iv>
СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ
(Посвящено Грановскому)
Спокойно вижу я годов минувших даль,
Грядущее встречаю без волненья,
И нет раскаянья, и прошлого не жаль,
Нет перед тем, что будет, - опасенья.
На грезы юности смотрю я без презренья:
Пусть было многое в них жалко и смешно,
Но подлости на них не брошено пятно;
Разврат, любовь иль труд - пусть все бесплодно
В душе кипело, но все было благородно.
С ошибкой детскою разделаться я рад
И веселей встречаю горечь истин,
Чем малодушие мечтательных отрад;
Я в деле счастья горд и бескорыстен!
Но мир, который мне, как гнусность, ненавистен,
Мир угнетателей, обмана и рабов -
Его, пока я жив, подкапывать готов
С горячим чувством мести или права,
Не думая о том - что - гибель ждет иль слава.
Пусть иногда тоска теснит мне жизнь мою
И я шепчу проклятья или пени,
Но сердцем молод я. Еще я жизнь люблю,
Люблю я видеть синей ночи тени
И мирный проблеск дня; люблю внимать средь лени
Волны плескание, лесов зеленых шум,
С восторгом предаюсь работе ясной дум,
И все, что живо полюбил когда-то, -
Осталось мне навек и сладостно и свято.
<1846, конец года>
* * *
Тучи серые бродят в поднебесье,
Дождь стучит в мостовую широкую,
В сердце что-то темно, неприязненно,
Едет друг на чужбину далекую.
И придет весна, весна теплая,
Небо взглянет к нам голубоокое,
Лес зашепчет вновь свежими листьями,
Будет зелено поле широкое.
А ему будет больно и тягостно,
Потоскует душа одинокая,
Что весна-то пришла не в родных горах,
Что без друга чужбина далекая.
Тучи серые бродят в поднебесье,
Дождь стучит в мостовую широкую,
В сердце что-то темно, неприязненно,
Едет друг на чужбину далекую.
<1846, конец года>
FATUM
Вхожу я в церковь - там стоят два гроба,
Окружены молящимися оба.
Один был длинный гроб, и видел в нем
Я мертвеца с измученным лицом,
С улыбкою отчаянья глухого,
И кости лишь да кожа - так худого.
Казался он не стар, но был уж сед,
Как будто бы погиб под ношей бед.
Бледна, как он, и столько же худая
Стояла возле женщина, рыдая;
И дети нищие на мертвеца
Смотрели с детской глупостью лица.
А гроб другой был мал, и в нем лежало
Дитя - так тихо, будто задремало.
Отец и мать у гроба, а вокруг,
Одетых в траур, было много слуг.
Печально мать-красавица молчала,
То плакала, то тяжело вздыхала.
Отец в себя казался углублен
И все шептал: "Зачем он был рожден?"
И я тоски не в силах был сносить;
Я вышел вон и в лес ушел бродить, -
И ветер выл, и тучи тяготели,
А на корнях, треща, качались ели.
<1849>
ЗАБЫТО
Я ему сказала:
"Возвратился, милый!
Дни прошли и годы -
Я не позабыла;
Я все так же, так же,
Как в ту ночь - что знаешь,
Все люблю, как прежде,
Так, как ты желаешь".
Он пожал плечами,
Не сказал ни слова,
И хотел он тут же
Удалиться снова.
Я его схватила,
Я его держала
За руки, за платье -
Все не отпускала.
Пала на колени,
Целовала руки,
Ноги целовала,
Плакала от муки,
Он взглянул мне в очи...
Тут мне показалось,
Что меня он любит,
Что в нем сердце сжалось.
Он взглянул мне в очи -
Отвернулся снова,
И прошел он мимо -
Не сказал ни слова.
<1849>
КУПАНЬЕ
Чьей легкой ножки при реке
Следы остались на песке?
Зачем раздвинут куст прибрежный?
Чья шаловливая рука
Листки цветов его слегка
Щипала в резвости мятежной?
Чу! Спрячься - брызнула струя -
И стой, дыханье притая.
Смотри, как, воды рассекая,
Встает головка молодая
С улыбкой детской на устах
И негой южною в очах.
А солнце утреннее блещет
На черный лоск ее волос;
Плечо из вод приподнялось,
И грудь роскошная трепещет.
Вот косу белою рукой
Она сжимает над водой,
И влага - медленно стекая -
Звенит, по капле упадая.
Вот повернулась и плывет,
С змеиной ловкостию вьется,
То прячется в прохладу вод,
То, чуть касаясь их, несется.
Остановилась и, шутя,
Волною плещет, как дитя.
Потом задумалась, и, видно,
Пора оставить ей поток;
Выходит робко на песок,
Как будто ей кого-то стыдно.
Уже одну из резвых ног
Сжимает узкий башмачок,
Уже и ткань рубашки белой
Легла на трепетное тело...
Не подходи теперь ты к ней -
Она дика и боязлива
И, серны ветреной быстрей,
От нас умчится торопливо.
Но знаю я, пред кем она
Всегда покорна и смирна;
Я знаю, кто рукой небрежной
Ласкает стан красотки нежной,
Кому на грудь во тьме ночей
Рассыпан шелк ее кудрей.
<Около 1854>
СТАРИК
Еще я бодр! Еще, тоскуя,
Желанье разжигает кровь,
Еще я жажду поцелуя,
Еще я грежу про любовь!
Но девы от моих нападок
Бегут, исполнены стыда,
И старый вид мой стал им гадок,
Страшна седая борода.
Подчас ищу попасться в сети
Иной красавицы лихой,
Но вижу - юноши и дети
Тишком смеются надо мной.
И, опустив безмолвно руки,
Воспоминанием томим,
Средь тайной злобы или скуки
Я мыслю, тих и нелюдим:
"Постой, красавица! увянешь
И поседеешь наконец,
И если страстным взором взглянешь -
Ответит смехом молодец",
<Первая половина 1850-х>
К ЛИДИИ
Когда ты, грустная, слезу стерев с ресницы,
Задумчиво глядишь на прошлый путь,
Не видишь в будущем ни проблеска зарницы
И ищешь день убить бы как-нибудь:
Ведь я сочувствую тебе, и мне обидно,
Что жить тебе так страшно тяжело,
А между тем, мой друг, и самому мне стыдно,
Насколько жить мне вольно и светло!
Печален я теперь; но вдруг шипучей влагой
Иль улицы движеньем увлечен,
Я полон становлюсь разгульною отвагой
И в эту жизнь младенчески влюблен.
<Первая половина 1850-х>
БАРЫШНЯ
В деревне барышня стыдливо,
Как ландыш майский, расцвела,
Свежа, застенчива, красива,
Душой младенчески мила.
Она за чтением романа
Чего-то в будущем ждала,
Играла вальс на фортепьяно
И даже с чувством петь могла.
Привычки жизни, барству сродной,
Невольно как-то отклонив,
Она имела благородный,
Хоть бессознательный порыв,
И плакала, когда, бывало,
На слуг сердясь, шипела мать,
И иногда отцу мешала
Сурово власть употреблять;
Любила летом вод паденье
И сада трепетную тень,
Катанья зимнего движенье
И вечеров тоску и лень.
И где она? и что с ней сталось?
В ней сохранился ль сердца жар?
Иль замуж вышла как попалось?
Заезжий ли пленил гусар,
Или чиновник вороватый -
Смиренно гаденький чудак?
Иль барин буйный и богатый -
Любитель водки и собак?
Иль, может, по сердцу героя
В степной глуши не находя,
Себя к хозяйству не пристроя,
Свой мир заоблачный щадя -
Она осталась девой чинной
Все с тем же вальсом и умом,
С душой младенчески невинной,
Но с увядающим лицом;
И вечно входит в умиленье
И романтическую лень,
Встречая летом вод паденье
И сада трепетную тень?
<Первая половина 1850-х>
НА МОСТУ
Я на мосту стоял. Река
В ночи недвижно широка
Под ледяным своим покровом
Светилась пологом свинцовым.
Далеко трепетным огнем
В тумане фонари мерцали;
Высоко в воздухе ночном
Дома угрюмые стояли,
И редко в тишине звучал
По жестким плитам шаг пустынный,
Иль стук кареты дребезжал,
Спешащей путь покончить длинный.
Рождало чувство пустоты
Вопрос-подобие мечты,
И не могла мне до рассвета
Пустая ночь подать ответа.
<Первая половина 1850-х>
* * *
Опять знакомый дом, опять знакомый сад
И счастья детские воспоминанья!
Я отвыкал от них... и снова грустно рад
Подслушивать неясный звук преданья.
Люблю ли я людей, которых больше нет,
Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной?
Но в памяти моей дано остыл их след.
Как след любви случайной и ненужной
А все же здесь меня преследует тоска -
Припадок безыменного недуга,
Все будто предо мной могильная доска
Какого-то отвергнутого друга...
<Первая половина 1850-х>
AURORA MUSAE AMICA {*}
{Заря - подруга муз (лат. поговорка).}
Зимой люблю я встать поутру рано,
Когда еще все тихо, как в ночи,
Деревня спит, и снежная поляна
Морозом дышит, звездные лучи
Горят и гаснут в ранней мгле тумана.
Один, при дружном трепете свечи
Любимый труд уже свершать готовый -
Я бодр и свеж и жажду мысли новой.
Передо мной знакомые преданья,
Где собран опыт трудный долгих лет
И разума пытливые гаданья...
Спокойно шлю им утренний привет
И в тишине, исполненный вниманья,
Я слушаю, ловя летучий след,
Биенье жизни от начала века
И новый мир творю для человека.
Но гонит день туманы ночи сонной,
Проснулся гул - подобие волне,
Зовет звонок к работе обыденной.
И все, что мог создать я в тишине,
Развеет дико день неугомонный...
И в жизни вновь звучит уныло мне
Одно и то же непрерывной цепью,
Как ветра шум над бесконечной степью.
А ввечеру, всех дел окончив смету,
Засядем мы, мой друг, пред камельком:
Нам принесут печальную газету,
И грустно мы все новости прочтем
И ничего по целу белу свету
Отрадного ни капли не найдем,
И молча мы пожмем друг другу руку,
Чтоб выразить любовь, и скорбь, и скуку.
<1854-1855>
ПОРТРЕТЫ
Печально я смотрю на дружние портреты -
Черты знакомые и полные тоски!
Такие ль были мы, друзья, в былые лета,
Когда, еще унынья далеки,
Мы бодро верили в надежде благородной,
Что близок новый мир, широкий и свободный?
И вот теперь рассеялися мы...
Иные в гроб сошли, окончив подвиг трудный
Жить в этом мире хаоса и тьмы.
Мы проводили их. В пустыне многолюдной
Не многие осталися в живых:
Они должны свершить остаток дней своих,
Томясь в труде безвестном и бесплодном,