Главная » Книги

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - М. Назаренко. Мифопоэтика М.Е.Салтыкова-Щедрина

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - М. Назаренко. Мифопоэтика М.Е.Салтыкова-Щедрина


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

   МИХАИЛ НАЗАРЕНКО

МИФОПОЭТИКА М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

("ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА", "ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ", "СКАЗКИ")

Киев - 2002

   (c) М.Назаренко, 2002
  
  

Текст публикуется с разрешения автора

  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   Введение
   Глава 1. "История одного города" и городской текст русской литературы: мифопоэтический аспект
   1.1. Историческая концепция Щедрина
   1.2. Историография Щедрина: интертекстуальные связи
   1.3. Космогония Глупова
   1.4. "Главнейшие свойства" глуповского мира
   1.5. Эсхатология "Истории одного города"
   Глава 2. Авторский миф в романе "Господа Головлевы"
   Глава 3. Миропорядок "Сказок"
   Заключение
   Литература
   Библиография опубликованных фрагментов диссертации
  
  

Моим родителям

ПРЕДИСЛОВИЕ

  
   Работа над предлагаемым вниманию читателя исследованием началась осенью 1996 года, когда автор-третьекурсник еще не имел ни малейшего представления о состоянии дел в современном щедриноведении. Более того, если бы автор знал, какие книги и статьи появятся в ближайшие годы, то, вероятно, "Мифопоэтика Щедрина" и вовсе не была бы написана. Тем не менее, основные положения диссертации были сформулированы мною независимо от исследователей конца 1980-х - 1990-х годов; читая их труды, я испытывал, с одной стороны, удовлетворение от того, что не одинок в своих выводах, с другой же - понятную досаду. В тексте работы я старался отделить свои наблюдения и выводы от тех, что сделаны моими предшественниками.
   Последняя точка в диссертации была поставлена весной 2002 года. Я не смог бы остановиться, если бы продолжал пополнять "Мифопоэтику Щедрина" дальнейшей дискуссией с коллегами. Так, лишь на днях мне попал в руки "Щедринский сборник" (Тверь, 2001), где напечатаны, в частности, интересные статьи В.Ш.Кривоноса об архетипических образах и мотивах в "Господах Головлевых" и С.Ю.Николаевой о древнерусских мотивах в ранних сказках Щедрина. Некоторые исследования остались мне недоступными.
   Текст работы несколько сокращен по сравнению с "официальной" версией - за счет ритуальных формул и повторов. Если выводы в конце каждой главы действительно необходимы, это означает лишь то, что автор не смог четко сформулировать свои мысли в основном тексте.
   Я благодарен всем, кто помогал мне советом и критикой, прежде всего - моим научным руководителям Людмиле Александровне Киселевой и Кларе Михайловне Пахаревой, Наталье Мефодиевне Нагорной, чьи лекции подвигли меня на изучение Щедрина, Нине Викторовне Беляевой, Ольге Евгеньевне Чебановой, Владимиру Яновичу Звиняцковскому.
  
   30 сентября 2002 года

ВВЕДЕНИЕ

  
   Творчество Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина в последние годы вновь привлекает внимание исследователей. Щедриноведы неизбежно сталкиваются с рядом проблем, которые не получили удовлетворительного разрешения в литературоведении: определение авторской позиции в тексте, метод квазиисторического исследования, предпринятого Щедриным, особенности картины мира в произведениях писателя. Решение этих вопросов становится возможным при анализе мифопоэтики щедринской прозы - и прежде всего главных произведений писателя: "Истории одного города" (ИОГ) и "Господ Головлевых" (ГГ) и "Сказок". [1]
  
   [1] - Цитаты из сочинений Салтыкова-Щедрина, кроме особо оговоренных случаев, приводятся по изданию: [Салтыков-Щедрин 1965-1977]. В тексте указываются номера тома и страницы. Курсив в цитатах принадлежит нам, разрядка авторская.
  
   До сих пор литературоведами не был произведен комплексный мифопоэтический анализ творчества Щедрина. Однако за последнее столетие появилось немало работ, в которых рассмотрены отдельные аспекты интересующей нас темы.
   По вполне понятным причинам советское щедриноведение было ограничено в своих методах и выводах. Труды В.Кирпотина [1955], А.С.Бушмина [1984] и менее известных исследователей обращены в первую очередь к идеологии Щедрина и лишь затем - к его поэтике. Несколько неожиданным возрождением этой традиции анализа оказались монографии М.М.Герасимовича [1993] и В.Д.Бабкина и В.Н.Селиванова [1996]. Выдающимся трудом советского щедриноведения стала единственная научная биография Щедрина, написанная С.А.Макашиным [1951; 1972; 1984; 1989].
   Для нас представляют интерес работы, посвященные частным аспектам текста ИОГ, принадлежащие, в частности, Г.В.Иванову [1957]. Этот же исследователь составил лучший из существующих комментариев к ИОГ в Собрании сочинений Щедрина (отчасти сохранил свое значение и предыдущий, написанный Б.М.Эйхенбаумом [1969]). Прорыв в щедриноведении состоялся только в конце 1960-х гг., когда Д.С.Лихачев посвятил ИОГ специальную главу "Поэтики древнерусской литературы" (первое изд. - 1967 г.) [1997]. Десятилетие спустя была опубликована классическая работа Д.П.Николаева "Сатира Щедрина и реалистический гротеск" [1977]. Заслуга исследователя - в сочетании точного анализа идейной структуры ИОГ с функциональным исследованием поэтики романа. К изучению проблемы Истории в ИОГ помимо Д.С.Лихачева обращались В.В.Прозоров [1988] и К.Г.Исупов [1988]. В конце 1970-х гг. были сделаны первые шаги в изучении мифологических мотивов ИОГ - прежде всего космологических и религиозных. И.Б.Павлова применила при интерпретации финала ИОГ эсхатологический код [1979; 1985]. Е.В.Литвинова осуществила сравнительный анализ романа Щедрина и старообрядческих сочинений [1980; 1982]. Позднее Ц.Г.Петрова обратилась к космологическому аспекту ИОГ [1992]. П.Вайль и А.Генис [1991] использовали при анализе ИОГ идеи и терминологию книги Д.С.Лихачева "Смех в Древней Руси", высказали ряд оригинальных суждений о космосе романа. Б.В.Кондаков [1993] показал, как Щедрин (не только в ИОГ) "демифологизирует" русскую культуру, тем самым создавая квазимифологические тексты, находящиеся вне идеологических течений второй половины XIX века. Безусловный интерес представляют монографии последних лет, свободные от идеологической заданности и методологически продуктивные. В книге Т.Н.Головиной ""История одного города" М.Е.Салтыкова-Щедрина: литературные параллели" [1997] проведен интертекстуальный анализ романа, причем с особым тщанием рассмотрены библейские образы ИОГ. Название книги С.Ф.Дмитренко "Щедрин: незнакомый мир знакомых книг" [1998] соответствует ее содержанию: автор предлагает новое прочтение той же триады щедринских текстов, которую рассматриваем и мы: ИОГ, ГГ и "Сказок".[2]
  
   [2] - К сожалению, единственная за последнее десятилетие англоязычная книга, посвященная поэтике Щедрина [Draitser 1994], не затрагивает мифопоэтический пласт его творчества.
  
   Роману ГГ не так повезло в критике и литературоведении, как ИОГ. В лучших работах анализировались по преимуществу социальный и психологический аспекты романа [Григорьян 1962; Покусаев 1975; Павлова 1998; Павлова 1999]. Наиболее интересные страницы посвящены исследованию связей ГГ с другими произведениями писателя, а также с произведениями русской и мировой литературы. Опытами приложения иной методологии к изучению романа стали монография Д.П.Николаева "Смех Щедрина" [1988] и статья С.М.Телегина "Не так страшен черт, как его малютки" [1997]. Первый исследователь проанализировал ГГ в рамках теории "призрачной действительности"; второй рассмотрел функционирование мифа в романе. Следует упомянуть также богатую тонкими наблюдениями, во многом новаторскую работу А.А.Жук [1988: 201-219], статьи А.А.Колесникова о преломлении в ГГ архетипа "блудного сына" [1999] и Л.М.Ракитиной о евангельских мотивах в поздних произведениях Щедрина [2001]. Наиболее значительные работы западных исследователей опубликованы в сборнике под редакцией А.П.Фута (I.P.Foote) [1997]; особенно интересна статья М.Эре (M.Ehre) о соотношении формы и смысла в романе.
   "Сказки" многим щедриноведам представляются более удобными для мифопоэтического анализа. Проблема образности цикла, связь щедринских сказок с фольклором и их жанровое своеобразие - все эти вопросы хорошо изучены, хотя взаимосвязь "эстетики" и "идеологии" Щедрина традиционно остается на периферии рассмотрения [см., напр.: Базанова 1966; Бушмин 1976]. Наиболее важные работы 1970-80-х гг. освещают частные аспекты цикла, но именно они содержат принципиально важные наблюдения и сопоставления. Е.С.Роговер [1977] исследует проблему комического в цикле, Г.В.Иванов [1983] обращается к философско-этической категории Правды, которая лежит в основе мироздания "Сказок". Единственная работа, специально посвященная мифопоэтике цикла, принадлежит Г.Ю.Тимофеевой [1998]. Наблюдения С.М.Телегина над сказкой "Коняга" [1999] имеют более частный характер.
   В целом, щедриноведение и сегодня остается консервативным: в нем господствуют биографический и сравнительно-исторический методы. Помимо указанных выше работ, посвященных поэтике Щедрина в целом и мифопоэтическим мотивам его творчества, можно назвать не так уж много интересных в методологическом отношении исследований - таких, как семантико-стилистический анализ "Сказок" В.Н.Ерохина [1991] или философский разбор исторического дискурса ИОГ В.Е.Васильева [1997].
   Многие аспекты щедриноведения еще недостаточно разработаны - в частности, методика мифопоэтического анализа текстов Щедрина в зависимости от их жанровой специфики. Необходимо исследовать генезис и функции мифологических мотивов в щедринских текстах, особенности картины мира, механизмы функционирования текста на мифопоэтическом уровне (организация основных оппозиций и пр.).
  
   Одной из актуальных проблем современного литературоведения является реконструкция "авторских мифов". Исследования В.Н.Топорова в области мифопоэтического, частично собранные в книге "Миф. Ритуал. Символ. Образ" [1995], содержат как анализ мифологических схем, их происхождения и взаимосвязи [см. тж. Топоров 1997а-б], так и приложение этих схем к художественной литературе нового времени. Принципиально важным представляется тезис о взаимосвязи мифологизации и демифологизации как взаимодополняющих процессов в культуре: "Принадлежа к высшим проявлениям духа и будучи одновременным участником двух различных процессов, работающих, тем не менее, на *одно общее* (мифологизация как создание наиболее семантически богатых, энергетичных и имеющих силу примера образов действительности и демифологизация как разрушение стереотипов мифопоэтического мышления, утративших свою "подъемную" силу, - в их едином стремлении к поддержанию максимальной возможности связи человека со сферой бытийственного, открываемого живым словом), мифопоэтическое являет себя как творческое начало эктропической направленности, как противовес угрозе энтропического погружения в бессловесность, немоту, хаос" [Топоров 1995: 5].
   В работе, посвященной связи романа Достоевского с архаическими схемами мифологического мышления, Топоров сознательно отвлекается от вопроса о механизме проникновения мифологем в художественный текст и подробно останавливается на вопросе их функционирования в тексте: "использование подобных схем позволило автору кратчайшим образом записать весь огромный объем плана содержания (аспект экономии), во-первых, и предельно расширить романное пространство, увеличив его мерность и возможности сочетания элементов внутри этого пространства (теоретико-информационный аспект), во-вторых" [Топоров 1995: 195].
   Напротив, Ю.М.Лотман, проанализировав многочисленные отражения мифологических схем в литературе Нового времени, подошел именно к проблеме "механизма активизации мифологического пласта в структуре современного искусства" [Лотман 1996: 223]. Основная методологическая трудность, как отмечает ученый, заключается "в объяснении устойчивости этой [мифологической] схемы даже в тех случаях, когда непосредственная связь с миром мифа заведомо оборвана" [там же: 220]. Лотман сформулировал теорию грамматикализации архаических структур мышления: они "в современном сознании утратили содержательность и в этом отношении вполне могут быть сопоставлены с грамматическими категориями языка, образуя основы синтаксиса больших повествовательных блоков текстов". Параллельно с этим процессом происходит "вторичная семантизация" этих же схем и "вторичное оживление мифологических ходов повествования" [там же: 222].
   Теория Лотмана является дальнейшим развитием идей А.Н.Веселовского и М.М.Бахтина в рамках семиотической теории культуры. "[...] не ограничено ли поэтическое творчество известными формулами, устойчивыми мотивами, которые одно поколение приняло от предыдущего, а это от третьего, которых первообразы мы неизбежно встретим в эпической старине и далее, на стадии мифа, в конкретных определениях первобытного слова?" - на этот вопрос Веселовского [1989: 40] в какой-то мере ответил Бахтин: "Говоря несколько парадоксально, можно сказать, что не субъективная память Достоевского, а объективная память самого жанра, в котором он работал, сохраняла особенности античной мениппеи" [Бахтин 1979: 140].
   Однако нельзя не заметить, что речь идет о несколько разных вещах: синтаксисе культуры (Лотман), устойчивых формулах (Веселовский) и жанровых особенностях (Бахтин). Возможно, в этом многообразии, параллелизме путей, благодаря которым мифологические мотивы сохраняются в культуре, - и заключается одна из причин их необычайной устойчивости. (В случае Щедрина надежность передачи "мифологической информации" усиливается еще и потому, что произведения писателя стоят на пересечении нескольких жанровых традиций, каждая из которых несет мощный мифопоэтический заряд: летопись, сказка, басня, учительная проза, апокриф, ритуальный текст космологического характера и т.д.). Наконец, по мнению Х.Уайта (который продолжает рассуждения Н.Фрая), мифопоэтическим потенциалом обладает сама сатира как "способ преобразования процессов реальности в сюжет" [Уайт 2002: 29]. [3] "Сатира, - пишет исследователь, - предполагает предельную неадекватность видений мира, драматически представленных в жанрах Романа, Комедии и Трагедии. [...] Сатира "рисует серым по серому", осознавая свою собственную неадекватность как образа реальности. Тем самым она подготавливает сознание к отказу от всех утонченных концептуализаций мира и предвосхищает возврат мифического постижения мира и его процессов" [Уайт 2002: 30]. Эти рассуждения очень актуальны при анализе ИОГ.
  
   [3] - Ср. сходные рассуждения применительно к Щедрину (и также с опорой на теорию Н.Фрая) у Ц.Г.Петровой [1992: 20].
  
   Наконец, нельзя забывать и об еще одном пути проникновения мифа в художественное произведение: о внетекстовых (но не внекультурных) факторах. Одной из проблем щедриноведения, не до конца осмысленных литературоведами, является разграничение мифологических моделей, при помощи которых Щедрин организовал конкретный жизненный материал, и тех, которые сохранились в изображаемой действительности, пусть и в искаженном виде. Так, царские поездки по России (наподобие посещения Екатериной II Таврии или последнего странствия Александра I) [4] - сами по себе профанировали идею сакрального Пути, но Щедрин довел до предела, до абсурда бессмысленность - и тем самым ярче выявил их "антимифологическую" природу. "В [...] двойственном отношении глуповцев к своим градоначальникам отразилась реальная картина восприятия монаршей власти России" [Головина 1997: 13]. Подобных примеров можно привести множество. Несколько иначе вопрос поставила Е.В.Литвинова [1982: 195]: "В каких случаях множественная соотнесенность эсхатологических мотивов послужила причиной их сознательного использования М.Е.Салтыковым-Щедриным (рассмотренные нами примеры в основном подтверждают именно эту возможность); в каких - мотивы появились в тексте спонтанно, помимо воли автора, благодаря многозначности построения?"
  
   [4] - Щедрин отмечает, что "фантастический путешественник" Фердыщенко "копировал в этом случае своего патрона и благодетеля" Потемкина [VIII: 329-330].
  
   Мы оставляем "за скобками" учение К.Г.Юнга о коллективном бессознательном. Это понятие, во-первых, достаточно широко, чтобы при его помощи можно было объяснить все интересующие нас явления, и, во-вторых, слишком неопределенно, чтобы им можно было свободно оперировать. Другими словами, любой текст может получить мифопоэтическую (юнгианскую или какую-либо иную) интерпретацию, но далеко не в каждом случае такая интерпретация будет означать реальное проникновение в текст. [5] Юнг предупреждал: "Архетип как таковой существенно отличается от исторически ставших или переработанных форм. [...] По существу, архетип представляет то бессознательное содержание, которое изменяется, становясь осознанным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает" [1991а: 99].
  
   [5] - Хотя при психологическом анализе щедринского творчества этот подход, видимо, правомерен. Юнг [1991б: 105] утверждал, что его метод особенно действенен при изучении таких произведений искусства, в которых "психологизм" или отсутствует, или подчинен иным задачам. В ряд этих текстов - "Фауст", "Моби Дик" и пр. - несомненно, входят ИОГ, ГГ и "Сказки".
  
   Нас интересует, прежде всего, этот процесс изменения мифологических мотивов в авторском сознании, их включение в новую широкую систему, которая взаимодействует и с областью коллективного бессознательного, и с памятью культуры, и с современной тексту реальностью. Поэтому, как нам представляется, продуктивным окажется то сочетание мифопоэтического, биографического, сравнительно-исторического, интертекстуального подходов, о котором писал И.П.Смирнов [1976: 203]: "Итак, различные интерпретации текста взаимно корректируют и дополняют друг друга, причем ни одна из них не обладает окончательной разрешающей силой, помимо остальных. [...] Короче говоря, изучение сцеплений текста с контекстом дает возможность передвинуть анализ с уровня описания замкнутого в себе смысла на уровень объяснения смысла".
   Такой метод, как представляется, позволит избежать ловушек мифопоэтического анализа, о которых остро пишет М.Л.Гаспаров [2001: 375]: "Сведение Гоголя или Блока к "фольклорно-мифологическим архетипам" освобождает от необходимости знать Гофмана и вообще типологию переработки архетипов, если таковая существует. [...] Дайте мне конечный, как алфавит, список архетипов, и я готов буду этот анализ обсуждать". (Именно потому, что такого общепринятого "алфавита" не существует, мы будем употреблять термин "архетип" только в тех случаях, когда разногласия в его трактовке возникнуть не смогут.)
  
   Мифопоэтический анализ требует предварительного (рабочего) определения мифа. Именно щедринские современники (А.Афанасьев, Ф.Буслаев и др.) обратили внимание на миф не как "сказку" или "ложь", но как на выражение народного духа. Если Щедрин хоть в какой-то мере сознательно ориентировался на миф (что неочевидно), более того, если он хотел сколько-нибудь достоверно изобразить бытие русского народа, - то не считаться с исследованиями этнографов и фольклористов он не мог. В то же время отношение Щедрина к русским историкам и этнографам было весьма критичным [Формозов 1993], и в этом он был не одинок (достаточно вспомнить пародию Достоевского на Афанасьева в "Селе Степанчикове"). Славянская - и любая другая - мифология в произведениях писателя неизменно становится объектом иронизирования (обряды поклонения идолам в ИОГ, сказочные сюжеты в "Пошехонских рассказах").
   Можно сказать, что для Щедрина мифология есть дело прошлое, с современностью не связанное, - отсюда и критический пафос при изображении исследователей мифов. Но именно потому, что миф относится к прошлому, он и может актуализироваться в структуре ИОГ, время действия которой - "мрак времен". Сам жанр "Сказок" подталкивал Щедрина к использованию не только фольклорной образности, но и фольклорно-мифологического мышления как объекта изображения [см.: Тимофеева 1998: 109].
   Несколько сложнее обстоит дело с ГГ: никаких внешних, очевидных причин для использования мифологических мотивов у писателя в этом случае не было. Здесь "мифологичность" заключается не в предмете, а в ракурсе изображения: гибель головлевского семейства становится знаком окончания исторической эпохи. Схожим образом рассматривал "семейный вопрос" и автор "Анны Карениной"; тем не менее, даже при первом взгляде на ГГ ощущается куда больший "мифологический потенциал" этого текста. Анализ, таким образом, грозит перейти в сферу психологии творчества. Однако вряд ли "эсхатологичность" щедринской прозы можно объяснить только с этой точки зрения. Щедрину, "фельетонисту" в восприятии многих современников, присуще рассмотрение вещей если и не sub specie aeternitatis, то, по крайней мере, в перспективе будущего. Каждое явление оказывается носителем потенциальных "готовностей" и каждое, что важно, мыслится реализацией некой модели, которая заложена в истории, структуре общества, в самой природе изучаемого явления.
   Понятие "мифология" применительно к творчеству Щедрина мы употребляем в двух значениях:
   1) явное или скрытое преобразование в тексте религиозно-мифологических образов и мотивов;
   2) построение авторского мифа - максимально обобщенной модели, которая организует все события текста, являясь по отношению к ним инвариантом.
   Сделаем необходимую оговорку. Тексты Щедрина можно - а зачастую и нужно - описывать в социологических терминах. Но нас интересует другой, так сказать, "операционный", уровень, - тот, на котором происходит "управление" художественным миром; на котором наиболее глубокие его закономерности могут быть сформулированы наиболее обобщенно. Поэтому метаязыком неизбежно становится язык мифологический. Какой бы характер изображаемые явления ни носили первоначально (социальный, психологический и т. д.), они неизбежно становятся универсальными и космическими.
   Подобное различение двух значений термина "мифология" проводит и Б.В.Кондаков [1993: 14], однако, по его мнению, у Щедрина можно найти только мифологизацию второго типа - вернее, "демифологизацию, разрушение создаваемых культурой мифов" [там же: 16]. Но сходство щедринских текстов с мифами не является "чисто внешним", как полагает исследователь [там же: 18]. Идет ли построение мифа "от обратного", как в ИОГ, или напрямую, как в ГГ и "Сказках", - все равно это построение мифа. Разрушение одной системы не противоречит созданию новой, - более того, для Щедрина эти два процесса неразделимы.
   Неоднократно делались попытки описать метасюжет (или, в наших терминах, метамиф) щедринского творчества, который, развиваясь, пронизывает наиболее значительные произведения писателя. По наблюдению А.П.Ауэра, "почти каждая щедринская сатира скреплена такой логикой: в начале создается предельно обобщенный, даже символический образ мира, а затем показывается, как этот мир распадается и гибнет. Эта тенденция начинает набирать силу уже в *Запутанном деле* (образ пирамиды), проходит она через *Губернские очерки* (сцена похорон), достигает апогея в *Истории одного города* (финальный образ смерча), а затем, пройдя через роман *Господа Головлевы*, вливается в повествование итогового цикла *Сказки*" [Ауэр 1989: 93]. [6]
  
   [6] - В несколько ином плане те же факты интерпретировал М.М.Бахтин [1996б: 33-34], о чем А.П.Ауэр знать не мог.
  
   Однако это наблюдение не вполне точно. К примеру, в "Сказках" мир не распадается и не гибнет, напротив - представлены альтернативные варианты будущего: вечное поддержание status quo - или благое преобразование мира явлением Правды (можно ли это назвать гибелью?). Вечное и неизменное существование мира оказывается единственной альтернативой распаду, а после всеобщей гибели возможно (хотя вовсе не обязательно - и даже маловероятно) возрождение, пересоздание вселенной. Так или иначе, катастрофа в интересующих нас произведениях Щедрина всегда имеет космический характер, даже если касается индивида.
   Д.П.Николаев определяет "важнейший тип конфликта в сатире Щедрина" иначе, но - что показательно - также находит его в сфере мифопоэтической: "служители призраков (нелюди) попирают своей пятой живого человека (живых людей)" [Николаев 1988: 191].
   Таким образом, мы можем осуществить предварительную реконструкцию того, что можно назвать "щедринской мифологией", не забывая о том, что творчество Щедрина эволюционировало, и нельзя механически проводить аналогии между публицистикой писателя и его художественным творчеством. Поэтому одной из основных задач щедриноведения (частично решенной в работах М.С.Ольминского [1937], С.А.Макашина [1951; 1972; 1984; 1989], Д.П.Николаева [1988], В.В.Прозорова [1988]) является установление инвариантов щедринского мира.
   Представляется, что щедринские тексты, помимо авторского мифа содержат и миф в собственном смысле слова. Религиозные, мифологические, сказочные мотивы лежат в основе художественной концепции мира и человека, которая, в свою очередь, радикально их изменяет.
   Сложность заключается в том, что выделение отдельных мифологем возможно, но отнюдь не достаточно. Например, можно сопоставить "Премудрого пискаря" с шумерским текстом "Дом рыбы", который представляет собой "монолог (видимо, божества), посвященный заботам о безопасной жизни Р[ыбы], для которой строится специальный дом [...]. Описываются и враги Р[ыбы] - различные птицы, крокодил, существование которых делает убежище для рыбы особенно необходимым" [Мифы 1992: 392]. Подобных соответствий можно провести довольно много (особенно в "Сказках"); они дадут благодатный материал для аналитической психологии, но для целей нашего анализа практически бесполезны - за тем исключением, что позволят дополнительно обосновать правомерность применения мифопоэтического подхода.
   Очевидно, что каждый мифологический элемент выполняет в тексте особую функцию, и только функциональное рассмотрение позволит уяснить значение и взаимосвязи элементов. Каждое из трех произведений, которые станут объектами рассмотрения, предлагает свою модель мира и истории - можно сказать, свою модель (теорию) мифа. Поэтому наш подход можно назвать "ситуативным": в каждом конкретном случае мы рассматриваем тот аспект мифа, который находит наибольшее соответствие в тексте Щедрина, и опираемся при этом на соответствующую теорию. Базовыми при этом для нас являются научные труды М.Элиаде [1987; 1995] и К.Леви-Стросса [1985], дающие как онтологическую основу описания, так и операционные возможности. Другими словами, мир Щедрина существует согласно тем принципам, что описаны Элиаде (не будем забывать об известной условности такого сопоставления), и функционирует согласно правилам, которые сформулировал Леви-Стросс (или вопреки им!).
   Подчеркнем: мы говорим о языке описания, который будет использован в исследовании. Разумеется, мир Щедрина не может полностью соответствовать какой-либо теории мифа уже потому, что писатель не ставил перед собою такой задачи, а все существующие теории неизбежно субъективны. Кроме того, при изменении объекта описания, меняется и способ его описания: ИОГ более ориентирована на изображение онтологии мира, а "Сказки" - на показ его функционирования. На наш взгляд, Щедрин осуществляет двойную перекодировку: социальные элементы становятся в его произведениях мифологическими и наоборот.
   Отсутствие значимых изменений в российской истории Щедрин описывает как "миф о вечном возвращении", повторении довременного архетипа - поэтому нам приходится обратиться к трудам Элиаде; проблема примирения социальных противоречий выводится на максимально обобщенный уровень - и поэтому неизбежно начинает соотноситься с техникой медиации согласно Леви-Строссу.
   Разумеется, каждая из этих теорий требует коррективов, связанных с достижениями науки последних десятилетий и с тем, что щедринский текст все же не сводится только к мифопоэтическому уровню. Но если мы хотим определить наиболее общие закономерности построения художественного мира, обращение к этому уровню окажется необходимым.
   Мифопоэтический анализ текстов Щедрина требует специального рассмотрения их хронотопа. Принимая бахтинское определение хронотопа как "существенной взаимосвязи временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе" [Бахтин 1986: 121], мы выделим: хронотоп мира произведения в целом, наиболее общие закономерности его построения; хронотопы локусов, составляющих этот мир (в связи с этим возникает проблема их иерархии, о которой Бахтин умалчивает); конкретные координаты пространства-времени, зачастую гротескные и трудноопределимые.
   И в этом случае следует учитывать специфику каждого текста. В центре времяпространства ИОГ и ГГ находится некий населенный пункт (Глупов и Головлево), который включает в себя все мироздание (как Глупов) или определяет его свойства (как Головлево). Напротив, "Сказки" - уже по причине мозаичности структуры цикла - такого центра лишены, и хронотоп книги складывается из множества особых "миров". Анализ ИОГ должен содержать рассмотрение хронотопов "летописцев", "издателя" и автора (на что указывал Лихачев), но ГГ и "Сказки" не имеют столь сложной рамочной конструкции; время как ведущее начало хронотопа гораздо "активнее" в ИОГ, поскольку в основе замысла книги лежит историософская теория Щедрина; в ГГ безысходные пространство и время равноправны, в "Сказках" их отношения варьируются от текста к тексту. Но в каждом случае мифопоэтический потенциал хронотопа очень велик.
   Перечисленные методы делают возможным комплексное изучение мифопоэтического плана текстов Щедрина.
  

ГЛАВА 1

"История одного города" и городской текст
русской литературы: Мифопоэтический аспект

  
   - Что вы хотели сказать, Михаил Евграфович, вашей "Историей одного города"? Как ее понимать - сатира ли это на историю России или же это что-нибудь другое? Как понимать ваше сочинение?
   - Как кто хочет, тот пусть так и понимает!
  

Дмитрий Сильчевский.

"Мои встречи

с М.Е.Салтыковым-Щедриным".

   Похоже, что события, происходящие с Россией, подчиняются какой-то логике Лобачевского и их смысл - если он есть - открывается только с больших временных дистанций.
   А можно сказать иначе: история России есть некое четвертое измерение ее хронологии и только при взгляде из этого четвертого измерения все необъяснимые чудовищные скачки, зигзаги и содрогания ее бытия сливаются в ясную, четкую и прямую как стрела линию.

Виктор Пелевин.

"Папахи на башнях".

  
  

1.1. ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЩЕДРИНА.

  
   Создавая мир Одного Города, мир, существующий где-то на пересечении прошлого и настоящего, Щедрин тем самым создавал и свою модель исторического процесса, свою концепцию историографии. Эта концепция оказалась настолько радикально новой, что за прошедшее столетие критики и исследователи так и не смогли прийти к единому мнению о том, в чем же, собственно, она состоит. Основной вопрос первоначального "глупововедения" - является ли ИОГ исторической или современной сатирой - был окончательно отброшен как некорректный не так давно. Утверждение Щедрина, что он писал "не *историческую*, а совершенно обыкновенную сатиру", т.е. "сатиру, направленную против тех характеристик русской жизни, которые делают ее не совсем удобною" [VIII: 452] - утверждение это не умаляет очевидных фактов:
   - ИОГ есть именно история, причем тесно связанная с прошлым России и содержащая мрачные прогнозы касательно ее будущего,
   - в романе Щедрин оценивает (и отвергает) существовавшие в то время концепции русской истории,
   - проблема сущности исторического процесса всегда волновала писателя, потому что от ее решения зависело, в конце концов, и представление о будущем России.
   В.В.Прозоров отметил, что слово "история" писатель употреблял по крайней мере в четырех смыслах:
   - "прошлое человека, страны, народа, рассматриваемое в хронологической последовательности",
   - "наука о прошлом" и соответствующие научные труды,
   - "рассказ, повествование, предание",
   - "происшествие (часто неприятное), событие, инцидент, эпизод".
   История как "непрерывная связь времен" при этом противопоставляется времени как некоему преходящему периоду [Прозоров 1988: 102-103]. В представлении Щедрина История - это активно действующая сила, безусловно - добавим от себя - наделенная собственной волей и в чем-то подобная Судьбе. Примеры из произведений Щедрина, подтверждающие это, весьма многочисленны и, что важно, устойчивы на протяжении десятилетий. Поэтому при анализе категории Истории в ИОГ правомерно обращаться и к другим произведениям писателя, учитывая, конечно же, изменения в его мировоззрении, общественной и литературной позиции.
  
   В ИОГ Щедрин тесно связывает исторический процесс с его описанием. С одной стороны, исторический труд "изоморфен" истории: повествование в Глуповском Летописце ведется "по градоначальникам", последовательность которых позволяет хоть как-то структурировать историю. Это не означает, что описание исторических событий абсолютно соответствует действительности. Но можно с уверенностью говорить о том, что в щедринских текстах прошлое существует (или признается действительным) постольку, поскольку записано "на скрижалях Истории", как сказано в "Медведе на воеводстве" - XVI.I: 50]. Подчеркнем, что это - прежде всего художественный прием, а не убеждение самого автора: для Щедрина то прошлое, о котором сообщают исторические анекдоты, отнюдь не равнозначно реальному, которое куда сложней и важнее. Но даже анекдоты - это проекция прошлого в сознании людей; история же Глупова знает только факты записанные и, по сути, те же анекдоты (особенно характерна в этом отношении насквозь анекдотичная "Опись градоначальникам") - или заведомо недостоверные легенды, известные нам опять же по летописной фиксации. При таком подходе исчезновение, уничтожение или попросту отсутствие Текста приводит к уничтожению истории или, в лучшем случае, "провалам" в ней. Глуповская история не существовала до того, как "издатель" нашел "Летописец". В раннем произведении Щедрина, очерке "Наши глуповские дела" (1861), первом эскизе ИОГ, сказано:
   "У Глупова нет истории. Всякая вещь имеет свою историю; даже старый губернаторский вицмундир имеет свою историю [...], а у Глупова нет истории. Рассказывают старожилы, что была какая-то история и хранилась в соборной колокольне, но впоследствии не то крысами съедена, не то в пожар сгорела [...]" [III: 484]; [7] ср.: "Истории у Глупова нет - факт печальный и тяжело отразившийся на его обитателях" [IV: 203].
  
   [7] - Так же уничтожается - но не крысами, а муравьями, "История лесной трущобы" в "Медведе на воеводстве" [XVI.1: 56]; см. об этом главу 3.
  
   Зловещая и символичная картина эта представляется нам первой "рабочей моделью" Апокалипсиса, которым завершится ИОГ. Если в более позднем тексте история, как известно, "прекратила течение свое" [423], то в "Наших глуповских делах" история превращается в труху, мусор или же сгорает (эсхатологический образ мирового пожара). Но нельзя не отметить и существенной разницы между двумя текстами Щедрина. В ИОГ прекращает течение история как таковая, т.е. процесс изменений - а по сути, само время. Но в "Наших глуповских делах" речь идет лишь о прошлом, которое никому не известно и, следовательно, не существует. Тем не менее уже в раннем произведении писателя содержится мысль о возможности прекращения и исчезновения истории, столь важная для ИОГ. А в очерке "Глупов и глуповцы" (1862) возникает мысль о том, что общество, лишенное истории, неминуемо ощущает беспокойство, а следовательно, будет пытаться "подправить историю", которой нет [IV: 203, 206].
   История как процесс (обычно в текстах Щедрина она отождествляется с потоком жизни) и ее письменная фиксация неразрывно связаны, и чего нет в Книге, того нет и в реальности ("Quod non est in actis, non est in mundo", - гласит латинское изречение). Очевидной представляется связь этой концепции с представлениями о Книгах природной и культурной в народном мифологическом сознании. Можно вспомнить также о Голубиной книге, в которую записано всё сущее и, конечно же, о Книге Жизни из Апокалипсиса. [8] Последний мотив у Щедрина явно инвертирован: "на скрижали" записываются не деяния праведников, а "злодейства крупные и серьезные" ("Медведь на воеводстве" [XVI.1: 50]); впрочем, в других случаях приговоры истории у Щедрина более объективны и в самом деле даются "с точки зрения вечности": ничтожные пропадают бесследно, исчезают, "даже не произведя удобрения" ("В среде умеренности и аккуратности" [XII: 13]), и "суд истории пройдет о них молчанием" ("Пестрые письма" [XVI.1: 388]). Очевидно, что в этих случаях слову "история" Щедрин приписывает разные значения: в первом случае - традиционная историография, во втором - некая могущественная сила, которая обрекает на забвение тех, кто этого заслуживает. И еще одна инверсия: Книга Жизни неуничтожима, в озеро огненное ввергаются те, кто не записан в нее; напротив, у Щедрина История, возможно, сгорает - вместе со всем и всеми, кто в ней записан. В тексте ИОГ находим аналогичный пример: биография "либерального" градоначальника Двоекурова уничтожается его преемниками вместе с его начинаниями.
  
   [8] - Щедрин был хорошо знаком не только с библейской эсхатологией, но и с писаниями старообрядцев, делами которых он занимался еще в Вятке (см.: [V: 47, 49; Литвинова 1982: 183-184]). О пристальном интересе революционеров-демократов к старообрядцам и причинах этого см.: [Дурылин 1914: 1-3].
  
   В первом варианте ИОГ творческий характер создания Истории-как-текста был еще более очевиден, потому что История действительно создавалась на глазах у читателя, от номера к номеру "Отечественных записок".[9] Текст, таким образом, становится "необратимым": автор не может вносить изменения в события, которые "уже произошли"; он продвигается в будущее вместе с читателем. Кроме того, уже в первой (согласно первоначальному плану) главе содержится "программа" дальнейшего повествования, к тому же тесно связанная с внетекстовой реальностью - российской историей. Речь идет, конечно же, о "Краткой описи градоначальникам". (В этом - принципиальная разница между романом Щедрина и потенциально бесконечными текстами, которые также публиковались отдельными выпусками - такими, как "Кларисса Гарлоу" или "Евгений Онегин".)
  
   [9] - "Читательский аспект" ИОГ исследован мало, и статья Г.Н.Ищука [1977] далеко не исчерпывает тему.
  
   ИОГ - нелинейный текст, и Щедрин неоднократно это подчеркивал. Прежде всего, автор нарушает традиционный принцип необратимости и вносит исправления в предыдущие, уже напечатанные главы. Это означает, что события, которые уже изображены как "истинные", "действительные", "произошедшие", становятся "недействительными". Описание Глупова соединяет противоположные характеристики, - так же и Текст Истории, создаваемый на глазах читателя, оказывается одновременно "истиной" и "дезинформацией". Это колебание и составляет основной повествовательный принцип ИОГ. Вторичная его функция - пародия на критический подход историков к летописям.
   Изменениям подлежит даже "матрица" текста - "Краткая опись". Щедрин не раз изменял порядок следования градоначальников, который как будто был четко зафиксирован в "первоисточнике". Этому Щедрин находит квазинаучные объяснения. Глава "Эпоха увольнения от войн" открывается историографическим примечанием: "По описи градоначальникам, следом за Негодяевым, показан маиор Перехват-Залихватский. Но исследования г.Пыпина показывают, что это неверно, ибо в столь богатое либеральными начинаниями время [1802 р. - М.Н.] едва ли возможно допустить существование такого деятеля, как Перехват-Залихватский. Скорее всего можно допустить, что последний принадлежал к так называемой Аракчеевской эпохе [...]" [575]. [10] Писатель не скрывает противоречий в тексте и даже подчеркивает их. [11] Сомнению подвергается не только интерпретация исходного текста, но и он сам. "Но с другой стороны, представляется и такая догадка: не перемешал ли тетради А.Н.Пыпин?" [576]. Между летописцем и издателем появляется инстанция-посредник: архивист, возможный фальсификатор, - так что приведенные цитаты из "Глуповского Летописца" отнюдь не становятся доказательствами аутентичности текста.
  
   [10] - При цитировании ИОГ указываем страницу том

Другие авторы
  • Батюшков Федор Дмитриевич
  • Черемнов Александр Сергеевич
  • Куропаткин Алексей Николаевич
  • Лаубе Генрих
  • Дроздов Николай Георгиевич
  • Филиппсон Людвиг
  • Стахович Михаил Александрович
  • Неведомский Николай Васильевич
  • Бунин Николай Григорьевич
  • Анзимиров В. А.
  • Другие произведения
  • Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна - Аскетизм
  • Маширов-Самобытник Алексей Иванович - Стихотворения
  • Станюкович Константин Михайлович - Пассажирка
  • Аблесимов Александр Онисимович - Аблесимов А. О.: Биографическая справка
  • Соболь Андрей Михайлович - Собачья площадка
  • Антонович Максим Алексеевич - Асмодей нашего времени
  • Соловьев Сергей Михайлович - Иоганн Вольфганг Гете. Торквато Тассо
  • Княжнин Яков Борисович - Стихотворения
  • Жуковский Василий Андреевич - Письмо французского путешественника
  • Горбачевский Иван Иванович - [военный суд в Могилеве]
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
    Просмотров: 1078 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа