Дживелегов Алексей Карпович - Данте Алигиери. Жизнь и творчество

тани. Черки были не ясны размеры угрожавшей опасности, и они не предпринимали серьезных мер, чтобы парализовать интригу Спини. Они ограничивали свою деятельность одной Флоренцией, в то время как Джери втягивал в кампанию и другие коммуны, и Ватикан, и даже Францию в лице Карла Валуа. Дипломат Джери был куда более искусный, нежели Вьери Черки.

Едва ли может быть сомнение, что именно Джери повлиял на выработку Бонифацием линии политического поведения по отношению к Флоренции. Только Джери мог подсказать папе мысль об образовании из Тосканы с центром во Флоренции особого государства во главе с одним из папских родственников. Путь для осуществления этого плана рисовался простой. Надо было Донати и их сторонников, возглавляемых Корсо, выдать за истинных гвельфов, не имеющих никаких посторонних интересов, с тем чтобы папа с самого начала стал на их сторону, ибо одни они могли помочь папе одолеть внутри Флоренции противодействие его затеям. Черки же, тесно связанных с самыми широкими и разнообразными пополанскими кругами, следовало объявить врагами. Правда, Черки тоже были гвельфы, как и Донати. Но Джери нетрудно было пустить в ход версию о том, что Черки крепко связаны с гибеллинами и имеют общие с ними политические интересы. Бонифаций подхватил идею Джери насчет Флоренции. Очень уж была соблазнительна перспектива подчинить себе - не церкви, а роду Гаэтани - эту лучшую жемчужину из удела графини Матильды [47]. И линия его по отношению к флорентийской усобице была установлена определенно и окончательно.

 

 

5. Флоренция и Бонифаций VIII

После массового отравления Черки в январе 1299 года Вьери уговорил своих не посещать больше собраний центрального органа гвельфской партии. Поле деятельности было целиком предоставлено Донати, и Корсо получил свободу действий. Уверенный в поддержке партии, он заставлял обходить постановления Ordinamenti, потом начал ни на чем не основанную денежную тяжбу против своей тещи и выиграл ее, подкупив подесту Монфьорито да Кодерта, но это была пиррова победа. Все вышло наружу. Подесту посадили в тюрьму, и он под пыткой сознался. На Корсо был наложен штраф, а когда он отказался его уплатить, его изгнали. Это было в мае 1299 года. Целых два с половиной года он отсутствовал во Флоренции, и Черки развернули широкие маневры на освободившейся политической арене. Они выдвинули лозунг незыблемости "Установлений справедливости", многократно нарушавшихся Донати, и требовали неуклонного осуществления карательных законов против дворян, встретив полную поддержку всех пополанских групп.

Когда во Флоренцию стали проникать темные слухи о планах папы, пополанские группы под предводительством Черки не только сплотились крепче, но, чтобы усилить себя, установили связи с гибеллинами, иными словами, пошли на то, в чем их давно и лживо обвиняли Донати. Связь с гибеллинами, как бы она ни была слаба, окончательно вырыла бездну между дворянской и пополанской группами. Соперничество Черки и Донати во Флоренции отражало именно такое социальное расслоение. Власть принадлежала пополанам, но за дворян стоял папа.

Свое отношение к флорентийским событиям Бонифаций раскрыл самым недвусмысленным образом тем, что после изгнания Корсо Донати из Флоренции дал ему сначала место подесты в Орвието, а потом назначил его правителем небольшой горной области в Марках. А Вьери деи Черки он вызвал в Рим: уговаривал его помириться с Корсо и вернуть его на родину. Вьери сухо отвечал, что он ни с кем не ссорился, и возвратился домой. Папа разгневался, и слухи об интригах в Риме стали еще более тревожными. Тогда во Флоренции решили добыть верные сведения о том, какие куют в Риме замыслы.

В марте 1300 года юрист Лапо Сальтерелли во главе пышной делегации был отправлен с какой-то торжественной, но пустой миссией к папе. Истинная цель поездки заключалась в выяснении замыслов курии против Флоренции. Лапо приходился тестем одному из Черки. Он был знающий и умный законовед, но человек, по-видимому, жадный до денег, чрезмерно склонный к удовольствиям и беспринципный: Данте помянул его нехорошим словом в "Комедии". Лапо быстро разобрался в ватиканских делах, установил, что замысел действительно существует, установил лиц, замешанных в политических интригах, и, когда в начале апреля делегация вернулась домой, в руках Лапо был обильный и неопровержимый обвинительный материал. На основе этих сведений Симоне Герарди деи Спини и двое других флорентийцев - близкие к папе люди - были приговорены к крупным штрафам, а в случае неуплаты - к вырезанию языка. Так как ни один из них не собирался ни платить, ни являться во Флоренцию, то приговор фактически означал изгнание. Папа сильно разгневался и потому, что были раскрыты его планы, и потому, что были наказаны его приближенные. Он резко потребовал отмены приговора. По коллегия приоров, вступившая в должность 15 апреля 1300 года, - Лапо был ее членом - подтвердила приговор. Новое письмо папы помогло осужденным не больше первого. Но тут возникло другое обстоятельство.

Вечером 1 мая, согласно обычаю, установившемуся уже лет за десять, молодежь собралась перед церковью Санта Тринита, чтобы справить майский праздник. Юноши и девушки, украшенные цветами, пели, танцевали и веселились. Вокруг площади расположились зрители на конях, среди них группа Черки. В самый разгар праздника подъехала другая группа всадников - Донати, и случайно оказалась возле Черки. Загорелись глаза, раздались обидные и угрожающие слова. Молодежь Донати бросилась на стоявшего ближе к ним Риковерино Черки с мечами, и кто-то начисто отрубил ему нос. Крики и звон оружия разнесли тревогу по всему городу. Девушки разбежались, теряя венки и путаясь в цветочных гирляндах. Юноши кинулись к оружию. По всему городу стали захлопываться ставни, ворота и двери у лавок. Загудел набат, и стали вооружаться все пополаны. Но на этот раз уличный бой был предотвращен. Виновные были обложены высокими штрафами, и сам Вьери Черки привел в суд безносого Риковерино, чтобы заставить судью наказать дворян-буянов по всей строгости "Установлений".

Дворяне были разозлены до последней степени, и так как Корсо, вызванный папою в Рим, непрерывно подстрекал своих сторонников к серьезному выступлению, они решили сойтись в церкви Санта Тринита, перед которой произошло побоище, чтобы посоветоваться, что делать. Было решено собрать в домах как можно больше вооруженных, уговорить графа Гвидо ди Баттифоле прийти к ним на помощь со своим отрядом и, как только он появится перед городом, поднять восстание. Целью восстания было изгнание Черки и захват власти. Но планы дворян стали известны, граф Гвидо не двинулся, и приоры обрушили на головы заговорщиков тягчайшие кары. Сын Корсо, Симоне, и граф Гвидо с сыном должны были уплатить 20 000 лир штрафа, а Корсо как главный зачинщик был приговорен к смерти, разрушению всей недвижимости и конфискации всей движимости. Все его дома во Флоренции были немедленно сровнены с землею. Кроме того, несколько лиц как из партии Донати, так для справедливости и Черки в середине мая были отправлены в ссылку. В числе изгнанных был Гвидо Кавальканти: вспомнили его нападение на Корсо в 1298 году. Местом ссылки для Гвидо и его товарищей была назначена Сарцана в Луниджане - одно из самых гиблых малярийных мест в Италии. Сарцану выбрали с хитроумной целью - чтобы был повод скорее их вернуть. И действительно, уже в июле, когда в числе приоров был также и Данте, очевидно позаботившийся о друге, их вернули. Для Гвидо амнистия все-таки запоздала. Малярия сделала свое дело. Поэт, не надеявшийся больше увидеть родину и изливший свои чувства в чудесной балладе, радостно возвратился домой, но поправиться не мог. Он умер через месяц. Донати и их друзья были сосланы в Умбрию.

Для водворения мира папа решил отправить во Флоренцию специального легата. Выбор его пал на кардинала Маттео Акваспарта. Он прибыл в город в начале июня и немедленно потребовал именем Бонифация отмены всех приговоров, ибо, говорил он, они по существу направлены против самого папы. Но Лапо Сальтарелли, прежде чем кончился двухмесячный срок его приората (15 июня), добился создания специальной комиссии, совместно с приорами постановившей, что папа не имеет никакого права вмешиваться в правосудие города. Советы утвердили это постановление, и у легата сразу была выбита почва из-под ног. Соглашение становилось невозможным. Предстояла борьба, тяжелая и опасная, потому что папа был враг нешуточный. Нужно было заботиться о союзниках.

Флоренция издавна стояла во главе так называемой гвельфской лиги, в которую входили города: Лукка, Пистоя, Прато, Сан Миниато, Сан Джиминиано, Вольтерра, Поджибонси, Колле. Силами этих городов в Тоскане удавалось сохранить мир и держать в страхе ее врагов. Предстояли выборы нового военачальника Лиги, и из Флоренции в разные города были разосланы верные люди, чтобы под предлогом приглашения на выборное собрание укрепить связи с Флоренцией и предупредить против возможных интриг, дворянских и папских. Задача была трудная, потому что приходилось косвенно выступать против папы. А ведь Лига была гвельфская.

В Сан Джиминиано был делегирован Данте Алигиери.

 

 

6. Начало политической деятельности

В первый раз на Данте возлагалось ответственное поручение. И он его принял. Согласие его означало многое. Дело было не только в том, что Данте решил поехать послом от Флоренции в тихий городок, затерявшийся среди зеленых холмов Вальдэльзы. Тем, что он поехал, он определил свою политическую поэзию. Он будет не с дворянами, а с пополанами. До этого момента его политическое лицо было неясно. Он был дворянин, кроме того, жена его была Донати. Брат Корсо Форезе был его другом. Можно было ожидать, что если Данте прямо и не примкнет к дворянам, то, как и многие, сохранит нейтралитет. Данте этого не захотел. Его характер определился вполне: ему было тридцать пять лет и он был "на полпути земного бытия". То, что Данте пошел с пополанами, доказывает его большую общественную честность. Он не захотел в критический для родного города момент оставаться в стороне и пожелал разделить ответственность за судьбу родины с наиболее активной частью ее сынов. Ему претило положение быть "senza infamia e senza lodo" - "без хулы и без хвалы" ("Ад", III), так как он всю жизнь ненавидел людей, способных идти на сделку с совестью.

Гораздо труднее ответить на вопрос, почему Данте стал на сторону пополанов: происхождение и родственные связи должны были толкнуть его на сторону аристократов.

Поэт был горд и высокомерен. Он относился с пренебрежением к толпе - не к народу; народ, il popolo, он уважал и чувствовал тяготение к избранным. Но его отшатнула от Донати их беспринципность, их покорность Корсо - человеку, отягченному низменными преступлениями, их темная игра с папою, похожая на предательство. В этих вопросах Данте не знал колебаний. Совесть его была чиста. И свою чистую совесть он готовился сделать судьей дел и людей своего времени. Он не мог быть на той стороне, где был Корсо и подобные ему. Но и к Черки Данте не испытывал большой привязанности. Он пошел с ними, потому что они защищали против покушений извне самостоятельность и свободу его родного города. Долг, а не чувство вынудил Данте быть с ними. Политические и моральные соображения, отталкивавшие его от Донати, приводили к Черки. Третьего пути не было, ибо вне политики Данте оставаться не мог. Был ли он по-настоящему членом партии "белых"? Леонардо Бруни в биографии Данте говорит об этом очень уклончиво: "Хотя он утверждал, что он человек вне партий, его тем не менее считали белым". И, по-видимому, историк близок к истине, ибо он опирается на слова, которые Данте позднее вложит в уста Каччагвиды.

Но если Данте не проявлял особенной горячности в сотрудничестве с Черки, то правящая группа, без сомнения, очень дорожила тем, что он был с нею, ибо ставила его высоко. Миссия в Сан Джиминиано была одним из доказательств большого к нему доверия.

Данте начал принимать участие в политической жизни с 1295 года, очень скоро после того, как записался в цех. Невозможно восстановить шаг за шагом этапы его участия в политических делах, ибо до нас дошли лишь краткие и неполные протоколы заседаний пяти флорентийских советов (le consulte).

Достоверные сведения немногочисленны. После своих дебютов в 1295 году с 1 мая по 1 октября 1296 года Данте был членом Совета ста; записаны его выступления. В 1297 году он был членом одного из пяти советов, неизвестно какого - за эти годы, до 1300-го, протоколы пропали. Очевидно, он успел настолько выдвинуться, что ему, как наиболее достойному, была поручена миссия в Сан Джиминиано. За эти пять лет не только сложилась его политическая репутация, но он уже оказывал большое влияние на политическую жизнь. Об этом, быть может слегка преувеличивая, говорит Боккаччо: "Счастье ему так благоприятствовало, что ни одно посольство не выслушивалось, ни одно не получало ответа, ни один закон не издавался, ни один не отклонялся, никакой не заключался мир и никакая не объявлялась война - словом, не принималось никакого решения сколько-нибудь важного, если он предварительно не высказывал своего суждения". Джованни Виллани и Бруни подтверждают слова Боккаччо, хотя и не в столь пышных выражениях. Виллани говорит: "Был он в числе важнейших правителей города (dei maggiori governatori delia città). Бруни в своей латинской "Истории Флоренции" пишет: "Так как умом и красноречием он выделялся среди своих товарищей, они очень считались с его волей и указаниями его одного" (voluntatem eius unius nutumque maxime spectabant).

Виллани стоял очень близко к описываемым событиям, а Бруни, хотя и писал в XV веке, имел в качестве канцлера республики доступ ко всем документам государственных архивов. Поэтому оба отзыва очень авторитетны: в Сан Джиминиано ехал один из "правителей города".

В Сан Джиминиано, в палаццо подесты, свято сохраняется "зала Данте". В ней 7 мая 1300 года поэт выступил перед местным советом, приглашая прислать в Эмполи делегатов для участия в выборах нового полководца Лиги. И агитировал за кандидата Флоренции барона деи Манджадори из Сан Маниато. А может быть, в собрании менее открытом предостерегал горожан от происков Рима. Выполнив поручение, он вернулся во Флоренцию и здесь через месяц с небольшим был выбран одним из членов коллегии приоров с 15 июня.

Положение новой коллегии приоров было трудное. Кардинал Акваспарта был в городе и не собирался уезжать, не добившись цели, то есть не вынудив флорентийское правительство отменить приговор, тяготевший над Симоне Герарди с товарищами. А сидя в городе, кардинал, разумеется, все время подстрекал дворян к оппозиции властям и к борьбе против пополанов. Соотношение социальных и политических сил странно переместилось. Прежнее ядро гвельфской партии, пополаны и во главе их представители банковского капитала - Черки, были противниками папства и заигрывали с гибеллинами. А потомки гибеллинского дворянства, тоже руководимые банковским капиталом Спини, были верной гвардией папства, патентованными гвельфами. Ситуация показывала, что руководящей силой был капитал, внутри которого шло расслоение, и что по линиям этого расслоения размещались все остальные социальные группы.

И как бы для того, чтобы расставить знаки этого нового разделения, подоспело обострение событий в Пистое. Там уже давно зрел свой раскол. Канчельери, самая влиятельная и богатая семья в городе, делилась на две ветви, звавшиеся по цвету своих гербов: Канчельери белые и Канчельери черные. С середины восьмидесятых годов XIII века между ними началась вражда, изобиловавшая, как всегда, нападениями, засадами, уличными стычками. Она первоначально имела характер обычной кровной мести. Постепенно в распрю втягивались широкие городские круги, сделавшие фамильные гербы обеих ветвей - "черные" и "белые" - знаменами собственных политических и социальных расхождений. Смуты в городе стали такими ожесточенными, что в 1296 году граждане Пистон обратились к Флоренции с просьбой о протекторате, усматривая в нем единственный способ умиротворения.

Флоренция приняла предложение и назначила в Пистою своего подесту, который старался поддерживать в городе мир тем, что во все городские коллегии сажал поровну "черных" и "белых". Этим способом первое время удавалось сдерживать их страсти, но в конце 1299 года беспорядки вспыхнули вновь, и вожди обеих групп были высланы во Флоренцию. Там они нашли приют и поддержку по родственным связям. "Белые" Канчельери поселились у старого Лапо деи Черки, дяди Вьери, а "черные" - у Фрескобальди, вся семья которых, за исключением одного Берто, была на стороне Донати. Начались интриги, и так как власть была в руках Черки, то они через флорентийских правителей могли оказывать большие услуги "белым" Канчельери и в самой Пистое. "Черные" Канчельери апеллировали к Донати, а через Донати в Рим.

Таким образом, насильственное водворение пистойских "белых" и "черных" во Флоренцию не только не помогло самой Пистое, но настолько усилило раскол во Флоренции, что названия "белых" и "черных" мало-помалу прочно пристали к партиям Черки и Донати. С весны 1300 года и особенно с приората Данте их чаще всего только так и именовали. "Белыми" была партия пополанов, руководимая Черки и державшая власть, "черными" - Донати, дворянская группа, послушно следовавшая указаниям Рима, передававшимся через Акваспарту. Подстрекательства кардинала, видимо, вызвали новое буйство дворян 23 июня, в канун дня Иоанна Крестителя, патрона - покровителя Флоренции. В этот день ежегодно устраивалась торжественная процессия в Сан Джованни, в которой участвовали члены всех цехов, в праздничных одеждах, со старшинами впереди: настоящий боевой смотр пополанских сил. Нечлены цехов, в том числе дворяне, стояли по тротуарам, не имея права примкнуть к процессии, и вынуждены были терпеть насмешливые взгляды цеховых людей. И одна из дворянских групп не выдержала. С криками "Мы побеждали при Кампальдино, а вы оттеснили нас от должностей и от власти в городе" люди, в ней стоявшие, накинулись на цеховых старейшин и основательно их потрепали.

Подобные выступления не способствовали ни умиротворению города, к коему якобы стремился "миротворец" кардинал Маттео, ни его собственной популярности. Мало помогали они и выполнению возложенной на него папой задачи добиться отмены наказания Симоне Герарди с товарищами. Новые приоры подтвердили решение своих предшественников, а когда кардинал внес предложение установить при выборах в коллегию приоров равенство между "белыми" и "черными", приоры даже не передали его в советы, а отклонили с места.

Назойливость "миротворца" до такой степени обозлила пополанов, что однажды, когда кардинал стоял у окна архиепископского дома, где он жил, кто-то пустил в него стрелу из арбалета. Она не попала в Маттео и воткнулась в оконную притолоку. Этот выстрел был очень красноречивым свидетельством отношения флорентийских граждан к папе и к его маклеру во Флоренции.

Пятнадцатого августа коллегия, куда входил Данте, кончила работу. По-видимому, одним из ее последних актов было постановление об амнистии высланным в Сарцану вождям "белых", в числе которых был теперь уже смертельно больной Гвидо_: Кавальканти.

Кардинал обратился к новой коллегии - уже в третий раз - с требованием отменить приговор против Симоне Герарди с товарищами и снова получил отказ. Тогда - ибо папа настаивал на решительных мерах - кардинал отлучил от церкви подесту, капитана, приоров, гонфалоньера, членов всех советов, некоторых граждан и, облегчив душу столь богоугодным делом, покинул Флоренцию в конце сентября 1300 года.

Для Данте наступил момент, когда он, не стесняемый официальным положением, обязывающим к выдержке, мог отдаться политической деятельности. И как бы для того, чтобы набраться воодушевляющих настроений, он решил повидать вечный город, где ему никогда еще не приходилось бывать, и выехал в Рим. Там готовились к празднествам.

 

 

7. Борьба во Флоренции, интриги в Риме

Бонифаций только что объявил 1300 год первым юбилейным годом, anno santo. Значение этого юбилея было двоякое. Для масс "святой год" означал, что всякий, побывавший в этом году в Риме, механически получал отпущение грехов. Для папской казны и папских банкиров он означал огромный прилив пилигримов и поступление колоссальных денежных сумм. Церковная агитация и торговля шли рука об руку. Отношения с империей, где происходили смуты, были спокойные, с Францией - удовлетворительные. Надутый гордыней папа становился все более непреклонным в своей итальянской политике. Ее направляли не интересы церкви, а его семейные интересы. Подчинение Флоренции было первым пунктом династической программы рода Га-этани, отлучение головки "белых" - первым шагом на пути практического осуществления этого первого пункта.

Положение "белых", особенно Черки, было трудное. Они не могли склониться перед папской волей, потому что это немедленно привело бы к разрыву с пополанской массой. Но они не могли идти со всей решительностью против папы, потому что интердикт мог подкосить благосостояние крупной буржуазии. Следствием интердикта, если он был наложен на весь город, было то, что все граждане этого города оказывались вне закона. Каждый верующий христианин получал право безнаказанно ограбить и убить любого жителя Флоренции. Сделки, заключенные с горожанами, подпавшими под интердикт, теряли силу: должники могли им не платить, те, у кого были на комиссии их товары, могли их не возвращать; государи, на чьих территориях оказывались их имущества, могли их конфисковать и т. д. Поэтому политика Черки была полна нерешительности и колебаний. Не уступать, но и не идти напролом, а вести дипломатическую игру и избегать решительных действий.

Поэтому после отлучения, наложенного кардиналом Акваспарта, "белые" стали думать, как уговорить папу снять интердикт. Беспокоили, конечно, не муки на том свете - их флорентийцы не очень боялись: еретическая культура свое дело делала, - а убытки на этом свете. 11 ноября соединенная депутация Флоренции и союзных с нею городов гвельфской лиги получила аудиенцию у папы, целовала его святейшую туфлю, произносила покаянные слова и умоляла снять отлучение. Бонифаций был милостив, говорил, что флорентийцы - пятый элемент мироздания, и соизволил временно приостановить действие интердикта. Во Флоренции были удовлетворены и в благодарность пошли навстречу папе в некоторых важных для него вопросах.

Политика Вьери, полная колебания, вялая и уступчивая, вызывала у одной части его сторонников отрицательное отношение. Была группа, требовавшая большей твердости, большего достоинства и решительности в отношении папы. Это были пополаны, менее богатые, не имевшие ни крупных капиталов, ни крупных партий товаров за границей. Постепенно от группы Черки откололось радикальное крыло. Главой его был Данте.

Он снова был выбран в члены Совета ста на семестр с 1 апреля по 1 октября 1301 года. Он понимал, что положение серьезное и предстоит борьба. Уже давно носились слухи, что Бонифаций договорился с братом Филиппа Красивого, Карлом Валуа. Принц обязывался за определенную сумму стать во главе экспедиции в Сицилию, с тем чтобы вернуть остров неаполитанским анжуйцам, а также идти воевать Флоренцию и подчинить ее папе. Слухи гласили, что Карла скоро ждут в Италии. Что за человек был Карл Валуа - во Флоренции знали. Это был бандит королевской крови, кондотьер худшего сорта, лишенный чести и совести, за деньги готовый на все. Еще свежо было в памяти недавнее предательство Карла по отношению к графу Фландрскому, который доверился ему и был им выдан Филиппу, своему брату, его заклятому врагу. Вся партия "белых" была согласна, что нужно дать отпор готовящемуся разбойничьему нападению. Но Черки по обыкновению высказывался за то, что не нужно раздражать папу открытыми приготовлениями к борьбе.

Советы работали лихорадочно. 19 июня состоялось заседание Совета ста при участии обоих советов Капитана - Большого и Малого.

Обсуждалась просьба папы о посылке в помощь одной из его военных экспедиций отряда конных флорентийских рыцарей. Двое ораторов Совета ста высказалось за удовлетворение папской просьбы. Данте решительно восстал. При голосовании он остался в меньшинстве. В тот же день этот вопрос обсуждал один Совет ста. Данте вновь защищал свое предложение и снова остался в меньшинстве. Папское требование было удовлетворено большинством - 49 против 32. Голосование в обоих советах Капитана, заседавших отдельно, дало те же результаты: предложение прошло большинством - 41 против 26. Было ясно, что пополанская группа раскололась и что некоторые из ее членов голосовали вместе с поддерживавшей папу группой дворян, у последних же дисциплина была крепче, и они добросовестно выполняли папские директивы. Вьери деи Черки, очевидно, не считал, что есть повод для тревоги, и продолжал призывать к умеренности.

Однако в начале сентября, когда стало известно, что Карл Валуа уже прибыл в Ананьи и совещается с папою, политическая атмосфера во Флоренции вновь стала накаляться. 13 сентября состоялось заседание всех пяти советов со всеми цеховыми старейшинами. Были приглашены старейшины не только семи старших и пяти средних, но всех двадцати одного цехов. Подеста требовал сохранения в полной силе "установлений справедливости" и поддержки власти popolo, то есть полноправных граждан. Данте горячо защищал это предложение. Есть основание предполагать, что ему принадлежал проект распространения права избрания в приоры на все цехи, в то время как это право принадлежало только семи старшим и пяти средним. Другой оратор предложил, чтобы приорами, гофалоньером, подеста и Капитаном были приняты необходимые меры. Смысл обоих предложений, исходящих из группы радикалов, был ясен. Надо было укрепить пополанскую власть, раздвинув ее социальную базу, - обычный маневр в дни опасности. Леонардо Бруни так комментирует выступления Данте на этих заседаниях: "Он предлагал опереться на народную массу" (moltitudine del popolo). Возможно, что Данте предлагал также предпринять некоторые военные меры, для того чтобы не пропустить во Флоренцию Карла Валуа: занять горные проходы через Апеннины и укрепить их. Черки и на этот раз отказался присоединиться к точке зрения радикалов. Он не хотел боевых шагов. При тех настроениях, которыми жил в те дни Данте, мысль урегулировать положение с помощью народа сама собой приходила ему в голову. Это означало возврат к политике Джано делла Белла; недаром поэт в "Комедии" с таким сочувствием упоминает инициатора "Установлений", хотя и не называет его по имени.

Советы продолжали заседать. 20 сентября на расширенном заседании Совета ста была удовлетворена просьба болонцев о разрешении провоза зерна из Пизы в Болонью по флорентийской территории. Разрешение укрепляло союз с Болоньей против папы. Данте поддерживал это предложение. 28 сентября на закрытом заседании Совета ста было предложено дать новые временные полномочия городским властям, с тем чтобы были приняты меры безопасности против возможных покушений на город. Данте снова поддерживал предложение. Оно было принято, но не осуществлено.

Разведка доносила, что отряды Карла Валуа неуклонно приближаются к Флоренции. Проходы не защищались. Черки наконец начал обнаруживать признаки волнения. Были запрошены города гвельфской лиги, согласны ли они оказать военную поддержку Флоренции против Карла. Все отвечали уклончиво, и было ясно, что гвельфская лига оставляет Флоренцию совершенно изолированной. Одна Болонья обещала прислать вспомогательный военный отряд. Положение становилось критическим. Именно поэтому было решено еще раз срочно послать к папе посольство. Бруни формулирует цель посольства таким образом: предложить папе соглашение и мир. Конкретно послы должны были просить папу сохранить "Установления" и статуты города и не настаивать на возвращении изгнанников.

Кто должен был войти в посольство? Боккаччо рассказывает, что, когда у Данте спросили его мнение, он ответил: "Если я останусь, кто поедет? Если я поеду, кто останется?" Он все-таки поехал в компании с Мазо Минербети и Кораццо Убальдини. Бонифаций принял посольство и на этот раз милостиво, но требовал, чтобы Флоренция подчинилась ему, и обещал, что все будет хорошо. Была изготовлена соответствующая папская булла, и папа приказал, чтобы двое из послов повезли ее во Флоренцию. Данте он оставил пока при себе. Булла была доставлена в город, и обещаниям, в ней изложенным, поверили все, даже ремесленные цехи, за исключением булочников: эти настаивали на том, чтобы Карл ни в каком случае не был допущен, ибо он идет, чтобы разрушить город. Послы вернулись за несколько дней до того, как Карл появился перед Флоренцией и предъявил папский приказ о допущении его в город. Мудрых булочников не слушали. Данте в городе не было: он оставался в Риме.

 

 

8. Победа "черных" и изгнание Данте

Пока Черки во Флоренции призывали к мягкой политике по отношению к папе, Карл Валуа неторопливо совершал свой путь по Италии. 18 июля он был в Милане, в начале августа - в Сиене, 2 сентября - в Ананьи, где его ждал папа. По дороге его всюду приветствовали "черные", изгнанные из Флоренции, из Пистон, их тосканские и романьольские единомышленники. Они осыпали Карла речами и подарками, и в Ананьи он приехал уже надутый важностью, с совершенно несуразными требованиями.

В Ананьи собралась настоящая биржа, то есть та денежная группа, которая устроила поход Карла. Здесь, кроме Спини, финансировавших поход, были двое Францези, тоже банкиры и флорентийцы, Мушатто и Биччо (по-французски Mouche et Biche), приехавшие с принцем из Франции, заранее купленные Спини и трубившие всю дорогу ему в уши, что "черные" - ангелы, а "белые" - исчадие ада. В Ананьи был Карл II Анжуйский и его банкиры Барди, тоже флорентийцы и "черные".

Папа, которого Якопо Гаэтани и его семейство обрабатывали с глазу на глаз специальными аргументами, одобрительно кивал головою и нужно не нужно благословлял и Карла, и его спутников, и аижуйцев, и "черных"; назначил Карла главнокомандующим церковными войсками, миротворцем Тосканы, правителем Романьи, маркизом Анконы, герцогом Сполето и, в конце концов, дал ему 200 000 флоринов за предстоящие труды. В "Чистилище" (XX) Данте так сказал о походе Карла:

Один, без войска, многих он поборет

Копьем Иуды: им он так разит,

Что брюхо у Флоренции распорет.

Девятнадцатого сентября Карл, сытый по горло почестями, золотом и благословениями, выступил в Сиену и разослал во все тосканские города, в том числе и во Флоренцию, гонцов с приглашением прислать к нему послов для переговоров. Во Флоренции царила непонятная растерянность. Сам по себе Карл со своими рыцарями и союзниками "черными" едва ли должен был представляться опасным врагом. За своими новыми стенами Флоренция могла его не бояться. Денег в городе было много; граждане, недавно разбившие аретинцев под Кампальдино, сражаться не разучились. Тем не менее горожан охватила паника. Объяснить ее можно только одним: страхом пополам перед возможной изменой дворян и их переходом на сторону "черных". Кроме того, ведь из-за спины Карла Валуа все время выглядывала фигура Бонифация, потрясавшего перунами интердикта.

Флорентийцы решили идти на переговоры. Послы ездили из Флоренции в Сиену и в Рим, из Сиены во Флоренцию. Карл уверял, что у него одна забота - примирение "черных" и "белых". Бонифаций, пока результаты переговоров были не ясны, заявлял, что он никогда и не думал овладеть Флоренцией. Оба клялись, что конституция флорентийская не будет нарушена, что никто из флорентийцев не пострадает. И просили об одном: чтобы Карл был допущен в город. Мы не знаем, как действовала группа сторонников Данте, но совершенно ясно, что их уже не слушали. Легковерие и страх овладели правителями города. Измена поднимала голову. Корысть жадно щелкала зубами. История Флоренции не очень богата проявлениями героизма: с купеческой психологией героика уживается редко. Но такой эпидемии слепого и отупелого малодушия город не переживал никогда.

Флорентийцы соглашались на все требования заклятых врагов. 1 ноября 1301 года Карл Валуа вступил в город, радостно приветствуемый "черными", раболепно встреченный "белыми". Собрания советов происходили в присутствии закованных в железо бургундских рыцарей Карла, стоявших с обнаженными мечами. Советы принимали решения, угодные принцу. Карл настаивал на вручении ему полномочий для проведения миротворческой миссии и заодно на передаче ему ключей от трех городских ворот в Ольтрарно. Он обещал, что будет охранять их согласно указаниям Синьории - так стали называть коллегию приоров. Полномочия были даны, и в ворота, в первую же ночь после того, как охрана их перешла в руки французов, был впущен Корсо Донати со своими сторонниками.

Это было 5 ноября. Карл лишний раз показал, что он первоклассный мастер измены.

Начался погром. К Корсо сейчас же присоединились "черные", находившиеся во Флоренции, рыцари Карла Валуа, а потом все уголовные элементы, выпущенные Корсо из тюрем. Пять дней громили город преступники всех рангов, озверелые от жажды мести, от жажды крови, от жажды наживы, и таково было ослепление "белых", что, когда Скьятта деи Качельери, начальник отряда из трехсот рыцарей, находящегося на службе у Флоренции, предложил ударить на рассыпавшихся по городу грабителей и уничтожить их вместе с французами, Вьери деи Черки запретил, говоря, что все уладится. Но дома и дворцы продолжали разрушаться, освещая заревом своих пожаров ночную тьму; людей продолжали убивать, женщин и девушек продолжали насиловать, имущество продолжали грабить.

Когда погром слегка улегся, 9 ноября Карл, получивший от приоров право назначения главных должностных лиц в городе, назначил подестою Канте деи Габриелли из Губбио, находящегося в его свите и заранее подобравшего себе всю подручную банду: судей, приставов и т. д.

На этого авантюриста, проходимца, нажившего во Флоренции огромные богатства и вековечную каинову печать, была возложена задача: превратить погром в закономерное вымогательство, а убийства физические - в убийства политические. Будучи верховным судьей, он призывал к ответу всех политических противников Донати и облагал их штрафами. Если те не могли платить, он приказывал разрушать их дома, а потом подвергал их изгнанию. Он помог Карлу и "черным" выжать из противников столько денег, сколько было можно, не забывая при этом и себя.

Так кончилась конкуренция банкирских домов Спини и Черки. Черки были изгнаны и могли спасти только малую часть своих колоссальных капиталов. Правда, и этого было достаточно, чтобы они оказались в состоянии оплачивать свои коммерческие обязательства и выделять очень большие суммы на политические цели. Спини получили полную свободу действий во Флоренции и могли развернуть свою коммерческую предприимчивость еще шире. А множество людей, отдававших политической работе кровь своего сердца и сок своих нервов с верою в свое дело, воодушевленных идеалами, постигла катастрофа.

Данте Алигиери был в числе попавших в эту катастрофу. Его политическая деятельность была настолько откровенно враждебна папе и "черным" и занимал он такую радикальную позицию, что машина юридических убийств, называвшаяся судом подесты, не могла не захватить его своими колесами.

О событиях во Флоренции Данте узнал либо еще в Риме, либо по дороге из Рима. К себе он не попал. Когда 18 января 1302 года начались процессы, он должен был понять, что его не минует горькая чаша. Чтобы приготовиться к худшему, у него был срок. Раз за разом Канте деи Габриелли принуждал к штрафам и изгнаниям то того, то другого из "белых". Раз за разом гонфалоньер с собачьей покорностью ехал верхом к домам осужденных, чтобы присутствовать при том, как будут разрушать их до основания. Беспрестанно сопровождаемые плачем и стенаниями, покидали город единомышленники поэта. 27 января настал черед и Данте. За свою борьбу против "черных" он был присужден к уплате 5000 лир и двухлетнему изгнанию за пределы Тосканы с конфискацией имущества и срытием до основания дома. Ему было предписано, кроме того, в трехдневный срок явиться к подесте. То, что Канте собирался сказать ему или сделать с ним, объявлено не было, но приказ был строгий. Данте, конечно, не явился. У него было время обдумать свое положение, и ему не приходилось дожидаться, чтобы перед его домом затрубила труба пестро одетого герольда подесты, судебная повестка XIV века. Герольд уже не застал его. Данте не мог предчувствовать, что не увидит больше никогда "прекрасной овчарни, где спал ягненком" и что его "милый Сан Джованни" никогда больше не примет его под свою ласковую сень.

В разгар репрессий во Флоренцию явился ее старый супостат Маттео Акваспарта. Папа приказал ему последить, чтобы "белым" не оказывалось никакого излишнего снисхождения: как будто Корсо Донати и Канте деи Габриелли нужно было еще поощрять к жестокостям. И, быть может, присутствием кардинала, который не забыл стрелы из арбалета, воткнувшейся в окно рядом с его головой, объясняется, что вторичный приговор по делу Данте, заочный, был еще более суров.

Когда в определенный подестою срок ни Данте, ни его товарищи по приговору не явились, Канте обогатил свой первый вердикт прибавкою, где говорилось, что, так как неявка осужденных была знаком их сознания в вине, они принуждаются к сожжению живыми на костре. Это было 10 марта. Дом Данте был срыт до основания отрядом рыцарей подесты и гонфалоньера, которые при сотрудничестве 150 каменщиков чисто и скоро проделали свою работу [48].

Уехал Данте, по всей вероятности, с женою и детьми, так как законы "белого" террора требовали изгнания и всех домочадцев. Позднее, когда ярость "черных" угомонилась, Джемма и дети, нужно думать, вернулись домой - она ведь была Донати. Джемма никогда больше не возвращалась к мужу. Она жила во Флоренции и растила детей, борясь с тяжелой нуждой.

Свое изгнание поэт изобразил в пророчестве Каччагвиды словами суровыми, полными сдержанной печали и огромного достоинства ("Рай", XVII):

Как покидал Афины Ипполит,

Злой мачехой гонимый в гневе яром,

Так и тебе Флоренция велит.

Того хотят, о ком хлопочут с жаром,

И нужного достигнут без труда

Там, где Христос вседневным стал товаром.

Христом как товаром торгуют, конечно, в Риме Бонифаций и его клика, продающие для обогащения многочисленной папской родни духовные должности.

Ты бросишь все, к чему твои желанья

Стремились нежно; эту язву нам

Всего быстрей наносит лук изгнанья.

Ты будешь знать, как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням.

За первой стрелою с лука изгнанья должны были последовать многочисленные другие: с промежутками, но беспрестанно, до конца.

 

 

 

ГЛАВА IV

Меч эмигранта и посох изгнанника

1. Первые годы изгнания

"Ах, если бы владыка вселенной соизволил, чтобы и другие не были передо мною виноваты и я бы не терпел кары несправедливой, кары изгнания и бедности! Ибо было угодно гражданам прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, Флоренции, исторгнуть меня из сладчайшего ее лона, где я родился и был вскормлен, пока не достиг вершины своей жизни, и где я хочу всем моим сердцем с миром для нее успокоить усталый дух свой и окончить дни, мне отмеренные. И пошел я странником по всем почти городам и весям, в коих говорят на нашем языке, чуть не нищенствуя, показывая против своего желания следы ударов фортуны, которые столь часто и несправедливо ставят в вину потерпевшему. Поистине стал я кораблем без ветрил и руля, который противные ветры, раздуваемые горестной нуждой, гоняют к разным берегам, устьям и гаваням. И казался я низким взору многих, которые, быть может, по некоей обо мне молве представляют меня другим. В мнении этих людей не только была унижена личность моя, но потеряли цену и творения мои, как уже написанные, так и предстоящие. Причина этого - не только в отношении меня, но и в отношении всех, чтобы указать ее здесь вкратце, заключается в том, что слава, когда приходит издалека, раздувает заслуги выше действительных размеров, а присутствие уменьшает их больше, чем по справедливости следует".

Так оплакивал свою судьбу в "Пире" Данте, когда значительная часть испытаний, быть может, худшая, была уже позади. И эти жалобы даже через шестьсот лет волнуют нас, потому что мы представляем себе, какие муки должен был претерпеть этот гордый человек, чтобы рука его написала такие слова. Судьба действительно была к нему беспощадна. Борьба, которую он вел во Флоренции, была в его глазах борьбой за независимость родного города, против папы, борьбою за свободу, против грозившей внутренней тирании. Донати были ему неприятны, как могут быть неприятны благородному человеку люди с преступной натурой. Но и Черки, рыцари наживы, осторожные до трусости честолюбцы, не пользовались у него симпатиями. Чтобы просто дать перевес Черки над Донати, ему незачем было рисковать всем будущим. Игра не стоила свеч. К тому же ситуация складывалась так, что установки Джано делла Белла восстановить было невозможно, а сила "Установлений" была подорвана. Но теперь переделать уже ничего нельзя было, ибо "белые" заключили союз с гибеллинами, то есть врагами уже не "черных", а Флоренции вообще, и распря "белых" и "черных" из второстепенного обстоятельства, каким представлял ее себе поэт, стала основным политическим фактом ближайших лет. Он не понимал и, вероятно, не понял до конца своих дней то, что было ясно таким людям, как Дино и Джованни Виллани: что планы Бонифация против Флоренции были обстоятельством несущественным, а главным было соперничество двух банкирских домов: Спини и Черки.

Союз "белых" с гибеллинами осуществился как-то сам собой. Когда перуны Канте деи Габриелли заставили вождей "белых" покинуть Флоренцию, им нельзя было под угрозой быть выданными показаться в каком-либо из гордое Тосканы, входивших в гвельфскую лигу. Даже Сиена, прежний оплот гибеллинов, теперь была в дружбе с "черными". Только Пистоя, продолжавшая оставаться в руках "белых", да старые гибеллинские гнезда Ареццо с Пизой представляли известные гарантии. Но Пистоя находилась слишком близко к Флоренции и должна была неминуемо попасть под удар, а по дороге к Пизе лежала территория Лукки, вернейшего союзника "черной" Флоренции. Поэтому большинство изгнанников, наскоро сговорившись в маленьком городке Гаргонце, решили сойтись в Ареццо. Было начало 1302 года. А в Ареццо уже давно приютились гибеллины, самые непримиримые, те, которые не получили права возвращения по миру кардинала Латино. Семья Уберти, не сломленная столькими несчастьями, гордая, по-прежнему была во главе. Судьба связала гибеллинов с "белыми". Начались переговоры. Мало-помалу в Ареццо потянулись и те эмигранты, которые были рассеяны по другим местам. Вьери деи Черки с сородичами был тут. Из своих несметных богатств он спас столько, что мог легко финансировать самую широкую интервенцию. Старые гибеллины, помолодевшие от одной надежды увидеть родину, загорелись былым боевым пылом, творившим чудеса при Монтаперте, и требовали похода. Организация приняла пышное название "Объединение партии белых города и области Флоренции". Это было в начале 1302 года. Вся весна ушла на подготовку борьбы. На съезде в Сан Годенцо в июне были обсуждены стратегические планы и финансовые вопросы. Начались военные действия.

Но у "белых" было много хороших воинов и не было полководцев. Было много патриотов - и ни одного настоящего политика. Было много дельцов - и ни одного дипломата. После первых незначительных боевых успехов под Муджелло, под Пистоей, в верхнем Вальдарно, их дела пошли плохо. Подестою в Ареццо был Угуччоне делла Фаджола, которого - а он был гибеллином - Бонифаций дарами и обещаниями уговорил выгнать из города "белых". Они потеряли, таким образом, очень удобную базу. А в те самые летние месяцы, когда Карл Валу а трусливо и бездарно сражался в Сицилии против арагонцев - это было потруднее, чем покорять мирных жителей, - и в конце концов согласился на позорный мир, гвельфская лига неизменно била эмигрантов и тех союзников, которых им удавалось к себе привлечь. Результатом этих неудач была все увеличивавшаяся деморализация в лагере "белых", взаимные обвинения, дрязги, склока.

Данте узнал о приговоре, на него обрушившемся, в Сиене, по дороге из Рима. Мы не знаем, был ли он в Гаргонце, но в Ареццо он попал одновременно с большинством своих товарищей по несчастью. Он участвовал в сангоденцском совещании и, вероятно, в первых военных действиях. В течение лета и осени он находился в штабе "белых" и принимал участие во всех совещаниях. Есть свидетельство, что при обсуждении военных планов на 1303 год он высказывался против зимнего похода, и, когда весенняя кампания окончилась неудачно, вину за поражение свалили на него. Решительный поворот к худшему для "белых" наступил весной 1303 года. Именно в это время они должны были покинуть Ареццо и потерпели крупную неудачу под Кастелпуличано. У Данте никогда не было полного единомыслия с другими эмигрантами. По-видимому, он нередко восставал против общих решений, принимавшихся в угоду гибеллинам, что порождало не только резкие разногласия, но вызывало и нарекания, и прямые угрозы. Становилось все более ясно, что дальнейшее пребывание Данте в штабе "белых" ни к чему хорошему привести не может. Той же весной 1303 года он, пока еще вместе с товарищами, перебрался из Ареццо в Форли под защиту местного синьора Скарпетты Орделаффи. По-видимому, в том же еще году он расстался с белогибеллинской коалицией - этим последним осколком родины и пустился по свету уже совсем один, сжимая в руках тяжелый посох изгнания.

Вероятно, его отъезд из Форли произошел раньше, чем он узнал о смерти папы Бонифация. Эта весть, приди она прежде, чем испортились дела в лагере коалиции, могла бы сильно смягчить противоречия. Первоначально "черные" во Флоренции были сильны только поддержкой папы. Их позиция укрепилась, когда стало известно о союзе "белых" с гибеллинами. Случись катастрофа с Бонифацием до того, как этот союз был заключен, "белые" могли бы надеяться, что им удастся вернуться на родину, но заключение союза дало Спини козырь, который трудно было побить даже такой картой, как смерть папы.

Заключительный этап карьеры Бонифация VIII был досто