Авсеенко Василий Григорьевич - Петербургские очерки

произнесла старшая, и опять обѣ фыркнули.

   - Я и не гонюсь за миндальщиной, - объявилъ Володя.

   - Какъ? какъ вы сказали? за миндальщиной? - переспросила Соня, и толкнула сестру, причемъ обѣ зашатались отъ смѣха. - Это у васъ въ гимназ³и такъ выражаются?

   - Разумѣется, миндальщина. Паточный леденецъ.

   - Кто, кто паточный леденецъ?

   - Да вотъ хотя бы лицеистъ вашъ, Храповъ. Паточнаго кавалера изъ себя корчитъ. Засунетъ руки въ брюки и сюсюкаетъ.

   Соня и Варя опять фыркнули.

   - Что-жъ, Храповъ премилый мальчикъ, - сказала Соня. - Съ нимъ очень пр³ятно разговаривать.

   - Усики свои душистой помадой смазываетъ, - продолжалъ Володя. - Мамаша ему китель духами вспрыскиваетъ.

   - А вы въ своемъ кителѣ, должно быть, въ крапивѣ валялись, - выпалила Варя.

   - Я и не стремлюсь въ кавалеры попасть.

   - А не стремитесь, такъ и не приставайте къ намъ. Мы васъ не приглашали идти съ нами.

   - И не собираюсь идти; просто, мнѣ по дорогѣ было, - обозлился Володя. - Удивительно, право, интересно мнѣ. До свиданья!

   Онъ круто повернулъ и зашагалъ назадъ. Лицо его имѣло какое-то ухарски-злое выражен³е, какое бываетъ у озорнаго мальчишки, когда его высѣкли и отпустили.

   "Дрянь дѣвчонки...", думалъ онъ, болтая длинными руками и подкидывая головой съ съѣхавшей на затылокъ фуражкой.

   Домой онъ зашелъ только, чтобъ взять велосипедъ. Любопытство все-таки влекло его въ паркъ. Онъ поѣхалъ туда, и проколесивъ съ полчаса по разнымъ направлен³ямъ, замѣтилъ вдали барышень Леденцовыхъ, и подлѣ нихъ юношу въ блистающемъ снѣжной белизной кителѣ.

   Ему захотѣлось пролетѣть мимо нихъ съ быстротой и ловкостью чемп³она. Онъ такъ и сдѣлалъ.

   Сестры при видѣ его толкнули другъ друга и фыркнули. Храповъ только прищурился на него своими близорукими глазами.

   Пролетѣвъ стрѣлой мимо знакомой группы, Володя услышалъ позади себя общ³й громк³й хохотъ. Онъ покраснѣлъ и круто свернулъ въ боковую аллею.

   Онъ еще не былъ безнадежно самоувѣренъ, и ему пришло въ голову, что онъ держалъ себя довольно глупо.

  

  

   Иванъ Филофеевичъ Пыщиковъ, какъ только поѣздъ замедлилъ ходъ, высунулъ голову изъ окна вагона 11-го класса, въ надеждѣ увидѣть на платформѣ свою супругу, Наталью Андреевну. Она всегда встрѣчала его, когда онъ пр³ѣзжалъ изъ города 20-го числа, потому что въ этотъ день въ департаментѣ выдавали жалованье, и Иванъ Филофеевичъ имѣлъ обыкновен³е запасаться нѣкоторыми предметами баловства, какъ-то: закусками, дынею, абрамовскими коврижками, и т. п. Съ нимъ и сегодня была значительнаго объема корзинка, которую онъ поставилъ въ проходѣ, поручивъ ее особенному вниман³ю кондуктора.

   Но Натальи Андреевны на платформѣ не было. Были разныя друг³я жены, а его жены не было. Была даже супруга вице-директора, щеголиха до помрачен³я ума, но это не относилось къ дѣлу.

   Лицо Ивана Филофеевича приняло недовольный видъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему захотѣлось показать самостоятельность. Онъ рѣшилъ, что ни въ какомъ случаѣ не потащитъ корзинку самъ на дачу, а возьметъ извозчика. И онъ подкатилъ къ своей калиткѣ на извозчикѣ, чего рѣшительно никогда не дѣлалъ, кромѣ какъ 20-го числа, и то потому только, что жена его встрѣчала въ вокзалѣ, и онъ позволялъ себѣ удовольств³е "прокатить" ее до дому, на глазахъ многихъ сослуживцевъ и другихъ лицъ, которымъ онъ несомнѣнно былъ извѣстенъ.

   - А гдѣ же барыня? - спросилъ Иванъ Филофеевичъ хлопотавшую около стола, вертлявую и недурненькую собой горничную Лизу.

   - А развѣ вы не повстрѣчались у вокзала? Барыня давно уже, отъ самаго завтрака, вышли въ паркъ, - отвѣтила та...

   - Мм... промычалъ Иванъ Филофеевичъ, и пошелъ по всей дачѣ.

   Ему очень хотѣлось ѣсть, а жены не было. Это портило ему расположен³е духа. Онъ наконецъ вышелъ въ столовую, развязалъ корзинку, и принялся медленно разворачивать промасленную бумагу. Вынырнувш³й оттуда кусокъ балыка смотрѣлъ чрезвычайно аппетитно. Иванъ Филофеевичъ налилъ себѣ рюмку водки, проглотилъ, отрѣзалъ ломтикъ балыка, прожевалъ, вторично наполнилъ рюмку, проглотилъ, откроилъ еще балыка, но уже потолще, и снова принялся жевать.

   Въ это время на балконъ быстро вбѣжала хорошенькая, полненькая брюнетка лѣтъ тридцати, вся раскраснѣвшаяся, запыхавшаяся, и еще издали прокричала:

   - Представь себѣ, я опоздала встрѣтить поѣздъ. Сижу въ липовой аллеѣ, читаю, и такъ увлеклась, что не замѣтила времени. Вдругъ слышу - свистокъ. Я бросилась къ вокзалу, но не могла поспѣть. Ну, здравствуй!

   И она подставила подъ супружеск³й поцѣлуй свой маленьк³й, влажный лобъ.

   - А съ тобой и книги нѣтъ. Какъ же ты безъ книги читала? - подозрительнымъ тономъ замѣтилъ мужъ.

   Наталья Андреевна немножко смутилась, но тотчасъ нашлась.

   - Я у газетчика газету брала, и бросила ее въ паркѣ, - отвѣтила она.

   - Напрасно бросила. Я могъ бы послѣ обѣда почитать. Да что же это обѣдать не даютъ? Ужъ и кухарка твоя тоже не зачиталась-ли газеты? - ворчалъ Иванъ Филофеевичъ. - Ботвинья-то съ лососиной будетъ у насъ сегодня?

   - Ботвинья? Почему же ботвинья? Сегодня вовсе не такая жаркая погода! - возразила Наталья Андреевна.

   Сообщен³е это очень разочаровало Ивана Филофеевича. Онъ всю дорогу думалъ о томъ, какъ онъ первую тарелку ботвиньи съѣстъ съ лососинкой, а вторую съ балычкомъ, и ледку подброситъ.

   - Не жаркая у васъ погода? А почему-жъ это у васъ все лицо пятнами горитъ? - подозрительно возразилъ онъ.

   Молодая женщина пуще покраснѣла и прижала обѣ руки къ щекамъ.

   - Говорила вамъ, что бѣжала на поѣздъ, запыхалась, - отвѣтила она съ неудовольств³емъ. - Вамъ хорошо целый день въ департаментѣ сидѣть, въ холодкѣ. Въ казенныхъ домахъ всегда холодокъ есть. Пять часовъ кряду сидите, съ мѣста не двинетесь. А тутъ по хозяйству для васъ суетись.

   - Посадилъ бы я васъ, сударыня, въ департаментъ, не очень бы, чай, понравилось, - продолжалъ тѣмъ же ворчливымъ тономъ Иванъ Филофеевичъ. - У насъ у начальника отдѣлен³я жена за границу просится, такъ онъ ужъ который день чортомъ ходитъ, да обрываетъ всѣхъ: подвернись только!

   - Это онъ васъ обрываетъ, а когда я съ нимъ встрѣчаюсь у Мышеловкиныхъ, такъ онъ со мною чрезвычайно всегда любезенъ. А вамъ вовсе и не слѣдуетъ ему подвертываться.

   Иванъ Филофеевичъ на это ничего даже не сказалъ, и когда подали вмѣсто ботвиньи жиденьк³й бульонъ съ плававшими на поверхности листочками какой-то зелени, то онъ, должно быть съ досады, пошелъ въ спальную, сбросилъ съ себя все, что только можно сбросить безъ нарушен³я добрыхъ семейныхъ обычаевъ, и въ такомъ видѣ вернулся въ столовую. Наталья Андреевна, уже привыкшая къ его взглядамъ на свободу дачной жизни, только плечами повела.

   Ей совсѣмъ не хотѣлось ѣсть, и послѣ двухъ ложекъ она откинулась на спинку стула.

   - Да, вотъ только и слышишь, что всѣ за границу ѣдутъ, - произнесла она мечтательно. - А я, должно быть, такъ и проживу жизнь, не побывавъ за границею. Хоть-бы однимъ глазкомъ посмотрѣть, какой такой Парижъ...

   - Вона! Парижъ! Куда хватила! - усмѣхнулся Иванъ Филофеевичъ.

   - А что жъ, я хуже тѣхъ, кто туда ѣздитъ, что ли? - обидѣлась Наталья Андреевна. - Хоть бы въ Стокгольмъ на выставку вы меня отпустили. Смѣшно даже: десять лѣтъ замужемъ, а еще ни одной выставки не видала.

   - Какъ такъ не видала? А зимой-то кто двадцать разъ въ "Аквар³умъ" на судостроительную выставку ѣздилъ?

   - Вотъ тоже нашелъ! Я про заграницу говорю. На судостроительную я только для Варвары Петровны ѣздила, потому что у нея братъ въ штурманахъ служитъ.

   - Всѣ у васъ съ нѣкоторыхъ поръ въ штурманахъ служатъ. На дняхъ въ палисадникѣ на кого-то въ бѣлой фуражкѣ натолкнулся, тоже увѣряла, что штурманъ, а оказалось - технологическ³й студентъ.

   Наталья Андреевна немножко отвернулась отъ мужа, потому что чувствовала на губахъ предательскую улыбку.

   - Я не знаю, что вы всегда имѣете противъ студентовъ, скромнымъ тономъ замѣтила она.

   - А что въ нихъ хорошаго нашли? Всяк³й мѣщанинишка, захочетъ, такъ и будетъ студентомъ. Вотъ, если дамамъ офицеры нравятся, это само собою понятно. А студентъ и пр³ятности никакой доставить не можетъ.

   Наталья Андреевна немножко больше отвернулась, и черезъ минуту перемѣнила разговоръ.

   - Жанъ, мнѣ завтра въ городъ нужно. Не могу ничего отъ портнихъ добиться, надо самой съѣздить. Поѣду я часа въ четыре, такъ что ты ужь безъ меня пообѣдаешь. А я велю ботвинью сдѣлать.

   Иванъ Филофеевичъ окончательно нахмурился.

   - Вотъ нашли время съ портнихами возиться! Удивительно мнѣ важно, что вамъ вашихъ тряпокъ не везутъ. Какое мнѣ удовольств³е одному тутъ прохлаждаться?

   - Ты пойми, что ни одно мое платье не готово еще. Не могу же я не одѣтая на дачѣ сидѣть.

   - На дачѣ-то и можно. Не на балконѣ, понятно, а такъ, за шторкою.

   - Съ какой это стати я буду для васъ за шторкою сидѣть? И въ чемъ же прикажете мнѣ принимать, если кто придетъ? Въ сорочкѣ, что ли?

   - Кто васъ знаетъ, въ чемъ вы кого принимаете? Вонъ какъ-то племянничекъ Пьеръ про родинку заговорилъ. Откуда бы ему знать, гдѣ у васъ родинки?

   По лицу Натальи Андреевны пробѣжала странная полуулыбка.

   - Онъ про какую-же говорилъ? - спросила она, оторопѣвъ. Иванъ Филофеевичъ посмотрѣлъ ей въ глаза, и вдругъ выпалилъ:

   - Тьфу, стыда у васъ совсѣмъ нѣтъ! И бросивъ салфетку, онъ всталъ и ушелъ въ кабинетъ, гдѣ имѣлъ привычку поспать часика два послѣ обѣда.

   Иванъ Филофеевичъ быль человѣкъ смиривш³йся. Онъ очень хорошо понималъ, что не можетъ представлять для молодой женщины романическаго интереса. Цѣну онъ себѣ зналъ, и даже преувеличивалъ свою оцѣнку въ отношен³и ума и дѣловитости, но о женщинахъ былъ мнѣн³я нѣсколько презрительнаго и полагалъ, что къ истиннымъ достоинствамъ онѣ равнодушны, а увлекаются больше мишурой и вертопрашествомъ. Поэтому онъ въ душѣ былъ убѣжденъ, что жена не обходится безъ романовъ. Онъ, даже стоя съ ней подъ вѣнцомъ, думалъ: "ну, первый годъ не надуетъ, а на второй непременно надуетъ". И къ этой мысли онъ относился философски. Но онъ безусловно требовалъ, чтобы жена умѣла не возбуждать въ немъ опредѣленныхъ подозрѣн³й, и обнаруживала бы покорность и уважен³е. А Наталья Андреевна этого не обнаруживала, и держала себя такъ, какъ будто ей рѣшительно все равно было, что онъ думаетъ о ея вѣрности. Это несказанно раздражало и уязвляло Ивана Филофеевича.

   А еще его уязвляло, что она, повидимому, всему на свѣтѣ предпочитала студентовъ. Этого Иванъ Филофеевичъ никакъ перенести не могъ. Узнай онъ какъ-нибудь, что у жены романъ съ кавалер³йскимъ офицеромъ, или съ камеръ-юнкеромъ, или, напримѣръ, съ директоромъ департамента - это еще куда ни шло. Но студентовъ онъ не могъ терпѣть. Романъ со студентомъ - это была бы такая кровная обида, которая превратила бы добродушнаго надворнаго совѣтника Пыщикова въ кровожадное животное.

   Кабинетикъ Ивана Филофеевича выходилъ единственнымъ окномъ въ садикъ, гдѣ теперь цвѣли два больш³е жасминные куста. Они маскировали съ двухъ сторонъ маленькую, сквозную бесѣдку, помѣщавшуюся у стѣны дома, подъ самымъ окномъ. Ивану Филофеевичу было очень пр³ятно, что изъ садика къ нему въ комнату доносился запахъ жасмина. Онъ растянулся на диванѣ и точасъ заснулъ.

   Но не прошло и получаса, какъ какой-то тягостный кошмаръ прервалъ его сонъ. Ему пригрезились отвратительныя вещи: студенть въ бѣлой фуражкѣ нагло обнималъ его жену, а жена съ такою же наглостью отвѣчала на его ласки; потомъ вмѣсто студента появлялся племянникъ Пьеръ, и какимъ-то образомъ тоже оказывался студентомъ; и все это происходило тутъ, въ этомъ дачномъ кабинетѣ, а онъ на все это смотрѣлъ изъ департамента и хотѣлъ соскочить со стула, но начальникъ отдѣлен³я приковывалъ его къ мѣсту замораживающимъ взглядомъ.

   Иванъ Филофеевичъ поднялся съ дивана и съ испугомъ оглянулся кругомъ. Въ комнатѣ никого не было, но изъ садика доносились как³е-то странные звуки - какъ будто звуки поцѣлуевъ.

   Однимъ прыжкомъ Иванъ Филофеевичъ подскочилъ къ окну и свѣсился въ садъ. Прямо подъ нимъ, въ бесѣдкѣ, мелькнула фигура студента въ бѣлой фуражкѣ, и звуки поцѣлуевъ раздались совершенно явственно.

   - Знаете что? - говорилъ незнакомый голосъ: - если завтра вы не исполните своего обѣщан³я, не пр³ѣдете въ городъ, то я... я на себя руки наложу, вотъ что!

   "Погоди-ка, вотъ раньше я на тебя свои руки наложу", мысленно прохрипѣлъ Иванъ Филофеевичъ, и свѣсившись черезъ окно, мгновенно спустился на бесѣдку, ухватился за что-то, заболталъ въ воздухѣ ногами, прыгнулъ на землю, и полуодѣтый, разставивъ руки и ноги, съ лицомъ, пылавшимъ невыразимымъ гнѣвомъ, очутился передъ студентомъ. Тотъ взглянулъ на него ошалѣлыми глазами, потомъ быстро нагнулся, и съ изумительной ловкостью проскочилъ между ногъ ревниваго мстителя. Иванъ Филофеевичъ не удержался и хлопнулся ничкомъ къ ногамъ преступной сообщницы преступного свидан³я.

   - Баринъ, миленьк³й, простите... - взмолился плачущ³й женск³й голосъ. Иванъ Филофеевичъ приподнялся на ладоняхъ и возвелъ глаза кверху. Передъ нимъ, закрывая лицо руками, стояла горничная Лиза.

   Изъ окна спальной высунулась хорошенькая головка Натальи Андреевны. Съ минуту она молча, съ изумлен³емъ смотрѣла на представившуюся ей картину. Потомъ по всему дому, по садику, по сосѣднимъ дачамъ прогремѣлъ ея раскатистый, звонк³й, почти истерическ³й хохотъ...

  

  

  

   Густыя, пронизанныя теплою сыростью сумерки спустились на всю окрестность. Тѣни сплылись, ихъ не различишь больше. Невка неподвижна, и съ трудомъ ловитъ слухъ слабый шорохъ прибоя. На дубкахъ уже появился желтый листъ. Травка перестала рости, по ней смѣло ходятъ огромныя старыя вороны, разинувъ свои крѣпк³е клювы, и иногда съ сухимъ, протяжнымъ трескомъ раздается ихъ голодное карканье. Дальше, на взморьѣ, что-то низко синѣетъ - не то туча, не то отяжелѣвш³й воздухъ.

   Петербургское лѣто на ущербѣ...

   На балконѣ дачи, убранномъ растен³ями и цвѣтами, стоитъ молодая дама, въ свѣтломъ фуляровомъ корсажѣ, красиво обтягивающемъ ея бюстъ. Она оперлась на деревянныя перила, хорошенькое смуглое лицо ея наклонилось надъ ящикомъ отцвѣтающихъ левкоевъ и только что распустившихся астръ и гвоздикъ. Тонк³я ноздри ея втягиваютъ пр³ятную смѣсь травянистой сырости и аромата цвѣтовъ; глаза, не то лѣнивые, не то печальные, подымаются до лин³и водяного горизонта, и медленно опускаются къ крошечной пристани, у которой качается лодка.

   На ея лицѣ какъ будто застыло то присмирѣвшее выражен³е, которое незримо разлито во всей природѣ, которое чувствуется передъ послѣдними аккордами музыкальной пьесы, передъ послѣдними главами романа. Смутное, невѣдомыми путями вкрадывающееся чувство скораго конца какъ будто тихонько сжало ее, поглотило излишнюю яркость красокъ на лицѣ, поставило ее въ эту лишенную энерг³и позу.

   Ее вывело изъ задумчивости прикосновен³е чьей-то руки къ ея тал³и. Она вздрогнула и почти сердито оглянулась.

   - Ты испугалъ меня, - сказала она, узнавъ мужа.

   Ратмолову было на видъ не болѣе сорока лѣтъ. Онъ имѣлъ приличное лицо и приличную, чрезвычайно прямую фигуру. Апатичное выражен³е шло къ его протяжному голосу и мягкой самоувѣренности манеръ.

   - Извини. Я хотѣлъ спросить, что мы дѣлаемъ сегодня? - произнесъ онъ, сбрасывая пепелъ съ сигары.

   - Я ничего не дѣлаю, - отвѣтила она. - Я буду дома.

   - Все дома? Не соскучишься?

   Въ его голосѣ уже звучала небрежность. Видно было, что онъ и ожидалъ, и желалъ такого отвѣта.

   - Мнѣ все равно, - сказала она.

   - Ну, въ такомъ случаѣ я пойду къ Майдановымъ. У нихъ винтятъ.

   - Хорошо, - проговорила она безразличнымъ тономъ, и повернувшись, заняла прежнее положен³е.

   Она видѣла, какъ прямая фигура мужа мелькнула мимо рѣшетки сада. Они кивнули другъ другу и напряженно улыбнулись. У него эта улыбка означала: "Мнѣ удобнѣе, что не надо сопровождать тебя туда, гдѣ мнѣ скучно. Въ возмѣщен³е ты будешь вести романтическ³е разговоры съ Баровск³мъ, и оба будете любоваться луною. Но Баровск³й - человѣкъ осторожный и никому не дастъ правъ на себя. Слѣдовательно, я все-таки въ выигрышѣ".

   А вокругъ балкона темнота все болѣе сгущалась. На рѣкѣ и по берегу замелькали огни. Они длинными, какъ будто до дна доходящими языками лизали неподвижную водяную гладь. Воздухъ становился сырѣе; но было тепло, почти душно. По краямъ отяжелѣвшей на горизонтѣ тучи раза два быстро пробѣжали зарницы. Волосы немножко развились на лбу Вѣры Александровны, и это дало всему лицу ея болѣе страстное выражен³е.

   Въ темнотѣ вдругъ выставилась свѣтло-сѣрая шляпа. Вѣра Александровна прищурилась и сразу немного поблѣднѣла.

   - Здравствуйте, Глѣбъ Михайловичъ, - произнесла она съ дѣланнымъ безразлич³емъ.

   - Разрѣшается? - раздался въ той-же темнотѣ свѣж³й мужской голосъ.

   - Почему-же нѣтъ?

   Она отошла отъ перилъ, подвинула стоявш³й на дорогѣ стулъ, попробовала рукой, хорошо-ли лежитъ кушакъ на ея тал³и, и остановилась передъ ступеньками. По нимъ быстро взбѣжалъ Баровск³й.

   - Я велю дать сюда чай. Вы не боитесь сырости?

   - О, нѣтъ.

   У него было очень пр³ятное, выразительное лицо, съ темными усами и бородкой и живыми, нѣсколько плутоватыми, карими глазами.

   Разговоръ сразу завязался; но говорилъ больше Баровск³й; Вѣра Александровна ограничивалась короткими фразами, и съ преувеличенной хлопотливостью хозяйничала около самовара.

   - Вы сегодня не такая какъ всегда, - сказалъ Баровск³й, отказываясь отъ второй чашки.

   Вѣра Александровна не отвѣтила. Ей вдругъ, какъ будто безъ причины, сдѣлалось тоскливо-тяжело, словно что-то сдавило горло и помутило глаза. И внезапный страхъ напалъ на нее - страхъ расплакаться ни съ того, ни съ сего.

   Онъ внимательно взглянулъ на нее, потомъ бросилъ взглядъ черезъ раскрытую дверь въ гостиную, и убѣдившись, что тамъ никого не было, осторожно сжалъ ея руку.

   - Право, вы какая-то особенная. Нервы? - спросилъ онъ съ опасливымъ участьемъ.

   Бываетъ такое настроен³е, когда какое-нибудь слово, само по себе совсѣмъ незначительное, почему-то производитъ впечатлѣн³е толчка. Такой толчокъ почувствовала Вѣра Александровна отъ слова: "нервы". Она отставила чашку, порывисто встала и отвернулась.

   - Пойдемте въ садъ, здѣсь противно... - проговорила она, и ея голосъ прозвучалъ особымъ, удушливымъ звукомъ.

   Почему "здѣсь противно"? Это сказалось какъ-то само собою, отвѣчая цѣлому поднявшемуся въ ней настроен³ю.

   Она спустилась со ступенекъ и пошла скоро, не оглядываясь, все прямо. Баровск³й слѣдовалъ за нею. Въ его походкѣ, на этотъ разъ, было что-то кошачье, также какъ въ затаенномъ блескѣ его расширившихся зрачковъ. Онъ какъ будто инстинктивно весь настораживался.

   Вѣра Александровна дошла до береговой аллеи и сѣла на скамью.

   - Я сегодня съ утра дурно себя чувствую, - сказала она. - Не обращайте вниман³я. Разсказывайте что-нибудь.

   - У меня отвратительный матер³алъ для разговора: я весь день въ городѣ искалъ квартиру, - отвѣчалъ Баровск³й.

   Она, отодвинувшись на край скамьи, въ темнотѣ разглядывала его. Растревоженное, надавившее на всѣ нервы чувство также проступало въ чертахъ ея лица.

   - Да, лѣто кончается, Глѣбъ Михайловичъ... - произнесла она. - Все на свѣтѣ кончается.

   - Какъ и мы сами, - отвѣтилъ онъ ей въ тонъ.

   - И мы сами: да. Но пока мы кончимся, почему намъ приходится переживать то, что должно бы кончиться лишь вмѣстѣ съ нами?

   Онъ повертѣлъ тростью съ набалдашникомъ изъ темнаго серебра, и вопросительно взглянулъ на нее.

   - Вотъ, и это все уже кончается... - продолжала она, неопредѣленно поведя глазами вокругъ. - Съ утра былъ чудный день, солнце ярко свѣтило, а теперь посмотрите, какая тьма кругомъ, какъ сыро въ воздухѣ. И наше, наше собственное лѣто кончается...

   - Но эта ночь, развѣ она не прекрасна? - возразилъ Баровск³й. - Она прекраснѣе дня. Взгляните: на небѣ высыпали первыя звѣзды. Мы долго не видѣли ихъ. А рѣка - какъ она красиво темнѣетъ среди этихъ длинныхъ огней! А эти теплыя, душистыя тѣни въ саду - онѣ не пугаютъ, а заставляютъ только ближе прижиматься другъ къ другу...

   Онъ обвилъ рукою ея тал³ю и тихо привлекъ ее къ себѣ. Она не сопротивлялась, и только лицо ея все больше блѣднѣло. Когда онъ прикоснулся губами къ ея губамъ, онѣ были холодны. Легкая дрожь пробѣжала по его нервамъ отъ этого мертваго поцѣлуя...

   - Вѣра, что съ вами? - спросить онъ тревожно.

   Она не отвѣчала. На сомкнутыхъ рѣсницахъ ея показались слезы и быстро, быстро потекли по щекамъ.

   - Вѣра! - повторилъ онъ, сжимая обѣими руками ея тонкую тал³ю.

   Она сдѣлала нетерпѣливое движен³е головой и молча прижалась къ его плечу душистою массою волосъ. Потомъ рука ея медленно опустилась въ карманъ, достала батистовый платокъ и поднесла его къ губамъ.

   - Оставьте меня, это пройдетъ... Мнѣ цѣлый день сегодня хотѣлось плакать... - проговорила она тихо.

   - Почему, о чемъ? - спросилъ онъ.

   - Вы не понимаете? О томъ, что все кончается, Глѣбъ Михайловичъ. О томъ, что уже не будетъ того, что было.

   - Развѣ вы уже не любите меня, Вѣра? - проговорилъ онъ дрогнувшимъ голосомъ.

   Она тихонько освободилась отъ его рукъ и отодвинулась въ уголъ скамьи. Краски какъ будто вернулись на ея лицо, зрачки слабо вспыхнули.

   - Глѣбъ Михайловичъ, я хотѣла сказать вамъ... Мы не должны больше видѣться, - проговорила она съ замѣтнымъ усил³емъ.

   Онъ остановилъ на ней изумленные, испуганные глаза.

   - Не должны. Это надо кончить. Я не могу... - подтвердила она.

   - Но почему? Что случилось? - вырвалось у него.

   - Вотъ именно потому и надо кончить, что ничего не случилось. Мы увлеклись, и можетъ быть, были счастливы, но... Боже мой, неужели вы такъ мало уважаете меня? Неужели вы не понимаете, что я не могу основать свое счастье на лжи, на обманѣ, на преступлен³и? Красть признан³я, ласки, поцѣлуи? Довольно! Мы оба слишкомъ гадки съ нашею воровскою любовью!

   Она говорила все быстрѣе, ея волнен³е разросталось. Видимо, слова выражали не всю ея мысль.

   Баровск³й казался смущеннымъ. И опять выражен³е какой-то звѣриной, кошачьей осторожности проступило въ чертахъ его лица.

   - Вѣра, вы нервничаете. Вы вдругъ захотѣли взглянуть на все съ какой-то... крайней точки зрѣн³я, - заговорилъ онъ. - Если вы намекаете на то, что вы несвободны, то вѣдь вы не скрывали вашихъ совсѣмъ не сердечныхъ отношен³й къ мужу. Я не подозрѣвалъ, что брачныя узы такъ много значатъ въ вашихъ глазахъ...

   Зрачки ея сильнѣе вспыхнули, она вся выпрямилась.

   - Я могу объяснить вамъ цѣнность этихъ узъ, - отвѣтила она почти надменно зазвучавшимъ голосомъ. - Они ничего не стоютъ передъ истиннымъ чувствомъ, но очень цѣнны, когда дѣло идетъ о пустой прихоти.

   - Вы называете мое чувство къ вамъ пустою прихотью?

   - Да, Глѣбъ Михайловичъ. И вы знаете, почему я его такъ называю. Вы знаете, что въ томъ положен³и, въ какомъ мы всѣ трое находимся, для истиннаго чувства есть только одинъ выходъ.

   Всѣ слѣды слабости, еще сейчасъ владѣвшей ею, исчезли съ ея лица. Она смотрѣла на него открытыми, смѣлыми, вызывающими глазами.

   Онъ тоже всталъ и стоялъ передъ нею немного согнувшись, опираясь на трость.

   - Вы нервничаете, намъ не надо сегодня продолжать этотъ разговоръ, - произнесъ онъ съ заискивающей ноткой въ голосѣ.

   - Мнѣ нечего продолжать, я все сказала, - отвѣтила она сухо. - Прощайте, Глѣбъ Михайловичъ.

   - Но, Боже мой, вы меня изумляете...

   - Прощайте, - повторила она, и быстро повернувшись, пошла къ дому.

   - Вѣра! Вѣра Александровна! Одну минуту! - осторожно окликнулъ онъ, дѣлая нерѣшительные шаги вслѣдъ за нею.

   Она пр³остановилась на поворотѣ, руки ея машинально прижались къ груди, профиль лица повернулся изъ-за плеча. Всѣмъ существомъ своимъ она ловила ожидаемый звукъ...

   Но мгновенье пролетѣло, и какъ-бы торжествуя надъ послѣднимъ приступомъ слабости, она пошла скорѣе, почти побѣжала впередъ.

   Темный силуэтъ ея мелькнулъ на балконѣ и скрылся окончательно.

  

  

  

   Дождь льетъ цѣлый день, неутомимо и безжалостно. Пойдетъ шибче - съ четырехъ концовъ крыши низвергаются цѣлые водопады; станетъ утихать - съ деревьевъ посыпятся крупные брызги. По краямъ дорожекъ образовались канавы. Клумба съ доцвѣтающими астрами и георгинами представляетъ островъ посреди лужи. Обшитыя кумачемъ холщевыя полотнища на балконѣ намокли и повисли, какъ паруса на чухонской лайбѣ. Стекла въ окнахъ запотѣли.

   Уже совсѣмъ стемнѣло. Въ большой средней комнатѣ, на обѣденный столъ поставили лампу. Паръ отъ самовара валитъ, словно на постояломъ дворѣ. Вокругъ собралась вся семья: самъ Петръ Антоновичъ, жена его Лизавета Николаевна, дочери Вѣрочка и Маруся, сынъ Павликъ.

   Послѣдн³й вечерн³й чай на дачѣ: завтра въ городъ.

   - И правда, пора уже, - высказываетъ Лизавета Николаевна.

   - Да вѣдь еслибъ не квартира, давно бы уже переѣхали, - говоритъ мужъ. - Сколько пришлось намучиться, вспомнить страшно. Да съ ремонтомъ, опять, какая возня была.

   - Ну, и нашелъ же ты квартиру, нечего сказать, - замѣчаетъ жена. - Просто даже придумать не могу, какъ мы тамъ размѣстимся.

   - А гдѣ же было лучше найти? Ты бы сама побѣгала, тогда и говорила бы. Мѣсяцъ сломя голову по Петербургу бѣгалъ. Еще слава Богу, что и такую-то нашелъ. Вонъ, Леонт³й Ивановичъ до сихъ поръ безъ квартиры сидитъ. И не найдетъ, поручиться могу, что не найдетъ.

   - Гдѣ-жъ онъ будетъ жить, если не найдетъ? Онъ чиновникъ, у него должна быть квартира.

   - А гдѣ онъ возьметъ, когда нѣтъ?

   - Не можетъ же начальникъ отдѣлен³я безъ квартиры остаться. Ему казенную отведутъ.

   - Казенную! Вѣдь можете же вы глупость такую сказать!

   - Въ чемъ же тутъ глупость? Какъ же можетъ начальникъ отдѣлен³я безъ квартиры остаться? Къ нему, вдругъ, курьера съ пакетомъ пошлютъ, а онъ безъ квартиры!

   - Слушать ваши глупости, такъ стыдно дѣлается.

   - Да чѣмъ-же глупости? Вы вотъ скажите, если вы умный человѣкъ, куда курьеръ пакетъ сдастъ, если у чиновника квартиры нѣтъ? Куда?

   - Толкуй съ вами!

   - Нѣтъ, вы скажите.

   - Тьфу, пристали тоже. У чиновника адресъ долженъ быть въ экзекуторской книгѣ записанъ.

   - А какой онъ адресъ запишетъ, если у него квартиры нѣтъ? Вотъ и выходитъ, что непремѣнно должна быть квартира.

   - Тьфу съ вами! - еще сердитѣе сплевываетъ Петръ Антоновичъ, и разомъ, насасывая сквозь зубы, вытягиваетъ цѣлый стаканъ простывшаго чаю.

   - Будете еще? - примирительно спрашиваетъ Лизавета Николаевна.

   - Наливайте! - отвѣчаетъ мужъ какимъ-то предсмертнымъ тономъ.

   Съ минуту продолжается молчан³е. Вѣра и Маруся брезгливо откусываютъ отъ огромныхъ кусковъ стрицеля. Павликъ качаетъ пустой кувшинъ отъ молока.

   - Въ которомъ часу подвода-то придетъ? - спрашиваетъ мамаша.

   - Въ семь утра.

   - Господи, рано какъ. Признаюсь, есть съ чѣмъ торопиться: изъ шести комнатъ да въ четыре переѣзжать. Какъ подумаю, какъ намъ тамъ размѣститься, у меня и руки опускаются.

   - И за четыре приходится, вотъ, сто рублей больше платить. Я-то чѣмъ виноватъ? А размѣститься очень просто какъ: гостиная разъ, спальная два, комната барышень три, а столовая и мой кабинетъ вмѣстѣ будутъ.

   - Помилуй, Петръ Антоновичъ, что ты говоришь? Какъ-же столовая и кабинетъ вмѣстѣ?

   - А также. Гдѣ я вамъ пятую возьму? Я собою первый жертвую.

   - Ну, а Павликъ гдѣ-же будетъ?

   - Гдѣ! Я почему знаю, гдѣ? Придумывайте сами.

   - Что-же теперь придумывать? Надо было думать, когда квартиру брали. Гдѣ это видано, чтобъ родной отецъ о сынѣ не вспомнилъ? Куда-же, въ самомъ дѣлѣ, я Павлика ткну?

   - Да отвяжитесь вы, что я могъ сдѣлать? Вѣдь знаете, я думаю, что на прежнюю квартиру пятьсотъ рублей набавили. Вы, что ли, достали бы эти деньги?

   Петръ Антоновичъ начиналъ хрипѣть. Его, бѣднаго, въ самомъ дѣлѣ пожалѣть бы слѣдовало.

   - Больше нечего дѣлать, какъ стелить Павлушѣ на ночь въ гостиной, - предложилъ онъ черезъ минуту. - А то и такъ можно: я буду спать въ кабинетѣ, а барышень помѣстите съ собой вмѣстѣ.

   - Нѣтъ, какъ это можно! - вступилась Вѣра. - Намъ невозможно безъ особой комнаты. Мы мамашѣ мѣшать будемъ.

   Всѣ опять замолчали. Общее унын³е перешло въ чувство безвыходности.

   - Воля твоя, Петръ Антоновичъ, а въ гостиной Павлика невозможно помѣстить, начала снова Лизавета Николаевна. - Вѣдь ему заниматься надо. Вспомни, что едва только устроимся, какъ ужъ Вѣрочкины имянины будутъ, надо вечеръ давать.

   Петръ Антоновичъ нагнулся надъ стаканомъ. Лицо его обдало горячимъ паромъ, и онъ весь раскраснѣлся.

   - Ну-съ, что касается этихъ тамъ вашихъ вечеровъ, такъ объ этомъ мы еще подумаемъ, да-съ! - произнесъ онъ брюзжащимъ тономъ. - Еще подумаемъ, на как³я так³я средства мы будемъ ихъ давать!

   - А какъ же не давать-то? - возразила Лизавета Николаевна. - Вѣдь онѣ взрослыя, имъ общество нужно. Я, напротивъ, нахожу необходимымъ расширить кругъ знакомства. Ты кажется забываешь, что старшей уже двадцать пять лѣтъ.

   - Maman! - укоризненно произнесла Вѣра.

   Павликъ чему-то разсмѣялся и покрутилъ головой.

   - Знаю-съ, прекрасно знаю, продолжалъ Петръ Антоновичъ. - Такъ что-жъ мнѣ, публиковать прикажете въ вѣдомостяхъ, что ли, что у меня дочери невѣсты? Ваше дѣло позаботиться, а не мое.

   - Я не забочусь, что-ли? - съ возрастающей горячностью возразила Лизавета Николаевна. - Я изъ кожи лѣзу, чтобъ какъ можно больше вывозить ихъ въ люди. Но вѣдь для этого туалеты нужны, а много вы даете?

   - Красть мнѣ, по вашему, что-ли? Такъ и то не зналъ бы, гдѣ.

   - Я и на дачѣ всѣ силы употребляла пр³учать къ дому молодыхъ людей. Алексисъ Жабликовъ цѣлое лѣто чуть не каждый день у насъ обѣдалъ. Я и теперь увѣрена, что послѣ 17 сентября онъ непремѣнно сдѣлаетъ предложен³е.

   - Какъ же, сейчасъ! Корми его зимой, такъ онъ и до новой дачи будетъ каждый день ходить обѣдать.

   - Папа, почему вы знаете его намѣрен³я! - протестовала со слезами на глазахъ Вѣра.

   - А ты знаешь? - рѣзко обратился къ ней отецъ. - Вы съ сестрицей про каждаго мужчину думаете, что вотъ сейчасъ посватается.

   Вѣра расплакалась, Маруся надула губки.

   - Я ничего не думаю, потому что пока Вѣра не выйдетъ замужъ, ко мнѣ никто не посватается, - произнесла послѣдняя.

   Павликъ поддакнулъ головой. За столомъ на минуту опять водворилось молчан³е.

   - Нечего сказать, очень пр³ятный разговоръ; и еще въ послѣдн³й вечеръ на дачѣ, послѣ такого прелестнаго лѣта! - промолвила Лизавета Николаевна.

   - Прелестнаго? Вотъ оно у меня гдѣ сидитъ, ваше прелестное лѣто! - отозвался мужъ, схватывая себя за горло. - Я по уши въ долги влѣзъ, изъ-за вашего лѣта. Я вчера, чтобъ расплатиться съ мясниками да зеленщиками, долженъ былъ сто рублей занять. Да раньше, чтобъ за дачу отдать, двѣсти рублей занялъ. Да еще раньше, какъ вамъ навезли портнихи тряпья, пришлось полтораста рублей перехватить. - А что толку, позвольте спросить? Намозолили дочки еще пуще всѣмъ глаза, вотъ и весь результатъ. Алексиса какого-то вздумали прикармливать... А то, раньше, еще глупѣе вышло: женатаго человѣка за жениха приняли, мѣтки ему вышивали, заставляли меня вмѣсто ботвиньи бульонъ хлебать, потому что онъ отъ желудка оподельдокъ внутрь принимаетъ.

   Павликъ фыркнулъ. Вѣрочка обмахнула глаза платкомъ, встала изъ за стола и вышла на балконъ. Маруся тотчасъ проскользнула за нею.

   На балконѣ было такъ мокро, что онѣ обѣ подобрали платья. Густая темень обступила ихъ со всѣхъ сторонъ. Вдали за воротами, тускло мигалъ фонарь и освѣщалъ покрытое жидкою грязью шоссе.

   - Вотъ, всегда такъ. Мы-же еще и виноваты, что насъ замужъ не берутъ, - сказала Вѣра, опираясь пальцами о мокрыя перила.

   Отъ сырости у нея изо рта шелъ паръ. Маруся раскрыла губы и дышала, чтобъ посмотрѣть, будетъ ли и у нея паръ идти.

   - Ужъ такъ мнѣ это опротивѣло - убѣжала-бы, кабы было съ кѣмъ, - продолжала Вѣра.

   - По такой грязи не убѣжала бы, - засмѣялась Маруся.

   - Еслибъ было съ кѣмъ? О-о!

   И это "о-о!" прозвучало такъ рѣшительно, что Маруся даже сдѣлала серьезное лицо. Въ свѣтломъ пятнѣ около фонаря обрисовалась чья-то фигура подъ зонтикомъ, медленно переступавшая по грязи. Сестры стали всматриваться.

   - Это Alexis! - воскликнула вполголоса Вѣра.

   - Ну, вотъ! - усомнилась Маруся. - Посмотри, у него подвернуты невыразимыя.

   - Онъ, онъ, я отлично вижу.

   - Но развѣ Alexis станетъ подвертывать панталоны?

   - Ты дура. - Мосье Жабликовъ! - осторожно окликнула Вера. - Мосье Жабликовъ! - повторила она громче.

   Шлепавшая фигура остановилась, обернулась, и вглядѣвшись, вступила подъ ворота и пошла черезъ садикъ къ балкону.

   - Мое почтенье! Какъ вы въ такую погоду на сыромъ воздухѣ? - обратился къ сестрамъ Жабликовъ.

   - Отчего вы сегодня не приходили? Вы знаете, мы завтра переѣзжаемъ, - сказала Вѣра. - Ахъ, мосье Жабликовъ, какъ намъ не хочется въ городъ... Мнѣ въ особенности. Такое чудное было лѣто!

   - Очень теплое, и дождей мало было...

   - Я не про то. Вы меня не поняли. Но мы васъ ждали весь день. Какъ же можно не придти проститься?

   - Я въ городѣ былъ, сейчасъ только оттуда. Неужели завтра? Въ которомъ часу? Я приду проститься на вокзалъ.

   - Ну, что въ вокзалѣ! Я хотѣла проститься съ вами здѣсь, въ саду. Вонъ, въ той бесѣдкѣ... Скажите, очень грязно? Все равно, я перебѣгу.

   Вѣра еще больше подобрала платье и выбѣжала на дорожку. Жабликовъ подхватилъ ее за тал³ю.

   - Вѣдь вы будете бывать у насъ въ городѣ? часто? каждый день? - заговорила она, какъ только они вбѣжали въ бесѣдку.

   - О, конечно... если позволите...

   - Обѣдать всегда къ намъ, слышите! Но только въ городѣ ужъ не будетъ такъ хорошо... Ахъ, зачѣмъ кончилось лѣто! Зачѣмъ надо прощаться! Мосье Жабликовъ, слышите? Мы должны проститься. Поцѣлуйте мен