Вересаев Викентий Викентьевич - Пушкин в жизни

ностью и успокоился. Перед этим принимал он extr. hyoscyami с. calomel., без всякого видимого облегчения.

  В. И. ДАЛЬ. Ход болезни П-на. Щеголев, 206.

  К полудню (28-го) Пушкину сделалось легче, он несколько развеселился и был в духе. Около часу приехал д-р Даль. Пушкин просил его войти, и, встречая его, сказал:

  - Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу.

  Он разговаривал с Далем и шутил.

  A. АММОСОВ, 34.

  По возвращении моем в 12 час (дня), мне казалось, что больной стал спокойнее. Руки его были теплее и пульс явственнее. Он охотно брал лекарства, заботливо спрашивал о жене и о детях. Я нашел у него д-ра Даля. Пробыв у больного до 4 часов, я снова его оставил на попечение д-ра Даля.

  И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев, 199.

  (Около 2 час. дня 28 янв.). У Пушкина нашел я толпу в зале и передней, - страх ожидания пробегал шепотом по бледным лицам. - Гг. Арендт и Спасский пожимали плечами. Я подошел к болящему, - он подал мне руку, улыбнулся и сказал:

  - Плохо, брат!

  Я присел к одру смерти - и не отходил до конца страстных суток. В первый раз Пушкин сказал мне ты. Я отвечал ему также - и побратался с ним за сутки до смерти его, уже не для здешнего мира!

  B. И. ДАЛЬ. Записка. Щеголев, 200.

  Пушкин просил сперва князя Вяземского, а потом княгиню Долгорукову на том основании, что женщины лучше умеют исполнить такого рода поручения: ехать к Дантесам и сказать им, что он прощает им. Княгиня, подъехав к подъезду, спросила, можно ли видеть г-жу Дантес одну, она прибежала из дома и бросилась в карету вся разряженная, с криком: "George est hors de danger (Жорж вне опасности)]" Княгиня сказала ей, что она приехала по поручению Пушкина и что он не может жить. Тогда та начала плакать.

  Ф. Г. ТОЛЬ со слов княгини Е. А. ДОЛГОРУКОВОЙ. Декабристы на поселении (из архива Якушкиных). Изд. М. и С. Сабашниковых. М., 1926, стр. 143.

  Пушкин, умирая, просил княгиню Долгорукову съездить к Дантесу и сказать ему, что он простил ему. "Moi aussi je lui pardonne (я гоже ему прощаю)!" - отвечал с нахальным смехом негодяй.

  Ф. Г. ТОЛЬ со слов княгини Е. А. ДОЛГОРУКОВОЙ. Декабристы на поселении, 135.

  2-й час (28-го). Пушкин тих. Арендт опять здесь; но без надежды. Пушкин сам себе прощупал пульс, махнул рукою и сказал:

  - Смерть идет.

  Приехала Ел. Мих. Хитрова и хочет видеть его, плачет и пеняет всем; но он не мог видеть ее.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - НЕИЗВЕСТНОМУ. П-н и его совр-ки, VI, 54.

  Два часа. Есть тень надежды, но только тень, т. е. нет совершенной невозможности спасения. Он тих и иногда забывается.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - НЕИЗВЕСТНОМУ. П-н и его совр-ки, VI, 54.

  Весь день (28) Пушкин был довольно спокоен; он часто призывал к себе жену; но разговаривать много не мог, ему это было трудно. Он говорил, что чувствует, как слабеет.

  A. АММОСОВ, 35.

  К шести часам вечера 28-го болезнь приняла иной вид: пульс поднялся, ударял около 120, сделался жесток; оконечности согрелись: общая теплота тела возвысилась, беспокойство усилилось. Поставили 25 пиявок к животу; жар уменьшился, опухоль живота опала, пульс сделался ровнее и гораздо мягче, кожа показывала небольшую испарину. Это была минута надежды.

  B. И. ДАЛЬ. Ход болезни П-на. Щеголев, 206.

  С обеда пульс был крайне мал, слаб и част, - после полудни стал он подыматься, а к шестому часу ударял не более 120 в минуту и стал полнее и тверже. В то же время начал показываться небольшой общий жар. Вследствие полученных от д-ра Арендта наставлений приставили мы с д-ром Спасским 25 пиявок и в то же время послали за Арендтом. Он приехал и одобрил распоряжение наше. Больной наш твердою рукой сам ловил и припускал себе пиявок и неохотно позволял-нам около себя копаться. Пульс стал ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломенку, робким голосом провозгласил надежду и обманул было и себя, и других, - но не надолго. Пушкин заметил, что я был бодрее, взял меня за руку и спросил:

  - Никого тут нет?

  - Никого, - отвечал я.

  - Даль, скажи же мне правду, скоро ли я умру?

  - Мы за тебя надеемся, Пушкин, право надеемся! ! Он пожал мне крепко руку и сказал:

  - Ну, спасибо!

  Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждою: ни прежде, ни после этого он не верил ей.

  В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 202.

  Пушкин сам помогал ставить пиявки; смотрел, как они принимались, и приговаривал: "вот это хорошо, это прекрасно". Через несколько минут потом Пушкин, глубоко вздохнув,сказал:

  - Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского [Лицейские товарищи Пушкина], мне бы легче было умирать.

  А. АММОСОВ, 35.

  В течение вечера (28-го), как казалось, что Пушкину хотя едва-едва легче; какая-то слабая надежда рождалась в сердце более, нежели в уме; Арендт не надеялся и говорил, что спасение было бы чудом; он мало страдал, ибо ему помогали маслом.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ. П-н и его совр-ки, VI, 51.

  Я возвратился к Пушкину около 7 часов вечера. Я нашел, что у него теплота в теле увеличилась, пульс сделался гораздо явственнее и боль в животе ощутительнее. Больной охотно соглашался на все предлагаемые ему пособия. Он часто требовал холодной воды, которую ему давали по чайным ложечкам, что весьма его освежало. Так как эту ночь предложил остаться при больном д-р Даль, то я оставил Пушкина около полуночи.

  И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев, 199.

  Эту ночь всю Даль просидел у его постели, а я, Вяземский и Виельгорский в ближней горнице.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ. Щеголев, 184.

  Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которую они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. "Я был в тридцати сражениях, - говорил доктор Арендт, - я видел много умирающих, но мало видел подобного".

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ. Щеголев, 177.

  Арендт, который видел много смертей на веку своем и на полях сражений, и на болезненных одрах, отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного, такого терпения при таких страданиях. Еще сказал и повторил несколько раз Арендт замечательное и прекрасное утешительное слово об этом несчастном приключении:

  - Для Пушкина жаль, что он не был убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его - это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую к ней Пушкин сохранил.

  Эти слова в устах Арендта, который не имел никакой личной связи с Пушкиным и был при нем, как был бы он при каждом другом в том же положении, удивительно выразительны. Надобно знать Арендта, его рассеянность, его привычку к подобным сценам, чтобы понять всю силу его впечатления. Стало быть, видимое им было так убедительно, так поразительно и полно истины, что пробудило и его внимание и им овладело.

  Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ - Д. В. ДАВЫДОВУ, 5 февраля 1837 г. Русс. Стар., 1875, т. XIV, стр. 93.

  Посреди самых ужасных физических страданий (заставивших содрогнуться даже привычного к подобным сценам Арендта) Пушкин думал только о жене и о том, что она должна была чувствовать по его вине. В каждом промежутке между приступами мучительной боли он ее призывал, старался утешить, повторял, что считает ее неповинною в своей смерти и что никогда ни на одну минуту не лишал ее своего доверия и любви.

  Кн. Е. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот, 261.

  Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться со смертью, так спокойно он ее ожидал, так твердо был уверен, что роковой час ударил. Плетнев говорил: "глядя на Пушкина, я в первый раз не боюсь смерти". Пушкин положительно отвергал утешение наше и на слова мои: "все мы надеемся, не отчаивайся и ты", отвечал:

  - Нет; мне здесь не житье; я умру, да видно уж так и надо!

  В ночь на 29-е он повторял несколько раз подобное; спрашивал, например: "который час" и на ответ мой продолжал отрывисто и с остановкою:

  - Долго ли мне так мучиться! Пожалуйста, поскорей!

  Почти всю ночь продержал он меня за руку, почасту просил ложечку водицы или крупинку льда и всегда при этом управлялся своеручно: брал стакан сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на живот припарки, и всегда еще приговаривая: "вот и хорошо, и прекрасно!" Собственно от боли страдал он, по его словам, не столько, как от чрезмерной тоски.

  - Ах, какая тоска! - восклицал он иногда, закладывая руки за голову, - сердце изнывает!

  Тогда просил он поднять его, поворотить на бок или поправить подушку - и, не дав кончить этого, останавливал обыкновенно словами: "ну, так, так, - хорошо; вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!" или: "постой: не надо, потяни меня только за руку, - ну вот и хорошо, и прекрасно!" Вообще был он, по крайней мере, в обращении со мною, повадлив и послушен, как ребенок, и делал все, о чем я его просил.

  - Кто у жены моей? - спросил он между прочим. Я отвечал:

  - Много добрых людей принимают в тебе участие, - зала и передняя полны с утра и до ночи.

  - Ну, спасибо, - отвечал он, - однако же, поди, скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят!

  Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои: "терпеть надо, любезный друг, делать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче", - отвечал отрывисто: .

  - Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу.

  В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 201 - 203.

  В 4 часа утра (29-го) послали за Арендтом спросить, поставить ли пиявки еще раз; касторовое масло не действует и на низ не было. Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса: думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив:

  - Я думаю, по крайней мере, желаю. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя.

  Жуковский, кн. Вяземский, гр. Мих. Велгурский провели здесь всю ночь и теперь здесь (я пишу в комнатах Пушкина).

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. И. НЕФЕДЬЕЗОИ, 29 яин. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 51.

  Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал ее в малых количествах, иногда держал во рту небольшие кусочки льда, и от времени до времени сам тер себе виски и лоб льдом. - Д-р Арендт подтвердил мои и д-ра Даля опасения.

  И. Т. СПАССКИЙ. П. Щеголев, 199.

  Труд ухода за Пушкиным, в его предсмертных страданиях, разделяла с княгиней Вяземской некогда московская подруга Натальи Николаевны, Екатерина Алексеевна, рожд. Малиновская, супруга лейб-гусара кн. Ростислава Алексеевича Долгорукого, женщина необыкновенного ума и многосторонней образованности, ценимая Пушкиным и Лермонтовым (художественный кругозор которого считала она и шире и выше пушкинского...). Она слышала, как Пушкин, уже перед самой кончиною, говорил жене:

  - Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона.

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1908, III, 295.

  Прощаясь с женою, Пушкин сказал ей: "Ступай в деревню, носи по мне траур два года, и потом выходи замуж, но за человека порядочного".

  П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн-ни В. Ф. ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 311.

  Умирающий Пушкин передал княгине Вяземской нательный крест с цепочкой для передачи Александре Николаевне (Гончаровой, сестре Натальи Николаевны).

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1908, III, 296.

  Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз, когда она иа минуту осталась одна с умиравшим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и просил передать ее от него Александре Николаевне (Гончаровой). Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение.

  П. И. БАРТЕНЕВ - П. Е. ЩЕГОЛЕВУ, 2 апреля 1911 г. Щеголев, 410.

  По-утру 29 января он несколько раз призывал жену. Потом пожелал видеть Жуковского и говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от него, Жуковский сказал Данзасу: подите, пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал. Но когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему особенного, спросил только, по обыкновению, много ли у него было посетителей, и кто именно.

  Собравшись в это утро, доктора нашли Пушкина уже совершенно в безнадежном положении, а приехавший затем Арендт объявил, что Пушкину осталось жить не более двух часов.

  Подъезд с утра был аттакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк, с просьбою поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все прог странство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности протискаться. Между принимавшими участие были, разумеется, и такие, которые толпились только из любопытства. Данзас был ранен в турецкую кампанию и носил руку на повязке. Не ранен ли он тоже на дуэли Пушкина, спросил Данзаса один из этих любопытных.

  А. АММОСОВ, 36.

  Около 12 часов больной спросил зеркало, посмотрел в него и махнул рукой. Он неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос: не угодно ли вам видеть жену или кого-нибудь из друзей, - он отвечал: я позову.

  И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев, 199.

  1 час (29-го). Пушкин слабее и слабее. Касторовое масло не действует. Надежды нет. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страдает; он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно берет ее за руку. Александрина плачет, но еще на ногах. Жена - сила любви дает ей веру - когда уже нет надежды! Она повторяет ему: - Tu vivras!! [Ты будешь жить!! (фр.). - Прим. ред.]

  Я сейчас встретил отца Геккерена: он расспрашивал об умирающем с сильным участием; рассказал содержание, - выражения письма Пушкина. Ужасно! ужасно! Невыносимо: нечего было делать... Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими войти далее. Приезжает сейчас Элиза Хитрово, входит в его кабинет и становится на колена. - Антонов огонь разливается; он все в памяти.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ, 29 янв. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 51.

  К нему никого не пускали, но Елизавета Михайловна Хитрово преодолела все препятствия: она приехала заплаканная, растрепанная и, рыдая, бросилась в отчаянии на колени перед умирающим поэтом.

  А. Я. БУЛГАКОВ - кн. О. А. ДОЛГОРУКОВОЙ, 2 февр. 1837 г. Красный Архив, 1929, т. II, 225.

  Пульс стал упадать приметно и вскоре исчез вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 янв., - и в Пушкине оставалось жизни - только на 3/4 часа! Пушкин раскрыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли,то он сказал внятно:

  - Позовите жену, пусть она меня покормит.

  Д-р- Спасский исполнил желание умирающего. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую - и приникла лицом к челу отходящего мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:

  - Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо!

  В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 203.

  Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета. Выходя, она, обрадованная аппетитом мужа, сказала, обращаясь к окружающим:

  - Вот вы увидите, что он будет жив!

  A. АММОСОВ, 37.

  Скоро подошел я к В. А. Жуковскому, кн. Вяземскому и гр. Виельгорскому и сказал: "отходит!" Бодрый дух все еще сохранял могущество свое, - изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал ее и говорил:

  - Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, - ну, пойдем!

  Опамятовавшись, сказал он мне:

  - Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу вверх по этим книгам и полкам, - высоко - и голова закружилась.

  Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал:

  - Кто это? Ты?

  - Я, друг мой.

  - Что это я не мог тебя узнать.

  Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, потянув ее, сказал:

  - Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!

  B. И. ДАЛЬ. Щеголев, 203.

  Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели его, в головах сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: "отходит!"

  В. А. ЖУКОВСКИЙ. Щеголев, 189.

  Забывается и начинает говорить бессмыслицу. У него предсмертная икота, а жена его находит, что ему лучше, чем вчера! Она стоит в дверях его кабинета, иногда входит; фигура ее не возвещает смерти такой близкой.

  - Опустите сторы, я спать хочу, - сказал он сейчас. Два часа пополудни...

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. НЕФЕДЬЕВОИ, 29 янв. 1837 года. П-н и его совр-ки, VI, 52 (фр.-рус).

  Пушкину делалось все хуже и хуже, он видимо слабел с каждым мгновением. Друзья его: Жуковский, кн. Вяземский с женой, кн. П. И. Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль и Данзас были у него в кабинете.

  А. АММОСОВ, 37.

  Минут пять до смерти Пушкин просил поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я исполнили его волю: слегка поворотили его и подложили к спине подушку.

  - Хорошо! - сказал он, и потом, несколько погодя, промолвил: - Жизнь кончена!

  - Да, кончено, - сказал д-р Даль, - мы тебя поворотили.

  - Кончена жизнь, - возразил тихо Пушкин.

  Не прошло нескольких мгновений, как Пушкин сказал:

  - Теснит дыхание.

  То были последние его слова. Оставаясь в том же положении на правом боку, он тихо стал кончаться.

  И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев, 199.

  Друзья и ближние молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его подмышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал:

  - Кончена жизнь!

  Я не дослышал и спросил тихо:

  - Что кончено?

  - Жизнь кончена, - отвечал он внятно и положительно.

  - Тяжело дышать, давит, - были последние слова его.

  Всеместное спокойствие разлилось по всему телу, - руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни, колена - также, - отрывистое, частое дыхание изменялось более и более на медленное, тихое, протяжное, - еще один слабый, едва заметный вздох - и пропасть необъятная, неизмеримая разделяла уже живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его. Жуковский изумился, когда я прошептал: "аминь!" Д-р Андреевский наложил персты на веки его.

  В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 204.

  Я не сводил с него глаз и заметил, что движение его груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: "что он?" "Кончилось", - отвечал мне Даль.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ. Щеголев, 189.

  Перед тою минутою, как ему глаза надобно было навеки закрыть, я поспел к нему. Тут был и Жуковский с Михаилом Виельгорским, Даль и еще не помню кто. Такой мирной кончины я вообразить не умел прежде.

  П. А. ПЛЕТНЕВ - В. Г. ТЕПЛЯКОВУ, 29 мая 1837 года. Истор. Вестн., 1887, Š 7, стр. 21.

  Диван, на котором лежал умиравший Пушкин, был отгорожен от двери книжными полками. Войдя в комнату, сквозь промежутки полок и книг можно было видеть страдальца. Тут стояла княгиня Вяземская в самые минуты последних его вздохов. Даль сидел у дивана; кто-то еще был в комнате. Княгиня говорит, что нельзя забыть божественного спокойствия, разлившегося по лицу Пушкина.

  П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 311.

  Он не страдал, а желал скорой смерти. Жуковский, гр. Велгурский, Даль, Спасский, княгиня Вяземская и я, - мы стояли у канапе и видели - последний вздох его. Доктор Андреевский закрыл ему глаза.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. Я. БУЛГАКОВУ. П-н и его совр-ки, VI, 55.

  Когда друзья и несчастная жена устремились к бездыханному телу, их поразило величавое и торжественное выражение лица его. На устах сияла улыбка, как будто отблеск несказанного спокойствия, на челе отражалось тихое блаженство осуществившейся святой надежды.

  Кн. ЕК. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я- Грот, 261.

  Я подошла к Натали, которую нашла как бы в безумии. - "Пушкин умер?" Я молчала. - "Скажите, скажите правду!" Руки мои, которыми я держала ее руки, отпустили ее, и то, что я не могла произнести ни одного слова, повергло ее в состояние какого-то помешательства. - "Умер ли Пушкин? Все ли кончено?" - Я поникла головой в знак согласия. С ней сделались самые страшные конвульсии; она закрыла глаза, призывала своего мужа, говорила с ним громко; говорила, что он жив; потом кричала: "Бедный Пушкин! Бедный Пушкин! Это жестоко! Это ужасно! Нет, нет! Это не мол-сет быть правдой! Я пойду посмотреть на него!" Тогда ничто не могло ее удержать. Она побежала к нему, бросилась на колени, то склонялась лбом к оледеневшему лбу мужа, то к его груди, называла его самыми нежными именами, просила у него прощения, трясла его, чтобы получить от него ответ. Мы опасались за ее рассудок. Ее увели насильно. Она просила к себе Данзаса. Когда он вошел, она со своего дивана упала на колени перед Данзасом, целовала ему руки, просила у него прощения, благодарила его и Даля за постоянные заботы их об ее муже. "Простите!" - вот что единственно кричала эта несчастная молодая женщина.

  Кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКАЯ-Е. Н. ОРЛОВОЙ, 192.

  За минуту пришла к нему жена; ее не впустили. - Теперь она видела его умершего. Приехал Арендт; за ней ухаживают. Она рыдает, рвется, но и плачет. Жуковский послал за художником снять с него маску. Жена все не верит, что он умер: все не верит. - Между тем тишина уже нарушена. Мы говорим вслух, и этот шум ужасен для слуха, ибо он говорит о смерти того, для коего мы молчали. Он умирал тихо, тихо...

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. Я. БУЛГАКОВУ, 29 янв. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 55.

  Наша няня не могла вспомнить без содрогания о страшном состоянии, в которое впала мать, как только в наступившей смерти нельзя было сомневаться. Бесчувственную, словно окаменелую физически, ее уложили в постель; даже в широко открытых, неподвижных глазах всякий признак жизни потух. "Ни дать ни взять сама покойница", - описывала она. Она не слышала, что вокруг нее делалось, не понимала, что ей говорили. Все увещевания принять пищу были бесполезны, судорожное сжимание горла не пропускало и капли воды. Долго бились доктора и близкие, чтобы вызвать слезы из ее застывших глаз, и только при виде детей они, наконец, брызнули неудержимой струей, прекратив это почти каталептическое состояние.

  А. П. АРАПОВА. Новое Время, 1908, Š 11425, ил. прил., стр. 7.

  Кн. Вяземская не может забыть страданий Натальи Николаевны в предсмертные дни ее мужа. Конвульсии гибкой станом женщины были таковы, что ноги ее доходили до головы. Судороги в ногах долго продолжались у нее и после, начинаясь обыкновенно в 11 часов вечера.

  Кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКАЯ по записи БАРТЕНЕВА. Рус. Арх., 1888, И, 305.

  По смерти Пушкина у жены его несколько дней не прекращались конвульсии, так что у нее расшатались все зубы, кои были очень хороши и ровны.

  Ф. Г. ТОЛЬ со слов кн. Е. А. ДОЛГОРУКОВОЙ. Декабристы на поселении, 143.

  Жена Пушкина заверяла, что не имела никакой серьезной связи с Дантесом, однако созналась, бросившись в отчаянии на колени перед образами, что допускала ухаживания со стороны Дантеса, - ухаживания, которые слишком широко допускаются салонными обычаями в отношении всех женщин, но которых, зная подозрения своего мужа, она должна была бы остеречься.

  A. А. ЩЕРБИНИН. Из неизд. записок. П-н и его соер-ки, XV, 42.

  Несколько минут после смерти Пушкина Даль вошел к его жене; она схватила его за руку, потом, оторвав свою руку, начала ломать руки и в отчаянии произнесла: "Я убила моего мужа, я причиною его смерти; но богом свидетельствую, - я чиста душою и сердцем!"

  Н. В. КУКОЛЬНИК. Дневник. Записки М. И. Глинки. Изд. "Академии", 1930, стр. 464.

  При жене неотлучно находились княгиня Вяземская, Е. И. Загряжская, граф и графиня Строгановы. Граф взял на себя все распоряжения похорон.

  B. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ, 15 февр. 1837 г. Щеголев, 190.

  Я все это время была каждый день у жены покойного, во-первых, потому, что мне было отрадно приносить эту дань памяти Пушкина, а во-вторых, потому, что печальная судьба молодой женщины в полной мере заслуживает участия. Собственно говоря, она виновата только в чрезмерном легкомыслии, в роковой самоуверенности и беспечности, при которых она не замечала той борьбы и тех мучений, какие выносил ее муж. Она никогда не изменяла чести, но она медленно, ежеминутно терзала восприимчивую и пламенную душу Пушкина; теперь, когда несчастье раскрыло ей глаза, она вполне все это чувствует, и совесть иногда страшно ее мучит. В сущности, она сделала только то, что ежедневно делают многие из наших блистательных дам, которых однако ж из-за этого принимают не хуже прежнего; но она не так искусно умела скрыть свое кокетство, и, что еще важнее, она не поняла, что ее муж был иначе создан, чем слабые и снисходительные мужья этих дам.

  Кн. Е. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот, 262 (фр).\7

  Когда все ушли, я сел перед ним и долго, один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было в нем в эту первую минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха, после тяжелого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой. Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое. Нет! Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось спросить: что видишь, друг? и что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот минуты в жизни нашей, которые вполне достойны названия великих. В эту минуту, можно сказать, я видел самое смерть, божественно тайную, смерть без покрывала. Какую печать наложила она на лицо его, и как удивительно высказала на нем и свою и его тайну! Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной-, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ. Щеголев, 189.

  А. О. Россет переносил Пушкина с дивана, на котором он умер, на стол. Вспоминая о том, он прибавлял: "как он был легок!"

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1899, II, 356.

  Тотчас отправился я к Гальбергу. С покойника сняли маску, по которой приготовили теперь прекрасный бюст.

  П А. ПЛЕТНЕВ - В. Г. ТЕПЛЯКОВУ. Истор. Вест., 1887, Š7, стр. 21.

  Спустя три четверти часа после кончины (во все это время я не отходил от мертвого, мне хотелось вглядеться в прекрасное лицо его), тело вынесли в ближнюю горницу; а я, исполняя повеление государя императора, запечатал кабинет своею печатью.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ, 15 февр. 1837 г. Щеголев, 190.

  По смерти Пушкина надо было опечатать казенные бумаги: труп вынесли и запечатали опустелую рабочую комнату Пушкина черным сургучом: красного, но словам камердинера, не нашлось.

  В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 204.

  По вскрытии брюшной полости, все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей. В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно из перебитой бедреной вены. По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а наконец и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена. По направлению пули надобно заключать, что убитый стоял боком, в пол-оборота, и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота, в двух дюймах от верхней, передней оконечности чресельной или подвздошной кости правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости.

  В. И. ДАЛЬ. Вскрытие тела А. С. Пушкина. Щеголев, 204.

  (29-го) отслужили мы первую панихиду по Пушкине в 8 час. вечера. Жена рвалась в своей комнате; она иногда в тихой, безмолвной, иногда в каком-то исступлении горести.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ. П-н и его совр-ки, VI, 57.

  Жандармы донесли, а может быть и не жандармы, что Пушкина положили не в камер-юнкерском мундире, а во фраке: это было по желанию вдовы, которая знала, что он не любил мундира; между тем государь сказал: "верно это Тургенев или князь Вяземский присоветовали". .

  А. И. ТУРГЕНЕВ - Н. И. ТУРГЕНЕВУ, 28 февр. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 91.

  Смерть обнаружила в характере Пушкина все, что было в нем доброго и прекрасного. Она надлежащим образом осветила всю его жизнь. Все, что было в ней беспорядочного, бурного, болезненного, особенно в первые годы его молодости, было данью человеческой слабости, обстоятельствам, людям, обществу. Пушкин был не понят при жизни не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в том прощения у его памяти, я не считал его до такой степени способным ко всему. Сколько было в этой исстрадавшейся душе великодушия, силы, глубокого, скрытого самоотвержения! Его чувства к жене отличались нежностью поистине самого возвышенного характера. Ни одного горького слова, ни одной резкой жалобы, никакого едкого напоминания о случившемся не произнес он, ничего, кроме слов мира и прощения своему врагу. Вся желчь, которая накоплялась в нем целыми месяцами мучений, казалось, исходила из него вместе с его кровью, он стал другим человеком. Свидетельства доктора Арендта и других, которые его лечили, подтверждают мое мнение. Арендт не отходил от него и стоял со слезами на глазах, а он привык к агониям во всех видах.

  Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ - вел. кн. МИХАИЛУ ПАВЛОВИЧУ, 14 февраля 1837 г. Щеголев, 263.

  Он сказал Наталье Николаевне, что она во всем этом деле не при чем. Право, это было больше, чем благородство, - это было величие души, это было лучше, чем простить.

  О. С. ПАВЛИЩЕВА - С. Л. ПУШКИНУ, 3 марта 1837 г. П-н и его совр-ки, XII, 104 (фр.).

  Страшное несчастье обрушилось на наши головы, как громовой удар, когда мы всего менее этого ожидали, хотя, сказать по правде, после этих проклятых безъимянных писем небосклон бедного Пушкина постоянно был покрыт облаками. В жестоких страданиях своих Пушкин был велик твердостью, самоотвержением, нежною заботливостью о жене своей. Чувствуя, что смерть близка, он хладнокровно высчитывал шаги ее, но без малейшего желания порисоваться, похорохориться и подействовать на окружающих. Таков он был и во время поединка. Необузданный, пылкий, беспорядочный, сам себя не помнящий во всех своих шагах, имевших привести к роковому исходу, он сделался спокоен, прост и полон достоинства, как скоро добился чего желал; ибо он желал этого исхода. Да, конечно, светское общество его погубило. Проклятые письма, проклятые сплетни приходили к нему со всех сторон. С другой стороны, причиною катастрофы был его пылкий и замкнутый характер. Он с нами не советовался, и какая-то судьба постоянно заставляла его действовать в неверном направлении. Горько его оплакивать; но горько также и знать, что светское общество (или, по крайней мере, некоторые члены оного) не только терзало ему сердце своим недоброжелательством, когда он был жив, но и озлобляется против его трупаV.

  Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ - А. О. СМИРНОВОЙ в феврале 1837 г. Рус. Арх., 1888, II, 296.

  Весь Петербург заговорил о смерти Пушкина, и невыгодное мнение о нем тотчас заменилось самым искренним энтузиазмом: все обратились в книжные лавки - покупать только что вышедшее новое миниатюрное издание Онегина: более двух тысяч экземпляров было раскуплено в три дня.

  Н. И. ИВАНИЦКИЙ. Воспоминания. П-н и его совр-ки, XIII, 33.

  На следующий день кончины Пушкина, я решился очень рано утром войти к нему; вход был со двора, как и теперь остался; в прихожей никого; направо в небольшой комнате - покойный на столе, в черном сюртуке: возле него один-одинехонек полковник Данзас. - "Вы здесь, Константин Карлович?" - сказал я ему. - "Нет, - отвечал он с неизменно присущим ему юмором, - я не здесь, я на гауптвахте". Известно, что немедленно после злосчастного поединка Данзас был арестован, с разрешением не покидать покойного друга до погребения.

  М. М. МИХАЙЛОВ. Несколько слов о месте кончины Пушкина. Книга воспоминаний о Пушкине, 336.

  На Другой день мы, друзья, положили Пушкина своими руками в гроб.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ. Щеголев, 191.

  А. О. Россет перекладывал тело Пушкина в гроб. - "Я держал его за икры, и мне припомнилось, какого крепкого, мускулистого был он сложения, как развивал он свои силы ходьбою".

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1882, I, 248.

  Окажите милость, соблаговолите ум.олить государя императора уполномочить Вас прислать мне в нескольких строках оправдание моего собственного поведения в этом грустном деле; оно мне необходимо для того, чтобы я мог себя чувствовать в праве оставаться при императорском дворе; я был бы в отчаянии, если бы должен был его покинуть; мои средства невелики, и в настоящее время у меня семья, которую я должен содержать.

  Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ - графу К. В. НЕССЕЛЬРОДЕ (рус министру иностр. дел), 30 янв. 1837 г. Щеголев, 291.

  В течение трех дней, в которые его тело оставалось в доме, множество людей всех возрастов и всякого звания беспрерывно теснились пестрою толпою вокруг его гроба. Женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях, приходили поклониться праху любимого народного поэта. Нельзя было без умиления смотреть на эти плебейские почести, тогда как в наших позолоченных салонах и раздушенных будуарах едва ли кто-нибудь и сожалел о краткости его блестящего поприща. Слышались даже оскорбительные эпитеты и укоризны, которыми поносили память славного поэта и несчастного супруга, с изумительным мужеством принесшего свою жизнь в жертву чести, и в то же время раздавались похвалы рыцарскому поведению гнусного обольстителя и проходимца, у которого было три отечества [Франция - по рождению, Голландия - по приемному отцу, Россия - по месту службы.] и два имени [Дантес и Геккерен].

  Кн. ЕК. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот, 261 (фр.).

  При наличности в высшем обществе малого представления о гении Пушкина и его деятельности не надо удивляться, что только немногие окружали его смертный одр, в то время как нидерландское посольство атаковывалось обществом, выражавшим свою радость по поводу столь счастливого спасения элегантного молодого человека \7.

  Бар. К. А. ЛЮТЦЕРОДЕ (саксонский посланник) в донесении саксонскому правительству 30 января 1837 г. Щеголев, 374.

  Если что-нибудь может облегчить мое горе, то только те знаки внимания и сочувствия, которые я получаю от всего петербургского общества. В самый день катастрофы граф и графиня Нессельроде, так же, как и граф и графиня Строгановы, оставили мой дом в час пополуночи.

  Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ - барону ВЕРСТОЛКУ,

  11 февраля 1837 г. Щеголев, 298.

  Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир.

  Барон ГЕККЕРЕН-СТАРШИИ - г-же ДАНТЕС, 29 марта 1837 г. Щеголев, 315.

  В эти оба дни та горница, где он лежал в гробе, была беспрестанно полна народом. Конечно, более десяти тысяч человек приходило взглянуть на него, многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его.

  В. А. ЖУКОВСКИЙ - С. Л. ПУШКИНУ. Щеголев, 191.

  Все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто от мала до велика не желал согласиться, что Дантес не был убийцей. Хотели расправиться, даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить.

  Д-р СТАНИСЛАВ МОРАВСКИЙ. Воспоминания. Красная Газета, 1928, Š 318 (пол.).

  Участие к поэту народ доказал тем, что в один день приходило на поклонение его гробу 32 000 человек.

  Я. Н. НЕВЕРОВ - Т. Н. ГРАНОВСКОМУ. Московский Пушкинист. Вып. I, 1927, стр. 44.

  Не счесть всех, кто приходил с разных сторон справляться о его здоровье во время его болезни. Пока тело его выставлено было в доме, наплыв народа был еще больше, толпа не редела в скромной и маленькой квартирке поэта. Из-за неудобства помещения должны были поставить гроб в передней, следовательно, заколотить входную дверь. Вся эта толпа притекала и уходила через маленькую потайную дверь и узкий отдаленный коридор.

  Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ - вел. кн. МИХАИЛУ ПАВЛОВИЧУ, 14 февр. 1837 г. Щеголев, 263.

  Стену квартиры Пушкина выломали для посетителей. АРК. О. РОССЕТ. Рус. Арх., 1882, I, 248.

  Граф Гр. Ал. Строганов взял на себя хлопоты похорон и уломал престарелого митрополита Серафима, воспрещавшего церковные похороны якобы самоубийцы.

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1908, III, 294.

  Сделана была попытка для распущения слуха о произведенной студентами оскорбительной демонстрации в квартире вдовы. Повод к этой выдумке был следующий. Граф П. П. Ш., весьма почтенный человек, со студенческой скамьи, приехал поклониться праху покойного поэта и спросил меня, не может ли он видеть портрет Пушкина, писанный знаменитым Кипренским. Я отворил дверь в соседнюю комнату и спросил почтенную даму (гр. Ю. П. Строганову), вошедшую в соседнюю гостиную: можно ли показать такому-то портрет Пушкина? Пожилая дама выпорхнула в другую дверь и с ужасом объявила, что шайка студентов ворвалась в квартиру для оскорбления вдовы. Матушка моя, находившаяся у вдовы, вышла посмотреть, в чем дело, и ввела нас обоих в гостиную. Несмотря на разъяснение дела, престарелая дама, ожидавшая бунта, в тот же вечер отправилась к матери студента для предупреждения относительно нахождения ее сына в шайке, произведшей утром демонстрацию.

  Кн. ПАВ. ВЯЗЕМСКИЙ. Соч., 560.

  Графиня Строганова (Юлия Петровна) испанка, урожденная Д'Ега в день кончины Пушкина запискою, посланною к графу Бенкендорфу из самой квартиры Пушкина, потребовала присылки жандармских чиновников, якобы в охранение вдовы от беспрестанно приходивших (поклониться покойнику) студентов. Слышно от свидетельницы, кн. В. Ф. Вяземской. Эта записка возмутила негодованием друзей поэта.

  П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1892, II, 358.

  Жуковский, говоря с государем, сказал ему а реи pres [почти дословно (фр.). - Прим. ред.]: "так как ваше величество для написания указов о Карамзине избрали тогда меня орудием, то позвольте мне и теперь того же надеяться". Государь отвечал: "Я во всем с тобою согласен, кроме сравнения твоего с Карамзиным. Для Пушкина я все готов сделать, но я не могу сравнить его в уважении с Карамзиным, тот умирал, как ангел". Он дал почувствовать Жуковскому, что и смерть, и жизнь Пушкина не могут быть для России тем, чем был для нее Карамзин.

  А. И. ТУРГЕНЕВ - Н. И. ТУРГЕНЕВУ, 31 янв. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 61.

  Д. В. Дашков передавал кн. Вяземскому, что государь сказал ему: "Какой чудак Жуковский! Пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?"