Авсеенко Василий Григорьевич - Петербургские очерки

="justify">   - Фуй, какъ это можно!

   - Почему-же нельзя? Мы погуляемъ, проведемъ время...

   - Дѣти, дѣти, гдѣ-же вы всѣ? отчего вы не возитесь? - вдругъ закричалъ, выходя изъ кабинета, хозяинъ дома, господинъ лѣтъ сорока пяти, благообразно-скучной наружности, которой онъ тщетно старался придать для настоящаго случая веселый видъ. - Что вы тамъ дѣлаете? Игрушки разсматриваете? Успѣете потомъ, послѣ; а теперь извольте рѣзвиться, бѣсноваться - это вашъ праздникъ, вашъ, понимаете! Роза Ѳедоровна, заставьте ихъ танцовать. Мамаша сыграетъ вамъ кадриль. Гдѣ мамаша? Nadine, гдѣ ты?

   Портьера, отдѣлявшая гостиную отъ будуара, раздвинулась, и изъ-за нея появилась дама интересной наружности, лѣтъ тридцати, брюнетка, не очень полная, но и не худощавая, съ красивымъ разрѣзомъ глазъ, прямымъ короткимъ носикомъ и густымъ пушкомъ надъ верхней губой. Она улыбнулась мужу очевидно дѣланной улыбкой, отстранила снисходительнымъ движен³емъ руки бросившуюся къ ней дѣвочку, провела пальцами по локончикамъ другой дѣвочки, обняла за шею мальчика въ матросской курткѣ, и неспѣшною, лѣнивою походкой подошла къ роялю.

   - Ну, дѣти, будете кадриль танцовать? - обратилась она ко всей маленькой публикѣ. - Я начинаю.

   Благообразно-скучный господинъ все больше напускалъ на себя, между тѣмъ, самой необычайной веселости. Онъ притопывалъ ногами, накланялся къ каждому изъ дѣтей, при чемъ фалды его длиннаго сюртука какъ-то странно обвисали, напоминая намокш³е паруса, подставлялъ стулья, и замѣтивъ, что его партнеры тоже выползли изъ кабинета, съ преувеличенною настойчивостью убѣждалъ ихъ танцовать.

   - Дѣти, семья - это моя жизнь! - повторялъ онъ поминутно. - Сегодня ихъ праздникъ. Ну, дѣтки, бѣснуйтесь, рѣзвитесь! Шурка, хочешь быть моей дамой?

   - Хочу, папа... - отвѣтила дѣвочка, но такимъ тономъ, который явно противоречилъ ея словамъ.

   - Ну, что-же? Когда вы начнете? - нетерпѣливо отозвалась изъ-за рояля хозяйка дома.

   Она повернулась на табуретѣ, и глаза ея направились къ той самой портьерѣ, изъ-за которой она появилась. Тамъ теперь, касаясь головой бахромы драпировки, рисовалась стройная фигура молодого человѣка въ кавалер³йской формѣ. Словно повинуясь ея взгляду, онъ, медленно пробираясь позади устанавливавшихся паръ, перешелъ черезъ всю гостиную и сталъ подлѣ рояля.

   "Какая скука!" выразилось на лицѣ Надежды Павловы, тогда какъ пальцы ея бойко ударили по клавишамъ.

   Кадриль началась - та спец³альная, "елочная" кадриль, которую дѣти танцуютъ со взрослыми, и когда всѣ дѣлаютъ видъ, что имъ до необычайности весело, и что зрѣлище пузатаго, стараго Ивана Антоновича, балансирующаго десятилѣтнюю Манечку, въ изумительной степени оживляетъ общество и возвышаетъ семейныя начала.

   Роза танцовала визави съ юнкеромъ, и когда руки ихъ сходились, она не только крѣпко отвѣчала на его пожат³е, но даже шаловливо тянула его къ себѣ и заливалась тихимъ, немножко замысловатымъ смѣхомъ. А юнкеръ отвѣчалъ ей еще болѣе замысловатою игрою глазъ, поправлялъ свои слишкомъ коротк³я перчатки, и въ антрактахъ между фигурами задумчиво проводилъ пальцемъ по лбу, ощупывая сидѣвш³й тамъ прыщикъ.

   - Уфъ! - произнесла наконецъ хозяйка дома, и съ силою захлопнувъ рояль, встала. - Весело вамъ, дѣти? улыбнулась она, пробираясь назадъ черезъ всю гостиную. - Теперь устройте какую-нибудь игру, только не возитесь слишкомъ, а то разгорячитесь и простудитесь: вѣдь вамъ скоро и по домамъ...

   Она прошла въ кабинетъ, гдѣ на двухъ ломберныхъ столикахъ возобновился винтъ, оттуда заглянула въ столовую, распорядилась, чтобъ ужинъ подали черезъ два часа, и возвратилась въ будуаръ. За нею, нагибаясь подъ портьерой, вошелъ молодой человѣкъ въ кавалер³йскомъ мундирѣ. Онъ осторожно пробрался между тѣсно разставленными пуфами и пате, и опустился на табуретъ подлѣ кушетки.

   - Какъ пр³ятно доставить удовольств³е дѣтямъ, не правда-ли? Дѣти - это моя жизнь! - сказала Надежда Павловна, забираясь на кушетку вмѣстѣ съ ногами. - Для меня елка - самый пр³ятный праздникъ въ году: я веселюсь ихъ счастьемъ...

   - О, да, это такъ естественно... - подхватилъ молодой человѣкъ, припоминая выражен³е смертной скуки, лежавшее на лицѣ хозяйки дома, когда она играла кадриль, веселясь дѣтскимъ счастьемъ.

   - Вы этого не понимаете, мужчины всѣ эгоисты, - продолжала молодая женщина, - Я досадую, что позвала васъ сегодня.

   - Право? Какъ это любезно!

   - Я сдѣлала еще хуже, я приготовила вамъ подарокъ съ елки...

   - Вотъ, это другое дѣло. Надѣюсь, вы не раздумали отдать его мнѣ?

   - Вы не стоите. Такой подарокъ можно дать только человѣку, котораго... къ которому имѣешь безусловное довѣр³е.

   - Я не заслужилъ довѣр³я?

   - Любопытно, чѣмъ?

   - Но, Боже мой... вы сами знаете, что нѣтъ человѣка болѣе преданнаго вамъ... Я только вами и живу, вамъ однимъ поклоняюсь...

   Надежда Павловна молча смотрѣла на него своими бархатными, задумчивыми и ласкающими глазами. Кончикъ ея туфли упирался въ его колѣно, и оба дѣлали видъ, что не замѣчаютъ этого.

   - Когда вы были у Покутиныхъ? - вдругъ спросила она.

   - У Покутиныхъ? Но вѣдь это мой товарищъ, мнѣ даже неудобно было-бы не бывать тамъ, когда зовутъ, - объяснилъ молодой человѣкъ.

   - И тѣмъ болѣе, что m-me Покутину всѣ считаютъ хорошенькой... Кромѣ меня, впрочемъ: я ее терпѣть не могу. Худа, черна, подкрашенныя рѣсницы, кокетничаетъ до неприлич³я, манерна до тошноты. Хочетъ разыгрывать какую-то петербургскую gamine, и сбивается на горничную. Я ее терпѣть не могу, слышите!

   - Вы несправедливы, но я не буду спорить. Для меня всѣ женщины безразличны, потому что... Онъ наклонился, опершись локтемъ на кушетку, подлѣ самыхъ ея ногъ, и проговорилъ почти шопотомъ:

   - Потому что я люблю васъ...

   Она не отвѣчала, только длинныя рѣсницы ея чуть дрогнули и опустились, и она лѣниво потянулась плечами.

   - Я люблю васъ... - повторилъ онъ еще тише, и еще ниже наклонился къ ней.

   - Мама! мама! - послышалось за портьерой: - Варя и Павликъ уѣзжаютъ!

   И четверо дѣтей, раскраснѣвш³яся, потныя, съ прилипшими встрепанными волосами, вбѣжали въ будуаръ. Надежда Павловна поднялась съ кушетки и провела рукой по мокрымъ личикамъ своихъ маленькихъ гостей.

   - Какъ вы разгорячились! Я боюсь, чтобъ вы не простудились. Роза, присмотрите, чтобъ ихъ хорошенько укутали.

   Она нѣжно перецѣловала ихъ и проводила до гостиной.

   - Ахъ, дѣти! Право, безъ нихъ наша жизнь не представляла-бы никакого интереса, - сказала она съ большимъ чувствомъ, возвращаясь въ будуаръ.

   Затѣмъ она подошла къ бюро, отперла ящичекъ, вынула оттуда маленьк³й портфельчикъ съ золотыми уголками, и издали, пластическимъ движен³емъ руки, протянула его молодому человѣку.

   Тотъ быстро раскрылъ его, повертѣлъ, и нашелъ подъ верхнимъ клапаномъ другой, изъ подъ котораго вытащилъ фотограф³ю, обтянутую тонкой атласистой кожей.

   - Вотъ это подарокъ! - произнесъ онъ восхищеннымъ голосомъ, и оглянувшись, схватилъ обѣ ея руки и покрылъ ихъ поцѣлуями. Потомъ рука его осторожно обвилась вокругъ ея тал³и, и она, отвернувшись, почувствовала на шеѣ щекотанье его усовъ и жаркое прикосновен³е губъ. Она не сопротивлялась, только вся насторожилась и поблѣднѣла...

   - Довольно... - сказала она наконецъ, опускаясь на низенькое кресло.

   Онъ стоялъ передъ нею, тяжело дыша, и запрятывалъ портфельчикъ подъ пуговицы мундира.

   - Когда я васъ теперь увижу? - спросилъ онъ.

   Она не тотчасъ отвѣтила, какъ будто соображая.

   - Завтра я ѣду въ Царское, буду обѣдать у тетки... - сказала она наконецъ, глядя мимо него слабо блиставшими глазами.

   - Но послѣ обѣда... вы не останетесь тамъ?

   - Я выйду отъ тетки въ половинѣ десятаго, чтобъ поспѣть на поѣздъ.

   Онъ подвинулся къ ней ближе.

   - Съ девяти часовъ я буду на улицѣ, - проговорилъ онъ тихо.

   Она не взглянула на него, только усмѣхнулась однимъ уголкомъ губъ, и маленькими шагами вышла въ гостиную. Тамъ уже никого не было. Обобранная елка возвышалась темною массой въ углу.

   - Роза, фрейленъ Роза! - позвала Надежда Павловна.

   На этотъ зовъ сначала выскочилъ откуда-то юнкеръ, потомъ появилась нѣмочка. Оба имѣли какой-то растерянный видъ.

   - Уложите дѣтей спать. Пора! - распорядилась молодая женщина. Затѣмъ она прошла въ кабинетъ и сѣла подлѣ мужа.

   - Ты какъ будто очень устала? - спросилъ тотъ.

   - Да, я утомлена. Эта возня съ дѣтьми, это чистое дѣтское счастье... на меня все это слишкомъ сильно дѣйствуетъ, я живу вмѣстѣ с ними...

   - Вы, Надежда Павловна, вы - святая женщина! - произнесъ одинъ изъ партнеровъ, собирая взятки.

  

   У Ильи Ильича, человѣка не только съ вѣсомъ, но и съ большими заслугами на томъ поприщѣ, которое онъ избралъ, сошелся подъ новый годъ маленьк³й кружокъ пр³ятелей. Все это были очень извѣстные, очень почтенные и очень пр³ятные люди, давно уже составивш³е себѣ положен³е въ петербургскомъ обществѣ. По возрасту они принадлежали приблизительно одному поколѣн³ю, въ одно и то же время вступили въ жизнь, и вся ихъ дѣятельность протекла на глазахъ другъ у друга.

   Сошлись они въ этотъ вечеръ у Ильи Ильича потому, что онъ считался какъ бы центральнымъ лицомъ въ ихъ кружкѣ. Отъ мѣстъ публичныхъ увеселен³й они уже давно отказались, а встрѣтить новый годъ въ клубѣ имъ не хотѣлось.

   Изъ столовой, гдѣ за легкимъ ужиномъ были выпиты обычные тосты и совершился обмѣнъ обычныхъ пожелан³й, хозяинъ пригласилъ гостей въ кабинетъ.

   - Вотъ, господа, - сказалъ Илья Ильичъ, усаживаясь въ глубокое, мягкое кресло, - всѣ мы искренно пожелали другъ другу счастья, какъ чего-то общеизвѣстнаго, не требующаго подробныхъ пояснен³й. Да между нами и не могло быть иначе, потому что всѣ мы до извѣстной степени одинаково смотримъ на вещи, и всѣ одинаково избалованы жизнью. Да, да, конечно избалованы, потому что всѣмъ намъ шибко везло, всѣ достигли цѣлей, къ которымъ стремились, а что касается до матер³альныхъ благъ, то хотя насъ здѣсь только пять человѣкъ, а въ совокупности мы представляемъ собою милл³ончиковъ этакъ десять, или двѣнадцать...

   - Хе-хе, можетъ быть, можетъ быть... - подтвердили гости.

   - И тѣмъ не менѣе, - продолжалъ Илья Ильичъ, - хотя всѣ мы по совѣсти должны сказать, что прекрасно устроили свои дѣлишки, и что благопр³ятствующая судьба рѣдко отворачивала отъ насъ свой капризный ликъ, но тѣмъ не менѣе, говорю я, въ жизни нашей несомнѣнно были моменты, или случаи, которые каждый изъ насъ считаетъ самыми счастливыми, исключительными, такъ что передъ ними блѣднѣютъ всѣ остальные наши успѣхи и утѣхи. Не правда-ли, господа? Если каждый изъ насъ пороется въ памяти, то непремѣнно отыщетъ въ своемъ прошломъ что нибудь такое, что озарило всю жизнь, и до сихъ поръ стоитъ передъ глазами, какъ самое лучезарное воспоминан³е.

   Гости помолчали, куря сигары и отхлебывая изъ стаканчиковъ Drapeau amêrican. Первымъ заговорилъ Петръ Ѳомичъ, господинъ съ длиннымъ лицомъ, очень толстымъ носомъ и маленькими сластолюбивыми глазками.

   - Что меня касается, то мнѣ не надо рыться въ памяти, - сказалъ онъ. - Счастливѣйш³й эпизодъ моей жизни заключался въ томъ, что я разомъ, одной колоссальной спекуляц³ей, удвоилъ свое состоян³е. И раньше, и послѣ того мнѣ случалось спекулировать съ большим успѣхомъ и на биржѣ, и въ другихъ дѣлахъ, но удвоить состоян³е за одинъ разъ - не удавалось. Если вы ожидали отъ меня какого нибудь интереснаго разсказа, то прошу извинить: мое дѣло въ фактѣ, а фактъ - въ двухъ словахъ.

   - Безспорно, фактъ стоитъ хорошенькаго разсказа, - засмѣялся Илья Ильичъ. - Но вы подали отличную идею: не найдется ли у кого нибудь истор³и, цѣлой истор³и о счастливѣйшемъ эпизодѣ своей жизни? Себя, къ сожалѣн³ю, я долженъ устранить: моя истор³йка очень коротка, и ничего занимательнаго не представляетъ!.. Какъ вамъ извѣстно, я былъ съ самаго начала благопр³ятно поставленъ въ матер³альномъ отношен³и: отецъ оставилъ мнѣ порядочное состоян³е, у жены оказалось великолѣпное имѣн³е на югѣ. Такимъ образомъ, погоня за матер³альными благами мало увлекала меня. Я сосредоточилъ все свое честолюб³е на служебной карьерѣ. И вотъ, счастливѣйшимъ моментомъ моей жизни былъ тотъ, когда меня назначили директоромъ канцеляр³и. Признаюсь, обаян³е власти, самостоятельнаго положен³я, внѣшняя обстановка докладовъ, пр³емовъ, и пр. - все это кружило мнѣ голову. Сквозь всю важность своего ранняго велич³я я, кажется, готовъ былъ смотрѣть влюбленными глазами на каждаго своего подчиненнаго, до послѣдняго курьера включительно. Эта пр³ятная одурь наполняла меня съ мѣсяцъ, и я безъ всякаго колебан³я долженъ сказать, что то былъ счастливѣйш³й мѣсяцъ въ моей жизни. Ну, а потомъ... потомъ начались разочарован³я. На второй мѣсяцъ я уже зналъ, что самый симпатичный изъ моихъ подчиненныхъ пустъ какъ гнилая тыква и ни для какого дѣла не годенъ, а за самымъ способнымъ изъ нихъ надо ежеминутно "глядѣть въ оба". Обаян³е притупилось, и всѣ дальнѣйш³е свои служебные успѣхи я встрѣчалъ уже съ полнымъ равнодуш³емъ.

   - Очередь, кажется, за мною, - сказалъ Аполлонъ Ивановичъ, маленьк³й господинъ жизнерадостнаго вида. - Но мой самый счастливый случай вамъ всѣмъ извѣстенъ: пятнадцать лѣтъ назадъ я получилъ совершенно неожиданно милл³онное наслѣдство отъ дальняго родича, котораго никогда въ глаза не видалъ. Съ тѣхъ поръ, собственно, я и началъ жить, а все предъидущее было лишь какое-то прозябан³е.

   - Что до меня, - заговорилъ сидѣвш³й съ нимъ рядомъ Павелъ Александровичъ, наружность котораго не представляла ровно ничего замѣчательнаго, то я считаю счастливѣйшимъ днемъ моей жизни тотъ, когда я расплатился со своими долгами. Не Богъ вѣсть сколько ихъ у меня было, но когда я достигъ впервые равновѣс³я въ своемъ бюджетѣ, я почувствовалъ себя такимъ счастливымъ, словно во второй разъ на свѣтъ родился. Послѣ уже никак³я удачи не радовали меня до такой степени.

   Илья Ильичъ, во время наступившаго молчан³я, слегка вздохнулъ.

   - Изъ нашего дружескаго обмѣна своими самыми счастливыми воспоминан³ями нельзя не заключить, - сказалъ онъ, - что всѣ мы, господа, порядочные матер³алисты. Служебные успѣхи, и затѣмъ деньги, деньги и деньги, много денегъ, милл³оны денегъ - все это очень важно, но и очень прозаично. Хотя мы и старички, или почти старички, но очевидно стоимъ совсѣмъ впереди вѣка.

   - Прекрасное положен³е, на мой взглядъ, - замѣтилъ жизнерадостный Аполлонъ Ивановичъ.

   - Не оспариваю, но... Впрочемъ, господа, кругъ нашихъ воспоминан³й еще не законченъ. Нашъ добрѣйш³й Иванъ Матвѣевичъ еще не разсказалъ намъ своей истор³и. За вами очередь, Иванъ Матвѣевичъ!

   Тотъ, котораго звали Иваномъ Матвѣевичемъ, былъ пожилой человѣкъ представительной наружности, съ чертами лица какъ будто нерусскаго типа, съ густою шапкою давно засеребрившихся, коротко остриженныхъ волосъ. Въ отвѣтъ на обращенные къ нему со всѣхъ сторонъ взгляды, онъ вынулъ изо рта сигару и сказалъ:

   - У меня, дѣйствительно, есть маленькая истор³я, но она очень не похожа на всѣ предъидущ³я, и я, право, сомнѣваюсь, умѣстно ли будетъ ее разсказывать?

   - Непремѣнно, непременно, безъ отговорокъ! - подхватили всѣ.

   - Держу пари, что истор³йка будетъ романическаго свойства, - вставилъ Илья Ильичъ.

   Иванъ Матвѣевичъ слегка наклонилъ въ его сторону голову.

   - Вы угадали: счастливѣйш³й эпизодъ моей жизни, дѣйствительно, носитъ романическ³й характѣръ. Не удивляйтесь, это было давно, болѣе двадцати лѣтъ назадъ. Я былъ молодъ, въ волосахъ ни одной серебряной нитки, и если память меня не обманываетъ, я считался среди пр³ятелей юношей съ такъ называемой интересной наружностью...

   - Помнимъ, - перебили одни.

   - Вѣримъ, - подхватили друг³е.

   - Для точности надо прибавить, что я тогда только что начиналъ свою карьеру, богатствомъ не обладалъ, а напротивъ, терпѣлъ очень чувствительныя неудачи, которыя и раздражали меня, и оскорбляли, и подтачивали энерг³ю. Становилось подчасъ такъ скверно на душѣ, что хоть въ воду. Вы, господа, сами этого не испытали, но можете себѣ представить, что значитъ цѣлый рядъ глупыхъ, безсмысленныхъ, незаслуженныхъ неудачъ... И вотъ, среди такихъ-то обстоятельствъ, я, представьте себѣ, влюбился. Предметомъ моей страсти была женщина, главное обаян³е которой заключалось въ томъ, что она была несчастна. Мать ея давно умерла, отецъ женился вторымъ бракомъ. Бѣдная дѣвушка выросла въ загонѣ; мачиха ее не любила, завидовала ея красотѣ, и постаралась поскорѣе спихнуть ее замужъ. Мужъ оказался негодяемъ; спустилъ въ два года ея небольшое приданое, и сталъ обращаться съ нею самымъ недостойнымъ образомъ. Сто разъ я заставалъ ее въ такомъ нервномъ разстройствѣ, что не трудно было понять ея положен³е. Какъ ни странно, но это обаян³е несчаст³я дѣйствовало на меня еще сильнѣе, чѣмъ ея красота: до такой степени много тонкой, чудной души чувствовалось въ ея умѣньи переносить свою участь. Ко мнѣ она относилась благосклонно, но я даже и мечтать не смѣлъ, чтобы моя страсть могла быть раздѣлена.

   - Не изъ книги-ли это, Иванъ Матвѣевичъ? - усомнился Петръ Ѳомичъ.

   Разсказчикъ только посмотрѣлъ на него своими еще красивыми, серьезными глазами, затянулся сигарой, и продолжалъ:

   - И вотъ, въ одинъ послѣдн³й декабрск³й вечеръ, подъ новый годъ, овладѣла мною такая тоска, что я призналъ за лучшее не выходить изъ дому. Люди сдѣлались мнѣ ненавистны, представлен³е о веселящейся толпѣ вызывало во мнѣ злость. Я рѣшилъ запереться у себя, пораньше лечь спать, и обойтись безъ всякой встрѣчи новаго года. Да и что за смыслъ гнаться за какимъ-то новымъ счастьемъ, привязывать свои надежды къ какой-то календарной точкѣ, когда судьба, видимо, упорно и неумолимо ожесточилась противъ меня? Я собирался послѣдовать принятому мною рѣшен³ю - было часовъ одиннадцать вечера - какъ вдругъ въ передней звякнулъ звонокъ. Слуга мой былъ отпущенъ, и я вышелъ самъ отпереть дверь. Отворяю, и вижу ее - ту, которую я такъ благоговѣйно и такъ печально любилъ... Въ первую минуту меня охватило чувство испуга. "Что случилось"? - спрашиваю я, усиливаясь разглядѣть черезъ вуаль выражен³е ея блѣднаго лица. Оказалось, что ничего не случилось, что она была одна дома, думала, что можетъ быть я приду встрѣтить у нихъ новый годъ, но когда пробило 10 часовъ, невыразимая тоска сжала ей сердце, слезы накоплялись и не пролились, и понемногу непонятная, необъяснимая сила словно подняла и толкнула ее. Она пришпилила шляпу, накинула шубу, и наобумъ, не размышляя, съ очень слабой надеждой застать меня дома, поѣхала ко мнѣ. Объяснять-ли вамъ, что мы оба перечувствововали въ этотъ вечеръ? Вы понимаете сами, что это нѣвозможно. Я смѣялся, я плакалъ, я изнемогалъ подъ безмѣрностью обрушившагося на меня счастья, я не жилъ, а только рѣялъ гдѣ-то на высяхъ жизни, какъ птица, вырвавшаяся изъ темной клѣтки и купающаяся въ давно не виданныхъ солнечныхъ лучахъ. Это было больше, чѣмъ счастье, это было безум³е блаженства. А внѣ этого безум³я, вы помните, мы оба были глубоко несчастны. Но это заставляло насъ только сильнѣе ощущать свое счастье. Въ этомъ и заключается непостижимая, чудная тайна любви, которою она, любовь, только одна владѣетъ, въ какой бы формѣ ни проявлялась... Мы рѣшили немедленно начать хлопоты о разводѣ. Дѣло шло удачно; два мѣсяца мы жили своимъ счастьемъ и своими надеждами. А потомъ - она умерла. Неожиданная, неумолимая, безсмысленная смерть положила конецъ всему. Съ тѣхъ поръ, какъ вы знаете, обстоятельства мои совершенно перемѣнились. Мнѣ разомъ круто повезло, я теперь богатъ, даже очень богатъ, но все мое счастье, весь смыслъ моей жизни навсегда ограниченъ и исчерпанъ тѣми двумя мѣсяцами, съ того кануна новаго года.

   Иванъ Матвѣевичъ замолчалъ и вспомнилъ о своей потухающей сигарѣ. И всѣ остальные тоже молча занялись своими сигарами.

   Странное выражен³е было на ихъ лицахъ, и странное, сложное чувство владѣло ими. Имъ было какъ будто не по себѣ, и какая-то неиспытанная жажда загорѣлась въ душѣ каждаго, и недоумѣн³е стояло въ потупленныхъ, задумчиво остановившихся глазахъ - словно невѣдомый ярк³й лучъ скользнулъ мимо нихъ, отчеркнувъ окружающую темноту...

  

  

   Илья Петровичъ, переодѣтый съ ногъ до головы, расчесанный и слегка вспрыснутый духами, вошелъ въ спальную жены.

   Вѣра Андреевна стояла передъ зеркальною дверцей шифоньерки и пришпиливала брошь къ блѣдно-лиловому бархатному корсажу. Горничная ползала на коленяхъ по ковру, оправляла на ней складки юбки. У шифоньерки, лицомъ къ Вѣрѣ Андреевнѣ, стояла гувернантка, Ольга Ивановна, и осматривала ее съ ногъ до головы, улыбаясь тонкими губами. Но выражен³е ея глазъ, сухое и сосредоточенное, противорѣчило этой улыбкѣ.

   - Готова? Пора уже, - сказалъ мужъ.

   - Я сейчасъ, - отвѣтила Вѣра Андреевна, - Душечка, Ольга Ивановна, не морщитъ у меня на правомъ боку?

   Ольга Ивановна обошла ее сзади. При этомъ она бросила взглядъ на лежавш³я на столикѣ длинныя желтыя перчатки, изъ подъ которыхъ виднѣлся крошечный уголокъ голубаго конвертика.

   Эти перчатки и этотъ конвертикъ неотступно привлекали ея вниман³е. Когда она вошла сюда полчаса назадъ, чтобъ присутствовать по обыкновен³ю при туалетѣ хозяйки дома, ей показалось, что Вѣра Андреевна нарочно бросила перчатки, желая прикрыть ими только что поданное ей передъ тѣмъ письмо. Но сейчасъ надо будетъ надѣть эти перчатки. Мужъ, кажется, вошелъ совсѣмъ не кстати.

   Корсажъ сильно морщилъ подъ рукавомъ. "И отлично, пусть всѣ замѣтятъ въ театрѣ", - подумала Ольга Ивановна.

   - Нѣтъ, ничего, очень хорошо сидитъ, - сказала она громко.

   Вѣра Андреевна придвинулась ближе къ зеркалу, провела пуховкой по кончику носа, который у нея блестѣлъ немножко, пригладила пальцемъ брови, и бросивъ быстрый взглядъ на гувернантку, стала передъ столикомъ, заслонивъ его собою, нагнулась и потомъ медленно обернулась, держа въ рукѣ перчатки. Глаза Ольги Ивановны жадно обратились къ столику. Голубаго конвертика не было.

   "Когда она успѣла схватить его?" - подумала она съ тайной досадой.

   И она оглянулась на Илью Петровича, чтобъ убѣдиться, не замѣтилъ-ли онъ чего-нибудь. Но Илья Петровичъ смотрѣлъ только на нее, немножко робко, но не настолько, чтобъ она не прочла, что онъ любуется ею. Этотъ любующ³йся взглядъ его очень недурныхъ карихъ глазъ она привыкла встрѣчать уже въ течен³е цѣлаго мѣсяца, съ перваго дня ея поступлен³я въ домъ.

   Вѣра Андреевна натянула одну перчатку и принялась за другую.

   - Сейчасъ ѣдемъ. Не знаю, впрочемъ, почему мы должны торопиться. Я не люблю входить въ ложу раньше Марьи Александровны.

   - Не все-ли равно! - пожалъ плечами Илья Петровичъ.

   Ольга Ивановна чуть-чуть улыбнулась и потупилась.

   - Ну, душечка, - обратилась къ ней Вѣра Андреевна, - прикажите напоить дѣтей чаемъ, и не позволяйте имъ долго возиться. Завтра въ классы. До свиданья.

   Мужъ и жена вышли въ переднюю. Туда же вбѣжали дѣти, мальчикъ и дѣвочка, десяти и девяти лѣтъ.

   - Тише, тише, не сомните мнѣ платье, - встревожилась Вѣра Андреевна, выставляя впередъ руки и вытягивая шею, чтобы поцѣловать ихъ на нѣкоторомъ разстоян³и. - Ведите себя паиньками. Уроки всѣ приготовили?

   - Всѣ, мама! - крикнули въ одинъ голосъ братъ и сестра.

   Илья Петровичъ тоже поцѣловалъ ихъ, и даже перекрестилъ короткимъ и быстрымъ движен³емъ руки.

   Горничная ловко насунула калоши на туфли барыни, приняла строг³й видъ, подавая пальто барину, и захлопнула за ними дверь.

   Дѣти побѣжали въ столовую. Ольга Ивановна присѣла на стулъ и остановила горничную вопросомъ:

   - Вы сейчасъ будете самоваръ подавать?

   - Готовъ уже, сейчасъ подамъ. Барыня задержала съ своимъ одѣваньемъ.

   - Лифъ-то скверно сшитъ, - промолвила гувернантка.

   - Не хорошо?

   - Развѣ не видѣли, какъ морщитъ съ боковъ? Я ужь ничего не сказала, потому что скажи только, вы съ ней часъ промучились бы. Переодѣваться захотѣла бы, да потомъ съ этимъ лифомъ пять разъ гоняла-бы васъ къ портнихѣ.

   - Вѣра Андреевна капризна на счетъ туалетовъ.

   - Нравиться хочетъ, кокетничаетъ, - усмѣхнулась своими тонкими губами Ольга Ивановна. - За то ей все записочки носятъ. И все черезъ ваши руки, по черной лѣстницѣ.

   Горничная посмотрѣла на гувернантку и промолчала: она была себѣ на умѣ.

   - Ну, несите намъ самоваръ, - сказала Ольга Ивановна съ нѣкоторымъ разочарован³емъ. Она наскоро напоила дѣтей чаемъ и ушла къ себѣ, предупредивъ, что черезъ полчаса позоветъ ихъ спать.

   Коля, одѣтый въ форменную блузу съ кожанымъ поясомъ, поставилъ локоть на столъ и положилъ голову на руку. Потомъ среднимъ пальцемъ другой руки щелкнулъ по корочкѣ хлѣба, лежавшей на скатерти, и попалъ ею Лелѣ прямо въ носъ.

   - Мальчишка! - крикнула та съ досадой.

   - А ты дѣвчонка! - отвѣтилъ тотъ. Но они не хотѣли развозиться, боясь чтобы ихъ не уложили раньше спать.

   - Ты уроки приготовила? - спросилъ съ внезапной серьезностью Коля.

   - Конечно, приготовила.

   - А табличку умножен³я знаешь?

   - Тебѣ что за дѣло?

   - Скажи: восемью девять?

   - Не стану я говорить.

   И дѣвочка зажала губы, отчего покраснѣвш³я щеки ея забавно растопырились.

   - Потому что не знаешь.

   Горничная вошла убирать со стола.

   - Наташа, вы меня въ семь часовъ завтра разбудите, - распорядился Коля.

   - И меня! - подхватила Леля.

   - А тебѣ зачѣмъ? У тебя въ девять часовъ уроки начинаются.

   - Все равно, я хочу повторить. Ахъ, слушай, Коля: къ намъ учитель чистописан³я въ черномъ фракѣ приходитъ. У васъ есть какой-нибудь учитель въ черномъ фракѣ?

   - Как³я ты глупости говоришь: учителя всегда син³й фракъ носятъ.

   - А почему?

   - Потому что такъ они должны.

   - А вотъ, не всѣ должны. Учитель танцевъ тоже въ черномъ фракѣ ходитъ. И еще знаешь что: у него черные шелковые чулки надѣты, и башмаки, так³е лакированные... Отчего это?

   - Ему такъ надо. Онъ долженъ быть такъ одѣтъ, какъ на балъ ѣздятъ.

   - А развѣ на балъ мужчины въ башмакахъ ѣздятъ?

   Коля подумалъ и отвѣтилъ:

   - Разумѣется, а то какъ же? Ты еще ничего не знаешь.

   - И папа на балъ тоже башмаки надѣваетъ? Вопросъ показался Колѣ щекотливѣе всѣхъ предъидущихъ. Онъ отвѣтилъ только послѣ продолжительнаго размышлен³я:

   - Какая ты глупая: вѣдь папа прежде военный былъ.

   Леля тоже облокотилась на столъ и положила голову на руку.

   - А теперь папа и мама въ театръ поѣхали? - спросила она.

   - Да. Въ балетъ. Папа любитъ балетъ.

   - А мама не любитъ. Она оперу любитъ. А когда они въ балетѣ бываютъ, то всегда сердятся потомъ. Ты знаешь... хочешь, я тебѣ секретъ скажу?

   - Какой?

   - А ты никому не будешь говорить? Дай честное слово!

   - Ну, честное слово.

   - Такъ вотъ что, слушай: мама ревнуетъ папу.

   - Кто тебѣ сказалъ?

   - Ольга Ивановна. Только никому не говори, а то мама ей откажетъ отъ мѣста. Мама ко всѣмъ папу ревнуетъ, и къ Ольгѣ Ивановнѣ тоже. А папа маму не ревнуетъ, потому что не любитъ ее.

   - Почему ты знаешь?..

   - О, я много, много знаю... И дѣвочка замолчала, лежа на рукѣ, съ широко-раскрытыми глазами, которыми она какъ будто всматривалась во что-то.

  

  

   Ольга Ивановна, напоивъ дѣтей чаемъ, вынула изъ коммода желтеньк³й томикъ Марселя Прево, который ей далъ вчера Илья Петровичъ, и который она прятала отъ Вѣры Андреевны. Но прочитавъ нѣсколько страницъ, она закрыла книжку и задумалась. Ея собственныя обстоятельства занимали ее больше, чѣмъ вымыселъ автора.

   Она въ первый разъ жила въ "гувернанткахъ". Пришлось поневолѣ: отецъ, маленьк³й чиновникъ, долженъ былъ съѣхать съ прежней квартиры, потому что надбавили триста рублей. Новую квартиру взяли во второмъ дворѣ, неудобную, грязную и такую тѣсную, что для нея не было комнаты. А ей и безъ того опротивѣли бѣдность и скука. Лучше ужъ идти въ чужую семью, покориться, жить объѣдками чужой роскоши, и по крайней мѣрѣ знать, что живешь съ чужими, всѣ отношен³я къ которымъ исчерпываются борьбою за существован³е. И еще кто знаетъ, выиграетъ или проиграетъ она въ этой борьбѣ...

   Вѣрѣ Андреевнѣ Ольга Ивановна сразу понравилась, внушила довѣр³е. Еще немножко, и навѣрное начнутся разныя откровенности. Мужъ и жена только показываютъ видъ, что живутъ дружно - для "комильфотности" - а на самомъ дѣлѣ давно уже надоѣли другъ другу. У Ильи Петровича глаза разгораются на каждую хорошенькую женщину. Онъ и на нее смотритъ такъ выразительно, что не сегодня-завтра произойдетъ объяснен³е. Но она не дура, поиграть съ собою не позволитъ. Между ними завяжется серьезная схватка, и тогда... мало-ли что тогда можетъ выйти. Она живетъ въ домѣ, среди семьи, можетъ выбирать моменты и средства. На этой позиц³и она чувствуетъ себя твердо. Вѣра Андреевна, конечно, будетъ потомъ подъ нее подкапываться; но она уже овладѣла кое-какими ея секретами. Ея отношен³я къ Норцову безусловно подозрительны. Они видятся, за это можно поручиться. Письма въ голубенькихъ конвертахъ непремѣнно отъ него. Ольга Ивановна встала и прошла въ столовую. - Дѣти, пора спать, - сказала она.

   Сдавъ ихъ горничной, Ольга Ивановна подождала, пока всяк³й шорохъ затихъ въ домѣ, взяла коробочку со спичками, и неслышно прошла въ спальную хозяйки. Тамъ она зажгла одну изъ свѣчей въ шифоньеркѣ, и оглянулась. Она часто сюда заходила, когда никого не было дома, осматривала ящики, если Вѣра Андреевна забывала въ нихъ ключи, прочитывала письма. Существеннаго она ничего до сихъ поръ не нашла, но подозрѣн³я ея были сильно возбуждены. При терпѣн³и и осторожности, можно было бы напасть на слѣдъ.

   И вдругъ Ольга Ивановна вспомнила про кончикъ голубого конвертика, торчавш³й изъ подъ перчатокъ. По всей вѣроятности, Вѣра Андреевна успѣла засунуть письмецо подъ кушакъ. Но все-таки надо поискать.

   На столикѣ лежала приходорасходная книжка по кухнѣ, а подъ нею кружокъ изъ подъ лампы, которую перенесли на каминъ. Ольга Ивановна взяла книжку и перелистовала ее; потомъ приподняла кружокъ - и вся даже вздрогнула отъ радости: голубой конвертикъ былъ тутъ.

   Она быстро схватила его, вынула оттуда листокъ такого же голубенькаго картона, и пробѣжала глазами нѣсколько строчекъ.

   Краска яркими пятнами выступила на ея лицѣ, потомъ также быстро пропала, смѣнившись зеленоватою блѣдностью. Въ письмецѣ стояли слѣдующ³я строки, набросанныя женской рукой:

   "Милая Вѣра Андреевна, тороплюсь предупредить васъ относительно вашей гувернантки. Я случайно узнала, что это очень скверная особа, хитрая и безнравственная. Она, живя у родителей, уже имѣла романы. Откажите ей поскорѣй. Ваша М.".

   Ольга Ивановна положила пакетикъ обратно подъ кружокъ, потушила свѣчку, и неслышно прошла въ свою комнату. Узк³я губы ея были сжаты, и глаза глядѣли сухо и злобно...

  

  

  

   Какъ всегда постомъ, вторникъ у Енсаровыхъ былъ очень многолюденъ. И что всего лучше, было очень много мужчинъ. Этимъ перевѣсомъ мужчинъ всегда бываютъ довольны обѣ стороны; непрекрасный полъ расчитываетъ, что не будутъ заставлять занимать дамъ, и позволятъ составить парт³ю, а дамы... дамы всегда любятъ, когда ихъ меньше, а мужчинъ больше.

   Но Ольгѣ Александровнѣ Ластовцевой было скучно. Она сидѣла въ углу гостиной, плохо освѣщенномъ лампою подъ громаднымъ абажуромъ, и ея живые, выразительные, голубовато-сѣрые глаза казались сегодня потускнѣвшими, какъ и смугло-розовый матъ ея кожи, и обыкновенно яркая краска ея красивыхъ губъ. Ее даже спрашивали, здорова-ли она, или не разстроена-ли чѣмъ нибудь. Эти вопросы злили ее, потому что доказывали ея неумѣнье скрыть свое дурное расположен³е духа.

   А ей было очень, очень нехорошо. Она пр³ѣхала сюда только потому, что ожидала встрѣтить здѣсь Вен³амина Петровича Валкова. И онъ былъ здѣсь, очень сухо поздоровался съ нею, задалъ ей тотъ-же самый нестерпимый вопросъ: здорова-ли она? и не сѣлъ на свободное подлѣ нея кресло, а повертѣлся въ гостиной и исчезъ. Потомъ она, заглянувъ въ кабинетъ, увидѣла его играющимъ въ карты. Онъ имѣлъ равнодушно-серьезный видъ, взглянулъ на нее какъ бы машинально, и объявилъ три черви.

   Два дня назадъ, между ними произошла крупная ссора. Не онъ одинъ, она тоже была виновата. Она сознавала это. Не надо было говорить тѣхъ злыхъ, несправедливыхъ словъ, которыя она сказала ему. Но если она любитъ, и любя, такъ ревнуетъ его? Она поддалась этому мучительному ревнивому раздражен³ю, ей хотѣлось уязвить, оскорбить его, причинить ему боль. И онъ почувствовалъ эту боль, онъ оскорбился, можетъ быть даже обозлился, и вотъ теперь...

   Что же теперь? Неужели эта ошибка такъ непоправима? Нѣужели они не объяснятся?

   Ольга Александровна обвела печальнымъ взглядомъ гостиную. Общество разбилось группами. Кажется, всѣмъ было весело. И она вспомнила цѣлый рядъ вторниковъ, когда ей тоже было весело здѣсь, когда у нея тоже была своя "группа" - Вен³аминъ Петровичъ и эта добрѣйшая Марья Андреевна, ея троюродная тетушка, которая, кажется, догадывалась о ея романѣ и сочувствовала ему. А сегодня Марья Андреевна почему-то не пр³ѣхала, а Вен³аминъ Петровичъ игралъ въ карты въ кабинетѣ, и въ такой парт³и, которая всегда просиживала за винтомъ весь вечеръ.

   Ольгу Александровну злилъ также ея мужъ. Онъ почему-то имѣть сегодня особенно самодовольный видъ, шутилъ съ дамами, и безпрестанно подбѣгалъ къ ней спросить, какъ она себя чувствуетъ? Кажется, никогда онъ не былъ такъ противенъ ей.

   Со злости, она подозвала къ себѣ Хоперцева, и закусивъ губу, указала ему мѣсто подлѣ себя. Этотъ Хоперцевъ былъ довольно невзрачный господинъ лѣтъ тридцати, съ желтымъ лицомъ, растрепанными по модному рыжеватыми усиками, и узкими зелеными глазами. Ольга Александровна принялась безсовѣстно кокетничать съ нимъ. Хоперцевъ напряженно улыбался, узк³е глазки его превращались совсѣмъ въ щелочки, весь онъ начиналъ какъ-то неестественно качаться, обхвативъ обѣими руками колѣно, и визгливымъ голосомъ говорилъ невѣроятнѣйш³я глупости. А Ольгѣ Александровнѣ хотѣлось-бы стукнуть его кулачкомъ по головѣ и отпихнуть ногой.

   Она, наконецъ, встала, оправила примятыя складки платья, и прошла въ кабинетъ. Она вошла туда какъ разъ въ ту минуту, когда Валковъ и его партнеры, докончивъ шесть робберовъ, мѣнялись мѣстами, чтобъ засѣсть еще на три. И опять машинальный взглядъ равнодушно-серьезныхъ глазъ, и ничего больше.

   - Знаешь, ты меня просто пугаешь: у тебя такой болѣзненный видъ! - подскочилъ къ ней мужъ, когда она вѣрнулась въ гостиную. - Поѣдемъ лучше домой!

   - Хорошо, поѣдемъ. У меня, въ самомъ дѣлѣ, голова болитъ. Погоди, я найду тебя черезъ минуту.

   Ольга Александровна прошла въ маленьк³й боковой кабинетъ хозяйки дома. Тамъ никого не было. На изящномъ письменномъ столикѣ горѣла лампа. M-me Ластовцева присѣла къ нему и сжала виски холодными пальцами. "Это нестерпимо, это не можетъ продолжаться"... - подумала она, и быстро раскрыла бюваръ. Тамъ было нѣсколько листковъ бумаги безъ монограммъ, свертывающихся конвѣртиками. Она схватила перо, помакнула и написала:

  

   О. Л.".

  

   Затѣмъ свернула листокъ, заклеила, и спрятавъ въ рукѣ, вышла прямо въ переднюю. Тамъ тоже никого не было. Ольга Александровна быстро оглянула вѣшалки и тотчасъ замѣтила пальто Вен³амина Петровича. Она узнала его по свѣтлой фланелевой подкладкѣ. Отыскавъ карманъ, она торопливо сунула туда записку, вернулась въ кабинетикъ, прошла въ гостиную и сдѣлала знакъ мужу.

   Въ каретѣ она почувствовала себя совсѣмъ успокоившеюся. Она уже не разъ прибѣгала къ этому способу передачи сообщен³й, и знала, что какъ только Валковъ выйдетъ на лѣстницу, сейчасъ-же опуститъ руку въ карманъ, чтобъ справиться, нѣтъ ли записочки. А не придти, когда она зоветъ его... нѣтъ, это совсѣмъ невозможно.

  

  

   Неярк³й весенн³й день робко глядѣлъ сквозь тюлевыя занавѣсы въ будуаръ Ольги Александровны, и этотъ мягк³й, бѣлый свѣтъ, дробясь въ складкахъ блѣдно-лиловаго атласа, придавалъ всей обстановкѣ какую-то успокаивающую интимность. Молодая хозяйка, въ корсажѣ цвѣта crЙme и юбкѣ неопредѣленнаго розоватаго оттѣнка, сидѣла въ глубинѣ комнаты, передъ круглымъ японскимъ столикомъ, н