Анненков Павел Васильевич - Записки о французской революции 1848 года

есенним солнцем, а во-вторых, вином, которое раздавали им начальники. Дико разносились по рядам республиканские песни. Подвижная гвардия [была] со стен [переднего] главного перистиля браталась с ними, раздавая ветви лип, сорванных в саду Палаты. На углу площади Bourgogne в cafe l'Assemblee из открытых окон несколько народных трибунов поддерживали экзитацию речами, на которые ближайшие ряды отвечали страшными воплями. В одном окне я видел несколько поляков, кричавших: "vive la France et la Pologne!" {"Да здравствует Франция и да здравствует Польша!" (франц.).}, и толстую польскую даму с каким-то орденом на груди, задыхавшуюся от жара и [беспрестанно] колебавшуюся в неописанной экзитации, [еще] вызвавшей у народа яростные аплодисменты. Заговорщики с ярлыками своих клубов на шапках вращались беспрестанно между рядами; странные слухи носились в них: говорили, что Палата объявила войну России, что Палата наложила подать на богачей и проч. Наконец, нетерпение массы росло вместе с действием солнца, речей, винных паров: голова колонны, сильно сдавливаемая напором задних рядов, уперлась в западные ворота и прорвала их. Некоторые полезли через [ряды] колонны. Здесь встретил их Куртэ и умолял [их] остановиться: они опрокинули его назад и очутились на дворе. Тут встретил их Луи Блан и увещевал удалиться: они выслушали Луи Блана, подняли на руки и потащили с триумфом в залу заседаний. Новое это наводнение довершило хаос, там царивший. Зала наполнилась одним ревом, в котором, однакож, можно было различить визг и хохот женщин, издыхавших в истерике в трибунах. Тут-то Барбес, снова появившийся на трибуне, в нечеловеческих усилиях [изложил Палате] успел выразить свои [новые] положения: "Je propose un impot force d'une million; sur les riches". Говорят, при этом раздались голоса: "tu te trompes Barbes. Deux heures de pillage!" - "Je propose,- продолжал Барбес, - que l'Assemblee declare que le peuple a bien merite de la patrie et que celui qui fera battre le rappel soit declare traitre a la patrie" {"Я предлагаю насильственный налог в 1 миллион на богатых", "ты ошибаешься. Два часа грабежа". "Я предлагаю, чтобы Национальное собрание объявило, что народ заслужил благодарность родины, а тот, кто прикажет бить сбор, тот должен быть объявлен изменником родины" (франц.).}.

   Но уже большая часть членов Палаты покинула свои места и собралась в президентском доме, рядом с Палатой, принять решение в этих обстоятельствах. Гул царствовал свободно в зале Собрания, и бог знает, чем кончился [согласились споры], если бы Гюбер не объявил громовым голосом с кафедры: "Je declare qu nom du peuple francais que l'Assemblee Nationale est dissoute" {"Я объявляю, от имени французского народа, что Национальное собрание распущено" (франц.).}.

   В одну минуту Президента и секретарей выпроводили в толчки при криках: "Allez-vous en, tas de canaille que vous etes!" {"Вон отсюда, канальи, убирайтесь вон!" (франц.).} Послышались вопли: "В Ратушу! aux armes! aux armes!" {"К оружью! к оружью!" (франц.).}

   Барбес был увлечен в Ратушу составлять новое Правительство. Говорят, он упал в обморок от разнородных ощущений, перешедших через его душу и в эти немногие часы. Но - удивительно! Казалось, судьба только и ждала этого последнего акта народного сумасшествия, чтобы изменить вдруг всю картину с быстротой почти театральной.

   Это было в 4 часа. В четыре часа площадь de la Concorde, бульвары, буквально весь город стал покрываться вооруженной национальной гвардией, которая направилась к Палате, более по собственному порыву, чем вследствие призыва. Между тем, члены [Собрания] Палаты, собравшиеся в президентском доме, уже призвали на площадь ближайшие батальоны подвижной и национальной гвардии. Около Палаты сделалось неимоверное движение штыков - и в пять минут Палата была очищена от народа. Собрание снова вступило в свои права и открыло заседание. При этой реставрации Правительства гнев раздраженной национальной гвардии пал на старика Куртэ, у которого сорваны были генеральские эполеты начальника и брошены ему в лицо. Он сам едва спасся от неминуемой смерти в ватер-клозете. Прибытие Луи Блана подало новый повод к новым расправам: несколько человек бросились на него, ломали ему руки, вырывали клочки волос, и только с помощью своих сотоварищей, Ларошжаклена и др., успел он, изорванный и избитый, спастись в зале заседания, где появление его было приветствуемо ропотом, но где он сказал несколько слов в пользу сотоварища своего Альберта, увлеченного в Ратушу, слова, тем более великодушные, что они произнесены были после истинного насилия и ввиду возможности нового. Между тем Ламартин при барабанном бое вооруженных граждан и восторженных криках говорил: "Honte a ces miserables insurges qui ont voulu plonger le pays dans le deuil и проч. Dans un moment pareil la place du gouvernement n'est pas dans le conseil, elle est a votre tete, dans la rue, sur le champs meme de bataille" {"Позор этим жалким бунтовщикам, которые хотели погрузить страну в траур... В такой момент место Правительства не в совете, а во главе вас, на улице, на самом поле битвы" (франц.).}.

   Множество голосов ответило: "Et nous aussi, nous aussi, nous irons sur le champs de bataille" {"И мы тоже, мы тоже пойдем на поле битвы" (франц.).}.

   Ламартин и Ледрю Роллен вышли из Собрания и верхом отправились в Ратушу в сопровождении нескольких членов Палаты и бесконечного количества народа, везде встречавших их с энтузиазмом.

   Там точно такой же оперной переменой декораций все было кончено. Едва только успели Барбес, Альберт и свита их опрокинуть генерала Рея, защищавшего Hotel de Ville, войти в него и составить листы нового Правительства [следующим образом], выкинутые ими из окошек и гласившие, что членами его назначаются: Барбес, Луи Блан, Альберт, Л<едрю>-Роллен, Распайль, Пьер Леру, Торе (мэром Парижа), а Коссидьер утверждался в префектуре полиции, как настоящий мэр Марает⁷ из отдаленной комнаты Ратуши призывает 3 легиона национальной гвардии, несколько артиллерийских рот, и оба главы инсурекции были Захвачены [почти] просто руками вместе с сотней других человек. Ламар,тин и Ледрю-Роллен [приехали] явились только для провозглашения эффектных речей, ибо Марает уже послал рапорт об освобождении Ратуши в Собрание. Замечательно, что Барбес не хотел быть в Пра<вительст>ве вместе с Бланки и исключил его из списка, что по какому-то предчувствию Беранже во второй раз [подал] умолял [об отставке] в этот самый день Собрание уволить его от обязанностей депутата и получил отставку. Локордер просил о том же на следующий день, испуганный важностью и опасностью депутатской роли. Вечером этого замечательного дня Порталис (генеральный прокурор Республики) потребовал у Собрания арестовать членов его: Бар-беса, Альберта, Куртэ, для суда и, разумеется, получил его, а Гарнье-Пажес [возвестил арестацию Распайля, Собрие (сей последний был захвачен национальной гвардией и избит) и по ошибке Бланки и Гюбера, которые арестованы были гораздо позднее. Вместе с тем он объявил намерение Правительства уничтожить революционных стражей префектуры - полиции, монтаньяров, лионцев и проч., назначить генералом национальной гвардии Клемента Тома, отличившегося своим сопротивлением инсурекции и распорядительностью в подавлении ее, а также] возвестил намерение Правительственной комиссии закрыть клубы, собиравшиеся, так сказать, с оружием в руках: "En ce moment, - сказал он, - notre devoir est de pourvoir au besoin d'une repression severe; ceux qui ont conspire sont emprisonnes (tres bien, tres bien). Le droit de reunion est sacre, mais les clubs qui deliberent en armes et qui parlent ouvertement d'attaquer dans cette assemblee les veritables souverains du pays, ces clubs seront dissipes (bravo). Nous voulons la Republique honnete, ferme et moderee (Applaudissements)" {"В этот момент наш долг в случае необходимости прибегнуть к строгим репрессиям; те, кто конспирировал, - в тюрьму (очень хорошо! очень хорошо!). Право собраний свято, но клубы, которые заседают с оружьем в руках и которые открыто говорят в этой Ассамблее о нападении на настоящих хозяев страны, эти клубы будут распущены (браво!). Мы хотим Республику честную, твердую и умеренную. (Аплодисменты)" (франц.).}.

   Ночью город был иллюминирован, и прокламацией мэра, квестора, Собрания и Правительственной комиссии возвестили народу как свершившееся посягательство на свободу Собрания, так и быстрое ее восстановление.

   Разумеется, негодование буржуазии, уже довольно грубо выразившееся в насилии над отдельными лицами, не могло утихнуть тотчас же. Отряд ее арестовал на набережной d'Orsay Собрие тоже не без сильных и позорных оскорблений, а потом часть какого-то легиона окружила его укрепленный дом в улице Rivoli с находившимся там гарнизоном. Гарнизон, разумеется, сдался, несколько лиц по крышам перелезли на балкон дома, а оттуда в самые бюро, где состоялась и печаталась известная "Commune de Paris". Все было опрокинуто, разбито и захвачено; между прочим, найдено было там несколько проектов прокламаций, несколько законов вчерне, довольно грубых, о разделе собственности, план составления комитетов общественного спасения и доброе количество ружей и военных снарядов. На другой день знаменитый этот дом стоял пустой, со стражей из национальной гвардии, с разбитыми окнами, с оторванными ставнями,. а разоренная "Commune de Paris" порывалась еще продолжать свое существование, но злостный тон ее уж очень походил на бессильный гнев, ребяческое ругательство, она рушилась.

   Второй, почти формальной осаде, подверглась префектура полиции на другой день 16 мая. Дело было в том, чтоб обезоружить республиканскую стражу ее, монтаньяров и проч. и все другие корпуса, которые служили инструментом в руках Коссидьера, признавали в Республике одного его, состояли помимо намерения самого Пра<витедьст>ва и уже раз в прошедшем месяце испытали нечто вроде атаки от национальной гвардии и подверглись переформированию. Задача состояла в том, чтобы распустить их окончательно. После многих переговоров цель была достигнута без пролития крови: республиканская гвардия покинула префектуру, притом в ту самую минуту, когда Коссидьер защищал ее и собственное свое поведение в начале революции в Собрании. Коссидьер сказался больным на день 15 мая и находился, таким образом, в сильном подозрении [касательно] если не касательно участия в заговоре, то по крайней мере в преднамеренном бездействии. Он оправдался чрезвычайно бойко и с каким-то наивным добродушием, оправдывающим данное ему название Тайлерана³⁴ демократии. Он объяснил спокойно Палате, что еще вскоре после 16 апреля он требовал арестации Бланки [и не получил] у Пра<вительст>ва и не получил его, что [Париж ему обязан] после этого вся его роль состояла в одном - сдерживать народные страсти посредством потачки им, что, таким образом, Париж ему обязан своим спасением 15 мая, ибо по его настоянию манифестация явилась в Палату без оружия, что с самого февраля месяца, лишенный всех материальных средств, он [играл] исполнял обязанность медиятора {медеятора (от франц. mediateur) - посредника.} между всеми партиями в префектуре, стараясь убить анархию анархией, и на это употреблял именно самые отчаянные головы, образовавшиеся корпуса под разными именами. Он умолял Палату дать им законное существование, ибо теперь они могут быть самыми верными охранителями порядка. Он показал Палате, как его хладнокровием, расчетом, уступкой спасены были люди и собственность тотчас после революции: "J'ai fait de l'ordre avec le desorde" {"Я сделал порядок с помощью беспорядка".}, - сказал он. Что касается Собрие, его стражей и военных снарядов - и те, и другие, по уверению Коссидьера, даны были ему с ведома Ламартина и всего Временного правительства. Это было правда; Пра<вительст>во боялось тогда еще монархической реакции и держало Собрие как цепную собаку, долженствующую предостеречь смелых воров лаем своим. Речь Коссидьера отличалась необыкновенной живописностью при безыскусственности выражения, таким смешением [ума] практического ума, оригинальности и [проницательности] и вместе эстетической свободы, что ей подчинилась вся Палата. Он сделался вдруг человеком всех партий: буржуазии - за спасение от грабежа и пожара, пролетариата - за свой народный язык и Демократические убеждения. Когда он потом (после распущения национальной гвардии) подал двойную отставку от депутатства и от префектура! (заменен он был в последнем месте довольно незначительным лицом, г. Труве-Шовеленом ³⁵), и те и другие послали его снова в Собрание большинством голосов. Между тем, в это же самое заседание Гарнье-Пажес возвестил Собранию заключение в крепости Vincennes ³⁶ Барбеса, Альберта [и др. арест], Собрие, Распайля и по ошибке арестацию Бланки и Гюбера, захваченных в Париже гораздо позднее; закрытие опасных клубов (клуба Барбеса, клуба Бланки, клуба Распайля, des droits de l'homme в passage Moliere, причем национальная гвардия из окрестностей, пришедшая в большом количестве на помощь Парижу, встречена была в темном зале клуба двумя выстрелами и перестреляла в ужасе самое себя, осталось [7] 2 человека убитых и 3 раненых на месте). Гарнье извещал еще о прибытии в Париж войска, назначении Клемента Тома генералом национальной гвардии, распущении корпусов монтаньяров, лионцев и проч. и заключил речь, прося у Палаты доверенности: "Nous vous prions de nous laisser agir et de nous donner le temps necessaire d'agir. Nous ne prendrons de repos que quand nous aurons donne satisfaction au besoin d'ordre qu'eprouve toute la population et que nous aurons garanti la securite necessaire pour assurer le travail (Bravos prolonges). La plus grande mesure financiere que nous puissions prendre - c'est d'assurer le travail par la securite et par l'ordre. Vous pouvez compter sur nos efforts, comme hous comptons sur votre confiance. (Applaudissements)" {"Мы просим вас разрешить нам действовать и дать нам время, необходимое для действия. Мы успокоимся только тогда, когда удовлетворим потребность в порядке, которую испытывает все население, и когда мы сумеем гарантировать необходимую безопасность для обеспечения труда (долгое браво). Самая большая финансовая мера, которую мы можем принять, это обеспечить труд путем гарантии и порядка. Вы можете рассчитывать на наши старания, как мы рассчитываем на ваше доверие. (Аплодисменты)" (франц.).}.

   Действительно, после того, как экзальтированная партия так безумно и так нелепо сама отдалась в руки своих врагов, можно было думать, что Правительство, освобожденное от этой важной помехи, пойдет твердым шагом к исполнению своих планов, какими бы они ни были, что физиономия его выразится ясно и определенно, но вместо этого почти с этой минуты начинается совершенный правительственный хаос, немощь и бессилие, порождающие бунты почти каждый день, кончившийся такой неслыханной резней в Париже, какой, может быть, не представляет история междоусобных войн. Причина всего этого до сих пор еще тайна, как многое другое в этой революции. Скажем, что знаем.

   Первая причина [которая выказывается], выказавшая тотчас же, заключалась в недоверии Палаты к Правительственной комиссии, которую сменить, однакож, она не могла. Палату, видимо, беспокоило темное подозрение если не об участии Комиссии в происшествиях 15 мая, то по крайней мере двойственность ее поведения, ее выжидание происшествий и слабость принятых мер. Все знали, что со многими из арестованных члены Комиссии имели близкие отношения. Комиссия, со своей стороны, опасаясь, чтобы победа, одержанная над анархистами, не откинула Собрание в реакцию, наблюдала за ним и, видимо, удерживалась от энергических, мер, ею самою возвещенных. Образовался род немой, сильной вражды между ними, полной недоразумений, в которых терялись силы обоих. Через, неделю ясно [всем] было, что правления Франции не существует; стала образовываться заговоры партии движения, расчеты монархической партии, наконец, даже виды бонапартистской партии Луи Наполеона. Популярность Ламартина, еще весьма сильная 15 мая, вдруг упала: через неделю уже никто не считал его правительственным человеком, как он сам с удивлением сознался в своем журнале "le Bien public" ³⁷, a равно не сомневался в бесцветности и слабости самого Правительства.

   Чтобы дать некоторое понятие об этом странном поединке двух властей, не смевших вступить в явную борьбу и опасавшихся победы как несчастия, стоит привести несколько заседаний, полных придирок и невыговоренной вражды к Комиссии. Так, в заседании 17 мая Правительство требовало для [своих мер] препозиций своих немедленного обсуждения (discussion d'urgence), a Палата хотела их подчинить общему регламенту, повелевающему все препозиции членов своих, признанных нужными, обсуждать через 24 часа. Вышел парламентский бой, в котором наговорено" было много жестокого с обеих сторон и кончившийся тем, что Палата приняла amendement {Поправку (франц.).} Жюля Фавра, гласившую, что параграф регламента не относится к препозициям, представляемым на обсуждение Правительственной комиссией. Флокон, неумолимый Флокон, сказался в этих прениях, как. и во многих других, самым жарким партизаном "du pouvoir central, unitaire, fort, capable de faire face aux factions du dedans et a nos ennemis du dehors" {"власти центральной, единой, способной сопротивляться мятежникам изнутри и врагам извне" (франц.). }, к удивлению всех своих демократических собратьев и даже сотрудников "Реформы". Так министерство меняет людей! На следующем заседании 18 мая еще было хуже. Дело состояло в том, чтобы составить благодарственную прокламацию от имени Собрания всей Франции за ее готовность к защите Парламента. Г. Берар ³⁸ ввернул тогда в проект прокламации, им составленный, между другими фразами следующую: "Sans-menaces extraordinaires, sans lois d'exception, nous aneantirons leurs (анархистов) odieuses esperances; il n'y aura pas d'autre reaction que la fermete de tous les pouvoirs: le pouvoir executif, exerce avec vigueur et unite, ne pactisera pas avec le desordre" {"Без исключительных угроз, без исключительных законов мы уничтожим их гнусные надежды; не будет иной реакции, кроме твердости во всех областях власти: исполнительная власть, проводимая с твердостью и единством, не будет мириться ни с каким беспорядком" (франц.).}.

   Эта прокламация встречена была сильными аплодисментами и только по сильному сопротивлению левой стороны, уже находящейся в необходимости bon-gre, mal-gre {Волей-неволей (франц.).} поддерживать Комиссию, борющуюся с реакцией, отослана до завтра, и тогда изменена совершенно с выключением оскорбительной фразы, направленной против Пра<вительст>ва. Самый жаркий [прения] и обидный спор встретила Пра<вительственн>ая комиссия при рассуждении о декрете, которым [Палата] просила Палату предоставить ей право не участвовать в прениях, не присутствовать в собраниях, отвечать только на настоятельные требования Парламента, а главное вручить ей защиту [Парламента] его. Последнее требование встретило неимоверную бурю, все коварные подозрения поднялись с новой силой, и только уступка Ламартина [заседание 30 мая], объявившего, что Президенту Палаты в силу прежнего регламента остается право собирать войско по благоусмотрению и только распоряжаться его действиями препоручается исполнительной власти. Декрет прошел, несмотря на оппозицию партии Барро и многих политических и умеренных республиканцев: Комиссия еще была необходимостью. Тотчас после этого заседания Комиссия опубликовала оправдательный акт, в котором показывала, что накануне 15 мая все военные меры предосторожности были ею приняты и только по разным недоразумениям не приведены в исполнение начальниками, притом Коссидьер обвинялся ею в двойственности поведения и в странной своей болезни, воспрепятствовавшей ему участвовать в совещаниях Комиссии. Коссидьер отвечал другим актом, в котором со своей стороны показывал, что все известия о заговоре были им переданы вполне Комиссии, но что Комиссия отвергла и всегда отвергала решительные меры, им предлагаемые в подобных случаях для уничтожения инсурекционных планов. Оба эти акта только еще подтверждали в мнениях Палаты излишнюю снисходительность Комиссии к заговорщикам. Это зашло даже так далеко, что один член мог предложить без особенного волнения в Парламенте - составить комиссию для пересмотра всех декретов старого Временного правительства, начиная с 24 февраля. Палата отвергла.

   Но отвергнув формально предложение, она предоставила делать то же самое по частям своим комитетам. Еще 13 мая сверх комиссий, случайно назначаемых, назначалась постоянная комиссия для составления государственной конституции (членами ее выбраны, под председательством Одиллона Барро, Корменен, Мараст, Ламенэ, вскоре выбывший по собственному желанию, Вивьен ³⁹, Токвиль, Дюфор, Мартин, Вуаре ⁴⁰, Когнорель, Карбон, Турре ⁴¹, Бетмон, Дюпен, Волабель ⁴², О<диллон> Барро, Пажес (из Ариежа) ⁴³, Дорнес, Виктор Консидеран). Кроме своих ежемесячных, объявляемых бюро, Палата еще составила 15 комитетов для приготовления законов по всем частям управления с равным числом членов (по 60) в каждом, в следующем порядке: "1) Comite du travail, 2) de la justice et de la legislation, 3) des cultes, 4) des affaires etrangeres, 5) de l'instruction publique, 6) de l'interieur et des arts, 7) de l'administration departementale et communale, 8) du commerce et de l'industrie, 9) de l'agriculture et du credit foncier, 10) de la marine, 11) de la guere, 12) de l'Algerie, 13) des finances, 14) des travaux publics, 15) de la legislation civile et criminelle" {"1) комитет труда, 2) юстиции и законодательства, 3) религии, 4) иностранных дел, 5) народного образования, 6) внутренних дел и искусства, 7) управления департаментами и коммунальным хозяйством, 8) торговли и промышленности, 9) земледелия и поземельного кредита, 10) по морским делам, 11) военный, 12) по Алжиру, 13) финансовый, 14) публичных работ, 15) гражданского и уголовного законодательства" (франц.).}.

   По обстоятельствам, важнейшим из этих комитетов был уже не иностранных дел, как это, вероятно, бы случилось в предшествующее царствование, а комитет работ с двумя своими сателлитами: комитетом финансов и публичных работ. Все эти комиссии, бюро, комитеты в продолжение всего месяца выработали [один] только один существенный закон и одну важную меру. Какая разница с Собранием 89 года и Конвентом! Закон состоял в [новом установлении] преобразовании установления des Prudhommes (мировых судей между работниками и патронами) и предложен был Флоконом. По смыслу его каждый промышленный город имел несколько судей des Prudhommes с равным количеством в каждом патронов и работников, причем последние выбирают первых, а первые выбирают последних. Все спорные пункты между фабрикантами и ремесленниками [предлагаются] разрешаются одним из таких судов, смотря по индустрии, миролюбиво и без (неразбор.). Мера состояла в назначении следствия по всему лицу государства для узнавания в каждом кантоне его состояния земледелия и мануфактурной промышленности, отношения фабрикантов к работникам, количество их, нравственное положение [выгоды], величину задельной платы, способы, которыми кантон располагает, его еще не тронутые богатства и проч. Следствие должно производиться в главном месте каждого кантона комиссией из равного числа патронов и работников, причем каждая индустрия должна иметь выборного представителя и все они состоять под председательством мирового судьи (juge de Paix). Остальная работа Палаты состояла в нескольких законах частного интереса, во временном изгнании фамилии Луи Филиппа⁴⁴, в политических прениях, а особенно в бесчисленном количестве предложений, проектов, мыслей, которые в странном, хаотическом беспорядке стремились выразить каждый на трибуне из 900 членов Палаты. За этим разумеется, следовали отсылки в комитеты, опровержения, споры, хохот и, наконец, путаница, часто кончавшаяся насильственным прекращением заседания. Этот властительный Парламент походил весь месяц на странное зрелище разнородных сил, сшибающихся между собой и отбегающих назад, еще в бессилии создать какое-либо тело. Только три знаменитые комитеты, упомянутые нами, выказывали довольно ясно сопротивление тому слабому оттенку правительственного социализма, который находился в министерстве и был им получен в наследство от февральского Пра<вительст>ва, составлявшего теперь Commission du pouvoir executif {Исполнительную комиссию (франц.).}.

   Разумеется, первые подпавшие действию комитетов были министерство финансов - Дюклер и публичных работ - Трела. Оба они в короткое время своего управления оказались, может быть, неспособнейшими министрами, какие когда-либо были, а главное, оказались простыми орудиями n неясных мыслей Правительственной комиссии. Первый из них, ученик Гарнье-Пажеса, сберегает, как святыню, его мысли [об умеренном участии] о праве государства завладеть большими предприятиями: как-то: железными дорогами, общественными застрахованиями и проч. и о необходимости пошлины на доходы. Он был поддерживаем, по обыкновению, "National'ем" и сильно опровергаем "Jurnal des debats". Дюклер имел удовольствие видеть, что налог в 45 сантимов Гарнье-Пажеса был подтвержден комитетом финансов и что предложения независимых социалистов (фурьеристов) - о земледельческом банке, колонизаторов - об обращении работников к земледелию и проч. были иронически отсылаемы Палатой в разные комитеты, но он имел удовольствие видеть, что его собственный правительственный социализм, последний [отклик] голос теории о вмешательстве государства в предприятия, остававшийся еще в правлении после уничтожения Люксембургской комиссии, был враждебно принят комитетом финансов. Еще 17 мая внес Дюклер проект о выкупе железных дорог. Он разделял их на несколько категорий: дороги конченные, дороги, производящие работы, дороги, оставившие их. Для выкупа первых он предлагал определить ценность их акций [средним числом], взяв среднее число между тем, что они стоили за 6 месяцев до февраля на бирже и что будут стоить 6 месяцев после февраля там же. Это казалось ему единственным способом соединить право государства с уважением к частной собственности. Вместе с тем Дюклер объявлял, что выкуп железных дорог есть краеугольный камень новой финансовой системы, которую он вскоре представит Палате и которая должна не только покрыть весь долг Республики, но изменить совершенно всю систему налогов, кредита, работы. Это было названо в насмешку- секретом Дюклера. Но с представления проекта о выкупе прошло несколько недель, а система не показывалась. Бюро и два комитета, разбиравшие проект, по обыкновению, колебались между неохотой признать необходимость проекта и опасностью ниспровергнуть Правительство отказом. Между тем, разумеется, компания железных дорог кричала о грабеже собственности, свершаемой во имя государства, а социалисты, наоборот, кричали о грабеже собственников, свершаемой во вред государству. Это безобразное, вялое преследование меры чисто республиканской и столь же [незначительный] нерешительный отпор окончательно спутывали все партии, не знавших, чего надеяться и ожидать. Беспорядок был довершен, когда в заседании 2 июня (пятница) Билло от имени комитета финансов объявил, что его [состояние] комитет, после долгих изысканий, находит состояние отечественных финансов в самом дурном положении и не имеет никакого доверия к бюджету, представленному временным Правительством 8 мая (см. выше). Не только нельзя ожидать 11 миллионов остатка в 1848 году, как возвещал бюджет, но все цифры доходов им так преувеличены, что в конце 1848 должно непременно следовать банкротство. Новые меры бюджета не дадут и половины того, что возвещено. Так, налог в 45 сантимов должен был произвести 160 миллионов немедленно, которые и помечены в бюджете, а к 10 мая было только в 34 миллиона, и проч. и проч. Комитет предлагает вследствие того, как единственную меру - поднять кредит доверия к промышленности - весь текущий долг (dette flotante), самый опасный и тяжелый, как мы видели, состоящий из 867 м., которые могут быть всегда потребованы сполна кредиторами, обратить в постоянный долг. Для этого следует капитал des dons du Tresor, des caisses d'epargnes {Облигации казначейства и сберегательных касс (франц.).}, составляющий собственно текущий долг, превратить в пятипроцентную ренту на государство [считая каждый билет по текущему курсу], но с условием считать 5 на 70 по биржевому курсу, а не 5 на 100, как сделало Временное правительство, помимо всякой справедливости. Государство при этом выигрывает в будущем все то, что теряет [теперь] в настоящем, и вместе с тем этой простой мерой отстраняются все хитростные и лживые проекты как Гарнье-Пажеса, так и Дюклерка.

   Дюклер умолял Палату прежде решения подождать его собственного бюджета, заметив, что вмешательство комитетов в управление грозит изменением всей конституции: "Je ne voudrais pas me servir d'une expression trop forte, mais il y a la une usurpation" {** "Мы не хотели употреблять слишком сильные выражения, но это узурпация" (франц.).}.

   Он был прерван гневным шумом Палаты, и, однакож, были правы комитеты, по существу своему всегда стремясь стать на место Правительства, а теперь у них было еще и затаенное намерение.

   С г. Трела, министром публичных работ, было еще хуже, но в его отношениях к комитетам работ поднимается уже страшный инсурекционный вопрос, вопрос о национальных мастерских.

   17 мая Трела требовал кредита от Палаты для производства многих работ по каналам, дорогам и проч. и 3 миллиона для национальных мастерских, сознаваясь притом, что работы, производимые ими, действительно [слабы] ничтожны и что все старание его будет обращено для приведения в соразмерность издержек государства с пользою, какую [должны] вправе ожидать от них. Палата, с согласия комитета, подтвердила кредит, поручив, однакож, министру неутомимо преследовать свою благую цель. Со всем тем в недрах комитета уже ходили мысли о совершенном распущении мастерских. [Эти мастерские, составленные] Временное февральское правительство, образовавшее их ввиду крайней необходимости, полагало, что число [их] государственных работников [в них] не превысит 13 тысяч; но оно уже превосходило 100 т. в начале мая, когда прием [в них] в мастерские был остановлен. Временное правительство думало притом образовать из них готовую на всякий случай республиканскую армию, подчинив работников военному распорядку, распределив на бригады, роты, но эта сильная организация образовала из них страшный корпус у самых ворот Парижа - и только. Наконец, Правительственная комиссия, сознавая опасность мастерских и видя притом существование их совершенно бесполезно для государ<ственных> работ, останавливает решительно все частные - вознамерилось принять некоторые меры, требовавшие великой осторожности, долгого времени и легкой, руки. Тут и встретило оно комитет работ и Палату, требовавших немедленных энергических мер для ослабления корпуса, который поедает государственный бюджет, не возвращая ему ничего, но который имеет за собой важное право: отсутствие настоящих дельных работ, голод и, наконец, законную надежду изменения отношения трудящегося класса к капиталу, к фабрикантам и патронам. Это обещала ему торжественно февральская революция.

   Самый проект Дюклера о выкупе железных дорог соединялся в мысли: Пра<вительст>ва с [целью] затаенной целью иметь в своем распоряжении большие государственные работы для занятия если не национальных мастерских, то по крайней мере всех тех работников, которые страдают от остановки разных индустрии (chomage). [Эта цель социальна] План чисто" социальный, но как он, так и меры, придуманные для [роспуска] постепенного роспуска мастерских, разрушались перед постоянным требованием Собрания. Еще 21 мая депутат С. Ром ⁴⁵ показывал анархию в распределении задельной платы работникам, причем часто один и тот же человек получает двойную плату, и многие, совсем не нуждающиеся, тоже получают ее и проч. Трела, ссылаясь на комиссию, которую он составил при своем министерстве для разбора всего дела, просил Палату ждать ее документов. 25 мая Леон Фоше, заклятый враг всякого социализма и по инстинкту ненависти чувствующий, что в мастерских лежит гонимый им принцип, сложил на бюро Палаты предложение открыть министру публичных работ кредит в 10 миллионов для земельных работ по дорогам Страсбургской, Ронской и проч. и туда направить [всех] или в их департаменты всех работников [живущих в Париже], не имеющих постоянного жительства в Париже. Когда 28 мая он стал развивать свое предложение, тон его речи был замечательнее самого предложения: никто еще так не говорил о работниках с февраля месяца: "Les ateliers nationaux, - сказал он, - ...sont devenus une veritable plaie... les ateliers absorbent 240,000 f. par jour, 66 millions par an... some egale, a un million pres, a celle que, dans d'autres circonstances, la monarchie a consacree en 1845 a la grande oeuvre des chemins de fer. Voulez-vous savoir ce que l'on obtient en retour de si immenses sacrifices? Voila trois, mois que l'on travaille au Champs de Mars, vous avez vu quel immense cloaque on en fait" {"Национальные мастерские, - сказал он, - стали настоящей язвой....мастерские поглощают 240 000 фр. в день, 66 миллионов в год... сумму, равную, с разницей в один миллион, той, которую при других обстоятельствах монархия отдала в 1845 году на дело постройки железных дорог. Хотите знать, что получают взамен таких огромных жертв? Вот три месяца, как работают на Марсовом поле, вы видели, в какую огромную клоаку его превратили?" (франц.).}.

   Говоря о духе, царствующем в мастерских, он прибавил: "les entrepreneurs de conspirations croient n'avoir qu'a se baisser pour y trouver complices (sensation)... De l'oisivete au desordre il n'y a qu'un pas, le cabaret remplirait bientot les habitudes de la famille et les ouvriers descendraient a l'etat de proletaire en attendant qu'ils devinssent des bandes pretoriennes au sein de la Republique... (tres bien) Il est temps de dissoudre les ateliers nationaux... Vous ne voudrez pas que le peril continue de menacer l'ordre en meme temps que nos finances et notre industrie; vous ne permettrez pas que l'on transforme les ouvriers. de la capitale en lazzaroni" {"Заговорщики думают, что им только нагнуться, чтобы найти себе сообщников (волнение). От безделья до беспорядка всего один шаг. Кабаре скоро могут заменить домашние привычки, и рабочие окажутся на положении пролетариата, а потом превратятся в преторианские банды, живущие на иждивении Республики (очень хорошо!)... Пора распустить Национальные мастерские.. Вы хотите, чтобы порядку продолжала угрожать гибель, как нашим финансам и промышленности; вы не позволите, чтобы рабочие столицы превратились в лаззарони" (франц.).}.

   Речь была покрыта одобрительным говором Палаты, к которому присоединился и комитет работ в лице своего докладчика Falloux ⁴⁶. Он сказал: "La proposition que le citoyen Faucher vient de developper avec une autorite qui lui est propre et que nul ici ne conteste occupe depuis plusieurs jours le comite des travailleurs. Je demande donc qu'elle lui soit renvoyee" {"Предложение, которое гражданин Фоше сейчас развернул с присущей ему авторитетностью, которую тут никто не оспаривает, уж несколько дней занимает комитет работ. Итак, я прошу, чтобы оно было ему отослано" (франц.).}.

   25 мая Фаллу явился [от имени комитета] с декретом от имени комитета работ. [Он внес предложение] Речь, им [произнесенная] прочитанная и составляющая изложение причин [на поверку], побуждающих к декрету, была очень искусно составлена и отличалась умеренностью [протестации]. Комитет заверял работников в своей попечительности о пользе их, готовности на все пожертвования, согласия с правом государства и с их частным правом, обещал в будущем множество законов, которые выведут их в широкую гражданскую жизнь и дадут им средства для взаимной ассоциации, народного обучения детей их и помощи работникам, изувеченным и престарелым. Он говорил: "l'humanite, hatonsnous de le dire, a les memes droits aujourd'hui qu'au jour meme de l'avenement de la republique. L'interet du travailleur est sacre pour l'Assemblee Nationale comme pour la commission executive, et l'avenir ne peut que developper encore les pensees de "devouement fraternel qui nous sont communes. Mais c'est pour aller jusqu'au bout de cette voie, que nous ne pouvons consentir a nous laisser egarer des nos premiers pas" {"Человечество, скажем об этом не откладывая, сегодня имеет те же права, что и в день пришествия Республики. Интересы рабочего священны для Национальной Ассамблеи, как и для Исполнительной комиссии, и будущее станет только развивать дальше идеи о братстве, самоотверженности, которые нам свойственны. Но чтобы дойти до конца этого пути, мы не можем разрешить себе с первых же шагов делать ошибки" (франц.).}.

   Потом, пересчитав всю неправильность и безобразие нынешнего существования мастерских {Издержки государства по счету комитета возвышаются только на эту greve permanente et organisee, как сказал Фаллу - до 170 000 фр. в день, 45 миллионов в год.}, он предложил следующий декрет от имени комитета: "Considerant que le travail des ateliers nationaux du departement de la Seine est devenu improductif, que son maintien dans les conditions actuelles serait en contradiction avec une bonne administration de la fortune publique, avec le retour de l'ordre et la reprise des operations industrielles ou commerciales, qu'il constituerait une aumone deguisee et que le plus grand nombre des travailleurs' Inscrits aux ateliers nationaux reclament eux-memes le moyen de gagner librement leur existence, et refusent de prelever plus longtemps sur la fortune publique des deniers qui n'appartiennent qu'aux orphelins, auv infirmes et aux vieillards, decrete:" {"Считая, что труд национальных мастерских департамента Сены стал непродуктивным, что его сохранение в современных условиях противоречило бы хорошему управлению народным достоянием при восстановлении порядка и возобновлении коммерческих и промышленных операций; что он был бы скрытой милостыней и что большинство рабочих, записанных в национальные мастерские, сами требуют себе возможности свободно зарабатывать на жизнь и отказываются брать из народного достояния деньги, которые принадлежат исключительно сиротам, инвалидам и старикам, декретирует:" (франц.).}.

   Поденная плата изменена в задельную (a la tache), открывается кредит для дельных работ как государственных, так и частных, наконец, работники, не принадлежащие Парижу, отсылаются в свои департаменты на казенный счет. Когда на другой день декрет был представлен на обсуждение Палаты - умеренность комитета не нашла подражателей! Страсти фабрикантов, патронов, собственников и работников сделали из рассуждения желчный спор, который хорошо отражал элементы ненависти и антагонизма, находившиеся в самом обществе. Депутат Севестр ⁴⁷ (Sevaistre) от фабрикантов прочел речь, в которой изъяснял, как праздные работники государственных мастерских ходят по частным фабрикам и останавливают в них работы, как в недавнее время великолепные заказы из Италии и Франции были отвергнуты французской индустрией именно по этой причине и как на конце всего этого лежит гибель государства и гибель самого трудящегося класса. Депутат Мишо ⁴⁸ (Michaud), работник, ответил: "Се langage est bien celui d'une chef d'industrie, celui-la n'a jamais senti les douleurs de l'ouvrier... Je ne nie pas qu'il n'y en ait pas eu (d'ouvriers, qui avaient refuse le travail) - mais ce n'est pas une raison pour jeter un discredit, un blame sur les ouvriers en masse" {"Это речь, конечно, предпринимателя, он-то никогда не испытывал страдания рабочего. Я не отрицаю, что их не было (рабочих, отказывающихся от работы), но это не причина, чтобы дискредитировать, осуждать всю массу рабочих" (франц.).}.

   Г. Грандин ⁴⁹ (Grandin) [работник, сделавшийся фабрикантом], другой богатый фабрикант, превзошел двух первых в увлечении, как часто бывает с выходцами (parvenu), ненависть его еще [была] сильнее к классу, из которого он вышел: "il y a des meneurs, - сказал он, - qui speculent sur le desordre et sur l'agitation (tres bien!) Il y a un gouvernement place entre l'ordre et l'emeute, qui dit aux partisans de l'ordre: comptez sur moi! et qui en meme temps, dit a l'emeute: ayez confinance, je suis pour vous! (Violents murmures)... Dans cette assemblee, il y a d'excellentes intentions, mais une disposition dangereuse a laisse faire ou plutot a attendu que les choses se fassent d'elles-memes. Il faut cependant en finir, il faut que cette situation ait un terme (oui, oui). Un grand nombre de manufacturiers en sont a ne plus savoir ou reposer leur tete. Apres avoir mange leur derniere obole et meme l'obole qui leur avait ete confiee, ils se voient menaces, leur surete est compromise; telle est la situation que vous leur avez faite. Encore une fois, cela ne peut pas durer (vive sensation)" {"Есть зачинщики, которые спекулируют на беспорядках и на волнении (очень хорошо!). Имеется правительство, поставленное между порядком и мятежом, которое говорит сторонникам порядка: рассчитывайте на меня, и которое одновременно говорит мятежникам: доверяйте мне, я за вас (бурные аплодисменты). В этой Ассамблее существуют прекрасные намерения, но опасная склонность не вмешиваться или, скорее, ждать, чтобы все само собой устроилось. Однако с этим надо покончить, этой ситуации надо положить конец (да, да!). Большое число мануфактурщиков уже не знает, куда ум приложить. Съев свой последний обол и даже тот обол, который им доверили, они чувствуют себя в опасности, их обеспеченность под угрозой - таково положение, которое вы им создали. Дальше так не может продолжаться" {Грандин в речи своей намекнул на письмо, найденное у Бланки и в котором какой-то тайный друг одобряет план этого заговорщика разорить буржуазию, если не новыми социальными теориями, то вечной смутой на улице, которая уничтожит торговлю, кредит и все дела. Письмо это крепко отзывается рукою агента Луи-Филиппа и по многим причинам весьма далеко от достоверности. Бланки был только арестован в конце этого месяца. Он доставил себе удовольствие написать, покуда скрывался, два иронических насмешливых письма над Пра<вительст>вом и полицией его, какие он вообще писать мастер. Арестован он был на улице (неразборчиво) No 14 комиссаром потом, в то время, как садился за стол с Лакамбром и Флоттом, успевшими скрыться однакож. Он и тут не изменил своему демоническому характеру и саркастически сказал комиссару: "Вот, г. Ион⁶⁰, вы часто арестовывали республиканцев при Лудвиге-Филиппе, пришлось вам арестовывать республиканца и при Республике". Знаменитый повар, коммунист Флотт, заменявший в прошедший месяц вооруженную greve всех парижских поваров и отличавшийся клубной яростью, арестован был в улице St. Honore, No 26. Несколько лиц, принадлежавших к мерии 12 легиона, в котором, как известно, Барбес был полковником, были также посажены в Conciergerie после 15 мая, в том числе помощник мэра Боке⁶¹, энтузиаст Барбеса, за раздачу патронов в этот. знаменитый день подозрительным людям и препятствия, какие он выдумал, чтобы не исполнять приказания, полученного им из Ратуши - бить сбор национальной гвардии в своем округе. Боке я знал лично - прекрасный человек, для которого не существовало никаких политических затруднений; "nous les tuerons" {"Наши убийцы" (франц.).}, - говорил он о всех врагах как Республики, так и социализма. Он сидит в тюрьме до сих пор.} (франц.).}.

   Так, эти три человека выразили враждебные станы, поставленные современностью в [каждом] всяком европейском государстве. Между тем министр публичных работ [Трела] печальным своим голосом, полным истинного добродушия, старался убедить, как взаимные их нападки несправедливы. Он своей честью клялся, что масса работников желает истинного труда, представлял многие черты из великодушия, благородства, прочел >даже манифест большинства работников национальных мастерских, которым они заверяли министерство в своей привязанности к Республике и в уважении их к общественному спокойствию. Вместе с тем он обещал Палате свои проекты новых, серьезных работ и распределения [трудящихся] ремесленников на разных пунктах. Декрет комитета, однакож, прошел огромным большинством голосов, и исполнение его, разумеется, возложено было на Трела. В том-то и состоит вся задача. [Трела встретил сопротивление уже.] Через неделю после своего вступления в министерство Трела встретил уже сопротивление в простом намерении узнать истинное число работников в мастерских, которое определительно никто не знал, и должен был прибегнуть для достижения этой цели к странной мере - похищению начальника мастерских, г. Эмиля Тома. Этот молодой человек [недавно выпущенный], воспитанник Политехнической школы, поселился в прекрасном парке Моисеан вместе с друзьями своими и матерью. Там образовалось у них нечто вроде отдельного (неразборчиво). Тома, посредством своих агентов (делегатов от бригад), посредством особенного клуба (club des delegues centraux), посредством, наконец, товарищей, успел сделаться чем-то вроде князька. Он берег документ о мастерских при себе, требовал от казны денег по [простому]собственному назначению, не подлежащему поверке, и когда меры Исполнительной комиссии и министерства Трела, видимо, стали склоняться к уяснению дела и подчинению его всем формальностям служебным, он [взял] принял методу сопротивления, истинных и выдуманных затруднений, протестаций и неохотного Исполнения приказаний. Действительно, прекрасное социальное положение [грозило] _г добытое им в марте, грозило падением.

   Человек этот показался министру Трела так опасен, что он приложил к нему венецианскую меру предупреждения государственных преступлений. Вечером 26 мая он призвал его к себе для объяснения по делам службы, заставил его подать, во-первых, в отставку, а во-вторых, принять новое поручение в Бордо и тотчас же из своего министерства выслал его с двумя жандармами к месту назначения. Нелепо романтический оттенок этого акта еще увеличился, когда Э. Тома с дороги выкинул бумажку, где написал истертым карандашом несколько слов к беспокоящейся родительнице своей и прибавил: "10 fr. au porteur" {"10 фр. посыльному" (франц.).} [когда потом Ташеро, известный редактор "de la revue retrospective" хотел сделать из этого]. Между тем волнения, произведенные в мастерских исчезновением начальника, имевшего популярность, подняли на ноги Париж: в ночь били рапель национальной гвардии, на другой день Палату окружили войсками. Волнение не утихало, когда сам министр явился к работникам в их клуб объяснить свое поведение и оправдать [изложить им как свое намерение] намерение Трела касательно мастерских, говорят, он был довольно дурно принят там и что комиссия подвинула отряд войска для выручки своего министра. С этой минуты уже Палата постоянно была окружена войском почти вплоть до июля месяца, и ее жаркие и пустые прения происходили под защитой штыков подвижной гвардии, расставленной [вокруг фронтом] бессменно перед фасадом здания под покровительством кавалерии, охранявшей мост, и линейного войска, занимавшего набережные и самый сад Президента.

   Новый [начальник] шеф мастерских инженер Леон Леннан⁵² принял уже с подчиненными своими грубый, повелительный тон начальника, свойственный французской администрации. Какая неимоверная перемена в течение одного месяца! Ревизия всех работников, декретированная Правительством, произошла сверх ожидания как в бригадах, так и на месте жительства их довольно тихо и дала следующ