Маяковский Владимир Владимирович - В. Маяковский в воспоминаниях современников

   Володя был еще маленьким, но любил общество взрослых. Они с ним занимались, читали, разговаривали, играли. Володя любил участвовать в играх взрослых.

   Помню, игра была такая: играющий начинал читать стихотворение, затем, не окончив, обрывал чтение и бросал платок кому-либо из играющих. Тот должен был закончить стихотворение. Володя принимал участие в игре наравне со взрослыми. Или затевалась игра на придумывание возможно большего количества слов на какую-либо букву. Когда взрослым уже надоедала игра и они затруднялись называть слова, Володя все еще энергично продолжал придумывать. Эта игра его очень увлекала.

   Володя часто проявлял настойчивость и умел заставить взрослых подчиниться его желанию продолжать игру. Причем в таких случаях всю организацию игры он обычно брал на себя, склоняя на свою сторону даже тех, кто уже устал и не хотел больше играть.

   Володя был любознательный, интересный мальчик, и все с ним охотно проводили время. Особенно любил Володя Мишу Киселева, своего двоюродного брата, который был старше его на девять лет. Миша с большим вниманием и любовью относился к Володе.

   Летом у нас всегда было много учащейся молодежи. Устраивали прогулки в лес и в горы. Володя не отставал и взбирался на горы вместе со взрослыми. Вечером небо покрывалось миллионами ярких звезд. Летали жучки-светлячки, похожие на летающие звездочки. Володя ловил их, рассматривал, почему они светят. Носились летучие мыши.

   После знойного дня наступал прохладный вечер. Дул свежий ветер из ущелья. Спать никому не хотелось. Придумывали игры, пели хором кто как мог, взрослые и дети. Кругом - тишина, и слышно только журчанье и плеск реки.

   В Багдади протекает быстрая речка Ханис-Цхали. В ней ловилась вкусная рыба форель, и мы часто ее ели.

   Обычно с утра к дому подъезжали объездчики. Володя бежал им навстречу, они сажали его на лошадь, и он въезжал во двор.

   Имриз часто доставлял ему это удовольствие: брал за уздечку лошадь, на которой сидел шестилетний Володя, и водил ее по двору, и таким образом выучил его ездить верхом на лошади.

   По соседству с нами находились большие виноградники - там женщины собирали виноград и приглашали Володю и Олю. Они говорили: "Русские дети, а как хорошо говорят по-грузински!" - и угощали их виноградом, а Володя и Оля помогали собирать его.

   Время сбора винограда было всегда праздником в селе Багдади: это район хороших сортов винограда.

   Каждое лето во время каникул мы всей семьей выезжали в глубь лесничества - на Зекарские минеральные воды. Там в узком ущелье были построены деревянные бараки, заменявшие гостиницу. Мы занимали две большие комнаты.

   В ущелье пахло серой. Мы поднимались выше, на полянку, покрытую сочной травой и цветами, и там дышали свежим воздухом, играли в крокет. Устраивали прогулки в лес с большой компанией учащихся. После прогулки с удовольствием ужинали в лесу, расстелив на траве скатерть. Какими вкусными казались грузинский сыр, яйца, холодная баранина и огурцы!

   В горах, как только заходит солнце, быстро темнеет. Возвращаться приходилось с факелами, которые освещали путь. Володя старался быть около Миши.

   Провожали нас Имриз и два других объездчика с ближайшего участка.

   Было темно и жутко в высоких горах: стояла полная тишина и только шумела река. Случалось, по дороге переползали змеи, мы боялись на них наступить. В этой тишине и темноте мы пели песни, которые эхом отдавались в лесу.

   Летом все хорошо поправлялись на чистом воздухе, вдоволь питались фруктами.

   Осенью 1899 года Оля уехала с Людой в Тифлис и поступила в то же учебное заведение, где училась сестра. Володя очень скучал - он привык быть вместе с Олей.

   Зимой становилось пусто, скучно, спасали только книги и журналы. Мы выписывали постоянно "Ниву" с приложениями классиков - этих книг набралось много, - журналы "Вокруг света" и "Юный читатель". Один год получали журнал "Родина". Володю этот журнал заинтересовал тем, что там были юмористические картинки, карикатуры и шарады. Володя раскрывал журнал и, - не умея читать, звал Олю прочесть. Но этот журнал оказался реакционного направления, и больше мы его не выписывали.

   Володе семь лет. Он уже хорошо читает и начал готовиться к поступлению в гимназию. Он выучился ездить верхом на лошади, и папа брал его с собой в разъезды по лесничеству. Я очень беспокоилась, так как дороги были опасные, но объездчики мне говорили: "Мы будем за ним смотреть".

   В лесу, на одном из участков лесничества, Володя впервые увидел электрический свет. Он был в восторге. Там, в ущелье, расположился завод, где распиливали доски и делали клепки для бочек. Позднее инженер пригласил нас осмотреть этот завод. Мы пробыли на нем весь день, а вечером выехали при электрическом освещении.

   Читать по азбуке Володю никто не учил. Неожиданно для всех, когда ему было около шести лет, он незаметно выучился читать. Однако собственное чтение казалось ему очень медленным, и он просил взрослых читать ему вслух.

   "Птичница Агафья", о которой он пишет в своей автобиографии, была первой книгой, которую Володя сам взял из шкафа читать.

   Книжка эта - с картинками, напечатана крупным шрифтом, для детей. Он ее прочитал, и она ему не понравилась. Вторая - "Дон-Кихот" - ему очень понравилась. Об этом он также говорит в автобиографии ¹.

   Писал Володя еще плохо, арифметику тоже знал плохо. Нужно было серьезно начать подготовку в гимназию.

   В Багдади учителей не было - мне пришлось переселиться с сыном в Кутаис. В Багдади остался Владимир Константинович и с ним моя мать, Володина бабушка.

   Поселились мы у нашей хорошей знакомой, Юлии Феликсовны Глушковской. Она давала уроки и занималась с Володей.

   Володя с удовольствием учился у нее. Она умело подходила к детям, ласково к нему относилась. Много с Володей читала и умела его заинтересовать занятиями.

   Но в Кутаисе не было свободы и простора: маленький дворик, высокий каменный забор; ворота запирались и днем. На улицу выбегать нельзя было - запрещалось. Хозяин оберегал свое хозяйство - боялся, чтобы кто-нибудь не вошел во двор и не стащил вещи, которые лежали во дворе. Калитка тоже запиралась. У калитки был приделан колокольчик, и когда звонили - хозяин или кто-нибудь из семьи открывал ее. Таков был порядок.

   В комнатах с крашеными натертыми полами нужно было ходить по узким дорожкам, разостланным по всему дому.

   Хозяин, старый ветеринарный врач, был придирчив и груб. Он покрикивал на Володю: "Ходишь по полу и не видишь, что постланы дорожки! Ты не в лесу!"

   В окне комнаты, где занимался Володя, висела клетка с канарейкой. Володя с грустью посматривал на нее, так как до этого видел только свободно летающих птиц, поющих в лесу.

   Володя дружил с сыном Юлии Феликсовны, который был на восемь лет старше него. Старший товарищ часто брал с собой Володю, и они уходили гулять по городу.

   По субботам приезжал из лесничества отец и старался доставить удовольствие мальчикам: угощал их сладостями в кондитерской, иногда водил в цирк, ездил с ними за город на извозчике.

   В это время наша семья жила в трех местах. Всем было тяжело, но другого выхода не было - нужно было дать детям образование.

   На зимние каникулы все съезжались в Багдади и там хорошо, дружно и весело проводили время; так же проходили и весенние каникулы.

   Весной 1901 года Люда кончила семь классов. По случаю окончания ею курса мы решили всей семьей поехать в Сухум, где жили знакомые Туркия, родители подруги Люды. Они пригласили вас к себе погостить.

   Мы доехали до Батума поездом, а оттуда в Сухум - пароходом.

   Погода стояла хорошая, солнечная. Черное море было тихое, красивое. Солнце как будто опускалось в воду, и отражение лучей в море представляло чудесное зрелище.

   Это путешествие доставило всем большое удовольствие, особенно впечатлительному и любознательному Володе. Он был одет в матросский костюм, оживленно разговаривал с пассажирами, капитаном, матросами. Мы не могли уследить за ним, так быстро он бегал по пароходу. Ему хотелось все увидеть, все осмотреть.

   В Сухуме тогда пароходы не подходили к пристани. Нас встретила семья Туркия. Они на лодке подплыли к пароходу и забрали нас.

   Привяли нас в Сухуме очень хорошо. Мы много гуляли, осматривали город.

   Володю заинтересовал маяк. Ему объяснили устройство и назначение маяка: он далеко светит и указывает путь морякам. Володя поднялся наверх и сказал Оле:

   - Жаль, что я не залез один и не посмотрел вниз, какой ты была бы маленькой.

   Маяк произвел на Володю такое сильное впечатление, что впоследствии, став поэтом, он написал для детей книжку "Эта книжечка моя про моря и про маяк". В конце книжки он обращается к детям со словами:

  

   - Дети,

  

  

  будьте, как маяк!

   Всем,

  

   кто ночью плыть не могут,

   освещай огнем дорогу.

  

   Сам он с детства мечтал жить так, чтобы своими делами освещать людям путь к светлому будущему.

   Ему было приятно, когда школьные товарищи, сокращая фамилию, называли его "Володя Маяк".

   Обратный путь из Сухума в Батум мы совершили также морем. Была сильная качка, и волны заливали пароход. На детях качка не сильно отразилась, их очень интересовало бурное море. Я же весь путь пролежала в каюте, и мне было плохо. В Батум приехала больная.

   Люда после хорошо и интересно проведенного лета уехала в Тифлис - заканчивать последний, восьмой, педагогический класс.

   Я переехала с младшими детьми в Кутаис. Олю перевели в Кутаисскую гимназию, а Володя продолжал подготовительное обучение.

   В эту зиму занималась с ним очень хорошая молодая учительница Нина Прокофьевна Смольнякова. У нее был еще один ученик - тоже Володя; он приходил к нам, и Нина Прокофьевна занималась с ними вместе. Наш Володя учился усердно, проявляя большие способности и любознательность.

   В конце декабря Володя заболел дифтеритом. Ему сделали прививку и предохранительную - Оле. К нему никто не заходил. За ним ухаживала я.

   Когда Володе стало лучше, около его кровати поставили елку. Но это его не развлекало, ему хотелось поскорее встать.

   На праздничные каникулы приехали Люда из Тифлиса и папа из Багдади. Все же было невесело: беспокоились за Володю.

  

   В мае 1902 года Володя держал экзамены в гимназию.

   Я сшила ему синие длинные суконные штаны, белую матросскую рубашку, пришила на рукав синий якорь и купила матросскую бескозырку с лентой и надписью: "Матрос". Володе очень нравился этот костюм.

   Экзамен в приготовительный класс выдержал он отлично, только неправильно объяснил священнику-экзаменатору, что такое "око". Он не знал, что глаз по-церковнославянски называется "око", и сказал: "три фунта". "Ока" - по-грузински мера веса, равная трем фунтам.

   В последний день экзаменов у Володи повысилась температура, он заболел брюшным тифом. Я осталась с ним в Кутаисе, а Люда и Оля уехали в Багдади, к отцу.

   Болезнь Володи протекала в тяжелой форме, и мы очень беспокоились. Ухаживала за ним тетя, Анна Константиновна. Она работала сестрой милосердия в военном госпитале. Володя ее очень любил и называл тетей Анютой.

   Доктор приходил к Володе два раза в день и принимал все меры, чтобы помочь ему. Он говорил: "Если нужна будет помощь - приходите за мной даже ночью".

   Володе давали только суп из курицы, а когда ему стало лучше и захотелось есть, он попросил:

   - Я хочу курицу! Пойдите к доктору.

   Было двенадцать часов ночи, но Володя настойчиво просил пойти.

   - Ведь доктор сказал, что к нему можно приходить и ночью!

   Лежать Володе не хотелось. Он был очень подвижной и нетерпеливый. Все время просил читать ему.

   Наконец Володе стало лучше. Пришел врач и разрешил ехать в Багдади.

   - Но только беречься, не пить сырой воды!

   Эти слова Володя запомнил навсегда. В Кутаисе не было водопровода и жители пили воду из реки Рион, отстаивая ее квасцами. Мы всегда пили в Кутаисе кипяченую воду; Володя, вероятно, напился сырой воды вне дома.

   В Багдади за лето Володя хорошо поправился.

   Осенью вся наша семья, кроме отца, переехала в Кутаис. Взяли с собой больную бабушку, Евдокию Никаноровну, мою мать. Приехала Люда, закончив восьмой класс.

   Володя надел гимназическую форму и 1 сентября пошел, в гимназию, в которой учились раньше отец и дядя. Оля перешла во второй класс. Во вторую половину учебного года Люда решила поступить в школу учительницей, и отец устроил ее на работу.

   В нашей дружной семье не хватало только отца. Ему пришлось одному жить в лесничестве. Он очень скучал без детей, и приезд его в Кутаис был настоящим праздником. Приходили родственники, знакомые. Отец любил, чтобы в короткие дни его приезда дети были дома. Он старался доставить им возможно больше удовольствий, со старшими ходил в театр и на вечера.

   Володя и Оля учились хорошо, получали пятерки.

   В гимназию их провожала маленькая собачка Угрюм. Она хорошо знала дорогу и всегда возвращалась домой. Но случилось, что она на несколько дней пропала. Володя и Оля расстроились, всюду ее искали и очень обрадовались, когда она вернулась.

   Все мы очень любили животных.

   По возвращении Люды из Тифлиса в доме стало веселее. К ней приходила молодежь, окончившая средние учебные заведения, студенты. Читали, спорили, танцевали, веселились. К Оле и Володе тоже приходили учащиеся.

   Жили мы в доме Читава, недалеко от госпиталя и казарм Куринского полка. Квартира была хорошая. Купили у знакомых рояль, и Оля училась музыке. К ней приходила учительница.

   Новый, 1903 год встречали в Кутаисе. Собралось много молодежи, родственников. Устроили елку. Знакомые пианистки играли на рояле, все танцевали, играли в разные игры.

   Мы с радостью смотрели на оживленную, веселую молодежь и были довольны, что доставили им удовольствие.

   Праздники проходили быстро.

   В будни все занимались своими делами, много читали. Мы получали произведения Горького, Чехова, Короленко и других новых писателей. Новинки интересовали всех. Читали журналы, газеты. Обсуждали, спорили, говорили о литературе и политических событиях.

   В этот год весной от болезни сердца умерла Володина бабушка, Евдокия Никаноровна Павленко.

   На лето мы все переехали в Багдади, где было легко и привольно.

   В это лето Володя особенно много читал и увлекался астрономией - приложением к журналу "Вокруг света" была дана карта звездного неба. По вечерам Володя любил ложиться "а спину и наблюдать небо, густо усеянное яркими, крупными звездами. Много позже, в одном из своих стихотворений, он писал;

  

   Если б я

  

  

  поэтом не был,

   я бы

  

   стал бы

  

  

  

  звездочетом ².

  

   Как всегда, побывали в глубине лесничества, ездили на Зекарские минеральные воды, отдохнули.

  

   К началу нового учебного года нужно было возвращаться в Кутаис.

   Квартиру сняли в доме Чейшвили, на Гегутской улице, No 35. Теперь это улица Цулукидзе. На этой улице жил Александр Цулукидзе - революционер, большевик, который вел тогда революционную работу.

   В доме Чейшвили было четыре комнаты. Большая комната направо по коридору была перегорожена ширмой, которая легко передвигалась. За ширмой стояла кровать Володи и стол у окна. Получилась отдельная комната. Когда ему хотелось читать или он ложился спать, Володя задвигал ширму.

   Володя аккуратно содержал свои вещи, не разбрасывал их. Книги стопочками лежали на столе и на окне. Он рисовал, выпиливал, переплетал книги и затем все убирал. Володя любил порядок, и ему никогда не нужно было напоминать об уборке. Когда оставались на полу бумажки, опилки, обрезки, он всегда выметал сам - мне никогда не приходилось за ним убирать.

   Эта привычка осталась у него на всю жизнь. Уже взрослым, когда он много ездил по городам Советского Союза, где читал свои стихи и делал доклады, он каждый раз, уезжая из Москвы, сам приводил в порядок свою комнату.

   Отец, приезжая из лесничества, опрашивал:

   - Чем Володя занимается и что сделал?

   Володя показывал переплетенные книги, выпиленные вещи, рисунки. Он любил делать из ненужных вещей что-нибудь полезное.

   Володя познакомился с соседями-грузинами - учениками старших классов, которые были старше его и летами. Чаще всех заходили к нам Коля Андриадзе, Ефрем Закарая и Кико Мурусидзе. С ними дружила и Оля.

   Люда в тот год преподавала в городской школе; вечерами, три раза в неделю, ходила на уроки рисования к художнику Краснухе.

   Она готовилась поступить в Строгановское художественно-промышленное училище.

   Люда показала художнику Володины рисунки. Они ему понравились, и он предложил заниматься с Володей бесплатно. Володя ходил с сестрой и усердно занимался.

   Когда у нас собиралась учащаяся молодежь и начинались танцы, звали танцевать и Володю. Он всегда отказывался, уходил к товарищам в соседний двор и играл в городки. Он любил эту игру.

   Играли и в другие игры, которые Володя сам придумывал по прочитанным книгам. Об этом много позже вспоминал он в стихотворении "Мексика":

  

   Помнишь,

  

  

   из-за клумбы

   стрелами

  

  

   отравленными

  

  

  

  

  

   в Кутаисе

   били

  

   мы

  

  

   по кораблям Колумба?

  

   Весной и летом до отъезда в Багдади любимым местом прогулок Володи была река Рион. Он купался, играл с товарищами. Однажды он стал тонуть, но его спасли купавшиеся солдаты.

   Володя поражал всех своим развитием и знаниями. Уже в эти годы он проявлял свое определенное отношение к людям. Бывало, предложишь ему идти в семью Селезнева, он охотно согласится. Николай Платонович Селезнев, юрист, увлекательно рассказывал о жизни в Петербурге, в Сибири, где ему приходилось жить и работать по окончании университета. К Володе он относился ласково, внимательно, с большим интересом, называл его своим приятелем; играл с Володей в шашки, учил его играть в шахматы.

   Когда я звала Володю к другим знакомым, где были его сверстники, Володя возражал:

   - Что я буду с ними делать? У них скучно!

   У нас продолжали собираться любители чтения: приходили Суворовы - помощник кутаисского лесничего с женой, окончившей высшие женские курсы. Они привезли много книг из Петербурга. Сообща выписывали мы книги и журналы в Кутаис, читали, обсуждали прочитанное. Володя тоже всегда присутствовал, любил слушать, иногда задавал вопросы и принимал участие в обсуждении.

   Заметно проявлялся его характер и в отношениях к товарищам. Он дружил с грузинскими мальчиками. Прибегая после игры домой, он спрашивал меня, можно ли пригласить товарищей на чай и ужин. Володя любил пончики, и, когда я давала ему деньги на завтрак в школе, он просил добавить, чтобы угостить товарищей.

   Дети любили ходить в театр, где играла труппа Месхишвили. В Кутаис часто приезжали знаменитые артисты того времени из Петербурга, Москвы, Тифлиса.

   Время шло быстро...

  

   Новый, 1904 год мы встречали в Кутаисе. Нас приглашали на встречу Нового года в клубы. Клубы эти были для военных. Мы не хотели оставлять детей одних в этот день, пригласили к нам домой их товарищей и подруг, устроили елку. Дома, с детьми, друзьями и родственниками, мы и провели этот вечер.

   Год был тяжелый.

   В январе 1904 года началась русско-японская война. Настроение у всех было тревожное. Приходила из госпиталя тетя Анюта и много рассказывала о раненых, о мобилизации.

   Володя, бывая у Селезнева, разговаривал с ним о войне, следил по карте, висевшей у него на стене, за продвижением русской эскадры.

   На лето мы опять уехали в лесничество и жили в Нергиети, соседнем с Багдади селении.

   Володя с увлечением, систематически читал газеты и журналы, которые мы выписывали. В это время ему было одиннадцать лет. Знакомый инженер с завода тоже оставлял нам на день много своих газет и журналов.

   Почту в Багдади привозили дилижансом к двенадцати часам дня. Из Нергиети до Багдади - четыре километра. Володя ежедневно ходил в Багдади получать почту. По дороге он читал газеты. По шоссе можно было ходить спокойно: медленно тащились арбы, изредка проезжали на лошадях верховые.

   Дома принесенные Володей газеты и журналы читали вслух. Он также слушал.

   Володе хотелось прочесть как можно больше. Он брал журналы, книги, звал собак, набирал в карманы фруктов, а собакам - хлеба, уходил подальше в сад и ложился под дерево. Собаки Вега и Бостон ложились тут же да траве и "сторожили" его. Там он проводил время спокойно, читал много и ему никто не мешал.

   В августе 1904 года Люда собралась ехать в Москву учиться. Провожал ее отец. Он хотел посмотреть Москву и лично познакомиться с тем, как Люда устроится в большом городе. Она остановилась в семье подруги Т. А. Плотниковой, с которой училась в Тифлисе.

   Люда выдержала конкурсный экзамен в Строгановское художественно-промышленное училище.

   С нетерпением мы ждали возвращения отца из Москвы. Он рассказал нам много интересного о Москве и о дороге.

   Володя слушал рассказы отца с большим вниманием и много расспрашивал о Москве. Его все интересовало. С тех пар его всегда тянуло в Москву.

  

   Володя перешел во второй класс, а Оля - в четвертый. После отъезда Люды они почувствовали себя взрослыми. Переписывались с сестрой, много читали, интересовались общественной жизнью, жизнью современной и прошлой.

   Я рассказывала Володе о наших предках.

   Дедушка Константин Константинович Маяковский служил в городском управлении города Ахалциха. Он был русский, его предки происходили из казаков Запорожской Сечи.

   Дедушка Алексей Иванович Павленко, мой отец - украинец, из бывшей Харьковской губернии. Его родные говорили только на украинском языке. Дедушка служил в 155-м пехотном Кубинском полку на Кубани, затем был переведен в Армению. В русско-турецкую войну 1877-1878 годов в звании капитана он погиб в Эрзеруме от тифа.

   Бабушка Ефросинья Осиповна Маяковская, урожденная Данилевская, двоюродная сестра писателя Г. П. Данилевского, была из города Феодосии. Бабушка Евдокия Никаноровна Павленко, урожденная Афанасьева, моя мать, жила в юности на Кубани, в станице Терновской, а потом переехала с мужем в Джалал-Оглы, в Армению, так как туда был переведен Кубинский полк.

   Володя внимательно выслушал мой рассказ. Он знал только бабушку Евдокию Никаноровну. О других сказал:

   - Я никого не видел и не знаю...

   И больше к этому разговору никогда не возвращался. Но все, что я ему рассказала о прошлом вашей семьи, когда ему было одиннадцать лет, он запомнил и потом, спустя много лет, в стихотворении "Нашему юношеству" писал:

  

   Я -

  

  дедом казак,

  

  

  

  

  другим -

  

  

  

  

  

   сечевик,

   а по рожденью

  

  

  

  

  грузин.

  

   Девятого января 1905 года началась первая русская революция. В Кутаисе, как и по всей стране, происходили волнения среди рабочих, солдат и учащихся.

   Володя вместе с товарищами по гимназии разучивал на грузинском языке "Варшавянку", "Смело, товарищи, в ногу" и другие революционные песни.

   Весной 1905 года на берегу бурной реки Рион собирались сходки революционно настроенной молодежи и солдат. Там произносились горячие речи. Володя бывал на этих сходках.

   В начале июня 1905 года из Москвы на каникулы приехала Люда, и мы все вместе отправились на лето в Багдади.

   Люда привезла политическую литературу, легальную и нелегальную, и давала читать Володе, так как нашла его очень повзрослевшим и интересующимся политическими вопросами. Ему было тогда двенадцать лет.

   Люда дала прочитать Володе два запрещенных тогда стихотворения. Одно из них призывало солдат не слушаться царского правительства, которое посылало их на усмирение революционных восстаний:

  

   Постой-ка, товарищ! Опомнися, брат!

   Скорей брось винтовку на землю

   И гласу рабочего внемли, солдат,-

   Народному голосу внемли!

   Зачем ты винтовку свою зарядил?

   В какого врага ты стреляешь?

   Без жалости брата родного убил,

   Детишек его избиваешь...

   Ты здесь убиваешь чужих. У тебя

   В деревне семью убивают...

   И издали грозно твоя же семья

   Тебя же, солдат, проклинает...

   Все улицы русских больших городов

   Залиты народною кровью...

   Там дети рыдают... и тысячи вдов

   Клянут свою долюшку вдовью...

   Несчастная мать, потерявши дитя,

   Над трупиком горько рыдает

   И грозно, солдат, проклинает тебя!

   Ты слышишь? - Тебя проклинает!

   Ты мать и отца у ребенка отнял,

   И кто их убийца - он знает.

   И вот с легионом рабочих детей

   Малютка тебя проклинает...

   Постой же, товарищ! Опомнися, брат!

   Скорей брось винтовку и с нами

   Восстань за свободу, и вместе пойдем

   На бой, на кровавый, с врагами...

   Так брось же винтовку и громко кричи:

   "Нет, братья, солдат - не убийца!

   Солдат уж проснулся и даст вам ключи

   К покоям царя-кровопийцы!"

   Проснулась пехота, проснулся матрос,

   Проснулась казацкая сила,

   И грязный, отживший военный колосс

   Уж жажда свободы сломила...

   Постой же, товарищ! Опомнися, брат!

   Скорей брось винтовку на землю

   И гласу рабочего внемли, солдат,

   Народному голосу внемли:

   "Честнее на улице, в правом бою

   Погибнуть за лучшую долю,

   Чем там - на войне - в чужеземном краю

   Нам пасть, защищая неволю!" ³

  

   В другом стихотворении высмеивался царь Николай Второй;

  

   Как у нас в городке

   На Неве на реке

  

  

  

   Ника.

   Из себя вышел вон,

   Ножкой топает он

  

  

  

   Дико.

   И кричит: "Ей-же-ей,

   Им не дам, хоть убей,

  

  

  

   Воли!

   Будет все, как и встарь,

   Аль я больше не царь,

  

  

  

   Что ли?!

   Я повластвую всласть

   И не сделаю власть

  

  

  

   Мою куцей.

   Прикажу все смести,

   Но не дам завести

  

  

  

  Конституций.

   Мне сказала ma mere,

   Чтобы брал я пример

  

  

  

  

  С папы.

   И задам я трезвон

   Всем, кто тянет на трон

  

  

  

  

  Лапы.

   Ведь по дудке моей

   Пляшет много людей

  

  

  

  

  Очень,

   Хоть и молвит молва,

   Что моя голова

  

  

  

  

  Кочень.

   Земцам будет беда,

   Ишь полезли куда?!

  

  

  

  

  Шутки?!

   Вам парламент? Да нос

   Еще ваш не дорос.

  

  

  

  

  Дудки!

   Мне же нос, господа,

   Я клянусь, никогда

  

  

  

  

  Не утрете.

   Я скажу напрямки:

   "Пошли вон, дураки".

  

  

  

  

  И пойдете".

   - Ох ты, царь Николай,

   Ты на земцев не лай.

  

  

  

   Ишь задорник!

   Ты б их слушал совет,

   А ругня не ответ -

  

  

  

   Ты не дворник!

   Лучше земцам внемли:

   Они люди земли -

  

  

  

   Нашей.

   А не то - путь иной:

   К немцам с сыном, с женой

  

  

  

  

  И с мамашей! ⁴

  

   На Володю эти нелегальные стихи произвели огромное впечатление. Он вспоминал их в своей автобиографии и говорил:

   "Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове".

  

   В августе Люда снова уехала в Москву. Перед ее отъездом мы сфотографировались всей семьей.

   Занятия в учебных заведениях шли плохо. Мы получали от Люды волнующие и интересные письма. В свою очередь, мы сообщали ей о наших событиях. Оля и Володя обо всем писали сестре. Эти письма конца 1905 года сохранились.

   В одном из них Володя писал:

  

   "Дорогая Люда!

   Прости, пожалуйста, что я так долго не писал. Как твое здоровье? Есть ли у вас занятия? У нас была пятидневная забастовка, а после была гимназия закрыта четыре дня, так как мы пели в церкви "Марсельезу". В Кутаисе 15-го ожидаются беспорядки, потому что будет набор новобранцев. 11-го здесь была забастовка поваров. По газетам видно, что и у вас большие беспорядки...

   Целую тебя крепко.

   Твой брат Володя".

  

   В другом письме Володя сообщал сестре:

  

   "Дорогая Люда!

   Мы получили твое письмо 1-го и сейчас же все уселись писать. Пока в Кутаисе ничего страшного не было, хотя гимназия и реальное забастовали, да и было зачем бастовать: на гимназию были направлены пушки, а в реальном сделали еще лучше. Пушки поставили во двор, сказав, что при первом возгласе камня не оставят на камне. Новая "блестящая победа" была совершена казаками в городе Тифлисе. Там шла процессия с портретом Николая и приказала гимназистам смять шапки. На несогласие гимназистов казаки ответили пулями, два дня продолжалось это избиение. Первая победа над царскими башибузуками была одержана в Гурии, этих собак там было убито около двухсот. Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки "Марсельезы". Здесь тоже пели "Вы жертвою пали", когда служили панихиду по Трубецкому и по тифлисским рабочим ⁵.

   Пиши и мне тоже. Целую тебя крепко.

   Твой брат Володя".

  

   События кутаисской и гимназической жизни 1905 года находили отражение также в письмах Оли, ученицы пятого класса Кутаисской женской гимназии. Она писала сестре в Москву:

   "...Сегодня получила твою открытку. Володя тоже перешел в третий класс, что уже тебе должно быть известно.

   У нас в Кутаисе полицейских и шпионов, как собак, душат. Позавчера ранили двух полицейских и одного пристава. Один из них уже умер, а два пока живы...

   Сегодня у нас сходка по тому поводу, чтобы сбавили нам прибавленные десять рублей ⁶. Я, конечно, первая согласилась подать требование. Сегодня я все утро с Кургановыми ходила по домам собирать на сходку. Я маме сказала, что я иду на сходку, и мама разрешила, это очень приятно.

   ...Сегодня у гимназистов должен быть молебен перед ученьем, и они заставили служить панихиду по убитым в Тифлисе".

   "...Здесь реалисты и гимназисты бастуют до тех пор, пока не снимут военное положение. Представь, до чего озверела полиция.

   В старом здании реального училища "на всякий случай" стоят пушки. Поневоле им приходится бастовать, да я думаю, что и из родных никто не пустит своих детей. У нас была целая неделя забастовка, а вчера начались занятия, учениц приходит по пяти или шести из каждого класса.

   ...После окончания речей мы по улице прошли с "Марсельезой", но полиция не вмешивалась. У нас теперь собираются хулиганы пройти по улицам с портретом Николая. И тогда, конечно, произойдет та же история, что и в Тифлисе".

   В других письмах она сообщала:

   "...Мы сегодня потребовали отслужить панихиду по Трубецкому, а также и по убитым в Тифлисе.

   В мужской гимназии тоже потребовали отслужить панихиду, после которой они в церкви же стали петь "Вы жертвою пали". Теперь мужская гимназия закрыта".

   "...Володя сегодня первый раз пошел в гимназию, и с первого же раза гимназисты потребовали себе залу для совещания. Они решили требовать удалить плохих учителей, а также, кажется, и директора, а в противном случае будут бастовать".

   Двенадцатилетний Володя весь отдался событиям, которые он переживал с исключительной активностью. Он ходил радостный и гордый. Часто повторял: "Хорошо!" Он настолько интересовался