Бунин Иван Алексеевич - О Чехове

ми. Быстро выкурив папиросу, пустил в ее мундштук слюны, чтобы загасить окурок, бросил его и продолжал говорить, изредка быстро взглядывая на Чехова, стараясь уловить его впечатление. Говорил он громко, якобы от всей души, с жаром и все образами, и все с героическими восклицаниями, нарочито грубоватыми, первобытными. Это был бесконечно длинный и бесконечно скучный рассказ о каких-то волжских богачах из купцов и мужиков, - скучный прежде всего по своему однообразию гиперболичности, - все эти богачи были совершенно былинные исполины, - а кроме того и по неумеренности образности и пафоса. Чехов почти не слушал. Но Горький все говорил и говорил...

   Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:

   - Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!

   В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградскую улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:

   - Это, понимаете, я на кофточку ей купил... этой самой женщине... Подарок везу...

   Теперь это был совсем другой человек, чем на набережной, при Чехове: милый, шутливо-ломающийся, скромный до самоунижения, говорящий уже не басом, не с героической грубостью, каким-то все время как бы извиняющимся, наигранно-задушевньш волжским говорком с оканьем. Он играл и в том и в другом случае, - с одинаковым удовольствием, одинаково неустанно, - впоследствии я узнал, что он мог вести монологи хоть с утра до ночи и все одинаково ловко, вполне входя то в ту, то в другую роль, в чувствительных местах, когда старался быть особенно убедительным, с легкостью вызывая даже слезы на свои зеленоватые глаза.

  

  

   Маленькая Ялта, розы, кипарисы... Кофейня и купальня Вернэ на сваях возле набережной. Мои утра там. Купальщицы - не в костюмах, а в рубашках, вздувающихся в воде.

  

  

   Весной 1901 г., мы с Куприным были в Ялте. (Куприн жил возле Чехова в Аутке). Ходили в гости к начальнице Ялтинской женской гимназии Варваре Константиновне Харкевич, восторженной даме, обожательнице писателей. На Пасхе мы пришли к ней и не застали дома.

   Пошли в столовую, к пасхальному столу и, веселясь, стали пить и закусывать.

   Куприн сказал: "Давай напишем и оставим ей на столе стихи". И стали, хохоча, сочинять, и я написал на скатерти (она потом вышила):

  

   В столовой у Варвары Константиновны

   Накрыт был стол отменно-длинный,

   Была тут ветчина, индейка, сыр, сардинки -

   И вдруг ото всего ни крошки, ни соринки:

   Все думали, что это крокодил,

   А это Бунин в гости приходил.

  

   Чехов несколько дней смеялся и даже выучил наизусть.

  

  

   У Лубянской стены, где букинисты, их лавки, ларьки. Толстомордый малый, торгующий "с рук" бульварными и прочими потрепанными книгами, покупает у серьезного старика-букиниста сочинения Чехова. Букинист назначил двенадцать копеек за том, малый дает восемь. Букинист молчит, малый настаивает. Он лезет, пристает - букинист делает вид, что не слушает, нервно поправляет на ларьке книги. И вдруг с неожиданной и необыкновенной энергией:

   - Вот встал бы Чехов из гроба, обложил бы он тебя по ......! Писал, писал человек, двадцать три тома написал, а ты, мордастый ..., за трынку хочешь взять!

   16-Х-30. Грас, А. М.

  

  

   Вот надпись, сделанная Антоном Павловичем на подаренной мне книге. Она осталась в Москве. Опубликована в 20 томе его писем:

   "Ивану Алексеевичу Бунину с восторгом и благоговением. Антон Чехов".

  

  

   Удивительная у него родословная. Крестьянский род, талантливый, явившийся с севера.

   Зуров мне говорил, что в старину среди мастеров литейного, пушечного и колокольного дела были знаменитые в свое время Чоховы. Может быть, вот почему в семье Чеховых, называли их двоюродного брата Михаила Михайловича Чехова, - Чоховым. Возможно, что так и произносилась когда-то их фамилия.

  

  

   На протяжении XVII столетия родиной предков А. П. Чехова было село Ольховатка, Острогожского уезда, Воронежской губернии.

   ...Первый Чехов, поселившийся здесь, был пришельцем из других мест и, вероятно, с севера, а не из украинских земель, так как речь Чеховых и в XIX веке и раньше была русская. (Называя себя неоднократно в письмах "хохлом", А. П. Чехов, вероятно, имел в виду, что его бабушка со стороны отца была украинкой).

   Иван, Артем и Семен и все их потомки в пяти поколениях числом более ста шестидесяти были землепашцами.

   Младший сын Михаила Емельяновича Чехова - Василий сельским хозяйством не занимался. Он был иконописцем.

  

  

   Со стороны матери:

   Из метрических книг Никольской церкви села Хотимль, раскинувшегося неподалеку на левом берегу реки Тезы, удалось установить, что в середине XVIII века в деревне Фофаново жил крепостной крестьянин Никита Морозов, прапрадед А. П. Чехова со стороны матери.

   Второй сын Никиты Морозова, Герасим, родной прадед А. П. Чехова, по данным тех же церковных книг, родился в деревне Фофаново в 1764 году.

   Герасим Никитич имел свои баржи, в которых сплавлял хлеб и лес. Кроме того, он торговал другими товарами, в том числе поповскими бобровыми шапками и собольими мехами.

   Сплав хлеба производился вниз по реке Цне от Моршанска - Тамбовской губернии, затем по Оке и, наконец, вверх по Клязьме и Тезе. В обратную сторону шел лес.

   Отрабатывая офенский оброк, Герасим Никитич сумел в пятидесятитрехлетнем возрасте выкупиться у своего помещика, поручика А. И. Татаринцева, на волю, выкупив вместе с собой и своего младшего сына Якова, будущего родного деда А. П. Чехова.

  

  

   ...известно, что многие из внуков Герасима Никитича поумирали в раннем возрасте _о_т_ _ч_а_х_о_т_к_и.

  

  

   Через три года после выкупа младший сын Герасима Никитича в восемнадцатилетнем возрасте женился на купеческой дочери Александре Ивановне Кохмаковой.

   Деревня Сергеево, родина Кохмаковых, расположена в четырех километрах от знаменитого села Палеха, крупного иконописного центра, оказавшего влияние на жизнь и деятельность жителей населенных мест.

   Отец Александры Ивановны, бабушки А. П. Чехова, Иван Матвеевич Кохмаков был торговцем-офеней. Он торговал владимирскими льняными изделиями.

  

  

   Ольховатка, село Воронежской губ. Острогожского уезда, принадлежала помещику Черткову, крепостным которого был дед Чехова, Егор Михайлович, родом из Ольховатки. Там же родились и дядя Чехова Митрофан Егорович и отец его Павел Егорович.

  

  

   Чехов написал Суворину, январь 1889 г.:

   "Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости. Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и Богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, - напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая..."

  

  

   1877-1883 г.

   M. M. Чехову (двоюродному брату), 29 июля, Таганрог, Чехову 17 лет:

   ...Наши писали мне, что ты сыграл свадьбу на славу! Желаю, очень желаю, чтобы побольше было таких братьев для сестер, как ты. Мы все для одной сестры не сделаем того, что ты делаешь для всех (не исключая и двоюродных). Хвала тебе и честь! Одно только досадно, я не был на свадьбе и не пил в Москве. А я люблю всевозможные гульбища, русские гульбища, сопряженные с плясками, с танцами, с винопийством.

  

  

   Есть намек на намерение Антона Павловича по окончании гимназии (через 2 года) поступить в Цюрихский университет, что видно из письма Александра Павловича к нему от 23 июня 1877 г. (Письма Ал. Чехова, стр. 42).

   Он, по-видимому, учил только немецкий язык, хотел отправиться в немецкую Швейцарию.

   Был стипендиатом таганрогской городской Управы. Стипендия (25 р. в месяц) высылалась неаккуратно.

  

  

   ...с юности заботился о других.

  

  

   Селиванов, к которому не совсем чистыми путями перешел во владение таганрогский дом Чехова, получил его за 500 рублей.

  

  

   У Чехова каждый год менялось лицо:

   В 79 г. по окончании гимназии: волосы на прямой ряд, длинная верхняя губа с сосочком.

   В 84 г.: мордастый, независимый; снят с братом Николаем, настоящим монголом.

   В ту же приблизительно пору портрет, писанный братом: губастый, башкирский малый.

   В 90 г.: красивость, смелость умного живого взгляда, но усы в стрелку.

   В 92 г.: типичный земский доктор.

   В 97 г.: в каскетке, в пенснэ. Смотрит холодно в упор.

   А потом: какое стало тонкое лицо!

   Самый лучший портрет его приложен к книге "Чехов в воспоминаниях современников".

  

  

   Ал. П. Чехову, 20 февраля 1883.

   ..."Николка шалаберничает; гибнет; гибнет хороший, сильный, русский талант ни за грош... Еще год-два, и песенка нашего художника спета, он сотрется в толпе портерных людей, подлых Яронов и другой гадости... Ты видишь его теперешние работы, что он делает? Делает все то, что пошло, копеечно, а в зале стоит начатой замечательная картина. Ему предложил "Русский театр" иллюстрировать Достоевского... Он дал слово и не сдержал своего слова, а эти иллюстрации дали бы ему имя, хлеб..."

  

  

   А. П. Чехову, 2 января 1889, Москва.

   ..."Я прошу тебя вспомнить, что деспотизм и ложь сгубили молодость твоей матери. Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспомнить. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали, во время оно, когда отец поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой. Отец теперь никак не может простить себе всего этого".

  

  

   Г. А. Харченко, 19 января 1899 г. Ялта.

   "Многоуважаемый Гавриил Алексеевич!

   Исполняю Ваше желание, сообщаю подробности, касающиеся моей семьи. Начну с отца, Павла Егоровича. Он скончался 12-го октября прошлого года в Москве, после тяжелой операции. Последние годы своей жизни он прожил у меня в имении; старость у него была хорошая. Мать, Евгения Яковлевна, обыкновенно проживает у меня. Мать очень добрая, кроткая и разумная женщина, ей я и мои братья обязаны многим. Что касается братьев, то старший, Александр, служит в Петербурге, второй, Николай, прекрасный художник, подававший блестящие надежды, умер в 1889 г. от чахотки, третий, Иван, образцовый педагог, служит в Москве заведующим Покровско-Басманным училищем; четвертый, Михаил, в Ярославле, начальник отделения Казенной Палаты. Александр, Иван и Михаил - женаты, я холост. Все мы давно повыросли, но изменились мало в своих отношениях к тем, кто когда-либо был близок к нам".

   "Дядя мой, Митрофан Егорович, умер, его похоронили в церковной ограде в уважении к его особым заслугам".

  

  

   Жизнь его, с детства и до последних лет, была перегружена страданиями, лишениями, тяжелыми трудностями.

  

  

   Чехов жил небывало напряженной внутренней жизнью.

  

  

   По мнению М. П. Чехова годы 1888-1889 были какими-то необыкновенными по душевному подъему Антона Павловича: "Он всегда был весел, шутил много и без устали работал, не мог обходиться без людей".

  

  

   "Я положительно не могу жить без гостей, - читаем мы в одном письме Чехова. - Когда я один, то мне почему-то делается страшно".

  

  

   Среди видений, посещавших его, была темная, грязная лестница, в пролет которой бросился Гаршин, которого он любил.

  

  

   "Невыносимая жизнь! А лестница ужасная. Я ее видел: темная, грязная".

  

  

   Щепкина-Куперник :

   "Известность его как врача быстро росла, скоро его выбрали в члены серпуховского санитарного совета. Тем временем на Россию надвинулась холера. Ему, как врачу и члену Совета, предложили взять на себя заведование санитарным участком. Он тотчас же согласился и, конечно, безвозмездно. У земства было мало средств, и А. П. взялся собирать их. Он стал объезжать соседних фабрикантов и помещиков и убеждать их давать средства на борьбу с холерой. Немало типов он перевидал тогда - от местных толстосумов до изящнейшей помещицы-графини, с тысячными бриллиантами в ушах, один вид которых в нем возбуждал желание "нагрубить ей по-семинарски", как признавался.

   - Я, верно, был бы очень хорошим нищим, - говорил он, - сколько удалось выпросить!

   ...в его ведении был участок в двадцать пять деревень, четыре фабрики и один монастырь - и со всем этим он управлялся один, с помощью фельдшера, который, как он жаловался, без него не мог сделать ни шагу и "считал его начальством".

  

  

   ..."в 1892 году в России был голод. ...А. П. организовал широкую подписку и в суровую зиму отправился туда (в Нижегородскую губернию. И. Б.). Там он устроил столовые, кормил крестьян, делал, что только мог. Между прочим: голодавшее население или продавало за бесценок скот, который нечем было кормить, или убивало его, тем самым обрекая себя еще на голодный год. Чехов организовал скупку лошадей на местах и прокорм их на общественный счет с тем, чтобы весной раздать безлошадным крестьянам".

  

  

   ..."Ушел с головой в вопросы народного образования и здравоохранения. Ему обязаны школами Талеж, Новоселки и Мелихово. Он сам наблюдал за стройкой, закупал материалы, делал сметы и чертежи. Принимал деятельное участие в постройке земской больницы, добился проведения шоссе от Лопасни до Мелихова, строил в деревнях пожарные сараи и пр.".

  

  

   ...Он говорил: "Человек должен быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически".

  

  

   "Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!" - писал Антон Павлович сестре.

  

  

   Мелиховские наблюдения послужили основой для рассказов Чехова о русской деревне.

  

  

   Толстой, отношение которого к Чехову было отношением нежной влюбленности, сказал: "Вот вы - русский! да, очень, очень русский", - ласково улыбаясь, обнял Чехова за плечо.

  

  

   На Енисее, - писал Чехов, - жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том - горы, напоминавшие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: "Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега".

   А потом, что писал:

   "Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне" (из письма к Щеглову).

   "На Сахалине я видел голодных детей, видел тринадцатилетних содержанок, пятнадцатилетних беременных. Проституцией начинают заниматься девочки с 12 лет. Церковь и школа существуют только на бумаге, воспитывают же детей только среда и каторжная обстановка". (Из письма к А. Ф. Кони).

  

  

   Перед тем, как засесть за книгу "Остров Сахалин", Чехов совершил с Сувориным первое свое заграничное путешествие на запад.

  

   Выехал 19 апреля 1890, с Ярославского вокзала в 8 ч. вечера.

   С Волги М. П. Чеховой:

   23 апреля:

   Ливень в Ярославле и на Волге. Дальше солнце...

   Письма превосходны.

   Опился сатуринским.

   По Каме - холод, кое-где снег. Кашель, геморрой. Двое брюк. Валенки.

   Перед отъездом из Москвы было кровохарканье.

   14 октября 1888, Суворину: первая кровь в 1884.

   Сахалин - нормально?

  

  

   Чехов любил с приятелями обедать, ужинать, инициатива была его.

   20 октября 1888, Шехтелю: "...Надо бы нам с Вами поужинать"...

  

  

   Прежний характер матери, (а отец!).

  

  

   О Чехове у Телешова стр. 193.

   Еще о Чехове: "В столовой у Варв. Констан."

   Чехов о Сытине - стр. 198.

   О Чехове и Эртеле.

  

  

   ...описание воскресного торга у Чехова (В Москве на Трубной площади: "Копошатся, как раки в решете, сотни тулупов, бекеш, меховых картузов, цилиндров. Слышно разноголосое пение птиц, напоминающее весну").

   Хорошо.

  

  

   А "Убийство" все-таки необыкновенно замечательный рассказ. (И. Б.).

  

  

   20 марта 1897 поехал в СПБ, но в Москве - кровь - и клиника! А тут еще Авилова...

  

  

   1883 - Дочь Альбиона.

   1884 - Жалобная книга. Устрицы.

   1885 - Ворона.

   1886 - Святой ночью. Тина. На пути. Хористка.

   1887 - Беглец. Холодная кровь. Тиф. Каштанка. Враги.

   1888 - Степь. Припадок. Пари (?). Красавицы (первая). Именины (?). Скучн. ист.

   1889 - Княгиня.

   1890 - Гусев.

   1891 - Дуэль.

   1892 - Попрыгунья (рассказ хорош, но ужасное заглавие). Жена. Палата No 6. В ссылке (напечатано во "Всемирной иллюстрации").

   1893 - Рассказ неизвестного человека. Володя большой и Володя маленький.

   1894 - Учитель словесности. Черный монах. Бабье царство. Студент. Рассказ старшего садовника.

   1895 - Три года. Убийство. Белолобый. Супруга. Ариадна (хороша женщина).

   1896 - Чайка. Дом с мезонином.

   1897 - Печенег.

   1898 - Ионыч. О любви. Душечка.

   1899 - Дама с собачкой. На святках.

   1900 - В овраге.

   1902 - Архиерей.

  

  

   Отчего умер Чехов? - Ответил Скиталец:

  

   ПАМЯТИ ЧЕХОВА

  

   Неумолимый рок унес его в могилу.

   Болезнь тяжелая туда его свела....

   Она была - в груди и всюду с ним ходила:

   Вся жизнь страны родной - болезнь его была.

  

   Пророки и вожди, кипя душой мятежной,

   Могли быть гневными, могли, любя карать,

   А он любил людей такой любовью нежной,

   Как любит женщина, как любит только мать.

  

   Печали жгучей яд он выпил полной чашей,

   Впитал в себя всю грусть, глубокий, как родник.

   И был отравлен он тоскою жизни нашей,

   Терпением рабов, и тупостью владык.

  

   Дыханье пошлости ему дышать мешало,

   До гроба мучила холодная вражда.

   И наконец толпа любовью истерзала.

   Но был он одинок повсюду и всегда.

  

   Он жил под темною, загадочною властью

   Судьбы насмешливой, бесчувственной и злой,

   И капля каждая им выпитого счастья

   Была отравлена невидимой рукой.

  

   И, поздно понятый, судимый так напрасно,

   Он умер от того, что слишком жизнь бедна,

   Что люди на земле и грубы и несчастны,

   Что стонет под ярмом родная сторона.

  

   И, оставляя мир, он звал тебя, свобода!

   Последний вздох его уже звучал тобой,

   Он чувствовал, что даль таит лучи восхода,

   А ночь еще сильна и давит край родной.

  

   О родина моя, ты вознесешь моленья

   И тень прекрасную благословишь, любя,

   Но прокляни же ты проклятием презренья

   Бездушных торгашей, что продают тебя!

  

   Пусть смерть его падет на гадов дряхлой злобы,

   Чьи руки черствые обагрены в крови,

   Кто добивал его, а после был у гроба

   И громче всех кричал о дружбе и любви.

  

   Блесни над родиной, могучее светило,

   Птиц ночи разгони, пронзи ночную тень

   И, возрождая жизнь над темною могилой,

   Приди торжественный, давно желанный день.

  

   Этими виршами открывается сборник, посвященный памяти Чехова - "Знание".

   Как мог Горький напечатать их!

  

  

   В своих воспоминаниях Телешов пишет:

   В 1887 году вышла его книга рассказов "В сумерках" - первая за подписью "Антон Чехов", а не Чехонте, как раньше. Он только что выступил на настоящую литературную дорогу. Тогдашняя критика высокомерно молчала; даже "нововременский" зубоскал Буренин, сотрудник того же издательства, которое выпустило эту книжку, отметил ее появление таким четверостишием:

  

   Беллетристику-то - эх, увы!

   Пишут Минские да Чеховы,

   Баранцевичи да Альбовы.

   Почитаешь - станет жаль Бовы.

  

   ...Михайловский отозвался о нем холодно и небрежно; а Скабичевский почему-то пророчил, что Чехов непременно сопьется и умрет под забором.

  

   В воспоминаниях Лазарева-Грузинского сказано, что выражения смелости, которое вообще было свойственно Чехову, кроме дней тяжелой болезни, нет ни на одном портрете, более или менее известном публике. Ведь даже письма Чехова дают представление о нем как о смелом человеке.

   Чехова до сих пор по-настоящему не знают (И.Б.).

  

   "...ты не рожден субъективным писакой... выбрасывай себя за борт всюду, не суй себя в герои своего романа, отрекись от себя хоть на полчаса", - писал он в 1883 г. брату Ал. Павловичу.

   ...Нужно: отречься от личного впечатления... Субъективность ужасная вещь. Она не хороша уже тем, что выдает бедного автора с руками и ногами... Умеешь ты так хорошо смеяться, перенес много, видел чересчур много... Из твоего материала можно делать железные вещи.

  

   Лейкину, 10 декабря 1883 г. Москва.

   "Вот уже три дня прошло, как у меня ни к селу, ни к городу идет кровь горлом. Это кровотечение мешает мне писать, помешает поехать в Питер... Вообще благодарю, не ожидал!.. Три дня не видал я белого плевка, а когда помогут мне медикаменты, которыми пичкают меня мои коллеги, сказать не могу.

   ...Спасибо, хоть аптека отпускает по дешевой цене. Все-таки хоть этим утешаться можно...

   ...Как на смех, у меня теперь есть больные. Ехать к ним нужно, а нельзя... Не знаю, что и делать с ними... Отдавать другому врачу жалко, все-таки ведь доход".

  

   Ему же 7 октября 1884 г.

   Зачем Вы меня сравниваете с собой? Литература Ваша специальность. На Вашей стороне опыт, уверенность в самого себя, министерское содержание... А я, пишущий без году неделю, знающий иную специальность, неуверенный в доброкачественности своих извержений, не имеющий отдельной комнаты для письма и волнуемый страстями (...) могу ли я поспеть за Вами?

  

   M. E. Чехову, 31 января 1885 г. Москва.

   ..."Медицина моя шагает помаленьку. Лечу и лечу. Каждый день приходится тратить на извозчика более рубля. Знакомых у меня очень много, немало и больных. Половину лечу даром, другая же половина платит мне пяти-трехрублевки. Капитал, конечно, не нажил и не скоро наживу, но живу сносно и ни в чем не нуждаюсь. Если буду жив и здоров, то положение семьи _о_б_е_с_п_е_ч_е_н_о".

  

   Лейкину, 12 октября 1885 г.

   "...Да, непрочный кусок хлеба дает литература, и умно Вы сделали, что родились раньше меня, когда легче дышалось и писалось". ..."Денежно я ужасно напуган и, вероятно, в силу этой денежной, совсем не коммерческой тугости я избегаю займов и авансов... Будь у меня деньги, я летал бы по городам и весям без конца..."

  

   H. П. Чехову, март 1886 г. Москва.

   ... "По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, поделишься последней копейкой, искренен, ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, незлопамятен, доверчив... Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 200.000... Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, и тогда бы тебя уважали, ибо таланту все прощается".

  

   Ал. П. Чехову, 6 апреля 1886 г. Москва.

   ..."Не выдумывай страданий, которых не испытал, и не рисуй картин, которых не видел, - ибо ложь в рассказе гораздо скучнее, чем в разговоре.

   ... Писал ли ты хоть одну вещь долее одного вечера?.. Нет и нет. Литература для тебя труда не составляет, а ведь это труд!"

   (Выдержка из письма Григоровича: "для этого нужно уважение к таланту, который дается так редко... берегите Ваши впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест... Вы сразу возьмете приз и станете на видную точку в глазах чутких людей и затем всей читающей публики...")

  

   Ал. П. Чехову, 10 мая 1886 г.

   "Город будущего" выйдет художественным произведением только при следующих условиях: 1) отсутствие продлинновенных словоизвержений политико-социально-экономического свойства; 2) объективность сплошная; 3) правдивость в описании действующих лиц и предметов; 4) сугубая краткость; 5) смелость и оригинальность; беги от шаблона; 6) сердечность.

  

   М. Г. Чехову (дяде Антона Павловича) 18 января 1887 года.

   ... "Работа у меня нервная и волнующая, требующая напряжения... Она публична и ответственна, что делает ее вдвое тяжкой... Каждый газетный отзыв обо мне волнует и меня и мою семью..."

  

   В. Г. Короленко, 1886 г.

   ... "Из всех ныне благополучно пишущих россиян я самый легкомысленный и несерьезный; я на замечании, выражаясь языком поэтов, свою чистую музу я любил, но не уважал, изменял ей и не раз водил ее туда, где ей не подобает быть. Вы же серьезны, крепки и верны. Разница между нами, как видите, большая, но тем не менее, читая Вас и теперь познакомившись с Вами, я думаю, что мы друг другу не чужды. Прав я или нет, я не знаю, но мне приятно так думать".

  

   Ал. П. Чехову, октябрь 1886 г.

   ... "появились литературные враги, стихи "Тенденциозный Антон", где я назван ветеринарным врачом, хотя никогда не имел чести лечить автора".

  

   Ему же, 24 октября 1887 г. Москва.

   ..."Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами, пойди-ка найди сии элементы во всей России! Найти-то найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам. Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не сумел воздержаться от шутов), никого не обвинил, никого не оправдал... Удалось ли мне это, не знаю". ("Иванов").

  

   Первая постановка "Иванова" в театре Корша 19 ноября 1887 г. Петр Кичеев поместил злобный отзыв о пьесе, в котором называет ее "глубоко безнравственной", "нагло циничной путаницей понятий", и "сумбурной". ("Московский листок").

  

   Пушкинская премия в размере 500 р. была присуждена Чехову Академией Наук 7 октября 1888 г.

  

   "Степь" напечатана в "Северном вестнике" 1888 г., 3 марта.

  

   Плещееву А. Н. 19 января 1888 г. Москва.

   ..."Описываю я степь. Сюжет поэтичный, и если я не сорвусь с того тона, каким начал, то кое-что выйдет у меня "из ряда вон выдающее". Чувствую, что есть в моей повестушке места, которыми я угожу Вам, мой милый поэт, но в общем я едва ли потрафлю... Выйдет у меня 4-5 печатных листов; из них два листа заняты описанием природы и местностей - скучно.

   ...Писать большое очень скучно и гораздо труднее, чем писать мелочь. Вы прочтете и увидите, какую уйму трудностей пришлось пережить моему неопытному мозгу".

  

   И. Л. Щеглову (Леонтьеву) 22 января, 1888. Москва.

   "...Кое-какие мысли о нашем бессилии, которое деликатный автор назвал _б_е_з_в_л_а_с_т_и_е_м, приходили и мне в голову. В наших талантах много фосфора, но нет железа. Мы, пожалуй, красивые птицы и поем, хорошо, но мы не орлы..."

  

   Д. В. Григоровичу, 5 февраля, 1888. Москва.

   ..."Я знаю, Гоголь на том свете на меня рассердится... Он степной царь. Я залез в его владения с добрым намерением, но наерундил немало..."

  

   Д. В. Григоровичу, 12 января 1888.

   ..."я взял степь, которую уже давно не описывали. Я изображаю равнину, лиловую даль, овцеводов, (...), попов, ночные грозы, постоялые дворы, обозы, степных птиц и проч. Каждая отдельная глава составляет особый рассказ, и все главы связаны, как пять фигур кадрили, близким родством. Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон, что мне может удастся тем легче, что через все главы у меня проходит одно лицо. Я чувствую, что многое и поборол, что есть места, которые пахнут сеном, но в общем выходит у меня нечто странное и не в меру оригинальное. От непривычки писать длинно, из постоянного, привычного страха не написать лишнее я впадаю в крайность. Все страницы выходят у меня компактными, как бы прессованными; впечатления теснятся, громоздятся... Но я не робею... Быть может, она раскроет глаза моим сверстникам и покажет им, какое богатство, какие залежи красоты остаются еще нетронутыми, и как еще не тесно русскому художнику".

  

   ... "Самоубийство 17-летнего мальчика - тема очень благодарная и заманчивая, но ведь за нее страшно браться! На измучивший всех вопрос, нужен и мучительно-сильный ответ, а хватит ли у нашего брата внутреннего содержания? Нет. Обещая успех этой теме, Вы судите по себе, но ведь у людей Вашего поколения, кроме таланта, есть эрудиция, есть школа, фосфор и железо, а у современных талантов нет ничего подобного, и, откровенно говоря, надо радоваться, что они не трогают серьезных вопросов... я уверен, что X, сам того не сознавая, от чистого сердца наклевещет, налжет и скощунствует, Y подпустит мелкую, бледную тенденцию, a Z объяснит самоубийство психозом. Ваш мальчик - натура чистенькая, милая, ищущая Бога, любящая, чуткая сердцем и глубоко оскорбленная. Чтобы овладеть таким лицом, надо самому уметь страдать, современные же певцы умеют только ныть и хныкать".

  

   ..."Прозаики еще туда-сюда, поэты же совсем швах. Народ необразованный, без знаний, без мировоззрения. Прасол Кольцов, не умевший писать грамотно, был гораздо цельнее, умнее и образованнее всех современных молодых поэтов, взятых вместе".

  

   Я. П. Полонскому, 18 января 1888.

   ... "когда я еще учил историю литературы, мне уже было известно одно явление, которое я возвел почти в закон: все большие стихотворцы прекрасно справляются с прозой".

 &nbs