Гиляровский Владимир Алексеевич - Москва газетная

толстая фигура застряла, и он отчаянно вопил о помощи.

   Нашлись смельчаки, протащившие его сквозь маленькое окно не без порчи костюма. А слон разносил будку и ревел. Ревела и восторженная толпа, в радости, что разносит слон будку, а полиция ничего сделать не может. По Москве понеслись ужасные слухи. Я в эти часы мирно сидел и писал какие-то заметки в редакции "Русской газеты". Вдруг вбегает издатель-книжник И. М. Желтов и с ужасом на лице заявляет:

   - Сейчас народ бежит с Пресни, там бунт. Рабочие взбунтовались, зверей из зоологического сада выпустили. Тигров! Львов!.. Ужас! Узнай, пожалуйста,- обратился он ко мне.

   Я побежал - трамваев тогда не было, а извозчики не по карману - и у зоологического сада увидал толпы народа. В саду я узнал подробности. Озаглавил заметку "Взбунтовавшийся слон на Пресне".

   Заметка эта не пошла, так как цензура послала распоряжение - никаких подробностей происшествия не сообщать. Зато слухи в городе и по губерниям разошлись самые невероятные. Многие возвратились с дач, боясь за своих родных в Москве и за свое имущество.

   Первая публикация появилась в Петербурге, куда я послал сообщение А. А. Соколову для "Петербургского листка", а потом его перепечатала провинция, а в Москве появились только краткие известия без упоминания о городовом и разнесенной будке.

   Это был в Москве первый "бунт" против полицейской власти и первый случай разгрома казенного здания - более сорока лет тому назад. И это случилось на Пресне.

  

  

  

  

  

   "Современные известия" около двадцати лет издавал известный публицист Н. П. Гиляров-Платонов, бакалавр Духовной академии, славянофил и сотрудник И. С. Аксакова.

   Было время, когда "Современные известия" были самой распространенной газетой в Москве и весьма своеобразной: с одной стороны, в них печатались политические статьи, а с другой - они с таким же жаром врывались в общественную городскую жизнь и в обывательщину. То громили "Коварный Альбион", то с не меньшим жаром обрушивались на бочки "отходников", беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки и Антипьевского переулка, в нижнем этаже, окнами на улицу.

   Н. П. Гиляров-Платонов был человеком именно не от мира сего. Он спал днем, работал ночью, редко кого принимал у себя, кроме ближайших сотрудников, да и с теми мало разговаривал.

   Я только один раз был у него летом, кажется, в мае месяце. Он, по обыкновению, лежал на диване; окна были открыты, была теплая ночь, а он в меховой шапке читал гранки. Руки никогда не подавал и, кто бы ни пришел, не вставал с дивана.

   Тогда газета шла хорошо, денег в кассе бывало много, но Никита Петрович мало обращал на них внимания. Номера выпускал частью сам (типография помещалась близко, в Ваганьковском переулке), частью - второй редактор, племянник его Ф. А. Гиляров, известный педагог-филолог и публицист. Тоже не от мира сего, тоже не считавший денег.

   Его перу принадлежал в "Современных известиях" ряд фельетонов о наших революционерах в Швейцарии - тема, по тому времени совершенно запрещенная.

   Статьи эти случайно проскочили в "Современных известиях" благодаря почтению к имени Н. П. Гилярова-Платонова, но когда Ф. А. Гиляров собрал их в отдельную книгу, то пропущены они не были.

   Кроме того, Федор Александрович писал недурные театральные рецензии, а затем сам издавал какой-то театральный листок, на котором прогорел вдребезги.

   Самыми хлесткими сотрудниками, делавшими успех газеты в розницу, были фельетонисты П. А. Збруев, чиновник особых поручений при секретном отделении обер-полицмейстера, благодаря своей службе знавший все тайны Москвы, и Н. И. Пастухов.

   Первый писал воскресные фельетоны под псевдонимом "Берендей", а второй - московские заметки, которые подписывал "Старый знакомый".

   Среди недели они также помещали мелкие наброски, в которых тот и другой "прохватывали" и "протаскивали" богачей купцов и обывателей, не щадя интимных сторон жизни, и имели огромный успех.

   Москва читала взасос эти фельетоны, дававшие огромный материал для излюбленных тогда сплетен.

   Надо еще заметить, что, "Современные известия" были единственной газетой, не стеснявшейся пробирать вовсю духовенство и даже полицию.

   Большим успехом пользовались в газете обличительного характера заметки Н. Седельникова, автора нескольких романов. Его фельетон в стихах, подражание "Кому на Руси жить хорошо" Н. А. Некрасова, наделал много шуму.

   Здесь досталось буквально всем москвичам, от самых высших до самых низших, и все себя узнавали, но так было ловко написано, что придраться было нельзя. Особенно досталось крупным московским капиталистам, которых он смешал с грязью.

   Если им до его фельетона жилось спокойно, то после него они стали притчей во языцех, и оказалось, что никому в Москве хорошо не жилось, кроме ростовщиков: им было все равно - пиши не пиши!

   И шло бы все по-хорошему с газетой. Но вдруг поступила в контору редакции, на 18 рублей жалованья, некая барынька Мария Васильевна, и случилось как-то, что фактическое распоряжение кассой оказалось у нее в руках.

   Надо сказать, что здесь и намека на какой-нибудь роман не было, а просто Никита Петрович Гиляров-Платонов доверял ей вполне и во всем. Когда же касса опустела, Марья Васильевна исчезла так же неожиданно, как и появилась.

   Ее место заступил новый управляющий, неизвестно кем рекомендованный, на которого друзья и сотрудники жаловались Никите Петровичу и советовали его учитывать, но Н. П. Гиляров-Платонов отвечал всем одно и то же:

   - А, оставьте эти деньги, так это все противно!

   Наконец в 1887 году "Современные известия", окончательно забитые конкуренцией "Московского листка", закрылись. Вскоре умер Никита Петрович Гиляров-Платонов.

  

  

  

  

  

   "Московский телеграф". Первого января 1881 года в Москве вышла самая большая по размеру и, безусловно, самая интересная по статьям и информации газета "Московский телеграф".

   Редактор-издатель ее был Игнатий Игнатьевич Родзевич.

   Интересные сведения и даже целые статьи, появившиеся накануне в петербургских газетах, на другой день перепечатывались в Москве на сутки раньше других московских газет, так как "Московский телеграф" имел свой собственный телеграфный провод в Петербург, в одной из комнат редакции, помещавшейся на Петровке в доме Московского кредитного общества.

   В газете приняли участие лучшие литературные силы. Особенно читались фельетоны Д. Д. Минаева, пересыпавшего прозу стихами самого нецензурного по тому времени содержания.

   Преобразование полиции, совершившееся тогда, Д. Д. Минаев отметил так:

   Мы все надеждой занеслись - Вот-вот пойдут у нас реформы. И что же? Только дождались - Городовые новой формы!

   В письмах о Москве он писал:

  

   Москва славна Тверскою,

   Фискалом М. Н. К.[^{1] [1} М. Н. Катков^]

   И нижнею губою

   Актера Бурлака.

  

   О Петербурге:

  

   Великий Петр уже давно

   В Европу прорубил окно,

   Чтоб Русь вперед стремилась ходко.

   Но затрудненье есть одно -

   В окне железная решетка.

  

  

   В этом же духе были статьи, фельетоны и корреспонденции, не щадившие никого.

   Цензура ошалела и руками разводила, потому что, к великому ее удивлению, нагоняев пока из Петербурга не было, а ответа на цензорские донесения о прегрешениях газеты Московским цензурным комитетом, во главе которого стоял драматург В. И. Родиславский, не получалось.

   Говорили, что за И. И. Родзевичем стояло в Петербурге какое-то очень крупное лицо. Пошла газета в розницу, пошла подписка.

   Особенно резки были статьи Виктора Александровича Гольцева, сделавшие с первых номеров газету популярной в университете: студенты зачитывались произведениями своего любимого профессора и обсуждали в своих кружках затронутые им вопросы.

   "Московские ведомости" то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило "Новое время" в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары: то запретят розницу, то объявят предупреждение, а в следующем, 1882 году газету закрыли административной властью на шесть месяцев - с апреля до ноября. Но И. И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и была, публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.

   Правительство наказало подписчиков: в марте месяце газету закрыли навсегда "за суждения, клонящиеся к восстановлению общественного мнения против основных начал нашего государственного строя и неверном освещении фактов о быте крестьян".

   Незадолго перед этим цензура закрыла по тем же самым мотивам журнал "Земство", выходивший с 1880 года под редакцией В. Ю. Скалона, постоянного сотрудника "Русских ведомостей". Полоса реакции после 1 марта разыгралась вовсю!

  

  

  

  

   "Русский курьер" основан был В. Н. Селезневым в 1879 году, но шел в убыток. Пришлось искать денег. Отозвался московский купец Н. П. Ланин, владелец известного завода шипучих вод и увековечивший свое имя производством искусственного "ленинского" шампанского, которое подавалось подвыпившим гостям в ресторанах за настоящее и было в моде на всех свадьбах, именинах и пирушках средней руки.

  

   От ланинского редерера

   Трещит и пухнет голова!

  

   На его красивом, с колоннами доме у Москворецкого моста, рядом с огромной вывеской, украшенной гербом и десятком медалей с разных выставок, появилась другая вывеска: "Русский курьер" - ежедневная газета".

   Под газетой стояла подпись: "Издатель - Н. П. Ланин, редактор - В. Н. Селезнев". Вид газета имела самый провинциальный. Полстраницы последней полосы занимало чуть ли не единственное объявление с гербами и медалями о шипучих водах и "ланинском" шампанском.

   Н. П. Ланину, обладавшему огромным капиталом и состоявшему гласным Городской думы, спалось и виделось быть редактором.

   Откупившись от В. Н. Селезнева, он с рекомендациями "хозяина столицы" князя В. А. Долгорукова и со свидетельством благонадежности от обер-полицмейстера поехал в Петербург в Главное управление по делам печати просить о назначении его редактором.

   Ценз у Н. П. Ланина для редактора был весьма желательный для правительства: московский купец первой гильдии, фабрикант поддельного русского шампанского да еще рекомендованный генерал-губернатором как благонадежный обыватель.

   Утвердили Н. П. Ланина редактором-издателем: пусть рекламирует шипучие воды и русское шампанское. Но и с новым редактором газета не шла.

   На счастье Н. П. Ланина, в это время молодой приват-доцент по полицейскому праву, уже сверкавший на кафедре Московского университета, В. А. Гольцев "за неблагонадежность и внедрение вредных идей молодежи" был лишен кафедры.

   Молодому ученому, подававшему большие надежды, пришлось искать заработка, и он перешел в журналистику, сделавшись постоянным сотрудником "Московского телеграфа". Н. П. Ланин предложил ему организовать редакцию и быть фактическим редактором "Русского курьера", газеты без предварительной цензуры.

   Принял В. А. Гольцев предложение, но только с одним условием, чтобы Н. П. Ланин совершенно не вмешивался в редакционные дела.

   Н. П. Ланин согласился на все условия, и В. А. Гольцевым была составлена молодая редакция, в которую вошли и народники: Ф. Д. Нефедов, С. А. Приклонский, только что вернувшийся из ссылки, Н. М. Астырев, П. И. Кичеев, сибиряк М. И. Мишла-Орфанов, В. И. Немирович-Данченко и многие другие передовые люди того времени.

   Сразу газета расцвела и засверкала к ужасу цензоров и администрации. Подписки было еще мало, но газета блестяще шла в розницу.

   Н. П. Ланин ликовал, "ланинское" шампанское, усиленно рекламированное, шло великолепно и покрывало расходы по газете. Газета, как обухом по лбу, хватила и цензуру и разрешившую Н. П. Ланину газету администрацию своим неслыханным дотоле ярким либерализмом.

   Подписка на 1881 год шла великолепно, особенно по провинции, жадной до всякого либерального слова.

   В Москве шла только розница. Москвичам были интереснее фельетоны Збруева в "Современных известиях" я "Московский листок" Н. И. Пастухова. Эти два издания начали глумиться над "Русским курьером", называя его не иначе, как "кислощейной газетой", а самого Н. П. Ланина - липовым редактором.

   Обидно это было "кандидату в городские головы". Иронизировали над ним и юмористические журналы. Особенно же его прямо-таки убила карикатура, пущенная Н. И. Пастуховым в своем юмористическом журнале "Колокольчик".

   Приемная комната. У затворенной двери с надписью "Редакция" стоит, нагнувшись, как живой, Н. П. Ланин и, приложив ухо к замочной скважине, сосредоточенно слушает. А внизу подпись: "Хоть отсюда послушать, о чем толкуют мои молодцы!"

   Ни в городе, ни даже в Думе ему после этого проходу не было - смеялись:

   - О чем там толкуют твои молодцы?!

   Эта насмешка окончательно обозлила Н. П. Ланина, и он решил неукоснительно избавиться от В. А. Гольцева, уже редактировавшего около двух лет газету, что было известно всей Москве, и самому стать фактическим редактором.

   Н. П. Ланину и тут помогло счастье. Газета действительно сверкала яркостью, и, наконец, ей дали уже второе предостережение и лишили розницы "за вредное направление, выражающееся в суждениях о существующем государственном строе и в подборе и неверном освещении фактов, чтобы возбудить смуту в умах".

   Этим удобным случаем и воспользовался Н. П. Ланин, чтобы отказать В. А. Гольцеву и самому сесть в редакторское кресло, с которого, как ему казалось, удобно перебраться и в кресло городского головы.

   Ушел В. А. Гольцев, ушли с ним его друзья, главные сотрудники, но либеральный дух, поддерживаемый Н. П. Ланиным, как ходовой товар, остался, только яркость и серьезность пропали, и газета стала по отношению к прежней, "гольцевской", как "ланинское" шампанское к настоящему редереру.

   Провинция этого не раскусила сначала и продолжала подписываться, а Н. П. Ланин уже видел себя московским городским головой.

   Сидела как-то в ресторане "Петергоф" тесная компания сотрудников одной газеты и решила вышутить Н. П. Ланина.

   Один из поэтов, кажется, Петр Иванович Кичеев, на поданном ресторанном счете написал звучное стихотворение в десять строк, подходящее к моменту, весьма либеральное и вполне цензурное. Прочел его сидящим. Все были в восторге, но когда поэт показал маленький секрет написанного, все разразились неудержимым хохотом.

   Потребовали конверт, почтовой бумаги, марки и при серьезном письме "уважаемому господину редактору" послали Н. П. Ланину это произведение.

   На другой день стихотворение появилось в "Русском курьере" на почетном месте и - о ужас! - оказалось акростихом: "Ланин - дурак".

   Пропала кандидатура в городские головы, а потом закрылся и "Русский курьер"!

  

  

  

  

   "Новости дня" вышли 1 июня 1883 года, издатель их Абрам Яковлевич Липскеров в это время был стенографом у М. Н. Каткова в "Московских ведомостях".

   Он числился по паспорту подмастерьем пестрядинного цеха, так как, будучи евреем, не имел права жительства в Москве. М. Н. Катков уже позднее выхлопотал ему почетное гражданство и газету.

   Газета вначале была малозаметной. Редакцию трудно было отыскать - часто переезжала она с места на место, и типографии менялись то и дело: задолжали - и в другую!

   Газета в первые годы шла слабо, печаталось две тысячи экземпляров, объявлений платных почти не было, кредита никакого, бумагу покупали иногда на один номер, а назавтра опять выворачивайся, опять занимай деньги на бумагу.

   Сотрудникам платили по грошам и то редко наличными, но никто не уходил, - голодали, да работали. Сам Абрам Яковлевич был очень мил и симпатичен, его бедность была налицо, и всякий старался помочь ему, а он надеялся на успех и сыпал обещаниями:

   - Вот пойдет газета - тогда другое дело! Всех сотрудников обеспечу, ничего не пожалею. Разве я не отдаю теперь последнее?

   Действительно, он делился с сотрудниками последним.

   В "Новостях дня" я за все время их существования постоянно почти не работал, но первые годы по усиленной просьбе А. Я. Липскерова помочь ему давал иногда интересный материал, и он действительно платил, как умел.

   Мне как-то причиталось получить сорок рублей с редакции.

   - Нет ни копейки! Повесь меня вот на ламповый крюк и бей палкой, может быть, червонцы из меня посыплются! - заявил мне А. Я. Липскеров.

   - Абрам Яковлевич, да мне надо штаны и пальто купить!

   - Ну вот, давно бы так и говорил! На, покупай! - и написал мне письмо в магазин готового платья "Аронтрихера" на Петровке, чтобы за счет редакции отпустили товару на сорок рублей.

   С магазином А. Я. Липскеров расплачивался объявлениями, а магазин отпускал сотрудникам готовое платье из скверного, гнилого, линючего лодзинского материала.

   Иногда приходилось нам получать и наличными, но всегда одним и тем же способом, памятуя одиннадцатую заповедь: не зевай! По крайней мере, так было, когда крохотная редакция и такая же контора помещались при квартире А. Я. Липскерова, на углу Тверской и Газетного переулка, в старинном доме Шаблыкина, в нижнем этаже, имея общий вход с улицы рядом с каким-то портным, изобразившим вместо вывески огромные жестяные ножницы.

   Тогда то и дело повторялись стереотипные сценки: приходит сотрудник или заведующий конторой к милейшей барышне:

   - Елена Евсеевна, дайте в счет пять рублей. Она открывает кассу и показывает мелочь:

   - Около рубля наберется. Погодите, может быть, что-нибудь с объявлений набежит, только не прозевайте, а то Абрам Яковлевич все бегает, справляется.

   И в этот момент отворяется дверь, появляется в клетчатом старом халате А. Я. Липскеров:

   - Как дела, Елена Евсеевна?

   - Ничего нет.

   - За деньгами? - обращается он к сотруднику.

   - Надо бы!

   - Ну вот полакомься! - И сует в руку конфету в бумажке.

   - Спасибо!

   - Пойдем ко мне! - И ведет в квартиру. А там стол накрыт, сидит молодая красивая его жена, кругом толпа детишек и кое-кто из сотрудников. На столе самовар, огурцы и огромное блюдо картофельного салата. Сидят, закусывают, чай пьют, иногда водочки поставят.

   А. Я. Липскеров то и дело исчезает в контору, возвращается и пьет чай или жует колбасу. Через полчаса срочно нуждавшийся в деньгах сотрудник прощается и идет в кассу.

   - Елена Евсеевна!

   - Ну и прозевали. Абрам Яковлевич два раза все обобрал. Я говорила, не зевайте, вот и позавтракали! У нас знают, когда угостить!

   Была ли Елена Евсеевна в заговоре с хозяином - вопрос оставался открытым.

   Занятый постоянной работой в "Русских ведомостях", я перестал бывать у А. Я. Липскерова. Знаю, что он переживал трудные дни, а потом, уже когда на него насели судебные пристава, к нему, на его счастье, подвернулся немец типографщик, дал взаймы на расплату семь тысяч рублей, а потом у него у самого типографию описали кредиторы...

   Но эти семь тысяч спасли А. Я. Липскерова. Вообще ему везло. Затевая издание газеты, он не задавался никакими высокими идеями, а смотрел на газету как на коммерческое дело с конечной целью разбогатеть по примеру Н. И. Пастухова, а что писалось в газете, его занимало мало. Его интересовали только доходы.

   В первое время редактором была А. И. Соколова, из закрывшейся "Русской газеты", а секретарем - провинциальный журналист Е. А. Балле де Барр. Сам А. Я. Липскеров был малограмотен. Он писал "одна ножница", "пара годов" и т. п.

   Редакция состояла из фактического редактора А. И. Соколовой, секретаря Балле де Барра и нескольких мелких сотрудников.

   А. И. Соколова - образованная вполне, литературная дама, в прошлом воспитанница Смольного института, много лет работала в разных изданиях, была в редакции все.

   Она была родная мать В. М. Дорошевича, но не признавала его за своего сына, а он ее за свою мать, хотя в "Новостях дня" некоторое время он служил корректором и давал кое-какие репортерские заметки.

   Никто не знал об их родстве. В. М. Дорошевич одним из первых своих псевдонимов взял себе "Сын своей матери".

   У А. И. Соколовой, или как ее звали, у "Соколихи", были сын Трифон, поразительно похожий на В. М. Дорошевича, только весь в миниатюре, и дочь Марья Сергеевна, очень красивая барышня, которую мать не отпускала от себя ни на шаг. Трифон Сергеевич, младший, и Марья Сергеевна были Соколовы, а старший - Влас Михайлович - Дорошевич.

   Эту тайну никто не знал, и только много лет спустя Влас Михайлович сказал как-то мне, что его в детстве еще усыновил московский пристав Дорошевич.

   Это было уже тогда, когда мать была в Петербурге и работала в "Петербургском листке" и в "Историческом вестнике".

   Трифон окончательно спился, обитал в плохой квартирке на Сретенке в Стрелецком переулке, куда я не раз носил ему деньги для уплаты за квартиру по просьбе Александры Ивановны, писавшей мне об этом из Петербурга.

   Кроме того, деньги впоследствии Трифону посылал и Влас Михайлович.

   Трифон вскоре умер, а затем умерла и Александра Ивановна.

   Она долго работала после "Новостей дня" в "Московском листке", писала маленькие фельетончики и романы под псевдонимом "Синее домино".

   Псевдоним этот - отзвук какого-то ее личного романа дней юности в Петербурге, в котором было замешано одно очень крупное лицо.

   Она мне что-то рассказывала об этом. Помню, что она происходила из какой-то известной дворянской фамилии и уже в Москве вышла замуж за Соколова, повенчавшись после рождения В. М. Дорошевича.

   Соколов тоже принадлежал отчасти к журнальному миру и был живой портрет Дорошевича, один из представителей того мирка, которому впоследствии присвоили наименование "богема".

   Самым ярким сотрудником первых лет издания "Новостей дня" был Гурлянд, сперва студент, а потом приват-доцент, а вскоре и профессор административного права Демидовского лицея в Ярославле.

   Гурлянд писал под псевдонимом "Арсений Гуров" хлесткие злободневные фельетоны, либеральные, насколько было возможно либеральничать газете, выходившей под жестокой цензурой, а также писал большие повести два раза в неделю.

   А. Я. Липскеров очень дорожил талантливым сотрудником, хотя цензура считала его ультракрасным.

   И кто бы мог подумать, что из ультракрасного молодого писателя вырастет "известный Гурлянд" - сотрудник официозных изданий. В Ярославле в это время был губернатором, впоследствии глава царского правительства, Штюрмер, напыщенный вельможа.

   Франтоватый, красивый, молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского дома, и повторилась библейская история на новый лад: старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая женщина, тоже не изменилась, но потомок Иосифа Прекрасного не пошел в своего библейского предка...

   Перевели Пантефрия к фараонову двору и самую что ни на есть высшую должность дали ему: после фараона он самым что ни есть первым человеком в стране стал, а Иосиф Прекрасный сделался его первым помощником в делах управления страной. Штюрмер стал председателем совета министров, а Гурлянд его вторым "я". Арсений же Гуров, конечно, растаял и исчез со страниц "Новостей дня".

   Писал в этой газете в начале литературной юности А. П. Чехов, писал А. В. Амфитеатров и, кажется, даже Вас. Ив. Немирович-Данченко. Детей А. Я. Липскерова репетировал бывавший часто у Чехова студент Н. Е. Эфрос, он и уговорил Чехова дать в газету повесть, которая и была напечатана в нескольких номерах "Новостей дня".

   Вскоре Соколова и Балле де Барр перешли в "Московский листок", и редактировать газету стал А. П. Лансберг, редактор закрывшегося вскоре после его ухода "Голоса Москвы".

   Талантливый беллетрист и фельетонист, он сумел привлечь сотрудников, и газета двинулась. После А. П. Лансберга редактором стал Н. Е. Эфрос, а затем А. С. Эрманс, при котором многие из сотрудников покинули газету.

   Позднее А. С. Эрманс редактировал крупную и бойко шедшую газету в Одессе, но и здесь его постигла неудача.

   В конце девяностых годов "Новости дня" имели огромный успех и свою публику. Их читала интеллигенция, "цивилизованное" купечество, театральная и бульварная публика.

   В газете появился В. М. Дорошевич со своими короткими строчками, начавший здесь свой путь к славе "короля фельетонистов". Здесь он был не долго. Вскоре его пригласил Н. И. Пастухов в "Московский листок", а потом В. М. Дорошевич уехал в Одессу и в свое путешествие на Сахалин.

   На счастье А. Я. Липскерова приехал из Одессы маленький репортерик, одетый более чем скромно: Семен Лазаревич Кегулихес, впоследствии взявший фамилию Кегульский,- и начал ставить в "Новостях дня" хронику.

   С год проработал он, быстрый и неутомимый, пригляделся, перезнакомился с кем надо и придумал новость, неслыханную в Москве, которая ему дала деньги и А. Я. Липскерова выручила. С. Л. Кегульский первый ввел практикуемые давно уже на Западе "пюблисите", то есть рекламы в тексте за большую плату.

   Дело пошло. Деньги потекли в кассу, хотя "Новости дня" имели подписчиков меньше всех газет и шли только в розницу, но вместе с "пюблисите" появились объявления, и расцвел А. Я. Липскеров. Купил себе роскошный особняк у Красных ворот. Зеркальные стекла во все окно, сад при доме, дорогие запряжки, роскошные обеды и завтраки,- все время пьют и едят. Ложа в театре, ложа на скачках, ложа на бегах.

   Всегда узнавалась издали ложа А,. Я. Липскерова по куче богато одетых его детей. Но этого было ему мало. Завел свою скаковую конюшню.

   Как-то Н. И. Пастухов, за обедом у Тестова просматривая "Новости дня", указал на объявление портновской фирмы Мандля в полстраницы и сказал:

   - Штанами плотють!

   В довершение всего А. Я. Липскеров стал спортсменом. Он держал около тридцати скаковых лошадей, которые классные призы выигрывали редко.

   Его гораздо больше привлекала слава знаться с высшим обществом, и он любил заседать в членской беседке павильона наряду с графами и князьями.

   Огромная конюшня, обнесенная забором, была в виду у всех на Ходынке, рядом со скаковым кругом. Расход был огромный, лошади, конечно, себя не оправдывали, и на содержание их не хватало доходов от газеты. Пошли векселя.

   Как-то А. Я. Липскеров пригласил осмотреть конюшни и сделал мне выводку лошадей.

   Когда я пересмотрел лошадей, он гордо сказал:

   - Ну, как? Только правду говори!

   - Вот что я тебе, Абрам, скажу по-дружески: послушайся меня и, если исполнишь мой совет, то будешь ты опять богат. Вот у тебя хлыст в руках, прикажи сейчас же отпереть все конюшни и всех до одной лошадей выгони в поле, ворота запри, а сам на поезд на два месяца в Крым. Иди и не оглядывайся!

   Ошалел А. Я. Липскеров и даже обиделся. Прошло года три. "Новости дня" опять в долгу, лошадей кредиторы с аукциона продали. Встречаю его, он как-то весь полинял.

   - Следовало бы тебя послушать, богат был бы,- сказал он, хлопнув меня по плечу и улыбаясь.

  

  

  

   "Московский листок". Немного сейчас - в двадцатые годы XX века - людей, которые знают, что это за газета. А в восьмидесятые годы прошлого столетия "Московский листок" и в особенности его создатель - Николай Иванович Пастухов были известны не только грамотным москвичам, но даже многим и неграмотным; одни с любопытством, другие со страхом спрашивали:

   - А что в "Листке" пропечатано?

   Популярность "Московского листка" среди москвичей объяснялась не только характером и направленностью издания, но и личностью издателя, крепко державшего в руках всю газету.

   Он и мне запомнился очень характерными для него как человека особенностями, которые делали его фигуру необычайно колоритной для газетной Москвы того времени.

  

  

  

  

   "Московский листок" - создание Н. И. Пастухова, который говорил о себе:

   - Я сам себе предок!

   Это - яркая, можно сказать, во многом неповторимая фигура своего времени: безграмотный редактор на фоне безграмотных читателей, понявших и полюбивших этого человека, умевшего говорить на их языке.

   Безграмотный редактор приучил читать безграмотную свою газету охотнорядца, лавочника, извозчика, трактирного завсегдатая и обывателя, мужика из глухих деревень.

   Мало того, что Н. И. Пастухов приучал читать газету, - он и бумагу для "Листка" специальную заказывал, чтобы она годилась на курево.

   Из-за одного этого он конкурировал с газетами, печатавшимися, может быть, на лучшей, но негодной для курева бумаге, даже это было учтено им!

   Интересовался Н. И. Пастухов для своего "Листка" главным образом Москвой и Московской губернией.

   - С меня Москвы хватит,- говорил он. Интересовался также городами, граничащими с ней, особенно фабричными районами. Когда он ездил на любимую им рыбную ловлю, то в деревнях и селах дружил с жителями, каким-то чутьем угадывая способных, и делал их своими корреспондентами.

   - Да я малограмотный!

   - На что мне твоя грамотность. У меня на то корректора есть. Ольга Михайловна все поправит! Ты только пиши правду, соврешь - беда будет!

   И давал в кратких словах наставление, что и как писать.

   - Вот ежели убийство или что другое такое крупное, сам в Москву приезжай, разузнавши все обстоятельно, что говорят и что как, а на дорогу и за хлопоты я тебе заплачу!

   И получались от новых корреспондентов очень интересные вещи, и почти ни один никогда не соврал.

   Н. И. Пастухов действительно не жалел денег на такие сообщения и получал сведения вне конкуренции.

   Для распространения подписки в ближайших городах он посылал своих корреспондентов.

   - Разнюхай там, о чем молчат!

  

  

  

  

   Мое знакомство с Н. И. Пастуховым произошло в первых числах августа 1881 года в саду при театре А. А. Бренко в Петровском парке, где я служил актером. В этот вечер я играл в "Царе Борисе" Хлопко и после спектакля с Н. П. Кичеевым, редактором "Будильника", вдвоем ужинали в саду.

   - Здравствуйте, Николай Петрович!

   И, поздоровавшись с Н. П. Кичеевым, подошедший человек, очень похожий на писателя Писемского, сел за стол и протянул мне руку:

   - Здравствуй!

   Н. П. Кичеев нас познакомил:

   - Пастухов Николай Иванович, редактор "Московского листка", и актер Гиляровский.

   - Чего играешь? - спросил меня Николай Иванович.

   - А вот сейчас атамана играл, - пояснил Н. П. Кичеев.

   - Хорошо! Здорово ты их за шиворот тряханул! Потом, закуривая, сказал:

   - Ты бы что-нибудь написал в "Листок".

   - Не знаю, что написать! Н. П. Кичеев заметил:

   - Стихи пишет. Хорошие стихи, я в "Будильник" взял.

   - Ну, вот стихи давай, а то театральные анекдоты.

   - Это могу! Я их много знаю.

   - Ну и пиши...

   Николай Иванович оглядел меня.

   - Чего это ты в высоких сапогах?

   - Да так, по привычке!

   На другой день я послал несколько анекдотов, которые и были напечатаны в ближайшем номере под рубрикой "Записки театральной крысы".

   Уже в первый год издания "Московский листок" заинтересовал Москву обилием и подробным описанием множества городских происшествий, как бы чудом на другой день попадавших на страницы газеты.

   В газете наряду со сценами из народного быта печатались исторические и бытовые романы, лирические и юмористические стихи, но главное внимание в ней уделялось фактам и событиям повседневной московской жизни, что на газетном языке называлось репортажем.

   Н. И. Пастухов, узнав от Кичеева и Андреева-Бурлака кое-что из моего прошлого, а главное, его подкупила георгиевская ленточка, со свойственным ему газетным чутьем заметил, видимо, во мне, как он впоследствии назвал, - тягу к репортажу.

   Вскоре после знакомства Н. И. Пастухов усадил меня на извозчика и начал возить по разным местам Москвы и знакомить с людьми, которые были интересны для газеты.

   Я видел, как он добывал сведения, как ловко задавал умелые вопросы, рассказывал мне о каждом уголке, где мы бывали, рассказывал о встреченных людях, двумя словами, иногда неопровержимо точно определяя человека.

   В саду "Эрмитаж" как-то к нам подошел щеголевато одетый пожилой, худенький брюнет с бриллиантовым перстнем и протянул с любезными словами Н. И. Пастухову руку. Тот молча подал ему два пальца и, отвернувшись, продолжал разговаривать со мной. Брюнет постоял и немного конфузливо отошел от стола.

   - Николай Иванович, кто это?

   - Просто сволочь!.. И ни слова больше.

   Позднее я узнал, что это один из ростовщиков популярного антрепренера М. В. Лентовского. Он держал для видимости довольно приличный винный погребок и гастрономический магазин, а на самом деле был шулер и ростовщик. От одного из таких же типов, тоже шулера, я узнал, что брюнет до этого, имея кличку Пашки-Шалуна, был карманником у Рязанского вокзала, а позднее работал по этим же делам в поездах. Я об этом рассказал Н. И. Пастухову.

   - Знаю, было! - ответил он.

  

  

   Николай Иванович Пастухов, как я уже сказал, был одним из ярких, чисто московских типов за последние полстолетия. Только своеобразная, своебытная торговая Москва могла создать такое явление, каким был этот издатель.

   Тридцать лет я был близко знаком с Н. И. Пастуховым и благодаря ему самому и близким к нему людям достаточно хорошо знал его прошлое.

   За тридцать лет он не переменился сам в себе до мелочей, даже и в то время, когда стал из голодного репортера благодаря своей газете миллионером.

   - В жилу попал, - говорило купечество, видя, как Николаю Ивановичу газета дает ежегодно сотни тысяч барыша.

   Действительно, Н. И. Пастухов знал всю подноготную, особенно торговой Москвы и московской администрации. Знал, кто что думает и кто чего хочет. Людей малограмотных, никогда не державших в руках книгу и газету, он приучил читать свой "Листок".

   В 1881 году ему было разрешено издание газеты, а первого августа этого года вышел первый номер "Московского листка".

   В "Будильнике" предварительно появилась следующая карикатура: по Тверской едет на рысаке господин в богатой шубе, с портфелем под мышкой - портрет Н. И. Пастухова, а на спинке саней надпись: "Московский листок". Под карикатурой подписано: "На своей собственной..."

   С гордостью Н. И. Пастухов показывал этот номер своим знакомым:

   - На своей собственной!

   Человек, выбившийся из ничего, загнанный, вечно нуждающийся в копейке, и вдруг...

   - На своей собственной! Редактор своей газеты!..

   - Вот я им покажу, чего я стою, - говорил Н. И. Пастухов по адресу людей, издевавшихся над его нуждой.

   И показал!

   Человек огромной силы воли, за год перед этим никем не признаваемый, при полном отсутствии воспитания и образования, совершил почти невозможное.

   Трудно было думать, что через несколько лет после издания своей газеты этот человек будет гостем на балу у президента Французской республики господина Карно, во время франко-русских торжеств в Париже!

   Мещанин города Гжатска Смоленской губернии, служивший во время крепостного права подвальным и поверенным при винных откупах, он уже искал света, читал, что попадало под руку, и писал стихи.

   Я бережно храню библиографическую редкость - книжку в 48 страниц: "Стихотворения из питейного быта и комедия "Питейная контора", сочинение Николая Пастухова. Москва, 1862 год".

   Комедия жестоко обличительная. В ней только и есть грабители - купцы, сплошь взяточники, крупные власти и горькие пьяницы-чиновники.

   Только в