Авсеенко Василий Григорьевич - Петербургские очерки

есь. Я бы и сейчасъ къ нему поѣхалъ, да вотъ, у меня дѣло есть. Елена Николаевна просила рѣдкостные часики ей показать, купить хочетъ.

   Бобылковъ вынулъ изъ кармана маленьк³й футляръ и повертѣлъ его въ рукахъ.

   - Как³е часики? Покажите, - полюбопытствовала Васса Андреевна.

   Часики были очень обыкновенные, съ розовой эмалью и мелкими брилл³антами. Но Бобылковъ увѣрялъ, что это чистѣйш³й empire, которому цены нѣтъ.

   - Елена Николаевна купитъ, она любитъ рѣдк³я вещи, - сказалъ онъ.

   - Ничего она у васъ не купитъ, потому что вы ей уже подсунули одинъ "ампиръ", - возразила Васса Андреевна. - Надули ее съ шифоньеромъ на триста рублей.

   Бобылковъ всплеснулъ руками.

   - Мамочка, какъ же можно это говорить! - воскликнулъ онъ. - Шифоньеръ мне отъ княгини Кувыладзе достался. И это не empire, а Louis XIV. У Мар³и Антуанеты такой былъ. А часики я всего за двѣсти рублей отдаю: деньги очень нужны.

   Ужова еще разъ раскрыла футляръ, посчитала брилл³антики, пожала плечами и сказала:

   - Оставьте у меня. Если Сатиръ Никитичъ пр³ѣдетъ, я скажу, что купила за двѣсти.

   Бобылковъ отобралъ футляръ и прижалъ его къ боку сюртука.

   - Мамочка, не могу. Радъ бы всей душой, но не могу. Мнѣ эти часики необходимо сейчасъ же пристроить, - возразилъ онъ. - Пока не добуду двѣсти рублей, я не могу никакимъ постороннимъ дѣломъ заняться. И къ Сатиру Никитичу съѣздить не могу.

   Ужова поморщила брови, подумала и встала.

   - Ну, хорошо ужъ, давайте, - сказала она, и взявъ футляръ, вышла въ уборную, откуда черезъ минуту вынесла двѣ сторублевыя бумажки.

   Бобылковъ съ удовольств³емъ сунулъ ихъ въ карманъ и поцѣловалъ Вассѣ Андреевнѣ руку.

   - А вѣдь я, мамочка, не завтракавши къ вамъ прибѣжалъ: думалъ, вы покормите чѣмъ нибудь, - сказалъ онъ, почувствовавъ потянувш³й откуда-то вкусный запахъ форшмака, и даже чмокнулъ губами.

   - Такъ пойдемте въ столовую, мнѣ сейчасъ завтракать подадутъ, - пригласила хозяйка.

   Въ корридорѣ Бобылковъ, завидя Глашу, поотсталъ немного, и подмигнувъ, шепнулъ ей:

   - Холодненьк³й флакончикъ-то непремѣнно подайте.

   И пользуясь тѣмъ, что у Глаши обѣ руки были заняты подносомъ, ущипнулъ ее повыше локтя.

   За "дамами" Бобылковъ никогда не ухаживалъ, но съ ихъ горничными бывалъ довольно предпр³имчивъ.

  

  

   Позавтракавъ очень хорошо у Вассы Андреевны, Бобылковъ взялъ извозчика и поѣхалъ къ Сатиру Никитичу Ерогину. Всю дорогу онъ улыбался, причмокивалъ губами и весело подымалъ и опускалъ брови. Ему уже удалось заработать на часикахъ больше ста рублей, и кроме того самый фактъ ссоры Ужовой съ Ерогинымъ открывалъ ему нѣкоторыя дальнѣйш³я перспективы.

   Бобылковъ чрезвычайно любилъ всѣ так³я ссоры. Можно сказать, что онъ существовалъ ими. Если бы "дамы" перестали безпрерывно ссориться съ своими друзьями, для Бобылкова въ нѣкоторой степени изсякли бы источники жизни. Онъ чувствовалъ себя на высотѣ своего положен³я именно тогда, когда колебались сложивш³яся сочетан³я, или обрисовывались новыя. Тутъ онъ былъ необходимъ. За нимъ посылали, изливали передъ нимъ душу, посвящали его во всѣ подробности, знан³емъ которыхъ онъ потомъ любилъ поражать и мужчинъ, и женщинъ. Онъ принималъ во всѣхъ этихъ дѣлахъ живѣйшее, почти сердечное участ³е, проливалъ бальзамъ во взволнованныя сердца, и своимъ ободряющимъ сочувственнымъ спокойств³емъ дѣйствовалъ на взбудораженные нервы. Случалось ему попадать въ так³я горяч³я минуты, когда тарелки и бутылки летѣли черезъ его голову, и ухо его ловило почти чудовищныя въ дамскихъ устахъ словечки. Но Бобылковъ любилъ это. Онъ любилъ сознавать себя въ безпритязательной интимности съ этимъ м³ромъ. Ему нравилось, что "дамы" принимали его, вотъ какъ сегодня Васса Андреевна, въ грязноватомъ халатикѣ, съ причесанной на половину головой, называли его Денисушкой, таскали съ собой въ ложу и ресторанные кабинеты, и держали его при себѣ на побѣгушкахъ.

   Такое не совсѣмъ опредѣленное положен³е въ петербургской жизни Бобылковъ занималъ уже давно. Существовало предан³е, что раньше онъ былъ художникомъ; но всѣ помнили его не иначе, какъ въ его нынѣшней роли "при дамахъ". И Бобылковъ, можно думать, такъ освоился съ этой ролью, что гордился ею. Съ несомнѣннымъ сознан³емъ своего преимущества, онъ говаривалъ:

   - Меня, батеньки мои, еще мальчишкой знаменитая Минна Ивановна въ свою ложу брала! Правда, она тогда уже не у дѣлъ состояла.

   Онъ былъ искренно увѣренъ, что какъ тамъ ни говори, а вотъ эта самая Васса Андреевна, или Елена Николаевна, или Фофочка Зайчикъ, - личности безспорно знаменитыя. Ему было несказанно пр³ятно чувствовать себя въ лучахъ этихъ столь ярко горѣвшихъ звѣздъ.

   Въ его прошломъ были моменты, воспоминан³я о которыхъ чрезвычайно возвышало его въ собственныхъ глазахъ.

   - Когда я, батеньки мои, помирилъ покойнаго фонъ-Крезиса съ Миминой 1-й, онъ при мнѣ ей съ рукъ на руки сто тысячъ передалъ, - разсказывалъ онъ иногда за ужиномъ. - Такъ-таки вынулъ изъ стола сто тысячъ облигац³ями "Всем³рнаго мореходства", и съ рукъ на руки передалъ ей. А она свернула ихъ трубочкой, и говоритъ мнѣ: - "Ужъ вы, Денисъ Ивановичъ, поѣзжайте со мною домой, а то я боюсь одна съ такой суммой ѣхать". Такъ мы вмѣстѣ и везли въ каретѣ свертокъ: я его держалъ рукой за одинъ конецъ, а она за другой.

   Погруженный въ так³я историческ³я воспоминан³я и въ пр³ятную озабоченность, Бобылковъ и не замѣтилъ, какъ доѣхалъ до подъѣзда дома Ерогина.

   Сатиръ Никитичъ только что отзавтракалъ съ какими-то прихлебателями, которые постоянно около него терлись, и оставивъ ихъ въ столовой допивать начатыя бутылки, увелъ Бобылкова въ кабинетъ.

   Наружность Сатира Никитича нисколько не отвѣчала его имени. Это былъ совершенно обыкновенный сорокалѣтн³й блондинъ, съ короткимъ круглымъ носомъ, голубыми глазами и подстриженной бородкой. Усы и бакены росли у него кустиками, и это придавало ему какъ будто болѣзненный видъ, несмотря на его плечистое сложен³е и закруглившееся брюшко.

   Бобылковъ вошелъ мѣрными шагами, и остановившись прямо предъ Ерогинымъ, соединилъ руки ладонями, широко разставивъ локти.

   - Голубчикъ, Сатиръ Никитичъ, что же это вы надѣлали! - произнесъ онъ своимъ полу-шутовскимъ тономъ, и укоризненно воззрился на Ерогина.

   - Понимаю, понимаю: у Вассы Андреевны сейчасъ были, - сказалъ тотъ усмѣхнувшись и по-купечески скусывая зубами кончикъ сигары.

   - Да вѣдь какъ же: присылала за мной, - продолжалъ Бобылковъ. - Вы ее въ совершенное разстройство привели. Право, вчужѣ жалко смотрѣть.

   - Ну, и жалѣйте, коли вамъ больше нечего дѣлать, - спокойно сказалъ Ерогинъ, плюхнувшись всей своей плотной фигурой на диванъ.

   - Да и вы пожалѣйте, Сатиръ Никитичъ, - говорилъ Бобылковъ, держа предъ собой сжатыя ладонями руки. - Вѣдь Васса Андреевна всегда такъ сердечно относились къ вамъ...

   - Э-ва! А юнкера то зачѣмъ же завела? - возразилъ, слегка краснѣя въ лицѣ, Ерогинъ.

   Бобылковъ склонилъ голову и развелъ руками, но тотчасъ опять сжалъ ихъ ладонями.

   - Ахъ, Сатиръ Никитичъ, да вѣдь вы разсудите, что такое юнкеръ? Вѣдь это дитя, ребенокъ... Стоитъ ли изъ-за этого ревностью себя безпокоить? - произнесъ онъ убѣжденнымъ тономъ.

   - Ну, подите вы! - отозвался Ерогинъ, и нѣсколько разъ усиленно потянулъ изъ сигары. - Съ Вассой Андреевной у меня все покончено, вы лучше и не толкуйте объ этомъ. Мы съ ней ловко посчитались.

   Бобылковъ съ сокрушеннымъ видомъ сѣлъ.

   - Жалко, ей-Богу жалко, - сказалъ онъ.- Такая милая женщина, сердечная. Теперь, говоритъ, съ чѣмъ я осталась? Дачу дорогую наняла, коляску заказала, и какъ же это будетъ? Вамъ, Сатиръ Никитичъ, надо бы успокоить ее.

   - Бросьте это. Вотъ Елена Николаевна - другое дѣло, - прервалъ его Ерогинъ. - Вотъ тутъ я не прочь похлопотать.

   Бобылковъ словно почувствовалъ толчокъ во всемъ существѣ своемъ. Но онъ не подалъ виду, какъ глубоко заинтересовали его слова Сатира Никитича, и проговорилъ довольно равнодушно:

   - Да, эта помоложе будетъ, и воспитан³я больше. Только вѣдь она съ Козичевымъ.

   - Эка невидаль Козичевъ вашъ. И не у такихъ отбивали, - самоувѣренно возразилъ Ерогинъ.

   Бобылковъ плутовато прищурился на него и подмигнулъ.

   - Вашу репутац³ю мы знаемъ, - сказалъ онъ, хихикнувъ. - А только и злодѣй же вы, Сатиръ Никитичъ, ей-Богу злодѣй. Такого баловника, какъ вы, поискать надо.

   Два пальца его правой руки опустились при этомъ въ жилетный карманъ, и что-то тамъ нащупывали и перебирали.

   - Мнѣ, кстати, надо будетъ сейчасъ заѣхать къ Еленѣ Николаевнѣ, дѣльце маленькое есть, - продолжалъ онъ. - Увидѣла она у меня какъ-то бирюзу замѣчательную, такъ купить хочетъ. Дѣйствительно, рѣдк³й случай; я отъ одного перс³янина за больш³я деньги досталъ.

   И онъ вытащилъ изъ жилетки два бирюзовыхъ камня и прикинулъ ихъ на ладони. Ерогинъ взялъ ихъ по очереди кончиками пальцевъ и осмотрелъ, наморщивая складки на переносицѣ - Сколько? - спросилъ онъ кратко.

   - Вотъ бы вамъ, Сатиръ Никитичъ, дать оправить, да поднести Еленѣ Николаевнѣ, - замѣтилъ Бобылковъ, уклоняясь отъ прямого отвѣта. - Она бирюзу больше всѣхъ камней любитъ.

   - Да сколько стоитъ? - повторилъ свой вопросъ Ерогинъ.

   Бобылковъ простодушно махнулъ рукою.

   - Ну, что для васъ цѣна! Была бы охота, - сказалъ онъ. - Я, если желаете, самъ завезу къ Фаберже и велю оправить. Брилл³антами кругомъ обложить...

   - Пожалуй, свезите; только чтобъ не дорого все вышло, - согласился Ерогинъ.

   Бобылковъ съ притворнымъ равнодуш³емъ сунулъ бирюзу обратно въ жилетку, и тотчасъ сталъ прощаться.

   - А Еленѣ Николаевнѣ я намекну объ этомъ, а? - произнесъ онъ нѣсколько таинственно, и снова подмигнулъ.

   - Пригласите-ка ее завтра пообѣдать въ ресторанѣ: вы, я, да она, - сказалъ Ерогинъ.

   Бобылковъ сдѣлалъ серьезное лицо и задумался, какъ бы въ виду трудности и сложности предлагаемой задачи.

   - Я переговорю, - многозначительно вымолвилъ онъ наконецъ, и простился.

   Онъ спѣшилъ, зная, что Елену Николаевну Мамышеву позднѣе нельзя застать дома.

   - Мамочка! голубушка! вѣдь все хорошѣете! - привѣтствовалъ онъ ее, когда она вышла къ нему въ громадной шляпкѣ, совсѣмъ собравшаяся ѣхать кататься. - Вы ужъ извините, на минутку задержу васъ, потому что дѣло есть.

   Хорошенькая, тоненькая брюнетка очень мило улыбнулась ему. Она знала, что когда Бобылковъ заходить по дѣлу, то всегда оказывается что-нибудь пр³ятное: или ужинъ, или пикникъ, или нѣчто болѣе существенное.

   - Садитесь и разсказывайте, - пригласила она, и сама присѣла бокомъ на диванчикъ, какъ разъ противъ зеркала, на которое и направила свои слегка подрисованные глазки.

   - Да что, мнѣ изъ-за васъ Ерогинъ проходу не даетъ: врѣзался въ васъ по-уши, - объяснилъ Бобылковъ.

   Мамышева сдѣлала презрительную улыбку.

   - Ну, ужъ вашъ Ерогинъ... мужикъ такой! - произнесла она.

   Бобылковъ замахалъ руками.

   - Что вы, что вы! Сатиръ Никитичъ? Отличнѣйш³й человѣкъ, - возразилъ онъ.

   - Вы знаете, я совсѣмъ не привыкла къ такимъ знакомствамъ, - продолжала Мамышева. - Вамъ извѣстно мое общество: князь Малмыжск³й, князь Давидзе, баронъ Айзикъ... онъ сейчасъ былъ у меня, и такъ сплетничалъ, такъ сплетничалъ, что я его прогнала. Но представьте, Юл³й Павловичъ на-дняхъ тридцать тысячъ выигралъ, и ничего мнѣ не сказалъ.

   - Козичевъ? Вотъ видите, а еще вы влюблены въ него, - укоризненно замѣтилъ Бобылковъ. А я вамъ вотъ что сообщу: Ерогинъ поручилъ мнѣ выбрать для васъ кое-что у Фаберже. Вотъ какая истор³я.

   Мамышева слегка вспыхнула, и хорошеньк³я глазки ея совсѣмъ заблестѣли.

   - Что это ему вздумалось? - какъ будто удивилась она.

   Бобылковъ самодовольно подмигнулъ ей.

   - А на то есть Денисъ Ивановичъ, чтобъ вздумалось, - загадочно пояснилъ онъ. - Только вы, мамочка, ужъ не подведите меня: я ему далъ слово за васъ. Завтра мы маленьк³й обѣдикъ устроимъ: вы, онъ, да я. Ни, ни, никакихъ возражен³й. Бѣгу сейчасъ прямо къ Фаберже. И Бобылковъ дѣйствительно убѣжалъ. Часъ спустя онъ, совсемъ с³яющ³й, прогуливался по Большой Морской. Онъ чрезвычайно любилъ толкаться тутъ въ это время дня, пожимать руки фланирующимъ и раскланиваться поминутно съ проѣзжающими мимо нарядными дамами. Онъ ихъ всѣхъ, рѣшительно всѣхъ зналъ, и ко всѣмъ питалъ почти родственное чувство. И онѣ тоже считали его своимъ, совсѣмъ своимъ, и хотя кивали ему съ нѣкоторою небрежностью, но не безъ дружескаго выражен³я.

   - Здравствуйте, мой дорогой! - вдругъ остановилъ онъ высокаго, красиваго господина лѣтъ тридцати, съ голубымъ кашне вокругъ шеи и тросточкой въ рукѣ, медленно пробиравшагося по узкой панели. - Кстати, мнѣ вамъ два словечка сказать надо. Слыхали новость?

   Козичевъ - это былъ онъ - съ снисходительнымъ любопытствомъ наклонилъ голову.

   - Что такое? - спросилъ онъ.

   - Васса Андреевна поссорилась съ Ерогинымъ, - объяснилъ Бобылковъ. - И такъ, бѣдная, скучаетъ, жалко смотрѣть на нее.

   - Можетъ ли быть? - видимо заинтересовался Козичевъ.

   - Безъ шутокъ. Я теперь придумываю, какъ бы развлечь ее. Пригласимъ-ка ее завтра обѣдать въ ресторанѣ, а?

   - А она поѣдетъ безъ своего Сатира?

   - Я же вамъ говорю: расплевались! Теперь для васъ самый настоящ³й моментъ поухаживать за нею.

   Козичевъ описалъ тросточкой кругъ въ воздухѣ и улыбнулся, показавъ свои отличные зубы.

   - Я не прочь, - сказалъ онъ, - мнѣ Васса Андреевна всегда нравилась. Такъ завтра, здѣсь?

   И онъ указалъ глазами на ресторанъ, мимо котораго они проходили.

   - Въ семь часовъ, - подтвердилъ Бобылковъ.

  

  

   Поутру на другой день Денисъ Ивановичъ заѣхалъ къ Вассѣ Андреевнѣ и засталъ ее еще въ худшемъ настроен³и. Она наканунѣ вечеромъ побывала разомъ въ трехъ театрахъ, отыскивая Ерогина, потомъ въ двухъ ресторанахъ, и наконецъ въ загородномъ уголкѣ, гдѣ онъ чаще всего проводилъ ночи, но нигдѣ его не оказалось. По секрету она посылала Глашу даже къ нему въ домъ узнать, не заболѣлъ ли онъ, но тамъ сказали, что Сатиръ Никитичъ уѣхалъ предъ обѣдомъ и не возвращался. Васса Андреевна чуть съ ума не сходила, ломая голову, чтобъ додуматься, куда могъ провалиться Ерогинъ. Исчезновен³е его было тѣмъ болѣе загадочно, что Елена Николаевна, къ которой втайнѣ ревновала Васса Андреевна, была въ театрѣ, и потомъ ужинала съ Козичевымъ.

   А разгадка заключалась просто въ томъ, что Ерогинъ уѣхалъ съ какими-то знакомыми купцами въ Царское, и тамъ всю ночь пилъ съ ними въ простомъ трактирѣ и пѣлъ русск³я пѣсни. Онъ иногда это дѣлалъ, когда "деревня" начинала сильно сосать его за сердце и онъ чувствовалъ потребность кутнуть особымъ образомъ, въ обстановкѣ трактирной грязи, среди намасленныхъ половыхъ и купеческой икоты.

   - Ну, что же, видѣли Сатира Никитича? - рѣзко обратилась Васса Андреевна къ Бобылкову, какъ только онъ вошелъ къ ней.

   - Ахъ, мамочка моя, да какая же вы сегодня хорошенькая! - отвѣтилъ на это Бобылковъ, прикладываясь къ ручкѣ. Что нибудь подобное онъ всегда пускалъ впередъ предъ всякимъ объяснен³емъ съ дамами.

   - Да ну васъ, - еще рѣзче отозвалась Ужова, и дернула плечомъ. - Что же, онъ въ самомъ дѣлѣ думаетъ такъ и бросить меня, какъ стоптанную туфлю? Да вѣдь я ему скандаловъ надѣлаю...

   - Голубушка моя, не горячитесь, это первое дѣло, - произнесъ успокоивающимъ тономъ Бобылковъ. - Съ этимъ человѣкомъ терпѣнье надо. Теперь у него юнкеръ вашъ завязъ въ зубахъ. Ужъ я ему говорю: послушайте, Сатиръ Никитичъ, какой же смыслъ? Что такое юнкеръ? Вѣдь это дитя, ребенокъ...

   Какъ ни была сердита Васса Андреевна, но при этихъ словахъ злобно-нахмуренное выражен³е разомъ сбѣжало съ ея лица. Она не разсмеялась, но показала весь крупный оскалъ своихъ здоровыхъ бѣлыхъ зубовъ. Бобылковъ, глядя на нее въ упоръ своими плутоватыми глазами, тоже усмѣхнулся и чуть подмигнулъ. Съ минуту они такъ и стояли другъ противъ друга, она - все шире скаля зубы, а онъ - все плутоватѣе играя подмигивающимъ взглядомъ.

   - Съ нимъ, съ Сатиромъ Никитичемъ, переждать надо, - сказалъ онъ наконецъ. - Побаломутитъ и успокоится. Вы имѣйте видъ, какъ будто вамъ до него никакого дѣла нѣтъ. Да и что, въ самомъ дѣлѣ? Бѣгать намъ съ вами за нимъ, что ли?

   Бобылковъ вдругъ нагнулся къ самому уху Вассы Андреевны и добавилъ полушопотомъ:

   - А я вчера Козичева видѣлъ: влюбленъ въ васъ пуще прежняго. Мнѣ, говоритъ, хотѣлось бы развлечь сколько нибудь Вассу Андреевну: пообѣдать какъ нибудь вмѣстѣ, что ли. Вотъ бы сегодня мы и собрались втроемъ, а? Я заѣду за вами въ семь часовъ.

   Васса Андреевна немножко подумала, взглянула на Бобылкова нѣсколько подозрительно, потомъ лѣниво потянулась всѣмъ тѣломъ и сказала:

   - Юл³й Павловичъ очень милый человѣкъ. Только съ Сатиромъ Никитичемъ вы меня непремѣнно должны помирить.

   - Да непремѣнно же, непремѣнно! - подтвердилъ Бобылковъ. - Такъ вы, мамочка, въ семь часовъ ждите меня.

   По привычкѣ, Бобылковъ опустилъ два пальца въ жилетный карманъ, потомъ нащупалъ что-то въ заднемъ карманѣ сюртука, но воздержался, и только спросилъ, нѣтъ ли какого нибудь бѣленькаго винца. Его провели въ столовую, гдѣ онъ, понемножку прихлебывая и болтая самый нелѣпый вздоръ, докончилъ вмѣстѣ съ хозяйкой бутылочку рейнвейна, и наскоро распростившись, вышелъ.

   Въ семь часовъ онъ подъѣхалъ съ Вассой Андреевной, въ ея собственной каретѣ, къ ресторану, сейчасъ же розыскалъ Козичева и ввелъ ихъ въ кабинетъ. Самъ же онъ немедленно спустился въ общую залу, обошелъ всѣхъ знакомыхъ, поднялся опять наверхъ, разспросилъ швейцаровъ, кто, гдѣ и съ кѣмъ, и узнавъ, что Ерогинъ сейчасъ пр³ѣхалъ съ Еленой Николаевной, снова вернулся въ кабинетъ.

   Васса Андреевна стояла предъ зеркаломъ и поправляла прическу, стараясь надвинуть сбивш³еся волосы на лобъ такимъ образомъ, чтобъ получилось выражен³е, которое она называла вакхическимъ.

   - Вакханка, совершенная вакханка! - воскликнулъ Бобылковъ, знавш³й, что она любитъ, когда ее такъ называютъ. - Ахъ, вотъ кстати, - продолжалъ онъ тотчасъ же, подсаживаясь къ Козичеву: - у меня удивительная есть вещица, я хотѣлъ предложить вамъ, не купите ли. Художественная штучка, цѣны нѣтъ, а я отдаю почти задаромъ.

   И онъ вытащилъ изъ кармана довольно большой футляръ, въ которомъ оказался мундштукъ изъ слоновой кости, съ двумя тонко выточенными фигурами, изображавшими весьма веселый сюжетъ.

   - Вакханка и сатиръ, - сказалъ Козичевъ, съ серьезнымъ видомъ разсматривая художественную группу.

   - Сатиръ! Сатиръ! - почти взвизгнулъ Бобылковъ, всплескивая руками и колотя ногами по полу.

   Сатиръ, очевидно, напомнилъ ему Сатира Никитича, и это повергало его въ необузданную веселость.

   - Вакханка и сатиръ! - повторилъ онъ, захлебываясь какимъ-то расплесканнымъ смѣхомъ, и подмигивая въ одну сторону Вассѣ Андреевнѣ, и въ другую Козичеву. - Сатиръ!

   Въ сосѣднемъ кабинетѣ, откуда раньше слышались негромк³е голоса, вдругъ притихли.

   Тамъ находились Ерогинъ съ Еленой Николаевной. Ерогинъ разслышалъ свое имя и узналъ расплесканный смѣхъ Бобылкова. Это его заинтересовало.

   - Съ кѣмъ тамъ Бобылковъ? - спросилъ онъ татарина.

   - Съ господиномъ Козичевымъ, - отвѣтилъ тотъ.

   Елена Николаевна при имени Козичева слегка поблѣднѣла.

   - А еще кто съ ними? какая дама? - быстро обратилась она къ татарину. Тотъ замялся, опасаясь назвать при Ерогинѣ Вассу Андреевну.

   - Даму не знаю-съ; незнакомая... - проговорилъ онъ.

   - Позови сюда Бобылкова, - приказалъ Ерогинъ.

   Черезъ минуту Бобылковъ, скрывая подъ улыбкой мелькавшую на его лицѣ озабоченность, вошелъ въ кабинетъ.

   - Вѣдь вы должны были съ нами обѣдать, какъ же это вы къ Козичеву пристроились? - строгимъ тономъ накинулся на него Ерогинъ.

   - Съ кѣмъ Козичевъ? какая тамъ дама? - еще строже обратилась къ нему Елена Николаевна.

   Бобылковъ немножко растерялся, но тотчасъ оправился.

   - Ахъ, Боже мой, вѣдь я десять разъ про васъ спрашивалъ, а эти дурачье отвѣчали, что васъ еще нѣтъ, - сказалъ онъ почти негодующимъ тономъ. А къ Козичеву я заглянулъ на минутку.

   - Кто съ нимъ? - подступила къ нему Елена Николаевна.

   - Не знаю, представьте себѣ - не знаю; какая то графиня...

   - Что вы врете! Говорите сейчасъ.

   - Голубушка, какъ я скажу? Графиня, полька какая-то...

   Елена Николаевна поднялась и съ рѣшительнымъ видомъ направилась къ дверямъ. Бобылковъ схватилъ за руку Ерогина.

   - Голубчикъ, не пускайте ее... Я вамъ объясню: тутъ Васса Андреевна васъ розыскиваетъ, а Козичевъ нарочно затащилъ ее въ кабинетъ, чтобъ я успѣлъ васъ предупредить... - говорилъ онъ.

   - А, такъ это Васса Андреевна! - вскричала Елена Николаевна, и выскочивъ въ корридоръ, вбѣжала въ сосѣдн³й кабинетъ.

   Бобылковъ и Ерогинъ вошли вслѣдъ за нею. Они видѣли, какъ Васса Андреевна поднялась съ дивана, потомъ всталъ Козичевъ, потомъ произошло какое-то быстрое общее движен³е. Елена Николаевна кричала, Васса Андреевна кричала. Потомъ послышался не то звонъ разбитаго стекла, не то трескъ сломаннаго вѣера. Ерогинъ двинулся впередъ, и на минуту заслонилъ всѣхъ своимъ плечистымъ туловищемъ.

   - Mesdames, какъ вамъ не стыдно... - басилъ онъ.

   Бобылковъ, въ сторонѣ, бѣгалъ смущенными и жадно-любопытными глазами, и повторялъ не то сокрушенно, не то восторженно:

   - Какой историческ³й день! Боже, какой историческ³й день!

  

  

   Иванъ Александровичъ Воловановъ проснулся, какъ всегда, въ половинѣ десятаго. Онъ потянулся, зѣвнулъ, провелъ пальцемъ по рѣсницамъ, и ткнулъ въ пуговку электрическаго звонка.

   Явился лакей, съ длиннымъ люстриновымъ фартукомъ на заграничный манеръ, и сперва положилъ на столикъ подлѣ кровати утреннюю почту, потомъ отогнулъ занавѣси и поднялъ шторы. Мутный осенн³й свѣтъ лѣниво, словно нехотя, вобрался въ комнату и поползъ по стѣнамъ, но никакъ не могъ добраться до угловъ, и оставилъ половину предметовъ въ потемкахъ.

   - Какая погода? - спросилъ Иванъ Александровичъ.

   - Погода ничего.

   - Что ты врешь? Почему-же такъ темно?

   - На улицѣ темно: время такое. Въ это время всегда темно.

   - Еще, пожалуй, дождь идетъ?

   - Идетъ. Мокро до чрезвычайности.

   - Вотъ дуракъ! Какъ-же ты говоришь - ничего?

   - Какъ угодно-съ. Откуда теперь быть погодѣ? Ни лѣто, ни зима. Обыкновенно - слизь.

   - Ужасно ты глупъ, Матвѣй. Сколько градусовъ?

   Матвѣй долго стоитъ у окна передъ термометромъ, подымаетъ и опускаетъ толстыя складки на лбу, моргаетъ и что-то считаетъ шопотомъ.

   - Ну?

   - Три градуса холоду.

   - Эге! Морозитъ! Вотъ славно.

   - Никакъ нѣтъ-съ, морозу нѣтъ.

   - Какъ нѣтъ? Ты-же сказалъ - три градуса холоду.

   - Градусникъ показываетъ. Только не морозитъ, слизь.

   - Такъ значитъ тепла три градуса.

   Матвѣй усмѣхается, отчего огромные, мрачные усы его подымаются кверху и быстро опускаются.

   - Ничего не тепло, помилуйте, - возражаетъ онъ какъ нельзя проще.

   Затѣмъ онъ беретъ съ туалетнаго столика ручное зеркальце и молча держитъ его передъ бариномъ.

   - Что тебѣ?

   - Глядѣться будете.

   Иванъ Александровичъ протягиваетъ руку и беретъ зеркальце.

   "Глупъ этотъ Матвѣй до невозможности, но вотъ тѣмъ хорошъ, что всѣ мои привычки наизусть знаетъ", говоритъ про себя Иванъ Александровичъ, и начинаетъ осматривать себя въ зеркало. Это продолжается, впрочемъ, недолго. Онъ отдаетъ зеркало и протягиваетъ руку къ письмамъ. Преобладаютъ печатные циркуляры.

   "Милостивый государь. Расширивъ свои обороты и занявъ новое помѣщен³е, соотвѣтствующее постоянно возрастающему числу нашихъ кл³ентовъ..." Подписано: Готлибъ Пипъ, монументный мастеръ.

   "Милостив... государ... Пользуясь постояннымъ вашимъ вниманьемъ и вступивъ въ сношен³е съ лучшими заграничными домами..." Подписано: Джонъ Смитъ, спец³альность мельничные жернова.

   "Милостивая государыня. Только что получивъ изъ лучшихъ парижскихъ домовъ громадный выборъ моделей осеннихъ жакетовъ, манто, конфекс³онъ и пр.".

   - Чортъ знаетъ что такое! Это должно быть вовсе не ко мнѣ! - восклицаетъ Иванъ Александровичъ, и осматриваетъ конвертъ. На немъ значится: Луизѣ Андреевнѣ Фрауэнмильхъ. - Вѣчно ты путаешь: пакетъ какой-то Луизѣ Андреевнѣ адресованъ, а ты мнѣ подаешь!

   Матвѣй беретъ конвертъ, долго разсматриваетъ его, и ухмыляется.

   - Это въ седьмомъ номерѣ. Изъ мамзелей будетъ.

   - Что? Изъ какихъ мамзелей?

   - Луиза Андреевна. Надъ нами живетъ.

   - Хорошенькая?

   - Какъ слѣдуетъ. Хряская только изъ себя очень.

   - Дурацк³я выражен³я у тебя как³я-то: хряская! Развѣ есть такое слово?

   - Стало быть есть. Не я выдумалъ.

   - Нѣмка какая-нибудь. Не люблю я нѣмокъ.

   - Что въ нихъ, въ нѣмкахъ.

   - Однако, ты зачѣмъ-же мнѣ чуж³я письма подаешь? Снеси къ ней, объяснись, скажи, что баринъ извиняется.

   - Швейцаръ перепуталъ, я ему отдамъ. Как³я еще извинен³я.

   Иванъ Александровичъ взялъ между тѣмъ другой конвертикъ, вскрылъ и вытащилъ розовый листокъ, исписанный плохимъ женскимъ почеркомъ. Привычный взглядъ его быстро, въ разбивку, пробѣжалъ по строчкамъ.

   "Вы всегда были такой милый... не обращаюсь ни къ кому другому кромѣ васъ... маленькое денежное затруднен³е... расчитываю, что вы выручите... жду сегодня-же...".

   - Замѣчательно, какъ женщины не умѣютъ вести переписки; всегда у нихъ одно и тоже... проворчалъ Иванъ Александровичъ, и бросивъ розовый листокъ на коверъ, потянулъ со столика газету.

   Но онъ тотчасъ замѣтилъ, что это вовсе не его газета.

   - Что за новости? Ты и газету мнѣ какую-то чужую подсунулъ? - крикнулъ онъ на слугу.

   Тотъ посмотрѣлъ, пошевелилъ толстыми складками на лбу и пожалъ плечами.

   - Опять швейцаръ перепуталъ. Удивительно даже!

   - А самъ-то ты чего глядѣлъ? Сейчасъ иди, перемѣни.

   Матвѣй унесъ газету. Иванъ Александровичъ поднялся съ постели и занялся своимъ туалетомъ. Плескаясь и отфыркиваясь, онъ не безъ недоумѣн³я замѣчалъ, что до обонян³я его достигаетъ какой-то весьма пр³ятный, свѣж³й запахъ. Совершенно какъ на дачѣ, когда въ открытое окно потянетъ вѣтеркомъ съ цвѣточныхъ клумбъ. "Навѣрное этотъ нелѣпый Матвѣй духи пролилъ", подумалъ Иванъ Александровичъ.

   - Ты что это надѣлалъ? Отчего это духами пахнетъ? - обратился онъ къ слугѣ, какъ только тотъ возвратился съ газетой.

   Матвѣй потянулъ носомъ и повелъ усами.

   - Пукетъ изъ себя пускаетъ, - отвѣтилъ онъ.

   - Что такое? Букетъ? Какой букетъ? - взволновался Иванъ Александровичъ.

   - Хорош³й пукетъ. Вамъ прислали.

   - Кто прислалъ? Когда?

   - Давно прислали. Вы еще почивали.

   - Болванъ! Отчего-же ты не сказалъ раньше? Гдѣ онъ?

   - Что-жъ говорить, когда вы лежали. Я въ кабинетѣ на каминѣ поставилъ.

   - А каминъ топится?

   - Давно ужъ топится.

   - Вотъ оселъ! вѣдь цвѣты пропадутъ отъ топки.

   - Где жъ имъ цѣлымъ быть.

   - Нѣтъ, ты меня съ ума сведешь! простоналъ Иванъ Александровичъ, и бросился въ кабинетъ.

   На потухающемъ каминѣ красовался великолепный букетъ изъ темныхъ и бѣлыхъ розъ. Но самые крупные лепестки уже совсѣмъ сморщились, и нѣкоторыя головки склонились внизъ.

   - Болванъ! негодяй! неистовствовалъ Иванъ Александровичъ. - Такой букетъ, и сразу погубить!

   Но Матвѣй, очевидно, не соглашался признать свою вину.

   - Съ этими пукетами завсегда такъ, - твердилъ онъ. - Вѣдь они, мошенники, на проволоку ихъ сажаютъ. Вотъ ежели-бы съ горшкомъ...

   - Кто принесъ? Отъ кого? - спросилъ Воловановъ.

   - Швейцаръ принесъ.

   - Да отъ кого? Кто прислалъ?

   - Посыльный принесъ.

   - Отъ кого, я тебя спрашиваю! - крикнулъ Иванъ Александровичъ такимъ дикимъ голосомъ, что Матвѣй даже оторопѣлъ.

   - Отъ неизвѣстной личности, - пробормоталъ онъ сквозь усы.

   Лицо Ивана Александровича начало понемногу проясняться. Онъ бережно перенесъ букетъ на письменный столъ, сѣлъ въ кресло, запахнулъ полы халата, и съ наслажден³емъ втянулъ въ себя душистый запахъ. На губахъ его появилось нечто вродѣ улыбки.

   - Ни записки, ни карточки, ничего не было? - спросилъ онъ.

   - Откуда имъ быть! - отозвался, снова ободряясь, Матвѣй.

   - Какъ ты по-дурацки отвѣчаешь, - снисходительно замѣтилъ Иванъ Александровичъ. - Чтожъ, посыльный такъ и сказалъ: не приказано, молъ, говорить, отъ кого прислано?

   - Будетъ онъ, тоже, разговаривать!

   Матвѣй удалился, и черезъ минуту подалъ чай и филипповск³й калачъ. Иванъ Александровичъ продолжалъ задумчиво улыбаться. Эта улыбка все расцвѣтала подъ его пушистыми усами, разливалась по всѣмъ чертамъ лица.

   "Отъ кого бы, однако, этотъ букетъ? - думалъ онъ. - Чрезвычайно, чрезвычайно мило. Такого вниман³я нельзя не оцѣнить. Но кто такая? Безъ сомнѣн³я молоденькая, хорошенькая женщина; некрасивая не рѣшилась бы. Навѣрное препикантная особа. И какая таинственность... О, женщины умѣютъ. Она, очевидно, расчитываетъ на мою проницательность. И она не ошибается. Я ее знаю, эту прелестную незнакомку. Знаю, знаю... (Улыбка Ивана Александровича сообщилась его глазамъ, и они приняли чрезвычайно плутовское выражен³е). Это Вѣра Михайловна, жена нашего директора. Она имѣетъ неприступный видъ, но насъ этимъ не проведешь. Нѣтъ, не проведешь! Ея мужъ - человѣкъ государственнаго ума, но онъ вдвое старше ея; и притомъ, у него уши и губы оттопыриваются. Она, она, больше некому".

   Иванъ Александровичъ вскочилъ и прошелся нѣсколько разъ по кабинету, потомъ щелкнулъ пальцами.

   - Я долженъ написать ей нѣсколько строкъ, поблагодарить ее, показать, что я понялъ. Написать тонко, умно, остроумно; это у меня выходитъ - рѣшилъ Иванъ Александровичъ, и присѣвъ снова къ столу, раскрылъ бюваръ.

   Нѣсколько строчекъ потребовали, однако, добраго часа времени и почти цѣлой коробки бумаги. Наконецъ записка была сочинена. Воловановъ позвалъ Матвѣя и приказалъ сбѣгать за посыльнымъ.

   - Вотъ, любезный, снеси это по адресу. И если лакей или курьеръ спросятъ, отъ кого, скажи, что не приказано говорить. И даже вотъ что лучше всего: отдай письмецо горничной, чтобы барынѣ въ собственныя руки, - распорядился Воловановъ, отпуская посыльнаго.

   "Теперь какъ разъ мужъ уѣхалъ въ департаментъ, она одна, и... чудесно"! проговорилъ онъ вслухъ, снова щелкнувъ пальцами. - "Недурненьк³й завязывается романъ, весьма недурненьк³й".

   Онъ сталъ глотать простывш³й чай и прожевывать филипповск³й калачъ, терпѣливо бѣгая въ то же время по развернутой газетѣ.

   "Однако, что новаго? Не могу же я выѣхать изъ дому, не зная о чемъ и что говорить", - торопилъ онъ самъ себя.

   "Въ телеграммахъ ничего. Производствъ никакихъ. Покойниковъ много, но все как³е-то неизвѣстные. Передовая о понижен³и пошлины на антрацитъ; какое мнѣ дѣло до антрацита? Въ фельетонѣ, однако, что-то философское. Это хорошо: так³е фельетоны всегда даютъ, о чемъ говорить въ обществѣ. Новыя мысли бываютъ. Вотъ и тутъ, что-то о восточной цивилизац³и. Такъ, такъ, очень хорошо. Восточная цивилизац³я неизмѣримо выше европейской... очень хорошо. Она сберегаетъ народы, оставляя ихъ въ бездѣйств³и... отличная мысль! Объ этомъ даже съ дамами можно говорить".

   - Матвѣй, одѣваться!

   Матвѣй появился, но вмѣсто того, чтобъ принять на руки сброшенный бариномъ халатъ, ухватился за букетъ и понесъ его вонъ.

   - Куда? Зачѣмъ? - крикнулъ Воловановъ.

   - Отдать надо. Пятый разъ уже спрашиваютъ.

   - Какъ отдать? кому отдать? кто спрашиваетъ?

   - Седьмой номеръ. Луизѣ Андреевнѣ пукетъ присланъ, мамзели...

   - Что-о!? - заревѣлъ Воловановъ такимъ дикимъ голосомъ, что Матвѣй чуть не выпустилъ букетъ изъ рукъ. - Ты меня убить хочешь, зарѣзать? Вѣдь я директоршѣ записку послалъ...

   Усы Матвѣя совсѣмъ повисли, глаза начали часто моргать.

   - Воля ваша, Иванъ Александровичъ, я тутъ не причина. Швейцаръ перепуталъ. Вы-бы хозяину пожаловались, - бормоталъ онъ.

   Воловановъ въ невыразимомъ отчаян³и поднялъ надъ головой кулаки и потрясъ ими въ воздухѣ.

  

  

   Бронзовые часы на томъ самомъ каминѣ, гдѣ недавно стоялъ "пукетъ", причинивш³й такое непр³ятное разочарован³е Ивану Александровичу Волованову, пробили двѣнадцать. Иванъ Александровичъ схватился за голову.

   - Боже мой, вотъ ужъ и день начинается! А я еще не успѣлъ даже одѣться... Когда же я въ должность поспѣю? - пробормоталъ онъ. - Удивительно, какъ петербургское утро всегда бываетъ наполнено разными пустяками; не успѣешь даже какъ слѣдуетъ собраться съ мыслями. - Матвѣй, одѣваться!

   Матвѣй, нѣсколько оторопѣвш³й отъ постигшихъ ихъ обоихъ неудачъ, принялся стягивать съ барина халатъ и проч³я принадлежности утренняго туалета. Но едва только Иванъ Александровичъ приготовился просунуть голову въ воротъ крахмальной сорочки, какъ Матвѣй объявилъ своимъ сиповатымъ голосомъ:

   - А тамъ прачка дожидается. Бѣлье принесла.

   - Ну вотъ, есть мнѣ теперь время возиться съ прачками. Прими отъ нея, а за деньгами пусть потомъ зайдетъ, - отвѣтилъ Воловановъ. - А она какая изъ себя? не старая?

   - Гдѣ-жъ старая? Прачки никогда старыя не бываютъ. Нешто старую пошлютъ по господамъ ходить.

   - Молоденькая?

   - Да вотъ извольте посмотрѣть, я ее сюда кликну.

   - Оселъ, какъ же я могу въ такомъ видѣ съ ней разговаривать? И времени у меня теперь нѣтъ. Ты лучше объясни толкомъ, какъ она изъ себя? хорошенькая?

   - Дѣвка хорошая. Видная такая изъ себя. Да вы извольте сами взглянуть.

   - Ну, позови. Впередъ знаю, что рожа какая нибудь.

   Матвѣй удалился, и черезъ минуту впихнулъ въ гостиную здоровеннѣйшую бабу, при взглядѣ на которую можно было тотч