднего. Павел Егорович с удовольствием записал: "Август, 31. Полевые работы закончены. Урожай зерна хорош".

   Наступила осень с ее холодами и невылазной грязью. Угличские знакомые казались Михаилу Павловичу неинтересными, новые темы в беседах с ними не возникали. Многие пили и от нечего делать проводили время в домах с красными фонарями. Эту безрадостную картину Михаил Павлович семь лет спустя описал в своем рассказе "От скуки" {М. П. Чехов. Очерки и рассказы. СПб, 1905.}.

   Когда листаешь номера "Ярославских губернских ведомостей" за 1894 год, то удивляешься ничтожно малому количеству корреспонденции из Углича. Их всего 29 за весь год, в то время как из Мологи, Ростова и других уездных городов Ярославской губернии корреспонденции печатались почти ежедневно. Если же мы рассмотрим самые угличские корреспонденции, то увидим, что только семь раз за год сообщалось о той или иной общественно-полезной деятельности (включая спектакли). В пяти извещениях описывались несчастные случаи и происшествия, и один раз сообщено о представлении на Филипповской площади африканского акробата Зайд-Кайсада. Наибольшее количество корреспонденции было о церковных празднествах и торжествах. Примерно такая же картина представлялась и в 1895 году.

   Осенью этого года Михаил Павлович, несмотря ни на какие настроения, продолжал литературную работу, и не безуспешно. В толстом журнале "Вестник иностранной литературы" в октябре 1895 года был опубликован роман "Любовь И-Торенга к прекрасной Чун-Хианг" в переводе с французского М. П. Чехова. К этому времени, по-видимому, относится и решительный поступок Михаила Павловича, когда написанное и оставшееся непосланным в редакции показалось ему недостаточно качественным и он сжег свои рукописи {Сообщено М. П. Чеховым автору этой книги в 1930-х годах.}.

   В эту осень Михаил Павлович полностью окунулся в режиссерскую и актерскую работу. Все свое свободное время он стал отдавать сцене. Вокруг него сгруппировались любители, образовавшие хороший коллектив. Михаил Павлович был не только актером и режиссером, он выполнял также функции художника-декоратора, костюмера, гримера, бутафора и даже дамского парикмахера. Вот как об этой деятельности писала угличская газета "Авангард" к дню столетия Михаила Павловича, 19 октября 1965 года: "Чехов не хотел и не мог погрязнуть в тине уездной обывательщины, стремился найти для себя нужное культурное дело. И вот угличский податной инспектор организует кружок любителей театрального искусства. Михаил Павлович становится режиссером, актером, декоратором. Он сам пишет пьесы для первых спектаклей.

   В 1895 году, семьдесят лет назад, в Угличе, впервые в доме купца Евреинова была поставлена чеховской труппой артистов-любителей комедия А. Н. Островского "Бедность - не порок". Успех спектакля был полный.

   Труппа росла, совершенствовала свое сценическое мастерство и пользовалась у зрителей заслуженным успехом.

   В этом же 1895 году была поставлена пьеса И. С. Тургенева "Нахлебник" и водевиль М. П. Чехова "За двадцать минут до звонка" {Статья Н. Черемовского "Две памятные даты".}.

   В то время как Михаил Павлович тяготился своей жизнью в Угличе, Суворин в Петербурге, по просьбе Антона Павловича, хлопотал о его переводе в какой-нибудь крупный город. Наконец хлопоты увенчались успехом, и Суворин телеграфировал Антону Павловичу в Мелихово: "Миша назначен исполняющим обязанности начальника второго отделения Ярославской казенной палаты..." {Телеграмма от 7 ноября 1895 г. Архив автора.}

   Антон Павлович тем же нарочным послал телеграмму в Углич. На другой день содержание суворинской телеграммы он повторил в письме к Михаилу Павловичу {Письмо от 10 ноября 1895 г.}, а Суворину написал следующее: "Вчера получил от Вас телеграмму и тотчас же телеграфировал Мише, который будет страшно рад. И мои старики обрадовались, хотя и не понимают, что значит "начальник отделения". Одно слово начальник, больше им ничего не нужно... Большое Вам спасибо за Мишу и вообще за все" {Письмо от 10 ноября 1895 г.}.

   Михаил Павлович, действительно, после долгих месяцев ожидания почувствовал себя на седьмом небе: Ярославль, большой губернский город, тогда называли окраиной Москвы. Но официального приказа о переводе все не было, и Михаила Павловича начали терзать сомнения. 23 ноября 1895 года он писал сестре из Углича в Москву: "Получил от Антона телеграмму и письмо о том, что меня назначили в Ярославль, уже все готово к сдаче, я мучусь, а приказа все нет и нет. Почтмейстер телеграмму разболтал в клубе... да и я не стеснялся прыгать от радости, как козел,- и вдруг все это пуф!

   Выехать из Углича нет никакой возможности, милое местечко! Снегу нет, дороги нет. Московская почта с прошлой недели лежит в Кашине за сорок пять верст отсюда и придет к нам только в субботу 25-го, пока не окрепнет на Волге лед. Собирался 21-го к вам в Мелихово, нельзя ехать - бездорожье.

   Передай Татьяне Куперник, что ее "Вечность в мгновенье" идет в Угличе. Кажется такой великой вещью, что мне даже не верят, что я с нею знаком...

   Если мой перевод не пуф, то в Ярославле мне придется обзаводиться всем обиходом. Придется грабить Мелихово" {Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   В конце ноября Михаил Павлович вновь писал сестре о своих сомнениях: "Приказа все нет. О назначении моем уже знают в Ярославле, вероятно... кто-нибудь написал туда из Углича, а я все жду, жду - и никаких! Во всяком случае,- может быть огромнейший скандал, если все это пуф!..

   Ах, если бы ты знала, как мне надоело мое одиночество, как надоели мне все эти сплетни, пересуды, переговоры! Поскорей бы в Ярославль...

   Где Антон? Дома, в Москве или в Питере? Миша" {Письмо без даты. Гос. биб-ка им. Ленина.}. Наконец 30 ноября 1895 года, по представлению министра финансов, состоялся "высочайший" приказ о назначении Михаила Павловича Чехова в Ярославль с 7 ноября {Аттестат М. П. Чехова. Архив автора.}. Михаил Павлович вздохнул, наконец, полной грудью. Он сразу же послал Суворину следующее письмо: "Многоуважаемый Алексей Сергеевич. Сегодня я получил приказ о моем переводе в Ярославль. Позвольте мне принести Вам искреннюю, глубокую и горячую благодарность. Дай Вам бог здоровья! Душевно преданный Вам М. Чехов" {Письмо от 4 декабря 1895 г. ЦГАЛИ.}.

   Через два дня, 6 декабря, в официальном разделе "Ярославских губернских ведомостей" появилось извещение: "Назначен: исполняющий должность податного инспектора Угличского уезда, Ярославской губернии, коллежский секретарь Чехов - исполняющим должность начальника отделения Ярославской казенной палаты с 7-го ноября".

   Узнав о назначении Михаила Павловича, Евгения Яковлевна сразу же послала ему ласковое письмо: "Миша, голубчик, спасибо тебе за письмо, вчера получила, очень рада, что ты получил назначение в Палату. Я очень заботилась... Бог поможет тебе во всем за твою доброту. Я думала ты мне никогда не будешь писать. Приезжай на праздник к нам. Теперь буду с нетерпением ждать, когда ты переедешь в Ярославль... Тосчища одолела. Всю зиму одни дома. Антоша и Маша в Москве" {Письмо от 8 декабря 1895 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Итак, в ноябре 1895 года в жизни Михаила Павловича произошла решающая перемена. Тою же зимой произошло и другое важное событие: он женился.

   На левом берегу Волги, против Углича, при речке Корожечне, стояла писчебумажная фабрика Варгунина, Баннистера и Гобберта. Директором фабрики был Аркадий Густавович Дальберг, живший с женой и восемью детьми зимою в доме при фабрике, а летом неподалеку в усадьбе с большим домом, построенным в XVIII веке, который называли "Дворцом Супонева". В описываемое время А. Г. Дальберг был гласным Угличской городской думы, и Михаил Павлович не раз встречался с ним в городе.

   Старшим дочерям Дальберга понадобилась гувернантка. Имея в виду дать дочерям хорошее воспитание и знание французского и немецкого языков, Дальберг обратился в Петербургский Мариинский институт с просьбой направить к нему воспитательницу из числа окончивших институт девушек. Выбор директрисы остановился на двадцатичетырехлетней Ольге Германовне Владыкиной, дочери умершего морского инженера. Она окончила институт четыре года назад, получила звание домашней учительницы и уже служила в гувернантках. Девушка обрадовалась предложению: ей тяжело жилось в семье.

   Поселившись у Дальбергов, Ольга Германовна далеко не сразу вошла в жизнь угличской интеллигенции. Долгое время она дичилась и, пользуясь тем, что фабрику от города отделяла Волга, отсиживалась дома, отдавая всю себя своим маленьким воспитанницам. Девочки полюбили ее. Она была веселой, подвижной, энергичной; играла на рояле, преподавала детям языки, музыку, пение. Они прозвали ее Олечкой-Гермашечкой и Гермогешей.

   Однажды кто-то пригласил Ольгу Германовну в драматический кружок. Михаил Павлович предложил ей принимать участие, и она дала согласие.

   По окончании одной из репетиций, Михаил Павлович пошел проводить Ольгу Германовну. Перевоз был немного выше Воскресенского монастыря. Подойдя к реке, они увидели, что она покрыта плывущими льдинами. Стоял ноябрь. Как быть? Оставаться девушке одной в городе было невозможно по мотивам нравственного порядка и тогдашних правил приличия. Переправляться в лодке - опасно.

   Не колеблясь, Ольга Германовна села в лодку и уговорила перевозчика. Тот ударил веслами и врезался в гущу льда. Михаил Павлович долго смотрел вслед уходящей в темноту лодки и думал о девушке, которая в трудную минуту не струсила. Через месяц, 8 декабря 1895 года, он сделал ей предложение.

   Ольга Германовна была смущена, сразу она не могла дать определенный ответ. Наутро она написала и отправила с горничной следующее письмо:

   "Дорогой Михаил Павлович, Вы меня простите за вчерашнее мое поведение и за то, что я заставила мучиться Вас, не ответив сразу на Ваше предложение. Я до сих пор была так несчастлива в жизни, так много горя пережила, что Вы поймете меня, если я скажу Вам, как бы мне хотелось быть счастливой, выйдя замуж. Если Вы меня будете любить так, как теперь говорите, если я могу сделать Вас счастливым, то я согласна быть вашей женою, только прошу Вас еще раз серьезно подумать об этом, потому что после сделанного не поправишь. Завтра потолкуем хорошенько, а то в письме всего не напишешь. Может быть, Вы хотите видеть меня раньше, тогда приезжайте сегодня вечером к нам, во всяком случае ответьте мне хотя двумя строчками и передайте их нашей девушке. Ваша О. Владыкина" {Письмо от 9 декабря 1895 г. Архив автора.}.

   Итак, согласие было дано. Но и через четыре дня Михаил Павлович в письме к сестре не обмолвился об этом ни единым словом. Таков был его характер. "Я не могу прислать тебе, Машета, денег за декабрь, - писал он сестре,- потому что по случаю переезда в Ярославль еле сам сведу концы с концами. Мне ужасно совестно перед тобою. Позволь попросить тебя о следующем: мой "Закром" должен дать мне чистого 1 600 рублей. До сих пор "Русская мысль" о нем не позаботилась даже порекламировать. Успех издания целиком зависит от моего личного присутствия в Москве, но во всяком случае 30-40 экземпляров в месяц всегда можно продать, а следовательно иметь всегда 30-40 рублей в кармане. Позволь мне подарить тебе мой "Закром", т. е. эти 1 600 рублей. Тебе, как женщине деятельной и главное - своему человеку у Лаврова и бог приказал похлопотать о своей же выгоде. Сейчас у Лаврова лежат 170-180 рублей за проданные уже экземпляры; думаю, что ты имеешь на них полное право. Ради бога, не отказывайся, раскаиваться будешь. Живи я в Москве, я давно бы уже выпустил 2-е издание, а ты всегда и вполне можешь заменить меня...

   В субботу, 16-го мне город делает прощальный обед, а 17-го, кажется, я выезжаю в Ярославль, и Углич - аминь. Во всяком случае - 21-го я в Ярославле. Пиши так: Ярославль, Кокуевская гостиница, такому-то. В ней я проживу первое время, пока не найду квартиры и не устроюсь... М. Чехов" {Письмо от 12 декабря 1895 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   Роман Михаила Павловича и Ольги Германовны быстро развивался. Через неделю после данного ею согласия она уже так писала ему: "Ах, как хорошо, как чудно хорошо у меня на душе, дорогой мой Миша; думала ли я когда-нибудь, что буду так счастлива, как теперь. Моя жизнь сложилась так, что все дорогое, все святое было, можно сказать, силою вырвано от меня, долго я боролась, долго надеялась на лучшее, наконец, дошла до полного отчаяния и, может быть, еще бы немного и я пришла к одному концу" {Письмо от 15 декабря 1895 г. Архив автора.}.

   На другой день Ольга Германовна задавала вопрос: "...Если мы с тобой убедились в нашей взаимной любви, зачем, дорогой мой, держать это дело в секрете... Представь себе меня спросят: "Что, Вы выходите замуж за Чехова?" Что я могу ответить? Да, ты не позволяешь, нет меня скомпроментирует" {Письмо от 16 декабря 1895 г. Архив автора.}. Что ответил Михаил Павлович, нам не известно, так как его писем к Ольге Германовне за этот месяц не сохранилось. Мы можем только сказать, что он, подобно старшему брату, не любил в серьезных вопросах никакой помпезности. Он страшился всякого рода поздравлений, рукопожатий, елейных пожеланий.

   Сдав все свои служебные дела по податному участку, Михаил Павлович 17 декабря покинул Углич. Приехав в Ярославль, он тотчас же послал в Углич Елене Александровне Дальберг, которая была Ольге Германовне вместо матери, официальное письмо с извещением о сделанном предложении.

   "Твое письмо Елене Александровне,- отвечала Ольга Германовна,- произвело, как на нее, так и на Аркадия Густавовича, сильное впечатление... они конечно поздравили меня. В городе пока еще никто не знает, но сегодня в клубе собрание и Аркадий Густавович хочет объявить всем и сказать, чтобы тебя поздравляли" {Письмо от 20 декабря 1895 г. Архив автора.}.

   "...В городе все, положительно, поражены известием, что ты женишься на мне, а я выхожу за тебя, никто не хочет верить, говорят: пока не услышат о свадьбе, не поверят; даже твои близкие друзья, как Сафар Измаилович" {Письмо от 25 декабря 1895 г. Архив автора.}.

   Приняв дела в Ярославской казенной палате, Михаил Павлович, как говорили тогда, "вступил в должность". Первая его подпись в журнале заседаний присутствия палаты относится к 19 декабря 1895 года. Началась его работа в новом для него городе, на новой службе.

   Теперь нужно было получить родительское благословение на брак. 24 декабря он приехал в Мелихово и просил об этом Павла Егоровича и Евгению Яковлевну. Патриархальные отец и мать благословили его по всем тогдашним правилам. Через четыре дня он уехал обратно в Ярославль.

   12 января в дневнике Павла Егоровича появилась следующая запись: "Миша с невестою". Из этой записи следует, что Михаил Павлович привез невесту в Мелихово. Оставив ее на попечение родителям и сестре, сам он через два дня уехал в Ярославль.

   15 января Ольга Германовна писала Михаилу Павловичу из Мелихова: "...какие славные твои папаша и мамаша, Маша и все здесь вообще! Мамаша все спрашивает не скучно ли мне здесь, здорова ли я, угощает без конца, находит, что я уже похудела здесь и т. д. Папаша, кажется, очень доволен мною; сегодня пошла просить у него бумаги: он поцеловал меня, обнял, просил сесть у себя в комнате. Маша, как ты уехал, стала звать меня Лелей...

   Сижу, пишу тебе, вдруг приезжает Антон, все побежали его встречать, а я осталась в кабинете. Дверь отворяется, и входит он; извиняется, что мокрая рука, и представляется: "Старший Чехов". Вот тебе мое знакомство с братом Антоном, не знаю, что будет дальше. За ним сразу приехал батюшка; папаша, по Машиной просьбе, будет говорить с ним о нашем деле.

   Миша, ура! Препятствий нет, батюшка на все согласен и обвенчает нас без всяких метрических и других бумаг; взял сейчас выписку, кто ты, да кто я, и тем удовольствовался. На этой неделе сделает оглашение, и в воскресенье мы может повенчаться" {Архив автора.}.

   Того же 15 января Павел Егорович записал: "Маша и Владыкина уехали".

   Четыре дня Мария Павловна и Ольга Германовна были заняты в Москве приготовлениями к свадьбе и вернулись в Мелихово 19 января, а Михаил Павлович приехал 21 января. На другой же день Павел Егорович и Евгения Яковлевна благословили иконою своего младшего сына, а Антон Павлович и Мария Павловна, в качестве посаженых отца и матери, благословили Ольгу Германовну. Затем все поехали в нескольких санях в соседнее имение Васькино, где в церкви и было совершено венчание. Двоюродный брат Георгий Митрофанович был шафером Михаила Павловича, брат Ольги Германовны, Владимир Германович Владыкин, был ее шафером.

   После венчания все вернулись в Мелихово, где был приготовлен свадебный обед. В тот же вечер молодые уехали в Ярославль.

  

  

   Губернский город Ярославль в те годы насчитывал свыше семидесяти тысяч жителей. Это был крупный промышленный центр. В нем числилось 57 предприятий: Ярославская Большая мануфактура бумажной и льняной пряжи и тканей, принадлежавшая семье Карзинкиных, махорочная и спичечная фабрики, заводы: химические, лесопильный, колокольный, воскобойный, бондарный, мыловаренный, водочный и завод стеклянной, фарфоровой и фаянсовой посуды. В них было занято свыше трех тысяч рабочих.

   Единственным высшим учебным заведением был Демидовский юридический лицей, основанный в 1803 году, в котором обучалось 230 студентов. Средних школ насчитывалось только восемь: одна мужская и две женские гимназии, кадетский корпус, одна духовная семинария и три духовных училища. В начальных городских и сельских школах в Ярославле и по всей губернии училось 52 100 детей, или 4,85% ко всему населению, причем девочек училось вдвое меньше, чем мальчиков. С сентября 1899 года открылась музыкальная школа П. П. Алмазова.

   Работали, конечно, банки, агентства, общества взаимного кредита и другие кредитные учреждения: ведь в городе жило много богачей. Беднота широко пользовалась услугами ломбарда. Частное страховое общество освобождало своих клиентов от разнородных видов страха: огня, падежа скота, градобития.

   Официальным органом печати была газета "Ярославские губернские ведомости". Кроме нее выходили "Епархиальные ведомости", "Листок объявлений", "Вестник земства" и два периодических научных издания.

   Всего лить одна больница губернского земства на 240 коек с отделением на 150 душевнобольных, две лечебницы, военный лазарет и несколько небольших больниц при фабриках, 44 врача, включая дантистов,- вот вся забота о народном здравии. "Губернские ведомости" регулярно печатали сводки о количестве больных, лежавших в больницах, и характере заболеваний.

   Торговля процветала: ведь город стоял на Волге и железной дорогой был связан с Москвой, Вологдой и Костромой. Три раза в неделю съезжался базар, поражавший обилием продовольствия. Один раз в год, в марте, открывалась ярмарка. О масштабах торговли говорит количество документов на право заниматься торговлей. Ежегодно их получало около 2 500 человек.

   В городе был краеведческий музей, шесть библиотек и народных читален и десять книжных лавок. Но главнейшим культурным учреждением был известный на всю Россию городской театр, основанный еще великим русским актером Ф. Г. Волковым в середине XVIII века.

   В Ярославле в те времена насчитывалось несколько десятков обществ, от обычного общества спасения на водах до обществ любителей конского бега, садоводства, трезвости, общества пособия освобожденным от тюремного заключения, любителей драматического и музыкального искусства и другие.

   В состав губернии входило 10 уездов, 11 городов. Население ее было 1 070 000 жителей. Управлял губернией царский сановник, камер-юнкер Александр Яковлевич Фриде. Губерния славилась своей бедностью. Безлошадных крестьянских дворов было больше трети (38%). Наделы земли ничтожно малы: 2-3 десятины на домохозяйство. Земля плохая. Скотоводством занимались лишь для прокорма своей семьи: корова была единственной кормилицей. Сеяли под озимь только рожь. Яровой клин засевали овсом, ячменем и очень мало пшеницей. Зато льна сеялось много. Зимою женщины ткали полотенца и тем поддерживали семью.

   Лес истреблялся. Тяжелым бедствием были пожары, о которых говорят названия деревень: Выгарь, Горелики, Пожарище. За четыре последних месяца 1895 года по всей губернии сгорело 836 строений {"Ярославские губернские ведомости" от 19 марта 1896 г.}.

   Губернатор в своей деятельности опирался на местное дворянство, земство и городское самоуправление. Большинство дворян жило в Ярославле, где занимало наиболее важные служебные должности. Многие были рантье. Дворян-помещиков по всей губернии числилось около 1000 человек. Это были "государевы очи" в глухой деревне.

   Дворян возглавлял предводитель дворянства, избиравшийся тайным голосованием. Периодически созывались губернские дворянские собрания.

   Крестьянскими и мещанскими землями ведало земство. Здесь было несколько больше демократизма, но руководителями земства были в большинстве случаев те же дворяне, те же помещики.

   Губернское земское собрание избирало председателя земской управы, который и руководил уездными земствами, по крестьянским делам присутствиями, земскими начальниками, волостными и сельскими старостами. Вот какие вопросы решало ярославское губернское земское собрание 10 января 1899 года: раскладка поземельного налога на 1900 год по уездам, постройка в Крыму санатория для туберкулезных больных (отклонили), устройство центральной земской больницы, выдача 25 000 рублей на постройку мужской гимназии, расширение приюта на средства штрафного капитала, празднование юбилея А. С. Пушкина, и так далее.

   По городовому положению 1892 года избирательные права для выбора в городские думы предоставлялись только собственникам крупной недвижимости и торгово-промышленных предприятий да интеллигентской прослойке. Городской голова и весь состав гласных и членов городской управы подлежали утверждению правительственных органов. Таким образом, структура городского самоуправления была чисто классовой. Рабочие и подавляющее большинство мещан к самоуправлению городов не допускались.

   В 1896 году городским головой был купец И. Н. Соболев. Между ним и губернатором Фриде были тесные отношения, и дума, по существу, выносила такие решения, какие были угодны или нужны этой паре властителей. Оба они, конечно, смотрели на полицию, как на первейшую свою помощницу.

   Полицмейстер каждое утро рапортовал начальству о положении в городе. Приводим, в порядке образца, один из его рапортов:

   "В городе состоит все благополучно, дежурным по городу пристав I части Мухин. В тюремном замке 237 мужчин, 35 женщин, в том числе дворян 6" {"Ярославские губернские ведомости" от 28 апреля 1897 г.}. Это значило, что на 250 жителей Ярославля приходился один заключенный.

   В ведении того же полицмейстера было публиковать в газете о кражах, нахождении трупов, пожарах, несчастных случаях.

   По нескольку раз в год в газете можно было прочесть, что губернатор объявляет личную благодарность уряднику такому-то "за проявленное усердие при выполнении служебных обязанностей". В большинстве случаев такие благодарности объявлялись губернатором за поимку политических.

   У многих ярославцев была традиция "за спасение душ" жертвовать в тюрьму продовольствие для заключенных. Существовал даже попечительный о тюрьмах комитет, возглавлявшийся директорами Ивановым и Градусовым. Первый пожертвовал в тюрьму 3 пуда 29 фунтов мяса, второй 2 пуда 20 фунтов муки крупчатки, о чем сообщили "Губернские ведомости" 7 февраля 1896 года.

   Ветеринарное ведомство регулярно печатало бюллетени о количестве забитого скота и о тех случаях, когда при вскрытии туши обнаруживали болезнь.

   Близ города был расквартирован 11-й гренадерский Фанагорийский полк. Горожане имели удовольствие видеть его роты и взводы, когда их приводили в Николо-Мокринскую церковь на молитву или когда они маршировали под музыку по главным улицам города.

   Мостовые были только в центре города. На прочих улицах стояла непролазная грязь. В распутицу люди увязали в жидком месиве. Полицмейстер публиковал объявления, в которых не рекомендовал из-за разводья ездить на станцию Всполье, расположенную на западной окраине города.

   Ярославль в те времена был почти на три четверти деревянным. Вот в этих-то деревянных домиках, а часто лачугах и ютился ярославский рабочий люд. Каменных строений насчитывалось лишь 1100.

   По происхождению больше половины жителей города составляли крестьяне (54%), около одной трети - мещане (32%). Аристократическая верхушка потомственных дворян насчитывала 1900 человек, или 2,7%. В крупной торговле и промышленности насчитывалось 1 300 купцов и промышленников, или около 1,9%. Духовенство составляло 3%. Рабочие, в основном, были выходцами из крестьянской среды. Представителей интеллигенции, лиц с высшим образованием можно было насчитать едва ли больше 3 000 человек.

   Таким представляется Ярославль во второй половине 90-х годов XIX века.

   Михаил Павлович привез молодую жену в Ярославль в уже снятую квартиру в доме купчихи Агафьи Никитичны Шигалевой, на углу Духовской и Дворянской улиц {Ныне угол Республиканской и проспекта Октября. Сохранился ли тот самый дом, пока не установлено.}.

   Михаил Павлович обставил квартиру, взял в музыкальном магазине пианино с рассрочкой платежа на несколько лет.

   Каждый вечер молодые ходили гулять на набережную, причем Михаил Павлович надевал только что приобретенный лоснящийся цилиндр. Соседом Чеховых был некий бухгалтер Гуща. Эта фамилия, сообщенная Михаилом Павловичем брату Антону, вызвала много его шуток и острот и упомянута им в письмах.

   Непосредственным начальником Михаила Павловича по службе в казенной палате был управляющий Михаил Сергеевич Кропотов, действительный статский советник, кавалер нескольких орденов и многих медалей. Он был потомственным дворянином, крупным помещиком и верным царским слугою. На время отлучек губернатор оставлял его своим заместителем. Сослуживцами Михаила Павловича, с которыми он стал сближаться, были Ардалион Платонович Миславский, достигший чина статского советника и должности начальника отделения, имея образование только в пределах трех классов, молодой податной инспектор Николай Николаевич Соловьев, казначей Александр Андреевич Пеше и ровесник Михаила Павловича бухгалтер Павел Оскарович Укке - прибалтийский немец, окончивший Дерптский (ныне Тартуский) университет.

   Одним из самых первых в новом, 1896 году документов Ярославской казенной палаты, имеющих подпись Михаила Павловича как начальника отделения, был журнал заседания по третьему отделению от 3 января 1896 года. В этом документе в графе "Слушали" пространно излагаются причины недоимки налогов с крестьянина Аммоса Пугачева в сумме 153 рублей. В графе "Определили" сказано: "Недоимку... как безнадежную к поступлению в казну исключить со счетов долга". У крестьянина было пятеро детей, и, чтобы заработать на хлеб, он растирал в порошок глину разных цветов и приготовлял пигменты для красок, а это оплачивалось грошами.

   Юмористически звучит другое журнальное постановление, вынесенное палатой 19 января 1896 года. Длинный документ трактует, со ссылкой на соответствующие законы, о том, что следует перечислить из фондов казны в депозит Ярославского Окружного Суда... 20 копеек!

   В чеховской семейной переписке сохранилось письмо Михаила Павловича к Марии Павловне, первое из писем в Мелихово после женитьбы.

   "Я еще до сих пор не поблагодарил тебя, милая Машета, за те хлопоты, которые мы свалили тебе на плечи нашей свадьбой. Великое и великое тебе спасибо, дай Бог тебе всего восхитительного на свете.

   Будь уверена, милая сестра, что я по-прежнему буду твоим братом, каким был до женитьбы. Я надеюсь, и даже уверен, что в моей жене ты приобретешь друга и младшую сестру и что наши отношения станут еще теснее и крепче.

   Я пригласил бы тебя к нам, но все равно ты не поедешь. Не надумаешь ли ты целой компанией? Поверь - обрадуешь не мало. Твой Мишель" {Письмо от 1 февраля 1896 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.

   И Михаил Павлович не изменил своего отношения к сестре до самой своей смерти.

   В следующем письме из Ярославля, посланном через неделю с лишним, Михаил Павлович уже ставил деловые вопросы: "Дорогая Машета, посылаю тебе, душа моя, 213 рублей. Сто тринадцать рублей отдай Антоше или мамаше: это те деньги, которые я брал у Антоши на венчание, чайки и проч. А другие сто рублей возьми себе и распредели их на четыре месяца, считая по 25 рублей в месяц: извини, что я убавил твою порцию; в будущем, когда окончатся вычеты из жалования, я постараюсь исправиться. Во всяком случае верь, что мои отношения к тебе, и душевные и моральные, пребывают все те же.

   Неужели никогда не заглянешь в Ярославль? Ужасно хотелось бы принять тебя у себя.

   Могу тебя поздравить: уничтожаются бумажные рублевки и трехрублевки, придется таскать серебряные рубли. Припасай карманы поповские...

   Усадил Ольгу за перевод нового романа Поля Бурже, переводит отлично; вот если бы она научилась зарабатывать литературой!

   Кланяйся мамаше и гони ее... к нам.

   Получил от папаши нежное письмо, молодчина он. Твой Мишель".

   К письму приписка Ольги Германовны:

&nbs