Бунин Иван Алексеевич - О Чехове

>  

   А. С. Суворину, 17 января 1897 г., Мелихово.

   ..."и население, и врачи давно уже привыкли к форсированной смертности, благодаря дифтериту, тифам и проч. Ведь и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, и в деревнях, и в городах на фабриках и задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины".

  

  

   Е. М. Шавровой, 2 февраля, Мелихово.

   ..."С марта я уже начинаю строить школу; в июне она уже будет готова".

  

  

   А. С. Суворину, 8 февраля, Москва, Больш. Моск. гостиница.

   "Перепись кончилась. Это дело изрядно надоело мне, так как приходилось и считать, и писать до боли в пальцах, и читать лекции 15 счетчикам. Счетчики работали превосходно".

  

  

   А. С. Суворину, 1 марта, Мелихово.

   "На съезде актеров Вы, вероятно, увидите проект громадного народного театра, который мы затеваем. Мы, т. е. представители московской интеллигенции (интеллигенция идет навстречу капиталу, и капитал не чужд взаимности)".

   ..."Художник Левитан (пейзажист), по-видимому, скоро умрет. У него расширение аорты".

  

  

   Л. А. Авиловой, 18 марта, Мелихово.

   "Сердитая Лидия Алексеевна, мне очень хочется повидаться с Вами, очень - несмотря на то, что вы сердитесь и желаете мне всего хорошего "во всяком случае". Я приеду в Москву до 26 марта, по всей вероятности, в понедельник, в 10 часов вечера; остановлюсь в Большой Московской гостинице, против Иверской. Быть может, приеду и раньше, если позволят дела, которых у меня, увы!, очень много. В Москве я пробуду до 28 марта и затем, можете себе представить, поеду в Петербург.

   Итак, до свидания. Смените гнев на милость и согласитесь поужинать со мной или пообедать. Право это будет хорошо".

  

  

   Г. М. Чехову, 19 марта.

   ..."освобожден ли от платы Вениамин Евтушевский. Скажу тебе _п_о_ _с_е_к_р_е_т_у: за Вениамина внес я плату за первое полугодие".

  

  

   В. Н. Семенковичу, март, Мелихово.

   "Я сам нездоров: плюю кровью".

  

  

   Л. А. Авиловой, 22 марта, Москва, Больш. Московс. гост. No 5, Суббота.

   "Я приехал в Москву раньше, чем предполагал, когда же мы увидимся? Погода туманная, промозглая, а я немного нездоров, буду стараться сидеть дома! Не найдете ли Вы возможным побывать у меня, не дожидаясь моего визита к вам?"

  

  

   H. H. Оболенскому, 22 марта, Москва.

   "Приезжайте, голубчик, сегодня в "Славянский Базар". Я заболел".

  

   Ему же, 23 марта, Москва.

   "Идет кровь".

   Больш. Моск. гост. No 5.

  

  

   В. А. Гольцеву, 23 марта, Москва.

   ..."Вчера вечером со мной случился скандал: только что сел обедать, как из легкого пошла кровь, которую я унял только к утру. И ночевать пришлось не дома.

   Будь здоров и Богом храним.

   Воскресенье".

  

  

   Л. А. Авиловой, 28 марта, Москва.

   "Ваши цветы не вянут, а становятся все лучше. Коллеги разрешили мне держать их на столе. Вообще вы добры, очень добры, и я не знаю, как мне благодарить Вас.

   Отсюда меня выпустят не раньше Пасхи; значит, в Петербург попаду я не скоро. Мне легче, крови меньше, но всё еще лежу, а если пишу письма, то лежа".

  

  

   А. С. Суворину, 1 апреля, Москва.

   "Доктора определили верхушечный процесс в легких и предписали мне изменить образ жизни. Первое я понимаю, второе же непонятно, потому что почти невозможно. Велят жить непременно в деревне, но ведь постоянная жизнь в деревне предполагает постоянную возню с мужиками, с животными, стихиями всякого рода, и уберечься в деревне от хлопот и забот так же трудно, как в аду от ожогов. Но все же буду стараться менять жизнь по мере возможности, и уже через Машу объявил, что прекращаю в деревне медицинскую практику. Это будет для меня облегчением, и крупным лишением. Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть. Велят мне есть раз шесть в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч. и проч.".

   "Автора "Палаты No 6" из палаты No 16 перевели в No 14. Тут просторно, два окна, потапенское освещение, три стола. Крови выходит немного. После того вечера, когда был Толстой (мы долго разговаривали), в 4 часа утра, у меня опять шибко пошла кровь".

   "Я пишу уже не лежа, а сидя, но, написав, тотчас же ложусь на одр свой".

  

  

   Ал. П. Чехову, 2 апреля, Москва, Девичье поле, клиники.

   "Температура нормальная, потов ночных нет, слабости нет, но снятся архимандриты, будущее представляется весьма неопределенным и, хотя процесс зашел еще не особенно далеко, необходимо все-таки, не откладывая, написать завещание".

  

  

   А. И. Эртелю, 17 апреля, Мелихово.

   ..."Толстой пишет книжку об искусстве. Он был у меня в клинике и говорил, что повесть свою "Воскресенье" он забросил, так как она ему не нравится, пишет же только об искусстве и прочел об искусстве 60 книг. Мысль у него не новая; ее на разные лады повторяли все умные старики во все века. Всегда старики склонны были видеть конец мира и говорили, что нравственность пала до nec plus ultra, что искусство измельчало, износилось, что люди ослабели и проч. и проч. Лев Николаевич в своей книжке хочет убедить, что в настоящее время искусство вступило в свой окончательный фазис, в тупой переулок, из которого ему нет выхода (вперед).

   Я ничего не делаю, кормлю воробьев конопляным семенем и обрезываю по одной розе в день".

  

  

   H. M. Линтваревой, 1 мая, Мелихово.

   "У меня гостит в настоящее время глазной врач со своими стеклами. Вот уже два месяца, как он подбирает для меня очки. У меня так называемый астигматизм, - благодаря которому у меня часто бывает мигрень, и кроме того, еще правый глаз близорукий, а левый дальнозоркий. Видите какой я калека. Но это я тщательно скрываю и стараюсь казаться бодрым молодым человеком 28 лет, что мне удается очень часто, так как я покупаю дорогие галстуки и душусь "Vera Violette".

  

  

   H. A. Лейкину, 21 мая, Мелихово.

   "Во второй половине мая ездил кой-куда экзаменовать школьников, теперь совершенно свободен, ничего не делаю и лишь изредка наведываюсь на постройку новой школы, которая строится по моему плану. Я теперь в уезде что-то вроде архитектора. Вот уже вторую школу строю".

  

  

   А. С. Суворину, 21 июня, Мелихово.

   ..."На днях был в имении миллионера Морозова; дом как Ватикан, лакеи в белых пикейных жилетах с золотыми цепями на животах, мебель безвкусная, вина от Леве, у хозяина никакого выражения на лице - и я сбежал".

   ..."Водку трескают отчаянно, и нечистоты нравственной и физической тоже отчаянно много. Прихожу все более к заключению, что человеку порядочному и не пьяному можно жить в деревне только скрепя сердце, и блажен русский интеллигент, живущий не в деревне, а на даче".

  

  

  

   M. П. Чеховой, 29 сентября 1897 г., Ницца.

   ..."В Ницце тепло, хожу без пальто, в соломенной шляпе. Познакомился с Максимом Ковалевским, живущим около Ниццы в Бодье, в своей вилле. Это тот самый М. Ковалевский, который был уволен из университета за вольнодумство и в которого, незадолго до своей смерти, была влюблена Софья Ковалевская. Это интересный, живой человек; ест очень много, много шутит, смеется заразительно - и с ним весело. Готовится к лекциям, которые будет читать в Париже и Брюсселе".

  

  

   И. П. Чехову, 2 октября, Ницца.

   "За границей стоит пожить, чтобы поучиться здешней вежливости и деликатности в обращении. Горничная улыбается, не переставая; улыбается, как герцогиня на сцене - и в то же время по лицу видно, что она утомлена работой. Входя в вагон, нужно поклониться; нельзя начать разговора с городовым или выйти из магазина, не сказавши "bonjour". В обращении даже с низшими нужно прибавлять "madame, monsieur".

  

  

   M. П. Чеховой, 15 октября, Ницца.

   "...Я не преувеличиваю и с каждым днем все убеждаюсь, что петь в опере не дело русских. Русские могут быть разве только басами, и их дело торговать, писать, пахать, а не в Милан ездить".

  

  

   Л. А. Авиловой, 3 ноября, Ницца.

   "Ах, Лидия Алексеевна, с каким удовольствием я прочитал Ваши "Забытые письма". Это хорошая, умная, изящная вещь. Это маленькая, куцая вещь, но в ней пропасть искусства и таланта, и я не понимаю, почему Вы не продолжаете именно в этом роде".

  

  

   А. И. Сувориной, 10 ноября, Ницца.

   ..."Самочувствие у меня прекрасное, наружно (как мне кажется) я здоров совершенно, но вот беда моя... ... Кровь идет помалу, но подолгу и последнее кровотечение, которое продолжается и сегодня, началось недели три назад".

   "Только, ради Создателя, никому не говорите про кровохарканье, это между нами. Домой я пишу, что совершенно здоров, и иначе писать нет смысла, так как я чувствую себя прекрасно - и если дома узнают, что у меня всё идет кровь, то возопиют".

   "Погода здесь райская. Жарко, тихо, ласково. Начались музыкальные конкурсы. По улицам ходят оркестры, шум, танцы, смех. Гляжу на все это и думаю: как глупо я делал раньше, что не живал подолгу за границей. Теперь мне кажется, что если буду жив, я уже не стану зимовать в Москве, ни за какие пряники. Как октябрь, так и вон из России. Природа здешняя меня не трогает, она мне чужда, но я страстно люблю тепло, люблю культуру... А культура прет здесь из каждого магазинного окошка, из каждого лукошка; от каждой собаки пахнет цивилизацией".

  

  

   M. П. Чеховой, 25 ноября, Ницца.

   ..."Работаю, к великой досаде, недостаточно много и недостаточно хорошо, ибо _р_а_б_о_т_а_т_ь_ _н_а_ _ч_у_ж_о_й_ _с_т_о_р_о_н_е_ _з_а_ _ч_у_ж_и_м_ _с_т_о_л_о_м_ _н_е_ _у_д_о_б_н_о"... (Подчеркнуто мною. И. Б.).

   "Не забудь: на Рождестве сотскому Григорию дать 1 рубль, священнику, когда приходит с крестом, не давать меньше 3 р. (Ведь мы кроме денег ничего не даем!); узнай, сколько в Талежной школе мальчиков и девочек и, посоветовавшись с Ваней, купи для них подарков к Рождеству. Беднейшим валенки; у меня в гардеробе есть шарфы, оставшиеся от прошлого года, можно и их пустить в дело. Девочкам что-нибудь поцветастее".

  

  

   В. М. Соболевскому, 4 декабря, Ницца.

   ..."Я целый день читаю газеты, изучаю дело Дрейфуса. По-моему, Дрейфус не виноват".

  

  

   М. П. Чеховой, 25 декабря, Ницца.

   ..."О времени своего отъезда в Алжир сообщу своевременно. Поеду в Марсель, потом морем в Африку, увижу там наших скворцов, которые, быть может, и узнают меня, но не скажут".

  

  

   M. П. Чеховой, 16 января 1898 г. Ницца.

   ..."Мне стукнуло уже 38 лет; это немножко много, хотя, впрочем, у меня такое чувство, как будто я прожил уже 89 лет".

  

  

   Ф. Д. Батюшкову, 23 января, Ницца.

   "У нас только и разговору, что о Золя и Дрейфусе. Громадное большинство интеллигенции на стороне Золя и верит в невинность Дрейфуса. Золя вырос на целых три аршина; от его протестующих писем точно свежим ветром повеяло, и каждый француз почувствовал, что, слава Богу, есть еще справедливость на свете и что, если осудят невинного, есть кому вступиться. Французские газеты чрезвычайно интересны, а русские - хоть брось. "Новое время" просто отвратительно".

  

  

   А. С. Суворину, 6 февраля, Ницца.

   "Вы пишете, что Вам досадно на Золя, а здесь у всех такое чувство, как будто народился новый, лучший Золя. В этом своем процессе он, как в скипидаре, очистился от наносных сальных пятен и теперь засиял перед французами в своем настоящем блеске. Это чистота и нравственная высота, каких не подозревали. Вы проследите весь скандал с самого начала. Разжалование Дрейфуса... произвело на всех (в том числе, помню, и на Вас) тяжелое, унылое впечатление. Замечено было, что во время экзекуции Дрейфус вел себя, как порядочный, хорошо дисциплинированный офицер, присутствовавшие же на экзекуции, например, журналисты, кричали ему: "Замолчи, Иуда", т. е. вели себя дурно, непорядочно. Все вернулись с экзекуции неудовлетворенные, со смущенной совестью... Волей-неволей пришлось заговорить о бюро справок при военном министерстве, этой военной консистории, занимающейся ловлей шпионов и чтением чужих писем, пришлось заговорить, так как шеф бюро Sandherr, оказалось, был одержим прогрессивным параличом, Paty de Clam явил себя чем-то вроде берлинского Тауша, Picquart ушел вдруг таинственно, со скандалом..."

  

  

  

  

   П. Ф. Иорданскому, 25 июня, Мелихово.

   ..."По всему видно, что Вы уже сговорили с Антокольским и что памятник в Таганроге будет великолепный. От души поздравляю Вас".

   ..."Если бы не бациллы, то я поселился бы в Таганроге года на два на три и занялся бы районом Таганрог-Краматоровка-Бахмут-Зверево. Это фантастический край. Донецкую степь я люблю и когда-то чувствовал себя в ней как дома, и знал там каждую балочку. Когда я вспоминаю про эти балочки, шахты, Саур-могилу, рассказы про Зуя, Харцыза, генерала Иловайского, вспоминаю, как я ездил на волах в Криничку и в Крепкую графа Платова, то мне становится грустно и жаль, что в Таганроге нет беллетристов и что этот материал, очень милый и ценный, никому не нужен".

  

  

   Л. А. Авиловой, 10 июля, Мелихово.

   ..."Я часто слышу о Вас так много хорошего, и мне грустно, что в одном из своих писем я критиковал Ваши рассказы ("На изломе") и этой ненужной суровостью немножко опечалил Вас. Мы с Вами старые друзья; по крайней мере я хотел бы, чтобы это было так. Я хотел бы, чтобы Вы не относились преувеличенно строго к тому, что я иногда пишу Вам".

  

  

   А. Б. Тарахановскому, 19 сентября, Москва.

   "Ну как прошел юбилей? Если весело, то жалею, что не поехал. Я люблю юбилеи и всякие суматохи, когда поют и много говорят".

  

  

   М. П. Чеховой, 23 сентября, Ялта.

   "Милая Маша, возьми 1 экземпляр "Мужиков", заверни в пакет и в Москве, при случае, занеси в музыкальный магазин Юргенсона или Гутхейля для передачи "Сергею Васильевичу Рахманинову". Или поручи кому-нибудь занести".

   ..."Все благополучно. Я здоров. В Севастополе в лунную ночь я ездил в Георгиевский монастырь и смотрел вниз с горы на море; а на горе кладбище с белыми крестами. Было фантастично. И около келий гулко рыдала какая-то женщина, пришедшая на свидание, и говорила монаху умоляющим голосом: - "Если ты меня любишь, то уйди".

  

  

   Ей же, 9 октября, Ялта.

   ..."местные доктора настойчиво советуют завести себе маленький домик и в Ялте. Такой домик, чтобы уезжая, можно было запирать его и брать с собой ключ".

   "Если бы мне через 10-15 лет иметь дом в Ялте и маленький хутор в окрестностях, то я бы ничего больше не хотел для своей старости".

  

  

   М. П. Чеховой, 14 октября, Ялта.

   "Отцу царство небесное вечный покой грустно глубоко жаль пишите подробности здоров совершенно не беспокойтесь берегите мать - Антон".

  

  

   А. С. Суворину, 17 октября, Ялта.

   ..."Мать, вероятно, уже не захочет жить в деревне, ей одной там будет страшно. Должно быть, продадим Мелихово и устроимся в Крыму, где будем жить вместе".

  

  

   Г. М. Чехову, 21 октября, Ялта.

   ..."когда будешь проходить мимо редакции "Таганрогского вестника", зайди и попроси, чтобы газету высылали не в Лопасню, а мне по адресу: Ялта А. П. Чехову. Теперь уже в Мелихове некому читать "Таганрогский вестник".

  

  

   Л. А. Авиловой, 21 октября, Ялта.

   "У меня в октябре умер отец, и после этого усадьба, в которой я жил, потеряла для меня всякую прелесть; мать и сестра тоже уже не захотят жить там, и придется теперь начинать новую жизнь. А так как мне запрещено зимовать на севере, то свивать себе новое гнездо, вероятно, придется на юге. Отец умер неожиданно, после тяжелой операции - и это на меня и на всю семью подействовало угнетающе, не могу опомниться".

   "Как бы то ни было, не сердитесь на меня и простите, если в самом деле в моих последних письмах было что-нибудь жестокое, или неприятное. Я не хотел огорчать Вас, и если мои письма иногда не удаются, то это не _п_о_ _м_о_е_й_ _в_и_н_е, _э_т_о_ _п_р_о_т_и_в_ _в_о_л_и". (Подчеркнуто мною. И. Б.).

  

  

   М. П. Чехову, 25 октября.

   ..."Послезавтра совершаю купчую крепость. Покупаю участок в Аутке, в 20 минутах ходьбы от моря; чудесный вид во все стороны, на море, на горы: сад, виноградник, колодезь, водопровод... Я уже член Ялтинского о-ва взаимного кредита".

  

   Ему же, 26 октября, Ялта.

   "Перспектива постоянного скитанья, с номерами, швейцарами, случайной кухней и проч. пугает мое воображение. Со мной зимовала бы и мать".

   "Что касается женитьбы, на которой ты настаиваешь, то - как тебе сказать? Жениться интересно только по любви: жениться же на девушке только потому, что она симпатична, это все равно, что купить себе на базаре ненужную вещь только потому, что она хороша. В семейной жизни самый важный винт - это любовь, половое влечение, едина плоть, все же остальное - не надежно и скучно, как бы умно мы ни рассчитывали. Стало быть, дело не в симпатичной девушке, а в любимой; остановка, как видишь, за малым".

  

  

   М. П. Чеховой, 13 ноября, Ялта.

   "Что мать думает о зимовке в Ялте? Ей тут будет очень хорошо. Здесь даже кофе дешевле, а главное, тепло, не нужно мерзнуть и угорать, и пожары не страшны. Можно взять сюда и Дормедонтовну, буде пожелает".

   ..."Будь здорова и весела. Гонорар с "Чайки" пойдет на школу. Если продавать Мелихово, то не оставить ли нам кусочек земли, 10-20 десятин за церковью, во втором участке?"

  

  

   М. О. Меньшикову, 15 ноября, Ялта.

   "Была сестра, и мы решили, что все останется, как было, по-старому. Лето я буду проводить в Мелихове. Мать привыкла к Мелихову, к хозяйству, пейзане привыкли к нам, а мы к ним, и было бы жаль продавать. Вы пишете, что в Мелихове сыро. Нет, там сухо, летом вовсе не бывает тумана; водораздел".

  

  

   А. С. Суворину, 29 ноября, Ялта.

   "У меня пять дней было кровохарканье и вот только сегодня отпустило. Но это между нами, не говорите никому. Я совсем не кашляю, температура нормальна, и моя кровь пугает других больше, чем меня - и потому я стараюсь кровохаркать тайно от своих".

  

  

   М. П. Чеховой, 2 декабря, Ялта.

   ..."Кстати сказать, в Ялте нет ни дворян, ни мещан, перед бациллой все равны, и эта бессословность Ялты составляет некоторое ее достоинство".

  

   Ей же, 6 декабря, Ялта.

   ..."третьего дня вечером я был на именинах Варвары Константиновны. Торжество происходило не в квартире, а в актовом зале. Танцовали, ужинали. Девиц и дам было несравненно больше, чем мужчин, было два попа, директор мужской гимназии. Тупиков за ужином, со свойственной ему важностью, сказал длинную речь по моему адресу, после чего я дал себе слово уже больше никогда не ходить в Ялте на ужины. Была именинницей и учительница танцов. Вернулся я домой во втором часу".

  

  

  

   В. И. Немировичу-Данченко, 6 ноября, Ялта.

   ..."Художественный театр - это хорошее название, так бы оставить следовало. А Художественно-общедоступный - это нехорошо звучит, как-то трехполенно".

  

  

   В. М. Соболевскому, 6 января.

   ..."О своем водворении в Крыму буду еще подробно писать Вам, теперь же писать об этом не особенно весело, потому что я скучаю по Москве. Скучно и без москвичей, без московских газет, и без московского звона, который я так люблю".

  

  

   Миролюбову, 16 января, Ялта.

   ..."Из существующих портретов я считаю лучшим тот, который помещен в "Истории новейшей литературы" Скабичевского (Морского жителя) - снимок с карточки Шапиро, и тот, который имеется в Москве у Асикритова, да еще, пожалуй, тот, что у сестры, снятый в 1898 в Ницце".

  

  

   M. И. Морозовой, 22 января, Ялта.

   ..."Вы все сидите на одном месте, а это нехорошо. Жизнь дается только один раз, надо ею пользоваться и кутить вовсю. Добродетелью на этом свете ничего не возьмешь. Добродетельные люди подобны спящим детям".

  

  

   М. О. Меньшикову, 27 января, Ялта.

   "Я продаю свои произведения Марксу на вечные времена... Идут переговоры. Получу деньги - и поеду играть в рулетку. Справьтесь, пожалуйста, в редакции "Начала": продав Марксу свои сочинения, буду ли я иметь право называться марксистом?"

  

  

   С. В. Чеховой, 28 января, Москва.

   ..."Мне очень приятно, что ты была на "Чайке", что я угодил тебе. Мне казалось, что эта пьеса не будет иметь успеха в Москве, а вот она идет уже 10-й раз, и мне из Москвы прислали адрес в красном сафьяновом портфеле за подписью 210 душ, из коих 4 миллионерши, 5 княгинь, одна графиня и одна знаменитая актриса Федотова".

  

  

   В. Н. Ладыженскому, 4 февраля, Ялта.

   ..."Не забывай, пиши, пожалуйста, пиши, памятуя, что живу я в чужой стороне не по своей воле и сильно нуждаюсь в общении с людьми, хотя бы письменном".

  

  

   А. С. Суворину, 2 апреля, Ялта.

   ..."Здоровье мое ничего себе, но вчера и сегодня жар - не знаю, отчего. Читаю усердно "Figaro" и "Temps", сажаю деревья, гуляю, и мне кажется, что моя праздность и весна продолжаются уже шестьдесят лет и что не мешало бы теперь на север. Скучна роль человека, не живущего, а проживающего "для поправления здоровья".

  

  

   Л. А. Авиловой, 27 апреля, Москва.

   "Когда мы увидимся? Мне нужно повидаться с Вами, чтобы передать на словах, как бесконечно я Вам благодарен и как, в самом деле, мне хочется повидаться".

  

  

   М. П. Чеховой 29 июня, Москва.

   "Был сейчас (29 июня 2 ч. дня) _м_о_л_о_д_о_й_ З_а_й_ц_е_в {Писатель Б. К. Зайцев.}; спрашивал, не продал ли я еще имение. Я ответил:

   "- Имение покупает Янов. Решительный ответ должен придти от него завтра в 3 часа. Если мы не сойдемся, то я уведомлю Вас телеграммой".

   Так я ему ответил. Мелихово ему очень понравилось. Очевидно, Мелихово очень хорошее имение, и жаль что мы не запросили за него 40 тысяч или даже 50".

   "Был я сегодня в Ново-Девичьем. Могила отца покрыта дерном, иконка на кресте облупилась".

  

  

   О. Л. Книппер, 9 сентября, Ялта.

   ..."Здравствуйте, милая, драгоценная, великолепная актриса! Здравствуйте, моя верная спутница на Ай-Петри и в Бахчисарай! Здравствуйте, моя радость!"

  

  

   О. Л. Книппер, 1 ноября, Ялта.

   ..."Ваше дело работать исподволь, изо дня в день, втихомолочку, быть готовой к ошибкам, которые неизбежны, к неудачам, одним словом, гнуть свою актрисичью линию, а вызовы пусть считают другие. Писать или играть и сознавать в это время, что делаешь не то, что нужно - это так обыкновенно, а для начинающих - так полезно!"

   ..."мне уже наскучило мое одиночество. Я Иоганнес без жены, не ученый Иоганнес и не добродетельный".

  

  

   Куркину, 2 ноября, Ялта.

   ..."Они в отчаянии, что волновались, переигрывали, нервничали. Ожидали фурора - и вдруг средний успех, и это волнует молодых артистов. Я работаю уже 21 год и знаю, что средний успех и для писателя и для артиста - самый удобный успех. После большого успеха всегда наступает реакция, выражающаяся в повышенных требованиях и затем в некотором разочаровании и охлаждении - реакция, физиологически объяснимая".

  

  

   М. П. Чехову, 3 декабря:

   ..."с годами я как-то остыл к переписке и люблю только получать письма, а не писать".

   ..."С Питером я не переписываюсь, к Марксу не обращаюсь, с Сувориным уже давно прекратил переписку (дело Дрейфуса)".

  

  

   В. С. Миролюбову, 6 декабря.

   ..."Я пришлю Вам рассказ "Архиерей". В случае какого недоразумения, если он окажется нецензурным для Вашего журнала, вышлю что-нибудь другое..."

  

  

  

   О. Л. Книппер, 2 января, Ницца.

   ..."Я тебя люблю, но ты, впрочем, этого не понимаешь. Тебе нужен муж, или, вернее, супруг, с бакенбардами и с кокардой, а я что? Я - так себе. Как бы ни было, все-таки я целую тебя крепко".

  

  

   Е. Я. Чеховой, 8 января, Ницца.

   ..."Скажите Арсению, что землю около хвойных деревьев унаваживать нельзя; под сосны и кипарисы можно сыпать только удобренную землю".

   "Под новый год был у нас на квартире пирог со счастьем, и счастье досталось мне... Вчера получил письмо от Маши, где она пишет о смерти нашего журавля. А как поживают псы?"

  

  

   В. М. Лаврову, 9 января, Ницца.

   "Я поправляюсь, стал много есть; скоро начну писать. Кровохаркания уже нет".

  

  

   О. Л. Книппер, 26 января, Ницца.

   ..."люблю я путешествовать. Моя мечта последних дней - поездка на Шпицберген летом или на Соловки".

  

  

   Ей же, 29 января, Флоренция.

   ..."я пишу тебе из Флоренции, где пробуду, вероятно, два дня. Однако скажу, здесь чудесно. Кто в Италии не бывал, тот еще не жил".

  

   Ей же, 2 февраля, Рим.

   "Ах, какая чудесная страна эта Италия! Удивительная страна! здесь нет угла, нет вершка земли, который не казался бы в высшей степени поучительным".

  

  

   О. Л. Книппер, Ялта 1 марта.

   "Я лично совсем бросаю театр, никогда больше для театра писать не буду. Для театра можно писать в Германии, в Швеции, даже в Испании, но не в России, где театральных авторов не уважают, лягают их копытами и не прощают им успеха и неуспеха".

  

   Ей же, 7 марта, Ялта.

   ..."От Яворской и я удостоился: получил телеграмму насчет "Дяди Вани"! Ведь она ходила к вам в театр с чувством Сарры Бернар, не иначе, с искренним желанием осчастливить всю труппу своим вниманием".

  

   Ей же, 22 апреля, Ялта.

   "В начале мая, в первых числах, я приеду в Москву, мы, если можно будет, повенчаемся и поедем по Волге или прежде поедем по Волге, а потом повенчаемся - это как найдешь более удобным. Сядем на пароход в Ярославле".

   ..."Минутами на меня находит сильнейшее желание написать для Худож. театра 4-актный водевиль или комедию. И я напишу, если ничто не помешает". (Вишневый сад, И. Б.)

  

  

   М. П. Чеховой, 2 июня, Аксеново.

   ..."О том, что я женился, ты уже знаешь. Думаю, что сей мой поступок нисколько не изменит моей жизни и той обстановки, в какой я до сих пор пребывал. Мать, наверное, говорит уже, Бог знает что, но скажи ей, что перемен не будет, решительно никаких, все останется по-старому. Буду жить так, как жил до сих пор, и мать тоже; и к тебе у меня останутся отношения неизменно теплыми и хорошими, какими были до сих пор".

  

  

   В. М. Соболевскому, 9 июня, Аксеново, Уфимской губ.

   "Ну-с, а я вдруг взял и женился. К этому своему состоянию, то есть к лишению некоторых прав и преимуществ, я уже привык, или почти привык, и чувствую себя хорошо".

  

  

   А. Ф. Кони, 12 июня, Аксеново, Уфимск. г.

   ..."В Москве доктор Щуровский - очень хороший врач - нашел у меня значительные ухудшения; прежде у меня было притупление только в верхушках легких, теперь же оно спереди ниже ключицы, а сзади захватывает верхнюю половину лопатки. Это немножко смутило меня, я поскорее женился и поехал на кумыс".

  

  

   М. П. Чеховой, 3 августа, Ялта.

   "Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное владение дачу мою в Ялте, деньги и доход с драматических произведений, а жене моей Ольге Леонардовне - дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Недвижимое имущество, если пожелаешь, можешь продать. Выдай брату Александру три тысячи, Ивану - пять тысяч и Михаилу - три тысячи, Алексею Долженко - одну тысячу и Елене Чеховой (Леле), если она выйдет замуж, - одну тысячу рублей. После твоей смерти и смерти матери все, что окажется кроме дохода с пьес поступает в распоряжение Таганрогского управления на нужды народного образования, доход же с пьес - брату Ивану, а после его, Ивана, смерти - Таганрогскому городскому управлению на те же нужды по народному образованию. Я обещал крестьянам села Мелихова сто рублей - на уплату за шоссе; обещал также Гаврилу Алексеевичу Харченко (Харьков, Москалевка, свой дом) платить за его старшую дочь в гимназию до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение. Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно".

  

  

   О. Л. Книппер, 6 ноября, Ялта.

   "Ну-с, радость моя, вчера я был у Толстого. Застал его в постели. Ушибся немного и теперь лежит... Он, по-видимому, был рад моему приезду. И я почему-то в этот раз особенно был рад его видеть. Выражение у него приятное, доброе, хотя и стариковское, или вернее - старческое, слушает он с удовольствием и говорит охотно. Крым всё еще нравится ему".

  

   Ей же, 15 ноября, Ялта.

   ..."Кто бы ни переводил, все равно толку мало, я ничего не получал и получать не буду. Вообще к переводам этим я равнодушен, ибо знаю, что в Германии мы не нужны и не станем нужны, как бы нас ни переводили".

  

   Ей же, 17 ноября, Ялта.

   "Алексей Максимович не изменился. Одно только в нем, или, вернее, на нем, нескладно - это его рубаха. Не могу к ней привыкнуть, как к камергерскому мундиру".

  

   Ей же, 21 ноября, Ялта.

   ..."Каждый день что-нибудь мешает жить и писать; сегодня, например, с утра явился Лазаревский (писатель в морской форме) и сидит, сидит, мучительно сидит, и неизвестно, когда его унесет нелегкая".

  

   Ей же, 17 декабря, Ялта.

   "Сейчас по телефону получил известие, что ко мне едет на извозчике турист-венгерец, посещающий всех писателей. Того не знает, что я уже не писатель, а садовник. Женатый садовник, пока еще детей не имеющий, но надеющийся".

  

  

  

  

   О. Л. Книппер, 6 февраля, Ялта.

   ..."О здоровье Толстого я уже писал тебе и не однажды. Было очень плохо, а теперь можно с уверенностью сказать, что развязка отодвинулась куда-то вглубь, больному лучше и что будет - неизвестно. Если бы он умер, то я бы тебе телеграфировал так: "старика нет".

   "Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним