Дживелегов Алексей Карпович - Данте Алигиери. Жизнь и творчество

открытиями. А стремление к "знанию и добродетели", двуединой Сократовой формуле, разве это не лозунг всего духовного развития нового времени? Все три эпизода бьют в одну цель. Поэт возвещает новое мировоззрение, ярко окрашенное мирскими тонами, непримиримо враждебное церковной догматике. Данте не видел вопиющих противоречий в своем понимании прошлого и настоящего. Он не видел, что нельзя, прославляя времена Беллинччоне Берти и Каччагвиды, Флоренцию, не знавшую обширных торговых операций и международных кредитных сделок, в то же время преклоняться перед чувствами Франчески и перед дерзкой, свободной мыслью Одиссея. Он не видел, что нельзя, осуждая "жадность" и считая ее универсальным грехом, в то же время восторженно приветствовать все ее духовные порождения.

Мы понимаем эти противоречия, потому что знаем общественный фон жизни поэта, изгибы его судьбы, этапы его умственного роста, его духовные муки. Все это неизбежно порождалось историческим развитием не только Флоренции, но и Италии и Европы. Данте пришел в мир в эпоху, чреватую кризисами, потрясавшими такие учреждения универсального охвата, как церковь, империя и, конечно, итальянские коммуны, защищавшие свою самостоятельность. "Комедия" отразила все эти кризисы.

 

 

14. Вера в прогресс

Если собрать воедино все, что сказано в "Комедии" в защиту новой идеологии, получится некий манифест, предвосхищающий все будущие манифесты этого рода. И если проанализировать поглубже этот манифест новой культуры, то мы найдем в нем ядро, вокруг которого группируются не только идеи Данте, но и основные устремления его искусства. Ядро это - человек.

Интерес к человеку, к его положению в природе и в обществе; понимание его духовных порывов, признание их и оправдание - основное в "Комедии". Человеку, духовный мир которого способен светить другим, можно и должно простить многое. Франческа, Паоло, Брунетто, Уголино, Одиссей, Пьеро делла Винья мучаются в аду, но они получили отпущение грехов на суде совести поэта, как и многие другие. Ибо каждый из них, в глазах Данте, настоящий человек, несущий некий факел. Нужно только помнить, что этика Данте строже к людям, чем его искусство. Данте-поэт создает портреты Филиппа Ардженти, Ванни Фуччи, Гвидо да Монтефельро с его Черным херувимом, мастера Адамо, инока Альбериго так же сочно, как портреты тех, кому он сочувствует. Но он их не оправдывает, а иногда осуждает сурово и беспощадно. Его интерес к ним, вдохновляющий его пластическое искусство, - лишь одно из проявлений реализма. А когда он лепит образы людей, близких ему по духу, реализм и гуманизм идут об руку и образы эти наливаются необычайной силой. Этот интерес к человеку, любовь к человеку, вера в человека спасают Данте от беспросветного пессимизма, в который ему нетрудно было бы впасть, если бы он дал волю таящимся в его душе пережиткам старого. В дантологической литературе можно встретить много рассуждений на тему о Дантовом пессимизме, но убедительность их всегда чрезвычайно сомнительна. Не мог быть пессимистом поэт, который так высоко ставил человека. Он мог находить в современном ему обществе много такого, что казалось ему проявлением темных сил. Он мог осуждать современное ему общество за всевозможные пороки. Он мог взывать к носителю провиденциальной силы, императору, о спасении людей, о восстановлении мира и права. Но это не гасило надежды на будущее в его груди. Его призывы смотреть с верой в будущее нигде не звучат с такой силой, как в XVII песне "Рая".

Беатриче ведет Данте от неба к небу, все выше и выше. Ее улыбка становится на каждом подъеме все лучезарнее. Бедный земной человек, оказавшийся в ослепительных сияниях райских сфер, едва выносит ощущения, вызываемые растущими волнами света. Перед подъемом на небо Перводвигателя она заставляет поэта напоследок взглянуть на грешную землю и еще раз осмыслить для себя, как сильна на ней власть зла. В этом месте Данте повторяет свою излюбленную формулу. Зло на земле для него всегда восходит к одному источнику - к "жадности", которая доводит человечество до глубин нравственного упадка. В последний раз в поэме Данте возвращается к этой своей идее и вкладывает в уста Беатриче еще одну красноречивую филиппику против порождаемого материальными интересами зла:

О жадность! Не способен ни единый

Из тех, кого ты держишь, поглотив,

Поднять зеницы над твоей пучиной!

Казалось бы, вся песнь должна закончиться мрачным, пессимистическим аккордом. На исправление человеческой нравственности как будто нет надежды. Но Данте верит в человечество, несмотря ни на что, ибо он верит в человека. И нет в нем никакого пессимизма теперь, когда поэма близка к концу. Разложение и пороки людей - явление временное. Мир идет не к катастрофе, а к подъему. В это он, поэт, верит безоговорочно. И веру свою возглашает пророчески:

Но раньше, чем январь возьмет весна

Посредством сотой вами небреженной,

Взревет так мощно горняя страна,

Что вихрь, уже давно предвозвещенный,

Носы туда, где кормы, повернет,

Помчав суда дорогой неуклонной.

И за цветком поспеет добрый плод.

Хотя метафоры здесь и туманны, основная мысль ясна. Дописываются последние песни поэмы, и слышна мощная оптимистическая симфония, достойная грандиозного Дантова создания. В этом финальном звучании оптимизма погашается все то, что было в Дантовом сознании от прошлого. Кругом еще царит феодальный хаос, кругом господствует тьма, нагнетаемая на человечество церковью. Душа поэта беспрестанно подавляется видениями зла - не адскими, не фантастическими, а реальными. И все-таки гений Данте, окрыленный гневом и скорбью, указывает ему истинные перспективы человеческого прогресса и внушает уверенность в победе света над мраком.

Источник этого убеждения Данте - его гуманизм. Естественно возникает вопрос: есть ли точки соприкосновения между Дантовым гуманизмом и гуманизмом людей Возрождения. Этот вопрос часто перерастает в другой, более общий: какова историческая позиция Данте по отношению к Возрождению? Рассуждениями на эту тему полна вся литература о Данте. Нет необходимости подробно говорить о ней. Изложим только мнение главы итальянской дантологии Микеле Барби. В его небольшой, очень содержательной книге о Данте имеются такие строки:

"Люди задавались вопросом, может ли Данте считаться предшественником Возрождения и в каком смысле. Здесь нужно различать. Если под Возрождением понимать возрождение культуры и искусства после наиболее темных времен Средневековья... Данте является более чем предтечей: он зачинатель и один из наиболее замечательных учителей. Правда, что в области философской и научной культуры он не вносил нового, а повторял других, но тут он проявлял дух, стремившийся видеть, наблюдать и обсуждать с жаром и страстью, которые не проявлялись в других, более ученых, чем он... Если, напротив, под Возрождением подразумевать культуру и духовную жизнь, как они сложились в XV-XVI веках, то, разумеется, Данте отстал на добрых два столетия и является в некоторых смыслах человеком средневековым. Для Возрождения в этом смысле он не более как предшественник..."

Все это совершенно правильно, но едва ли эти слова вскрывают существо отношений между Данте и Возрождением. Энгельс сказал проще и лучше: "Данте последний поэт средних веков и первый поэт нового времени". А если попытаться детальнее вскрыть отношение идеологии Данте к идеологии Возрождения, нужно сопоставить то, что было и у Данте, и у Возрождения одним из основных элементов, - гуманизм. Если говорить о гуманизме Возрождения как о сумме интересов людей Ренессанса к человеку, то различие между гуманизмом Данте и гуманизмом Возрождения можно определить следующим образом: для Данте в человеке ценна исключительно его духовная сторона, его духовный мир. Для людей Возрождения, для таких художников и мыслителей, которые были его корифеями, - для Боккаччо, для Чосера, для Рабле, для Сервантеса, для Шекспира - в человеке одинаково важна не только духовная стихия, но и материальная. Последняя особенно. Но отношение Данте к Ренессансу сложнее. И есть в его творчестве нечто, в чем, пожалуй, он является более свободным, чем люди поздних времен, родные ему по духу, итальянские гуманисты филологическо-эстетического направления.

 

 

15. Народность

Люди Возрождения после первых колебаний, которые сказались в творчестве Петрарки и Боккаччо, писавших и по-итальянски и по-латыни, вступили в русло увлечения всем античным. Интерес к античному становился интенсивнее с каждым новым поколением и в конце концов надолго привел к полному пренебрежению родным языком. Наиболее даровитые поэты и прозаики стали писать исключительно на латинском. Последние десятилетия XIV и вся первая половина XV века прошли под знаком этой новолатинской литературы. В сущности, такая направленность пошла от Петрарки: он написал свою "Африку" латинскими гекзаметрами, а итальянские стихи, на которых зиждется его мировая слава, считал "безделками", nugellae. Эта тенденция Возрождения продолжалась и после Леона Баттиста Альберти, который начал с ней борьбу, и тянулась вплоть до конца XV века, непрерывно ослабевая. Глава флорентийского гуманизма в дни господства Лоренцо Медичи Анджело Полициано сам себя считал латинским поэтом, хотя и его репутация в итальянской литературе держится лирикой, "Орфеем" и "Стансами".

Все знают причину этого явления. Богатые и образованные городские классы хотели, после того как их господство прочно утвердилось, иметь литературу для себя, свой "огороженный сад", свою "республику знаний", где они не были бы вынуждены соприкасаться с необразованной и неученой толпой. Антикизирующая латинская литература была одним из выражений общественных противоречий и борьбы общественных групп в коммунах, достигших полного расцвета.

Во времена Данте острие борьбы в городах было еще направлено против феодальной старины, а идейным оружием, оснащавшим эту борьбу, была еретическая культура. Пополанские силы не подавлялись и еще не были ослаблены. Народная стихия должна была найти выход в своей литературе. Данте дал ее итальянской коммуне. И это не было бессознательным актом, как ясно видно из I книги "Пира". Но между всем тем, что Данте писал до "Комедии", и самой "Комедией" в его собственном сознании должно было установиться и действительно установилось различное отношение. Это прежде всего сказалось в языке.

Язык "Комедии" иной, чем язык "Новой жизни", чем язык "Пира", чем язык больших философских канцон. Язык "Новой жизни" находится еще под очень большим влиянием предшествующей куртуазной поэзии, сицилийской, болонской, флорентийской. Язык "Пира" характеризуется попыткой приспособить итальянский volgare к изложению больших философских и научных проблем, как это диктовалось теорией и практикой схоластических латинских трактатов. Язык канцон - тоже особый язык. Данте отказывался в них от "сладостных рифм любви" и орудием новых своих мыслей сделал "рифму строгую и утонченную". А в книге "Об итальянском языке" установил законы лексики, стилистики и стихосложения канцон. В "Комедии" язык и стих совсем другие. Терцина - метр, заимствованный из поэзии народа. Данте выбрал его потому, что он представлялся ему более гибким, доходчивым и емким, чем канцонные метры. Но главное различие между стихами "Новой жизни" и канцон и стихами "Комедии" - в словаре. Он неизмеримо богаче и неизмеримо менее изыскан. В нем много народных слов и оборотов, много упрощенностей, немыслимых в канцоне, много, если угодно, небрежностей в стихе и в синтаксисе. Народные речения то и дело находят место даже в последней кантике, наиболее торжественной из трех. Все это было в замысле. В сознании Данте продолжала крепнуть мысль, родившаяся в дни изгнания, когда он взялся за "Пир", что народный язык - это новое солнце, которое должно взойти взамен закатывающегося старого. Оно всходило в его творениях все выше и выше, пока не достигло зенита в "Комедии".

В этом стремлении быть доступным "тысячам" - основное отличие Данте от писателей Возрождения. У Данте - сознательная демократизация, у гуманистов - сознательная аристократизация. Должно было пройти много времени, прежде чем последантовская итальянская литература вернула себе все поле творчества. Диалектически повторился процесс, которым была создана поэзия Данте: сочетание продукции народного творчества с достижениями научной культуры. Когда в XV веке братья Пульчи и флорентийские народные лирики навязали формы народной поэзии большим мастерам, это было повторением того, как народные тосканские поэты конца XIII века заставили Данте оплодотворить свой гений народными ладами. Данте мог надеяться, что он на все времена нашел русло для развития родной литературы. Он не мог предвидеть того обрыва, который в направлении литературы, им начертанном, произвели антикизирующие гуманисты. Но это ни в какой мере не должно умалять сделанного Данте для итальянской литературы, для ее сближения с народом.

Эту тенденцию своего творчества, именно в связи с "Комедией", Данте подчеркивал и с другой стороны. В письме к Кангранде делла Скала, сопровождавшем посвящение ему "Рая", Данте, говоря о том, каким видом философии он руководился, создавая свою поэму, категорически утверждает, что этой философией является этика, ибо "поэма написана не для созерцательных целей, а для действенных". Данте вовсе не хотел, чтобы его поэма была далека от жизни. Она должна была поучать людей, исправлять их недостатки, врачевать их пороки. Она должна была вести их к добру и правде. Каччагвида говорил ему в "Рае":

...Кто совесть запятнал

Своей или чужой постыдной славой,

Тот слов твоих почувствует ужал.

И все-таки, без всякой лжи лукавой,

Все, что ты видел, объяви сполна,

И пусть скребется, если кто лишавый!

Пусть речь твоя покажется дурна

На первый вкус и ляжет горьким гнетом,-

Усвоясь, жизнь оздоровит она.

Крик твой, как вихрь, ударит бурным летом

В те дерева, что выше всех растут;

И это будет для тебя почетом.

Обращение к "тысячам" и практические, действенные цели, поставленные в поэме, делали неизбежным всемерное сближение с приемами народного творчества и с плодами народной поэзии. А это, в свою очередь, обогащало реалистическую стихию поэмы.

Так реализм, гуманизм и народность, слитые в единое ядро, нашли в "Комедии" свое высшее выражение. Это те элементы, которые утвердили за Данте его место в мировой культуре. Все, что связывало Данте с отсталыми элементами его эпохи, было преходяще: оно было от времени. Все, что связывало его с растущим движением человечества вперед, было органично: оно было от него, опередившего время.

У гениального поэта не могло быть иначе.

 

 

16. Данте и современность

Начиная XXV песню "Рая", Данте говорил сокрушенно:

Коль в некий день поэмою священной,

Отмеченной и небом и землей,

Так что я долго чах в трудах согбенный,

Смирится гнев, пресекший доступ мой

К родной овчарне, где я спал ягненком,

Не мил волкам, смутившим в ней покой, -

В ином руне, в ином величьи звонком

Вернусь, поэт, и осенюсь венцом

Там, где крещенье принимал ребенком.

Небо и земля действительно ведут борьбу в поэме, и побеждает, что бы ни говорили иные современные нам критики, земля, то есть то, что связывает Данте с правдой жизни, ведущей вперед род человеческий.

Когда поэт писал эти взволнованные строки, он думал о своей Флоренции, о родном Сан Джованни, баптистерии, где он "принимал крещенье". Ему не привелось вернуться на родину, ибо "волки" зорко стерегли доступ в "овчарню". Это было трагедией поэта и разбивало ему последние годы жизни. Но, отвергнутый Флоренцией, он нашел признание не в маленьком городе, хотя и прекрасном, а во всех городах всего человечества, где люди, так же как и он, верят, что в процессе движения вперед человечество побеждает зло и приносит торжество правде; что, как бы ни казались тяжелыми переживаемые времена, правда восторжествует

И за цветком поспеет добрый плод...

 

 

 

ГЛАВА VIII

Данте в веках

1. Творчество Данте в восприятии современников и ближайшего потомства

Две первые кантики "Комедии" получили широкое распространение в списках уже при жизни Данте. А после его смерти так же быстро стал распространяться полный текст поэмы.

В чем заключалась причина столь быстрой популярности? Джованни Виллани, который был рупором современной ему итальянской интеллигенции, сопровождая отметку в хронике о смерти Данте характеристикой, подчеркивавшей философскую и богословскую ученость Данте, ни словом не обмолвился о его поэзии. Однако едва ли дело обстояло вполне так, как можно было бы судить по некрологу Виллани. Нам сейчас очень трудно поставить себя в положение современников Данте и проникнуться их настроениями. Внешним образом Виллани был прав, но своим объективным, очень упрощенным отношением к жизни он мог уловить далеко не все, что происходило в умах людей его времени.

Очень скоро после смерти Данте его образ вошел в фольклор. Уже в первых попытках исследователей набросать его биографию или объяснить его поэму следы этого фольклора бросаются в глаза. Внимание фольклора к Данте доказывает, что он интересовал людей не только как философ и богослов. Он возбуждал гораздо более живой, совсем некнижный интерес. Его поэма воспринималась народом иной раз не как аллегория и не как сводка философских символов, а как живая, всех волнующая правда. Люди того времени к делам потустороннего мира относились с тревогой и волнением. Ад, чистилище и рай были символом веры. Для современников не было ничего более правдоподобного, чем рассказ о людях, которые расселены по трем царствам загробного мира. Легенда о веронских женщинах, рассказывавших друг другу, что Данте сходит в ад и возвращается оттуда, когда ему захочется, едва ли выдумана Боккаччо. А когда людей затрагивает за живое содержание, когда оно воспринимается как правда - не художественная, а прямая, познавательная, повествующая о том, что есть и как есть, - люди понемногу начинают ощущать и художественную форму произведения.

Если мы забудем об этой стороне и станем расценивать отношение современников к Данте критериями Виллани, едва ли будет понятна огромная популярность поэмы. То, что эта популярность была фактом, свидетельствует большое количество рукописей, дошедших до нас и несомненно представляющих лишь небольшую часть существовавших. Ибо нам известно, что были такие ценители поэмы, которые переписывали ее от начала до конца по нескольку раз. В их числе был Джованни Боккаччо, пламенный поклонник гения Данте и его первый биограф. Другим фактом, свидетельствующим о том же, были всевозможные сокращения, изложения, комментарии поэмы, которые начали появляться уже через несколько лет после смерти поэта. Среди первых комментаторов "Комедии" были оба сына Данте, Якопо и Пьетро, затем Грациоло Бамбальоли, канцлер болонской коммуны, монах Гвидо да Пиза, некий анонимный сиенец. Пьетро Алигиери прокомментировал все три кантики, остальные - только "Ад". И, подобно Пьетро, тоже всю "Комедию" целиком прокомментировали болонец Якопо делла Лана, комментарий которого признается более ранним, чем все дошедшие до нас рукописи, и анонимный флорентиец, известный под наименованием Ottimo, которого отождествляют с нотариусом Андpea Ланча.

Во второй половине XIV века начинают устраиваться публичные чтения и объяснения "Комедии". Почин и тут был положен Джованни Боккаччо, которому флорентийская коммуна, сменившая гнев на милость и потерпевшая неудачу в попытках перенести прах поэта в свой город, с готовностью поручила эту почетнейшую миссию. Боккаччо успел довести свой комментарий, представляющий в настоящее время солидный том, лишь до XVII песни "Ада". Другим видным истолкователем "Комедии", который также объяснял ее публично на латинском языке, был Бенвенуто Рамбальди из Имолы, читавший в Болонье много лет подряд курс лекций о творчестве Данте. В Пизанском университете (Studio) публично объяснял "Комедию" Франческо да Бартоло да Бути, в Сиене - Джованни да сер Буччо из Сполето.

Так началось изучение творений "божественного певца". Комментариям образованных и ученых людей, принадлежащих к тому же поколению или к следующему, мы обязаны тем, что многое из того, что нам было бы без этих комментариев непонятно, стало более или менее ясно. Но именно более или менее, ибо в поэме темных и нераскрытых мест еще очень много. Не все намеки Данте были до конца ясны даже людям близким к нему по времени и хорошо осведомленным. А многие детали, которые комментаторы не объясняли, потому что они для них были вполне понятны, нам сейчас уже ничего не говорят.

Есть одна особенность, объединяющая всех комментаторов и биографов Данте, писавших в XIV веке: ни один из них не сделал попытки по-настоящему раскрыть внутренний мир Данте и проанализировать поэму как произведение искусства. Идеология Данте и его поэтический гений должной характеристики в этот период не получили.

 

 

2. Данте в XV-XVII веках

Кватроченто был веком, в течение которого творчество Данте вызывало больше критики, чем настоящего признания. Уже Петрарка в предшествующем столетии чрезвычайно сдержанно и завистливо оценивал и "Комедию", и другие произведения Данте. По его стопам пошли гуманисты XV века, видевшие в гениальной поэме Данте живой укор их отмежеванию от народных масс. Они, писавшие по-латыни и равнявшиеся в своих писаниях по Цицерону, иронически относились к латинской прозе и латинским стихам Данте, лишенным классической чистоты и элегантности. С другой стороны, они не хотели признавать законности его итальянских произведений. Однако и в XV веке в среде самих гуманистов Данте имел и поклонников и защитников. Леонардо Бруни, один из самых авторитетных представителей гуманистической латинской литературы, чрезвычайно редко, лишь в виде исключения, писавший по-итальянски, оставил биографию Данте, в которой он говорит о нем с явным преклонением. Были и такие люди среди гуманистов, которые не отказывались комментировать устно и письменно "Комедию" и старались при этом вскрыть ее высокие художественные, научные и идейные ценности. К их числу принадлежал один из самых видных членов Платоновской академии, друг Лоренцо Медичи и соратник Марсилио Фичино - Кристофоро Ландино. С изобретением книгопечатания распространение самой "Комедии" и ее комментариев ускорилось.

Если в XV веке должной оценке "Комедии" мешало увлечение гуманистов классикой и латинской литературой, то в начале XVI века такой же помехой было увлечение петраркизмом, постепенно выродившимся в нестерпимый маньеризм. Как всегда в таких случаях, непримиримость стилевых требований приводила к полному непониманию. Данте ставилось в упрек не только то, что его поэзия, в том числе и "Комедия", была темна и непонятна, но еще и другие особенности, которые властителям дум XVI века казались отсутствием вкуса. Когда мы теперь расцениваем эволюцию литературных и художественных вкусов в течение трех или четырех веков развития итальянской литературы, мы ясно отдаем себе отчет, что периодом наиболее глубокого падения вкуса были именно конец XVI века и XVII век, когда царили маньеризм, аркадские увлечения, маринизм. Неудивительно, что суровая и строгая поэзия Данте была совершенно недоступна пониманию людей этих направлений. Не только лирика Данте почти не читалась в XVI и XVII веках. Даже "Комедия" полностью мало кому была известна, не исключая представителей литературы. В хрестоматиях и антологиях печатались и распространялись только отдельные ее эпизоды, пред силой которых склонялись даже в эти упадочные времена.

Тем не менее и в XVI веке были люди, которые резко выделялись из толпы хулителей Данте, с увлечением его читали и преклонялись пред его гением. К их числу принадлежали некоторые величайшие представители итальянской литературы и итальянского искусства XVI века. Никколо Макиавелли деятельно изучал Данте и редко расставался в тяжелые годы своего изгнания с экземпляром "Комедии". Еще более страстным и восторженным поклонником Данте был родной ему по духу и по гению Микеланджело Буонарроти. Он не только постоянно возил с собой "Комедию", но и испещрил широкие поля своего экземпляра рисунками на ее сюжеты. Известно, как много отражений "Комедии" рассыпано по фреске Микеланджело "Страшный суд". Когда поднимался вопрос при папе Льве X о возвращении праха Данте во Флоренцию, Микеланджело выражал готовность построить для него мавзолей. Очень характерно, что Микеланджело, который как поэт держался совершенно другого направления, чем Данте, оставил два сонета, насыщенных чувствами восторга и почитания перед творцом "Комедии".

И другой корифей итальянской живописи, Рафаэль, принадлежал к почитателям творца "Комедии". В нем не было конгениальности, тесно сближавшей Данте с Микеланджело, но и Рафаэль инстинктом художника почувствовал, как велик был вклад Данте в итальянскую культуру. Рафаэль дважды изобразил Данте во фресках ватиканских станц: в "Парнасе" и в "Диспуте".

Даже в ученом окружении герцога Козимо Медичи во Флоренции были люди, не поддавшиеся царившим вкусам, видевшие в Данте величайшего гения, творчество которого нужно изучать внимательнейшим образом. Двое из современников Козимо сделали особенно много для того, чтобы нить критического изучения "Комедии" не оборвалась. Это были Бенедетто Варки, историк, и Винченцо Боргини, полигистор, ученый архивист и одаренный великолепным чутьем критик. Варки читал лекции о творчестве Данте, а Боргини в тиши архивов собирал материалы, иллюстрирующие его жизнь и творчество. Документами, найденными и приведенными в порядок Боргини, пользовалась и продолжает пользоваться дантология.

Количество людей, способных понять и возвыситься до почитания Данте и до надлежащей оценки художественных красот "Комедии", во второй половине XVI века становилось все меньше и меньше. Они почти совершенно исчезли в XVII веке, когда волны упадочного "сечентизма" захлестнули литературу. Литература XVII века фактически отреклась от лучших традиций классического периода Возрождения и погрязла в болоте декаданса.

Этому времени понимание Данте было не по плечу.

 

 

3. Данте в XVIII веке

Постепенное восстановление интереса к Данте и нащупывание путей к его пониманию в XVIII веке было подготовлено учеными. Но ученые эти обращали внимание не столько на художественные ценности, заключенные в произведениях Данте, сколько на изучение общественной жизни эпохи, в которую он работал. В этом отношении очень много было сделано историком Муратори, которому итальянская наука обязана первыми научными трудами, восстанавливающими картину итальянского прошлого. Муратори не только предпринял грандиозное издание итальянских хроник и других исторических материалов, но и попытался на основании собранного набросать широкими штрихами картину общественного и культурного роста Италии. В этой картине Данте занимает подобающее ему место, но Муратори не было дано нарисовать портрет Данте как мыслителя и поэта. Другими путями, но для той же цели работал современник Муратори, тоже многообъемлющий ученый Гранина, более, чем Муратори, интересовавшийся вопросами эстетического порядка. Материалом, собранным и приведенным в порядок обоими этими исследователями, воспользовался мыслитель, в сущности говоря, положивший начало подлинному изучению Данте. Это был Джамбаттиста Вико, автор "Новой науки".

В этой книге Вико среди других задач ставит изучение лингвистических, литературоведческих и эстетических проблем. Его интересуют процессы возникновения и роста различных видов творчества. В его книге занимает большое место анализ существа поэзии Гомера. Вооруженный лингвистическими и эстетическими методами, Вико подошел к творчеству Данте. Он попробовал проникнуть в самую сердцевину поэзии Данте, вскрыть существо его фантазии и показать то неповторимое и грандиозное, что называется поэзией Данте. Вико дает Данте титул тосканского Гомера, что в его глазах было самой высокой хвалой.

Почин таких людей, как Муратори и Вико, увлек очень многих. Во второй половине XVIII века в итальянских университетах возобновились лекции, посвященные целиком или частично Данте. В Падуанском университете в семидесятых и восьмидесятых годах последовательно читали курсы о Данте профессора Бартоломео дель Телья и Джузеппе Моретти. Очень многие из выдающихся писателей и просто любителей литературы стали выступать с характеристиками Данте, показывающими не только интерес и даже не только увлечение, а и понимание поэта. К их числу относятся такие крупные писатели и поэты, как Дзено, Маффеи, Фоссати, Фаброни, историк Денина. Началось более углубленное изучение биографии поэта, истории его жизни и комментариев к "Комедии". Бартоломео Парраццини поставил вопрос о необходимости сличения рукописей "Комедии", Джованни Якопо Диониси указал как на одну из ближайших задач детальное изучение фактов биографии Данте и истории его времени. Бечелли говорил, что Данте - первый из всех поэтов мира, а Ролли впервые сблизил как двух крупнейших представителей новой европейской литературы Данте с Шекспиром. Внешне интерес к Данте выразился также и в том, что в XVIII веке "Комедия" вышла в 37 изданиях (в XVII веке она была издана всего только пять раз).

Восемнадцатому веку и в Италии, и за ее пределами была свойственна рационалистичность - наследие классических увлечений предшествующего столетия, которая с трудом растворялась в предвестиях более широкого умственного течения, Просвещения. Даже в период господства культуры зрелого Просвещения рационалистичность налагала свой отпечаток на эстетические суждения очень одаренных и тонких ценителей. Вольтер, который называл Шекспира дикарем, в статье о Данте, вошедшей позднее в "Философский словарь", обрушил на голову поэта столько критических ударов, столько обвинений в безвкусии, растрепанности, неумении владеть словом и стихом, как будто речь шла о бездарном стихокропателе. Голос капризного фернейского патриарха был услышан в Италии и подхвачен в первую голову иезуитами. Представители этого ордена, потерявшего прежнюю популярность у римской курии, от безделья стали заниматься литературой, в частности литературной критикой, и почти без исключения стояли на позициях отмиравшего уже классицизма. Обладая большими средствами, гигантской работоспособностью и неограниченным временем, иезуиты довольно много сделали для собирания фактов старой итальянской литературы и для приведения их в порядок. Ученость их была огромная, но критические суждения свои они старались держать в русле господствующих вкусов и направлений, и к тому же они плохо знали старый итальянский язык. Одному из таких отцов-иезуитов, Саверио Беттинелли, пришло в голову заняться Данте, и его критические замечания оказались в неожиданной гармонии с критикой Вольтера. Так странным образом сошлись величайший противник иезуитской церковной политики и видный член иезуитского ордена. Могучий полет Дантова творчества оказался им обоим одинаково непонятен.

В Италии критика Данте в духе Беттинелли находила отклики. Не без ее влияния появились такие очерки о Данте и его "Комедии", какие вышли из-под пера Джамбаттиста Брокки. Этот писатель предлагал устроить над текстом "Комедии" некую вивисекцию, выделить лучшие места, популярно разъяснить, в каких песнях таятся наибольшие красоты поэмы, что нужно читать в ней прежде всего. И высказывал уверенность, что в результате такой обработки "Комедию" с большим удовольствием могут читать "даже дамы". Но отголоски Вольтеровой критики Данте можно было найти и в более высоких пластах литературы. Джузеппе Баретти был едва ли не самым талантливым критиком второй половины XVIII века. Некоторые его критические высказывания по глубине и по стилистическому блеску принадлежат к лучшим созданиям итальянской критики. Он писал и по-английски и по-итальянски. В своих английских работах он представлял автора "Комедии" англичанам и старался объективно, хотя и без большого увлечения, раскрыть подлинное значение "Комедии". В журнале же, который он издавал в Италии под заглавием "Литературная плетка", он отзывался о Данте совсем по-другому. Баретти вообще было свойственно иной раз озорное, ничем не оправданное отношение к литературным ценностям, умышленно путающее объективные критерии. Так, в споре между Гольдони и Гоцци он резко принял сторону последнего, а Гольдони объявил драматургом, лишенным всякого таланта. Также досталось в "Плетке" и Данте. Вот несколько выдержек из 20-го номера "Плетки", вышедшего в 1764 году: "...почему ни один флорентиец не хочет согласиться, что у этой "Божественной Комедии" не хватает силы заставить себя читать подряд и с удовольствием? Может быть, и правда, что она развлекала современников своего автора, ибо, по словам Франко Саккетти, народ распевал ее тогда по улицам, как греческий народ пел в свое время поэму Гомера. Но, очевидно, человеческая природа странным образом изменилась с тех пор, ибо в наши дни не только нельзя услышать где-нибудь голоса, который пел бы стихи "Божественной Комедии", но нет человека, который мог бы читать ее без большой дозы решительности и терпения - настолько она стала темной, скучной и надоедливой".

Даже большая репутация, которой пользовался Баретти, не могла придать настоящую серьезность его отзыву. Его остроумные выпады повторяли в салонах и в кофейнях, но в серьезных литературных кругах им придавали мало значения. Тем не менее кавалерийские наскоки на величайшую литературную славу Италии должны были получить отпор. На защиту Данте выступил Гаспаро Гоцци, брат приятеля Баретти Карло Гоцци, автора фиаб. Критика Гаспаро Гоцци лишена строгих научных методов, но в ней было понимание общего значения творчества Данте как для его времени, так и для всего дальнейшего развития итальянской литературы. Гаспаро Гоцци понимал и роль поэмы Данте в истории итальянской культуры, в формулировке национальных идеалов Италии. Понимал Гоцци и художественное значение поэмы. "Поэма, - говорит он, - которая учит, которая поднимает душу каждым своим стихом, которая владеет искусством живописи и ваяния, которая заставляет говорить самую природу, которая несет сердце поэта в каждой фразе, которая представляет глазам читателя сцены и зрелища редкого величия... такой поэмой должен гордиться любой народ, любая страна".

Чем ближе к рубежу XIX века, тем больше появляется людей, способных оценить творчество Данте. В Европе классицизм уступает место предромантическим вкусам, и то, что классицизм находил в искусстве неупорядоченным и растрепанным, с точки зрения предромантизма становилось эстетической нормой. В Италии даже писатели, вскормленные идеалами классицизма, не могли не отдать дань величию и художественным достоинствам Дантовых произведений. Витторио Альфиери, эпигон итальянского классицизма, признавался, что свой суровый стих он выковал в лаборатории Дантова творчества. Винченцо Монти, поэт, первую свою крупную поэму "Бассвиллиана" написал Дантовыми терцинами, хотя содержание ее было таково, что, если бы Данте мог ее прочесть, он бы упрятал ее автора в одну из своих адских ям: она чернила революцию.

На рубеже XVIII и XIX веков изучал произведения Данте, подготовляя критические этюды о них, Уго Фосколо - писатель, открывший эру подлинного научного и критического изучения творчества Данте.

 

 

4. Данте в XIX-XX веках

После того как прогремела в Италии "якобинская" эпопея и штыки дивизий генерала Бонапарта приобщили Италию к чину "свободных наций", Итальянское королевство, созданное императором Наполеоном, получило некое подобие политического единства. Продолжалось это недолго. Италия решением Венского конгресса снова была разбита на части и снова попала под ярмо. Но двадцатилетний режим свободы сделал итальянский народ совсем другим. Он уже не склонял покорно выю, а всеми силами стремился вновь вернуться к политической самостоятельности и к единству. Эра Рисорджименто взошла по-настоящему. В области культурных явлений Рисорджименто выражался в усилении и распространении как в науке, так и в литературе всего того, что утверждало свободу, вело борьбу с деспотизмом и подготовляло объединение страны. В литературе оппозиция выбросила знамя романтизма, под которым собрались наиболее прогрессивные и живые силы. Общественный рост страны подготовил достаточно многочисленные кадры, способные выдерживать борьбу за лучшее будущее во всех сферах жизни.

Романтики сразу же проявили вдумчивое отношение к творчеству Данте, а патриотические и свободолюбивые тенденции Рисорджименто еще больше усиливали интерес и к "Комедии", и к мелким произведениям поэта. Собственно говоря, основные исходные моменты для изучения Данте были даны уже Гаспаро Гоцци. То, что было сделано итальянским романтизмом, вносило в схему Гоцци большую конкретность, мобилизуя материал как творений Данте, так и комментариев к ним.

Уго Фосколо, пламенный боец за свободу, автор великолепной патриотической поэмы "Гробницы", вынужденный эмигрировать в Англию, написал там ряд критических очерков, посвященных Данте. Книга его вышла в 1825 году, а в 1846 была переведена с дополнениями, сделанными по записям Фосколо главой итальянской революции Джузеппе Мадзини. В предисловии к книге Мадзини писал о Фосколо: "Он осуществлял критику средствами истории. Он искал в Данте не только поэта, но гражданина, реформатора, апостола религии, пророка нации". Этюды Фосколо положили начало подлинному критическому изучению Данте. И среди итальянских романтиков не было ни одного сколько-нибудь выдающегося, который не внес бы своей лепты в дело изучения если не целиком Данте, то "Комедии". Главный литературно-критический журнал романтиков Il Conciliatore - "примиритель" возвращался к нему неоднократно. Много писали о Данте такие крупные представители романтизма, как Алессандро Манцони, Сильвио Пеллико, Джордани, Эрмес Висконти и другие. В их статьях пытливо вскрывались оба мотива "Комедии": и национально-патриотический, и художественный.

Романтизму обязан Данте своей популярностью не только в Италии, но и в других странах. Среди критических работ, целиком или отчасти посвященных Данте и вышедших из-под пера неитальянцев, нужно особенно отметить труды Фориэля во Франции и А. В. Шлегеля в Германии. Этими исследованиями был дан толчок и для переводов Данте. Один за другим почти во всех странах Западной Европы появляются переводы сначала "Комедии", а потом и других сочинений Данте.

В середине XIX века в самой Италии, отчасти в Германии, а потом в Англии начинается усиленная работа над текстом: сличаются рукописи "Комедии" и других произведений поэта; они группируются по генеалогиям; из них стараются выделить те, которые более непосредственно восходят к подлинным рукописям поэта (как известно, они до нас не дошли), и таким образом постепенно добиваются улучшения текста. Работа по тексту Данте настолько успешно двигается вперед, что становятся возможными надежные издания если не всего написанного Данте, то, во всяком случае, "Комедии".

Параллельно шла критическая обработка текстов, которая делается особенно интенсивной в Италии во второй половине XIX столетия под влиянием общественных настроений, обусловленных сначала революцией 1848 года, а затем успешным завершением политического единства страны. Если на рисорджиментные настроения первой половины XIX века откликом в дантологии были книги Чезаре Бальбо, Тройи и несколько позднее такого разностороннего и широкого исследователя, как Никколо Томмазео, то после середины столетия изучение Данте попало в руки людей, обладавших гораздо более устойчивыми научными методами, гораздо большей эрудицией и неизмеримо более глубоким знакомством с сочинениями Данте и его комментаторами. Во главе этой плеяды стоит великий поэт, бурнопламенный патриот, гениальный ученый Джозуэ Кардуччи. Об руку с ним работали люди совершенно исключительных критических дарований: автор самой яркой, самой взволнованной, трепещущей свежей эстетической мыслью "Истории итальянской литературы" Франческо Де Санктис, который помимо глав, посвященных Данте в этой книге, написал еще несколько этюдов об отдельных эпизодах "Комедии"; исследователи, далеко продвинувшие дантологию: Джованни Пасколи, поэт, как и Кардуччи, преемник его по кафедре в Болонском университете, Адольфо Бартоли, Алессандро д"Анкона, Исидоро дель Лунго, Франческо д"Овидио, Пио Раина, Франческо Торракка, Никола Дзингарелли. Каждый из них напечатал много исследований, каждый занимал кафедру итальянской литературы или дантологии в каком-либо из итальянских университетов. Помимо больших научных достижений все перечисленные критики были одушевлены передовыми политическими идеями, а некоторые из них очень близко соприкасались и с революционным движением на разных его стадиях. Это не могло не оказывать влияния на общую направленность их работ.

Однако дантология в Италии долго не имела объединяющего центра. Он появился лишь в 1888 году, когда было создано дантовское общество Societа Dantesca во Флоренции, которое с тех пор непрерывно притягивает в свою среду исследователей жизни и творений великого поэта. Душою его был глава современной итальянской дантологии Микеле Барби. Необычайная точность фактических сведений, большая тонкость текстологического анализа и совершенно изумительная эрудиция в области не только печатного, но и рукописного материала, так или иначе касающегося Данте, обеспечивают Барби самое видное место среди современных дантологов.

Благодаря сосредоточению сил в дантовском обществе сделалось возможным осуществление той задачи, которая давно была поставлена перед наукой о Данте, - подготовка большого национального издания полного собрания сочинений Данте. Такое издание должно было заключать в себе не только строго выверенный текст, но и все необходимые комментарии к нему. Однако первая мировая война не позволила осуществить этот грандиозный замысел. Возможным оказался только выпуск в свет голого текста всех сочинений Данте. Дантовское общество осуществило его к 600-летнему юбилею со дня смерти поэта в 1921 году. Труд этот был поделен между лучшими современными итальянскими дантологами: Барби взял на себя общую редакцию, обработку текста "Новой жизни" и - самое трудное - стихотворений, Пароди и Пеллегрини взяли "Пир", Ростаньо - "Монархию", Пио Раина - "О народном языке", Пистелли - "Землю и воду" и письма, а Ванделли - "Комедию". Это издание считается в настоящее время каноничным. Разумеется, труд членов дантовского общества был облегчен тем, что до них работала как в Италии, так и за ее пределами целая плеяда исследователей, расчистивших почву для их издания. Их было много. Среди них очень видное место занимает швейцарец Скартаццини, приготовивший так называемый лейпцигский текст "Комедии" в четырех томах, ныне уже устарелый, с обширнейшим комментарием, и сокращенный однотомный текст, продолжающий издаваться, но с непрерывно возрастающими от издания к изданию поправками Джузеппе Ванделли. Большую текстологическую работу проделали английские ученые. Так называемый оксфордский текст полного собрания сочинений Данте, первоначально подготовленный Э. Муром в 1894 году, в четвертом издании обработан другим выдающимся английским дантологом, Пэджетом Тойнби.

Общее направление итальянской дантологии уже после первой мировой войны отклонилось от того русла, в котором она держалась в те годы, когда ее вдохновляли Кардуччи и Де Санктис. Трепетание живой прогрессивной политической идеи стало постепенно подсушиваться объективной фактологией, а начиная с 1922 года, то есть с приходом фашистов, в дантологию стала проникать фашистская идеология. Фашиствующие дантологи преувеличивали близость Данте средневековым идеалам, к ортодоксальному католицизму и замалчивали то, что связывало Данте с Ренессансом. В этом отношении особенно отличался фашистский философ Джованни Джентиле, недавно умерший.

 

 

5. Данте в России

В России интерес к Данте зародился тогда же, когда начали появляться первые переводы произведений корифеев западной литературы. Такие поэты, как Жуковский, жадный до всего, что было в европейской литературной старине значительного и своеобразного, приобщивший к русской литературе целый сонм западных классиков, и особенно Батюшков, влюбленный в Италию и много лет проживший на родине Данте, в числе других назвали русскому читателю имя Данте. И оно уже не было забыто. Пушкин любил "Комедию", и "суровый Дант" учил его не только сонетному строю, но и трудной игре терцинами. Когда мы читаем свободную фантазию Пушкина на сюжет одного из эпизодов "Ада" - "И дале мы пошли...", так и кажется, что великий поэт брал разбег для перевода самой "Комедии". Перевода Пушкин не дал, но интересоваться поэзией Данте не переставал никогда. Его интерес поддерживался и тем, что ему приходилось читать о великом итальянском собрате у Байрона и Шелли, у Фориэля и Августа Шлегеля. После Пушкина интерес к Данте не только не ослабевал, но усиливался беспрестанно, и это привело к тому, что русская литература постепенно обогатилась целым рядом переводов "Комедии". Эти переводы вместе с поэтическими откликами на "Комедию" (вплоть до Блока и Брюсова) сделали поэму Данте прочным достоянием русской культуры.

Перевод "Комедии" был делом нелегким. Стих Данте предъявляет к переводчику такие требования, перед которыми долго отступали самые смелые. Уже одно то, что терцина состоит из трех рифм, очень усложняет задачу переводчика. Кроме того, итальянский язык звучен и богат рифмами, быть может, больше, чем всякий другой. В переводе и мелодика стиха, и особенно звучание рифм неизбежно бледнеют. Поэтому сколько-нибудь удовлетворительные переводы "Комедии" на другие языки стали появляться сравнительно поздно, а переводы, которые можн