Маяковский Владимир Владимирович - Статьи и заметки (1918-1930)

  

  

   Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений в тринадцати томах

   Том двенадцатый. Статьи, заметки и выступления. Ноябрь 1917-1930

   М., ГИХЛ, 1959

   Подготовка текста и примечания:

   А. М. УШАКОВ - статьи и заметки; Ф. Н. ПИЦКЕЛЬ - стенограммы выступлений; А. В. ФЕВРАЛЬСКИЙ - статьи, заметки, стенограммы выступлений о театре в кино; В. Ф. ЗЕМСКОВ - протокольные и другие записи выступлений

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Второму изданию

   Открытое письмо рабочим

   Братская могила

   Эту книгу должен прочесть каждый!

   Открытое письмо народному комиссару по просвещению тов. Луначарскому

   Любителям юбилеев

   Открытое письмо А. В. Луначарскому

   Умер Александр Блок

   В. В. Хлебников

   Кино и кино

   Можно ли стать сатириком?

   Революционный плакат

   Собирайте историю

   С неба на землю

   За что борется Леф?

   В кого вгрызается Леф?

   Кого предостерегает Леф?

   Предиполсловие

   Товарищи - формовщики жизни!

   Агитация и реклама

   Мелкий нэп (Московские наброски)

   О мелочах

   До

   Леф и МАПП

   Подождем обвинять поэтов

   Как делать стихи?

   "А что вы пишете?"

   [О киноработе]

   Предисловие <к сборнику сценариев>

   Читатель!

   Караул!

   Корректура читателей и слушателей

   Что я делаю?

   [Записная книжка "Нового Лефа"] ("Сейчас апрель...")

   Польскому читателю

   [Записная книжка "Нового Лефа"! ("Я всегда думал...")

   [О кино]

   [О "Двадцать пятом"]

   Только не воспоминания

   Расширение словесной базы

   "Вас не понимают рабочие и крестьяне"

   Стихи с примечаниями

   Письмо Равича и Равичу

   [О "Лефе"

   Клоп

   [О "Клопе"]

   Казалось бы, ясно

   [Ответ В. Баяну]

   Наше отношение

   [О "Бане"]

   [Изложение двух действий "Бани"]

   Некоторые спрашивают

   Что такое "Баня"? Кого она моет?

   В чем дело?

   [Товарищи!]

   Прошу слова

   Окна сатиры РОСТА

   Открывая выставку "20 лет работы Маяковского", объявляем...

   Удивительно интересно!

  

  

   "Облако в штанах" (первое имя "Тринадцатый апостол" зачеркнуто цензурой. Не восстанавливаю. Свыкся.) считаю катехизисом сегодняшнего искусства.

   "Долой вашу любовь", "долой ваше искусство", "долой ваш строй", "долой вашу религию" - четыре крика четырех частей.

   Долг мой восстановить и обнародовать эту искаженную и обезжаленную дореволюционной цензурой книгу.

  

   [1918]

  

  

   Товарищи!

   Двойной пожар войны и революции опустошил и наши души и наши города. Выжженными скелетами стоят дворцы вчерашней роскоши. Новых строителей ждут разгромленные города. Смерчем революции выкорчеваны из душ корявые корни рабства. Великого сева ждет народная душа.

   К вам, принявшим наследие России, к вам, которые (верю!) завтра станут хозяевами всего мира, обращаюсь я с вопросом: какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ? Какие песни и музыки будут литься из ваших окон? Каким Библиям откроете ваши души?

   С удивлением смотрю я, как с подмостков взятых театров звучат "Аиды" и "Травиаты" со всякими испанцами и графами, как в стихах, приемлемых вами, те же розы барских оранжерей и как разбегаются глаза ваши перед картинками, изображающими великолепие прошлого.

   Или, когда улягутся вздыбленные революцией стихии, вы будете в праздники с цепочками на жилетах выходить на площадки перед вашими районными советами и чинно играть в крокет?

   Знайте, нашим шеям, шеям Голиафов труда, нет подходящих номеров в гардеробе воротничков буржуазии.

   Только взрыв Революции Духа очистит нас от ветоши старого искусства.

   Да хранит вас разум от физического насилия над остатками художественной старины. Отдайте их в школы и университеты для изучения географии, быта и истории, но с негодованием оттолкните того, кто эти окаменелости будет подносить вам вместо хлеба живой красоты.

   Революция содержания - социализм-анархизм - немыслима без революции формы - футуризма.

   С жадностью рвите куски здорового молодого грубого искусства, даваемые нами.

   Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь грядущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят Ьерую пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолчно будет звучать громовая музыка превращенных в флейты вулканов, может быть, волны океанов заставим перебирать сети протянутых из Европы в Америку струн. Одно для нас ясно - первая страница новейшей истории искусств открыта нами.

  

   [1918]

  

  

   "Альманах поэзоконцерт", изд. "Просвещения (!) народа". Шесть тусклых строчил, возглавленные пресловутым "королем" Северяниным, издали под этим названием сборник ананасных, фиалочных и ликерных отрыжек. Характерно, как из шутки поэтов - избрание короля - делается финансовое дело. Отсутствие цены на обложке - широкий простор спекуляции.

   Эренбург. "Молитва о России", 1 р. Скушная проза, печатанная под стихи. С серых страниц - подслеповатые глаза обремененного семьей и перепиской канцеляриста. Из великих битв Российской Революции разглядел одно:

  

   Уж матросы взбегали по лестницам;

   "Сучьи дети! Всех перебьем!"

  

   Из испуганных интеллигентов.

   Тринадцать поэтов. Отклики на войну и революцию. Птгр. 1 р. 25 к. (Зн. Тр.).

   Среди других строк - Цветаевой:

  

   ... За живот, за здравие раба божьего Николая...

  

   Откликались бы, господа, на что-нибудь другое!

  

   [1918]

  

  

   Зачем?

   Зачем нам бессвязная галиматья людей, заполняющих страницы не высокими строками, "горящими вдохновением", а набором бессвязных звуков?

   Зачем нам вместо столетиями чтимых великих эти раскрашенные рекламисты?

   Сегодняшний день, поставивший столько сияющих задач, не оставляет времени для этих "пережитков прогнившей культуры".

   Довольно. Остановитесь. Все ваши возражения - ложь желтых.

   Кто такие футуристы?

   Никому не запрещено называться футуристами. Под этой кличкой прошли выступления и итальянца Маринетти, ставившего политическую задачу - воз-Рождение Италии - войну, и русских сладкопевцев вроде Северянина, и наши - молодых поэтов России, нашедших духовный выход в революции и ставших на баррикады искусства.

   Смешав немешаемое, критики за грехи одного, назвавшегося футуристом, требуют к ответу всё течение.

   Ругают абрикос за толстокожесть апельсина только потому, что оба фрукты.

   Мы ограничили наш сборник российскими поэтами, выбрав из них тех, чье слово и сейчас считаем ржаным и насущным.

   В чем насущность сегодняшней поэзии?

   "Да здравствует социализм" - под этим лозунгом строит новую жизнь политик.

   "Да здравствует социализм" - этим возвышенный, идет под дула красноармеец.

   "Днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь",- говорит поэт.

   Если б дело было в идее, в чувстве - всех троих пришлось бы назвать поэтами. Идея одна. Чувство одно.

   Разница только в способе выражения.

   У одного - политическая борьба.

   У второго - он сам и его оружие.

   У третьего - венок слов.

   Какое новое слово у футуристов?

   Каждый господствовавший класс делал свои законы - святыми - непреложными.

   Буржуазия возвела в поэтический культ - мелкую сентиментальную любовишку - гармоничный пейзаж - портрет благороднейших представителей класса. Соответствующе и слова ее - нежны - вежливы - благородны.

   Всё благополучно, всё идеализировано.

   Так, поэт Фет сорок шесть раз упомянул в своих стихах слово "конь" и ни разу не заметил, что вокруг него бегают и лошади.

   Конь - изысканно, лошадь - буднично.

   Количество слов "поэтических" ничтожно. "Соловей" можно - "форсунка" нельзя.

   Для их мелкой любви совершенно достаточно одного глагола "любить"; им непонятно, зачем футурист Хлебников шесть страниц заполняет производными от этого глагола, так что даже у наборщиков буквы "Л" не хватает.

   И вся эта поэтическая вода вливалась в застывшие размеры стеклянных штампованных размеров.

   Первая атака поэтов-революционеров должна была бить по этому поэтическому арсеналу.

   Это сделали футуристы.

   Мы спугнули безоблачное небо особняков зевами заводских зарев.

   Мы прорвали любовный шопот засамоваренных веранд тысяченогим шагом столетий. Это наши размеры - какофония войн и революций.

   И не наша вина, если и сейчас благородные чувства гражданских поэтов забронированы в такие эпитеты, как "царица свобода", "золотой труд" - у нас давно царицы и золоты сменены железом, бунтом.

   Только с нами дорога к будущему.

   Конечно, предлагаемая книга не исчерпывает футуризма. В ней собраны стихи на специальную тему - слово "революция" у революционеров слова.

   Грядущее обрисует фигуру футуризма во весь рост; пока - это не мертвец, позволяющий себя анатомировать, а боец, разворачивающий знамя.

  

   [1918]

  

  

   Товарищ!

   Вами была принята к постановке и опубликованию "Мистерия-буфф". Я пригласил вас и ваших товарищей на первое чтение "Мистерии", чтобы получить подтверждение в необходимости ее появления от тех людей, чьей быть она претендовала. Вы назвали "Мистерию-буфф" единственной пьесой революции. После этого у вас было достаточно и времени и материала для пересмотра вашего мнения. У вас был экземпляр "Мистерии", вы присутствовали на генеральной репетиции, но вы не только не изменили своим словам, но даже еще укрепили их - сначала статьей в "Правде", а затем приветственной речью в театре перед поднятием занавеса. Очевидно, товарищ, вы были не один, а точно выражали желания коммуны, ибо "Мистерия" была единогласно принята Центральным бюро к постановке в Октябрьские дни.

   Отношение аудитории первых двух дней не пошло в разрез с вашим; вспомните хотя бы шумную радость после пролога. Из этого ясно, что задача советской печати заключается в пропагандировании "Мистерии" в пролетарских кругах, в случае же недостатков в постановке - приложение всех усилий к их искоренению.

   Иначе смотрит на это единственная в настоящее время театральная газета "Жизнь искусства", официальный орган отдела театров и зрелищ ком<иссариата> народного) прос<вещения>. В единственной этой театральной советской газете появление этой советской властью принятой и проводимой "Мистерии" объяснено желанием подлизаться, "желанием угодить новым хозяевам людей, еще вчера мечтавших вернуться к допетровской России". Не удивляясь и не останавливаясь на пикантности таковой оценки моих едва вырвавшихся из всяких цензур стихов со стороны известного автора статьи А. Левинсона, перенесшего на наши страницы гнусность покойной "Речи", я возмущен возможностью появления подобной инсинуации в газете советской власти, принявшей "Мистерию". Дело не в эстетической оценке - она в статье не заметна и во всяком случае допустима в любой форме,- дело в моральном осуждении "Мистерии".

   Если автор статьи прав и "Мистерия" вызывает только "подавляющее чувство ненужности, вымученности совершающегося на сцене", то преступление тратить деньги на ее постановку, обманывая доверие рабочего класса; если же верно сделали вы, ставя "Мистерию",- тогда достойно оборвите речистую клевету. Требуя к общественному суду за грязную клевету и оскорбление революционного чувства редакцию газеты и автора статьи, я обращаю на это и ваше внимание, тов. комиссар, ибо вижу в этом организованную черную травлю революционного искусства.

  

   12 ноября [1918]

  

  

   В этой книге все сочиненное мною за десять лет: и вещи, получившие право на отдельный оттиск, и мелочи, соренные газетами и альманахами. Нами, футуристами, много открыто словесных Америк, ныне трудолюбиво колонизируемых всеми, даже благородно шарахающимися от нас писателями. Скоро сделанное нами станет не творимой, а разучиваемой азбукой. Оставляя написанное школам, ухожу от сделанного и, только перешагнув через себя, выпущу новую книгу.

  

   24 апреля 1919 года

  

  

   Анатолий Васильевич!

   Образовался целый класс людей, "не успевших ответить Луначарскому".

   На диспуте о "Зорях" вы рассказали массу невероятнейших вещей о футуризме и об искусстве вообще и... исчезли. К словам наркома мы привыкли относиться серьезно, и потому вас необходимо серьезно же опровергнуть.

   Ваши положения: 1) театр-митинг надоел, 2) театр - дело волшебное, 3) театр должен погружать в сон (из которого, правда, мы выходим бодрее), 4) театр должен быть содержательным, 5) театру нужен пророк, 6) футуристы же против содержания, 7) футуристы же непонятны, 8) футуристы же все похожи друг на друга и 9) футуристические же украшения пролетарских праздников вызывают пролетарский ропот.

   Выводы: 1) футуризм - смердящий труп; 2) то, что в "Зорях" от футуризма, может только "компрометировать".

   Начну с хвоста:

   Что вы нашли в "Зорях" футуристического? Декорации? Декорации супрематические. Где вы видели в России живопись футуристов? Вы назвали Пикассо и Татлина. Пикассо - кубист. Татлин - контр-рельефист. Очевидно, под футуризмом вы объединяете всё так называемое левое искусство. Но тогда почему же вы канонизируете академией Камерный театр? Или сладенький, дамский футуризм Таирова вам ближе к сердцу? Если вас компрометирует всё левое, то уничтожьте ТЕО с Мейерхольдом, запретите МУЗО с футуристом Арт. Лурье, разгоните ИЗО с Штеренбергом, закройте государственные художественные учебные мастерские, ведь декоратор "Зорь" - Дмитриев - лауреат высших художественных мастерских, получивший первую премию. И вообще три четверти учащихся левые. И, конечно, запретите своего "Ивана в раю". Ведь реплики из ада - это же заумный язык Крученых. И, наконец, запретите писать декорации всем, кроме Коровина. Ведь все декораторы - и Якулов, и Кузнецов, и Кончаловский, и Лентулов, и Малютин, и Федотов - различных толков "футуристы". Тогда все силы сконцентрируйте на охране Коровина от естественных влияний времени. Не дай бог, этот декоратор умрет, то ведь тогда и правых не останется.

   Но не найдете ли вы несколько неудобным "разъяснить" столько компрометирующих? Ведь все эти люди- единственные из деятелей искусства, работающие всё время с Советской властью, и зачастую коммунисты.

   Всё это оказалось смердящими трупами..

   Анатолий Васильевич! Ваша любимая фраза: "Пролетариат - наследник прошлой культуры, а не ее упразднитель". "Пролетариат пересмотрит прошлое искусство и сам отберет то, что ему необходимо". Если с вашей точки зрения футуризм - венец буржуазного прошлого, то "пересмотрите" и "отберите", а теоретически те, кто умерли раньше, естественно, должны и больше смердеть.

   Чем же чеховско-станиславское смердение лучше?

   Или это уже мощи?

   Футуристические украшения вызывают пролетарский ропот...

   А разве Керенский не вызывал восторга? Разве его на руках не носили?

   Чем же перевели вы этот нелепый восторг в справедливый гнев?

   Агитацией. Пропагандой. Давайте агитировать за новое искусство, и, может быть, ропот перейдет в восторг.

   Ведь сами же вы в брошюре "Речь об искусстве" (на открытии высших художественно-учебных мастерских в Петербурге) писали: "Футурист Маяковский написал поэтическое произведение "Мистерия-буфф". Я видел, какое впечатление эта вещь производит на рабочих - она их очаровывает" (стр. 26).

   Очаровывает и смердит. Немного неудобно, не правда ли?

   Футуристы похожи...

   Поведите гениальнейшего пролетария в Третьяковскую галерею. Пусть он без вас и без каталога разберется, который, какой Верещагин.

   Дополнительно: китайцы, впервые приезжающие к белым, отмечают, что все белые, как две капли воды, походили друг на друга. Потом, ничего, обвыкают...

   Футуристы против содержания...

   Ведь это вы писали: "Футурист Маяковский написал "Мистерию-буфф". Содержание этого произведения дано всеми гигантскими переживаниями настоящей современности, содержание, впервые в произведениях искусства последнего времени адекватное явлениям жизни" (стр. 27, А. В. Луначарский).

   "Адекватное", "впервые". И вдруг смердит. Неудачное вам выражение подвернулось, не правда ли?

   Футуристы непонятны...

   А старое искусство понятно? Не потому ли рвали на портянки гобелены Зимнего дворца? Будем пропагандировать - поймут.

   Нужен пророк...

   А как же "ни бог, ни царь, ни герой"?

   Театр погружает в сон...

   А слияние актера с зрителем? Сонный не сольешься!

   Театр - дело волшебное...

   А разве пролетарий бывшие волшебства не переводит в разряд производства? "Искусство свыше" - разве это не синоним "Власть от бога"? Разве это не придумано для втирания очков "высшей кастой" - деятелями искусства?

   Театр-митинг не нужен.

   Митинг надоел? Откуда? Разве наши театры митингуют или митинговали? Они не только до Октября,-

   до Февраля не доплелись. Это не митинг, а журфикс "Дядей Ваней".

   Анатолий Васильевич! В своей речи вы указали на линию РКП - агитируйте фактами. "Театр - дело волшебное" и "театр - сон" - это не факты. С таким же успехом можно сказать: "театр - это фонтан".

   Почему? Ну, не фонтан!

   Наши факты - "коммунисты-футуристы", "Искусство коммуны", "Музей живописной культуры", "постановка "Зорь" Мейерхольдом и Бебутовым", "адекватная "Мистерия-буфф"", "декоратор Якулов", "150 миллионов", "девять десятых учащихся-футуристы" и т. д. На колесах этих фактов мчим мы в будущее.

   Чем вы эти факты опровергнете?

  

   [1920]

  

  

   Творчество Александра Блока - целая поэтическая эпоха, эпоха недавнего прошлого.

   Славнейший мастер-символист Блок оказал огромное влияние на всю современную поэзию.

   Некоторые до сих пор не могут вырваться из его обвораживающих строк - взяв какое-нибудь блоковсксе слово, развивают его на целые страницы, строя на нем все свое поэтическое богатство. Другие преодолели его романтику раннего периода, объявили ей поэтическую войну и, очистив души от обломков символизма, прорывают фундаменты новых ритмов, громоздят камни новых образов, скрепляют строки новыми рифмами - кладут героический труд, созидающий поэзию будущего. Но и тем и другим одинаково любовно памятен Блок.

   Блок честно и восторженно подошел к нашей великой революции, но тонким, изящным словам символиста не под силу было выдержать и поднять ее тяжелые реальнейшие, грубейшие образы. В своей знаменитой, переведенной на многие языки поэме "Двенадцать" Блок надорвался.

   Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: "Нравится?" - "Хорошо",- сказал Блок, а потом прибавил: "У меня в деревне библиотеку сожгли".

   Вот это "хорошо" и это "библиотеку сожгли" было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме "Двенадцать". Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие - славу ей.

   Поэмой зачитывались белые, забыв, что "хорошо", поэмой зачитывались красные, забыв проклятие тому, что "библиотека сгорела". Символисту надо было разобраться, какое из этих ощущений сильнее в нем. Славить ли это "хорошо" или стенать над пожарищем,- Блок в своей поэзии не выбрал.

   Я слушал его в мае этого года в Москве: в полупустом зале, молчавшем кладбищем, он тихо и грустно читал старые строки о цыганском пении, о любви, о прекрасной даме,- дальше дороги не было. Дальше смерть. И она пришла.

  

   [1921]

  

  

   Умер Виктор Владимирович Хлебников.

   Поэтическая слава Хлебникова неизмеримо меньше его значения.

   Всего из сотни читавших - пятьдесят называли его просто графоманом, сорок читали его для удовольствия и удивлялись, почему из этого ничего не получается, и только десять (поэты-футуристы, филологи "ОПОЯЗа") знали и любили этого Колумба новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами.

   Хлебников - не поэт для потребителей. Его нельзя читать. Хлебников - поэт для производителя.

   У Хлебникова нет поэм. Законченность его напечатанных вещей - фикция. Видимость законченности чаще всего дело рук его друзей. Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали в печать. Нередко хвост одного наброска приклеивался к посторонней голове, вызывая веселое недоумение Хлебникова. К корректуре его нельзя было подпускать,- он перечеркивал все, целиком, давая совершенно новый текст.

   Принося вещь для печати, Хлебников обыкновенно прибавлял: "Если что не так - переделайте". Читая, он обрывал иногда на полуслове и просто указывал: "Ну и так далее".

   В этом "и т. д." весь Хлебников: он ставил поэтическую задачу, давал способ ее разрешения, а пользование решением для практических целей - это он предоставлял другим.

   Биография Хлебникова равна его блестящим словесным построениям. Его биография - пример поэтам и укор поэтическим дельцам.

   Хлебников и слово.

   Для так называемой новой поэзии (наша новейшая), особенно для символистов, слово - материал для писания стихов (выражения чувств и мыслей), материал, строение, сопротивление, обработка которого были неизвестны. Материал бессознательно ощупывался от случая к случаю. Аллитерационная случайность похожих слов выдавалась за внутреннюю спайку, за неразъединимое родство. Застоявшаяся форма слова почиталась за вечную, ее старались натягивать на вещи, переросшие слово.

   Для Хлебникова слово - самостоятельная сила, организующая материал чувств и мыслей. Отсюда - углубление в корни, в источник слова, во время, когда название соответствовало вещи. Когда возник, быть может, десяток коренных слов, а новые появлялись как падежи корня (склонение корней по Хлебникову)-напр., "бык" - это тот, кто бьет; "бок" - это то, куда бьет (бык). "Лыс" то, чем стал "лес"; "лось", "лис" - те, кто живут в лесу.

   Хлебниковские строки -

  

   Леса лысы.

   Леса обезлосили. Леса обезлисили -

  

   не разорвешь - железная цепь.

   А как само расползается -

  

   Чуждый чарам черный челн

   Бальмонт.

  

   Слово в теперешнем его смысле - случайное слово, нужное для какой-нибудь практики. Но слово точное должно варьировать любой оттенок мысли.

   Хлебников создал целую "периодическую систему слова". Беря слово с неразвитыми, неведомыми формами, сопоставляя его со словом развитым, он доказывал необходимость и неизбежность появления новых слов.

   Если развитый "пляс" имеет производное слово "плясунья" - то развитие авиации, "лёта", должно дать "летунья". Если день крестин - "крестины",- то день лета - "летины". Разумеется, здесь нет и следа дешевого славянофильства с "мокроступами"; не важно, если слово "летунья" сейчас не нужно, сейчас не привьется - Хлебников дает только метод правильного словотворчества.

   Хлебников мастер стиха.

   Я уже говорил, что у Хлебникова нет законченных произведений. В его, напр., последней вещи "Зангези" ясно чувствуется два напечатанные вместе различные варианта. Хлебникова надо брать в отрывках, наиболее разрешающих поэтическую задачу.

   Во всех вещах Хлебникова бросается в глаза его небывалое мастерство. Хлебников мог не только при просьбе немедленно написать стихотворение (его голова работала круглые сутки только над поэзией), но мог дать вещи самую необычайную форму. Например, у него есть длиннейшая поэма, читаемая одинаково с двух сторон -

  

   Кони. Топот. Инок.

   Но не речь, а черен он

   и т. д.

  

   Но это, конечно, только сознательное штукарство- от избытка. Штукарство мало интересовало Хлебникова, никогда не делавшего вещей ни для хвастовства, ни для сбыта.

   Филологическая работа привела Хлебникова к стихам, развивающим лирическую тему одним словом.

   Известнейшее стихотворение "Заклятие смехом", напечатанное в 1909 г., излюблено одинаково и поэтами, новаторами и пародистами, критиками:

  

   О, засмейтесь, смехачи,

   Что смеются смехами,

   Что смеянствуют смеяльно,

   О, иссмейся рассмеяльно смех

   Усмейных смеячей

   и т. д.

  

   Здесь одним словом дается и "смейево", страна смеха, и хитрые "смеюнчики", и "смехачи" - силачи.

   Какое словесное убожество по сравнению с ним у Бальмонта, пытавшегося также построить стих на одном слове "любить":

  

   Любите, любите, любите, любите,

   Безумно любите, любите любовь

   и т. д.

  

   Тавтология. Убожество слова. И это для сложнейших определений любви! Однажды Хлебников сдал в печать шесть страниц производных от корня "люб". Напечатать нельзя было, т. к. в провинциальной типографии не хватило "Л".

   От голого словотворчества Хлебников переходил к применению его в практической задаче, хотя бы описание кузнечичка:

  

   Крылышкуя золотописьмом тончайших жил,

   Кузнечик в кузов пуза уложил

   Премного разных трав и вер.

   Пинь-пинь-пинь - тарарахнул зензивер.

   О неждарь вечерней зари!

   О неждал!

   Озари!

  

   И наконец классика:

  

   У колодца

   Расколоться

   Так хотела бы вода,

   Чтоб в болотце

   С позолотцей

   Отразились повода.

   Мчась, как узкая змея,

   Так хотела бы струя,

   Так хотела бы водица

   Убегать и расходиться,

   Чтоб ценой работы добыты

   Зеленее стали чоботы

   Черноглазые ее.

   Шопот, топот, неги стон,

   Краска темная стыда,

   Окна избы с трех сторон,

   Краска темная стыда.

  

   Оговариваюсь: стихи привожу на память, могу ошибиться в деталях и вообще не пытаюсь этим крохотным очерком очертить всего Хлебникова.

   Еще одно: я намеренно не останавливаюсь на огромнейших фантастико-исторических работах Хлебникова, так как в основе своей - это поэзия.

   Жизнь Хлебникова.

   Хлебникова лучше всего определяют его собственные слова:

  

   Сегодня снова я пойду

   Туда - на жизнь, на торг, на рынок,

   И войско песен поведу

   С прибоем рынка в поединок.

  

   Я знаю Хлебникова двенадцать лет. Он часто приезжал в Москву, и тогда, кроме последних дней, мы виделись с ним ежедневно.

   Меня поражала работа Хлебникова. Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок - при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку.

   Ездил Хлебников очень часто. Ни причин, ни сроков его поездок нельзя было понять. Года три назад мне удалось с огромным трудом устроить платное печатание его рукописей (Хлебниковым была передана мне небольшая папка путанейших рукописей, взятых Якобсоном в Прагу, написавшим единственную прекраснейшую брошюру о Хлебникове). Накануне сообщенного ему дня получения разрешения и денег я встретил его на Театральной площади с чемоданчиком.

   "Куда вы?" - "На юг, весна!.." - и уехал.

   Уехал на крыше вагона; ездил два года, отступал и наступал с нашей армией в Персии, получал за тифом тиф. Приехал он обратно этой зимой, в вагоне эпилептиков, надорванный и ободранный, в одном больничном халате.

   С собой Хлебников не привез ни строчки. Из его стихов этого времени знаю только стих о голоде, напечатанный в какой-то крымской газете, и присланные ранее две изумительнейших рукописных книги - "Ладомир" и "Царапина по небу".

   "Ладомир" сдан был в Гиз, но напечатать не удалось. Разве мог Хлебников пробивать лбом стену?

   Практически Хлебников - неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь он не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание "Пощечины общественному вкусу" и т. д. Это совершенно неверно. И "Садок судей" (1908 г.) с первыми стихами Хлебникова, и "Пощечина" организованы Давидом Бурлюком. Да и во все дальнейшее приходилось чуть не силком вовлекать Хлебникова. Конечно, отвратительна непрактичность, если это прихоть богача, но у Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны (не говорю уже об акпайках), бессеребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею.

   Хлебникова любили все знающие его. Но это была любовь здоровых к здоровому, образованнейшему, остроумнейшему поэту. Родных, способных самоотверженно ухаживать за ним, у него не было. Болезнь сделала Хлебникова требовательным. Видя людей, не уделявших ему все свое внимание, Хлебников стал подозрителен. Случайно брошенная даже без отношения к нему резкая фраза раздувалась в непризнание его поэзии, в поэтическое к нему пренебрежение.

   Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе.

   После смерти Хлебникова появились в разных журналах и газетах статьи о Хлебникове, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть, не равных Хлебникову, но ждущих равный конец.

   Бросьте, наконец, благоговение столетних юбилеев, почитания посмертными изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!

  

   [1922]

  

  

   Для вас кино - зрелище.

   Для меня - почти миросозерцание.

   Кино - проводник движения.

   Кино - новатор литератур.

   Кино - разрушитель эстетики.

   Кино - бесстрашность.

   Кино - спортсмен.

   Кино - рассеиватель идей.

   Но - кино болен. Капитализм засыпал ему глаза золотом. Ловкие предприниматели водят его за ручку по улицам. Собирают деньги, шевеля сердце плаксивыми сюжетцами.

   Этому должен быть конец.

   Коммунизм должен отобрать кино у спекулятивных поводырей.

   Футуризм должен выпарить мертвую водицу - медлительность и мораль.

   Без этого мы будем иметь или привозную чечетку Америки, или сплошные "глаза со слезой" Мозжухиных.

   Первое надоело.

   Второе еще больше.

  

   [1922]

  

  

   В РСФСР появился, появившись - размножился и в настоящее время усердно и успешно работает целый ряд сатирических журналов: партийные - "Крокодил", "Красный перец", просто журнал "Мухомор" (Питер). Просто литературные журналы объявляют о сатирических отделах ("Прожектор"), газеты больше чем когда-нибудь печатают сатирические стихи и фельетоны. Редкий номер "Правды" или "Известий" обходится без карикатуры.

   Общее впечатление: количество и отчасти уровень сатиры сильно повысились.

   Чем объяснить?

   Во-первых, конечно, нашей политической победой и рядом наших экономических побед.

   Открылась возможность серьезнее почистить советское "нутро".

   Если раньше скромная карикатура на редактора какой-нибудь РОСТА вызывала сетование "сановника" на "подрывание основ", то теперь мы видим (напр., в карикатуре "Крокодила" по поводу празднования дня реализации урожая) целую "пляску Наркомов".

   Это первое условие - возможность смеха. Но этого мало. Необходимо "профессиональное" поднятие квалификации сатирика.

   Вот это - область, поддающаяся любому обучению.

   Тем смешных нет. Каждую тему можно обработать сатирически.

   Есть, правда, темы, которые напрашиваются на смех, напр.: соглашатель, эмигрант