Авсеенко Василий Григорьевич - Петербургские очерки

асъ убѣдиться, до какой степени прачешное ремесло способствуетъ тѣлесному развит³ю женщины. Всѣ формы ея отличались преувеличенною шаровидностью, даже губы и носъ были как³е-то вздутые, и затвердѣлый, неискоренимый румянецъ заливалъ все лицо.

   Иванъ Александровичъ успѣлъ снова накинуть халатъ и вышелъ изъ спальной съ улыбкой пр³ятнаго ожидан³я. Но излишество пластической красоты, разлитое въ фигурѣ прачки, видимо нагнало на него оторопь, и улыбка его приняла какое-то вымученное выражен³е.

   - А, такъ это вы и есть? Вы, то-есть, на меня стираете? - проговорилъ онъ безъ всякаго апломба.

   - Да-съ, мы бѣльемъ занимаемся.

   - Прекрасно, моя милая, прекрасно. У васъ и счета, есть?

   - Какъ-же, есть. Ужъ будьте столь добры, позвольте получить, а то по этакой слякоти и ходить невозможно. Я и то вона какъ подолы-то свои захлюпала.

   И для пущей убѣдительности, посѣтительница захватила рукой юбки и подняла ихъ на полъ-аршина отъ полу, при чемъ глазамъ Волованова предстали громадныя ноги, обутыя въ мужск³е сапоги, густо облѣпленные грязью. Иванъ Александровичъ даже вздрогнулъ, до такой степени было оскорблено его эстетическое чувство.

   - Заплати ей по счету! с³ю минуту! - прикрикнулъ онъ на слугу, спасаясь обратно въ спальню.

   - Ну, иди, иди, натопчешь еще тутъ! - прикрикнулъ въ свою очередь и Матвѣй, понявш³й неблагопр³ятное впечатлѣн³е, произведенное прачкой на барина. - Претъ тоже въ гостиную, въ сапожищахъ-то.

   Въ передней раздался звонокъ. Матвѣй, выпроводивъ прачку, явился отпереть двери. Вошелъ бѣлокурый молодой человѣкъ, довольно франтовато одѣтый, съ узломъ, завернутымъ въ кусокъ чернаго коленкора.

   - Портной, что-ли? - спросилъ Матвѣй.

   - Портной. Метръ-тальеръ. Баринъ дома? - освѣдомился въ свою очередь вошедш³й.

   - Дома. Платье принесли? Обождите тутъ, сейчасъ доложу.

   - Хорошо. Да вотъ что, почтеннѣйш³й, скажите-ка мнѣ перво-наперво, баринъ вашъ говоритъ по французски?

   - По французски? Для чего ему? Н-нѣтъ, по французски онъ, кажись, не говоритъ.

   - Ну, тогда я буду замѣсто француза. Карашо. Доложите, почтеннѣйш³й, что французъ-закройщикъ платье принесъ отъ портного Плевушина.

   Иванъ Александровичъ пр³ятно удивился, узнавъ, что у его портного Плевушина закройщикъ-французъ, и снова вышелъ въ гостиную.

   - Бонжуръ, мосье, - привѣтствовалъ его бѣлокурый молодой человѣкъ, оказавш³йся, когда снялъ пальто, въ необычайно пестрой жакеткѣ и свѣтло-голубомъ галстукѣ. - Мосье парль франсе?

   - Вуй, мерси... то-есть, если нужно, но предпочитаю говорить по-русски, - отвѣтилъ, нѣсколько смущаясь, Воловановъ. - Вѣдь вы, вѣроятно, говорите немножко по-русски?

   - А, вуй, мосье, команъ-донкъ. Пожальста, будемъ говорить по русски. Вашъ пара готовъ. И очень удачный вышла пара. Мосье будетъ ошень довольный нашей работъ.

   "Чортъ возьми, французъ на меня шилъ, еще бы не быть довольнымъ", - подумалъ Иванъ Александровичъ.

   - Скидайтъ, пожальста, вашъ калатъ, мы чичасъ будимъ примѣрайтъ, - продолжалъ портной, расправляя и встряхивая пиджакъ, жилетъ и брюки.

   Воловановъ сѣлъ и съ наслажден³емъ протянулъ ноги. Брюки въ мелкую полоску, съ туго заутюженной складкой, обхватили ихъ. Онъ всталъ, оправляясь, а портной быстро затянулъ сзади пряжку.

   - Вотъ, мосье, вы имѣйтъ франсуск³й работъ. Регарде фасонъ. Сидитъ первый сортъ.

   Воловановъ посмотрѣлся въ зеркало. Брюки сильно морщили, тал³я приходилась гораздо выше, чѣмъ слѣдовало, сзади торчало угломъ. Но такъ какъ это была французская работа, то онъ только помычалъ немножко носомъ, и предоставилъ надѣть на себя жилетъ и пиджакъ. Тутъ тоже какъ будто не все было благополучно, и Воловановъ даже спросилъ тономъ сомнен³я:

   - Развѣ теперь такъ широко стали дѣлать?

   На это портной только погладилъ его обѣими ладонями по спинѣ, и отвѣтилъ:

   - Послѣдн³й фасонъ, мосье. Париск³й фасонъ. Франсуск³й работъ. Мосье будетъ одетъ лютче всѣхъ въ Петербургъ. Прошу пардонъ, франсуск³й работъ сейчасъ видно.

   - Я знаю, знаю... А вы, вѣроятно, недавно у Плевушина работаете? полюбопытствовалъ Воловановъ.

   - Ошень недавно. Козяйнъ меня выписывалъ изъ Парижъ, чтобъ дѣлать франсуск³й работъ. Рюсск³й работъ не будетъ такъ сидѣть на мосье. Я въ Парижъ у первыхъ метръ-тальеръ работалъ. Вотъ счетъ, мосье.

   Воловановъ взглянулъ и замѣтилъ, что платье поставлено на десять рублей дороже, чѣмъ онъ платилъ раньше.

   - Почему же десять рублей накинули? Я считалъ, что по прежней цѣнѣ сдѣлаютъ, - выразилъ онъ неудовольств³е.

   - Франсуск³й работъ, мосье, - пояснилъ портной. Франсуск³й работъ никакъ не можетъ на такой цѣна. Когда я буду открывать свой магазинъ, ви мнѣ два раза дороже платилъ.

   Иванъ Александровичъ вынулъ деньги, отдалъ, и по уходѣ портнаго простоялъ нѣсколько минутъ въ задумчивости передъ зеркаломъ. Несомнѣнно, платье сидѣло скверно; но онъ пришелъ къ заключен³ю, что какъ-никакъ, а французская работа все-таки сейчасъ видна.

   - Вицъ-мундиръ прикажете подать? - спросилъ Матвѣй.

   Но Волованову не хотѣлось разстаться съ новою парой. Онъ рѣшилъ, что можно иногда показаться въ канцеляр³и и въ партикулярномъ видѣ, тѣмъ болѣе что сегодня онъ не чувствовалъ расположен³я къ серьезнымъ занят³ямъ, и предполагалъ посидѣть больше въ курительной комнатѣ.

   По дорогѣ онъ заѣхалъ къ Доминику, выпилъ водки, закусилъ двумя парами пирожковъ и просмотрѣлъ новый номеръ "Стрекозы". Потомъ принялъ серьезный видъ и поѣхалъ въ должность.

   Столоначальникъ взглянулъ на него косо, но съ любопытствомъ, относившимся къ новой парѣ. Иванъ Александровичъ это замѣтилъ, и нарочно повертѣлся передъ нимъ.

   - Немножко опоздалъ, виноватъ; портной задержалъ, - объяснилъ онъ, хотя его объ этомъ не спрашивали. - Такой болтливый французъ попался, все твердитъ: пардонъ, пардонъ, а самъ не уходитъ.

   - Вы нынче у француза стали одеваться? - брюзгливымъ тономъ полюбопытствовалъ столоначальникъ.

   - Да, я теперь рѣшилъ все у французовъ шить; у нихъ отдѣлка лучше, - отвѣтилъ скромно Иванъ Александровичъ, и черезъ минуту проскользнулъ въ курительную комнату.

   Тамъ уже набралось человѣкъ двадцать молодежи. Одни стояли группами и разговаривали; друг³е, забравшись на громадные клеенчатые диваны, забавлялись тѣмъ, что расковыривали протертыя въ обивкѣ дырки и вытягивали оттуда конск³й волосъ и мочалу. Одинъ чиновникъ извлекалъ ногтями мелодическ³е звуки изъ пружины, и такъ ловко, что выходилъ цѣлый мотивъ.

   Волованова поздравили съ обновкой, пощупали рукава, заглянули на подкладку. Общее мнѣн³е, впрочемъ, склонялось къ тому, что платье скверно сшито.

   - Какъ вы мало, господа, понимаете толкъ въ этомъ, возразилъ Воловановъ. - Эту пару французск³й закройщикъ дѣлалъ. Плевушинъ изъ Парижа француза выписалъ.

   - А этотъ французъ тамъ, вѣроятно, въ колбасной служилъ, - предположилъ одинъ изъ молодыхъ чиновниковъ.

   - И научился гарнировать телячьи головы, - замѣтилъ другой.

   - Или въ солдатской швальнѣ шилъ капоты для piou-piou, - вставилъ трет³й.

   Иванъ Александровичъ фыркнулъ на это съ недовольнымъ видомъ, бросилъ окурокъ папироски, и ушелъ въ канцелярскую залу.

   Смѣшливая веселость молодыхъ чиновниковъ возросла съ его уходомъ.

   - Господа, давайте, вышутимъ Волованова, - предложилъ тотъ, который обладалъ искусствомъ извлекать музыкальный мотивъ изъ диванныхъ пружинъ. - Я назначу ему свидан³е отъ неизвѣстной дамы, а мы пойдемъ смотрѣть, какъ онъ будетъ ходить взадъ и впередъ по панели.

   Черезъ четверть часа сторожъ подошелъ къ Волованову и шепнулъ ему на ухо:

   - Васъ посыльный спрашиваетъ, письмо лично передать долженъ.

   Иванъ Александровичъ встрепенулся, вышелъ въ пр³емную, и черезъ минуту вернулся съ розовенькимъ пакетикомъ въ рукѣ. Держа его нарочно такъ, чтобы всѣ видѣли, онъ вскрылъ его, и прочелъ заблиставшими глазами:

   "Приходите отъ 4 до 6 часовъ въ большую Морскую, буду ждать васъ около памятника. Незнакомка".

   За полчаса до назначеннаго времени Воловановъ улизнулъ изъ канцеляр³и и скорыми шагами пошелъ въ Морскую. На улицахъ уже блистали огни. Иванъ Александровичъ прошелъ прямо къ памятнику; оглядѣлся, постоялъ, и принялся медленно шагать поперекъ площади. Всѣмъ проходившимъ дамамъ онъ до неприлич³я заглядывалъ подъ шляпки, но ни одна не обратила на него вниман³я.

   Такъ прошелъ часъ. Ноги у Волованова начинали слегка ломить, онъ весь иззябъ. Въ пять часовъ его громко окликнули:

   - Прогуливаетесь, Иванъ Александровичъ? Это былъ одинъ изъ молодыхъ чиновниковъ. Черезъ минуту прошелъ другой, и тѣми же словами окликнулъ его. Потомъ трет³й, четвертый, пятый, десятый - чуть не вся канцеляр³я прошла мимо, и каждый по очереди произнесъ: - Прогуливаетесь, Иванъ Александровичъ?

   Затѣмъ началось обратное шеств³е. Первый чиновникъ, поровнявшись съ нимъ, сказалъ: - Поджидаете, Иванъ Александровичъ? - и разсмѣялся ему прямо въ лицо. Затѣмъ второй, трет³й, десятый, всѣ до конца, и каждый произносилъ съ отвратительнымъ, дребезжащимъ смѣхомъ:

   - Поджидаете, Иванъ Александровичъ?

   Воловановъ наконецъ побагровѣлъ отъ досады, кликнулъ извозчика, и поѣхалъ въ Малоярославецъ обѣдать.

   "Удивительно, до чего бываетъ глупо наполненъ петербургск³й день", - изумлялся онъ, меланхолически разбирая карту рублеваго обѣда.

  

  

   Иванъ Александровичъ Воловановъ, обѣдая въ общей залѣ "Малоярославца", успѣлъ уже скушать и супъ бискъ съ отзывавшимися подогрѣтымъ саломъ пирожками, и судака подъ голландскимъ соусомъ, и ломтикъ телятины со шпинатомъ, когда вдругъ надъ нимъ прогремѣлъ, съ жирнымъ хрипомъ, зычный окликъ:

   - Ваня! Да ты ли это? Вотъ Богъ посылаетъ! И въ ту же минуту двѣ могуч³я длани обняли его, и онъ почувствовалъ на самыхъ губахъ тройной, присвистывающ³й, мокрый поцѣлуй.

   Предъ нимъ стоялъ, упершись въ него животомъ, его дядя, родной дядя, Яковъ Порфирьевичъ Воловановъ, мужчина лѣтъ пятидесяти, высок³й, толстый, съ смугло-сѣрымъ лицомъ, коротенькимъ носомъ, густыми усами и подстриженной до корня бородой, чуть чуть пробритой посрединѣ. Одѣтъ онъ былъ въ син³й пиджачекъ широчайшаго покроя, съ отвислыми карманами.

   - Дяденька! какими судьбами? - отозвался Иванъ Александровичъ. - Давно ли въ Петербургѣ? На долго ли?

   - Какъ Богъ дастъ, голубчикъ, какъ Богъ дастъ, - отвѣтилъ дядя, и грузно опустился на стулъ, который словно присѣлъ на своихъ буковыхъ ножкахъ подъ его тучной тушей. - А пр³ѣхалъ я только сегодня. Ты что это, дрянь какую-то обѣдаешь? Брось, сейчасъ брось. Эй, человекъ! Вотъ что, милый ты мой, - обратился онъ къ подбѣжавшему слугѣ, - покорми ты насъ, пожалуйста, хорошенько, по-русски, знаешь? Дай ты намъ что-нибудь такое... этакое. Чтобы утроба возликовала. Я, милый ты мой, человѣкъ пр³ѣзж³й, изъ медвѣжьяго угла пр³ѣхалъ, такъ хочу утробушку свою потѣшить.

   - Уху стерляжью не прикажете-ли, съ растегаемъ? - тотчасъ предложилъ слуга.

   - Во, во, во! - одобрительно прогудѣлъ Воловановъ-старш³й. - Да чтобы налимьей печенки тоже положили бы. А потомъ дай ты намъ что-нибудь такое... что-нибудь этакое...

   - Поросенка подъ хрѣномъ надо подать. Московск³е есть.

   - Во, во, во. Вижу, братецъ, что ты человѣкъ съ понят³емъ. А потомъ... потомъ... совсѣмъ что-нибудь этакое...

   - Утку можно зажарить, а не то каплунчика, - предложилъ слуга.

   - Утку, любезный, дашь намъ, уточку... да съ груздиками, да пожирнѣй. И бутылочку заморозь, знаешь какого-нибудь этакого, новѣйшей марки.

   Слуга отошелъ. Воловановъ-дядя грузно повернулся на подгибавшемся подъ нимъ стулѣ, и поставивъ локти на столъ, воззрился на племянника.

   - Ну, какъ же ты тутъ, въ Петербургѣ вашемъ? служишь? - спросилъ онъ.

   - Да, дядюшка, служу. Только, по правдѣ сказать, невыгодная у насъ совсѣмъ служба: ходу никакого нѣтъ. И товарищи пренепр³ятный народъ: насмѣшники все как³е-то.

   - А ты къ намъ въ провинц³ю просись! Въ провинц³и теперь хорошо служить, почетно. Чиновнику теперь всѣ кланяются. Обыватель смирный сталъ, уважаетъ. Форсу-то этого нѣтъ больше. Прежде, бывало, станового въ контору отошлешь, а теперь самъ на крыльцѣ встрѣчаешь: съ чѣмъ, молъ, пожаловали. Такъ-то.

   - Не хочется, дяденька, въ провинц³ю: привыкъ уже, знаете, къ развлечен³ямъ. Театры тутъ, рестораны; образованность вездѣ замѣчается. - А вы какъ же сюда, по дѣламъ?

   - По дѣламъ, голубчикъ, по дѣламъ. Перво-на-перво, въ дворянск³й банкъ.

   - Объ отсрочкѣ недоимочки?

   - Во, во. Петля на шеѣ, я тебѣ скажу.

   - Да, плох³я времена для помѣщиковъ. А впрочемъ, сколько слышно, на дворянск³й вопросъ обращено большое вниман³е. Какъ хотите, а вѣдь первое сослов³е въ импер³и.

   - Ш-ш, ш-ш, миленьк³й, брось. Политику эту брось. Мы политикой не занимаемся. Какой тамъ вопросъ? Не наше дѣло. Мы, вотъ, пр³ѣхали, прошеньице подадимъ... а можетъ быть, что-нибудь и очистится.

   - Душевно желаю вамъ успѣха.

   - Спасибо, миленьк³й. А у меня, кромѣ того, и еще есть дѣло, большое, крупное дѣло. И вышло оно, надо тебѣ сказать, совершенно случайно. Артельщикъ научилъ.

   - Какой артельщикь?

   - А у меня въ деревнѣ мужикъ живетъ, Акимъ - тотъ самый, котораго графъ Толстой въ своей пьесѣ вывелъ. Такъ вотъ, у него младш³й братъ у васъ въ Петербургѣ въ артельщикахъ состоитъ, въ банкѣ какомъ-то служитъ. Умный, шельма, мужикъ, министерская голова. Отъ него Акимъ и про банки все узналъ. Ну, пр³ѣзжалъ онъ нынѣшнимъ лѣтомъ въ деревню, въ побывку. Разговорился я съ нимъ разъ, другой - вижу, оборотливаго ума человѣкъ. Въ Ясную Поляну съ братомъ ходилъ, только не понравился графу: газетчикъ, говорить, какой-то, а не народный человѣкъ. Зашла у насъ съ нимъ рѣчь и о хозяйствѣ. У меня, Ваня, ты знаешь, не родится ничего, хоть брось. Десятый годъ неурожаи идутъ. А артельщикъ - Маремьяномъ его зовутъ - и говоритъ: вамъ другаго средства нѣтъ, кромѣ какъ искусственное удобрен³е и паровые плуги. Понимаешь, куда хватилъ! У насъ и не слыхалъ никто, как³е так³е паровые плуги. Это точно, говорю, хорошо было-бы къ искусственному удобрен³ю обратиться, да вѣдь какихъ денегъ надо для этого. У меня не клинъ какой нибудь, а безъ малаго три тысячи десятинъ. А Маремьянъ мнѣ и говорить: пустое самое дѣло деньги достать, я это могу вамъ пальцемъ оборудовать.

   - Что-жъ онъ, украсть въ банкѣ хочетъ, что-ли? - изумился Иванъ Александровичъ.

   - Нѣтъ, зачѣмъ украсть, - возразилъ дядюшка. - Онъ, я тебѣ скажу, почище штучку придумалъ. Я затѣмъ, собственно, и пр³ѣхалъ. Акц³онерное общество мы учреждаемъ. Уставъ теперь разсматривается. Такъ и называется: "первое акц³онерное общество эксплуатац³и искусственнаго удобрен³я". Какова шельма, а? словечко-то какое подпустилъ: эксплуатац³я.

   - Н-да, - задумчиво и нѣсколько завистливо протянулъ Иванъ Александровичъ. - Этакъ вы, скоро, при большихъ деньгахъ будете.

   - Никто какъ Богъ, голубчикъ Ваня; - можетъ быть, и будемъ.

   - Тогда и объ отсрочкѣ въ дворянскомъ банкѣ кланяться не станете.

   - Ну, нѣтъ, почему-же? На милость отказа нѣтъ. А кланяться мы всегда готовы. Ласковый теленокъ, Ваня, двухъ матокъ сосетъ.

   На столъ поставили посеребренную кастрюльку съ ухой. Воловановъ-старш³й принялся ѣсть съ жадностью, причмокивая и присвистывая.

   - Кушай, Ваня, кушай побольше; это вѣдь наша родная ушица, не разсупе какой-нибудь нѣмецк³й. - А что, кстати - вдругъ неожиданно спросилъ онъ - нѣмочекъ этихъ разныхъ гдѣ-бы У васъ посмотрѣть? Пѣвичекъ, или плясун³й какихъ-нибудь? Вѣдь я, милочка моя, изъ медвѣжьяго угла пр³ѣхалъ, мнѣ встряхнуться надо. Я, какъ ѣхалъ, именно даже на тебя и расчитывалъ. Ты вѣдь всѣхъ тутъ, поди, знаешь? Э? Шельмецъ ты этак³й петербургск³й, сусликъ столичный!

   Лакей хлопнулъ пробкой и разлилъ въ стаканы. Воловановъ-дядя чокнулся съ племянникомъ и хлебнулъ одинъ разъ, но такъ, что на днѣ стакана только брызги отъ пѣны остались.

   - У насъ, душа моя, въ медвѣжьемъ углу-то нашемъ, женщины въ мужскихъ сапогахъ ходятъ, вотъ что я тебѣ скажу, - продолжалъ Яковъ Порфирьевичъ, подставляя свой опорожненный стаканъ. - Развлечен³й никакихъ. Въ уѣздномъ городѣ ярмарка бываетъ по осени, такъ прежде помѣщики съѣзжались, циркъ пр³ѣзжалъ, купцы изъ Москвы разный дворянск³й товаръ привозили; можешь себѣ представить, я тамъ разъ даже подзорную трубу себѣ купилъ, чтобъ съ бельведера, въ усадьбѣ, виды обозрѣвать. А теперь, кромѣ жестянокъ съ сардинками, да бормановскаго шоколаду, ничего нѣтъ для нашего брата дворянина. Носовыхъ платковъ бѣлыхъ искалъ, такъ и тѣхъ нѣтъ, а все син³е, съ видомъ французской эскадры подъ Кронштадтомъ; хоть не сморкайся, право. Ну, и одичаешь. Вотъ, черезъ нашъ губернск³й городъ проѣзжалъ лѣтомъ, тамъ въ саду Шато-де-Флеръ устроили, нѣмецъ силу показываетъ, вызываетъ на борьбу, и женск³й хоръ поетъ. Только рожи всѣ на подборъ, и хозяйка имъ вмѣсто фартучковъ вышитыя полотенца повѣсила. Онѣ потомъ у нея за буфетомъ прислуживаютъ, и этими самыми полотенцами посуду перетираютъ.

   - И въ сапогахъ? - усмѣхнулся Иванъ Александровичъ.

   - Само-собою: хоръ-то венгерскимъ называется, а венгеркамъ непремѣнно полагаются сапоги. Такъ понимаешь, душа моя, какое я послѣ всего этого стремлен³е чувствую... Эхъ, и завидовалъ-же я тебѣ, Ваня, каналья этакая! Вотъ, думаю себѣ тухнешь тутъ среди мужичья, дворянскаго обличья своего лишаешься, а онъ, подлецъ этак³й, по театрамъ да по ресторанамъ шляется, за актрисами да за пѣвичками волочится, разсупе всяк³я жретъ, которыя поваръ-французъ, каналья этакая, душистымъ перцемъ приправляетъ... Ну, Ваня, твое здоровье! Ужъ хочешь, не хочешь, а ты теперь мой чичероне: всѣ злачныя мѣста долженъ мнѣ показать. Я тебя сегодня - ни-ни! Куда ты, туда и я. Пей, дрянь ты этакая!

   И Воловановъ-старш³й налилъ себѣ стаканъ, выхлебнулъ однимъ глоткомъ, налилъ еще, тоже выхлебнулъ, и потребовалъ новую бутылку.

   - Я, дяденька, никогда столько не пью, - протестовалъ Иванъ Александровичъ. - Да и вамъ не хорошо: ни въ какой театръ нельзя будетъ поѣхать.

   - Врешь, врешь, я свою мѣру знаю. Пей, когда налито, сусликъ ты петербургск³й! - настаивалъ Воловановъ-старш³й. - Какъ это такъ нельзя въ театры? развѣ пить воспрещается? Пить во всякомъ состоян³и дозволено. Развѣ я не такъ говорю? Вѣдь мужикъ пьетъ? Ты мнѣ скажи: пьетъ мужикъ, или нѣтъ?

   - Бываетъ, что пьетъ, дяденька.

   - А если мужикъ пьетъ, то какъ же это можно, чтобъ нашъ братъ, дворянинъ, не могъ пить?

   И въ доказательство твердаго сознан³я своихъ гражданскихъ правъ, Яковъ Порфирьевичъ опять налилъ стаканъ и выхлебнулъ.

   - Готовь еще; морозь, тверская морда! крикнулъ онъ слугѣ.

   Иванъ Александровичъ начиналъ смущаться. Дяденька, очевидно, легко пьянѣлъ. Возиться съ нимъ было непр³ятно. Но и уклониться невозможно: вѣдь пожалуй, въ самомъ дѣлѣ у человѣка больш³я деньги будутъ.

   - Если въ театръ хотите, такъ и пора уже, - сказалъ онъ.

   - Погоди, я время знаю. Вѣдь я, пойми ты, изъ медвѣжьяго угла пр³ѣхалъ, мнѣ встряхнуться надо, - возразилъ дядя. - У насъ наливка, ты почувствуй это; отъ наливки слеза прошибаетъ, грусть-тоска беретъ, а вотъ эта штучка веселитъ. Пузыришки-то эти видишь въ стаканѣ? Ты хлебнешь, а они все кверху, да кверху, да въ мозгу и играютъ. Эй, вы, холуи! - крикнулъ онъ во все горло, вращая головой.

   - Полноте, дяденька, здѣсь никогда такъ къ прислугѣ не обращаются, - замѣтилъ Иванъ Александровичъ.

   - Что? прислуга? А на какого чорта я буду съ ней стѣсняться? Что она - казенная, что ли? отъ начальства здѣсь поставлена? - Тащи еще двѣ бутылки, пока живъ!

   Съ сосѣднихъ столиковъ стали обращать на нихъ вниман³е. Старш³й буфетчикъ вышелъ изъ за стойки и медленно прошелъ мимо нихъ, оглядывая обоихъ подозрительно и недоброжелательно. Иванъ Александровичъ сидѣлъ какъ на иголкахъ.

   - Право, дяденька, намъ пора въ театръ, - проговорилъ онъ. - Я васъ съ пѣвичками познакомлю; прехорошеньк³е есть, честное слово.

   - Ладно, не уйдутъ твои пѣвички. Мнѣ Маремьянъ обѣщалъ всѣхъ ихъ какъ на ладони подать. Маремьянъ... ты знаешь, что такое Маремьянъ? Это во-какая силища. Онъ со мной въ долю вошелъ. "Первое общество эксплуатац³и искусственнаго удобрен³я"... слово-то какое ввернулъ! Артельщикъ, сѣрый человѣкъ, а вотъ дворянина на ноги поставитъ. А Акимъ, хоть и родной братъ, единоутробный, а дуракъ. Чортъ знаетъ чѣмъ, съ позволен³я сказать, занимается. Эхъ, Ваня, несправедливо судьба распоряжается. Вотъ и мы съ тобой, хоть и родня, кровная родня, а что у насъ общаго? Я большой человѣкъ, душа у меня безпредѣльная, а ты что такое? Сусликъ, куликъ болотный, дрянь самая послѣдняя. Ты не обижайся, Ваня, я не въ укоръ тебѣ говорю. Въ тебѣ, Ваня, кровь есть, воловановская кровь. Воловановы еще гремѣть будутъ... погоди, дай срокъ!

   Иванъ Александровичъ шепнулъ лакею, чтобы поскорѣе подалъ счетъ. Яковъ Порфирьевичъ положилъ обѣ руки на столъ и опустилъ на нихъ голову.

   - Пойдемте, дяденька, я васъ домой отвезу, - сказалъ онъ. - Вы отдохнете, а завтра мы разомъ по всѣмъ театрамъ... Вы гдѣ остановились?

   - Въ гостинницѣ...

   - Въ какой?

   - А чортъ ее знаетъ. Не помню.

   - Куда же я васъ отвезу?

   - А куда хочешь. Чего присталъ? Гусь ты, я вижу.

   Лакей подалъ счетъ. Воловановъ-старш³й взялъ его обѣими руками, и читая, разсмѣялся какимъ-то безсмысленнымъ смѣхомъ.

   - Вотъ оно, Ваня, вотъ... счетъ-то... кхи-кхи...

   - Дяденька, платить надо, - сказалъ Иванъ Александровичъ почти строго.

   Но Яковъ Порфирьевичъ продолжалъ вертѣть счетъ трясущимися руками и вполголоса хихикать.

   - Счетъ-то, Ваня, а? Вона какъ росписали... Уточку, уточку-то малую, и ту припомнили. Кхи-кхи... Шуты они, Ваня. А у меня и денегъ никакихъ нѣтъ. Вонъ оно штука-то какая... Кха!

   Иванъ Александровичъ побледнѣлъ; у него было съ собой рублей двадцать, и дома ничего. Буфетчикъ стоялъ подлѣ и пронизывалъ ихъ обоихъ взглядомъ скорп³она. Совѣршенно неизвѣстно, чѣмъ все это окончилось.

  

  

  

   Тайный совѣтникъ Мошковъ сидѣлъ въ своемъ великолѣпномъ кабинетѣ, въ самомъ радостномъ расположен³и духа. Онъ только что вернулся изъ канцеляр³и, гдѣ ему подъ величайшимъ секретомъ шепнули, или скорѣе, мимически намекнули, что новогодн³я ожидан³я его не будутъ обмануты. Поэтому, смѣнивъ вицмундиръ на тужурку, онъ даже закурилъ сигару изъ такого ящика, въ который позволялъ себѣ запускать руку только въ самыя торжественныя минуты своей жизни.

   Въ передней раздался звонокъ, и затѣмъ слуга, войдя въ кабинетъ, доложилъ, что какая-то барышня желаетъ его видѣть.

   - Барышня? - удивленно протянулъ Мошковъ.

   - Точно такъ-съ, изъ себя будетъ барышня.

   - Проси, - приказалъ, пожимая плечами, хозяинъ.

   Въ кабинетъ вошла дѣвушка лѣтъ двадцати, средняго роста, стройная, одѣтая въ очень приличный драповый жакетъ и черную шляпу съ маленькимъ крыломъ, отливавшимъ зеленоватымъ блескомъ. Она вошла тою походкой, какую пр³обрѣтаютъ болѣе или менѣе воспитанныя барышни, и на ходу приподняла вуалетку, при чемъ руки ея оказались въ перчаткахъ.

   - Извините, пожалуйста, что я рѣшилась васъ безпокоить; у меня есть большая, очень большая просьба къ вамъ... - проговорила она довольно пр³ятнымъ голосомъ, наклонивъ и быстро поднявъ голову.

   - Прошу садиться. Съ кѣмъ имѣю честь говорить?

   Посѣтительница оглянулась и сѣла недалеко отъ окна. Уже приближались ранн³я декабрьск³я сумерки, и въ комнатѣ было не очень свѣтло. Но у Мошкова было отличное зрѣн³е, и онъ, прищурившись, внимательно разглядывалъ гостью. Разглядывалъ - и въ то же время любовался. Потому что это была очень недурненькая дѣвушка, съ худощавымъ оваломъ лица, интересными сѣрыми глазами и маленькимъ, тонко очерченнымъ ртомъ. Она была очень блѣдна, почти до прозрачности, но эта блѣдность шла къ ней, отвѣчала общему впечатлѣн³ю ея наружности.

   - Я вамъ назову себя, если вы будете имѣть снисхожден³е выслушать меня, - заговорила она, осторожно прислоняясь къ спинкѣ стула. - Если-же вы отнесетесь равнодушно къ тому, въ чемъ заключается мое... дѣло, тогда зачѣмъ вамъ моя фамил³я? Поэтому, позвольте мнѣ быть пока только - Полиной Дмитревной. Хорошо?

   Тонк³я губы ея чуть-чуть улыбнулись, тогда какъ все лицо сохранило серьезное, даже печальное выражен³е.

   - Очень хорошо, Полина Дмитревна... - отозвался хозяинъ, и тоже улыбнулся. - Объясните-же, чѣмъ я могу служить вамъ?

   - Ахъ, это не легко. Знаете, я можетъ быть съ четверть часа стояла подъ вашею дверью, прежде чѣмъ позвонить. Но то, что я уже слышала о васъ, и какой-то инстинктъ... все подсказывало, что я должна сдѣлать эту попытку. И я рѣшилась: будь что будетъ, а другаго ничего нѣтъ...

   - Вы обо мнѣ слышали? отъ кого? - спросилъ Мошковъ.

   - Я объясню потомъ, вы все узнаете. Но сначала... Да, сначала... Но это такъ тяжело, такъ непривычно... Когда я подумаю, что вы можете не повѣрить хотя одному моему слову, я заранѣе вся сгораю отъ стыда.

   Она прижала обѣ ладони къ лицу, узк³я плечи ея чуть замѣтно вздрогнули. Ея манеры, ея голосъ, вся внѣшность ея до такой степени говорили за нее, что Мошковъ почувствовалъ внезапное участ³е къ ней. "Ясно, она будетъ просить денегъ; это глупо, но... иногда дѣйствительно ничего больше не остается", мелькнуло у него въ головѣ.

   Ему захотѣлось облегчить ей объяснен³е.

   - Я, кажется, догадываюсь... обстоятельства заставили васъ встрѣтиться съ нуждой? сказалъ онъ какъ можно ласковѣе.

   Она отняла, руки отъ лица и посмотрѣла на него какъ-бы ободреннымъ взглядомъ.

   - Я васъ удивлю, но я скажу правду. Я не испытываю матер³яльной нужды въ томъ смыслѣ, какъ это обыкновенно понимаютъ, когда кто-нибудь является просить на бѣдность. Я сыта и... одѣта, какъ вы видите, - произнесла она, и опять чуть улыбнулась, но на этотъ разъ въ улыбкѣ ея выразилось еще болѣе страдан³я. - Вотъ это всего ужаснѣе! Люди охотно даютъ гроши на бѣдность, но какъ имъ объяснить, что можно имѣть приличный туалетъ - хотя единственный! - перчатки на рукахъ, неистрепанную шляпу, и въ то-же время стоять на краю гибели... стоять въ такихъ услов³яхъ, при которыхъ кидаются съ моста въ воду!..

   Голосъ ея все слабѣлъ - затрудненное дыхан³е мѣшало ей говорить. Мошковъ нѣсколько даже растерялся, опасаясь, чтобъ она не разрыдалась, не впала-бы въ истерику.

   - Имѣйте ко мнѣ довѣр³е, я заранѣе обѣщаю вамъ помощь, какую могу оказать, - сказалъ онъ. - Можетъ быть, ваши обстоятельства такого рода, что я въ состоян³и помочь вамъ своимъ служебнымъ положен³емъ? У меня связи, вл³ян³е... Посѣтительница печально покачала головой. - Нѣтъ, нѣтъ. Я разскажу вамъ свою истор³ю. Слушайте...

   И какъ-бы овладѣвъ собой, она начала разсказывать. Но затѣмъ волнен³е опять осилило ее, голосъ сталъ прерываться, она нѣсколько разъ пр³останавливалась, принималась плакать. Мошковъ, слушая ее, все болѣе находился во власти чувства жалости, вторгавшагося ему въ душу.

   Истор³я, которую она разсказала, была самая обыкновенная. Отецъ ея умеръ, когда она была еще ребенкомъ. Мать, оставшаяся съ небольшими средствами, сумѣла дать ей приличное воспитан³е, но года три назадъ умерла, и она перешла жить къ теткѣ, женщинѣ очень небогатой, эгоистичной и взбалмошной. Эта тетка съ самаго начала тяготилась ею, попрекала каждымъ кускомъ, такъ что жизнь ея обратилась въ настоящую каторгу. Она все это терпѣла, покорялась, но въ послѣднее время тетка стала принуждать ее выйти замужъ за ея бывшаго любовника, который ей противенъ до отвращен³я. На эту жертву она никогда не согласится. Она бросилась искать себѣ мѣста, занят³й; послѣ долгихъ поисковъ ей почти удалось наконецъ - въ правлен³и одной желѣзной дороги ей обѣщали послѣ новаго года ваканс³ю. Мѣсто хорошее, 50 рублей жалованья. Но тетка, узнавъ объ этомъ, пристала къ ней пуще прежняго, и грозитъ вышвырнуть ее на улицу, если она сейчасъ-же не дастъ своего соглас³я на бракъ. Завтра послѣдн³й срокъ, завтра ее вытолкаютъ за дверь. И вотъ, она должна рѣшиться. Чтобы спасти себя, ей нужны деньги. Не очень много, но грошевыя подачки ей не помогутъ. Надо обезпечить себя на мѣсяцъ, на полтора, до перваго получен³я жалованья. Рублей пятьдесятъ, или семьдесятъ пять - меньшей суммой перебиться невозможно.

   - Теперь вы знаете мое положен³е, - продолжала Полина Дмитревна, слегка краснѣя отъ волнен³я; - скажите, что мнѣ оставалось дѣлать? Я понимаю, что придти къ чужому человѣку и расчитывать на подобную помощь - нелѣпо, глупо. Мнѣ не обязаны вѣрить, меня скорѣе всего могутъ принять за авантюристку, за одну изъ тѣхъ просительницъ, которыя передъ праздниками шляются по квартирамъ богатыхъ людей, разсказывая всѣмъ одну и ту-же плохо придуманную сказку. Я даже скорѣе всего именно этого и ожидаю. Но по квартирамъ я ходить не буду. Я пришла къ вамъ, потому что знаю васъ по слухамъ, и потому что больше никого не знаю. Если вы меня прогоните, я не удивлюсь. Я буду знать, что мнѣ больше ничего не остается. Я выйду замужъ, а тамъ... будь что будетъ.

   Голосъ ея оборвался, красивые сѣрые глаза застыли, точно въ ней внезапно остановилась жизнь.

   Мошкову даже жутко стало.

   - Ради Бога успокойтесь, дѣло идетъ вовсе не о такой значительной суммѣ, чтобы нельзя было найти ея - проговорилъ онъ, поспѣшно подходя къ письменному столу и выдвигая ящикъ. - Пятьдесятъ, вы говорите? Вотъ, пожалуйста возьмите, это васъ устроитъ на первое время.

   Полина Дмитревна встала и подошла, почти шатаясь.

   - О, какое счастье! Я спасена! Я безконечно, безконечно благодарна вамъ... Скажу вамъ правду, у меня было предчувств³е, что вы спасете меня.

   Ея голосъ звенѣлъ теперь, на лицѣ играли краски. Она даже похорошѣла въ одну минуту. Мошковъ испытывалъ чувство радостнаго нравственнаго удовлетворен³я, и ему совсѣмъ не жаль было своихъ пятидесяти рублей, такъ неожиданно истраченныхъ.

   - Но теперь вы разрѣшите мнѣ узнать, съ кѣмъ я имѣлъ удовольств³е познакомиться? - спросилъ онъ.

   - Если вы желаете, я вамъ скажу. Моя фамил³я - Михайлова, отвѣтила посѣтительница. - Когда я переѣду отъ тетки, я сообщу вамъ свой адресъ, чтобъ вы могли убѣдиться, что я - не обманщица.

   Тайный совѣтникъ поблагодарилъ, и проводилъ гостью до передней.

  

  

   Передъ вечеромъ того-же дня, Полина Дмитревна подъѣхала на извощикѣ къ воротамъ большаго дома, прошла черезъ асфальтовый дворъ, поднялась по весьма опрятной лѣстницѣ въ трет³й этажъ, и позвонила. Въ прилично убранной гостиной, куда она вошла, пожилая дама раскладывала за круглымъ столомъ пасьянсъ, а пожилой мужчина прохаживался изъ угла въ уголъ, съ папироской въ зубахъ.

   - Наконецъ-то! Ну, какъ? - оба въ одинъ голосъ спросили вошедшую.

   Дѣвушка молча вытащила изъ кармана жакетки нѣсколько мелко сложенныхъ бумажекъ. Дама, старательно расправляя складки, сложила ихъ одну на другую.

   - Сто двадцать! - сказала она, и поглядѣла на мужа. Тотъ выразилъ на лицѣ что-то одобрительное, и нѣжно посмотрѣлъ на дѣвушку.

   - Уфъ, но до чего-же я измучилась! - произнесла та, опускаясь въ кресло. - Ты, мама, представить себѣ, не можешь, какъ это измучиваетъ. Вѣдь ни одна актриса такъ не разстраиваетъ себѣ нервы, какъ я!

   - За то ты у насъ сокровище, Шура! Ты кладъ нашъ! - произнесла мамаша, и потянувшись, поцѣловала ее въ голову.

   - Маскотта! хи! - усмѣхнулся отецъ.

   - Но вѣдь ужъ вечеръ на дворѣ; я думаю, ты проголодалась страшно? - вспомнила хозяйка. - Я велѣла весь обѣдъ для тебя на плитѣ держать.

   - Нѣтъ, мама, ѣсть я совсѣмъ не хочу. Представьте себѣ, что въ одномъ домѣ меня даже обѣдать заставили. Познакомили со всѣмъ семействомъ, съ дѣтьми... вотъ забавно было! Ѣмъ, а сама все платокъ къ глазамъ подношу. Шоколадный кремъ подали, а я въ слезы... А дали всего только десять рублей.

   - Все-таки, сто двадцать рублей въ одинъ день - пусть-ка другой кто-нибудь соберетъ такъ! - замѣтила мать.

   - То-то, вотъ у васъ какая дочка, - произнесла весело дѣвушка; - но только вотъ что, мама: сто рублей вамъ, а двадцать мнѣ самой нужно. Двадцать вы мнѣ отдайте.

   - Зачѣмъ тебѣ? - недовольнымъ тономъ спросила мать.

   - За домино заплатить надо. Я теперь лягу спать, а потомъ уѣду. Сегодня маскарадъ.

   - Глупости, будетъ тебѣ по маскарадамъ шляться. Ничего изъ этого хорошаго не выйдетъ.

   - Ладно, буду я васъ слушаться.

   - Не позволю, не пущу.

   - Какъ? - протянула дѣвушка, прищуриваясь и чуть усмѣхаясь своими тонкими губами.

   И даже не считая нужнымъ настаивать, она лѣниво поднялась съ кресла и пошла усталой походкой къ дверямъ.

   - Если просплю, въ одиннадцать часовъ разбудите меня, - спокойно и властно распорядилась она, обернувшись на порогѣ.

   - Вотъ, вѣдь, что съ ней подѣлаешь? - отнеслась пожилая дама къ мужу. Тотъ только махнулъ рукой.

  

  

   Большая гостиная освѣщена такъ ярко, что даже попахиваетъ керосиномъ. Розовыя, голубыя и зеленыя восковыя свѣчи, догорая на елкѣ, отдаютъ легкимъ чадомъ. Все, что висѣло на пушистыхъ нижнихъ вѣтвяхъ, уже оборвано. На верхушкѣ качаются, между крымскими яблоками и мандаринами, два барабанщика и копилка въ видѣ головы веселаго нѣмца.

   - Роза Ѳедоровна, достаньте копилку, это для меня! - возбужденно проситъ раскраснѣвшаяся дѣвочка.

   - А мнѣ достаньте барабанщиковъ, я заставлю ихъ сейчасъ барабанить, - пристаетъ мальчикъ, въ нетерпѣн³и топая ножками.

   Роза Ѳедоровна, бонна нѣмецкаго происхожден³я, но уже отлично выучившаяся по-русски, тянется за подарками, но никакъ не можетъ достать. Она боится слишкомъ вытянуть руки, потому что лифъ ея новенькаго платья сдѣланъ совсѣмъ въ обтяжку, и того и гляди - гдѣ-нибудь лопнетъ. Упругая грудь ея усиленно дышетъ, на глуповато-хорошенькомъ лицѣ выражаются досада и смѣхъ.

   - И зачѣмъ такъ высоко, фуй! - протестуетъ она.

   Въ эту минуту къ ней подскакиваетъ высок³й молодой человѣкъ въ юнкерской формѣ, съ темно-сѣрымъ лицомъ, свѣтлыми усиками и совершенно бѣлымъ лбомъ, на которомъ предательски сѣлъ крупный прыщикъ.

   - Позвольте, мамзель Роза, я сейчасъ достану... - предлагаетъ онъ, и мигомъ снимаетъ съ елки барабанщиковъ и голову нѣмца. При этомъ рука его какъ-то ловко скользитъ по обнаженной до локтя рукѣ Розы, а кар³е глаза что-то говорятъ, впиваясь въ голубые глазки нѣмки.

   Мальчуганъ уже вертитъ проволочной ручкой, заставляя деревянныхъ барабанщиковъ выбивать какой-то несуществующ³й маршъ. Дѣвочка съ изумлен³емъ разсматриваетъ нѣмецкую голову съ прорезаннымъ на самой плѣши отверст³емъ для опускан³я монетъ. Юнкеръ, между тѣмъ, сорвалъ съ елки самое большое красное яблоко, и держитъ его, немножко приподнявъ, передъ Розой.

   - Какъ я хотѣлъ бы быть Парисомъ! - говоритъ онъ, продолжая играть глазами.

   - Какимъ Парисомъ? - спрашиваетъ та.

   - Миѳологическимъ Парисомъ, изъ "Прекрасной Елены".

   - Ахъ, что вы говорите, я этого ничего не знаю; фуй, какъ это можно!

   - Но вы должны знать миѳолог³ю, ее преподаютъ въ школахъ. Споръ трехъ богинь, рѣшенный Парисомъ; развѣ вы этого не знаете?

   - Фуй, какъ это можно! И что же вы сдѣлали-бы, если-бъ были Парисомъ?

   - Я поднесъ-бы вамъ это яблоко... Вотъ-съ, извольте.

   Нѣмка, краснѣя, протянула пухлую бѣлую ручку.

   - Развѣ я похожа на Венеру? - отозвалась она, улыбаясь не только губами, но и ямочками по угламъ рта.

   - А-га, значитъ миѳолог³ю-то вы знаете! - поймалъ ее юнкеръ. - Но теперь берегитесь, вы взяли яблоко...

   - А что-же это значитъ?

   - Это значитъ, что вы должны завтра взять отпускъ, и мы съ вами встрѣтимся въ Гостиномъ дворѣ.