Гиляровский Владимир Алексеевич - Москва газетная

рестит направо и налево!..

   В. В. Назаревский прочел и потом перевернул бумагу.

   - Это прекрасно, но... вы написали на казенной бумаге.

   - Уж извините! Значит - последовательность. Слово "казенная" не дает мне покоя. Из-за "казенной" лошади я попал сюда и испортил "казенную" бумагу...

   - Вы так хорошо испортили "казенную" бумагу, что и "казенную" лошадь можно за это простить. Не беспокойтесь, за выпуск номера мы вас не привлечем. Я поговорю с цензором, а эти строчки я оставлю себе на память.

   Так А. И. Герцен выручил меня от цензурной неприятности.

  

  

  

  

   Что бы, кажется, могло быть бесцензурного в "Журнале спорта", где разбирались только одни коннозаводские вопросы? Но тем не менее то и дело цензура прикладывала к нему свою руку.

   Большие номера журнала выходили по воскресеньям, печатались в субботу и к газетчикам поступали или поздно вечером, или в четыре часа утра.

   Статьи для цензуры посылались в пятницу, а хроника и отчеты - в субботу, после четырех часов дня, то есть когда верстался номер. Бывали случаи, что уже наступал вечер, а цензурных гранок не приносили. Приходилось иногда ехать самому к цензору на квартиру выручать материал.

   Приедешь. Отпирает кухарка:

   - Тебе чего?

   - Кто дома есть?

   - Никого нетути! Уехадши в киятры!

   - Цензурные гранки не оставлены?

   - Дранки? Вот они лежат, да отдавать не приказано, в понедельник в комитет пойдут.

   Дверь захлопывается - положение невеселое: или номер не выпускай, или рискуй закрытием журнала за бесцензурный выход. Тогда все это было возможно в административном порядке.

   Приходилось в одиннадцать часов ночи посылать секретаря дежурить у подъезда цензора и ждать его возвращения из театра, чтобы получить гранки.

   Иногда эти гранки отдавались, нецензурные недоразумения улаживались - и номер выходил беспрепятственно. Иногда же я выпускал номер на риск, и приходилось ездить с объяснениями в цензурный комитет. Все это стоило времени и трепало нервы.

   Иногда дело передавалось в суд и кончалось рублевым штрафом, но до суда я старался никогда не доводить, чтобы не обозлить цензуру, которая все-таки имела возможность всегда зарезать издание тем или другим путем.

   Такие цензоры, как С. И. Соколов и С. В. Залетов, относились ко мне хорошо, доверяли выпускать текущий дневной материал без просмотра. Такое доверие давало мне возможность раньше выпускать номер,- но тут бывали курьезные недоразумения.

   - Что же это вы нас подводите? Мы вам доверяем, а вы подводите-с!

   - Что? Где?

   - Читайте: "Гнедой жеребец Патриарх покрыл мадам Анго". Да разве это можно! Патриарх... да еще мадам Анго?

   - Это лошадь иностранная, разве я виноват, что у нее такое имя!

   - Ну так пусть пишут иностранцы, а нам не подобает. За это нам...

   - Да ведь вот и в казенном журнале "Коннозаводство", издающемся в Петербурге при Главном управлении государственного коннозаводства, так же написано. Я показал цензору казенный журнал, откуда была сделана перепечатка о Патриархе.

   - Безобразники! А еще государственное коннозаводство! - вздохнул цензор и успокоился.

   Во времена, когда я был мало известен цензуре, хроника в журнале часто черкалась цензором и происходили недоразумения и объяснения в цензурном комитете.

   Был задержан однажды выпуск номера за заметку в хронике такого содержания:

   "Ф. Ф. Достоевский купил у Л. Ф. Грабовского двух кобыл - Лютеранку и Круцяту".

   В среду я был вызван в цензурный комитет к моему цензору.

   - Это кобыла-то у вас лютеранка? Да что вы это? Я этого пропустить не могу. Ведь вы этак, пожалуй, напишите, что я - жеребец... или еще что в этом роде. Здесь я усматриваю оскорбление религии!

   Конечно, все разъяснилось, уладилось и "антирелигиозная" заметка о кобылах была благосклонно пропущена.

   Труднее мне пришлось отстаивать заметку под заглавием "Продажная скачка".

   - То есть позвольте, как это продажная? Это уж оскорбление императорского общества! Разве допустимы продажные скачки?! - набросился на меня цензор.

   - Да ведь "продажная" - это название приза. Это значит, что выигравшая приз лошадь обязательно продается с аукциона тотчас же после скачки...

   - Я не позволю!

   Пришлось дойти до председателя цензурного комитета, представить ему скаковую афишу, где скачка была озаглавлена "продажная".

  

  

  

  

   Редакция сатирического и юмористического журнала "Зритель" помещалась на Тверском бульваре в доме Фальковской, где-то на третьем этаже. Тут же была и цинкография В. В. Давыдова. В. В. Давыдов был всегда весь замазанный, закоптелый, высокий и стройный, в синей нанковой, выгоревшей от кислоты блузе, с черными от работы руками,- похожий на коммунара с парижских баррикад 1871 года. По духу он и действительно был таким.

   Обстановки в редакции не было никакой: некрашеные столы, убогие деревянные стулья Сухаревской работы.

   Мы, сотрудники, собирались обыкновенно по четвергам, приходили часам к трем, усаживались пить чай из никогда не чищенного огромного самовара, пили из дешевых, пузырчатых, зеленого стекла стаканов, с оловянными ложечками.

   Сахар в пакете, в бумаге колбаса, сыр и калачи или булки, которые рвали руками. Вешали пальто на гвозди, вбитые в стену, где попало. Приходили Антоша Чехонте, Е. Вернер, М. Лачинов, тогда еще студент Петровской академии, Н. Кичеев, П. Кичеев, Н. Стружкин и еще кое-кто.

   Выходил В. В. Давыдов и тут же приносил пачку материала. Обсуждали каждую мелочь вместе. Записывали экспромты, остроты, шутки. В. В. Давыдов был все - и редактор, и секретарь, и кассир. Когда были в кармане деньги, он выворачивал все на стол и делил кому что следует, а иногда прямо заявлял:

   - Ни копья нет! В субботу приходите, получу!

   И всегда слово его было верно.

   В журнале особый успех имел отдел "Литературное попурри", где доставалось всем и каждому, не стесняясь положением, дружбой, отношениями.

   Этот отдел составлялся коллективом во время наших четверговых чаев. Не щадили здесь ни своих, ни чужих, даже присутствующих. Также обсуждались всеми вместе и театральные рецензии.

   Являлся М. М. Чемоданов со своими карикатурами, - их рассматривали, меняли надписи, давали ему новые темы.

   В то время фамилия "М. М. Чемоданов", после его карикатуры в журнале Пушкарева "Свет и тени", за которую слетел цензор Никотин, была страшной, и он стал подписываться "Лилин", чтобы скрыть от цензуры свое имя.

   В этих собеседованиях мы напрягали все усилия, чтобы надуть цензуру, на что очень реагировал сам В. В. Давыдов.

   М. М. Чемоданов улыбался и набрасывал проекты карикатур такие, что комар носа не подточит. В каждом номере журнала появлялись такие карикатуры, смысл которых разгадывался уже тогда, когда журнал выходил в свет. В большинстве это были политические карикатуры.

   Обыкновенно кто-нибудь приносил в редакцию свой набросок или рецензию, и тут же это подвергалось общей обработке.

   "Виктор Крылов переделывает Гамлета на русские нравы!", "Театральные барышники получают билеты из касс театров!", "Два Ильинских обывателя собираются совершить воздухоплавание через трубу!", "Фунт крестовниковских свечей равняется 91 золотнику!"

   Целая страница рецензий с массой карикатур давалась на исполнение новых пьес во всех театрах - всегда зло и остроумно.

   Удивительные были эти наши заседания, на которых люди перерождались.

   Важные, недоступные в своих редакциях и на местах службы - здесь они были просты, остроумны и веселы, там "важничали глупо", а здесь "дурачились умно".

   У всех главной была одна мысль: как бы подвести цензора. Особенно это удавалось М. М. Чемоданову, делавшему для цензуры наброски карандашом неоконченными, а потом, уже на подписанном цензором листе, он делал два-три штриха, и появлялся или портрет известного деятеля, или такая поза у какого-нибудь начальствующего лица, что оно выходило в смешном виде.

   Как-то раз М. М. Чемоданов принес рисунок на первую страницу: у ворот дома на скамейке, освещенный керосиновым фонарем (тогда так освещалась вся Москва), спит и сладко улыбается дворник. Мы все расхохотались: живой портрет императора Александра III!

   - Это для друзей, а вот это для цензуры! Показывает другой такой же оригинал, сделанный также пером: совсем другое лицо, а все остальное, как у первого.

   Затем на втором рисунке делает два-три штриха карандашом, и опять выходит Александр III.

   Начинается придумывание подписи. Под рисунком один из нас написал:

  

   Покорный своей незатейливой доле,

   Дворник сидит и спит.

   И снится ему: на российском престоле

   Такой же безграмотный дворник сидит.

  

   - Это для друзей. Надо придумать для цензуры! В дикий восторг пришел В. В. Давыдов, выпросил у М. М. Чемоданова рисунок и долго носился с ним, показывая направо и налево. Четверостишие ходило по Москве. К другому оригиналу я написал какие-то восемь строк насчет сна бедняка, которому грезится во сне сытый богач.

   Стихи напечатаны были потом в "Осколках", но дворник "не пошел": как раз накануне был получен циркуляр доставлять цензору карикатуры и рисунки не в оригинале, а в оттисках.

   Мы озорничали и радовались, как дети, а Антон Павлович Чехов, наш главный сотрудник, писавший под разными псевдонимами, веселился больше всех.

   После заседаний некоторые шли через бульвар в трактир к Саврасенкову, так как В. В. Давыдов, - убежденный трезвенник,- в редакции, кроме чаю, ничего не допускал. Только один раз это правило было нарушено. Мы сидели за своей обычной четверговой работой. Вдруг вваливается, прихрамывая и улыбаясь своей огромной нижней губой, актер В. Н. Андреев-Бурлак.

   - Четверговую соль готовите?

   - А, Василий Николаевич, наконец-то! - вскочил встречать его В. В. Давыдов.

   - Принес что-нибудь?

   - Да я же тебе вчера слово дал!

   Василий Николаевич Андреев-Бурлак был не менее талантливым рассказчиком и писателем, чем актером.

   В это время была в моде его книжка рассказов "На Волге", а в "Русской мысли" незадолго перед этим имел большой, заслуженный успех его прекрасный художественный рассказ "За отца" на сюжет побега из крепости политического заключенного.

   - На, получай! - и подает одной рукой тетрадку В. В. Давыдову, а другой, вынув из кармана бутылку коньяку, ставит на стол.

   - Для вдохновения! Хлеб на столе, соль своя!

   В. В. Давыдов даже не поморщился; откупорили бутылку и налили коньяку в стаканы зеленого стекла, а Василий Николаевич в это время, по общей просьбе, стал читать принесенный им рассказ, который назывался "Как мы чумели". Его напечатали в "Зрителе", а потом осмеянная особа, кажется, генерал Лорис-Меликов, укрощавший чуму в Ветлянке, где-то около Астрахани, обиделся, и из Петербурга пришел нагоняй московскому цензурному комитету за пропущенный рассказ.

   Освирепела цензура, которая к тому же узнала, что Лилин - это псевдоним М. М. Чемоданова, и довела до того, что "Зритель", единственный сатирический журнал всей той эпохи, был окончательно обескровлен, а В. В. Давыдов со своей цинкографией перешел в "Московский листок".

  

  

  

  

   "Будильник" около полувека веселил Москву, и никто из нас, веселых сотрудников тогда веселого журнала, не знал глубокой трагедии, заложенной в основании этого самого распространенного в восьмидесятых годах юмористического органа.

   В те времена и читатели и сотрудники мало интересовались, кем был основан журнал и при каких условиях.

   Сотрудники жили настоящим днем, не заглядывая в прошлое: приходили со статьями, за гонораром, собирались составлять номера по субботам, видели тех, кто перед глазами, а в прошлое не заглядывали.

   Кое-кто знал, правда, что основатель московского "Будильника" был художник и писатель А. П. Сухов, и этим ограничивались, не вникая в подробности его биографии, а человек это был интереснейший.

   А. П. Сухов был сыном касимовского крестьянина, умершего в 1848 году от холеры. Похоронив мужа, вдова Сухова пришла со своим десятилетним мальчиком из деревни в Москву и поступила работницей в купеческую семью, а сына отдала к живописцу вывесок в ученье, где он и прожил горьких девять лет: его часто били, много и за все.

   В эти годы А. П. Сухов самоучкой выучился писать и читать и самоучкой начал потихоньку от хозяина рисовать. Отслужив условленные года у хозяина, он перешел уже мастером к богомазу и принялся писать образа.

   Еще восемь лет прожил он у богомаза, усиленно в это время читая все, что попадалось под руку, и рисуя. Но то и другое шло без всякой системы.

   Его мать перешла работать в семью одного профессора Московского университета, с которым А. П. Сухов, посещая по праздникам свою мать, встречался.

   Однажды он показал профессору свои рисунки и несколько тетрадок с написанными им рассказами и сценками из рабочего быта.

   Профессор, заметив способности А. П. Сухова, посоветовал ему более серьезно и систематически заняться самообразованием.

   А. П. Сухов, которому к этому времени исполнилось двадцать шесть лет, оставил богомаза, нанял комнатку за три рубля в месяц на Козихе и принялся за работу. Читал, учился по вечерам, начав с грамматики, а днем писал образа по заказу купцов.

   Профессор дал ему рекомендацию в журнал "Развлечение", где его приняли и стали печатать его карикатуры, а потом рассказы и повести под псевдонимом "Железная маска".

   Через несколько лет вышла отдельная книга А. П. Сухова "Типы темного царства", из жизни замоскворецкого купечества, которую он прекрасно изучил благодаря своей профессии богомаза.

   В 1872 году А. П. Сухов завел небольшую типографию-литографию и решил издавать свой журнал.

   Рязанскому мужику, конечно, такого разрешения тогда не дали, но упорный и настойчивый А. П. Сухов все-таки добился своего: он купил существовавший в Петербурге, но уже год не издававшийся журнал "Будильник". А. П. Сухов, приобретя право на издание, перенес журнал в Москву и влез в неоплатные долги: хлопоты очень дорого стоили.

   Смелый и интересный журнал сразу получил в Москве большой успех и прекрасно начал расходиться в розницу, но вскоре проштрафился перед цензурой, и розничная продажа была запрещена.

   Кредиторы насели, и он в конце концов принужден был уступить свое издание, сохранив за собой права постоянного сотрудничества.

   В это время с ним случилась беда, окончательно добившая этого талантливого самородка-крестьянина.

   А. П. Сухов был арестован в своей квартире и посажен в острог за растрату денег, якобы собранных в пользу голодающих самарцев; на самом же деле ничего подобного не было, растрата не подтвердилась, и А. П. Сухов, просидевший около года, был выпущен из тюрьмы.

   Оказалось, что А. П. Сухов издал в пользу голодающих благотворительный номер "Будильника" и весь чистый барыш его отослал по назначению, но с него комитет помощи голодающим начал требовать и деньги, затраченные им на издание этого номера.

   Впоследствии комитет извинился в неправильном иске, вызвавшем арест, но незаслуженный позор и тюремное заключение отозвались на здоровье А. П. Сухова: он зачах и через семь месяцев по освобождении, в 1875 году, скончался в одиночестве в своей бедной комнатке на Козихе среди начатых рукописей и неоконченных рисунков, утешаясь только одной радостью, что его мать умерла во время славы своего сына.

   Я застал "Будильник" во время его расцвета. Издательницей была Л. Н. Уткина, а редактором - Н. П. Кичеев. Серьезная беллетристика, лирические стихотворения, юмористика и сатира, насколько они были возможны после первого марта 1881 года, чередовались в журнале.

   Я напечатал там свое стихотворение "Волга", проскочившее как-то случайно по цензурным условиям того времени.

   Разина Стеньки товарищи славные Волгой владели до моря Хвалынского...

   Такие строчки тогда не любили, и самое имя Стеньки Разина вычеркивалось московской цензурой.

   Я вошел в состав редакции, хотя работал и в конкурирующих изданиях: петербургских "Осколках", "Москве", "Волне", "Зрителе" и "Развлечении".

   После Л. Н. Уткиной, потратившей все свои средства на издание, оно перешло к Арнольди. Редакторами были Н. П. Кичеев и Ал. Дм. Курепин.

   В это время редакция "Будильника" помещалась на углу Тверской и Гнездниковского переулка в доме Самуила Малкиеля, прославившегося поставкой бумажных подошв для солдатских сапог во время турецкой войны 1877 года.

   В этом же доме был и пушкинский театр А. А. Бренко, и типография журнала, которую содержал присяжный поверенный, родственник Малкиеля.

   Интересна была тогда редакция. Такие редакционные "четверги" были еще только в "Зрителе".

   Субботы в редакции были сборными днями; получали гонорар, сдавали и обсуждали всей компанией материал на следующий номер, а постоянный художник и карикатурист редакции Д. Н. Чичагов сидел обыкновенно молча в углу и делал зарисовки.

   В моем архиве сохранилась такая субботняя зарисовка, сделанная с натуры и впоследствии напечатанная в юбилейном номере "Будильника" под названием: "Редакционный день "Будильника".

   За столом сидят: Арнольди, Курепин, Кичеев, новый издатель Левинский; стоят Ан. Чехов, Амфитеатров, Пассек, Сергеенко, а входящим в дверь изображен я, в высоких сапогах и с рукописью в руках.

   В. М. Дорошевич тогда еще не работал, он пришел позднее.

   В первое время, когда "Будильник" перешел к чиновнику В. Д. Левинскому, который забрал в свои руки дело и начал вымарщивать копейки, сведя гонорар до минимума и посылая агентов собирать объявления для журнала, еще держались старые редакционные традиции: были веселые "субботы" сотрудников.

   Вспоминаются строки, написанные об этих собраниях В. М. Дорошевичем:

   "Рассказы в этом журнале писал Антоша Чехонте и по субботам, в редакционный день, гудел баском:

   - Вот буду знаменитостью,- стану брать по 15 копеек за строчку.

   Огромный А. В. Амфитеатров пишет пародии - гомерический хохот стоит в редакции, когда их читают.

   Бен-Иохаи поет у него - в пародии на "Уриэля Акосту", оперу Серова:

  

   Я евреям донесу,

   Донесу!

   Жрет Акоста колбасу,

   Колбасу!

  

   П. А. Сергеенко - тот, что теперь вкушает только репу, говорит:

   - Милые, ведь ей не больно! - и подписывается... сказать страшно: Эмиль Пуп.

   Как буря, влетает в крохотную редакцию Гиляй - В. А. Гиляровский, - схватывает стул, на котором сидит сотрудник, поднимает его выше головы и относит в другой угол.

   - Не беспокойся, я тебя опять на место поставлю! - и сыплет под общий хохот экспромтами.

   - До чего вы только доболтаетесь! - машет рукой Д. Д. Курепин - самый корректный, самый интеллигентный из редакторов в мире, мягкой, любезной рукой сдерживающий всю эту молодую, веселую, смешливую ватагу, готовую поднять на смех кого угодно, что угодно.

   А милый В. Д. Левинский говорит, возвращая "рукопись" для переделки:

   - Батька, длинно!

   - Владимир Дмитриевич!!! Всего четыре строки!

   - Добрый мой, эту мысль можно в трех строках уложить. Сократите!

   Какая школа!

   И среди этой молодой, жизнерадостной компании - Пассек; у него был настоящий юмор - способность смешить не улыбаясь".

   Редактировать В. Д. Левинский стал сам - и все талантливое ушло. Журнал стал бесцветен, и только выручал розницу яркими обложками художник Ив. Ив. Кланг, милейший человек.

   Еще работал очень долго в "Будильнике" художник А. Левитан, брат знаменитого И. И. Левитана.

   В. Д. Левинский пробовал по-старому устраивать "субботы", но они уже были не те.

   - Не-ет, дорогой, это нельзя, я не поставлю, - цедит сквозь зубы В. Д. Левинский.

   - Ведь цензура же разрешила!

   - Да, но, кроме цензуры, надо еще знать многое. По цензуре оно цензурно, а кое-кого задеваете! Кого?

   - Ну, банкира Полякова, Лазаря Соломоновича.

   - Вот то-то! А он принят у его сиятельства князя Владимира Андреевича. Что же тогда мне будет, если он пожалуется князю?

   Как-то В. Д. Левинский вынул из пачки материала, приготовленного к приему, стихотворение и стал читать:

  

   МУЗЫКАНТУ САШЕ

  

   Саша, юный музыкант,

   На тромбоне трубит,

   Его барственный талант

   Ноту "ре" не любит.

   Чуть ему кто поднесет

   Новую реформу,

   "Ре" он мигом зачеркнет

   И оставит "форму".

  

  

   - Кто это "музыкант Саша"? А стихи ничего себе, звучные! - улыбнулся В. Д. Левинский. Он всегда говорил как-то не открывая рта.- Автор подписался псевдонимом "Я". Ни фамилии, ни адреса. Кто это такой, музыкант Саша? А стишок недурной!

   - Да и гонорар не платить. Ведь это восемь гривен вам в карман,- подпускает И. И. Кланг.

   В. Д. Левинский довел гонорар до гривенника за строку стихотворения.

   - Н-да! Но вдруг оно уже было напечатано, вдруг Саша очень известное лицо?

   Наконец присутствовавшие не выдержали, расхохотались, и кто-то сказал:

   - Неужели вы, Владимир Дмитриевич, не знаете Сашу, который играет на тромбоне?

   - Не знаю! Мало ли таких!

   - Только один такой. Какой Саша дает "формы" вместо "реформы", тот и на тромбоне играет: Александр III.

   - Ах, скотина! - взвыл В. Д. Левинский, покраснел и начал рвать стихи...

   - Саша-то скотина? Это о государе императоре вы так? В. Д. Левинский побледнел, вскочил и замахал руками:

   - Что вы! Что вы! Кто прислал стих, вот я про кого! Кончилось общим хохотом, в котором только не участвовал все еще бледный и дрожащий В. Д. Левинский.

   Стихотворение это было довольно известное в наших кружках. Кто-нибудь прислал его В. Д. Левинскому, слегка изменив. На самом деле оно таково:

  

   Царь наш, юный музыкант,

   На тромбоне трубит,

   Его царственный талант

   Ноту "ре" не любит.

   Чуть министр преподнесет

   Новую реформу,

   "Ре" он мигом зачеркнет

   И оставит "форму".

  

  

   Стихи ходили по Москве. Кто их прислал в редакцию, так и осталось неизвестным. Я больше не бывал в "Будильнике" - уж очень он стал елейно юмористический.

  

  

  

  

   "Журнал литературно-юмористически-карикатурный" Его основал Ф. Б. Миллер в 1859 году.

   Я помню его с семидесятых годов, когда он жестоко пробирал московское купечество, и даже на первой полосе, в заголовке, в эти годы печатался типичный купец в цилиндре на правое ухо и сапогах бураками, разбивавший в зале ресторана бутылкой зеркало.

   Это был портрет известного богача: кругом пьяная публика, тоже портреты, а перед купцом, согнувшись в три погибели, волосатый человек в сюртуке, из заднего кармана которого торчит полуштоф водки.

   Купец был М. А. Хлудов, а волосатый - Н. И. Пастухов. Автор этого рисунка, впоследствии мой большой приятель, Лавр Лаврович Белянкин, неподкупно честный человек, но "злой на перо", сотрудник "Развлечения" с начала издания, известный художник-миниатюрист с четким рисунком, умевший схватывать типичные черты оригинала и живо передававший сходство лиц. Он одевался по моде, нюхал "головкинский" дорогой табак из золотой табакерки времен Людовика XVI и жил в своем доме на Мещанской, недалеко от Сухаревки, на которую ходил каждое воскресенье, коллекционируя миниатюры и рисунки. Он работал в "Развлечении" постоянно, но давал только то, что сам хотел, и никакой критики и замечаний редактора не выносил:

   - Не хочешь - не надо! Наплевать мне на твой журналишко и на тебя! - скажет, возьмет рисунок и уйдет, а через неделю приходит и встречается редактором как желанный и ожидаемый.

   Если ему и давали тему - он исполнял только ту, которая ему по душе. Карикатурист 60-х годов, он был напитан тогдашним духом обличения и был беспощаден, но строго лоялен в цензурном отношении: никогда не шел против властей и не вышучивал начальство выше городового. Но зато уж и тешил свое обличающее сердце,- именно сердце, а не ум - насчет тех, над которыми цензурой глумиться не воспрещалось, и раскрыть подноготную самодура-купца или редактора газеты считал для себя великим удовольствием.

   Л. Л. Белянкин был старейший карикатурист, которого я знал и с которым вместе работал немалое время в юмористических журналах.

   Кроме Л. Л. Белянкина, я был знаком еще с писателем Даниловым, работавшим в "Развлечении" тоже с 1859 года, с самого основания журнала.

   В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке, а потом принес их в "Развлечение"; редактор, не посмотрев, сдал их в набор и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет, а тот к жандармскому генералу, и в результате перед последним предстал редактор "Развлечения" Ф. Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами:

  

   - Тятька! Эвося народу

   Собралось у кабака!

   Все гуторят про свободу...

   Тятька, кто она така?

   - Замолчи! Пущай гуторют,

   Наше дело сторона...

   Как возьмут тебя да вспорют,

   Так узнаешь, кто она!

   Волинадо.

  

  

   Так и было подписано - Волинадо.

   Генерал отпустил Ф. Б. Миллера, узнав, что он не видел рукописи, и напустился на автора. Показал ему читанные им на вечеринке стихи, а главное, набросился на подпись:

   - Так тебе воли надо! Я тебе такую волю покажу! На Кавказ! Без выслуги! В рядовые! Ты понимаешь всю язву подписи? "Воли надо"!

   - Помилуйте, ваше превосходительство, да ведь это моя фамилия. Да и стихи не мои... их все знают[1]

  

   [¹ Это стихи Шумахера. Они долго ходили по рукам, потом уже появились в "Искре"].

  

   - Твоя фамилия Данилов... Вот и справка из полиции.

   - А прочтите наоборот: Данилов и выходит Волинадо!

   Тем не менее Данилова сослали. Стихотворение потом было где-то напечатано, а Данилов после крестьянской реформы 1861 года вернулся с Кавказа и стал писать под псевдонимом Волинадо. Историю происхождения этого псевдонима я слышал от И. А. Вашкова, многолетнего фактического редактора "Развлечения" при Ф. Б. Миллере и его наследниках и главного, а иногда и единственного сотрудника этого журнала, наполнявшего за отсутствием материала - денег не было - весь журнал: и рассказ, и мелочи, и стихи, и куплеты, и злободневный фельетон. Он подписывался "Мичман Жевакин".

   Рисунки и карикатуры для журнала художники выполняли за грошовую оплату, а Л. Л. Белянкин так иногда и совсем бесплатно работал из любви к изданию.

   После подписки, когда появлялись деньги, появлялись и сотрудники. Такое же тяжелое положение журнала было после смерти Ф. Б. Миллера, а в 1881 году наследники продали журнал кому-то, а затем он перешел к Александру Викторовичу Насонову.

   А. В. Насонов - человек состоятельный, имел крупный пост на какой-то железной дороге. Первые годы он не занимался журналом; его по-прежнему, как и при Ф. М. Миллере, вел И. А. Вашков, а с 1883 года им занялся сам А. В. Насонов. Его редакторство было расцветом журнала. В переходное время, когда И. А. Вашков ушел в "Московский листок", редактировал журнал П. И. Кичеев. Он выпустил несколько номеров со злейшими карикатурами Л. Л. Белянкина. Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П. И. Кичеев встретил в театре репортера "Русского курьера", которому он не раз давал сведения для газеты, и рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами, мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и врачи определили, что они будут жить. Репортер, поверивший старому литератору, напечатал то и другое известие в воскресном номере своей газеты.

   А через три дня, в четверг, в "Развлечении" появились во весь лист карикатуры: лопнувший колокол, а рядом два близнеца с лицом Н. П. Ланина, редактора "Русского курьера", а далее сам Н. П. Ланин сидит в ванне с надписью "ланинское шампанское" и из ванны вылетает стая уток, и тут же издатель "Новостей дня" А. Я. Липскеров ловит этих уток.

   Портреты того и другого, сделанные Л. Л. Белянкиным, были великолепны. После этого "происшествия" редактировать "Развлечение" стал сам А. В. Насонов, а карикатуры исполнялись Н. И. Богдановым, А. И. Лебедевым, М. Е. Малышевым, С. А. Любовниковым и Эрбером.

   У А. В. Насонова по субботам за чаем собирались сотрудники, весело беседовали, придумывали темы для карикатур и разные мелочи и тут же получали гонорар. Сказал остроумно мелочь, приняли присутствовавшие - получай наличными!

   Я иногда по 3 рубля зарабатывал за четверостишия на заданную тему, по 25 копеек за строку стихов; это тогда считалось крупной платой - обыкновенно за стихи платили 10 или 15 копеек. Это было в 1884 и 1885 годах.

   В это время в "Развлечении" печатал много своих рассказов расправлявший могучие крылья А. П. Чехов. Присылали в журнал свои повести и рассказы маститый поэт А. Н. Плещеев, С. Н. Терпигорев (Атава), Н. Н. Златовратский, драматург П. М. Невежин, сотрудничали в нем Д. Д. Минаев, Вас. И. Немирович-Данченко, А. Грузинский (Лазарев), Л. И. Пальмин и др.

   К А. В. Насонову шли все охотно. Музыкальным отделом заведовал старый профессор Московской консерватории, композитор А. И. Дюбюк, выпускавший ежемесячным бесплатным приложением музыкальные пьесы.

   К концу 1885 года дела А. В. Насонова пошатнулись, на издание не стало хватать средств, пришлось передать журнал, который и приобрел некто Щербов, человек совершенно никому не известный и чуждый литературе.

   А. В. Насонов отдал ему издание за долги, но первое время был редактором, а с 1886 года появилась подпись одного Щербова. Узнав это, все лучшие сотрудники ушли, из художников остался один А. И. Лебедев, снова явился из "Будильника" Л. Л. Белянкин, после чего Щербов издательствовал недолго.

   Совершенно неожиданно "Развлечение" перешло в собственность Ивану Андреевичу Морозову, книжнику-лубочнику с Никольской, издававшему копеечные листовки и разные "страшные" повести или романы известных писателей, но под другими названиями, а то и под теми же, но авторы были другие.

   Главным сотрудником, по существу, редактором, так как сам был полуграмотным, Морозов пригласил А. М. Пазухина, автора романов и повестей, годами печатавшихся непрерывно в "Московском листке" по средам и пятницам. И в эти дни газетчики для розницы брали всегда больше номеров и говорили:

   - Как же-с, по постным дням фельетоны Алексея Михайловича!

   А. М. Пазухин имел большой успех у читателей этой газеты.

   Сотня романов, написанных А. М. Пазухиным, самых сердцещипательных, бытовых романов всегда с благополучным концом невольно заставляла любить добряка-автора. Романы эти по напечатании в "Листке" покупались очень задешево приложениями к журналам вроде "Родины" и разными издателями и распространялись среди простого читателя.

   В числе издателей романов А. М. Пазухина был и книжник Морозов.

   Как-то Морозов вызвал А. М. Пазухина в трактир на Лубянской площади, где он обыкновенно за чайком вершил все свои дела, и говорит:

   - Алексей Михайлович, ко мне набиваются с товар-цем, журналишко предлагают - "Развлечение"! Как ты думаешь, справимся? Я на тебя рассчитываю!

   - Да ведь его Щербов, человек богатый, издает.

   - Надоел он ему. Задарма отдает, только подписчиков за два месяца удовлетворить, с 1 ноября. Только гляди, чтоб дешево, дорогих сотрудников не надо. Вот Кузьмича возьми. Он и недорог и писуч! Роман ему огулом за сотню на полгода закажем. Идет?

   - Ладно, бери!

   И стал Морозов издавать "Развлечение". Полномера напишет сам А. М. Пазухин, а другую половину Иван Кузьмич Кондратьев, автор ряда исторических романов. Стихи, мелочи и карикатуры тоже получались по дешевой цене или переделывались из старых.

   Недолго издательствовал Морозов - выгоды было мало. Ему гораздо больше давали его лубки, оракулы, поминанья и ходовые "Францыли Венецианы", да и "Битва русских с кабардинцами". Нашелся покупатель, и он продал журнал. "Развлечение" перешло к Николаю Никитичу Соедову, агенту по продаже и залогу домов при Московском кредитном обществе.

   Н. Н. Соедов, имевший в Москве обширное знакомство, друживший с литераторами и артистами, хлебосол и душа общества, оказался талантливым издателем.

   Дело у Н. Н. Соедова пошло недурно. Появились хорошие сотрудники, привлеченные хлебосольством хозяина. На квартире у него стали устраиваться еженедельно деловые вечеринки, начинавшиеся обсуждением тем и заканчивавшиеся веселым ужином.

   Памятна мне вечеринка перед днем пятидесятилетия журнала, где обсуждался выпуск большого юбилейного номера. На нем Федор Иванович Шаляпин, еще начинавший только что свою карьеру, восхищал всех своим молодым голосом и в первый раз в Москве на этой вечеринке спел "Дубинушку", а мы хором подпевали.

   Особенно восторгался пением очень молчаливый и замкнутый художник Сергей Васильевич Иванов и тут же пообещал дать рисунок для юбилейного номера, а когда я прочел свою поэму "Стенька Разин",- Сергей Васильевич заявил:

   - Я дам Стеньку Разина!

   Через несколько дней С. В. Иванов принес большую акварель, изображающую Волгу под Жигулями и разбойничью ватагу в лодке под парусом. Подписал под ней: "Стеньки Разина ладья".

   Цензура, пропустив картину, сделанную во всю страницу красками, изменила подпись, заставив напечатать: "Понизовая вольница".

   Картина С. В. Иванова была украшением этого прекрасного, изданного на великолепной бумаге объемистого номера, где были помещены портреты всех сотрудников журнала, во главе которых стоял первый издатель Ф. Б. Миллер. Интересно, что в этом номере были стихи Ф. И. Шаляпина, кажется, никогда до этого не писавшего стихов.

   Журнал шел без убытка, но коммерческие дела Н. Н. Соедова как-то запутались, и ему пришлось продать журнал. В это время этот ловкий делец и нашел Н. И. Пастухова, которого - все дивились - сумел уговорить приобрести у него издание.

   Н. И. Пастухов купил "Развлечение", сделал его - совсем неожиданно для всех - бесплатным приложением к "Московскому листку" и через год, потратив для этого большие деньги, также неожиданно прекратил этот старейший в Москве юмористический журнал, в котором полвека его ругали и высмеивали в тексте и карикатурах.

  

  

  

  

   ...Хлебник, немец аккуратный,

   В бумажном колпаке, не раз

   Уж отворял свой васисдас.

  

   Как только вспомню эти строки, так сейчас же приходит на ум солидный, чистенький-чистенький немец с брюшком, в цветном жилете с золотой цепью, блондин, с вьющейся бородой, гладко причесанный, с большими серыми глазами, которыми как-то особо убедительно он всегда смотрел в глаза собеседника.

   По наружности с него художнику рисовать бы Гамбринуса в молодости, а по чисто русскому купеческому говору - Н. А. Лейкину писать одного из героев его книжки "Наши за границей".

 &