Главная » Книги

Дживелегов Алексей Карпович - Данте Алигиери. Жизнь и творчество, Страница 8

Дживелегов Алексей Карпович - Данте Алигиери. Жизнь и творчество


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

он наводил на стены камнеметную мангану. Когда 18 сентября город сдался, никакие зверства над гражданами, никакие разрушения не могли поправить положения. С войском, оставшимся у короля, нечего было думать ни о покорении Флоренции, ни о походе на Рим для коронования. Генрих решил провести зиму в Генуе, чтобы дать отдых себе и людям и вновь собрать армию, достаточную для осуществления его целей. А пока он двигался на запад, в тылу у него города один за другим поднимали восстание. Кремонские и брешианские расправы сделали свое дело. "Миротворец" показал свои зубы, и теперь ему нужно было мечом открывать ворота почти каждого итальянского города. Флорентийские капиталы и флорентийские дипломаты работали недаром.

Флоренция в этом конфликте с империей показала свое политическое искусство во всем блеске. Правда, ее задача облегчалась тем, что противник ей попался на этот раз слабый, не Бонифаций. Генрих был рыцарь, не политик. Он понятия не имел о том, что такое дипломатическая игра. И около него не было ни одного настоящего советника. Брат его, архиепископ Трирский Балдуин, с большим удовольствием облачался в панцирь, чем в епископские рясы, и удары меча предпочитал сидению в советах. А флорентийцы думали обо всем. Они предвидели, например, что рано или поздно Пиза выступит против них на стороне Генриха, и заранее вели переговоры с королем Хаиме Арагонским о том, чтобы он напал в нужный момент на Сардинию, принадлежащую Пизе, - остров давно составлял предмет арагонских вожделений - и тем заставил ее разделить свои силы. Еще раньше, чем Генрих пошел на зимние квартиры в Геную, во Флоренции поняли, что нужно готовиться к борьбе на следующее лето, и приняли меры. Они решили объявить амнистию изгнанникам, чтобы усилить свои силы и отколоть от Генриха часть его союзников. Это так называемая реформа Бальдо д"Агульоне.

Мысль была простая и здоровая: гражданский мир перед лицом врага. Примирение враждовавших в городе общественных групп, но без содействия "миротворцев". 27 августа, незадолго до капитуляции Брешии, постановление было проведено. Оно было встречено с большим сочувствием всеми пополанами. Поэт Джанни Альфани, когда-то один из представителей "сладостного нового стиля", выступал с речью, поддерживавшей закон. Другой поэт, Гвидо Орланди, былой ярый противник dolce stil nuovo, проявивший себя в эти годы как энергичнейший боец против Генриха, тоже сочувствовал "реформе". Размеры ее были очень широки. Количество лиц, осужденных на изгнание, в последние годы сильно выросло: многие подверглись ему в связи с попыткой переворота, устроенной Корсо Донати в 1308 году, многие после убийства Берто Брунеллески, совершенного родственниками Корсо в марте 1311 года. Закон 27 августа уменьшил их ряды: огромное количество изгнанников было возвращено.

Однако амнистия не коснулась целых категорий: амнистированы были только гвельфы, гибеллины слишком открыто примкнули к королю. Но и из гвельфов не получили амнистию те, которые особенно скомпрометировали себя: 154 целых семьи и 68 отдельных лиц в городе, 38 семей и 137 отдельных лиц за городом, всего вместе с гибеллинами около 1500 человек. Сыновья Данте были амнистированы, сам он - нет. Это было понятно. В 1302 году его изгнание было актом партийной мести, потому что его проступок - борьба против Бонифация - был гражданским подвигом. Теперь его неоднократные публицистические выступления, упоминание о визите к королю в одном из посланий, призыв его идти на Флоренцию, не задерживаясь в Ломбардии, указание на то, что Флоренция - главный его враг, - все это воспринималось как настоящее политическое преступление.

Но содеянное им было больше чем преступлением, оно было ошибкою. Данте, убежденный в прогрессивности миссии империи, подстрекаемый, как это ни звучит противоречиво, любовью к родному городу, заблуждаясь, поддерживал дело реакционное, вредное не только с точки зрения интересов Флоренции, но и с точки зрения национальных интересов Италии. Ибо победа Генриха грозила не только оборвать блестящий рост флорентийской и вообще тосканской промышленности, но и отбросить Италию в ее политическом развитии на два века назад. Победа Генриха была нужна самым реакционным группам итальянского дворянства - заскорузлым феодалам, враждебным прогрессивному росту итальянских коммун.

 

 

5. Смерть Генриха

Зима в Генуе была тяжела для Генриха. Ломбардия горела в огне восстания, и нельзя было думать идти осаждать один за другим города. Из Рима приходили слухи, что там неспокойно, что Орсини - местные бароны - решили противиться вступлению короля в город, а Роберт Неаполитанский послал туда свой гарнизон. Тоскана вооружалась все энергичнее. Папа обнаруживал какие-то непонятные колебания. Кроме всего этого, Генриха постиг тяжелый удар: у него умерла жена, бывшая ему нежным другом и разделявшая с ним все труды во время осады Брешии.

Генрих, однако, не терял энергии. Он объявил Флоренцию под императорской опалой, собрал свою маленькую армию и в середине февраля 1312 года отплыл из Генуи в Пизу. Там, встреченный с величайшей торжественностью и пышностью, он провел больше двух месяцев. Туда стеклись к нему со всех сторон тосканские гибеллины и "белые". Среди тех, кто явился туда, был также Данте Алигиери. Это с несомненностью устанавливается из сличения указаний, содержащихся в двух различных произведениях Петрарки. В конце апреля, получив поддержку от пизанцев деньгами и людьми, король двинулся на Рим. Но когда он подошел к нему, то оказалось, что вступить в него не так легко. Он не понимал, почему, вопреки обещаниям папы, неаполитанский гарнизон занимает Капитолий, а Орсини - замок св. Ангела, главную римскую крепость, и не знал, что еще 28 марта Климент, находившийся в Вьенне, под угрозами троих сыновей Филиппа Красивого и его брата Карла Валуа, выступавшего на сцену всякий раз, когда нужно было подбить кого-нибудь на предательство, круто изменил политику. Французы действовали, конечно, под давлением трусливых воплей Роберта Анжуйского: в опасности находилась "французская королевская кровь". А Климент, как оказалось, взял на себя больше, чем мог выполнить. В этот день Генрих был покинут им на произвол судьбы. Готовый уже и подписанный приказ римским властям о допущении в город Генриха, о сдаче ему Капитолия и об удалении неаполитанского отряда послан не был. Немцы вынуждены были прокладывать себе путь оружием. Все время, пока они находились в "вечном городе", им пришлось защищаться против Орсини, неаполитанцев и флорентийского отряда. Прорваться в Ватикан, чтобы быть коронованным в соборе св. Петра, Генриху так и не удалось. Лишь 29 июня кардинал Никколо из Прато возложил на него императорскую корону в церкви Сан Джованни в Латеране. Не разрешить коронования папа, очевидно, уже не мог.

Поведение папы тяжело легло на судьбу императора. Как только стало известно новое отношение к нему Климента, императора покинули не только многие прелаты, но и часть баронов, главным образом немецких, которым надоел поход, не приносивший ни славы, ни добычи и обильный неимоверными трудностями. Армия императора растаяла настолько, что становилось опасно оставаться в Риме, да и было бесцельным. Поэтому Генрих решил дать своим людям второй отдых в здоровом воздухе Тиволи и 20 июля покинул Рим.

Здесь его настиг уже прямой удар из Авиньона. Климент прислал к нему послов с письмом, в котором императору предписывалось: не вторгаться в неаполитанскую территорию и заключить перемирие с Робертом, покинуть церковные владения, не переступать вновь их границы без папского соизволения, не нападать на неаполитанские войска, находившиеся в Риме, освободить пленных. Император был совершенно потрясен. Измена папы делала его положение в Италии очень опасным. В сущности, восстанавливалась полностью та конъюнктура, которая погубила наследников Фридриха II Гоэнштауфена. Но Генрих не испугался. Он ответил папе, что он не подданный его и приказаний от него принимать не обязан, что папа не имеет права предписывать ему перемирие с бунтующим вассалом, запрещать пребывание в столице империи и вообще вмешиваться в мирские дела. Но император понимал, что дальнейшая борьба за Италию будет еще труднее. Кангранде упорно боролся с восставшими ломбардскими городами, новый союзник - король Сицилии Фридрих Арагонский должен был отвлекать неаполитанские силы. Генрих решил идти покорять Флоренцию.

После двухмесячного отдыха император двинулся на север. По дороге, 18 сентября, он разбил под Инчизой флорентийский отряд, преграждавший ему дорогу, и два дня спустя раскинул лагерь под Флоренцией. Городу грозила большая опасность, если бы Генрих был сколько-нибудь опытным полководцем. Но Генрих не сумел использовать и те небольшие стратегические преимущества, которые у него были. После сорокадневной осады он потерял надежду взять город и отступил. Его войска 1 ноября стали отходить по направлению к Поджибонси, где стали на зимние квартиры. Там он пробыл до конца марта 1313 года, готовясь к экспедиции против Роберта Анжуйского, которого провозгласил опальным так же, как и города тосканской лиги. Из числа граждан Флоренции 517 человек, не считая 99 жителей территории, были объявлены подлежащими специальным карам как изменники. Когда список их был обнародован, флорентийцы в ответ приговорили к тяжелым наказаниям изгнанников, принимавших участие в военных действиях против города и в его осаде под знаменами императора. Это было 7 марта. На следующий день Генрих выступил в Пизу, которая была его базой, чтобы там закончить приготовления к походу.

Там в июне его догнала новая папская булла, в которой говорилось, что если он переступит границы Неаполитанского королевства, то тем самым будет признан отлученным от церкви. Император послал к Клименту послов, чтобы убедить его взять назад свои угрозы, и спешно продолжал свои приготовления.

Они у него подвигались настолько успешно, что он не стал дожидаться подмоги, которую вел ему из Германии его сын, и двинулся из Пизы на юг во главе великолепной армии в 4000 рыцарей и большого количества пехоты. Роберт Анжуйский уже собирался со страху покинуть свое королевство и бежать в Авиньон. Флорентийцы стали нервничать больше, чем когда-нибудь.

Но судьба вступилась за Италию. 24 августа, еще не покинув тосканской земли, Генрих умер в Буонконвенто от малярии, подхваченной во время походов. В лагере гибеллинов поднялось великое стенание. Смерть Генриха уносила все их надежды. Восхваление императора в прозе и стихах не смолкало еще долго после того, как кости императора (его останки, по тогдашнему обычаю, сварили, чтобы возможно было доставить их в Пизу по августовской жаре) в мраморном саркофаге, изваянном Тино ди Камаино, учеником Джованни Пизано, были похоронены в пизанском соборе [50]. Чино да Пистоя и Сеннуччо дель Бене, тоже поэт-изгнанник, сложили по красивой канцоне, а с ними наперерыв оплакивали в своих стихах императора другие поэты, менее крупные.

Данте молчал. Только значительно позднее, уже перед смертью, в одной из самых последних песен "Комедии" он вновь заговорит об императоре. После того как он вторично увидел императора в Пизе, он долго не подавал признаков жизни. Даже неизвестно, где он жил в 1312-1313 годах. Данте не присоединился к армии императора, когда она осадила его родной город Флоренцию: в списке изгнанников, присужденных к наказаниям за участие в военных действиях против Флоренции (7 марта 1313 года), его имени нет. Поэт не выходил из своего уединения. Но нам известно, чем он был занят летом 1313 года. Он писал новое сочинение, латинский трактат "Монархия" (Monarchiа).

 

 

6. "Монархия"

Когда I августа 1313 года император Генрих объявил, что он выступает из Пизы на юг, первым объектом его похода был Рим. В это время в нем уже твердо созрело решение не обращать внимания на папское отлучение и идти на Роберта. Но Рим был назван им не случайно. После того как император покинул город, где он был увенчан золотой короной, Орсини помирились с Колонна, поддерживавшими, хотя и не очень усердно, Генриха, для того чтобы не мешать друг другу хозяйничать в городе и угнетать его население. Народ, выведенный из терпения, в декабре 1312 года поднял восстание. Отряды баронов, находившихся в городе, были разбиты; сами они бежали; все укрепления попали в руки народа, и власть в городе была вручена "диктатору" - в Риме любили античные названия: через тридцать пять лет у них будет "трибун" - Кола да Риенцо - Джованни Арлотти деи Стефанески. Представители народа выпустили воззвание, где было сказано, что восстание поднято во имя императора и что римский народ зовет его прибыть в Рим, чтобы быть увенчанным триумфом на Капитолии и там вновь принять императорское достоинство уже из рук римского народа. Народное правление и "диктатуру" бароны ликвидировали в марте, но Генрих был убежден, что его появление изменит ситуацию. Так как он решил идти против Роберта, то знал, что отлучение неминуемо. Отлучение лишало его императорской власти, полученной от папы. Если эту власть ему дарует римский народ, то папа будет бессилен отнять ее: тогда отлучение лишится всякого смысла. Генрих рассуждал правильно. Но ему не суждено было дойти до Рима вторично.

Данте, верный выбранному себе призванию - быть герольдом идеи империи, решил еще раз отдать свой талант на служение ей. Цель книги "Монархия" - доказать, что, так как римский народ создал императорскую власть, воля римского народа является ее правовым источником. Задача была публицистическая и злободневная. Под пером Данте она переросла в большую философско-политическую проблему. Она была для Данте не нова. Уже в "Пире" общий вопрос о правах императорской власти ставился им в связь со старыми римскими отношениями. Но там еще не звучала актуальная нота. И в трактате о народном языке Данте все время говорил об Италии как о единой стране, об итальянском языке как о едином национальном языке и старался притянуть к этим элементам национального единства, которые он безошибочно угадывал в культуре своего народа и во всей общественно-политической ситуации, отсутствующую еще, но необходимую политическую надстройку. Речь у него шла о столице, едином административном центре и т. д. Но и здесь, как в "Пире", писавшемся одновременно, актуальное звучание отсутствовало. Появление в Италии Генриха VII сразу вдохнуло в эти отвлеченно-патриотические мечтания практический смысл и наполнило их конкретным содержанием. "Монархия" еще раз следом за "Пиром" народным языком и письмами ставит вопрос во всей его полноте.

В "Монархии" - три части, как того требовал добрый схоластический обычай. И тоже по-схоластически вся книга перегружена ссылками на Священное писание, на Аристотеля, на Боэция, на канонистов; есть цитаты и из классиков. Нашему времени тяжелая средневековая латынь трактата и схоластические пристройки его говорят мало, и аргументы книги для нас давно мертвы. Но для поколения, пережившего тревогу, вызванную экспедицией Генриха, и для следующего, трепетавшего от волнений в дни похода Людовика Баварского, в книге билась живая жизнь. Летучая, огненная публицистика писем Данте была рассчитана на непосредственный эффект. "Монархия" своей тяжеловесной основательностью крепила полемическое действие писем. В литературе, сопровождавшей вековой спор между империей и папством, "Монархия" наряду с "Защитником мира" Марсилия Падуанского занимает одно из самых видных мест.

Первая часть дает научную экспозицию вопроса. Сначала речь идет о том, что наука, занимающаяся политическими проблемами, не спекулятивная дисциплина, но непосредственно связана с жизнью. Ее цель - исследовать условия человеческого общежития. Человеческие коллективы, как бы они ни были малы, всегда стремятся к одному и тому же, к утверждению культурного состояния humana civilitas. Оно создается совместными усилиями людей, действующих со всей волевой и интеллектуальной энергией, им доступной. Каждый коллектив представляет некое единство, осуществляемое его главою. Начиная от семьи и кончая крупными государственными соединениями, власть, осуществляющая это единство, является строгой необходимостью. Таков естественный постулат монархической власти. Монархия необходима для благополучия мира, а существование мировой монархии такого типа, как Священная Римская империя, является высшим благодеянием. Монарх не тиран, он слуга народа. Он утверждает и защищает свободу, создает законы для осуществления правосудия.

Во второй части Данте переходит к рассуждениям более современным. Он ставит вопрос: "По праву ли присвоил себе римский народ императорскую власть?" Эта проблема теоретически уже была разрешена в "Пире". В "Монархии" аргументы даются в гораздо более углубленном виде. В "Пире" вопрос стоял так: насилие или право создавали Римскую империю? И, разумеется, он разрешался так, что божественный разум, как источник права, создал государственный организм империи Римской. В "Монархии", которая писалась в те дни, когда Генрих со страстным нетерпением добивался народной санкции своей императорской короны в Риме, нужно было искать другой, конкретной установки. Санкционировал ли какой-либо правовой институт владение Римом мировой империей, и, если такая санкция существовала, имел ли римский народ право передавать императорскую власть кому-либо, и законно ли со стороны другой организации, принявшей императорскую власть из рук римского народа, считать себя преемницей Рима. Для Данте в этом никаких сомнений не существует. Вергилий говорил римлянам:

Римлянин, помни, народами править ты призван судьбою.

Tu regere imperio populos romane memento.

Судьба оправдала это гордое пророчество. Суд божий на бесчисленных кровавых полях дал победу Риму над всеми его противниками. Он доказал, что римляне - "святой народ" и что покорили они человечество для того, чтобы даровать ему хорошие законы, хорошее управление и всяческое счастье. Следовательно, если верно, что римский народ по праву присвоил себе императорскую власть над миром, то - Данте не договаривает, но вывод напрашивается сам собою - он может и передавать ее кому угодно. Вывод, который только и нужен был Генриху.

Содержание третьей части примыкает к основному тезису его первого письма (Epist., V), где речь шла о том, что власть Петра и власть Цезаря одинаково исходят от бога и одинаково самостоятельны. В "Монархии" этот тезис углубляется. После того как Климент VII обманул императора, полемическая острота этого вопроса возросла до крайних пределов. Требовался категорический ответ на вопрос, кто является источником власти императора - бог или его наместник на земле?

Данте за сто с лишком лет до Лоренцы Баллы [51] отверг легенду о даре Константина и доказывал, что юридически ни Константин не имел права отчуждать власть над городом, ни папа не имел права ее принять. Исторический аргумент, таким образом, отпадает, а вслед за ним отпадают и все остальные. Вопреки церковной доктрине, император получает власть не от папы, а непосредственно от бога, так же как и сам папа. Источник их власти один и тот же. Обе власти, духовная и светская, обязаны находиться в согласии, и представители их должны относиться друг к другу с уважением. Если бы это было возможно, порядок на земле, построенный на этом согласии, был бы совершенным, как во времена Юстиниана и Карла Великого. Но теперь эта гармония кончилась.

Таково содержание трактата. Тема Генриха VII отнюдь не заслоняла в глазах Данте проблемы империи. Генрих - это временное. Он получит свое место в мистической розе за свои благие устремления. Важнее вопрос империи как вечного установления. Он тесно связан и с настоящим и с будущим Италии, как был связан со всем ее прошлым, начиная от римских времен. Империя одна способна утвердить национальное единство Италии. Как язык действует в области культурной жизни, так имперские установления, единая императорская власть должны действовать в области жизни политической. Данте считал, что идея империи должна преодолеть язву муниципализма, разъедающую национальное существование и здоровый политический порядок на его родине. Торжество империи должно было стать залогом спасения Италии от партикуляризма и утвердить на будущие времена ее национальную целостность и процветание.

"Монархия" написана после того, как сделалась известна папская булла, грозившая Генриху отлучением, если он вторгнется в неаполитанскую территорию, то есть после середины июня (булла помечена 12 июня), и, конечно, до смерти императора, то есть до 24 августа. Именно тут был момент, когда нужно было подействовать на общественное мнение и дать возможность Генриху сослаться на передачу ему власти римским народом.

Трактат написан очень целеустремленно. Он последовательно проводит одну логическую линию и лишен раздвоенности "Пира", "Языка" и канцон. Данте в "Монархии" целиком на стороне империи, то есть на стороне монархически-феодальных притязаний, тщетно пытающихся помешать естественному и здоровому росту страны в духе интересов будущего. Когда Данте рассуждает, подкрепляя свою мысль ссылками на Священное писание, на схоластиков и классиков, читатель все время находится под неотвязным сложным впечатлением, что у него не только всё продумано и прочувствовано, но что старые пополанские настроения, которые в "Пире" прорывались беспрестанно, а "Язык" породили целиком, теперь окончательно смолкли; что поэту окончательно изменила та безошибочно верная оценка социально-культурной обстановки, которая так ярко сказалась недавно в "Языке"; что поэт ни на минуту не вспомнил, какие живые силы сегодняшнего дня, какие здоровые насущные интересы заставляют богатые итальянские коммуны бороться против дутых притязаний империи и прикрывать их столь же дутой, никого не обманывающей привязанностью к папству; что, на его взгляд, исторические и философские аргументы, ссылка на Леви и Иуду, на Горациев и Куриациев способны решить спор, давно и бесповоротно решенный жизнью.

Однако это не так. Рядом с главной линией аргументов трактата, посвященной защите дела империи, бегут, не пропадая, боковые тропинки, где явственно утверждаются мотивы, продиктованные совсем иными настроениями. И Данте - воспитанник свободной коммуны, Данте - пополан, Данте - борец против папы вырисовывается во весь рост. Это мысли о гуманности и гражданственности, о свободе как о высшем общественном благе. Это - протест против антиобщественных чувств и пороков, это - представление о государстве как о необходимой форме общежития и о государе как о его слуге, а не господине.

Данте все тот же. Все так же две души в его груди, и все так же терзается эта грудь от мук и от противоречий. Но в усилиях одолеть противоречия рос и мужал его гений. И становился способен к более высоким взлетам.

Петрарка вспоминал, что ребенком он видел Данте в Пизе. Это было как раз, когда Данте приехал туда, чтобы еще раз повидать императора. "Я был с отцом и дедом, - говорит певец Лауры. - Данте показался мне моложе деда и старше отца".

А на самом деле отец Петрарки был на целых двенадцать лет старше Данте. В 1312 году Данте было только 47 лет, а вид он имел старее, чем почти шестидесятилетний его товарищ по изгнанию.

Так истрепала его жизнь: лишения, душевные муки, неуверенность в завтрашнем дне. Когда умер Генрих и исчезли надежды, все страшное в жизни, что, казалось, больше уже не вернется, воскресло снова.

Куда пойдет поэт искать угла, где ему можно было бы преклонить усталую голову?

 

 

 

ГЛАВА VI

Путь к концу

1. Конец скитаний

После смерти императора стало казаться, что дела гибеллинов совсем плохи, и такому человеку, как Данте, трудно было найти себе пристанище, потому что три четверти итальянской территории принадлежало Роберту Анжуйскому или находилось под его протекторатом. Даже Пиза была в трепете и довольно долго безуспешно предлагала синьорию у себя кому угодно, пока в сентябре 1313 года ее не принял Угуччоне делла Фаджола. Только в Ломбардии крепко держались два самых сильных гибеллинских княжества: Милан и Верона - Маттео Висконти и Кангранде делла Скала.

Данте, когда справился с горем, подавившим его надолго, прежде всего вспомнил о Кангранде. Он был с ним знаком, переписывался с ним. Было естественно обратиться к нему с просьбою оказать гостеприимство теперь, когда в Тоскане и в Романье оставаться было опасно. Столь же естественно было со стороны Кангранде принять его. Переезд поэта в Верону мог совершиться еще в 1313 году.

В следующем году дела гибеллинов сразу поправились. Ломбардские синьоры одолели своих гвельфов. Угуччоне овладел Луккой, а 20 апреля умер Климент, самый опасный враг, потому что был самым преданным другом Роберта. В Авиньоне потянулся конклав, которому, казалось, не будет конца. В конклаве было шесть итальянских кардиналов, пятеро французских и целых двенадцать гасконцев, соотечественников Климента. Конклав топтался на месте, не будучи в состоянии сколотить требуемое большинство. И не просто топтался, а доходил до рукопашной: гасконцы однажды хотели даже перебить итальянцев, едва успевших спастись бегством.

Данте решил вмешаться. Он чувствовал себя настолько большим человеком, что не видел в этом вмешательстве ничего необычного. У него было что сказать кардиналам и через голову кардиналов - итальянскому народу. И он знал, что сказанное им сановникам церкви, унижающим ее своим поведением, не решится сказать никто другой. Он написал письмо (Epist., XI).

Главная цель письма проста: Данте хочет, чтобы папа вернулся в Рим, потому что пребывание Климента во Франции подчинило его чужой воле, сделало главу церкви слепым орудием чужой политики, а так как кардиналы теряют время в дрязгах и, забыв об интересах церкви, заботятся только об устройстве собственных дел, то Данте начинает с бурных укоров кардиналам:

"Я не думаю, чтобы я мог огорчить вас своими упреками. Я хочу только вызвать краску на ваших лицах, если только вы не потеряли способность краснеть... Что делать! Разве каждый из вас не сочетался браком с жадностью, которая порождает несчастье и несправедливость, подобно тому как милосердие порождает благочестие и справедливость... И не считайте меня, отцы, фениксом во всем мире. То, о чем я кричу, все либо думают про себя, либо говорят шепотом... Пусть же будет вам стыдно, что упреки вам раздаются не с неба, а с такого глубокого низу..."

Дальше Данте требует, чтобы кардиналы добивались возвращения папы в Рим. Задачу осуществления этого плана Данте возлагает не только на итальянских кардиналов, но и на французских. Тех и других, людей латинской крови, Данте противополагает гасконцам, которые "воспламенены такой бешеной жадностью и стремятся отнять славу у латинян".

Данте не указал в письме, где и когда оно написано. Возможно, что в момент написания письма Данте не было уже в Вероне. В Тоскане, пока кардиналы в конклаве неторопливо заушали друг против друга и оттягивали выборы папы, готовились крупные события. Обеспокоенный успехами Угуччоне, Роберт послал против него сильное войско под командой своих братьев Филиппа и Пьера, которые, соединившись с отрядами Флоренции и других гвельфских городов, двинулись на гибеллинов. Под Монтекатини 29 сентября 1315 года произошла одна из самых крупных битв XIV века: гвельфы были разбиты наголову и понесли огромные потери. Филипп и Пьер едва спаслись бегством, сын Филиппа, Карл, был убит. Победителям досталась несметная добыча. Это было второе Монтаперти.

При первых известиях о приходе в Тоскану грозных анжуйских подкреплений Угуччоне обратился ко всем гибеллинским князьям с просьбой о помощи. Кангранде двинул в Тоскану большой отряд и, вероятно, отправил к Угуччоне послом верного человека, чтобы рассказать ему о своих планах. Веронский отряд опоздал. Он пришел через три или четыре дня после Монтекатини. Но посол поспел вовремя. Едва ли можно сомневаться, что этим послом был Данте Алигиери.

Данте привык к таким миссиям. Их возлагали на него и старший брат Кангранде Бартоломео, и Маласпина в Луниджане.

Доверить гибеллинские дипломатические секреты человеку, сделавшему так много для гибеллинского дела, можно было вполне спокойно. А свое пребывание в местах, где разыгрывались эти драматические события, засвидетельствовал сам Данте.

В эпизоде XXIV песни "Чистилища", где он встречается с Бонаджунтою из Лукки, поэтом, с которым у него завязалась известная читателю беседа о разных направлениях в поэзии, есть неясные стихи. Тень Бонаджунты бормотала имя какой-то Джентукки.

На вопрос поэта Бонаджунта отвечал:

Есть женщина, еще без покрывала, -

Сказал он. - С ней отрадным ты найдешь

Мой город, хоть его бранят немало.

Ты это предсказанье унесешь

И, если понял шепот мой превратно,

Потом увидишь, что оно не ложь...

Последние слова заставляли думать, что речь идет о любовной связи. Но маловероятно, чтобы Данте захотел упомянуть о любовнице в таком месте поэмы, где речь идет о духовном очищении. Усердные архивные изыскания установили, какую из лукканских Джентукк этого времени имел в виду Данте, чтобы отблагодарить ее за гостеприимство и за поддержку в то короткое время, какое он прожил в Лукке. Фондори, семья, к которой принадлежала Джентукка, были гибеллины. Естественно, что Данте поселился у них, и естественно, что дамы оказывали внимание прославленному поэту.

Гораздо важнее, что эти строки устанавливают самый факт пребывания Данте в Лукке: это могло быть только в эпоху борьбы Пизы с тосканскими гвельфами при Угуччоне.

Флоренция, оказавшаяся снова в тяжелом положении, как при Генрихе VII, прибегла еще раз к тому способу, который был уже испробован в так называемой реформе Бальдо д"Агульоне; она объявила несколько раз подряд амнистии изгнанникам, охватывающие одни их категории, но не распространяющиеся на другие. В одну из этих амнистий, объявленную в сентябре 1315 года, то есть вскоре после Монтекатини, попал наконец и Данте. Ему, как и многим другим, осужденным на смерть в 1302 году, казнь была заменена ссылкой (с перспективой дальнейшего скорого возвращения) при условии, что изгнанник явится во Флоренцию, предоставит залог, даст заключить себя в тюрьму и оттуда проследует в позорном колпаке со свечою в руках в церковь Сан Джованни для покаяния. Данте известил об этом один из друзей. Он ответил чудесным письмом (Epist., XII), простым и гордым, в котором решительно отвергал такую милость. Поблагодарив друга за его хлопоты, Данте продолжает:

"И это тот путь, которым Данте Алигиери вызывается обратно на родину после мук почти пятнадцатилетнего изгнания? Этого заслужила его невинность, очевидная для всех? Эти плоды принесли ему беспрерывные труды и усилия в занятиях? Прочь от человека, привычного к философии, такая низость, свойственная сердцу подлому... Прочь от человека, провозглашающего справедливость, такой исход, что он, испытав поношения, должен еще платить деньги тем, кто его обидел, как будто они были его благодетелями. Нет, не так возвращаются на родину... Если во Флоренцию нельзя вернуться таким образом, чтобы не пострадала слава и честь Данте, я не вернусь туда никогда. Что же! Неужели я не найду на свете уголка, где можно любоваться солнцем и звездами? Или не смогу под каким угодно небом доискиваться до сладчайших истин, если перед этим не отдамся обесславленный и обремененный позором Флоренции и ее народу? И - я уверен - не буду я нуждаться в куске хлеба".

Последнюю возможность вернуться во Флоренцию Данте отверг сам, отверг сознательно. Чувство собственного достоинства и гордость одержали верх над сладкой привязанностью к родине. Стиснув зубы, поэт повернулся спиною к "милому Сан Джованни", куда ему предлагали идти наряженным в покаянные одежды и в дурацкий колпак.

А вскоре ему снова нечего стало делать в Тоскане. И 1 апреля 1316 года Пиза взбунтовалась против Угуччоне, бывшего в походе, и не пустила его в город, а Лукка вскоре после этого признала синьором Каструччо Кастракане, звезда которого впервые взошла на тосканском небе. Данте вернулся в Верону, где счастье неизменно сопутствовало оружию делла Скала. Кангранде продолжал успешно воевать с Падуей и Тревизо и уже бросал взгляды на Кремону, Парму и Реджо, чьи территории казались ему очень удобным округлением для его земель.

 

 

2. Данте в Вероне

В Вероне Данте со страстным увлечением работал над своей поэмой. Теперь он мог отдаться ей целиком - то, что он говорил в конце "Новой жизни" о Беатриче, как нежный обет хранилось в его груди. Первоначальный замысел "Комедии" обрастал новыми идейными и художественными элементами, по мере того как судьба влачила Данте "по городам и весям почти всей Италии" и у него накоплялся запас "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет".

Вымышленная дата загробного странствования - пасха 1300 года - породила у современников и ближайшего потомства множество легенд о том, когда Данте начал писать поэму. Одна из самых популярных гласила, что в 1307 году, через пять лет после изгнания Данте, в потайном уголке дома Алигиери, уцелевшем будто бы от разрушения, родственники Данте нашли семь первых песен "Ада", а поэт Дино Фрескобальди, соратник Данте по "сладостному новому стилю", взялся доставить их автору, проживавшему при дворе Маласпина в Луниджане. Иначе почему бы песнь VIII начиналась словами:

Я продолжаю вновь повествованье...

Боккаччо, рассказавший эту версию, прибавляет, что, когда Мороэлло Маласпина показал поэту присланную из Флоренции рукопись и спросил его, не знает ли он, чье это произведение, Данте сейчас же признал его за свое. Маркиз стал просить его, чтобы он продолжал свою вещь, так чудесно начатую. Данте ответил: "Я думал, что и эта рукопись погибла с остальными моими книгами, когда все мое имущество было разгромлено. Уверенный в этом и занятый, кроме того, множеством других дел во время изгнания, я совсем забросил возвышенный замысел этого произведения. Но так как судьба неожиданно возвращает мне эту рукопись и она вам нравится, я попытаюсь восстановить в памяти первоначальный план и буду продолжать, как смогу".

Этот боккаччевский рассказ и подобные ему, в том числе и подложное письмо луниджанского камальдульского монаха фра Иларио к Угуччоне делла Фаджола, утверждающее, что поэма была готова во времена синьории Угуччоне в Пизе, не более как легенда. Поэма не могла быть начата раньше 1307 года.

Данте едва ли мог найти лучшее место, чем Верона, для работы над "Комедией". Кангранде был очень богат и обладал тем качеством, которое Данте так ценил, - щедростью. Он оказывал радушное и широкое гостеприимство талантливым людям и знатным изгнанникам, умея создать им при своем пышном дворе такие условия, что они подчас забывали, что живут в гостях. Всем, кто находился в Вероне, отводились особые комнаты, согласно рангу гостя, иногда и несколько комнат. У каждого из гостей были свои слуги. Па дверях помещений, где жили гости, были подходящие для каждого символические девизы: для воинов - триумфальные знаки, для изгнанников - добрая надежда, для поэтов - музы, для художников - Меркурий, для проповедников - рай. Музыканты, жонглеры, буффоны развлекали всех за столом. В спальнях были альковы с вышитыми символами непостоянства судьбы; стены их были украшены фресками.

Народу собиралось при дворе много. Один из постоянных гостей Кангранде, поэт Эммануэле да Рома, или, как называли его иногда, Маноэлло Джудео, писавший одинаково легко и итальянские стихи, и еврейские песни, следующим образом описывает залу пиршества во дворце делла Скала:

"Амур находился в зале дворца делла Скала и порхал, мне казалось, бескрылый по ней. И по тому, что было перед моими глазами, мне представлялось, что я нахожусь у большого моря. Бароны и маркизы из разных стран, благородные и изящные, приходили туда. Шли споры о философии, об астрологии, о богословии. Немцы, итальянцы, французы, фламандцы, англичане говорили все разом. Шум стоял такой, что мне казалось, звучат, не переставая, трубы. Тут же играли на разных инструментах: на гитарах и лютнях, на виолах и флейтах - и высокими голосами пели певцы. И состязались певцы с музыкантами и трубадурами..." В год самых крупных успехов Кангранде, в 1313 году, когда он закончил почетным миром войну с Падуей и Тревизо и был избран главнокомандующим войсками гибеллинской лиги в Ломбардии, ему было всего 28 лет. Он находился в полном расцвете молодости и талантов и жадно наслаждался жизнью.

Разумеется, в Вероне не было той утонченности, какой будет требовать через двести лет для княжеского двора Бальдессар Кастильоне. В придворных нравах было много грубого, и сам Кангранде, человек большого ума и крупного политического таланта, был прежде всего воин, с юных лет почти не снимавший панциря. Учиться ему было некогда. Честолюбие толкало его на новые подвиги и на новые походы. Он любил пышность, был одарен художественным вкусом, чтил поэтов согласно доброй традиции, царившей в Ломбардии со времен трубадуров. Но рыцарей своих он любил больше, чем поэтов, ибо они составляли его силу. Поэтов он не прочь был иной раз поставить на одну доску с жонглерами и буффонами, которые умели так хорошо веселить его храбрецов: веселая новелла и смешные выходки были доступны всем, а от стихов головы, натертые тяжелыми шлемами, очень скоро падали на дубовый стол с яствами, залитый хмельной влагой.

Данте не имел причин быть недовольным Кангранде. В "Рае" (песнь XVII) он пропел ему горячий панегирик, каждая строка которого прославила ломбардского синьора гораздо больше, чем все его победы:

...Раньше, чем Гасконец проведет

Высокого Арриго, безразличье

К богатствам я к невзгодам в нем сверкнет.

Так громко щедрое его величье

Прославится, что даже у врагов

Оно развяжет их косноязычье.

Правда, в фольклоре XIV и следующего века осталось несколько рассказов, из которых можно заключить, что не то Кангранде пробовал иногда грубовато подшутить над поэтом, не то Данте не умел понять шутки и мгновенно вскипал обидою на него, но эти недоразумения, если они и были, кончались скоро, ибо поэт и воин друг друга ценили и уважали. Недаром Данте прожил в Вероне довольно долго. Работа над поэмой оставляла ему достаточно времени для разъездов по окрестностям города - иногда по поручению Кангранде, иногда по собственным делам. Вскоре он стал человеком видным, и не только в кругах, близких ко двору. Боккаччо записал в биографии Данте, получившей широкое распространение, рассказ о том, как Данте, проходя однажды по Вероне, услышал тихий разговор между женщинами, сидевшими у дверей одного дома. "Вот, смотри, - говорила одна, - идет тот человек, который спускается в ад, когда хочет, и, возвращаясь оттуда, рассказывает, что он там видел". - "Должно быть, ты говоришь правду, - отвечала другая, - смотри, как закурчавились у него волосы и борода и как обгорело лицо". Популярность Данте распространялась и за пределы Вероны.

В одну из поездок поэт попал в Мантую, и там случайно ему пришлось присутствовать при некоем ученом споре. Речь шла о том, выше или ниже вода в своей сфере, то есть в своей естественной окружности, чем окрестная земля. Мантуанские космографы решили вопрос в положительном смысле, но Данте, углубившись в его изучение чисто спекулятивное - потому что другого не могло быть, - пришел к заключениям противоположным и 20 января 1320 года изложил доказательства большей высоты земли в Вероне в публичном докладе. Этот доклад был им записан в виде маленького латинского этюда под заглавием Questio de aqua et terra - "Вопрос о земле и воде".

В нем нет никаких научных прозрений, как одно время хотели видеть некоторые исследователи, но имеются любопытные черты. Под конец трактата Данте приходит к заключению, что людям не следует пытаться разоблачать тайны природы, непостижимые по самому существу: "Пусть же воздержатся, пусть воздержатся люди от исследования вещей, которые выше их понимания. Пусть доискиваются лишь до таких, которые им доступны, чтобы возвыситься до тех ступеней бессмертного и божественного, до каких смогут; а то, что не под силу их пониманию, пусть оставят".

Это чрезвычайно характерное для Данте привнесение религиозных критериев в область чисто научную, никаким религиозным аргументам не подведомственную, вполне гармонирует с мировоззрением, уже окончательно выработанным, отдельные элементы которого, в виде художественных образов, он рассыпал и по "Комедии".

Поэма подходила к концу. Закончена она была не в Вероне, а в Равенне, куда Данте переселился с разрешения, а может быть, и по предложению Кангранде. Существует предположение, что он был чем-то вроде доверенного лица веронского правителя при равеннском. Живя в Равенне, поэт первое время часто посещал Верону. Хронологические противоречия и неясности, затемняющие историю последних лет жизни Данте (1317-1321), могут быть устранены только предположением, что кроме последних полутора лет он делил эти годы между Вероной и Равенной.

Но, очевидно, Данте предпочитал жить в Равенне, а не в Вероне. В трактате "Земля и вода" есть намеки, подтверждающие это предположение. Во вступительных словах трактата говорится: "Чтобы зависть толпы, которая привыкла сочинять небылицы о мужах достойных, не извратила вещи, хорошо сказанные, я решил...", а в заключении прибавлено: "Эта философская задача была изложена мною, Данте Алигиери, самым малым из философов в... Вероне, в церковке св. Елены в присутствии всех ученых людей веронских, за исключением некоторых, которые, пылая слишком сильной любовью к собственным особам, не признают за другими права ставить вопросы и, нищие духом по малости своей, чтобы не казалось, что они признают чужие заслуги, отказываются присутствовать на докладах, читанных другими".

Совершенно ясно, что в Вероне у поэта были завистники, что против него плелась какая-то интрига, которая если и не представляла для него опасности, то трепала ему нервы и смертельно надоела. Были, очевидно, люди маленькие, которым не нравилось, что поэт пользуется милостью Кангранде. Они шипели и потихоньку нашептывали про него "небылицы". И в конце концов если не выжили его в буквальном смысле этого слова из Вероны, то ускорили его переселение в Равенну.

Данте не был терпеливым и незлобивым человеком, способным сносить неуважение к себе. Джованни Виллани, посвящая в своей хронике большую главу Данте, написанную под впечатлением известия о его смерти, характеризует его как человека гордого и неуживчивого. Почти в тех же выражениях говорит о нем и Боккаччо.

 

 

3. Образ Данте в представлении современников

Вот что говорит Виллани: "Этот Данте, благодаря своим знаниям, был несколько заносчив, пренебрежителен, высокомерен, как бывает с философами; он не отличался приветливостью и не умел разговаривать с непосвященными". Боккаччо подтверждает: "Был наш поэт, помимо того, что о нем сказано, человеком с душой очень надменной и высокомерной". И в другом месте он же пишет: "Если к нему не обращались, он говорил резко, а когда обращались, отвечал раздумчиво. Ему нравилось быть в одиночестве, вдали от людей, дабы никто не мешал его размышлениям. Если ему приходила мысль, которая очень его угнетала, он, когда был в обществе, о чем бы его ни спрашивали, не отвечал до тех пор, пока мысль не созреет или пока он ее не отбросит. Это случалось неоднократно и когда он находился за столом, и когда был вместе с кем-нибудь в дороге, и при других обстоятельствах. В своих занятиях он бывал так усерден, что, когда он им отдавался, никакая весть не могла его отвлечь... Однажды в Сиене он зашел в лавочку аптекаря, и ему показали там маленькую книгу... которой он еще не знал. Так как ему нельзя было взять ее с собой, то он оперся грудью на прилавок, положил книгу перед собой и начал с увлечением ее читать. Поблизости от лавки, прямо перед ним, происходило какое-то празднество. Шел турнир, сопровождавшийся громкими криками толпы, музыкой и приветственными возгласами, как это всегда бывает. Там же танцевали изящные девушки, занимались играми молодые люди, так что всякого потянуло бы посмотреть. Но никто не заметил, чтобы он сошел с места или хотя бы поднял глаза. А как начал около трех часов дня, так и читал, пока не стемнело. За это время он прочел и усвоил всю книгу. А когда его спросили, как он мог удержаться, чтобы не взглянуть, что там происходило, он отвечал, что ничего не слышал".

В изображении этом, конечно, несколько сгущены краски и есть элементы фольклора. Вокруг имени Данте после его смерти стали группироваться анекдоты - как старые, из античных сборников, приуроченные к нему, так и новые, в которых были крупицы фактического материала. В них рассказывалось, как Данте разбросал инструменты у кузнеца, перевиравшего его стихи; как он назвал слоном какого-то докучавшего ему почитателя; как он обрывал самого Кангранде, подшучивавшего над ним, и т. д. и т. п. Эти анекдоты, во множестве ходившие по Италии, собирали еще долго новеллисты - в XIV веке Саккетти, в XV - Поджо Браччолини.

Особенности, приписанные Данте Виллани, Боккаччо и фольклором, по-видимому, были поэту свойственны. Кое-что косвенно подтверждает и он сам. От высокомерия он очищался в чистилище. Но вряд ли замкнутость и нелюдимость были присущи Данте в течение всей его жизни. В его мелких стихотворениях, написанных при жизни Беатриче и после ее смерти, а также в последнее десятилетие флорентийской жизни, много бодрости, увлечения, теплых чувств к друзьям, и это резко противоречит представлению о сдержанном и сумрачном человеке. Есть также прямое указание на то, что Данте в молодости был общительным и приятным собеседником. Леонардо Бруни в биографии Данте после рассказа о Кампальдинском походе пишет: "После этого сражения Данте вернулся домой и более, чем когда-либо, отдался занятиям. Но тем не менее отнюдь не избегал образованного и изящного общества. И удивительное дело! Хотя он постоянно учился, никто бы никогда не подумал, что он погружен в науку, наблюдая его веселый нрав и юношескую общительность (usanza lieta e conversazione giovanile).

Разумеется, изгнание и все с ним связанное наложило свою печать и на характер Данте. Но родники оптимизма в его душе не иссякли, а были лишь приглушены. И ни в чем это не сказалось так ярко, как в том, что он никогда не был и не стал мизантропом. Он любил людей, любил по-своему, иной раз угрюмо и ворчливо, но искренно и сильно. До него никто не умел изображать их с такой любовью, с таким участием и всепрощением. Он любит стольких своих грешников. Ненав


Другие авторы
  • Тайлор Эдуард Бернетт
  • Адамович Ю. А.
  • Екатерина Ефимовская, игуменья
  • Лавров Петр Лаврович
  • Блок Александр Александрович
  • Перцов Петр Петрович
  • Муравьев-Апостол Иван Матвеевич
  • Леонтьев-Щеглов Иван Леонтьевич
  • Пергамент Август Георгиевич
  • Милькеев Евгений Лукич
  • Другие произведения
  • Карамзин Николай Михайлович - История государства Российского. Том 2
  • Гливенко Иван Иванович - Витторио Альфьери
  • Андерсен Ганс Христиан - Перо и чернильница
  • Бахтин Николай Николаевич - Переводы
  • Княжнин Яков Борисович - Неудачный примиритель, или Без обеду домой поеду
  • Воейков Александр Федорович - Воейков А. Ф.: биографическая справка
  • Розанов Василий Васильевич - О ближайшей работе учебного ведомства
  • Фигнер Вера Николаевна - Процесс 14-ти. Воспоминания Веры Фигнер
  • Фельдеке Генрих Фон - Истинная любовь
  • Семенов Сергей Терентьевич - Немилая жена
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
    Просмотров: 338 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа